|
В доме Гаврилы Афанасьевича
из сеней направо находилась тесная каморка с одним окошечком. В
ней стояла простая кровать, покрытая байковым одеялом, а пред
кроватью еловый столик, на котором горела сальная свеча и лежали
открытые ноты. На стене висел старый синий мундир и его
ровесница, треугольная шляпа; над нею тремя гвоздиками прибита
была лубочная картина, изображающая Карла XII верхом. Звуки
флейты раздавались в этой смиренной обители. Пленный
танцмейстер, уединенный ее житель, в колпаке и в китайчатом
шлафорке, услаждал скуку зимнего вечера, наигрывая старинные
шведские марши, напоминающие ему веселое время его юности.
Посвятив целые два часа на сие упражнение, швед разобрал свою
флейту, вложил ее в ящик и стал раздеваться.
В это время защелка двери его
приподнялась, и красивый молодой человек высокого росту, в
мундире, вошел в комнату.
Удивленный швед встал
испуганно.
— Ты не узнал меня, Густав
Адамыч, —сказал молодой посетитель тронутым голосом, — ты не
помнишь мальчика, которого учил ты шведскому артикулу, с которым
ты чуть не наделал пожара в этой самой комнатке, стреляя из
детской пушечки.
Густав Адамыч пристально
всматривался...
— Э-э-э,— вскричал он наконец,
обнимая его,— сдарофо, тофно ли твой сдесь. Садись, твой тобрий
повес, погофорим.
|
