Глава 15

Сон Никанора Ивановича

            нетрудно догадаться, что толстяк с багровой физиономией, которого поместили в клинике в комнате N 119 был никанор ивано вич босой.

            Попал он однако, к профессору стравинскому не сразу, а предварительно побывав в другом месте.

            От другого этого места у никанора ивановича осталось в вос поминании мало чего. Помнился только письменный стол , шкаф и диван.

            Там с никанором ивановичем, у которого перед глазами как-то мутилось от приливов крови и душевного возбуждения, вступили в разговор, но разговор вышел какой-то странный, путаный, а вер нее сказать совсем не вышел.

            Первый же вопрос, который был задан никанору ивановичу, был таков:

            - вы никанор иванович босой, председатель домкома номер триста два-бис по садовой?

            На это никанор иванович, рассмеявшись страшным смехом, от ветил буквально так:

            - я никанор, конечно, никанор ! Но какой же я к шуту пред седатель !

            - То есть как?- Спросили у никанора ивановича, прищурива ясь.

            - А так, - ответил он, - что ежели я председатель, то я сразу должен был установить, что он нечистая сила! А то что же это? Пенсне треснуло... Весь в рванине... Какой же он может быть переводчик у иностранца!

            - Про кого говорите?- Спросили у никанора ивановича.

            - Коровьев! - Вскричал никанор иванович, - в пятидесятой квартире у нас засел! Пишите коровьев. Его немедленно надо из ловить! Пишите: шестое парадное, там он.

            - Откуда валюту взял?- Задушевно спросили у никанора ивано вича.

            - Бог истинный, бог всемогущий, - заговорил никанор ивано вич, - все видит, а мне туда и дорога. В руках никогда не дер жал и не подозревал, какая такая валюта! Господь меня наказует за скверну мою, - с чувством продолжал никанор иванович, то застегивая рубашку, то растегивая, то крестясь, - брал! Брал, но брал нашими советскими! Прописывал за деньги, не спорю, бы вало. Хорош и наш секретарь пролежнев, тоже хорош! Прямо скажем все воры в домоуправлении. Но валюты я не брал!

            На просьбу не валять дурака, а рассказывать, как попали доллары в вентиляцию, никанор иванович стал на колени и качнул ся, раскрывая рот, как бы желая проглотить паркетную шашку.

            - Желаете, - промычал он, - землю буду есть, что не брал? А коровьев - он черт.

            Всякому терпенью положен предел, и за столом уже повысили голос, намекнули никанору ивановичу, ему пора заговорить на человеческом языке.

            Тут комнату с этим самым диваном огласил дикий рев никанора ивановича, вскочившего с колен:

            - вон он! Вон он за шкафом! Вот ухмылятся! И пенсне его...

            Держите его! Окропить помещение!

            Кровь отлила от лица никанора ивановича, он , дрожа, кре стил воздух, метался к двери и обратно, запел какую-то молитву и, наконец , понес полную околесицу.

            Стало совершенно ясно, что никанор иванович ни к каким раз говорам не пригоден. Его вывели, поместили в отдельной комнате, где он несколько поутих и только молился и всхлипывал.

            На садовую, конечно, с"Ездили и в квартире N 50 побывали.

            Но никакого коровьева там не нашли, и никакого коровьева никто в доме не знал и не видел. Квартира занимаемая покойным берли озом и уехавшим в ялту лиходеевым , была совершенно пуста , и в кабинете мирно висели никем не поврежденные сургучные печати на шкафах. С тем и уехали с садовой, причем с уехавшими отбыл рас терянный и подавленный секретарь домоуправления пролежнев.

            Вечером никанор иванович был доставлен в клинику стравин ского. Там он повел себя настолько беспокойно, что ему пришлось сделать впрыскивание по рецепту стравинского, и лишь после по луночи никанор иванович уснул в 119 комнате, изредка издавая тяжелое страдальческое мычание. Но чем далее, тем легче стано вился его сон. Он перестал ворочаться и стонать, задышал легко и ровно, и его оставили одного.

            Тогда никанора ивановича посетило сновидение, в основе ко торого, несомненно, были его сегодняшние переживания. Началось с того, что никанору ивановичу привиделось, будто бы какие-то люди с золотыми трубами в руках подводят его, и очень торжест венно, к большим лакированным дверям. У этих дверей спутники сыграли будто бы туш никанору ивановичу, а затем гулкий бас с небес весело сказал:

            - добро пожаловать, никанор иванович! Сдавайте валюту.

            Удивившись крайне, никанор иванович увидел над собой черный громкоговоритель.

            Затем он почему-то очутился в театральном зале, где под золоченым потолком сияли хрустальные люстры, а на стенах кен кеты. Все было как следует, как в небольшом по размерам, но богатом театре. Имелась сцена, завернутая бархатным знавесом, по темно вишневому фону усеянным, как звездочками, изображени ями золотых увеличенных десяток, суфлерская будка и даже публи ка.

            Удивило никанора ивановича то, что вся эта публика была одного пола- мужского, и вся почему-то с бородами. Кроме того, поражало, что в театральном зале не было стульев и вся эта пу блика сидела на полу, великолепно натертом и скользком.

            Конфузясь в новом и большом обществе, никанор иванович, помявшись некоторое время, последовал общему примеру и уселся на паркет по-турецки, примостившись между каким-то рыжим здоро вяком-бородачом и другим, бледным и сильно заросшим граж данином. Никто из сидящих не обратил внимания на новорибывшего зрителя.

            Тут послышался мягкий звон колокольчика, свет в зале потух, занавесь разошлась, и обнаружилась освещенная сцена с креслом, на котором был золотой колокольчик, и с глухим черным бархатным задником.

            Из кулис тут вышел артист в смокинге, гладко выбритый и причесанный на пробор, молодой и с очень приятными чертами ли ца. Публика в звле оживилась, и все повернулись к сцене. Артист подошел к будке и потер руки.

            - Сидите?- Спросил он мягким баритоном и улыбнулся залу.

            - Сидим, сидим, - хором ответили ему из зала тенора и басы.

            - Гм...- Заговорил задумчиво артист, - и как вам не надо ест, я не понимаю? Все люди, как люди, ходят сейчас по улицам, наслаждаются весенним солнцем и теплом, а вы здесь на полу тор чите в душном зале! Неужто уж проограмма такая интересная?

            Впрочем, что кому нравится, - философски закончил артист.

            Затем он переменил и тембр голоса, и интонации и весеело и звучно об"явил:

            - итак, следующим номером нашей программы - никанор ивано вич босой, председатель домового комитета и заведующий ди етической столовкой. Попросим никанора ивановича!

            Дружный аплодимент был ответом артисту. Удивленный никанор иванович вытаращил глаза, а конферансье, закрывшись рукою от света рампы, нашел его взором среди сидящих и ласково поманил его пальцем на сцену. И никанор иванович, не помня как, оказал ся на сцене.

            В глаза ему снизу и спереди ударил свет цветных рамп, от чего сразу провалился в темноту зал с публикой.

- Ну-с, никанор иванович, покажите нам пример, - задушевно заговорил молодой артист, - и сдавайте валюту.

            Наступила тишина. Никанор иванович перевел дух и тихо за говорил:

            - богом клянусь, что...

            Но не успел он выговорить эти слова, как весь зал разразил ся криками негодования. Никанор иванович растерялся и умолк.

            - Насколько я понял вас, - заговорил ведущий программу, вы хотели поклясться богом, что у вас нет валюты?- И он участ ливо поглядел на никанора ивановича.

            - Так точно, нету, - ответил никанор иванович.

            - Так, - отозвался артист, - а простите за нескромность, откуда же взялись четыреста долларов, обнаруженные в уборной той квартиры, единственным обитателем коей являетесь вы с вашей супругой?

            - Волшебные! - Явно иронически сказал кто-то в темном зале.

            - Так точно, волшебные, - робко ответил никанор иванович по неопределенному адресу, не то артисту, не то в темный зал, и пояснил: - нечистая сила, клетчатый переводчик подбросил.

            И опять негодующе взревел зал. Когда же настала тишина, артист сказал:

            - вот какие басни лафонтена приходится мне выслушивать!

            Подбросили четыреста долларов! Вот вы: все вы здесь валютчики!

            Обращаюсь к вам как к специалистам- мыслимое ли это дело?

            - Мы не валютчики, - раздались отдельные обиженные голоса в зале, - но дело это немыслимое.

            - Целиком присоединяюсь, - твердо сказал артист, - и спрошу вас: что могут подбросить?

            - Ребенка! - Крикнул кто-то из зала.

            - Абсолютно верно, - подтвердил ведущий программу, - ребен ка, анонимное письмо, прокламацию, адскую машину, мало ли что еще, но четыреста долларов никто не станет подбрасывать, ибо такого идиота в природе не имеется, - и, обратившись к никанору ивановичу, артист добавил укоризненно и печально: - огорчили вы меня, никанор иванович! А я-то на вас надеялся. Итак, номер наш не удался.

            В зале раздался свист по адресу никанора ивановича.

            - Валютчик он! - Выкрикавали в зале, - из-за таких-то и мы невинно терпим!

            - Не ругайте его, - мягко сказал конферансье, - он раскает ся.- И, обратив к никанору ивановичу полные слез голубые глаза, добавил: - ну, идите, никанор иванович, на место!

            После этого артист позвонил в колокольчик и громко об"Явил:

            - антракт, негодяи!

            Потрясенный никанор иванович, неожиданно для себя ставший участником какой-то театральной програмы, опять оказался на своем месте на полу. Тут ему приснилось, что зал погрузился в полную тьму и что на стенах выскочили красные горящие слова:

            "сдавайте валюту! " Потом опять раскрылся занавес и конферансье пригласил:

            - попрошу на сцену сергея герардовича дунчиль.

            Дунчиль оказался благообразным, но сильно запущенным муж чиной лет пятидесяти.

            - Сергей герардович, - обратился к нему конферансье, - вот уже полтора месяца вы сидите здесь, упорно отказываясь сдать оставшуюся у вас валюту, в то время как страна нуждается в ней, а вам она совершенно ни к чему, а вы все-таки упорствуете. Вы человек интеллигентный, прекрасно все это понимаете и все же не хотите пойти мне навстречу.

            - К сожалению, ничего сделать не могу, так как валюты у меня больше нет, - спокойно ответил дунчиль.

            - Так нет ли, по крайне мере, бриллиантов?- Спросил артист.

            - И бриллиантов нет.

            Артист повесил голову и задумался, а потом хлопнул в ладо ши. Из кулисы вышла на сценну средних лет дама, одетая по моде, то есть в пальто без воротника и в крошечной шляпке. Дама имела встревоженный вид, а дунчиль поглядел на нее, не шевельнув бро вью.

            - Кто эта дама?- Спросил ведущий программу у дунчиля.

            - Это моя жена, - с достоинсвом ответил дунчиль и посмотрел на длинную шею дамы с некоторым отвращением.

            - Мы потревожили вас, мадам дунчиль, - отнесся к залу кон ферансье, - вот по какому поводу: мы хотели вас спросить, есть ли еще у вашего супруга валюта?

            - Он тогда все сдал, - волнуясь, ответила мадам дунчиль.

            - Так, - сказал артист, - ну, что же, раз так, то так. Если все сдал, то нам надлежит немедленно расстаться с сергеем ге рардовичем, что же поделаешь! Если угодно, вы можете покинуть театр, сергей герардович, - и артист сделал царственный жест.

            Дунчиль спокойно и с достоинством повернулся и пошел к ку лисе.

            - Одну минуточку! - Остановил его конферансье, - позвольте мне на прощанье показать еще один номер из нашей программы, - и опять хлопнул в ладоши.

            Черный занавес раздвинулся, и на сцену вышла юная красавица в бальном платье, держащая в руках золотой подносик, на котором лежала толстая пачка, перевязанная конфетной лентой, и брилли антовое колье, от которого во все стороны отскакивали синие, желтые и красные огни.

            Дунчиль отступил на шаг, и лицо его покрылось бледностью.

            Зал замер

            - восемнадцать тысяч долларов и колье в сорок тысяч золо том, - торжественно об"явил артист, - хранил сергей герардович в городе харькове в квартире своей любовницы иды геркулановны ворс, которую мы имеем удовольствие видеть перед собою и кото рая любезно помогла обнаружить эти бесценные, но бесцельные в руках частного лица сокровища. Большое спасибо, ида геркуланов на.

            Красавица, улыбнувшись, сверкнула зубами, и мохнатые ее ресницы дрогнули.

            - А под вашею полною достоинства личиною, - отнесся артист к дунчилю, - срывается жадный паук и поразительный охмуряло и врун. Вы извели всех за полтора месяца своим тупым упрямством.

            Ступайте же теперь домой, и пусть тот ад, который устроит вам ваша супруга, будет вам наказанием.

            Дунчиль качнулся и, кажется, хотел повалиться, но чьи-то участливые руки подхватили его. Тут рухнул передний занавес и скрыл всех бывших на сцене.

            Бешеные рукоплескания потрясли зал до того, что никанору ивановичу показалось, будто в люстрах запрыгали огни. А когда пердний черный занавес ушел вверх, на сцене уже никого не было, кроме одинокого артиста. Он сорвал второй залп рукоплесканий, раскланялся и заговорил:

            - в лице этого дунчиля перед вами выступил в нашей програм ме типичный осел. Ведь я уже имел удовольствие говорить вчера, что тайное хранение валюты является бессмыслицей. Использовать ее никто не может ни при каких обстоятельствах, уверяю вас.

            Возьмем хотя бы этого дунчиля. Он получает великолепное жалова нье и ни в чем не нуждается. У него прекрасная квартира, жена и красавица любовница. Так нет же, вместо того, чтобы жить тихо и мирно, без всяких неприятностей, сдав валюту и камни, этот ко рыстный болван добился все-таки того, что разоблачен при всех и на закуску нажил крупнейшую семейную непрятность. Итак, кто

            сдает? Нет желающих? В таком случае, следующим номером нашей программы- известный драматический талант, артист куролесов савва потаповч, специально приглашенный, исполнит отрывок из

            "Скупого рыцаря" пушкина.

            Обещанный куролесов не замедлил явиться на сцене и оказался рослым и мясистым бритым мужчиной во фраке и белом галстухе.

            Без всяких предисловий он скроил мрачное лицо, сдвинул бро ви и заговорил ненатуральным голосом, косясь на золотой коло кольчик:

            - как молодой повеса ждет свиданья с какой-нибудь преврат ницей лукавой...

            И куролесов рассказал о себе много нехорошего. Никанор ива нович слышал, как куролесов признавался в том, что какая-то несчастная вдова, воя, стояла перед ним на коленях под дождем, но не тронула черствого сердца артиста. Никанор иванович до своего сна совершенно не знал произведений поэта пушкина, но самого его знал прекрасно и ежедневно по нескольку раз про износил фразы вроде: "А за квартиру пушкин платиь будет?" Или

            "Лампочку на лестнице, стало быть, пушкин вывинтил?", "Нефть, стало быть, пушкин покупать будет?"

            Теперь, познакомившись с одним из его произведений, никанор иванович загрустил, представил себе женщину на коленях, с сиро тами под дождем, и невольно подумал: "А тип все-таки этот куро лесов! "

            А тот, все повышая голос, продолжал каяться и окончательно запутал никанора ивановича, потому что вдруг стал обращаться к кому-то, кого на сцене не было, и за этого отсутствующего сам же себе и отвечал, причем называл себя то "Государем", то "Ба роном", то "Отцом", то "Сыном", то на "Вы", то на "Ты".

            Никанор иванович понял только одно, что помер артист злою смертью, прокричав: "Ключи! Ключи мои! "- Повалившись после это го на пол, хрипя и осторожно срывая с себя галстук.

            Умерев, куролесов поднялся, отряхнул пыль с фрачных брюк, поклонился, улыбнувшись фальшивой улыбкой, и удалился при жид ких аплодисментах. А конферансье заговорил так:

            - мы прослушали с вами в замечательном исполнении саввы ивановича скупого рыцаря. Этот рыцарь надеялся, что резвые ни мфы сбегутся к нему и произойдет еще многое приятное в том же духе. Но, как видите, ничего этого не случилось, никакие нимфы не сбежались к нему, и музы ему дань не принесли, и чертогов он никаких не воздвиг, а наоборот, кончил очень скверно, помер к чертовой матери от удара на своем сундуке с валютой и камнями.

            Предупреждаю вас, что и с вами случится что-нибудь в этом роде, если только не хуже, ежели вы не сдадите валюту!

            Поэзия ли пушкина произвела такое впечатление или проза ическая речь конферансье, но только вдруг из зала раздался за стенчивый голос:

            - я сдаю валюту.

            - Милости прошу на сцену! - Вежливо пригласил конферансье, всматриваясь в темный зал.

            И на сцене оказался маленького роста белокурый гражданин, судя по лицу, не брившийся около трех недель. Виноват, как ваша фамилия?- Осведомился конферансье.

            - Канавкин николай, - застенчиво отозвался появившийся.

            - А! Очень приятно, гражданин канавкин, итак?

            - Сдаю, - тихо сказал канавкин.

            - Сколько?

            - Тысячу долларов и двадцать золотых десяток.

            - Браво! Все, что есть?

            Ведущий программу уставился прямо в глаза канавкину, и ни канору ивановичу даже показалось, что из этих глаз брызнули лучи, пронизывающие канавкина насквозь, как бы рентгеновские лучи. В зале перестали дышать.

            - Верю! - Наконец воскликнул артист и погасил свой взор, верю! Эти глаза не лгут. Ведь сколько же раз я говорил вам, что основная ваша ошибка заключается в том, что вы недооцениваете значения человеческих глаз. Поймите, что язык может скрыть ис тину, а глаза- никогда! Вам задают внезапный вопрос, вы даже не вздрагиваете, в одну секунду овладеваете собой и знаете, что нужно сказать, чтобы укрыть истину, и весьма убедительно гово рите, и ни одна складка на вашем лице не шевельнется, но, увы, встрвоженная вопросом истина со дна души на мнгновение прыгает в глаза, и все кончено. Она замечена, а вы пойманы!

            Произнеся, и с большим жаром, эту очень убедительную речь, артист ласково осведомился у канавкина:

            - где же спрятаны?

            - У тетки моей, пороховниковой, на пречистенке...

            - А! Это... Постойте... Это у клавдии ильиничны, что ли?

            - Да.

            - Ах да, да, да! Маленький особнячок? Напротив еще палисад ничек? Как же, знаю, знаю! А куда ж вы их там засунули?

            - В погребе, в коробке из-под эйнема...

            Артист всплеснул руками.

            - Видали вы что-нибудь подобное?- Вскричал он огорченно да ведь они ж там заплесневеют, отсыреют! Ну мыслимо ли таким людям доверить валюту? А ? Чисто как дети, ей богу !

            - Канавкин и сам понял, что нагрубил и проштрафился, и по весил свою хохлатую голову.

            - Деньги, - продолжал артист, - должны храниться в госбан ке, в специальных сухих и хорошо охраняемых помещениях, а от нюдь не в теткином погребе, где их могут, в частности, попор тить крысы! Право, стыдно, канавкин! Ведь вы же взрослый чело век.

            Канавкин уже не знал, куда и деваться и только колупал пальцем борт своего пиджачка.

            - Ну ладно, - смягчился артист, - кто старое помянет...- И вдруг добавил неожиданно: - да, кстати: за одним разом чтобы, чтоб машину зря не гонять... У тетки этой самой ведь тоже есть?

            А?

            Канавкин, никак не ожидавший такого оборота дела, дрогнул, и в театре наступило молчание.

            - Э, канавкин, - укоризненно-ласково сказал конферансье, а я-то еще похвалил его! На-те, взял да и засбоил ни с того ни с сего! Нелепо это, канавкин! Ведь я только что говорил про глаза. Ведь видно, что у тетки есть. Ну, чего вы нас зря терза ете?

            - Есть! - Залихватски крикнул канавкин.

            - Браво! - Крикнул конферансье.

            - Браво! - Страшно взревел зал.

            Когда утихло, конферансье поздравил канавкина, пожал ему руку, предложил отвезти в город в машине домой, и в этой же машине приказал кому-то в кулисах заехать за теткой и просить ее пожаловать в женский театр на программу.

            - Да, я хотел спросить, - тетка не говорила, где свои пря чет?- Осведомился конферансье, любезно предлагая канавкину па пиросу и зажженную спичку. Тот, закуривая, усмехнулся как-то тоскливо.

            - Верю, верю, - вздохнув, отозвался артист, - эта скввалыга не то что племяннику, черту не скажет этого. Ну, что же, по пробуем пробудитьв ней человеческие чувства. Быть может, еще не все струны сгнили в ее ростовщичьей душонке. Всего доброго, канавкин!

            И счастливый канавкин уехал. Артист осведомился, нет ли еще желающих сдать валюту, но получил в ответ молчание.

            - Чудаки, ей богу! - Пожав плечами, проговорил артист, и занавес скрыл его.

            Лампы погасли, некоторое время была тьма, и издалека в ней слышался нервный тенор, который пел:

            "Там груды золота лежат и мне они принадлежат! "

            Потом откуда-то издалека дважды донесся аплодисмент.

            - В женском театре дамочка какая-то сдает, - неожиданно проговорил рыжий бородатый сосед никанора ивановича и, вздох нув, прибавил, :- эх, кабы не гуси мои! У меня, милый человек, бойцовые гуси в лианозове. Подохнут они, боюсь, без меня. Птица боевая, нежная, она требует ухода... Эх, кабы не гуси! Пушки ным-то меня не удивишь, - и он опять завздыхал.

            Тут зал осветился ярко, и никанору ивановичу стало сниться, что из всех дверей в него посыпались повара в белых колпаках и с различными ложками в руках. Поварята втащили в зал чан с су пом и лоток с нарезанным черным хлебом. Зрители оживились. Ве селые повара шныряли между театралами, разливали суп в миски и раздавали хлеб.

            - Обедайте, ребята, - кричали повара, - и сдавайте валюту!

            Чего вам зря здесь сидеть? Охота была эту баланду хлебать. По ехал домой, выпил как следует, закусил, хорошо!

            - Ну, чего ты, например, засел здесь, отец?- Обратился не посредственно к никанору ивановичу толстый с малиновой шеей повар, протягивая ему миску, в которой в жидкости одиноко пла вал капустный лист.

            - Нету! Нету! Нету у меня! - Страшным голосом прокричал ни канор иванович, - понимаешь, нету!

            - Нету?- Грозным басом взревел повар, - нету?- Женским ла сковым голосом спросил он, - нету, нету, - успокоительно за бормотал он, превращаясь в фельдшерицу прасковью федоровну.

            Та ласково трясла стонущего во сне никанора ивановича за плечо. Тогда растаяли повара и развалился театр с занавесом.

            Никанор иванович сквозь слезы разглядел свою комнату в лечеб нице и двух в белых халатах, но отнюдь не развязных поваров, сующихся к людям со своими советами, а доктора и все ту же пра сковью федоровну, держащую в руках не миску, а тарелочку, на крытую марлей, с лежащим на ней шприцем.

            - Ведь это что же, - горько говорил никанор петрович, пока ему делали укол, - нету у меня и нету! Пусть пушкин им сдает валюту. Нету!

            - Нету, нету, - успокаивала добросердечная прасковья федо ровна, - а на нет и суда нет.

            Никанору ивановичу полегчало после впрыскивания, и он за снул без всяких сновидений.

            Но благодаря его выкрикам тревога передалась в 120-ю комна ту, где больной проснулся и стал искать свою голову, и в 118-ю, где забеспокоился неизвестный мастер и в тоске заломил руки, глядя на луну, вспоминая горькую, последнюю в жизни осеннюю ночь, полоску света из-под двери в подвале и развившиеся во лосы.

            Из 118-й комнаты тревога по балкону перелетела к ивану, и он проснулся и заплакал.

            Но врач быстро успокоил всех встревоженных, скорбных гла вою, и они стали засыпать. Позднее всех забылся иван, когда над рекой уже светало. После лекарства, напоившего все его тело, успокоение пришло к нему, как волна, накрывшая его. Тело его облегчилось, а голову обдувала теплым ветерком дрема. Он за снул, и последнее, что он слышал наяву, было предрассветное щебетание птиц в лесу. Тело его облегчилось, а голову обдувала теплым ветерком дрема. Он заснул, и последнее, что он слышал наяву, было предрассветное щебетание птиц в лесу. Но они вскоре умолкли, и ему стало сниться, что солнце уже снижалось над лы сой горой, и была эта гора оцеплена двойным оцеплением...