Глава двадцать первая

Глаз Змеи

            Воскресным утром Гермиона отправилась к Хагриду, прокладывая путь через двухфутовый снег. Гарри и Рон хотели пойти с ней, но гора домашних заданий снова достигла тревожной высоты, так что они неохотно остались в гостиной, стараясь игнорировать весёлые крики, доносившиеся снаружи: там довольные собой студенты скользили по замёрзшему озеру, катались на санках. И еще, что было самым неприятным, они заколдовали снежки, так что те летели прямо в гриффиндорскую башню и тяжело разбивались об окна.

            — Ну всё! — проревел Рон, наконец, теряя терпение и высовывая свою голову в окно. — Я — староста, и если ещё хоть один снежок попадёт в это окно… АЙ!

            Он резко отдёрнул голову: всё его лицо было покрыто снегом.

            — Это Фред и Джордж, — горько сказал Рон, захлопывая окно за собой, — Мерзавцы…

            Гермиона вернулась от Хагрида как раз перед обедом, слегка дрожа; ноги она промочила до колен.

            — Итак, — сказал Рон, поднимая на неё взгляд, когда она вошла, — ты убедила его проводить уроки по плану?

            — Ну, я пыталась, — утомленно сказала Гермиона, опускаясь на стул возле Гарри.

            Она достала палочку и нарисовала в воздухе сложную витиеватую фигуру. Из кончика волшебной палочки подул тёплый воздух. Гермиона направила поток на свою робу, от которой повалил пар, и держала так палочку, пока одежда полностью не высохла. — Его там даже не было, когда я пришла, я стучала как минимум полчаса. А потом он, прихрамывая, вышел из леса…

            Гарри простонал. Запретный Лес был забит созданиями, из-за которых Хагрида могли уволить.

            — Кого он притащил оттуда? Он не сказал? — спросил он.

            — Нет, — несчастно ответила Гермиона. — Он сказал, что хочет сделать сюрприз. Я пыталась объяснить ему про Умбридж, но он просто не захотел слушать и продолжал говорить, что никто в здравом смысле не предпочтёт изучать Твёрдолобиков вместо Химер. Ох, я не думаю, что он достал Химер, — добавила она, заметив ужас на лицах Гарри и Рона, — он бы постарался, но достать их яйца очень трудно. Я ему столько раз говорила, что лучше придерживаться плана Гнилер-Планк. Хотя, если честно, не думаю, что он слышал даже половину того, что я ему сказала. Знаете, он был в каком-то восторженном состоянии. И до сих пор не хочет говорить о том, где он так поранился.

            Новое появление Хагрида за преподавательским столом вызвало энтузиазм не у всех студентов. Некоторые, как Фред, Джордж и Ли, заорали от восхищения и понеслись по проходу между гриффиндорским и хаффлпафским столами пожать громадную руку Хагрида; другие, как Парвати и Лаванда, обменялись мрачными взглядами и покачали головами. Гарри знал, что большинство из них предпочитает уроки профессора Гнилер-Планк, и хуже всего было то, что на это были веские причины. Профессор Гнилер-Планк достигала своей цели — заинтересовать класс — по-другому, не подвергая студентов риску остаться без головы.

            Несколько опасаясь, Гарри, Рон и Гермиона спустились к Хагриду, ежась от холода, и плотнее закутываясь в мантии. Гарри беспокоил не только объект, который Хагрид мог выбрать для изучения, но также он подумывал, как остальная часть класса, а в особенности Малфой и его прихвостни, будут вести себя под наблюдением Умбридж.

            Однако, они не заметили Верховного Надсмотрщика, когда пробирались через снег к Хагриду, ожидающему их у входа в Лес. Хагрид выглядел не особо обнадеживающе; синяки, алевшие в воскресенье вечером, теперь были зелёно-жёлтого оттенка, а некоторые раны, судя по всему, ещё кровоточили. Гарри не мог этого понять: может быть, Хагрида атаковало какое-то ядовитое существо, и от этого яда раны не заживают? И в довершение этой зловещей картины, Хагрид нёс на своём плече что-то похожее на половину дохлой коровы.

            — Сегодня мы занимаемся здесь, — с довольным видом объявил он приближающимся ученикам и указал в сторону тёмных деревьев позади него. — Лучше места не найти! Всё равно они предпочитают темноту.

            — Что предпочитает темноту? — резко спросил Малфой у Краббе и Гойла, в его голосе была паника, — Что, он сказал, предпочитает темноту, вы слышали?

            Гарри помнил только один случай, когда Малфой заходил в Запретный Лес; и тогда он не особо храбрился. Гарри улыбнулся про себя; после Квиддичного матча ему нравилось всё, что вызывало дискомфорт у Малфоя.

            — Готовы? — радостно спросил Хагрид, оглядывая класс. — Хорошо. Я припас экскурсию в Лес для пятого курса. Думаю, мы пойдём и посмотрим на этих существ в их естественной среде обитания. Итак, те, кого мы изучаем сегодня, встречаются довольно редко. Наверное, я — единственный человек во всей Британии, который сумел приручить их.

            — А вы уверены, что они приручены? — спросил Малфой, паника в его голосе явно усилилась. — Ведь вы уже не один раз таскали на уроки всякую дикую дрянь, так?

            Среди Слизеринцев прокатился согласный шум, да и несколько гриффиндорцев подумали, что Малфой говорит дело.

            — Ну конечно, они приручены, — сказал Хагрид, хмурясь и поправляя дохлую корову на плече.

            — Тогда что же у вас с лицом? — требовательно спросил Малфой.

            — Не твово ума дело! — сердито ответил Хагрид. — А теперь, если вы закончили задавать глупые вопросы, идите за мной.

            Он развернулся и потопал прямо в Лес. Никто, судя по всему, не был расположен следовать за ним. Гарри глянул на Рона с Гермионой, та вздохнула, но кивнула, и все трое они пошли за Хагридом, впереди класса.

            Они шли около десяти минут, пока не достигли места, где деревья сгрудились так плотно, что стало темно, как в сумерках, и на земле совсем не было снега. С ворчанием, Хагрид опустил половинку коровы на землю, отошёл назад и повернулся к классу, большая часть которого кралась за ним от дерева к дереву, нервно оглядываясь, будто ожидая нападения.

            — Собирайтесь вокруг, ближе! — подбодрил Хагрид. — Они учуют запах мяса, но я всё равно их позову. Чтобы они запомнили меня.

            Он развернулся, тряхнул головой, убирая волосы с лица, а затем издал странный, пронзительный клич, который полетел эхом между тёмных деревьев, будто крик какой-то чудовищной птицы. Никто не засмеялся: от испуга все стояли, не издавая ни звука.

            Хагрид снова пронзительно крикнул. Прошла минута, в течение которой класс нервно смотрел позади себя и в просветы между деревьями, ожидая, что там промелькнет хоть кто-нибудь, кто бы это ни был. А потом, когда Хагрид в третий раз откинул волосы и расправил свою огромную грудь, Гарри ткнул локтём Рона и указал на темноту между двумя суковатыми тисами.

            Пара бледных, белых горящих глаз появлялись из мрака, и через мгновение из темноты возникла драконья морда, холка и худое, тощее тело огромного чёрного крылатого коня. Он рассматривал класс несколько секунд, размахивая длинным чёрным хвостом, затем наклонил голову и начал разрывать коровью тушу острыми клыками.

            Огромная волна облегчения пронеслась в Гарри. Наконец-то появилось доказательство того, что он не вообразил себе этих созданий. Они существовали на самом деле: Хагрид тоже знал о них. Он нетерпеливо посмотрел на Рона, но тот по-прежнему продолжал таращиться на деревья и пару мгновений спустя прошептал:

            — Почему Хагрид ещё раз не позовёт?

            Большинство класса напряженно ждали, находясь в таком же перепуганном и нервном состоянии, как и Рон, и продолжали таращиться на все вокруг, только не на лошадь, стоявшую неподалёку от них. Похоже, из остальных только двое могли видеть это: мускулистый слизеринец, стоявший как раз позади Гойла и наблюдавший трапезу лошади с выражением огромного отвращения на лице, и Невилль, взглядом следивший за взмахами длинного чёрного хвоста.

            — О, а вот подходит ещё один! — гордо сказал Хагрид, когда вторая чёрная лошадь выскочила из темноты, прижав кожистые крылья к телу, и наклонила голову, жадно пожирая мясо. — Теперь… поднимите руки те, кто их видит.

            Очень довольный, что наконец-то понял загадку этих лошадей, Гарри поднял руку. Хагрид кивнул ему.

            — Мда… да, я знал, что ты их увидишь, Гарри, — серьёзно сказал он. — И ты тож, Невилл? И…

            — Извините, — спросил Малфой насмешливым голосом, — а что именно мы должны видеть?

            Вместо ответа Хагрид показал на тушу коровы на земле. Весь класс несколько секунд смотрел на корову, затем некоторые в изумлении открыли рты, а Парвати завизжала. Гарри понял, почему: куски мяса, отрывающиеся от костей и исчезающие в воздухе, в самом деле выглядели странно.

            — Что происходит? — требовательно спросила Парвати перепуганным голосом, отступив за ближайшее дерево. — Кто её ест?

            — Thestrals, — гордо представил Хагрид, и Гермиона издала мягкое понимающее «Ох! » за плечом Гарри. — Здесь, у Хогвартса, целое стадо. Теперь, кто знает…?

            — Но ведь это очень, очень плохой знак! — с тревогой прервала Парвати. — Они приносят людям, которые их видят, жуткие несчастья! Профессор Трелани как-то раз сказала мне…

            — Нет, нет, нет, — сказал Хагрид, усмехнувшись. — Это просто суеверие, они вовсе не приносят бед, наоборот, они очень умны и полезны. Конечно, они делают немногое; в основном, тягают школьные экипажи, а ещё, если Дамблдору предстоит долгое путешествие и он не хочет аппарировать… а вот и вторая пара, смотрите…

            Ещё две лошади тихо вылетели из-за деревьев, одна из них очень близко промчалась возле Парвати, которая вздрогнула и прижалась ближе к дереву, говоря:

            — Кажется, я что-то почувствовала, я боюсь, оно возле меня!

            — Не боись, они не причинят тебе вреда, — терпеливо сказал Хагрид. — Ну, а теперь, кто может мне сказать, почему некоторые их видят, а некоторые нет?

            Гермиона подняла руку.

            — Ну, давай, — сказал Хагрид, сияя.

            — Единственные люди, которые могут видеть Thestrals, — сказала она, — это люди, которые видели смерть.

            — Эт абсолютно верно! — торжественно сказал Хагрид. — Десять баллов Гриффиндору. А теперь, Thestrals…

            — Кхм, Кхм.

            Появилась профессор Умбридж. Она стояла в нескольких футах от Гарри, опять одетая в зелёную шляпу и плащ, с неизменным блокнотиком наготове. Хагрид, никогда раньше не слышавший фальшивый кашель Умбридж, смотрел с интересом на ближайших Thestrals: у него возникло впечатление, что это именно они издали этот звук.

            — Кхм, кхм.

            — О, здрасьте, — улыбаясь, сказал Хагрид, определив источник шума.

            — Вы получили записку, которую я отправила в вашу хижину сегодня утром? — громко и раздельно, как обычно, спросила Умбридж. Казалось, что она обращается к иностранцу, да ещё и слабоумному.

            — Я поставила вас в известность, что буду проверять, как вы ведете урок.

            — Ах, да, — сообразил Хагрид. — Рад, что вы нашли нас! Ну, как вы видите… я полагаю, вы видите? Сегодня мы изучаем Thestrals…

            — Простите? — громко сказала профессор Умбридж, поднося руку к своему уху и хмурясь. — Что вы сказали?

            Хагрид выглядел немного смущённым.

            — Эээ… Thestrals! — громко сказал он. — Большие… э… крылатые лошади, знаете!

            Он с надеждой хлопнул в свои гигантские ладони. Профессор Умбридж, вскинув брови, пробормотала, делая запись в блокноте:

            — Использует… вульгарную… жестикуляцию.

            — Ну… всё равно… — сказал Хагрид, разворачиваясь к классу, он выглядел немного расстроенным, — эээ… на чём я остановился?

            — Очень… короткая… память, — громко пробормотала Умбридж так, чтобы все её слышали. Драко Малфой выглядел так, словно Рождество наступило на месяц раньше; по другую сторону Гермиона раскраснелась от гнева, подавляя ярость.

            — Ах да, — произнёс Хагрид, бросая неловкий взгляд на записную книжку Умбридж, но храбро продолжая, — Да, я собирался рассказать вам, как мы получили стадо. Мда, так, мы начали с самца и с пяти самок. Вот этого, — он указал на первую появившуюся лошадь, — зовут Тенебрус, он мой любимчик, первый родившийся в Лесу…

            — А вы знаете, — громко осведомилась Умбридж, перебивая его, — что Министерство Магии классифицирует Thestrals как «опасных»?

            Душа Гарри ушла в пятки, но Хагрид просто усмехнулся.

            — Thestrals не опасны! Ладно, они могут отодрать от вас кусок, если вы действительно расстроите их…

            — Получает… удовольствие… при… мысли…о…насилии, — пробормотала Умбридж, снова царапая в своём блокноте.

            — Нет. Да перестаньте! — обеспокоено сказал Хагрид. — Я имею в виду, собака же тоже укусит, если её дразнить, не так ли… но у Thestrals плохая репутация только из-за того, что люди считают их знамениями плохого, ведь так? Просто не понимают, правда?

            Умбридж не ответила, заканчивая писать последнее замечание, затем посмотрела на Хагрида и сказала снова очень громко и очень медленно:

            — Пожалуйста, продолжайте учить, как обычно. Я собираюсь пройтись, — она изобразила жестами ходьбу (Малфой и Панси Паркинсон, до сих пор молчавшие, зашлись в приступе смеха), — среди студентов, — Умбридж указала на отдельных учеников, — и задать им вопросы.

            Она указала на свой рот, чтобы обозначить разговор. Хагрид уставился на неё, абсолютно без понятия, почему она к нему обращается, будто он не понимает нормального английского. Гермиона была вся в слезах от ярости.

            — Ты ведьма, злая ведьма, — прошептала она, пока Умбридж направлялась к Панси Паркинсон. — Я знаю, что ты делаешь, ужасная, кривая, злобная…

            — Эээ… как бы то ни было, — сказал Хагрид, явно пытаясь вернуть урок в своё русло, — Итак, Thestrals. Да. Известно много хороших вещей про них…

            — Как вы считаете, — обратилась профессор Умбридж звенящим голосом к Панси Паркинсон, — можно ли понять профессора Хагрида, когда он говорит?

            Прямо как у Гермионы, у Панси были слёзы на глазах, но это были слёзы от смеха; её ответ был почти бессвязным, потому что она пыталась подавить хихиканье.

            — Нет… потому что… это… постоянно…звучит… как хрюканье.

            Умбридж что-то нацарапала в своём блокноте. Здоровые места на лице Хагрида вспыхнули, но он попытался вести себя так, словно не слышал ответа Панси.

            — Эээ… мда… много хороших вещей о Thestrals. Ну, если они будут приручены, такие, как эти, вы никогда больше не потеряетесь. Удивительное чувство ориентации, просто скажи им, куда ты хочешь попасть…

            — Предполагая, что они смогут понять вас, конечно, — громко сказал Малфой, а Панси Паркинсон снова изнемогала от очередного приступа смеха. Профессор Умбридж снисходительно улыбнулась им и развернулась к Невиллу.

            — Ты можешь видеть Thestrals, да? — спросила она.

            Невилл кивнул.

            — Чью смерть ты видел? — равнодушно спросила она.

            — Мое… моего дедушки, — ответил Невилл.

            — И что ты о них думаешь? — спросила она, махнув своей короткой рукой в сторону лошадей, которые к этому времени обгладывали кости.

            — Эээ, — нервно произнёс Невилл, глядя на Хагрида, — Ну, они… они… ОК.

            — Студенты… слишком… запуганы… чтобы… признать… что… они… напуганы, — пробормотала Умбридж, опять царапая в блокноте.

            — Нет! — расстроенно выкрикнул Невилл. — Нет! Я их не боюсь!

            — Всё хорошо, — сказала Умбридж, поглаживая Невилла по плечу с улыбкой, которая, по её мнению, должна была выражать понимание, улыбкой, которую Гарри посчитал скорее злобной. — Итак, Хагрид, — она развернулась, чтобы ещё раз на него взглянуть, разговаривая громко и медленно, — я думаю, я с вами достаточно времени. Вы получите, — она изобразила, будто взяла что-то в воздухе перед собой, — результаты моей проверки, — она указала на блокнот, — через десять дней. — Она растопырила десять коротких пальцев, затем ещё шире растянула губы в улыбке, и от этого стала похожей на жабу даже больше чем раньше, в своей зелёной шляпе. Умбридж ушла, оставив Малфоя и Панси Паркинсон в припадке смеха, Гермиону, дрожащую от ярости, и Невилля со смущённым и расстроенным видом.

            — Ну что за дурная, лживая, изворотливая старая уродина! — Возмущалась Гермиона полчаса спустя, когда они вернулись обратно в замок по тропинке, которую они до этого протоптали в снегу. — Вы видите, к чему она клонит? Сперва её бредни о полукровках, теперь она пытается представить Хагрида полуумным троллем только потому, что его мама — гигант. В конце концов, это не базар, а урок был вовсе неплох, — то есть, я хотела сказать, было бы нормально, если бы снова были драклы, но и Фестралы (Thestrals) — тоже неплохо, а для Хагрида это даже очень хорошо!

            — Умбридж сказала, что они опасны, — ответил Рон.

            — Да, но как сказал Хагрид, они сами могут о себе позаботиться, — недружелюбно сказала Гермиона, — и я полагаю, что учитель вроде Гнилер-Планк вообще не стала бы показывать их нам до ТРИТОНов, но, согласись, они были очень интересны, не так ли? Особенно то, что одни их могут видеть, а другие — нет. Мне бы, например, хотелось.

            — Правда? — тихо спросил её Гарри.

            Она пришла в ужас.

            — О, Гарри! Извини, конечно же нет! Ну что за глупость я сказала!

            — Всё в порядке, — быстро сказал он, — не волнуйся.

            — Меня удивило, насколько много тех, кто может их видеть, — сказал Рон. — Трое в классе…

            — Точно, Уизли! Мы тоже удивились, — донёсся злобный голос. Не услышанные никем из них в глубоком снегу, Малфой, Грэб и Гойл шли прямо за ними. — Неужели ты думаешь, что сможешь лучше видеть Кваффл, если увидишь чью-то смерть?

            Всю оставшуюся дорогу до замка он, Грэб и Гойл буквально ревели от хохота, а затем запели: «Уизли — наш король». Уши Рона покраснели.

            — Не обращай на них внимания, просто не обращай на них внимания, — твердила Гермиона, вытаскивая палочку и произнося заклинание, чтобы произвести струю тёплого воздуха и проплавить им в снегу более лёгкий путь до теплицы.

            * * *

            Наступил Декабрь с обильными снегопадами и целой лавиной домашних заданий для пятиклассников. С приближением Рождества обязанности у Рона и Гермионы, как у старост, стали ещё обременительнее. Их звали проверять украшения в замке («Пока ты пытаешься укрепить мишуру, Пивз хватается за другой конец и пытается задушить тебя ею», — говорил Рон), проверять, чтобы первоклассники и второклассники во время перемен находились в здании, из-за того, что заметно похолодало («а также их маленькие нахальные носовые платки… ты знаешь, мы определённо не были такими невоспитанными, когда учились в первом классе», — говорил Рон) и патрулировать коридоры попеременно с Аргусом Филчем, который полагал, что дух свободы может проявиться во вспышке дуэлей между магами («Ему что, навоз ударил в голову?» — яростно вопил Рон). Они были настолько заняты, что Гермиона даже прекратила вязать шапочки для эльфов и украшала последние три из них.

            — Всем этим бедным эльфам, которых я ещё не освободила, придётся провести здесь всё Рождество из-за того, что им не хватило шапочек!

            Гарри, не будучи настолько бессердечным, чтобы рассказать Гермионе о том, что всё, что она делает, забирает Додди, склонился ниже над своим трактатом по Истории Магии. В любом случае, он вообще не хотел думать о Рождестве. Впервые за всё время его учёбы ему очень сильно захотелось провести эти каникулы где-нибудь вне Хогвартса. Вспоминая о запрете играть в Квиддитч, а также беспокоясь о том, удастся или нет Хагриду выдержать его испытание, он чувствовал себя крайне обиженным на это место и время. Единственное, чего он с нетерпением ожидал, — это встреч АЗ1, но и они, наверное, прервутся во время каникул, поскольку все участники АЗ будут в это время со своими семьями. Гермиона собиралась кататься на лыжах со своими родителями, что приводило Рона в полное недоумение: он никогда не слышал о том, что магглы привязывают к ногам деревянные рейки и скользят на них с гор. Рон собирался домой в Пристанище. По этому поводу Гарри несколько дней терзала зависть, пока Рон не сказал, в ответ на вопрос Гарри о том, как он собирается провести Рождество: «Но ты же тоже едешь! Разве я не сказал тебе? Мама написала и попросила меня позвать тебя несколько недель назад! ».

            Гермиона начала вращать глазами, но Гарри был вне себя от счастья: мысль о Рождестве в Пристанище была действительно замечательной, хотя она и омрачалась немного чувством вины, потому что в этом случае он не сможет провести каникулы с Сириусом. Он не был уверен, что ему удастся уговорить миссис Уизли пригласить его крестного на праздники. Даже хотя он сомневался в том, разрешит ли Дамблдор Сириусу выйти из Поместья Гриммолд, в этом он не мог ему помочь, но прежде всего он думал о том, что миссис Уизли, возможно, не захочет его видеть; они очень часто ссорились. Сириус не давал о себе знать с тех пор, как в последний раз появлялся в пламени, и хотя Гарри знал, что под строгим надзором Умбридж тот бы всё равно не смог ничего сделать, ему всё же не хотелось думать о том, что Сириусу приходится проводить время одному, в старом доме его матери, возможно, наедине с Кретчером.

            Гарри довольно рано появился в Комнате Необходимости, для проведения последней перед каникулами встречи АЗ, и был очень обрадован, увидев, когда были зажжены лампы, как Добби украсил это место к Рождеству. Он был уверен, что это сделал именно эльф, поскольку никому другому не пришло бы в голову подвесить к потолку сотню золотых безделушек с портретом Гарри, гласящих: «СЧАСТЛИВОГО РОЖДЕСТВА! ».

            Гарри как раз собирался снять последние из них, когда дверь со скрипом отворилась и вошла Луна Лавгуд, мечтательная, как обычно.

            — Привет, — неопределённо сказала она, рассматривая остатки украшений. — Красиво! Это ты их повесил?

            — Нет, — ответил Гарри, — Это Добби, домовой эльф.

            — Омела, — сказала Луна мечтательно, показывая на большую заросль белых ягод почти над головой Гарри. Он отпрыгнул в сторону. — Хорошее решение, — очень серьёзно сказала Луна, — она часто кишит Нарголами.

            Гарри подумал было спросить, что за Нарголы, когда появилась Анжелина, Кэти и Алисия. Они были запыхавшимися и замёрзшими.

            — Ну вот, — вяло сказала Анжелина, снимая плащ и бросая его в угол, — мы наконец-то нашли тебе замену.

            — Замену мне? — беспомощно спросил Гарри.

            — Тебе, Фреду и Джорджу, — ответила она с раздражением, — Мы нашли другого Ловца!

            — Кого? — быстро спросил Гарри.

            — Джинни Уизли, — сказала Кэти.

            Гарри уставился на неё.

            — Да, я знаю, — сказала Анжелина, вытаскивая палочку и сгибая руку, — но она, и в самом деле, очень неплоха. Конечно, совсем не то, что ты, — сказала она, бросив на него неблагодарный взгляд, — но поскольку тебя уже с нами нет…

            Гарри едва сдержался, чтобы не возразить: неужели она хоть на секунду предположила, что он не сожалеет о том, что его исключили из команды в сотни раз сильнее, чем она?

            — А как насчёт Отбивал? — спросил он, пытаясь сохранить спокойствие в голосе.

            — Андрей Кирк, — кисло ответила Алисия, — и Джек Слопер. Они, конечно, тоже не подарок, но по сравнению с остальными идиотами, которые изъявили желание…

            Появление Рона, Гермионы и Невилла положило конец этой невесёлой беседе, а ещё через пять минут людей в комнате стало уже настолько много, что Гарри уже не замечал горящего, полного упрёка взгляда Анжелины.

            — Итак, — сказал он, призывая всех к порядку. — Думаю, что сегодня вечером нам нужно заняться повторением того, что мы изучили к настоящему моменту. Это наша последняя встреча перед каникулами, и, я думаю, нет необходимости начинать изучать что-нибудь новое прямо сейчас, перед трёхнедельным перерывом.

            — Что? Неужели мы не будем делать ничего нового? — рассержено прошептал Захария Смит, достаточно громко, чтобы его услышала вся комната. — Если бы я знал заранее, я бы не пришёл.

            — Нам очень жаль, что Гарри забыл предупредить тебя об этом заранее, — вслух ответил Фред.

            Кое-кто захихикал. Гарри взглянул на смеющуюся Чоу и почувствовал, как у него знакомо ёкнуло в животе, как если бы он неожиданно пропустил ступеньку, поднимаясь по лестнице.

            — Мы будем тренироваться в парах, — сказал Гарри. — Первые десять минут займёмся Помеховой Порчей, а потом возьмём подушки и снова попробуем Ошеломители.

            Все послушно разделились; Гарри, как всегда, встал с Невиллом. Комната вскоре наполнилась отрывистыми вскриками: «Импедимента! » После этого некоторые замирали примерно на минуту, а их партнёры в это время бесцельно стояли, озираясь по сторонам и наблюдая, как тренируются другие пары. Затем они приходили в себя и, в свою очередь, также наводили Порчу на партнёра.

            Невилл с каждым разом совершенствовался всё сильнее и сильнее. Некоторое время спустя, очнувшись от Порчи в третий раз подряд, Гарри с Невиллом снова присоединились к Рону и Гермионе, так что он мог ходить по комнате и наблюдать за остальными. Когда он проходил мимо Чоу, она улыбалась ему, а он боролся с искушением ещё лишний раз подойти к ней.

            После десяти минут тренировки с Помеховой Порчей, они положили повсюду подушки и начали отрабатывать Ошеломителя. Поскольку места в комнате было явно мало для того, чтобы все могли работать с этим заклинанием одновременно, половина группы одна половина группы наблюдала со стороны за остальными, затем они менялись местами.

            Гарри чувствовал, как он приятно распухает от гордости, глядя на всех. Правда, Невилл попал Ошеломителем в Падму Патил вместо Дина, в которого он, на самом деле, целился, но это был уже намного меньший промах, чем обычно, да и остальные тоже добились больших успехов.

            В конце часа Гарри дал отбой.

            — У вас получается очень здорово, — сказал он, улыбаясь всем вокруг. — Когда мы вернёмся с каникул, мы возьмёмся за что-нибудь посложнее, — может быть даже за Защитников.

            Послышался взволнованный гомон. Ученики начали покидать комнату как обычно, парами и тройками; и большинство из них перед уходом желали Гарри счастливого Рождества. Ощущая радость, он собрал вместе с Роном и Гермионой все подушки, и они сложили их сбоку в аккуратную стопку. Рон и Гермиона вышли перед ним, а он немного задержался, ожидая услышать пожелание счастливого Рождества от Чоу, которая также ещё оставалась в комнате.

            — Нет, иди, — услышал он, как она сказала своей подруге Мариетте, и его сердце стукнуло с такой силой, что, казалось, подлетело аж до кадыка.

            Он повернулся и увидел Чоу, стоящую посреди комнаты, и слёзы, стекающие по её лицу.

            — Чт..?

            Он не знал, что делать. Она просто стояла, и тихонько плакала.

            — Что случилось? — неуверенно спросил он.

            Она встряхнула головой и вытерла глаза рукавом.

            — Извини, — невнятно ответила она. — Я подумала… ведь если нужно просто… выучить все эти заклинания… Я не могу понять… если бы он всё это знал… он был бы жив.

            Сердце Гарри отпрыгнуло в другую сторону от своего обычного места и остановилось где-то в районе пупка. Как же он сразу этого не понял! Она хотела поговорить про Седрика.

            — Он знал всё это, — тяжело ответил Гарри. — Он очёнь хорошо всё это знал, потому что иначе он был никак не смог оказаться в центре того лабиринта. Но если Волдеморт в самом деле хочет кого-то убить, у тебя не остаётся никаких шансов.

            Она икнула в ответ на прозвучавшее имя Вольдеморта, и уставилась на Гарри немигающим взглядом.

            — Ты выжил, когда был совсем ещё ребёнком, — тихо сказала она.

            — Да, в самом деле, — устало ответил Гарри, двигаясь в сторону двери, — Но я не знаю, почему, да и никто больше не знает, а потому мне здесь нечем гордиться.

            — Подожди, не уходи! — сказала Чоу, готовая снова расплакаться, — Я не хочу снова вспоминать об этом… Я не имела в виду…

            Она снова икнула. Она была очень красивой, даже когда её глаза были красными и отёкшими. Гарри почувствовал себя полностью несчастным. Ему всего лишь хотелось услышать пожелание счастливого Рождества.

            — Я знаю, это должно быть ужасно для тебя, — сказала она, снова вытирая глаза рукавом, — Слышать, как я вспоминаю Седрика, особенно потому что ты видел, как он умирал… Я думаю, тебе бы хотелось просто взять и забыть всё это?

            Гарри ничего не ответил. Это была правда, но он был не в силах сказать об этом.

            — Ты знаешь, ты — о-очень хороший учитель, — сказала Чоу с мокрой улыбкой. — Никогда раньше у меня не получался Ошеломитель.

            — Спасибо, — неуклюже ответил Гарри.

            Они долго смотрели друг на друга. Гарри чувствовал неимоверное желание поскорее выбежать из комнаты, и, в то же время, полное бессилие двигать ногами.

            — Омела, — тихонько сказала Чоу, показывая на потолок над его головой.

            — Угу, — ответил Гарри. Во рту у него пересохло. — Только она, наверное, кишит Нарголами.

            — Что за Нарголы?

            — Без понятия, — ответил Гарри. Она пододвинулась ближе. Его мозг, похоже, был Ошеломлён. — Спроси у Лууни. Луна, то есть.

            Чоу издала забавный звук, средний между всхлипом и смешком. Теперь она была к нему ещё ближе, так что он мог пересчитать все веснушки на её носу.

            — Ты очень мне нравишься, Гарри.

            Он не мог думать. Трепетное чувство растеклось внутри него, сковав его руки, ноги и мозг.

            Она была очень близко. Он мог видеть каждую слезинку, застрявшую в её ресничках…

            * * *

            Он вернулся в гостиную через полчаса и нашёл там Рона и Гермиону, занимающих лучшие места возле огня; все остальные уже почти все ушли спать. Гермиона писала очень длинное письмо; она уже исписала примерно половину пергамента, свисающую с края стола. Рон лежал на коврике у камина, пытаясь закончить домашнее задание по Превращениям.

            — Ты чего так долго? — спросил он, как только Гарри бухнулся в кресло возле Гермионы.

            Гарри не отвечал. Он был в шоке. Одна его половина желала рассказать Рону и Гермионе о том, что только что произошло, другая же наоборот, хотела хранить это в секрете до самой могилы.

            — Ты в порядке, Гарри? — Спросила Гермиона, рассматривая его из под кончика своего пера.

            — Это из-за Чоу? — аккуратно спросила она. — Она загнала тебя в угол после встречи?

            Сильно удивившись, Гарри кивнул. Рон захихикал, а потом замолчал, пойманный взглядом Гермионы.

            — Ну… хм… и чего она хотела? — спросил он насмешливо-выжидающе.

            — Она… — хрипло начал Гарри, затем прочистил горло и попробовал ещё раз. — Она… хм…

            — Вы целовались? — оживлённо спросила Гермиона.

            Рон сел настолько быстро, что его пузырёк с чернилами подпрыгнул и вылетел с коврика. Тут же забыв о нём, он жадно уставился на Гарри.

            — Правда? — потребовал он.

            Гарри посмотрел сначала на Рона, выражавшего смесь любопытства и веселья, потом на Гермиону, немного нахмурившуюся, и кивнул.

            — ХА!

            Рон победоносно взмахнул кулаком и хрипло заржал, так что несколько застенчивых второклассников возле окна подпрыгнули. По лицу Гарри расплылась невольная усмешка, когда он увидел Рона, катающегося по коврику.

            Гермиона наградила Рона взглядом, полным отвращения, и вернулась к своему письму.

            — Потому что она плакала, — яростно продолжил Гарри.

            — О, — сказал Рон, чья улыбка слегка угасла, — Неужели ты так плохо целуешься?

            — Не знаю, — сказал Гарри, который не подумал об этом, и забеспокоился, — Может быть.

            — Естественно, ты здесь ни при чём, — отсутствующим голосом произнесла Гермиона, продолжая строчить своё письмо.

            — Откуда ты знаешь? — вдруг резко спросил Рон.

            — Потому что Чоу в последние дни плачет почти постоянно, — пробубнила Гермиона. — Она плачет во время еды, дома, и почти везде.

            — И ты подумал, что несколько поцелуев её развеселят? — спросил Рон, ухмыляясь.

            — Рон, — сказала Гермиона с чувством собственного достоинства, погружая кончик своего пера в чернильницу, — ты самый бесчувственный салага, которого мне, к несчастью, довелось встретить.

            — А что же это тогда могло быть? — спросил Рон с негодованием. — Кто может плакать в тот момент, когда его кто-то целует?

            — Да, — немного безрассудно сказал Гарри, — Кто?

            Гермиона взглянула на них обоих с сожалением на лице.

            — Разве вы не понимаете, как сейчас чувствует себя Чоу? — спросила она.

            — Нет, — ответили Гарри и Рон вместе.

            Гермиона вздохнула и отложила перо.

            — Во-первых, очевидно, что она очень несчастна из-за того, что погиб Седрик. Затем, я думаю, она запуталась, потому что раньше ей нравился Седрик, а сейчас ей нравится Гарри, и она не может разобраться, кто же из них ей нравится больше. Затем, она чувствует себя виноватой, думая о том, что поцелуи с Гарри наносят оскорбление памяти Седрика, а также она волнуется о том, что будут говорить о ней окружающие, если она начнёт ходить с Гарри. А также, возможно, она не может разобраться в своих чувствах к Гарри, потому что он был в Седриком, когда тот погиб, и всё это очень запутанно и болезненно. Ох, а ещё она опасается, что её исключат из квиддитчной команды Равенкло, потому что она очень плохо летала.

            После её речи наступила затянувшаяся тишина, а затем Рон сказал: «Один человек не может чувствовать всё это одновременно, он был просто взорвался».

            — Не стоит думать так о всех нас только потому, что у тебя самого эмоций не больше чайной ложки, — ехидно ответила Гермиона, снова беря в руки перо.

            — Она сама всё начала, — сказал Гарри. — Я её не трогал, — она сначала как-то подошла ко мне, а в следующий момент она уже плакала возле меня. Я не знал, что делать…

            — Не обвиняй себя, дружище, — сказал не на шутку встревоженный Рон.

            — Тебе следовало быть отзывчивым с ней, — тревожно сказала Гермиона, поднимая взгляд. — Ты же был таким, не так ли?

            — Ну, — сказал Гарри, и неприятный жар охватил его лицо, — Что-то в этом роде, — похлопал её немного по спине.

            По Гермионе было видно, что ей стоило очень больших усилий не закатить глаза.

            — Ладно, а то я подумала, что всё могло быть намного хуже, — сказала она. — Ты собираешься снова с ней увидеться?

            — Но мы же итак увидимся, разве нет? — спросил Гарри. — У нас же будут ещё встречи АЗ, разве нет?

            — Ты знаешь, о чём я, — раздражённо ответила Гермиона.

            Гарри ничего не сказал. Слова Гермионы открыли ему целый мир новых, пугающих возможностей. Он пытался представить себе прогулку с Чоу где-нибудь, — например, в Хогсмеде, — и проводить с ней наедине каждый раз по несколько часов. Конечно, она, наверное, теперь ждёт, что он попросит её об этом, после того, что только что случилось… Эта мысль заставила его желудок болезненно сжаться.

            — Ну ладно, — сдержанно сказала Гермиона, опять погружаясь в своё письмо, — у тебя будет достаточно удобных моментов, чтобы попросить её.

            — А что, если он не хочет её просить? — сказал Рон, сверля Гарри взглядом.

            — Не глупи, — пробубнила Гермиона, — она нравится Гарри уже несколько лет, разве не так, Гарри?

            Он не отвечал. Да, Чоу нравилась ему уже несколько лет, но всякий раз, когда он представлял их вдвоём, ему бы скорее хотелось увидеть Чоу, довольную собой, чем Чоу, неудержимо рыдающую у него на плече.

            — Кому это ты там пишешь роман? — спросил Рон Гермиону, пытаясь прочесть кусочек пергамента, свисающий до пола. Гермиона дёрнула его вверх, с глаз долой.

            — Виктору.

            — Круму?

            — А сколько ещё Викторов мы знаем?

            Рон ничего не сказал, но явно рассердился. Они сидели в тишине ещё двадцать минут, Рон — заканчивая свой трактат по Превращениям, раздражённо фыркая и что-то перечёркивая, Гермиона — монотонно исписывая пергамент до самого конца, затем аккуратно его скручивая и запечатывая, а Гарри — уставившись в огонь и больше всего на свете желая, чтобы там появилась голова Сириуса и дала ему несколько советов по поводу девочек. Но огонь лишь потрескивал всё тише и тише, пока не остались лишь красные угольки в кучке пепла, и тогда, обернувшись, Гарри увидел, что они опять, вот уже в который раз, остались одни в гостиной.

            — Доброй ночи, — сказала Гермиона, широко зевая и отправляясь по лестнице в крыло девочек.

            — И чего она нашла в Круме? — спросил Рон, когда они с Гарри карабкались по лестнице в свою спальню.

            — Ну, — ответил Гарри, оценивая ситуацию, — Я думаю, потому что он старше, разве нет?.. а ещё — он игрок международный игрок в Квиддитч…

            — Да, но кроме всего этого, — рассержено сказал Рон, — Я думаю, он просто ворчливый мерзавец, разве нет?

            — Немного ворчливый, да, — сказал Гарри, не прекращавший думать о Чоу.

            Они сняли мантии и в тишине надели пижамы; Дин, Симус и Невилл уже спали. Гарри положил очки на столик возле кровати и залез в постель, но полог опускать не стал. Вместо этого, он уставился на клочок звёздного неба, видимый через окно возле кровати Невилла. Если бы он знал в это время в прошлый вечер, что в следующие двадцать четыре часа он поцелует Чоу Чэнг…

            — Спокойной ночи, — пробормотал Рон откуда-то справа.

            — Спокойной ночи, — ответил Гарри.

            Может быть, в следующий раз… если, конечно, наступит этот следующий раз, … она была бы немного счастливее. Ему нужно спросить у неё; она, наверное, ждала этого и сейчас не на шутку рассердилась на него… или опять лежит в кровати и продолжает плакать о Седрике? Он не знал, о чём думать. Объяснение Гермионы скорее ещё сильнее запутало всё это, чем прояснило ситуацию.

            Вот, чему они должны нас здесь учить, подумал он, поворачиваясь на бок, как работает голова у девочек… в любом случае, это было бы намного полезнее, чем Предсказания…

            Невилл вздохнул во сне. Где-то в ночи ухала сова.

            Гарри снилось, что он снова был в комнате АЗ. Чоу обвиняла его в том, что он завлёк её сюда под лживым предлогом; она сказала, что он обещал подарить ей сто пятьдесят карточек от Шоколадушек, если она придёт. Гарри возражал… Чоу кричала, «Седрик подарил мне целую кучу карточек, посмотри! », а затем вынула целые пригоршни карточек из своей мантии и швырнула в сторону. Затем она повернулась к Гермионе, и та сказала: «Ты же в самом деле обещал, ты знаешь, Гарри… я думаю, что лучше тебе стоит подарить ей что-нибудь другое взамен… как насчёт твоего Всполоха?», и Гарри снова возражал, что он не мог бы подарить Чоу свой Всполох, потому что он был у Умбридж, и, вообще, всё это выглядит просто нелепо, он всего лишь зашёл в комнату АЗ чтобы повесить несколько рождественских безделушек с головой Добби…

            Сон вдруг изменился…

            Его тело было мягким, сильным и гибким. Он скользил между блестящими металлическими прутьями, по тёмному, холодному камню… вот, он выпрямился напротив двери, скользя вперёд на брюхе… было темно, однако он видел окружающие его предметы мерцающими в странных, трепещущих цветах… он повернул свою голову… на первый взгляд, коридор был пуст… но нет… впереди на полу сидел человек, его подбородок упал ему на грудь, его очертания мерцали во тьме…

            Гарри высунул язык… Он ощутил запах этого человека в воздухе… он был жив, но засыпал… сидя перед дверью в конце коридора…

            Гарри очень хотелось укусить этого человека… но он должен держать себя в руках… у него есть дело намного важнее…

            Но человек шевелился… он вдруг вскочил на ноги и серебряный плащ упал с его ног; и Гарри увидел над собой его трепещущий, расплывчатый силуэт, увидел волшебную палочку, извлекаемую из-за пояса… у него не было выбора… он высоко поднялся над полом и ударил один, два, три раза, погружая ядовитые зубы глубоко в человеческую плоть, чувствуя, как его рёбра дробятся под его челюстями, ощущая тёплый поток крови…

            Человек пронзительно кричал от боли… затем стало тихо… он сполз назад лицом к стене… по полу была разбрызгана кровь…

            Его лоб ужасно болел… он буквально раскалывался…

            — Гарри! ГАРРИ!

            Он открыл глаза. Каждый дюйм его тела был покрыт холодным потом; все простыни на его кровати были связаны вокруг него, подобно смирительной рубашке, а ко лбу, как ему казалось, приложили раскалённую добела кочергу.

            — Гарри!

            Над ним стоял Рон, он выглядел крайне испуганным. У подножия его кровати было ещё несколько человек. Он сжимал свою голову руками; боль ослепляла его… он перекатился в другую сторону, к краю матраца, и его стошнило.

            — Он серьёзно болен, — раздался испуганный возглас, — Может, кого-нибудь позвать?

            — Гарри! Гарри!

            Он должен сказать Рону, и то, что он хотел сказать, было чрезвычайно важным… сделав большой глоток воздуха, Гарри заставил себя подняться, стараясь, чтобы его снова не вырвало. Боль наполовину ослепила его.

            — Твой отец, — выпалил он, тяжело поднимая грудь, — На твоего отца… напали…

            — Что? — непонимающе переспросил Рон.

            — Твой отец! Он укушен, это серьёзно, там повсюду кровь…

            — Я пойду за помощью, — произнёс тот же испуганный голос, и Гарри услышал, как кто-то выбежал из башни.

            — Гарри, дружище, — неуверенно сказал Рон, — Ты… ты же просто спал.

            — Нет! — яростно ответил Гарри; было крайне необходимо, чтобы Рон понял.

            — Это был не сон… не обычный сон… Я был там, я видел это… Я сделал это…

            Он услышал, как Симус и Дин о чём-то бормотали, но не обращал внимания. Боль во лбу постепенно стихала, хотя он всё ещё продолжал потеть и трястись в лихорадке. Его опять вырвало, и Рон только успел отпрыгнуть в сторону.

            — Гарри, ты не здоров, — потрясённо сказал он, — Невилл побежал за помощью.

            — Я в порядке! — задыхался Гарри, вытирая рот пижамой и продолжая непроизвольно трястись. — Со мной не случилось ничего плохого, плохое случилось с твоим отцом, и о нём ты должен сейчас волноваться, — нам нужно узнать, где он, он весь истекает кровью, — я был — это была огромная змея.

            Он попытался встать с кровати, но Рон толкнул его назад; Дин и Симус продолжали шептаться где-то поблизости. Гарри не знал, сколько прошло времени — одна минута, или десять; он просто сидел, трясясь и ощущая как боль постепенно отступала от его шрама… затем послышались торопливые шаги на лестнице, и он вновь услышал Невилла.

            — Сюда, профессор.

            Профессор МакГонаголл торопливо вошла в башню в своём клетчатом платье, её очки кривобоко громоздились на носу.

            — Что это, Поттер? Что за беда стряслась?

            Он никогда не был так рад её видеть; в этот момент ему был нужен именно член Ордена Феникса, а не кто-то другой, снующий вокруг и прописывающий бесполезные зелья.

            — Отец Рона, — сказал он, снова садясь. — На него напала змея, и это очень серьёзно; я видел, как это случилось.

            — Что ты хочешь этим сказать, что ты видел, как это случилось? — спросила профессор МакГонаголл, нахмурив брови.

            — Я не знаю… Я спал, и затем я был там…

            — Ты хочешь сказать, что тебе это приснилось?

            — Нет! — рассержено сказал Гарри; неужели никто из них не понимает? — Сначала я видел сон о чём-то совсем другой, всякие глупости… и он прервался этим. Это было в самом деле, я это не придумал. Мистер Уизли дремал на полу и на него напала гигантская змея, был поток крови, он ослаб, кто-то должен найти, где он…

            Профессор МакГонаголл пристально посмотрела на него через свои перекошенные очки и ужаснулась оттого, что увидела.

            — Я не лгу и я не сумасшедший! — сказал ей Гарри, его голос поднялся до крика. — Я расскажу вам, я видел, как это произошло!

            — Я верю вам, Поттер, — коротко ответила профессор МакГонаголл. — Одевайтесь, — мы идём к Директору.