"ТАК ВСТУПАЛ Я..."

            В отличие от настоящих писателей, я не только был графоманом до того, как стал печататься, но и остался таковым. Графомания приводит к непроизводительному труду. Я часто начинал писать и даже дописывал вещь, прежде чем понимал, что она никуда не годится, либо никому не нужна. Тогда я прятал ее. Порой заблуждения мои приводили к тому, что я кому-нибудь показывал опус. И, получив отповедь, убирал его с глаз долой. Таким образом, за четверть века работы у меня накопилось несколько папок рукописей. Они делятся на три основные категории. Первая категория проза, написанная тогда, когда еще не существовало Булычева, а Можейко и не подозревал, что когда-нибудь увидит свои труды напечатанными. Вторая категория - работы неудавшиеся. Что-то в них не понравилось редактору или мне самому. Третья категория - рассказы и повести, которые не могли быть опубликованы по политическим причинам.

            Я предлагаю вашему вниманию образцы моих неудач, относящиеся ко всем трем категориям. Подбор их относительно случаен - они были извлечены из одной из папок, когда меня попросил об этом Андрей Щербак. Ценность их относительна, но они могут оказаться поучительными для тех, кто сегодня вступает в литературу. Так тогда вступал я.

МИНИАТЮРЫ

            Эти миниатюры написаны в самом начале 60-х гг. и никак не предназначались для печати. Имена в них относятся к моим друзьям и знакомым - ими и ограничивалась аудитория.

            Мы ждали Женю и Илью. Но Илья пришел один и сказал, что Женя, наверное, не придет, потому что его превратили в слона.

            Но Женя пришел. Он долго топтался в коридоре, путался хоботом среди сумок и сундуков и сломал стул с синим верхом.

            Было два часа ночи, и шел мокрый снег. В конце Лаврушинского переулка мы увидели за прутьями ограды человека в белом. Он лежал, уткнувшись головой в лужу. Босые пятки посинели. У человека были большие крылья и легкое сияние вокруг головы. Одно крыло было сломано, и перья висели на черных сучьях лип.

            - Посмотри, ангел упал, - сказал Женя.

            - Он мертвый, - сказал я.

            Женщины прошли вперед. Им не хотели смотреть на мертвого.

            Метеорит пробил восемь этажей и, шипя по-змеиному, упал ко мне на стол. Я поднял голову и через дырку в потолке увидел голубое небо.

            Я подождал, пока метеорит остынет, отнес его на крышу и заткнул им дырку.

            Жил-был бык. Он был дальтоником и бросался на зеленое. Когда пришла весна, он вытоптал зеленые насаждения на Ленинском проспекте.

            Чтобы успокоить быка, садовники прикрывали липы красными знаменами.

            После парада по городу разъезжали ракеты и бронетранспортеры, увешанные детскими воздушными шариками и убранные живыми цветами. Офицеры в джипах сажали себе на колени детей. Было весело.

            Потом радисты получили приказ, закрылись люки танков, офицеры осторожно высадили из джипов детей, и колонны развернулись на толпу.

            Женя поймал рака и хотел отвезти его на продажу в Париж. Но оказалось, что на раков очень большая пошлина. Пришлось опустить рака в ведро с водой и поставить ведро на кухню.

            Рак много ел и скоро вырос из ведра. Он стучал по ночам клешнями и кусал гостей за ноги. Гости требовали, чтобы Женя купил раку намордник.

            Потом рак искусал Женю и вышел во двор. Во дворе была весна.

            Великан был такой большой, что чистил зубы сапожной щеткой, пил чай из ванны, вместо тапочек носил байдарки, думал, что кинотеатр "Россия" комната с телевизором, и застревал, проползая в пешеходные туннели.

            Он любил вспоминать, что восемь матерей скончались, рожая его.

            Космонавт Н. рассказывал, что Вселенная замкнута, и ее пределы сравнительно недалеко от Земли. В таких местах можно как в зеркале увидеть самого себя.

            Но время в разных частях Вселенной движется неодинаково. Поэтому Н. увидел себя старым и толстым, с погонами генерал-лейтенанта авиации. Он обрадовался, что будет получать хорошую пенсию, и спросил:

            - Будет ли война?

            Генерал-лейтенант ответил, что не знает.

            На Красной площади встречали царя, который был проездом из Комсомольска. Милиционеры едва сдерживали толпу. Миша, который был в мундире камер-юнкера, провел меня к царю.

            Царь попросил снять звезды с кремлевских башен, но милиционеры его не послушались, и тогда царь приказал замуровать себя в кремлевской стене.

            Миша замешивал раствор, и по лицу его текли слезы.

            В Москве, в зимнем зале ЦСКА проходили бои гладиаторов со львами. Нила кинула на арену жемчужное ожерелье. Ожерелье упало на шею льву, и ни один гладиатор не осмелился снять его оттуда.

            Но оставшийся неизвестным пионер спустился на арену и вернул ожерелье Ниле.

            Близорукий человек никогда не снимал очков на ночь, потому что боялся, что не разглядит снов.

            Однажды он разбил очки, а в эту ночь во сне показывали конец света, и на стенах было написано, когда это случится.

            Я ехал на электричке в Москву. Вдруг она сошла с рельсов и поехала по лесу. Ветви деревьев бились о стекла, и вокруг пели птицы. Пахло земляникой. Некоторые пассажиры волновались, что они опоздают на работу. Уже шел девятый час, а мы все ехали по Сокольникам, оставляя широкую полосу примятой травы.

            Электричка остановилась у метро, и все вышли. Только детей пришлось передавать с рук на руки, потому что там не было высокой платформы.

            Утром, когда я шел в ванную, я увидел на полу в коридоре свежий помет крокодила. Помет был еще теплым на ощупь. Я пошел по следам. Следы привели меня на кухню. В кухне крокодила не оказалось, но у плиты стоял высокий стройный человек в бирюзовом ментике ингерманландских гусар и жарил яичницу.

            Он меня и съел.

            Я клеил обои и случайно заклеил между ними и штукатуркой зашедшего ко мне в гости Володю.

            Мы долго звали его пить чай, но он не шел. Потом мы догадались в чем дело, но было жалко рвать новые обои, и мы выпустили его, пробив стену со стороны лестницы.

            Я завтракал на кухне. Вдруг послышались глухие удары в ту стену, которая выходит на улицу. Я не успел допить чай, как в стене обозначилось отверстие.

            В него пролез конец толстого кабеля. Это был спецкабель. Потом в отверстие проникли спецлюди и приказали мне молчать.

            До сих пор я молчал. Но сегодня, наконец, кабель прополз через кухню и уполз в соседнюю квартиру. Я считаю своим долгом рассказать обо всем людям.

            Я долго стоял перед памятником Грибоедову у Кировских ворот. Как живой, думал я, поддаваясь обаянию реалистического искусства. Как живой.

            Памятник вздохнул и сказал:

            - Ты меня разгадал.

            И сошел с пьедестала.

            Однажды у меня был длинный пушистый хвост, лучший в Москве. Даже из Подольска приезжали люди полюбоваться на него.

            Его у меня украли в гардеробе ресторана "Янтарь". Я до сих пор сужусь с администрацией ресторана, которая не хочет компенсировать потерю, потому что, согласно правилам, хвосты на хранение не принимаются.

            К нам за столик сел сержант милиции. Он был немолод, худ, обветрен, и ел бутерброд с красной икрой. Сержант обламывал те кусочки хлеба, на которые не попало ни икры, ни масла.

            Потом он приподнял по очереди погоны, а под погонами сидели большие тараканы с печальными глазами. Сержант дал каждому таракану по кусочку хлеба. Тараканы быстро грызли хлеб и косились на красную икру, которую доедал сержант.

            На параде седьмого ноября, на Красной площади, когда прошли танки и тяжелая артиллерия, наступила тишина. Потом на опустевшую площадь медленно въехала моя пишущая машинка.

            Военные атташе разных стран заволновались на трибунах.

            - Фотографируйте, фотографируйте, чего уж там, - говорили им.

            Маршал Гречко взял под козырек. К тому времени, когда машинка поравнялась с собором Василия Блаженного, места иностранных корреспондентов опустели.

            Через два месяца был подписан договор о всеобщем и полном разоружении.

            Я так спешил на свидание, что у меня выросли крылья. Я обрадовался, что приду на свидание с крыльями за спиной, но не заметил, что мне их помяли и общипали в автобусе. Я долго поправлял и чинил их за углом и даже опоздал.

            Она была так этим рассержена, что не заметила крыльев.

            Комета Галлея столкнулась с Солнцем и разбила его на мелкие кусочки. Люди подбирали кусочки, выпавшие на Землю и устанавливали у себя дома.

            Потом даже в гости ходили со своим солнцем.

            Мой друг был в командировке в Днепропетровске и познакомился со скифской бабой. Он привез ее в Москву и женился на ней.

            Им дали квартиру на первом этаже.

            Во Франции на выборах победили нудисты. С тех пор там члены кабинета ходят голыми и даже в таком виде наносят официальные визиты.

            Когда московское телевидение передавало репортаж о прибытии в Москву французского министра иностранных дел, то вместо министра появлялась надпись: "Перерыв по техническим причинам за пределами Советского Союза".

            Проводя опытное бурение в Антарктиде, английские ученые на глубине полутора километров нашли чемодан с книгой Эмиля Золя "Нана", китайским термосом и запиской на русском языке: "Вернусь через двадцать минут. Зонтик не раскрывайте, одна спица сломана."

            Эта тайна еще не разгадана.

            Город Саратов по решению общественных организаций ушел под воду, в Волгу. Наверху остался только один дом образцового быта, взятый на сохранение жильцами.

            Дом плавает посередине реки, и от него идет кабель вниз, к городу Саратову.

            В Ялте было очень жарко. Я, как приехал, пошел к набережной, спрятался под тенистым кустом и проспал в холодке два часа.

            И только теперь узнал, что как раз в то время известный ялтинский волшебник Алаканзар сбился с ног, разыскивая интеллигентного человека, которому можно поручить управление страной амазонок.

            Будильник всегда звонил в семь утра, - заводили его или нет, ставили на семь или на девять-двадцать - он всегда звонил в семь утра. В конце концов Ниле это надоело, и она отнесла его на ночь в ванную. Но в семь утра он подошел к ее постели и зазвонил.