Глава 8

 Поединок между профессором и поэтом.

            Как раз в то время, когда сознание покинуло степу в ялте, то есть около половины двенадцатого дня, оно вернулось к ивану николаевичу бездомному, проснувшемуся после глубокого и продолжительного сна. Некоторое время он соображал, каким это образом он попал в неизвестную комнату с белыми стенами, с удивительным ночным столиком из какого-то светлого металла и с белой шторой, за которой чувствовалось солнце.

            Иван тряхнул головой, убедился в том, что она не болит, и вспомнил, что он находится в лечебнице. Эта мысль потянула за собою воспоминание о гибели берлиоза, но сегодня оно не вызвало у ивана сильного потрясения. Выспавшись, иван николаевич стал поспокойнее и соображать начал яснее. Полежав некоторое время неподвижно в чистейшей, мягкой и удобной пружинной кровати, иван увидел кнопку звонка рядом с собою. По привычке трогать предметы без надобности, иван нажал ее. Он ожидал какого-то звона или явления вслед за нажатием кнопки, но произошло совсем другое. В ногах ивановой постели загорелся матовый цилиндр, на котором было написано: "Пить". Постояв некоторое время, цилиндр начал вращаться до тех пор, пока не выскочила надпись: "Няня". Само собою разумеется, что хитроумный цилиндр поразил ивана. Надпись "Няня" сменилась надписью "Вызовите доктора".

            - Гм...- Молвил иван, не зная, что делать с этим цилиндром дальше. Но повезло случайно: иван нажал кнопку второй раз на слове "Фельдшерица". Цилиндр тихо прозвенел в ответ, остановился, потух, и в комнату вошла полная симпатичная женщина в белом чистом халате и сказала ивану:

            - доброе утро!

            Иван не ответил, так как счел это приветствие в данных условиях неуместным. В самом деле, засадили здорового человека в лечебницу, да еще делают вид, что это так и нужно!

            Женщина же тем временем, не теряя благодушного выражения лица, при помощи одного нажима кнопки, увела штору вверх, и в комнату через широкопетлистую и легкую решетку, доходящую до самого пола, хлынуло солнце. За решеткой открылся балкон, за ним берег извивающейся реки и на другом ее берегу - веселый сосновый бор.

            - Пожалуйте ванну брать, - пригласила женщина, и под руками ее раздвинулась внутренняя стена, за которой оказалось ванное отделение и прекрасно оборудованная уборная.

            Иван, хоть и решил с женщиной не разговаривать, не удержался и, видя, как вода хлещет в ванну широкой струей из сияющего крана, сказал с иронией:

            - ишь ты! Как в "Метрополе"!

            - О нет, - с гордостью ответила женщина, - гораздо лучше. Такого оборудования нет нигде и за границей. Ученые и врачи специально приезжают осматривать нашу клинику. У нас каждый день интуристы бывают.

            При слове "Интурист" ивану тотчас же вспомнился вчерашний консультант. Иван затуманился, поглядел исподлобья и сказал:

            - интуристы... До чего же вы все интуристов обожаете! А среди них, между прочим, разные попадаются. Я, например, вчера с таким познакомился, что любо-дорого!

            И чуть было не начал рассказывать про понтия пилата, но сдержался, понимая, что женщине эти рассказы ни к чему, что все равно помочь она ему не может.

            Вымытому ивану николаевичу тут же было выдано решительно все, что необходимо мужчине после ванны: выглаженная рубашка, кальсоны, носки. Но этого мало: отворив дверь шкафика, женщина указала внутрь его и спросила:

            - что желаете надеть - халатик или пижамку?

            Прикрепленный к новому жилищу насильственно, иван едва руками не всплеснул от развязности женщины и молча ткнул пальцем в пижаму из пунцовой байки.

            После этого ивана николаевича повели по пустому и беззвучному коридору и привели в громаднейших размеров кабинет. Иван, решив относиться ко всему, что есть в этом на диво оборудованном здании, с иронией, тут же мысленно окрестил кабинет "Фабрикой-кухней".

            И было за что. Здесь стояли шкафы и стеклянные шкафики с блестящими никелированными инструментами. Были кресла необыкновенно сложного устройства, какие-то пузатые лампы с сияющими колпаками, множество склянок, и газовые горелки, и электрические провода, и совершенно никому не известные приборы.

            В кабинете за ивана принялись трое - две женщины и один мужчина, все в белом. Первым долгом ивана отвели в уголок, за столик, с явною целью кое-что у него повыспросить. Иван стал обдумывать положение. Перед ним было три пути. Чрезвычайно соблазнял первый: кинуться на эти лампы и замысловатые вещицы, и всех их к чертовой бабушке перебить и таким образом выразить свой протест за то, что он задержан зря. Но сегодняшний иван уже значительно отличался от ивана вчерашнего, и первый путь показался ему сомнительным: чего доброго, они укореняться в мысли, что он буйный сумашедший. Поэтому первый путь иван отринул. Был второй: немедленно начать повествование о консультанте и понтии пилате. Однако вчерашний опыт показал, что этому рассказу не верят или понимают его как-то извращенно. Поэтому иван и от этого пути отказался, решив избрать третий: замкнуться в гордом молчании.

            Полностью этого осуществить не удалось и, волей-неволей, пришлось отвечать, хоть и скупо и хмуро, на целый ряд вопросов.

            И у ивана выспросили решительно все насчет его прошлой жизни, вплоть до того, когда и как он болел скарлатиною, лет пятнадцать тому назад. Исписав за иваном целую страницу, перевернули ее, и женщина в белом перешла к расспросам о родственниках ивана. Началась какая-то канитель: кто умер, когда, да отчего, не пил ли, не болел ли венерическими болезнями, и все в таком же роде. В заключение попросили рассказать о вчерашнем происшествии на патриарших прудах, но очень не приставали, сообщению о понтии пилате не удивлялись.

            Тут женщина уступила ивана мужчине, и тот взялся за него по-иному и ни о чем уже не расспрашивал. Он измерил температуру иванова тела, посчитал пульс, посмотрел ивану в глаза, светя в них какою-то лампой. Затем на помощь мужчине пришла другая женщина, и ивана кололи, но не больно, чем-то в спину, рисовали у него ручкой молотка какие-то знаки на коже груди, стучали молоточками по коленям, отчего ноги ивана подпрыгивали, кололи палец и брали из него кровь, кололи в локтевом сгибе, надевали на руки какие-то резиновые браслеты...

            Иван только горько усмехался про себя и размышлял о том, как все это глупо и странно получилось. Подумать только! Хотел предупредить всех об опасности, грозящей от неизвестного консультанта, собирался его изловить, а добился только того, что попал в какой-то таинственный кабинет затем, чтобы рассказывать всякую чушь про дядю федора, пившего в вологде запоем. Нестерпимо глупо!

            Наконец ивана отпустили. Он был препровожден обратно в свою комнату, где получил чашку кофе, два яйца в смятку и белый хлеб с маслом.

            С"Ев и выпив все предложенное, иван решил дожидаться когото главного в этом учреждении и уж у этого главного добиться и внимания к себе, и справедливости.

            И он дождался его, и очень скоро после своего завтрака. Неожиданно открылась дверь в комнату ивана, и в нее вошло множество народа в белых халатах. Впереди всех шел тщательно, поактерски обритый человек лет сорока пяти, с приятными, но очень пронзительными глазами и вежливыми манерами. Вся свита оказывала ему знаки внимания и уважения, и вход его получился поэтому очень торжественным. "Как понтий пилат! " - Подумалось ивану.

            Да, это был, несомненно, главный. Он сел на табурет, а все остались стоять.

            - Доктор стравинский, - представился усевшийся ивану и поглядел на него дружелюбно.

            - Вот, александр николаевич, - негромко сказал кто-то в опрятной бородке и подал главному кругом исписанный иванов лист.

            "Целое дело сшили! "- Подумал иван. А главный привычными глазами пробежал лист, пробормотал: "угу, угу..." И обменялся с окружающими несколькими фразами на малоизвестном языке.

            "И по-латыни, как пилат, говорит..." - Печально подумал иван. Тут одно слово заставило его вздрогнуть, и это было слово "шизофрения"- Увы, уже вчера произнесенное проклятым иностранцем на патриарших прудах, а сегодня повторенное здесь профессором стравинским.

            "И ведь это знал! "- Тревожно подумал иван.

            Главный, по-видимому, поставил себе за правило соглашаться со всем и радоваться всему, что бы ни говорили ему окружающие, и выражать это словами "славно, славно...".

            - Славно! - Сказал стравинский, возвращая кому-то лист, и обратился к ивану: - вы - поэт?

            - Поэт, - мрачно ответил иван и впервые вдруг почувствовал какое-то необ"яснимое отвращение к поэзии, и вспомнившиеся ему тут же собственные его стихи показались почему-то неприятными.

            Морща лицо, он, в свою очередь, спросил у стравинского:

            - вы - профессор?

            На это стравинский предупредительно-вежливо наклонил голову.

            - И вы - здесь главный?- Продолжал иван.

            Стравинский и на это поклонился.

            - Мне с вами нужно поговорить, - многозначительно сказал иван николаевич.

            - Я для этого и пришел, - отозвался стравинский.

            - Дело вот в чем, - начал иван, чувствуя, что настал его час, - меня в сумасшедшие вырядили, никто не желает меня слушать! ..

            - О нет, мы выслушаем вас очень внимательно, - серьезно и успокоительно сказал стравинский, - и в сумасшедшие вас рядить ни в коем случае не позволим.

            - Так слушайте же: вчера вечером я на патриарших прудах встретился с таинственною личностью, иностранцем не иностранцем, который заранее знал о смерти берлиоза и лично видел понтия пилата.

            Свита безмолвно и не шевелясь слушала поэта.

            - Пилата? Пилат, это - который жил при иисусе христе?- Щурясь на ивана, спросил стравинский.

            Тот самый.

            - Ага, - сказал стравинский, - а этот берлиоз погиб под трамваем?

            - Вот же именно его вчера при мне и зарезало трамваем на патриарших, причем этот самый загадочный гражданин...

            - Знакомый понтия пилата?- Спросил стравинский, очевидно, отличавшийся большой непонятливостью.

            - Именно он, - подтвердил иван, изучая стравинского, - так вот он сказал заранее, что аннушка разлила подсолнечное масло... А он и поскользнулся как раз этом месте! Как вам это понравится?- Многозначительно осведомился иван, надеясь произвести большой эффект своими словами.

            Но эффекта не последовало, и стравинский очень просто задал следующий вопрос:

            - а кто же эта аннушка?

            Этот вопрос немного расстроил ивана, лицо его передернуло.

            - Аннушка здесь совершенно не важна, - проговорил он, нервничая, - черт ее знает, кто она такая. Просто дура какая-то с садовой. А важно то, что он заранее, понимаете ли, заранее знал о подсолнечном масле! Вы меня понимаете?

            - Отлично понимаю, - серьезно ответил стравинский и, коснувшись колена поэта, добавил: - не волнуйтесь и продолжайте.

            - Продолжаю, - сказал иван, стараясь попасть в тон стравинскому и зная уже по горькому опыту, что лишь спокойствие поможет ему, - так вот, этот страшный тип, а он врет, что он консультант, обладает какою-то необыкновенной силой... Например, за ним погонишься, а догнать его нет возможности. А с ним еще парочка, и тоже хороша, но в своем роде: какой-то длинный в битых стеклах и, кроме того, невероятных размеров кот, самостоятельно ездящий в трамвае. Кроме того, - никем не перебиваемый иван говорил все с большим жаром и убедительностью, - он лично был на балконе у понтия пилата, в чем нет никакого сомнения. Ведь это что же такое? А? Его надо немедленно арестовать, иначе он натворит неописуемых бед.

            - Так вот вы и добиваетесь, чтобы его арестовали? Правильно я вас понял?- Спросил стравинский.

            "Он умен, - подумал иван, - надо признаться, что среди интеллигентов тоже попадаются на редкость умные. Этого отрицать нельзя! "- И ответил:

            - совершенно правильно! И как же не добиваться, вы подумайте сами! А между тем меня силою задержали здесь, тычут в глаза лампой, в ванне купают, про дядю федю чего-то расспрашивают! .. А его уж давно на свете нет! Я требую, чтобы меня немедленно выпустили.

            - Ну что же, славно, славно! - Отозвался стравинский, - вот все и выяснилось. Действительно, какой же смысл задерживать в лечебнице человека здорового? Хорошо-с. Я вас немедленно же выпишу отсюда, если вы мне скажете, что вы нормальны. Не докажете, а только скажете. Итак, вы нормальны?

            Тут наступила полная тишина, и толстая женщина, утром ухаживавшая за иваном, благоговейно поглядела на профессора, а иван еще раз подумал: "Положительно умен".

            Предложение профессора ему очень понравилось, однако прежде чем ответить, он очень и очень подумал, морща лоб, и, наконец, сказал твердо:

            - я - нормален.

            - Ну вот и славно, - облегченно воскликнул стравинский, - а если так, то давайте рассуждать логически. Возьмем ваш вчерашний день, - тут он повернулся, и ему немедленно подали иванов лист.- В поисках неизвестного человека, который отрекомендовался вам как знакомый понтия пилата, вы вчера произвели следующие действия, - тут стравинский стал загибать длинные пальцы, поглядывая то в лист, то на ивана, - повесили на грудь иконку. Было?

            - Было, - хмуро согласился иван.

            - Сорвались с забора, повредили лицо? Так? Явились в ресторан с зажженной свечой в руке, в одном белье и в ресторане побили кого-то. Привезли вас сюда связанным. Попав сюда, вы звонили в милицию и просили прислать пулеметы. Затем сделали попытку выброситься из окна. Так? Спрашивается: возможно ли, действуя таким образом, кого-либо поймать или арестовать? И если вы человек нормальный, то вы сами ответите: никоим образом. Вы желаете уйти отсюда? Извольте-с. Но позвольте вас спросить, куда вы направитесь отсюда?

            - Конечно, в милицию, - ответил иван уже не так твердо и немного теряясь под взглядом профессора.

            - Непосредственно отсюда?

            - Угу.

            - А на квартиру к себе не заедете?- Быстро спросил стравинский.

            - Да некогда тут заезжать! Пока я по квартирам буду раз"Езжать, он улизнет!

            - Так. А что же вы скажете в милиции в первую очередь?

            - Про понтия пилата, - ответил иван николаевич, и глаза его подернулись сумрачной дымкой.

            - Ну, вот и славно! - Воскликнул покоренный стравинский и, обратившись к тому, что был с бородкой, приказал: - федор васильевич, выпишите, пожалуйста, гражданина бездомного в город. Но эту комнату не занимать, постельное белье можно не менять. Через два часа гражданин бездомный опять будет здесь. Ну что же, - обратился он к поэту, - успеха я вам желать не буду, потому что в успех этот ни на йоту не верю. До скорого свидания! - И он встал, а свита его шевельнулась.

            - На каком основании я опять буду здесь?- Тревожно спросил иван.

            Стравинский как будто ждал этого вопроса, немедленно уселся опять и заговорил:

            - на том основании, что, как только вы явитесь в кальсонах в милицию и скажите, что виделись с человеком, лично знавшим понтия пилата, - как моментально вас привезут сюда, и вы снова окажетесь в этой же самой комнате.

            - При чем здесь кальсоны?- Растерянно оглядываясь, спросил иван.

            - Главным образом понтий пилат. Но и кальсоны также. Ведь казенное же белье мы с вас снимем и выдадим вам ваше одеяние. А доставлены вы были к нам в кальсонах. А между тем на квартиру к себе вы заехать отнюдь не собирались, хоть я и намекнул вам на это. Далее последует пилат... И дело готово!

            Тут что-то странное случилось с иваном николаевичем. Его воля как будто раскололась, и он почувствовал, что слаб, что нуждается в совете.

            - Так что же делать?- Спросил он на этот раз уже робко.

            - Ну вот и славно! - Отозвался стравинский, - это резоннейший впрос. Теперь я скажу вам, что, собственно, с вами произошло. Вчера кто-то вас сильно напугал рассказом про понтия пилата и прочими вещами. И вот вы, разнервничавшийся, издерганный человек, пошли по городу, рассказывая про понтия пилата. Совершенно естественно, что вас принимают за сумасшедшего. Ваше спасение сейчас только в одном - в полном покое. И вам непременно нужно остаться здесь.

            - Но его необходимо поймать! - Уже моляще воскликнул иван.

            - Хорошо-с, но самому-то зачем же бегать? Изложите на бумаге все ваши подозрения и обвинения против этого человека. Ничего нет проще, как переслать ваше заявление куда следует, и если, как вы полагаете, мы имеем дело с преступником, все это выяснится очень скоро. Но только одно условие: не напрягайте головы и старайтесь поменьше думать о понтии пилате. Мало ли чего можно рассказать! Не всему надо верить.

            - Понял! - Решительно заявил иван, - прошу выдать мне бумагу и перо.

            - Выдайте бумагу и коротенький карандаш, - приказал стравинский толстой женщине, а ивану сказал так: - но сегодня советую не писать.

            - Нет, нет, сегодня же, непременно сегодня, - встревоженно вскричал иван.

            - Ну хорошо. Только не напрягайте мозг. Не выйдет сегодня, выйдет завтра.

            - Он уйдет!

            - О нет, - уверенно возразил стравинский, - он никуда не уйдет, ручаюсь вам. И помните, что здесь у нас вам всемерно помогут, а без этого у вас ничего не выйдет. Вы меня слышите? Вдруг многозначительно спросил стравинский и завладел обеими руками ивана николаевича. Взяв их в свои, он долго, в упор глядя в глаза ивану, повторял: - вам здесь помогут... Вы слышите меня?.. Вам здесь помогут... Вам здесь помогут... Вы получите облегчение. Здесь тихо, все спокойно. Вам здесь помогут...

            Иван николаевич неожиданно зевнул, выражение лица его смягчилось.

            - Да, да, - тихо сказал он.

            - Ну вот и славно! - По своему обыкновению заключил беседу стравинский и поднялся, - до свиданья! - Он пожал руку ивану и, уже выходя, повернулся к тому, что был с бородкой, и сказал: да, а кислород попробуйте... И ванны.

            Через несколько мгновений перед иваном не было ни стравинского, ни свиты. За сеткой в окне, в полуденном солнце, красовался радостный и весенний бор на другом берегу реки, а поближе сверкала река.