В это утро инженер Сильвуплюев проснулся с мыслью стать поэтом. Он плюнул и не пошел на работу, заготовил три больших тетради для стихов и начал сочинять. - Э... Э... В голову ничего не лезло, кроме "Я вас любил", но это, как казалось Сильвуплюеву, уже кто-то написал. Он походил по комнате из угла в угол, полежал на диване, ковыряя шариковой ручкой в ухе, посидел за столом. Стихи не писались. Сильвуплюев взял с полки томик Лермонтова, пролистал. "Белеет парус одинокий..." Инженер долго вглядывался в фотографию поэта. Потом встал, подошел к зеркалу и посмотрел на себя. Лермонтов выглядел хуже. - Чего же не хватает? - размышлял Сильвуплюев. - Почему он может, а я - нет? Может надо сочинять стихи гусиным пером? Гусиного пера у него не было. Инженер Сильвуплюев выскочил из дома и поехал в деревню ловить гуся. Прошло два часа. Новоявленный поэт сидел в хате деда Пахома и объяснял, зачем ему нужно гусиное перо. Дед Пахом явно ничего не понимал, курил самокрутку и время от времени отхлебывал из оловянной кружки первоклассный первач. - Ну, хорошо, - сказал он, наконец. - Гусь, так гусь. Они долго бегали по двору за гусем. Гусь, видимо, решил, что из него хотят сварить лапшу, и бегал вдоль ограды, как скаковая лошадь. Разгорячившийся дед Пахом пытался накрыть гуся пиджаком, окружал его со всех сторон, но гусь выворачивался. - Вот анафема! - кричал дед Пахом. Инженер Сильвуплюев пригорюнился. День подходил к концу, а поэтом он так и не стал. - А куриное не подойдет? - спросил дед Пахом, держа в руке курицу. - Плевать! - сказал инженер. Они свернули курице голову, сварили лапшу. Дед Пахом налил Сильвуплюеву стакан, они с аппетитом поужинали, и инженер поехал домой. Дома он еще раз посмотрел на Лермонтова, потом на себя в зеркале и, решив, что поэтом становиться не стоит, ибо ему и так хорошо, лег спать. На следующее утро инженер Сильвуплюев проснулся с мыслью стать писателем...