ПИППИ САДИТСЯ НА КОРАБЛЬ

        Пиппи заперла хорошенько дверь Виллы Вверхтормашками. Ключ она  повесила рядом на гвоздик. Потом она последний раз вынесла лошадь с веранды. Господин Нильссон уже сидел у нее на плече с серьезным видом.  Он  понимал, что происходит что-то важное.

       - Ну вот, вроде и все, - сказала Пиппи.

       Томми и Анника кивнули: "Вроде все".

       - Еще рано, пойдем пешком, ни к чему торопиться, - решила Пиппи.

       Томми и Анника снова кивнули, но на этот раз ничего не сказали.

       - Если в моей глиняной хижине будет полно блох, - продолжала Пиппи, я приручу их и буду держать в коробке из-под сигар. А  по  вечерам  буду играть с ними в горелки, ну, знаете: "Последняя пара, беги! ". Буду привязывать им бантики к ногам. А двух самых верных и преданных блох я  назову "Анника" и "Томми". И они будут спать в моей постели.

       Даже эти слова не заставили Томми и Аннику разговориться.

       - Что это с вами такое сегодня? - раздраженно спросила Пиппи. - Долго ходить и молчать просто опасно, скажу я вам. Если языком не ворочать, он завянет. Я знала одного печника в Калькутте, который все время молчал. И это для него плохо кончилось. Однажды он хотел сказать: "Прощай, дорогая Пиппи, счастливого пути и спасибо тебе за все! " И вы знаете, что у  него получилось? Сначала он сделал престранную гримасу, потому что шарнир, на котором сидит язык, у него заржавел и пришлось смазывать его маслом  для швейной машинки. А потом послышалось: "У буй уйе муй! " Тогда я поглядела ему в рот, и, подумать только, язык у него стал похож на  маленький  высохший листочек. Вдруг такое случилось бы с вами? Жуть! Давайте послушаем, можете ли вы сказать лучше печника: "Счастливого пути, дорогая  Пиппи, и спасибо за все! " Ну-ка, попробуйте!

       - Счастливого пути, дорогая Пиппи, и спасибо за все! - послушно  сказали Томми с Анникой.

       - Ну и слава Богу! - воскликнула Пиппи. - А то ведь вы могли бы испугать меня. Не знаю, что бы со мной сделалось, если бы вы сказали: "У буй уйе муй! "

       Вот они и пришли в порт.  На  причале  стояла  "Попрыгунья".  Капитан Длинныйчулок, стоя на мостике, отдавал приказы и команды. Матросы сновали взад и вперед, готовясь к отплытию. Все жители  города  собрались  на пристани, чтобы помахать Пиппи на прощание. И вот она появилась, а с ней Томми, Анника, лошадь и господин Нильссон.

       - Вот идет Пиппи Длинныйчулок! Дорогу Пиппи! - кричали люди,  расступаясь, чтобы дать ей пройти. Пиппи кивала и улыбалась всем налево и направо. Потом она подняла лошадь и понесла ее по  трапу.  Бедное  животное испуганно таращилось по сторонам, ведь лошади не любят путешествовать по морю.

       - А, вот и ты, моя любимая доченька! - воскликнул капитан и на минуту перестал командовать, чтобы обнять Пиппи. Он прижал ее к своей груди,  и их объятия были до того крепки, что у них затрещали ребра.

       Все утро в горле у Анники стоял ком. И когда она увидела,  что  Пиппи понесла лошадь на борт, этот ком сорвался. Она  прижалась  к  одному  из ящиков на пристани и  начала  плакать,  сначала  потихоньку,  потом  все сильнее и безудержнее.

       - Не реви! - сердито сказал Томми. - Ты позоришь нас на весь город!

       От таких уговоров Анника громко разревелась, пуская потоки слез.  Она рыдала так, что тряслась всем телом. Томми пнул ногой камень с такой силой, что тот покатился по причалу и упал в воду. По правде  говоря,  ему хотелось бы швырнуть этот камень в "Попрыгунью", этот паршивый  корабль, который увозит от них Пиппи! Если признаться честно,  Томми  тоже  очень хотелось чутьчуть всплакнуть, но только если бы никто его  не  видел.  А здесь плакать было нельзя. Он пнул еще один камень.

       Но тут Пиппи сбежала вниз по трапу и помчалась к Томми и Аннике.  Она взяла их за руки и сказала:

       - Есть еще целых десять минут.

       Анника заплакала так, что сердце у нее чуть  не  разорвалось.  Камня, который можно было бы пнуть, больше поблизости не было, и Томми с  мрачным видом сжал зубы.

       Вокруг них собрались все дети из этого  маленького-премаленького  городка. Они достали свои  глиняные  свистульки  и  засвистели  прощальный марш. Но звучал он вовсе не весело, а ужасно-преужасно печально.  Анника так рыдала, что едва могла устоять на ногах. И тут Томми вдруг вспомнил, что сочинил в честь Пиппи прощальные стихи. Он вынул из кармана  бумажку и дрож... ж... жащим голосом прочитал:

       Милая Пиппи, прощай, но только не забывай, что верные друзья ждут тебя тут.

       - Надо же, как складно получилось! -  воскликнула  Пиппи,  очень  довольная. - Я выучу этот стишок наизусть и буду читать его  куррекурредутам, когда мы будем сидеть по вечерам вокруг костра.

       Дети теснились со всех сторон, чтобы попрощаться с Пиппи. Она подняла руку и попросила всех помолчать.

       - Ребята! - сказала она. - Скоро мне придется  играть  только  с  маленькими куррекурредутами. Как мы будем веселиться, я еще пока не  знаю. Может, будем кувыркаться вместе с носорогами, укрощать змей  или  ездить верхом на слонах, а может, качаться на качелях, привязанных к  кокосовым пальмам. Уж что-нибудь интересное обязательно придумаем.

       Пиппи немного помолчала, и Томми с Анникой почувствовали, что заранее ненавидят этих куррекурредутских ребятишек, с которыми теперь Пиппи  будет играть.

       - Но, - продолжала Пиппи, - может, настанет такой день в  сезон  дождей, скучный день, когда делать нечего, ну разве  что  бегать  раздетыми под дождем да мокнуть, хотя это и приятно. И вот, когда мы в  такой  вот день намокнем хорошенько, то, может быть, соберемся в моей глиняной  хижине. Если, конечно, она не раскиснет в кашу, ведь  тогда  нам  придется всего лишь лепить из нее глиняные лепешки. И вот,  если  моя  хижина  не раскиснет, мы усядемся в ней, и, может быть, куррекурредутские ребятишки меня попросят: "Пиппи, расскажи что-нибудь! " И тогда я расскажу им о маленьком-премаленьком городке, который находится далеко-далеко  в  другой части света, и о белых детях, которые там живут. "Вы даже не можете себе представить, - скажу я, - какие прекрасные там дети: они белые, как  ангелочки, с головы до пят, пятки-то у них, правда, не очень-то белые. Они здорово свистят в свистульки, а главное - они знают помножение". Правда, тогда черные куррекурредутики могут жутко расстроиться, оттого  что  они не знают никакого помножения. И что мне тогда с ними делать? Ну, на  худой конец, разобью глиняную хижину, размочу куски, и будем печь из глины печенье, а потом зароемся в глину по самую шею. Неужто я не сумею придумать что-нибудь не хуже помножения! Ну а теперь спасибо вам всем и  прощайте!

       И тут дети засвистели в свистульки еще более печальный мотив.

       - Пиппи, пора подниматься на борт! - крикнул капитан Длинныйчулок.

       - Есть, капитан! - ответила Пиппи.

       Она повернулась к Томми и Аннике и поглядела на них.

       "Какие-то странные сейчас у Пиппи глаза, - подумал Томми, -  вот  так же мама смотрела на меня, когда я сильно-пресильно болел".

       Анника съежилась, прижалась к ящику и плакала. Пиппи приподняла ее  и обняла.

       - Прощай, Анника, прощай, - прошептала она. - Не надо плакать!

       Анника обхватила Пиппи за шею и издала жалобный звук.

       - Прощай, Пиппи, - ответила она, всхлипывая.

       Потом Пиппи крепко пожала руку Томми и бросилась к  трапу.  И  тут  у Томми по носу скатилась большая слеза. Он стиснул зубы, но это не помогло, за первой слезой покатилась вторая. Он взял Аннику за  руку,  и  они стояли, глядя на Пиппи. Они видели, что она на палубе, но разглядеть как следует сквозь пелену слез не могли.

       - Да здравствует Пиппи Длинныйчулок!

       - Убрать трап! - скомандовал капитан.

       Фридольф исполнил команду. "Попрыгунья"  была  готова  отправиться  к дальним берегам. Но тут...

       - Нет, папа Эфраим! - вдруг воскликнула Пиппи. - Так дело не  пойдет. Я не могу.

       - Что ты не можешь? - удивился капитан.

       - Я не могу, чтобы хоть кто-нибудь на всем  свете  плакал  и  горевал из-за меня. Тем более Томми с Анникой. Спускайте трап! Я остаюсь на Вилле Вверхтормашками.

       Капитан Длинныйчулок с минуту молчал.

       - Делай как хочешь, - сказал он наконец. - Ведь ты всегда так  поступала.

       Пиппи кивнула.

       - Да, я всегда так поступала, - согласилась она.

       На прощанье Пиппи и ее папа обнялись так крепко, что ребра у них снова затрещали. Они договорились, что капитан будет  часто-часто  навещать Пиппи.

       - Скажи, папа Эфраим, - спросила дочка, - разве не лучше ребенку  сидеть у себя дома, чем болтаться по морям и жить в глиняной хижине?

       - Ты, как всегда, права, дочь моя, - согласился капитан.  -  Конечно, на Вилле Вверхтормашками ты сможешь жить спокойнее и соблюдать  режим  и порядок. А для детей режим и порядок - первое дело.

       - Правильно, - обрадовалась Пиппи, - для детей лучше  всего  жить  по заведенному порядку. Но только лучше, чтобы порядок завели они сами.

       И вот Пиппи попрощалась с матросами и в последний раз обняла папу Эфраима. Потом она сильными руками подняла лошадь и снесла ее вниз по трапу. "Попрыгунья" подняла якорь. Но в последний момент капитан Длинныйчулок вспомнил, что забыл что-то очень важное.

       - Пиппи! - закричал он. - Тебе, поди, надо оставить еще хоть  немного золотых монет.

       И он бросил с палубы корабля еще один чемодан  с  золотыми  монетами. Но, к сожалению, корабль успел уже отойти  довольно  далеко  от  берега. Плюх! И чемодан упал в воду. Толпа на берегу только ахнула. Но тут снова послышалось - плюх! Это нырнула Пиппи. Мгновение спустя  она  вынырнула, держа чемодан в зубах. Она вскарабкалась на причал, стряхнула  водоросли с уха и сказала:

       - Ха! Теперь я снова богата, как тролль!

       Томми и Анника еще не успели понять, что случилось. Они стояли  разинув рты и таращили глаза то на Пиппи, то на лошадь и господина Нильссона и чемодан, то на "Попрыгунью", которая на всех парусах уходила в  открытое море.

       - А ты... ты не на корабле? - неуверенно спросил под конец Томми.

       - Угадай с трех раз! - ответила Пиппи, выжимая намокшие косички.

       Она посадила на лошадь Томми, Аннику и господина Нильссона,  взвалила на нее чемодан и запрыгнула сама.

       - Назад на Виллу Вверхтормашками! - крикнула она звонко.

       Тут наконец до Томми и Анники дошло, что случилось. Томми был до того рад, что запел свою любимую песню:

       Вот шведы шагают и трубы гремят...

       Анника плакала так долго, что сразу ей было не остановиться. Она продолжала всхлипывать. Но теперь это были счастливые всхлипывания, которые скоро  прекратились.  Пиппи  обхватила  ее  крепкими  руками,  и  Анника чувствовала себя в полной безопасности. Ах, как все было замечательно!

       - Что мы будем сегодня делать, Пиппи? - спросила Анника, когда перестала всхлипывать.

       - Да что там, может, в крокет поиграем, - ответила Пиппи.

       - Давайте, - согласилась Анника. Она знала, что с Пиппи даже в крокет играть не скучно.

       - А может... - сказала Пиппи и помолчала.

       Все дети из маленького городка побежали гурьбой за лошадью, чтобы услышать, что Пиппи скажет.

       - А может, - повторила она, - может, сгоняем к речке и  поучимся  ходить по воде.

       - Но ведь по воде ходить нельзя, - возразил Томми.

       - Что значит нельзя? На Кубе я встретила одного столяра, который...

       Лошадь поскакала галопом, дети отстали и так и не услышали  продолжения рассказа. Но они долго стояли, глядя вслед лошади, мчавшейся во весь опор к Вилле Вверхтормашками.