Одно время Гордон подумывал, не подходит ли для роли Летучей мыши Дэвид Джекс — биржевой
магнат, занимающийся размещением ценных бумаг. Он владел некоторыми из самых ценных
коммерческих структур в Готэм-Сити. Джекс был подходящего возраста и, казалось, вполне
годился. Он был энергичным, даже слишком, умным и сильным противником. Гордон был не одинок в
своих предположениях, что Джекс мог быть Бэтмэном. Да и сам Джекс не отрицал этого; похоже,
сама идея забавляла его. Впрочем, и эта версия не выдерживала критики. Гордон мог бы насчитать
несколько случаев, когда Бэтмэна и Джекса видели в одно и то же время в разных местах. В
некоторых из них сам Гордон был вместе с Бэтмэном.

Он так же рассматривал и несколько других кандидатур. Но, как с Джексом и Уэйном, в каждом из
этих вариантов можно было определить их местонахождение в тот момент, когда Бэтмэна видели в
совершенно другом месте. Кончилось тем, что он сдался и решил, что будет чувствовать себя
намного лучше, если так и не узнает, кто же такой Бэтмэн. Эта истина была бы помехой для них
обоих. Главное — Гордон знал, что представляет из себя Бэтмэн. Он был честным человеком во
всех отношениях — человеком, который в этом плане не отличался от него самого. И человеком,
который не пойдет на компромисс со своей порядочностью и убеждениями. Он был другом для всех
честных горожан, другом для полиции и заклятым врагом для тех, кто выступит против
добропорядочных граждан. Это был человек, которого волновало, что творится вокруг него. По
крайней мере, настолько, чтобы посвятить свою жизнь служению справедливости. Его не могли
остановить ничтожество провокаций и обстоятельств. Короче говоря, — герой. Старомодно? Может
быть. Но Джим Гордон так не считал. Однако многие влиятельные люди не разделяли его точку
зрения. Хуже того, они были в состоянии оказывать давление. Одним из них был Риз Чэмберс.

— Ваши люди работают спустя рукава, комиссар, — бросил Чэмберс, без стука заходя в кабинет
Гордона.

— Я что-то не слышал, как вы постучали, мистер Чэмберс, — спокойно заметил Гордон, подняв
взгляд из-за стола.

Чэмберс оперся кулаками о стол и слегка наклонился к Гордону.

— Послушайте, комиссар, давайте начистоту, — сказал он. — Ваши люди могут подпрыгивать всякий
раз, когда вы щелкаете пальцами, но я не принадлежу к числу ваших служащих.

— Ваше счастье, — мягко согласился Гордон.

Их глаза встретились.

— Вы имеете что-нибудь против Бюро, а, комиссар?

— Нет, мистер Чэмберс, я ничего не имею против ФБР. Но мне не нравитесь лично вы.

— Вот как? Понимаю, — холодно сказал Чэмберс, выпрямляясь. — Наверное, нам стоит объясниться.
Если у вас накопились претензии непосредственно ко мне, я бы хотел их услышать.

— В Бюро у вас отличный послужной список, Чэмберс, — сказал Гордон. — Знаю. Я проверил. Но
ваши манеры оставляют желать много лучшего. С того самого дня, как вы здесь появились, вы
держитесь слишком заносчиво и ведете себя, словно полиция Готэм-Сити — всего лишь кучка
шпионов на автомобилях, гоняющихся за агентами ФБР. Поверьте, это не лучший способ завоевывать
друзей и влиять на окружающих. Особенно, если вы собираетесь бок о бок с ними работать.

Чэмберс сделал глубокий вдох и медленно выпустил воздух обратно.

— Хорошо, комиссар. Ваши претензии принимаются.

— Неужели.

— Да, сэр. Видите ли, все это время я был в постоянном напряжении. Я должен извиниться… я
обращался с вашими людьми в недопустимо повелительной манере. Но у меня было трудное задание,
а около сотни умников дышали мне в спину, пытаясь объяснить, что и как я должен делать. Прошу
прощения, если я наступил кому-то на пятки. Просто у меня не было времени думать о
разборчивости и щепетильности.

— Я понимаю ваше положение, мистер Чэмберс, — сказал Гордон. — И принимаю ваше извинение.
Почему бы нам не попробовать начать разговор сначала? Присаживайтесь.

Он кивнул Чэмберсу на кресло, и агент ФБР сел.

— Могу я предложить вам чашечку кофе? — спросил Гордон.

— Да, спасибо, это как раз то, что мне сейчас нужно, — сказал Чэмберс. — Я на ногах почти
сорок восемь часов подряд.

Гордон поднял трубку и нажал на кнопку.

— Сержант Капилетти, не будете ли вы так добры принести пару чашек кофе?

Он взглянул на Чэмберса и вопросительно вскинул брови.

— Черный, если можно, — попросил Чэмберс.

— Один черный и один черный с сахаром, — передал Гордон. -

Спасибо. — Он повесил трубку. — Ну, а теперь, что вы говорили насчет того, что мои ребята
работают спустя рукава?

— Все дело в этом мифическом персонаже — Бэтмэне, — объяснил Чэмберс.

— Так что с ним?

— Мне не нравится, что он без стеснения носится по улицам, в то время как мы попали с эту
передрягу с Гарсиа, — сказал Чэмберс. — Не похоже, что ваши люди в состоянии арестовать его. И
это не все. У меня складывается впечатление, что у них даже нет особого желания попытаться.

— Чэмберс, честное слово, если речь идет о Бэтмэне, вам не о чем беспокоиться, — сказал
Гордон.

— Вы так думаете? Но откуда такая уверенность?

В дверь постучали, и через секунду появился сержант с кофе.

— Спасибо сержант, — поблагодарил Гордон. — Кстати, Капилетти, пока вы не ушли…

— Да, сэр?

— Агент Чэмберс, похоже, считает, что Бэтмэн может представлять угрозу для безопасности его
операции в нашем городе. Может быть, вы будете столь любезны высказать свое мнение по этому
поводу?

— Бэтмэн? — переспросил Капилетти. Он посмотрел на Чэмберса. — Вы идете по ложному следу,
мистер Чэмберс.

— Что вас заставляет так думать, сержант? — поинтересовался Чэмберс.

— Вы когда-нибудь встречались с Бэтмэном, сэр? — спросил Капилетти.

Чэмберс скривил рожу.

— Нет. Уверен, мне не доводилось испытывать такого удовольствия, — ответил он с сарказмом.

— Ну, что ж, а мне доводилось.

Чэмберс нахмурился.

— Вы действительно видели его? И говорили с ним?

— Да, сэр, именно так. Это случилось давно, еще когда я был новичком, патрулирующим улицы. Он
спас мне жизнь. Это длинная история, поэтому я не буду надоедать вам долгим повествованием. Но
если Бюро беспокоится по поводу Бэтмэна, то оно просто раздувает из мухи слона…

— Только потому, что он спас вам жизнь? — засомневался Чэмберс.

— Это часть дела, — признался Капилетти, — но это далеко не все. Отнюдь нет. Вы не из Готэм-
Сити, сэр, поэтому, конечно, вы не можете знать всей подоплеки. Но в нашем городе много людей,
как полицейских, так и обычных горожан, которые думают, что Бэтмэн занимается нужной работой.

— Спасибо, сержант, — сказал Гордон. — Пока все.

— Да, сэр, — сказал Капилетти.

— Это примерно та позиция, о которой я вам толковал, — сказал Чэмберс, когда Капилетти вышел.
— Этот чудаковатый «линчеватель», кажется завладел воображением множества людей в этом городе,
включая полицию. Откровенно говоря, я не нахожу это очень успокаивающим. Мне кажется, если
человек нарушает закон — он опасен и непредсказуем.

— Как раз в этом вы не правы, Чэмберс, — возразил Гордон. — В Бэтмэне нет ничего
непредсказуемого. Сегодня ночью он будет на улицах, как почти каждую ночь. И опасность будет
угрожать исключительно преступникам. На сегодня генерал Гарсиа самый прославленный преступник
в Готэм-Сити, но он уже за решеткой. А Бэтмэн не интересуется негодяями, которые уже в тюрьме.
Но тем, кто еще на свободе, придется поволноваться.

— Вы так говорите, словно на самом деле одобряете его, — недоверчиво сказал Чэмберс.

— Что я одобряю, а что нет, не относится к делу, — отрезал Гордон. — Я только даю факты вам в
руки. Даже если Бэтмэну придет в голову предпринять что-нибудь по поводу генерала Гарсиа, а я
не могу представить, зачем ему это может понадобиться, как вы думаете, что он сделает?
Ворвется в тюрьму Готэм-Сити и выкрадет Гарсиа из-под максимально возможной охраны?

— Гарсиа — не единственная моя забота, — сказал Чэмберс.

— О, кажется, я догадываюсь, — протянул Гордон. — Вы беспокоитесь о своем свидетеле.
 — Вот именно, — подтвердил Чэмберс. — Есть некоторые люди, которые готовы заплатить
сумасшедшие деньги, чтобы избавиться от свидетеля и его показаний.

Гордон хмыкнул.

— Что тут смешного?

— О, я вовсе не смеюсь над вами, Чэмберс, — сказал Гордон. — Только над невысказанным
предположением, что Бэтмэн мог бы взяться за это дело.

— По-вашему, это смешно? Мы говорим об очень могущественных людях, комиссар. Людях, владеющих
безумно громадными состояниями.

— Нисколько не сомневаюсь в этом, — сказал Гордон. — Можете быть уверены, Бэтмэна нельзя
купить за деньги.

— Похоже, вы глубоко убеждены в этом.

— Я в этом не сомневаюсь, — сказал Гордон. — Бэтмэна невозможно купить. Вы можете принять это
за аксиому. И вот еще что. Бэтмэн — не убийца. Он никогда никого не лишал жизни. Он даже не
носит при себе оружия.

— Суд Линча без насилия? — усомнился Чэмберс.

— Я не говорю «без насилия», — ответил Гордон. — Я сказал, он никогда никого не лишал жизни.

— Все начинается с первого раза.

Гордон покачал головой.

— Но не в этом случае. Если я хоть что-нибудь знаю о Бэтмэне, так это то, что он преклоняется
перед человеческой жизнью. Частично это объясняет его поведение. Он также верит в
справедливость. Это одна из причин, почему он пользуется такой популярностью. Он не убийца.
Это противоречило бы всему, во что он верит. Бэтмэн даже не носит при себе револьвера.
Возможно поэтому он завладел умами наших граждан, как вы говорите. Если б он носил револьвер,
каждый полицейский моего отдела сделал бы все возможное, чтобы засадить его за решетку.
Включая меня самого. И большинство жителей Готэм-Сити поддерживало бы нас на сто процентов.
Но, видите ли, именно это делает Бэтмэна необычным и уникальным. Он знает, что если станет
применять оружие смерти, то поставит себя на одну ступень с уголовниками, которых ненавидит.
Это тот шаг, который он никогда не сделает.

— Хотел бы я быть таким уверенным, как вы, комиссар, — сказал Чэмберс. — Правда, хотел бы. Во
всяком случае, у меня стало бы на одну загвоздку меньше. У меня хватает проблем для головной
боли.

— Будьте спокойны, Бэтмэн не относится к их числу, — сказал Гордон. — Верьте мне.

— Вы восхищаетесь им, не так ли? — с удивлением спросил Чэмберс.

— В каком-то смысле, я думаю, да, — согласился Гордон, — хотя, если вы сошлетесь на меня, я
буду все отрицать.

Чэмберс улыбнулся.

— Ваш секрет в надежных руках, комиссар. Но, скажите, не кажется ли вам немного странным,
когда взрослый мужчина одевается как летучая мышь и патрулирует по ночам улицы?

— Именно так я думал сначала, — сказал Гордон. — Я не знаю почему он выбрал такой облик,
однако забавно, что это работает. Впрочем, не все так весело. Некоторые очень уважаемые
психологи считают, что ход его мыслей очень логичен, не считаясь с его побуждениями. Поставьте
себя на место злоумышленника. Начать с того, что многие преступники очень суеверны. Образ силы
— это то, перед чем они преклоняются, пусть даже подсознательно. Летучая мышь — существо,
живущее в темноте. Вобщем так же как и преступник, но радар летучей мыши позволяет ей «видеть»
во мраке. Поэтому ночь — ее родная стихия. И есть что-то зловещее в ее внешности. На самом
деле летучая мышь — совершенно безобидное создание, но люди всегда относились к этим
млекопитающим с предубежденным страхом. Они всегда ассоциировались с чем-то
сверхъестественным, какими-нибудь вампирами… и тому подобное. Пока мы сидим и пьем кофе в ярко
освещенном офисе, мысль о взрослом мужчине, одетом как летучая мышь, показалась бы нам с вами
забавной, «немного странной», как вы выразились. Но, если б мы были здесь совсем одни, ночью и
с погашенным светом, держу пари, вы бы не на шутку перепугались, появись Бэтмэн прямо перед
нами. А может, даже пришли бы в ужас.

— Значит, вы думаете, он одевается так, чтобы иметь психологическое преимущество? — спросил
Чэмберс.

Гордон утвердительно кивнул.

— Интересная концепция, — продолжил Чэмберс. — Допустим, он сам пришел к этому выводу. Ну, а
что если он просто сумасшедший?

— Я подумывал об этом, — сказал Гордон, — но факты не свидетельствуют в пользу этой теории. Я
имею в виду его поступки. Он действует очень логично, рассудительно и расчетливо.

— Подобным образом можно описать и социопата, — сказал Чэмберс.

— Вы правы, — ответил Гордон, — но Бэтмэн не социопат. Человеку, который не в ладах с
обществом, незнакомо чувство сострадания, а это не характерно для Бэтмэна. Люди, которые
сталкивались с ним, особенно те, кому он помогал, утверждают, что он показался им очень
доброжелательным. Похоже, его мотивы крепко связаны со справедливостью. Социопат не подошел бы
под такое описание.

Чэмберс кивнул.

— О'кей. Я согласен с этим, по крайней мере, на данный момент. Хотя я бы чувствовал себя
намного лучше, если бы он не показывался в городе. У меня и так заняты руки, чтобы
беспокоиться о лишних картах во время серьезной игры.

— Ведь это не просто привычная осмотрительность, не так ли? — сказал Гордон. — Что-нибудь
случилось? Что именно?

Чэмберс тяжело вздохнул.

— Я не вполне уверен. До нас дошли кое-какие слухи. По этой причине мы просто пытаемся
прикрыть все тылы. Мы держим под наблюдением ключевые личности, и один из них начал
действовать немного странно в последнее время.

— Вы не собираетесь сказать мне кто? — спросил Гордон. Чэмберс мотнул головой.

— Дело не в том, что я не доверяю вам, комиссар. Честно. В данном случае, чем меньше вы
знаете, тем безопаснее для вас. На политическом языке — это очень деликатная ситуация. Могут
возникнуть неблагоприятные последствия.

— Могу я чем-нибудь помочь? — спросил Гордон.

Чэмберс покачал головой.

— Нет, не сейчас. — Он передернул плечами. — Возможно, все это ерунда. А может быть, мы все
немного становимся параноиками. Но вот что я вам скажу. Я буду на седьмом небе от счастья,
когда суд подойдет к концу и все утрясется. Мы и так сидим как на иголках, а адвокаты Гарсиа
не упрощают дела. — Он вздохнул и поднялся. — Извините, что оторвал вас от дел, комиссар.

— Ничего страшного, — успокоил его Гордон, — всегда рад сотрудничать с Бюро.

— И мы ценим это, — сказал Чэмберс. Сделав паузу, он добавил: — Что случится, если вам удастся
арестовать его?

— Вы имеете в виду Бэтмэна? — спросил Гордон, улыбнувшись. — Даже не знаю. Но будет наверняка
интересно.

Чэмберс усмехнулся.

— Вы знаете, в некотором роде я ему завидую, — сказал он.

— Неужели? Как это? — удивился Гордон.

— Ему не приходится иметь дело с адвокатами, бюрократами и федеральными свидетелями, — сказал
Чэмберс с горькой улыбкой.

— Я где-то слышал об этом, — рассмеялся Гордон.

— Я помню ваши слова и постараюсь ступать немного помягче, — сказал Чэмберс. — Какого дьявола,
мы все в одной упряжке, не так ли? И спасибо за кофе.

— В любое время, — сказал Гордон на прощание.

Может статься, он слишком жестоко осуждал Чэмберса, думал Гордон, потягивая кофе. На парня
наверняка здорово давили сверху. И это только цветочки, а ягодки созреют очень скоро. Только
что купленную землю трудно возделывать — на ней всегда полным-полно камней. Чэмберс не
единственный, кто свободно вздохнет, когда с делом Гарсиа будет покончено. Правительство
делало все возможное, чтобы приблизить день суда. Адвокаты пойдут на любые ухищрения, чтобы
вытянуть Гарсиа, но его, без сомнения, признают виновным и переведут в федеральную тюрьму.
Естественно, решение суда будет обжаловано, и весь процесс затянется на долгие годы. По
крайней мере это будет уже не его головной болью. На них перестанут давить. Как было бы
прекрасно вернуться к привычной спокойной работе.
* * *

— Какое красивое платье, — сказал посол. — Скажите, это авторская работа?

Ее улыбка была ослепительной.

— Хотите верьте, хотите нет, но я сшила его сама по выкройке из журнала, — ответила она и
подмигнула.

Она действительно подыгрывала ему, и флиртовать с ней было парой пустяков. На протяжении всего
приема они постоянно встречались глазами. Она понимала толк в мужчинах и, казалось,
очаровывала каждого, с кем говорила. Но каждый раз она неизменно возвращалась к нему. Когда
они вместе собрались уходить, ее рука скользнула под его, словно это была самая естественная
вещь на свете. Они поехали к нему домой. А когда вышли из машины, она нежно прильнула к нему и
они в обнимку пошли к подъезду. Пока они стояли в холле, ожидая лифта, она потянулась к нему
губами и поцеловала. Через него словно пропустили электричество высокого напряжения.
Поднимаясь в лифте на нужный этаж, они продолжали целоваться, но как только вошли в квартиру,
ее манеры неожиданно переменились.

Она прижала палец к его губам и прошептала на ухо:

— Много не болтай, говори о пустяках. Спроси, не хочу ли я выпить.

Он нахмурился, слегка озадаченный переменой, но сделал как она просила. Она выбрала «скотч» со
льдом, слегка разбавленный содовой. Пока он готовил у бара напитки, она расхаживала по
квартире, восхищаясь его прекрасным вкусом и болтая о пустяках. Но в руке она сжимала
маленькое электронное устройство, которое извлекла из сумочки. К его громадному удивлению, она
обнаружила несколько скрытых микрофонов. Один на телефоне, другой — под кофейным столиком,
рядом с диваном, третий — в спальне, четвертый — на кухне, и даже в ванной. Он не мог
поверить. Они насажали «жучков» по всей квартире!

Она оставила «жучков» на своих местах, взяла маленький клочок бумаги и написала ему записку:
«Давай деньги».

— Я сейчас вернусь, милая, — сказал он. — Устраивайся поудобней.

Он прошел в спальню и открыл сейф позади секретной панели в кабинете. Неожиданно его охватила
боязнь ареста. Хотя сейф устанавливали рабочие посольства, американцы могли держать его под
наблюдением. Кроме них — больше некому. Успели они обнаружить это? Знали ли они про деньги? В
квартиру он принес их только после полудня. Его люди заверяли, что это проследить невозможно,
но теперь он уже ни в чем не был уверен. Как долго он находится под наблюдением? Он отчаянно
пытался вспомнить, говорил ли он что-нибудь в квартире или по телефону, что могло бы втянуть
его в неприятности. Черт бы их побрал, почему они возложили это дело именно на него?

Он вернулся в гостиную с кейсом в руках. Женщина раскрыла его и, мельком оглядев пачки денег,
бросила на диван.

— Гммм… дорогой… — сказала она, перекладывая пачки банкнот в потайные карманы, хитроумно
пришитые к подкладке пиджака.

Кто бы ни подслушивал их сейчас, у любого создалось бы впечатление, что они попросту
занимаются любовью. Закончив с плотно упакованными купюрами, она села рядом с послом и
медленно допила бокал с виски. Он даже не знал, что сказать.

Она улыбнулась и поцеловала его в губы.

— Почему бы нам не перейти в спальню? — кокетливо предложила она.

3

— Вот она, — сказал агент Палмер, наблюдавший за фасадом здания. Он отснял несколько
скоростных фотографий незнакомки и, взглянув на часы, усмехнулся.

— Целых четыре часа. Похоже, посол неплохо провел время. Проследим за ней или останемся?

Джерниган смотрел, как женщина садится в машину посла.

— Сомневаюсь, чтоб он шел куда-нибудь сегодня вечером. А если все-таки отправится или позвонит
по телефону, мы так или иначе узнаем об этом. Возможно, игра не стоит свеч, но хуже не будет,
если мы проверим эту красотку.

Палмер отложил фотокамеру и повернул ключ зажигания. Тронувшись с обочины, они последовали за
посольским автомобилем на благоразумной дистанции. Был уже поздний вечер, поток машин
уменьшился, так что они без труда повисли на хвосте. Проследовав за машиной до Отеля на
Готэм-Плаза, они увидели, как подружка посла выпорхнула из лимузина и вошла в вестибюль
гостиницы.

— Ну, кто бы она ни была, но живет она в первом классе, — заметил Джерниган. — Дадим ей
несколько минут, чтобы она поднялась в номер, а потом выясним у портье, кто она такая.

Однако, не успел посольский автомобиль отъехать от дверей гостиницы, как незнакомка снова
появилась на улице.

— Подожди-ка, — сказал Джерниган, — что происходит? Ты что-нибудь понимаешь?

Швейцар подозвал для нее кэб, и она вскочила в него.

— Это становится интересным, — сказал Палмер, выруливая следом.

— Быть может, мы хоть здесь на что-нибудь наткнемся.

Сопровождая такси, они углубились в смешанный квартал — невзрачные кирпичные здания и частные
склады, вдоль примыкающих к воде доков и сексбаров. Кэб свернул к обочине. Женщина вышла и,
расплатившись с водителем, дальше пошла пешком.

— Странное местечко она выбрала для ночной прогулки в такой час, — заметил Палмер.

— Особенно, в одиночестве, — добавил Джерниган. Оба напряженно вглядывались в едва различимый
силуэт женщины, которая перешла на другую сторону улицы и направлялась в сторону пустынного
темнеющего пространства под эстакадой шоссе.

— Сдай немного назад, — сказал Джерниган, — если мы не хотим, чтобы она засекла нас.

— А ты сможешь ее увидеть? — спросил Палмер, отгоняя машину к тротуару. Он покосился на ночные
тени за ветровым стеклом.

— Подожди минутку, — ответил Джерниган, доставая бинокль ночного видения. — Да. Она как раз
стоит под эстакадой шоссе.

— Должно быть, у нее назначена там встреча, — сказал Палмер.

— Это я и пытаюсь выяснить, — отозвался Джерниган, осматривая в бинокуляры окрестности. — Если
ты только спросишь меня, какого лешего можно поджидать на этом пусты…

Заднее стекло неожиданно разлетелось на куски, а Джерниган уткнулся лицом в приборную доску,
когда пуля ударила ему в затылок и вылетела по другую сторону черепа. По лобовому стеклу
растекалась отвратительная смесь крови, мозгов и осколков кости.

— Господи! — воскликнул Палмер, но продолжения фразы не последовало. Второй выстрел из
бесшумного мощного полуавтоматического пистолета последовал почти сразу же за первым, швырнув
Палмера на руль управления.

До женщины, прятавшейся в тени под эстакадой, донесся гудок машины. Высокий пронзительный звук
разорвал тишину ночи, дрожью пробежав по ее телу, а через секунду-другую также неожиданно
оборвался. Она нервозно смотрела по сторонам, покусывая нижнюю губу. Раскрыв сумочку, она
положила ладонь на рукоятку небольшого револьвера 38-го калибра с укороченным дулом.
Присутствие оружия вернуло ей немного уверенности, но только немного.

Черт возьми, думала она, этого мне только не хватало. Мысли о том, что она в этом квартале
совсем одна, с такой кучей денег в пиджаке и о невероятном шансе, который ей представился… Но
сотня тысяч долларов, чистыми, стоила этого. Ну, не то чтобы у нее был выбор. Слишком глубоко
она сидела в этом дерьме. И слишком многим была с ними повязана. Как соблазнительно было
убраться подальше с целым миллионом. Вот только она сомневалась, что сможет далеко уйти. Но
даже если бы все удалось, у нее не было ни малейшего желания провести остаток дней своей
жизни, постоянно оглядываясь через плечо. Нет, хватит, думала она, это было в последний раз.
Она передаст деньги, получит свою сотню тысяч, запрыгнет в первый самолет на Каймановы
острова, очистит свой счет в банке и растворится где-нибудь в Аргентине, Мексике или Коста-
Рике. А там отложенные ею на черный день деньги, вырученные от торговли информацией, обеспечат
для нее очень приятный образ жизни.

Она услышала, как сзади зашуршали колеса автомобиля, и быстро обернулась с револьвером
наготове. Черный «мерседес» неторопливо подбирался к ней по гравийной дороге. Она подняла
руку, закрывая глаза от слепящего света фар. Машина остановилась рядом с ней и водитель
опустил боковое стекло.

— Ты принесла деньги? — спросил он с европейским акцентом.

— Они в пиджаке, который ты мне дал, я сделала все как ты говорил, — ответила она.

— Превосходно. Забирайся.

Она убрала револьвер обратно в сумочку и обогнула автомобиль, намереваясь сесть на переднее
сиденье. Устроившись рядом с водителем, она захлопнула за собой дверь. Через секунду
послышался приглушенный грубый звук, и дверца «мерседеса» снова отворилась. Красивое женское
тело неуклюже выпало из кабины. Но пиджака на нем уже не было. Черный «мерседес» плавно
тронулся и через мгновение растворился в темноте.

* * *

Кийотеро Сато, как обычно, проснулся в четыре утра, не дожидаясь милости будильника. Он спал
не в постели, а на плетеном татами с маленьким деревянным чурбаком вместо подушки. Его дом
представлял собой маленький закуток арендованного чердака над рестораном «Сцечуань». Одно
время, когда стремление к роскоши затопило Готэм-Вилледж[2] и начало распространяться в
Чайна-Таун,[3] некоторые старые чердаки были вычищены и восстановлены, а затем переоборудованы
в новомодные резиденции с отполированными деревянными полами, современными ванными и кухнями
со встроенными в стены и мебель холодильниками, плитами, комбайнами, моющими машинами и т. д.
Но охотникам за комфортом не удалось покорить Чайна-Таун, и они перебрались на более зеленые
пастбища соседних кварталов, таких как Ковентри, и Манчестер. Чайна-Таун оставался таким же,
как всегда — маленький кусочек другого мира, чужая культура в сердце Готэм-Сити.

Чердак, который Сато снимал у владельцев здания, был одним из немногих отреставрированных,
причем, без сомнения, очень артистично одаренной личностью. Пол был выстлан красивым паркетом,
а стены являли собой грубую кирпичную кладку, все, за исключением одной, которая во всю длину
была отделана панелями красного дерева. Застекленная крыша осталась нетронутой — дизайнер
чердака предпочел атмосферу неба глухой покатой стене. А чтобы попасть на свой чердак, Сато
пользовался большим грузовым лифтом.

С тех пор как Сато въехал в помещение, он мало что изменил в своем жилище. Чердак идеально
подходил для его целей, да и плата была приемлемой. Владельцы здания, которым также
принадлежал и расположенный внизу ресторан, сдали ему мансарду очень дешево, Во-первых, из-за
уважения к его положению в обществе, а во-вторых, он взялся обучить их детей и персонал
ресторана боевому искусству.

За исключением маленького уголка, отделенного ширмой, где он спал, чердак превратили в
спортивный зал — додзе «Додзе — место борьбы в школах боевых искусств.». На отделанной деревом
стене висели американский и японский флаги, которые разделяла большая картина Бодхидкармы[4] в
раме. Ровными рядами расположилось на стене боевое оружие: боккены,[5] сай,[6] нунчаки,[7]
сурикены,[8] копья и другое тайное оружие боевых искусств. Доспехи Кендо и подшитые войлоком
парусиновые шлемы со стальными прутьями забрал были аккуратно сложены у стены. Сато
использовал их не только для обучения искусству Кендо, но и для достижения безопасности при
спарринге в полном контакте. Он не признавал такие западные нововведения, как перчатки и бутцы
из пенистой резины. С такими «защитными костюмами» можно было серьезно пострадать на
тренировках, в то время как сорок фунтов доспехов Кендо и легкие войлочные перчатки не только
обеспечивали надежную защиту, но и повышали боевые возможности учеников.

Сато легко, с гибкостью, скрывающей его истинный возраст, поднялся на ноги. Никто в точности
не знал, сколько ему лет, а сам он не стремился говорить об этом. Он вообще избегал говорить о
своем прошлом. Те немногие сведения, которые были известны о нем его ученикам и соседям были в
лучшем случае отрывочны. Он был родом из Окинавы, но жил в Китае. Это все, что было о нем
известно. Слухов ходило много, но ни один из них не был достоверным. Уверяли, что он был
важным чиновником в одной из провинций, или что он воевал на стороне Японии и сдался в плен
одним из последних, или что его нашли на отдаленном Тихоокеанском острове через много лет
после окончания войны, или что он был монахом-буддистом, пострадавшим от китайских
коммунистов. Но все это были лишь предположения, а Сенсэй Сато, как его звали в квартале, не
считал нужным раскрывать свое прошлое.

В действительности, только одно нужно было знать о нем и лишь одно имело значение — он был
мастером. Никто правда, не знал, какого ранга, поскольку Сато не носил цветных поясов. Он
также не присуждал их своим ученикам. Черные пояса, коричневые пояса, желтые, красные и
голубые пояса различных оттенков, — все это ничего не значило для Сато. «Назначение пояса в
том, — говорил он часто, — чтобы поддерживать штаны».

Из-за его нетрадиционного подхода к боевому искусству, его не признавала часть так называемых
мастеров, а некоторые из них посещали его занятия с целью проверить его искусство. Но как
только он догадывался об их намерении, Сато просил их удалиться. В отличие от остальных, он
предпочитал не называть себя мастером, ему больше нравилось простое обращение «Сенсэй» —
учитель. Он не стремился что-либо доказать и не поощрял к этому своих учеников. Он не разрешал
им участвовать в турнирах. «Мы занимаемся боевыми искусствами, — постоянно разъяснял он, — а
не боевым спортом. Если вы хотите соревноваться, играйте в баскетбол».

В его зале никогда не было досок, он считал бессмысленным ломать доски руками. «За всю мою
жизнь, — говорил он, — я не слышал, чтобы на кого-нибудь нападали с доской». Однажды, глядя на
здоровенный кулачище своего ученика — владельца черных поясов в нескольких стилях, Сато
заметил: «Это не руки джентльмена. Если уж вы решили дробить кирпичи, я рекомендую кирку. Она
намного эффективней». Когда его спрашивали, не стоит ли огрубить руки и ноги для боев, Сато
обычно отвечал: «Достаточно усилия в три фунта, чтобы сломать человеческое колено. Если вы
собираетесь ломать колени слонам, я вам не помощник. Мне нравятся слоны».

Однажды новичок спросил Сато, сколько времени потребуется, чтобы заработать черный пояс.
Сенсэй тут же протянул ему черный пояс. «Вот, — сказал он ученику, — теперь у вас есть черный
пояс. Если вам этого достаточно, то вы сэкономили на стоимости обучения».

Ученик не понял его. Ему хотелось знать, когда он приобретет достаточно знаний и умений,
которые дадут ему право носить черный пояс. «А вы оцениваете знания по цвету своих носков? —
спросил Сато. — Цена знания заключена в нем самом. Вам следует стремиться к знанию не для
того, чтобы показать другим, как многому вы научились. Я не могу оценить ваши знания. Вы
должны это сделать сами».

Кто-то из учеников как-то спросил Сато, когда он начнет их обучать обращению с оружием,
развешанным на стенах. «Когда вы будете готовы!» — отвечал он. Но он ни разу не сказал, что
они уже готовы. Лучшему из учеников потребовался целый год, чтобы добиться своего. В один
прекрасный день он просто подошел к Сато и сказал: «Сенсэй, я готов изучать боккен». Не сказав
ни слова, Сато снял со стены боккен и принялся объяснять, как с ним обращаться.

Иногда новички спрашивали, не собирается ли он преподавать им философию. Он посоветовал
смотреть по телевизору вечера философии с Опрой Уинфри. Такой ответ был для них полной
неожиданностью. Через несколько недель они пришли сказать, что так и не поняли, в чем
заключается ее философия. «Я тоже», — признался Сато с совершенно серьезным лицом.

У школы Сато не было названия. Она не значилась в телефонной книге, потому что у него не было
телефона. Его ученики не носили эмблем, потому что у него их не было. И он не учил их какому-
то определенному стилю. Он хорошо разбирался в технике карате, таэквандо, хапкиндо, кунг фу,
дзюдо, айкидо, хуа ранг до, кендо и нинджицу и пытался дать максимум полезного от всех стилей.
Когда его спрашивали, какой стиль самый лучший, он, как правило, отвечал: «Тот, что работает».

Своеобразные манеры Сато смущали многих учеников, и те из них, кто приходили к нему с
ожиданием от уроков чего-то особенного и определенного, обычно долго не задерживались, если
только им не удавалось приспособиться. Те, кто оставались, вскоре обнаруживали в себе
перемены. Все они неизменно становились более зрелыми и выдержанными. Житейские неприятности
доставляли им меньше хлопот. Их сон стал глубоким и спокойным, а по продолжительности
требовался значительно меньше. В них стало больше жизненной силы, даже в самых глубоких
пессимистах просыпалось чувство юмора, и они находили удовлетворение в привычных, повседневных
делах. Они забывали о своих прежних ожиданиях и постепенно становились обычными смертными. Их
объединяли крепкие узы дружбы, и друг для друга они были словно братья. Один за всех, и все за
одного. Но этот один не был учеником, если говорить откровенно.

Сато знал, когда тот появлялся.

— Доброе утро, — крикнул ему Сенсэй из-за ширмы. — Могу я угостить вас чаем?

Бэтмэн усмехнулся. Он был абсолютно уверен, что спустился в додзе через застекленную крышу без
малейшего шума. Для них это стало как бы ритуалом. Каждый раз Бэтмэн пытался застать Сато
врасплох своим появлением, и каждый раз он терпел неудачу.

— Спасибо, Сенсэй, — ответил он с середины громадного гимнастического мата. — С удовольствием
выпью с вами чашечку.

Сато вышел из-за перегородки с маленьким чайничком чая и двумя тонкими китайскими чашечками на
лакированном подносе. Бэтмэн склонился в уважительном поклоне. В ответ Сато слегка кивнул
головой. Поставив поднос на низкий столик у стены, он преклонил колени и опустился на татами.
Жестом руки он пригласил Бэтмэна присоединиться.

— Что же выдало меня на этот раз? — спросил Бэтмэн.

— Все, — сказал Сато, — Вы двигаетесь как буйвол.

— Так неуклюже?

— Ну, как ловкий буйвол, — уступил Сато.

Бэтмэн усмехнулся.

— Тогда мне еще долго придется совершенствоваться.

Сато улыбнулся и наполнил его чашку.

— Domo arrigato,[9] - сказал Бэтмэн на безупречном японском.

— De nada[10] — неуместно ответил Сато по испански. — Очевидно, город остался цел и невредим
еще на один день.

— Эта ночь прошла спокойно, — ответил Бэтмэн, не замечая легкий сарказм в голосе учителя.

— Ни одна ночь не проходит спокойно, — сказал Сато.

— Признаю свою ошибку. Я хотел сказать, что эта ночь прошла спокойно для меня.

— И это вас разочаровало?

— Единственно в том смысле, что, если сегодня ночью произошло преступление, я не был в нужном
месте, чтобы предотвратить зло.

— О… о, — промычал Сато. — Тогда эта ночь разочаровала вас одного.

— Не совсем так, — задумчиво проговорил Бэтмэн, — я знаю, что не могу быть повсюду в одно и то
же время, но мне хотелось бы думать, что мое присутствие имеет по крайней мере сдерживающий
эффект. Кроме того, я люблю ночь. Она меня успокаивает. И каждая ночь, когда я могу навестить
вас, никогда не приносит мне разочарования.

Сато слегка улыбнулся ему.

— Я тоже всегда с нетерпением жду вашего прихода. Вы всегда интересуете меня.

— И вы ни разу не спросили меня, кто я?

— Вы — «Грызун в маске», — сказал Сато.

— Я серьезно, — не отставал Бэтмэн.

— Вы что, не «Грызун в маске?» — спросил Сато, вскидывая брови в поддельном недоумении.

— Вытянуть из вас ответ на прямой вопрос, все равно что выжать из камня каплю крови, — сказал
Бэтмэн. Порой своеобразное чувство юмора Сато просто выводило из себя. Он никогда не называл
его Бэтмэном, но всегда настаивал на прозвище «Грызун в маске». Это раздражало. Поэтому-то
Сато и звал его так.

Сато поставил чашку.

— Очень хорошо, — сказал он — сегодня вечером я не буду увиливать от ответов. Что вы хотели бы
узнать?

— Вы никогда не спрашивали обо мне. Никогда не пытались преследовать меня, или выяснить кто я,
или как я нашел вас, или где я обучался восточным единоборствам. Я часто спрашиваю себя:
почему?

— А если бы я попросил вас рассказать, что б вы мне ответили?

— Нет.

Сато передернул плечами.

— Тогда зачем спрашивать?

— Но вам даже не интересно?…

— Этого я не говорил. Но если бы вы захотели открыть мне свои тайны, вы бы сам все рассказали.
А то, что вы не хотите раскрыть их, не мое дело. Ваши причины — они ваши собственные, и я
уважаю их.

— Я благодарен вам за это, Сенсэй, — сказал Бэтмэн, — и за ваше согласие принимать меня на
таких необычных условиях.

— Ну… это не совсем бескорыстно с моей стороны, — признался Сато. — Минуло немало лет с тех
пор, как я знавал равных себе по мастерству. И как я уже говорил, вы будите мое любопытство.

— Будь я свободен от моей тайны, я бы удовлетворил ваше любопытство, — заверил его Бэтмэн.

— Но вы и так его удовлетворяете, — сказал Сато. — С каждым разом, когда вы приходите, я узнаю
о вас немного больше. Каждый раз, когда мы разговариваем с глазу на глаз, вы приоткрываете
нечто новое о себе. Не только словами, которые говорите, но и тем, чего вы не говорите, даже
тем, как вы это не говорите.

— Вот теперь проснулось мое любопытство, — сказал Бэтмэн, пригубя ароматный чай. — Что вам
удалось про меня выяснить?

— Довольно много, — ответил Сато. — Я понял, что вы глубоко раненная личность.

— Благодарю покорно. — Бэтмэн скривил губы.

— Я не имею в виду, что считаю вас несбалансированным, хотя было бы нетрудно затеять спор на
эту тему, — объяснил Сато — Однако есть вещи, которые причиняют вам много страданий. Когда-то
в своей жизни вы попробовали вкус большого горя. Опустошившая душу потеря, от которой вы так
до конца и не оправились. Можно было предположить, что эта потеря связана с женщиной — с
женой, например, или с женщиной, которая не была вам женой, но которую вы глубоко любили. И
все же абсолютно ясно, что природа этой потери сыграла свою роль в формировании вашего
характера; следовательно, это, должно быть, случилось, когда вы был очень молоды. Я
подозреваю, что это касается ваших родителей. Не исключено, что они пали жертвой преступления.
По-видимому, вы были с ними в момент их смерти. Та сцена сильно повлияла на вас, так сильно,
что вы решили посвятить свою жизнь борьбе со злом. Ваша семья была очень обеспеченной, а
возможно, вы сами став взрослым сколотили немалое состояние. Но накопление богатства всегда
определялось для вас одной целью. Главной целью всей вашей жизни — месть.

— Месть? — произнес с удивлением Бэтмэн. — Вы думаете, именно это лежит в основе моих
поступков?

— А вы не согласны?

— Мне всегда казалось, что моим важнейшим устремлением было… правосудие.

Сато пожал плечами.

— Разве это не одно и то же?

— Я бы так не сказал, — ответил Бэтмэн.

— В чем же разница? — не уступал Сато. — Дело правосудия — наказание дурных поступков.
Наказание — это возмездие. А возмездие — это месть, разве не так?

— Я никогда не думал об этом с таких позиций.

— Это потому, что в наше время месть не в моде, — сказал Сато. — Правосудие — это всего лишь
либеральный термин в одной из самых консервативных теорий. Я предпочитаю называть вещи своими
именами.

— Но если месть и правосудие — одно и то же, — рассуждал Бэтмэн, — тогда я должен был бы
убивать убийц, но я так не делаю.

— Это потому, что вы не убийца, — просто ответил Сато. — Месть, или правосудие, в зависимости
от названия, эта штука может принимать различную форму. Не в вашей природе убивать, хотя вы,
безусловно, владеете этим искусством. Это относится к тем вещам, которые меня больше всего в
вас интересуют. Во мне нет места для раскаяния в убийстве. В случае крайней необходимости я
сделаю это, и моя совесть не будет меня беспокоить. Такая необходимость возникает не часто, и
все же я без труда смогу представить различные ситуации, когда от этого никуда не денешься.
Однако для вас таких ситуаций, похоже, не существует…

Бэтмэн кивнул.

— Верно. Я не смогу лишить кого-нибудь жизни.

— Почему?

— Тогда я ничем не буду отличаться от бандитов, за которыми охочусь на улицах.

Сато кивнул.

— И в этом едином ваша великая немощность, и ваша великая сила. Вы человек, слишком хорошо
знакомый с насилием, но в вас глубокое благоговение перед жизнью. Одной ногой вы стоите на
нашей суетной земле, а другой утопаете в бесконечных просторах человеческого духа. Ни в том
мире, и не в этом. Вы поистине обладаете натурой Будды. Не так много людей могут достичь
этого, а вы — единственный человек Запада, кому это удалось, из всех встреченных мною. Когда-
то я тоже стремился к высшим ценностям, но я не обладаю необходимыми качествами, чтобы идти
этой тропой. Многие ищут ее, но мало кто достигает цели. Вы никогда не искали ее — она сама
легла вам под ноги. Однако вместо всеобъемлющего счастья она мучает вас.                                             

— И вы можете все это видеть? — тихо спросил Бэтмэн.

— Смотреть можно не только глазами, — ответил Сато. — Вот почему я не стремлюсь разглядеть
ваше лицо под маской летучего грызуна, я достаточно ясно вижу вашу душу. Я бы хотел, друг мой,
внести мир в ваше сердце, но, боюсь, вы никогда не сможете обрести его.

— Никогда? — переспросил Бэтмэн, еле слышно.

— Вы взвалили на свои плечи бремя целого мира, — сказал Сато. — По правде говоря, дурацкая
мысль, но это благородная глупость.

Бэтмэн улыбнулся.

— Но тогда и натура Будды тоже дурацкая вещь. Это вы хотите сказать?

— Конечно, это дурацкая штука, сплошная глупость. Это непрактично, давно не модно. В ней нет
логики, и она не управляется этичностью ситуаций. Но глупая вещь иногда может быть хорошей
вещью. Я и сам толком не понимаю, что только что сказал, но подозреваю, что это мудрая мысль.

— Вы могли бы стать великим философом или потрясающим комиком, — рассмеявшись сказал Бэтмэн.

Сато пожал плечами.

— А какая между ними разница? — Он мягко поднялся на ноги. — Раз уж мы заговорили о комедии, —
сказал он, повернувшись к Бэтмэну, — достоин ли ваш спарринг хотя бы одной из них?

Вслед за Сато Бэтмэн вышел на середину додзе. Они отвесили поклон флагам, затем друг другу и
приняли боевую стойку. Вернее, только Бэтмэн принял боевую стойку. Сато же просто стоял со
свободно опущенными руками. Неожиданно его правая нога мелькнула в воздухе — четыре
молниеносных удара в одном плавном гибком движении: — прямой удар в грудь, затем круговой удар
по голове, круговой с разворота в противоположный висок и боковой удар в подбородок. Казалось,
что это одно быстрое, энергичное движение сметает все на своем пути. Бэтмэну удалось отвести
первые три удара, но четвертый достался в подбородок. Он отшатнулся назад и крякнул. Неудача
Бэтмэна отнюдь не остудила пыл Сато.

— Печально, — съязвил он.

— Неплохо для пожилого человека, — парировал Бэтмэн, потирая ушибленный подбородок.

— Никакого уважения к старику! — в шутку возмутился Сато.

С этими словами он прыгнул на противника, а его стопа яростно описала стремительный полумесяц
в дюйме от головы Бэтмэна.

Бэтмэн остановил рукой удар, перехватил ногу Сато и резко крутанул вокруг оси. Это должно было
свалить старика на спину. А Сато, вместо того, чтобы сопротивляться выворачивающей ногу силе,
подпрыгнул и перекувырнулся в воздухе, высвободив ступню из захвата. Падая на татами, он
извернулся и подсек Бэтмэна. Тот тоже грохнулся на пол, но быстро перекатился и вскочил на
ноги. И как раз вовремя, чтобы встретить новую бешеную атаку — серию смерчеподобных ударов,
надвигавшихся на него словно циркулярная пила. Бэтмэн отступал назад, быстро отбиваясь от
мелькающих ног. Неожиданно он изменил тактику — бросился вперед, подставляя под удар спину.
Крепко обхватив Сато за ногу, он швырнул его на пол. Однако Сато, падая, увлек его за собой.
Бэтмэн сделал в прыжке сальто и приземлился на ноги. Словно из ниоткуда Сато вытащил сурикен и
метнул в Бэтмэна. В последний момент тот резко отдернул голову, и смертоносная «звездочка»
просвистела мимо. Острые, как бритвы, лучи сурикена глубоко вонзились в стену. В ответ Бэтмэн
метнул бэтеранг. Сато поймал его одной рукой и метнул обратно. Бэтмэн выбросил перед собой
руку и схватил на лету свое оружие.

В ход пошло тяжелое вооружение. Сато потянулся и извлек из-за спины пару нунчаков. Со свистом
разрезая воздух, они завертелись в его руках с умопомрачительной скоростью. Вслед за первыми
нунчаками появились и вторые. Бэтмэн швырнул на пол дымовой шарик. Сато бросился в середину
облака, но Бэтмэна там уже не было. Когда мелькающие нунчаки разорвали облако и дым понемногу
рассеялся, Сато обнаружил, что стоит в центре додзе, а вокруг никого нет.

Секунду-другую он стоял в полной растерянности, озираясь по сторонам, а потом резко задрал
голову вверх. Его же собственный плащ лавиной обрушился на голову Сато — Бэтмэн сбросил его с
потолка. Пара нунчаков пролетела через весь зал и с грохотом опустилась в дальнем углу
чердака. Бэтмэн спрыгнул с потолка на татами. Приземлившись, он перекатился через голову и
вскочил на ноги, метнув одновременно четыре тонких дротика. Маленькие снаряды один за другим
разлетелись в стороны, наткнувшись на непробиваемый щит вращающихся нунчаков Сенсэя.

То, что происходило в школе Сато, не было обыкновенным спаррингом, и если бы кто-нибудь из
учеников мог это видеть, у него бы перехватило дыхание от изумления. Два великих мастера
старались изо всех сил, испытывая себя на пределе своих возможностей. Только абсолютно
уверенные в искусстве и реакции друг друга соперники, могли отважиться на такую необузданную
схватку. Малейшая ошибка любого из них могла закончиться пожизненной инвалидностью или даже
смертью, но каждый знал возможности и доверял боевому искусству противника. Только таким
образом эти двое, в совершенстве овладевшие боевыми искусствами, могли подвергнуть истинным
испытаниям свое мастерство. В мире было всего несколько человек, достигших такого уровня. Это
была непостижимо стремительная, жестокая и каждую секунду граничащая со смертью форма
тренировки, которая определяла подлинную природу отношений учителя и ученика. В этой
смертельной поэзии молниеносных движений они находили счастье и свободу. Они наслаждались
своим мастерством, вступая в неистовый спарринг, за который любой кинопродюсер заплатил бы
целое состояние. Но каждый бой был только для них двоих. Если бы кто-нибудь заснял их борьбу
на пленку, все равно ни один зритель не поверил бы в подлинность сцены, он был бы убежден, что
это всего лишь замедленная съемка и специальные эффекты. Наконец Сато воскликнул: «Хватит!»

Оба стояли, тяжело дыша, почти в полном изнеможении. Бэтмэн поклонился. Сато ответил легким
поклоном.

— Не… плохо… для… пожилого человека, — с улыбкой заметил Бэтмэн, пытаясь овладеть дыханием.

— Будь я моложе… вы бы… быстро уразумели… как опасно быть… таким наглым.

— А все-таки… сколько вам… лет? — спросил Бэтмэн.

— Я уже достаточно стар, чтобы сидеть на пенсии, — ответил Сато, — но по-прежнему молод, чтобы
быть вам достойным соперником.

— Это верно, — признался Бэтмэн. Он покачал головой, как всегда удивленный искусством и
выносливостью старика. — Каким бы непобедимым борцом со злом могли бы вы стать!

— В другое время… и в другом месте, — сказал Сато, — впрочем, и в другой жизни, — закончил он
с жестом разочарования. — Я становлюсь старым и медлительным.

— Ну, не настолько, чтобы я это заметил, — ответил Бэтмэн.

Он снова поклонился.

— Спасибо, Сенсэй.

— Спасибо вам, друг мой.

Два мастера подошли друг к другу и обнялись.

— Пойдемте, — сказал Сато, когда они оборвали объятия, — выпьем еще по чашечке чая. Такая
работа нагоняет жажду.

Он похлопал Бэтмэна по плечу, повернулся и пошел к низкому столику с чашками и чайником.

— Может быть, — сказал Сато, — вы останетесь и позавтракаете вместе со мной? Я буду рад
хорошей компании.

Не получив ответа, он обернулся, но в зале уже никого не было. Он быстро посмотрел по сторонам
и с шумом выдохнул воздух.

— Похоже, он уже начал совершенствоваться, — пробормотал Сато.
* * *

Для комиссара Гордона день начался из рук вон плохо и неуклонно становился все хуже и хуже.
Ранним утром двое офицеров на патрульной машине наткнулись на два скрюченных тела в «седане»
старой модели с государственными номерами. Убитыми были агенты ФБР из команды Чэмберса. Оба
были застрелены в затылок через заднее стекло машины из какого-то страшного оружия,
превратившего их черепа в жуткое месиво. Чуть позже под шоссейной эстакадой обнаружили третье
тело. Это была молодая, хорошо одетая женщина. Ее тоже застрелили в голову, в левый висок.
Лаборатория еще не прислала отчет баллистической экспертизы, между тем была найдена только
одна из пуль. Она насквозь прошила голову Джернигана и, отклонившись от первоначального
направления, глубоко вошла в приборную доску. Другая, та, что унесла жизнь Палмера, вылетела
через лобовое стекло; а последняя, прикончившая третью жертву, прошла от виска до виска и
исчезла в неизвестном направлении.        Страница  1   2   3   4   5   6   7   8