Глава 32

Прощение и вечный приют

            боги, боги мои! Как грустна вечерняя земля! Как таинственны туманы над болотами. Кто блуждал в этих туманах, кто много страдал перед смертью, кто летел над этой землей, неся на себе непосильный груз, тот это знает. Это знает уставший. И он без сожаления покидает туманы земли, ее болотца и реки, он отдается с легким сердцем в руки смерти, зная, что только она одна

            <успокоит его.>

            Волшебные черные кони и те утомились и несли своих всад ников медленно, и неизбежная ночь стала их догонять. Чуя ее за своею спиною притих неугомонный бегемот и, вцепившись в седло когтями, летел молчаливый и серьезный, распушив свой хвост.

            Ночь начала закрывать черным платком леса и луга, ночь зажигала печальные огонечки где-то далеко внизу, теперь уже неинтересные и ненужные ни маргарите, ни мастеру, чужие огоньки. Ночь об гоняла кавалькаду, сеялась на нее сверху и выбрасывала то там, то тут в загрустившем небе белые пятнышки звезд.

            Ночь густела, летела рядом, хватала скачущих за плащи и, содрав их с плеч, разоблачала обманы. И когда маргарита, об дуваемая прохладным ветром, открывала глаза, она видела, как меняется облик всех летящих к своей цели. Когда же навстречу им из-за края леса начала выходить багровая и полная луна, все обманы исчезли, свалилась в болото, утонула в туманах колдов ская нестойкая одежда.

            Вряд ли теперь узнали бы коровьева-фагота, самозванного переводчика при таинственном и не нуждающемся в переводах кон сультанте, в том, кто теперь летел непосредственно с воландом по правую руку подруги мастера. На месте того, кто в драной цирковой одежде покинул воробьевы горы под именем коровьева фагота, теперь скакал, тихо звеня золотою цепью повода, темно фиолетовый рыцарь с мрачнейшим и никогда не улыбающимся лицом.

            Он уперся подбородком в грудь, он не глядел на луну, он не ин тересовался землею под собою, он думал о чем-то своем, летя рядом с воландом.

            - Почему он так изменился?- Спросила тихо маргарита под свист ветра у воланда.

            - Рыцарь этот когда-то неудачно пошутил, - ответил воланд, поворачивая к маргарите свое лицо с тихо горящим глазом, - его каламбур, который он сочинил, разговаривая о свете и тьме, был не совсем хорош. И рыцарю пришлось после этого пошутить немного больше и дольше, нежели он предполагал. Но сегодня такая ночь, когда сводятся счеты. Рыцарь свой счет оплатил и закрыл!

            Ночь оторвала хвост у бегемота, содрала с него шерсть и расшвыряла ее в клочья по болотам. Тот, кто был котом, потешав шим князя тьмы, теперь оказался худеньким юношей, демоном пажом, лучшим шутом, который существовал когда-либо в мире.

            Теперь притих и он и летел беззвучно, подставив свое молодое лицо под свет, льющийся от луны.

            Сбоку всех летел, блистая сталью доспехов, азазелло. Луна изменила и его лицо. Исчез бесследно нелепый безобразный клык,

и кривоглазие оказалось фальшивым. Оба глаза азазелло были оди наковые, пустые и черные, а лицо белое и холодное. Теперь аза зелло летел в своем настоящем виде, как демон безводной пусты ни, демон-убийца.

            Себя маргарита видеть не могла, но она хорошо видела, как изменился мастер. Волосы его белели теперь при луне и сзади собирались в косу, и она летела по ветру. Когда ветер отдувал плащ от ног мастера, маргарита видела на ботфортах его то по тухающие, то загорающиеся звездочки шпор. Подобно юноше-демону, мастер летел, не сводя глаз с луны, но улыбался ей, как будто знакомой хорошо и любимой, и что-то, по приобретенной в комнате

            N 118-й привычке, сам себе бормотал.

            И, наконец, воланд летел тоже в своем настоящем обличье.

            Маргарита не могла бы сказать, из чего сделан повод его коня, и думала, что возможно, что это лунные цепочки и самый конь только глыба мрака, и грива этого коня - туча, а шпоры всад ника- белые пятна звезд.

            Так летели в молчании долго, пока и сама местность внизу не стала меняться. Печальные леса утонули в земном мраке и увлекли за собою и тусклые лезвия рек. Внизу появились и стали отбле скивать валуны, а между ними зачернели провалы, в которые не проникал свет луны.

            Воланд осадил своего коня на каменистой безрадостной пло ской вершине, и тогда всадники двинулись шагом, слушая, как кони их подковами давят кремни и камни. Луна заливала площадку зелено и ярко, и маргарита скоро разглядела в пустынной мест ности кресло и в нем белую фигуру сидящего человека. Возможно, что этот сидящий был глух или слишком погружен в размышление.

            Он не слыхал, как содрогалась каменистая земля под тяжестью коней, и всадники, не тревожа его, приблизились к нему.

            Луна хорошо помогала маргарите, светила лучше, чем самый лучший электрический фонарь, и маргарита видела, что сидящий, глаза которого казались слепыми, коротко потирает свои руки и эти самые незрячие глаза вперяет в диск луны. Теперь уж мар гарита видела, что рядом с тяжелым каменным креслом, на котором блестят от луны какие-то искры, лежит темная, громадная остро ухая собака и так же, как ее хозяин, беспокойно глядит на луну.

            У ног сидящего валяются черепки разбитого кувшина и прости рается невысыхающая черно-красная лужа.

            Всадники остановили своих коней.

            - Ваш роман прочитали, - заговорил воланд, поворачиваясь к мастеру, - и сказали только одно, - что он, к сожалению, не окончен. Так вот, мне хотелось показать вам вашего героя. Около двух тысяч лет сидит он на этой площадке и спит, но когда при ходит полная луна, как видите, его терзает бессонница. Она му чает не только его, но и его верного сторожа, собаку. Если вер но, что трусость- самый тяжкий порок, то, пожалуй, собака в нем не виновата. Единственно, чего боялся храбрый пес, это грозы.

            Ну что ж, тот кто любит, должен разделять участь того, кого он любит.

            - Что он говорит?- Спросила маргарита, и совершенно спокой ное ее лицо подернулось дымкой сострадания.

            - Он говорит, - раздался голос воланда, - одно и то же, он говорит, что и при луне ему нет покоя и что у него плохая до лжность. Так говорит он всегда, когда не спит, а когда спит, то видит одно и то же- лунную дорогу, и хочет пойти по ней и раз говаривать с арестантом га-ноцри, потому что , как он утвержда ет, он чего-то не договорил тогда, давно, четырнадцатого числа весеннего месяца нисана. Но, увы, на эту дорогу ему выйти по чему-то не удается, и к нему никто не приходит. Тогда, что же поделаешь, приходится разговаривать ему с самим собою. Впрочем, нужно же какое-нибудь разнообразие, и к своей речи о луне он

нередко прибавляет, что более всего в мире ненавидит свое бес смертие и неслыханную славу. Он утверждает, что охотно бы по менялся своею участью с оборванным бродягой левием матвеем.

            - Двенадцать тысяч лун за одну луну когда-то, не слишком ли это много?- Спросила маргарита.

            - Повторяется история с фридой?- Сказал воланд, - но, мар гарита, здесь не тревожьте себя. Все будет правильно, на этом построен мир.

            - Отпустите его, - вдруг пронзительно крикнула маргарита так, как когда-то кричала, когда была ведьмой, и от этого крика сорвался камень в горах и полетел по уступам в бездну, оглашая горы грохотом. Но маргарита не могла сказать, был ли это грохот падения или грохот сатанинского смеха. Как бы то ни было, во ланд смеялся, поглядывая на маргариту и говорил:

            - не надо кричать в горах, он все равно привык к обвалам, и это его не встревожит. Вам не надо просить за него, маргарита, потому что за него уже попросил тот, с кем он так стремится разговаривать, - тут воланд опять повернулся к мастеру и ска зал: - ну что же, теперь ваш роман вы можете кончить одною фра зой!

            Мастер как будто бы этого ждал уже, пока стоял неподвижно и смотрел на сидящего прокуратора. Он сложил руки рупором и кри кнул так, что эхо запрыгало по безлюдным и безлесым горам:

            - свободен! Свободен! Он ждет тебя!

            Горы превратили голос мастера в гром, и этот же гром их разрушил. Проклятые скалистые стены упали. Осталась только пло щадка с каменным креслом. Над черной бездной, в которую ушли стены, загорелся необ"Ятный город с царствующими над ним свер кающими идолами над пышно разросшимся за много тысяч этих лун садом. Прямо к этому саду протянулась долгожданная прокуратором лунная дорога, и первым по ней кинулся бежать остроухий пес.

            Человек в белом плаще с кровавым подбоем поднялся с кресла и что-то прокричал хриплым, сорванным голосом. Нельзя было разо брать, плачет ли он или смеется и что он кричит. Видно было только, что вслед за своим верным стражем по лунной дороге стремительно побежал и он.

            - Мне туда, за ним?- Спросил беспокойно мастер, тронув по водья.

            - Нет, - ответил воланд, - зачем же гнаться по следам того, что уже окончено?

            - Так, значит туда- спросил мастер, повернулся и указал назад, туда, где соткался в тылу недавно покинутый город с мо настырскими пряничными башнями, с разбитым вдребезги солнцем в стекле.

            - Тоже нет, - ответил воланд, и голос его сгустился и потек над скалами, - романтический мастер! Тот, кого так жаждет ви деть выдуманный вами герой, которого вы сами только что отпу стили, прочел ваш роман.- Тут воланд повернулся к маргарите: маргарита николаевна! Нельзя не поверить в то, что вы старались выдумать для мастера наилучшее будущее, но, право, то, что я предлагаю вам и то, о чем просил иешуа за вас же, за вас- еще лучше. Оставьте их вдвоем, - говорил воланд, склоняясь со сво его седла к седлу мастера и указывая вслед ушедшему прокурато ру, - не будем им мешать. И может быть, до чего-нибудь они до говорятся, - тут воланд махнул рукой в сторону ершалаима, и он погас.

            - И там тоже, - воланд указал в тыл, - что делать вам в подвальчике?- Тут потухло сломанное солнце в стекле.- Зачем? Продолжал воланд убедительно и мягко, - о, трижды романтический мастер, неужто вы не хотите днем гулять со своею подругой под вишнями, которые начинают зацветать, а вечером слушать музыку шуберта? Неужели ж вам не будет приятно писать при свечах гуси

ным пером? Неужели вы не хотите, подобно фаусту, сидеть над ретортой в надежде, что вам удастся вылепить нового гомункула?

            Туда, туда. Там ждет уже вас дом и старый слуга, свечи уже го рят, а скоро они потухнут, потому что вы немедленно встретите рассвет. По этой дороге, мастер, по этой. Прощайте! Мне пора.

            - Прощайте! - Одним криком ответили воланду маргарита и ма стер. Тогда черный воланд, не разбирая никакой дороги, кинулся в провал , и вслед за ним, шумя, обрушилась его свита. Ни скал, ни площадки, ни лунной дороги, ни ершалаима не стало вокруг.

            Пропали и черные кони. Мастер и маргарита увидели обещанный рассвет. Он начинался тут же, непосредственно после полуночной луны. Мастер шел со своею подругой в блеске первых утренних лучей через каменистый мшистый мостик. Он пересек его. Ручей остался позади верных любовников, и они шли по песчаной дороге.

            - Слушай беззвучие, - говорила маргарита мастеру, и песок шуршал под ее босыми ногами, - слушай и наслаждайся тем, чего тебе не давали в жизни, - тишиной. Смотри, - вон впереди твой вечный дом, который тебе дали в награду. Я уже вижу венециан ское окно и вьющийся виноград, он поднимается к самой крыше.

            Вот твой дом, вот твой вечный дом. Я знаю, что вечером к тебе придут те, кого ты любишь, кем ты интересуешься и кто тебя не встревожит. Они будут тебе играть, они будут петь тебе, ты уви дишь, какой свет в комнате, когда горят свечи. Ты будешь за сыпать, надевши свой засаленный и вечный колпак, ты будешь за сыпать с улыбкой на губах. Сон укрепит тебя, ты станешь рассуж дать мудро. А прогнать меня ты уже не сумеешь. Беречь твой сон буду я.

            Так говорила маргарита, идя с мастером по направлению к вечному их дому, и мастеру казалось, что слова маргариты стру ятся так же, как струился и шептал позади ручей, и память ма стера, беспокойная, исколотая иглами память стала потухать.