Чрез полчаса дверь отворилась, и
Петр вышел. Важным наклонением головы ответствовал он на тройной
поклон князя Лыкова, Татьяны Афанасьевны и Наташи и пошел прямо
в переднюю. Хозяин подал ему красный его тулуп, проводил его до
саней и на крыльце еще благодарил за оказанную честь. Петр
уехал.
Возвратясь в столовую, Гаврила
Афанасьевич казался очень озабочен. Сердито приказал он слугам
скорее сбирать со стола, отослал Наташу в ее светлицу и, объявив
сестре и тестю, что ему нужно с ними поговорить, повел их в
опочивальню, где обыкновенно отдыхал он после обеда. Старый
князь лег на дубовую кровать, Татьяна Афанасьевна села на
старинные штофные кресла, придвинув под ноги скамеечку; Гаврила
Афанасьевич запер все двери, сел на кровать в ногах князя Лыкова
и начал вполголоса следующий разговор:
— Недаром государь ко мне
пожаловал; угадайте, о чем он изволил со мною беседовать?
— Как нам знать, батюшка-братец, —
сказала Татьяна Афанасьевна.
— Не приказал ли тебе царь ведать
какое-либо воеводство? — сказал тесть. — Давно пора. Али
предложил быть в посольстве? что же? ведь и знатных людей — не
одних дьяков посылают к чужим государям.
— Нет, — отвечал зять, нахмурясь.
— Я человек старого покроя, нынче служба наша не нужна, хоть,
может быть, православный русский дворянин стоит нынешних
новичков, блинников да басурманов, — но это статья особая.
— Так о чем же, братец,— сказала
Татьяна Афанасьевна, — изволил он так долго с тобою толковать?
Уж не беда ли какая с тобою приключилась? Господь упаси и
помилуй!
— Беда не беда, а признаюсь, я
было призадумался.
— Что же такое, братец? о чем
дело?
— Дело о Наташе: царь приезжал ее
сватать.
— Слава богу, — сказала Татьяна
Афанасьевна, перекрестясь.— Девушка на выданье, а каков сват,
таков и жених, — дай бог любовь да совет, а чести много. За кого
же царь ее сватает?
— Гм, — крякнул Гаврила
Афанасьевич, — за кого? то-то, за кого.
— А за кого же? — повторил князь
Лыков, начинавший уже дремать.
— Отгадайте, — сказал Гаврила
Афанасьевич.
— Батюшка-братец, — отвечала
старушка, — как нам угадать? мало ли женихов при дворе: всякий
рад взять за себя твою Наташу. Долгорукий, что ли?
— Нет, не Долгорукий.
— Да и бог с ним: больно спесив.
Шеин, Троекуров?
— Нет, ни тот ни другой.
— Да и мне они не по сердцу:
ветрогоны, слишком понабрались немецкого духу. Ну так
Милославский?
— Нет, не он.
— И бог с ним: богат да глуп. Что
же? Елецкий? Львов? нет? неужто Рагузинский? Воля твоя: ума не
приложу. Да за кого ж царь сватает Наташу?
— За арапа Ибрагима.
Старушка ахнула и сплеснула
руками. Князь Лыков приподнял голову с подушек и с изумлением
повторил: «За арапа Ибрагима!»
— Батюшка-братец, — сказала
старушка слезливым голосом, — не погуби ты своего родимого
дитяти, не дай ты Наташеньки в когти черному диаволу.
— Но как же,— возразил Гаврила
Афанасьевич,— отказать государю, который за то обещает нам свою
милость, мне и всему нашему роду?
— Как, — воскликнул старый князь,
у которого сон совсем прошел, — Наташу, внучку мою, выдать за
купленного арапа!
— Он роду не простого, — сказал
Гаврила Афанасьевич, — он сын арапского салтана. Басурмане взяли
его в плен и продали в Цареграде, а наш посланник выручил и
подарил его царю. Старший брат арапа приезжал в Россию с знатным
выкупом и...
— Батюшка, Гаврила Афанасьевич, —
перервала старушка, — слыхали мы сказку про Бову-королевича да
Еруслана Лазаревича. Расскажи-тко нам лучше, как отвечал ты
государю на его сватание.
— Я сказал, что власть его с нами,
а наше холопье дело повиноваться ему во всем.
В эту минуту за дверью раздался
шум. Гаврила Афанасьевич пошел отворить ее, но, почувствовав
сопротивление, он сильно ее толкнул, дверь отворилась — и
увидели Наташу, в обмороке простертую на окровавленном полу.
Сердце в ней замерло, когда
государь заперся с ее отцом. Какое-то предчувствие шепнуло ей,
что дело касается до нее, и когда Гаврила Афанасьевич отослал
ее, объявив, что должен говорить ее тетке и деду, она не могла
противиться влечению женского любопытства, тихо через внутренние
покои подкралась к дверям опочивальни и не пропустила ни одного
слова из всего ужасного разговора; когда же услышала последние
отцовские слова, бедная девушка лишилась чувств и, падая,
расшибла голову о кованый сундук, где хранилось ее приданое.
Люди сбежались; Наташу подняли,
понесли в ее светлицу и положили на кровать. Через несколько
времени она очнулась, открыла глаза, но не узнала ни отца, ни
тетки. Сильный жар обнаружился, она твердила в бреду о царском
арапе, о свадьбе — и вдруг закричала жалобным и пронзительным
голосом: «Валериан, милый Валериан, жизнь моя! спаси меня: вот
они, вот они!..» Татьяна Афанасьевна с беспокойством взглянула
на брата, который побледнел, закусил губы и молча вышей из
светлицы. Он возвратился к старому князю, который, не могши
взойти на лестницу, оставался внизу.
— Что Наташа? — спросил он.
— Худо,— отвечал огорченный отец,
— хуже, чем я думал: она в беспамятстве бредит Валерианом.
— Кто этот Валериан? — спросил
встревоженный старик. — Неужели тот сирота, стрелецкий сын, что
воспитывался у тебя в доме?
— Он сам, — отвечал Гаврила
Афанасьевич, — на беду мою, отец его во время бунта спас мне
жизнь, и черт меня догадал принять в свой дом проклятого
волчонка. Когда, тому два году, по его просьбе, записали его в
полк, Наташа, прощаясь с ним, расплакалась, а он стоял как
окаменелый. Мне показалось это подозрительным, и я говорил о том
сестре. Но с тех пор Наташа о нем не упоминала, а про него не
было ни слуху, ни духу. Я думал, она его забыла; ан, видно, нет.
Решено: она выйдет за арапа.
Князь Лыков не противуречил: это
было бы напрасно. Он поехал домой; Татьяна Афанасьевна осталась
у Наташиной постели; Гаврила Афанасьевич, послав за лекарем,
заперся в своей комнате, и в его доме все стало тихо и печально.
Неожиданное сватовство удивило
Ибрагима по крайней мере столь же, как и Гаврилу Афанасьевича.
Вот как это случилось: Петр, занимаясь делами с Ибрагимом,
сказал ему:
— Я замечаю, брат, что ты приуныл;
говори прямо: чего тебе недостает? — Ибрагим уверил государя,
что он доволен своей участию и лучшей не желает.
— Добро, — сказал государь, — если
ты скучаешь безо всякой причины, так я знаю, чем тебя
развеселить.
По окончанию работы Петр спросил
Ибрагима:
— Нравится ли тебе девушка, с
которой ты танцевал минавет на прошедшей ассамблее?
— Она, государь, очень мила и,
кажется, девушка скромная и добрая.
— Так я ж тебя с нею познакомлю
покороче. Хочешь ли ты на ней жениться?
— Я, государь?..
— Послушай, Ибрагим, ты человек
одинокий, без роду и племени, чужой для всех, кроме одного меня.
Умри я сегодня, завтра что с тобою будет, бедный мой арап?
Надобно тебе пристроиться, пока есть еще время; найти опору в
новых связях, вступить в союз с русским боярством.
— Государь, я счастлив
покровительством и милостями вашего величества. Дай мне бог не
пережить своего царя и благодетеля, более ничего не желаю; но
если б и имел в виду жениться, то согласятся ли молодая девушка
и ее родственники? моя наружность...
— Твоя наружность! какой вздор!
чем ты не молодец? Молодая девушка должна повиноваться воле
родителей, а посмотрим, что скажет старый Гаврила Ржевский,
когда я сам буду твоим сватом? — При сих словах государь велел
подавать сани и оставил Ибрагима, погруженного в глубокие
размышления.
«Жениться! — думал африканец, —
зачем же нет? ужели суждено мне провести жизнь в одиночестве и
не знать лучших наслаждений и священнейших обязанностей человека
потому только, что я родился под пятнадцатым градусом? Мне
нельзя надеяться быть любимым: детское возражение! разве можно
верить любви? разве существует она в женском, легкомысленном
сердце? Отказавшись навек от милых заблуждений, я выбрал иные
обольщения — более существенные. Государь прав: мне должно
обеспечить будущую судьбу мою. Свадьба с молодою Ржевскою
присоединит меня к гордому русскому дворянству, и я перестану
быть пришельцем в новом моем отечестве. От жены я не стану
требовать любви, буду довольствоваться ее верностию, а дружбу
приобрету постоянной нежностию, доверенностию и снисхождением».
Ибрагим, по своему обыкновению,
хотел заняться делом, но воображение его слишком было
развлечено. Он оставил бумаги и пошел бродить по невской
набережной. Вдруг услышал он голос Петра; оглянулся и увидел
государя, который, отпустив сани, шел за ним с веселым видом.
«Все, брат, кончено, — сказал Петр, взяв его под руку. — Я тебя
сосватал. Завтра поезжай к своему тестю; но смотри, потешь его
боярскую спесь; оставь сани у ворот; пройди через двор пешком;
поговори с ним о его заслугах, о знатности — и он будет от тебя
без памяти. А теперь, — продолжал он, потряхивая дубинкою, —
заведи меня к плуту Данилычу, с которым надо мне переведаться за
его новые проказы».
Ибрагим, сердечно отблагодарив
Петра за его отеческую заботливость о нем, довел его до
великолепных палат князя Меншикова и возвратился домой.
|