Посвящается Тэбби... и Эду Куперу, знакомому с правилами игры. И
в этом моей вины нет.
ПРОЛОГ
УХОД СТРАЖА СМЕРТИ (I)
Старость - это остров,
окруженный смертью.
Хуан Монтальво
"О Прекрасном"
1
Никто - и уж тем более
доктор Литчфилд - не пришел к Ральфу Робертсу и не сказал, что
его жена умирает; в конце концов Ральфу все стало ясно и без
слов. Время между мартом и июнем показалось ему бесконечным,
суетным кошмаром - утомительна долгие беседы с врачами,
нескончаемая вереница вечеров, проведенных у изголовья Кэролайн
в клиниках, несметное количество поездок в лечебные центры
других штатов для проведения специальных обследований (слава
Богу, что хоть стоимость всех этих вояжей покрыла медицинская
страховка Кэролайн), собственные изыскания в публичной
библиотеке Дерри: сначала в поисках ответов на то, что
специалисты могли проглядеть, затем просто в поисках надежды на
ту последнюю соломинку, за которую можно было бы ухватиться.
Эти четыре месяца
ассоциировались в сознании Ральфа с пьяным угаром какого-то
безумного карнавала - катающиеся на карусели вскрикивают от
неподдельного ужаса, блуждающие в зеркальном лабиринте, в его
недрах, а обитатели Аллеи Ужасов фальшиво улыбаются, но в их
глазах застыл жуткий страх. Ральф начал замечать все эти вещи в
начале мая, с приходом же июня стал понимать, что так называемые
светила медицины - лишь жалкие знахари, а хор подбадривающих
уверений уже не мог скрыть того факта, что из громкоговорителей
доносится похоронный марш. Это был карнавал, все правильно -
карнавал погибших душ.
В начале лета 1992 года
Ральф продолжал отгонять от себя страшные видения - и еще более
ужасную мысль, кроющуюся за ними, - но по мере того, как июнь
уступал место июлю, делать это стало практически невозможно. Над
центральным Мэном распласталось самое жаркое лето начиная с 1971
года, и Дерри кипел в котле подернутого дымкой солнца, влажности
и дневной температуры, превышающей 90 градусов по Фаренгейту.
Городок - даже в лучшие свои времена вряд ли претендующий на
титул суматошного мегаполиса - впал в полнейший ступор, и именно
в этой тишине Ральф Робертс впервые услышал постукивание посоха
Стража Смерти и понял, что в промежутке между прохладной зеленью
июня и прожаренной неподвижностью июля слабенькие шансы Кэролайн
превратились в ничто. Ей суждено было умереть. Может быть, не
этим летом врачи уверяли, что у них в запасе еще осталась
парочка трюков, и Ральф не сомневался в этом, - но уж осенью или
зимой наверняка. Его давний и верный друг, единственная женщина,
которую он беззаветно любил, умирала.
Он пытался отбросить саму
мысль о возможности подобного, называя себя отвратительным
старым идиотом, но в задыхающейся тишине этих длинных знойных
дней Ральф всюду слышал приближающееся постукивание
неотвратимого казалось, даже от стен исходило дыхание смерти.
Но еще сильнее это
постукивание слышалось в самой Кэролайн, и, когда она
поворачивала к нему свое спокойное бледное лицо - то обращаясь с
просьбой сделать радио погромче, чтобы послушать передачу, пока
она чистит бобы на ужин, то спрашивая, не сходит ли он в
"Красное яблоко", чтобы купить ей эскимо, - Ральф видел, что она
тоже знает об этом присутствии.
Он замечал это знание в ее
темных глазах поначалу только тогда, когда Кэролайн смотрела на
него ясно и прямо, но позже он научился распознавать его и в ее
затуманенном от принимаемых обезболивающих взгляде. К тому
времени поступь смерти стала уже слишком явной, и, лежа в
постели рядом в эти жаркие летние ночи, когда даже простыня
казалась десятипудовой, а все собаки Дерри выли на луну, Ральф
прислушивался к постукиванию Стража Смерти, стучащего внутри
Кэролайн, и ему казалось, что сердце его вот-вот разорвется от
горя и страха. Сколько еще придется страдать Кэролайн, прежде
чем наступит конец? Сколько еще придется страдать ему самому? И
как же он сможет жить без нее?
Именно в этот исполненный
неизвестности период Ральф стал совершать такие длительные,
изматывающие прогулки в жаркие, тягучие летние сумерки, что
часто, вернувшись домой, не находил в себе сил даже поужинать.
Он ожидал, что Кэролайн станет бранить его за то, что он
пропадает Бог весть где, выговаривая: "Наступит ли этому конец,
старый дурак? Ты же убьешь себя, если будешь разгуливать в такую
жару! " Но она не делала ничего подобного, и постепенно пришло
понимание, что Кэролайн даже не отдает себе отчета в том, что
происходит в действительности. О том, что он отлучается - да, об
этом она знала. Но только не о всех тех милях, которые он
одолевал, и не о том, что, возвращаясь домой, он нередко дрожал
от изнеможения и перегрева на солнце. Когда-то Ральфу казалось,
что Кэролайн замечает все, даже малейшее изменение места пробора
в его прическе. Но все прошло; опухоль мозга лишила ее
наблюдательности точно так же, как вскоре она же лишит Кэролайн
и жизни.
И поэтому он бродил,
наслаждаясь зноем, несмотря на то, что иногда от этого все плыло
перед глазами, а в ушах появлялся неприятный звон; наслаждаясь в
основном потому, что от жары у него звенело в ушах; иногда
целыми часами в голове стучало так яростно, что Ральф перестал
слышать приближающиеся шаги Стража Смерти Кэролайн.
Он очень много бродил по
Дерри в тот знойный июль - узкоплечий, седой, лысеющий старик с
огромными руками, все еще способными к тяжелой работе. Он брел
от Уитчхэм-стрит к Барренс-стрит, от Канзас-стрит к
Нейболт-стрит, от Мейн-стрит к Мосту Поцелуев, но чаще всего
ноги сами уводили его на запад от Гаррис-авеню, на которой все
еще красивая и столь любимая им Кэролайн Робертс в мареве
головной боли и морфия теперь доживала свой последний год.
Ноги уносили его в сторону
аэропорта. Он шел по дороге - по пути не попадалось ни единого
деревца, в тени которого можно было бы укрыться от безжалостного
солнца, - пока не начинал чувствовать, как ноги перестают
слушаться и подгибаются от усталости, и только тогда Ральф
поворачивал обратно.
Частенько он отдыхал в тени
площадки для пикников, неподалеку от служебного въезда на летное
поле, ожидая, когда же придет второе дыхание.
Вечерами эта площадка
становилась местом тусовки подростков, наполненным грохотом
рэпа, доносящегося из колонок переносных магнитофонов, но в
дневное время она служила пристанищем группы людей, которую Билл
Мак-Говерн, друг Ральфа, окрестил Сборищем Старых Кляч
Гаррис-авеню.
Старые Клячи собирались
здесь, чтобы поиграть в шахматы, выпить джина, просто поболтать.
Многих Ральф знал не один год (со Стэном Эберли; например, он
учился в школе), и ему было уютно среди них... Пока они не
становились слишком назойливыми. Хотя вряд ли их можно было
назвать таковыми. Это были янки, воспитанные в традициях старой
морали, полагающие, что то, о чем человек не считает нужным
говорить, является только его делом - и ничьим больше.
Именно в одну из таких
прогулок Ральф впервые осознал, что с Эдом Дипно, проживающим с
ним на одной улице, происходит что-то неладное.
2
В тот день Ральф прошел
гораздо больше, чем обычно, возможно потому, что грозовые облака
стерли солнце и над Дерри повеяло прохладой. Ральф впал в некое
подобие транса, ни о чем не думал, ни на что не смотрел, кроме
пыльных носков своих туфель, когда четырехчасовой самолет из
Бостона, идя на посадку, стремительно пролетел у него над
головой, и хриплый вой реактивных двигателей мгновенно вывел
Ральфа из состояния апатии.
Он смотрел, как самолет
пролетел над старой трамвайной колеей и ограждением, отмечающим
границы аэропорта, смотрел, как тот приблизился к
взлетно-посадочной полосе, выпустив голубые струйки дыма, когда
шасси коснулись земли. Ральф взглянул на часы, отметив про себя,
что самолет опоздал, затем посмотрел на ярко-оранжевую крышу
заведения Говарда Джонсона, располагавшегося чуть дальше по
дороге. Да, в состоянии транса он прошел более пяти миль, даже
не заметив, как быстро пролетело время. "Время Кэролайн", -
пробормотал внутренний голос.
Да, да; время Кэролайн. Она
дома и теперь отсчитывает минуты, чтобы принять дарвон, а мужа
нет, он ушел так далеко... Он почти на полпути к Ньюпорту.
Ральф посмотрел вверх и
впервые по-настоящему увидел пурпурно-синюшные молнии,
прорезающие небо над аэропортом. Вовсе не обязательно, что
пойдет дождь, по крайней мере не сейчас, но если дождь все-таки
пойдет, он непременно вымокнет, а укрыться можно только на
площадке для пикников у взлетно-посадочной полосы N3, да и там
лишь ветхая беседка, в которой никуда не деться от неистребимого
пивного запаха.
Ральф еще раз взглянул на
оранжевую крышу, затем, сунув руку в правый карман, нащупал
пачку счетов, перехваченных маленьким серым зажимом, подаренным
Кэролайн к его шестидесятилетию.
Никто не удерживал Ральфа от
того, чтобы дойти до заведения Говарда Джонсона и вызвать
такси... Кроме, пожалуй, мысли о том, каким взглядом может
одарить его таксист. Глупый старик, могут сказать глаза в
зеркало заднего обзора. Глупый старик, зашедший дальше, чем
следовало, в такой жаркий день. Если бы ты плавал, то наверняка
утонул бы.
"Это паранойя, Ральф", -
сообщил ему внутренний голос, и теперь его кудахтающий,
несколько покровительственный тон заставил Ральфа вспомнить о
Билле Мак-Говерне.
Что ж, может и так. В любом
случае он положится на удачу и вернется домой пешком.
"А что, если это будет не
просто дождь?
Прошлым летом в августе
выпал такой град, что повыбивало почти все стекла в домах
западной части города".
- Пусть будет град, -
произнес вслух Ральф. - Меня не так-то легко подмять под себя.
Ральф медленно направился к
городу, вздымая носками туфель легкие облачка пыли. С запада,
оттуда, где громоздились тучи, донеслись первые раскаты грома.
Солнце, хотя и прикрываемое тучами, все еще отказывалось
сдаваться без борьбы; оно окрашивало края надвигающихся туч в
ослепительно-желтые тона и светило в случайные просветы в
облаках, словно мощный софит.
Ральф испытывал радость от
того, что решил вернуться пешком, несмотря на усталость в ногах
и ноющую боль в пояснице.
"По крайней мере хоть
что-то, - подумал он. - Уж сегодня ночью я наверняка буду спать.
Спать как убитый".
Взлетное поле - акры
высохшей бурой травы с вросшими в нее ржавыми трамвайными
рельсами, оставшимися здесь, словно следы давней катастрофы,
теперь находилось слева от него. Вдалеке за проволочной сеткой
ограждения ему был виден "Юнайтед-747" размером с игрушечный
самолетик, направлявшийся к терминалу, принадлежащему двум
авиакомпаниям - "Юнайтед" и "Дельта". Взгляд Ральфа остановился
еще на одном средстве передвижения - это был автомобиль,
отъезжавший от главного авиационного терминала, расположенного
на этом краю поля. Машина направлялась к служебному выезду",
ведущему на Гаррис-авеню. В последнее время Ральф часто наблюдал
за въезжающими и выезжающими оттуда машинами; площадка для
пикников, где собирались Старые Клячи Гаррис-авеню, находилась
ярдах в семидесяти от этого места.
В приближающейся машине
Ральф узнал "датсун", принадлежащий Эду и Элен Дипно... И вдруг
понял, что автомобиль действительно движется.
Ральф ступил на обочину, не
осознавая, что беспокойно сжимает кулаки, пока маленькая
коричневая машина подъезжала к закрытым воротам. Для того чтобы
открыть ворота снаружи, необходима специальная карточка-ключ;
изнутри же всю работу выполнял фотоэлемент. Однако последний
установлен близко к воротам, слишком близко, а на скорости, с
которой ехал "датсун"... В самый последний момент (или Ральфу
это только показалось) коричневая машина резко затормозила,
из-под колес взметнулось облачко голубого дыма, напомнив Ральфу
недавнюю посадку самолета, и, когда ворота начали медленно
открываться, кулаки Ральфа разжались.
С водительской стороны в
окне появилась рука и яростно замахала, пытаясь, очевидно, таким
образом убедить ворота открыться побыстрее.
Действие настолько
абсурдное, что Ральф улыбнулся. Однако улыбка почти сразу
умерла. Освежающий ветерок с запада, откуда надвигались грозовые
тучи, донес пронзительный крик водителя "датсуна":
- Сукин сын! Ублюдок!
Поцелуй меня в задницу!
Пошевеливайся! Быстрее,
дырка от бублика! Пугало огородное!
Крыса ты дохлая!
- Не может быть, что это Эд
Дипно, - пробормотал Ральф. Он снова пошел, даже не осознавая
этого. - Не может быть.
Эд работал
химиком-исследователем в лабораториях Хокинга во Фреш-Харборе,
это был самый добрый и учтивейший молодой человек, какого Ральф
когда-либо встречал. Им с Кэролайн очень нравилась Элен - жена
Эда, а их малышку Натали они просто обожали. Появление Натали
было одним из немногих событий, которое могло отвлечь Кэролайн
от ее теперешнего состояния, и, чувствуя это, Элен частенько
брала девочку с собой. Эд никогда не возражал.
Ральф знал о существовании
мужей, которых раздражало, если их жены бегали к
старикам-соседям всякий раз, когда младенец делал что-то новое;
а уж если один из этих стариков болен... Ральфу казалось, что Эд
не сможет заснуть всю ночь, если вынужден будет послать кого-то
к черту, но...
- Ах ты старый козел! Да
откроешься ли ты когда-нибудь?! Вонючий ублюдок!
Но голос действительно
принадлежал Эду. Даже на расстоянии двухсот-трехсот ярдов трудно
было ошибиться.
Теперь водитель "датсуна"
жал на акселератор, как ребенок, давящий на рычаг в автомате по
измерению силы в ожидании, что вот-вот зажжется зеленая
лампочка. Из выхлопной трубы вылетали клубы дыма. Как только
ворота приоткрылись для проезда, "датсун" с грохотом
проскользнул в зазор, и Ральф наконец-то смог увидеть водителя.
Тот находился достаточно близко, так что места для сомнений не
оставалось: все правильно, за рулем Эд.
"Датсун" подпрыгивал на
кочках немощеного отрезка дороги между воротами и шоссе.
Прозвучал резкий гудок, и Ральф успел заметить, как синий
"форд-рейнджер", направлявшийся на запад, вильнул в сторону,
пытаясь избежать столкновения с "датсуном". Водитель пикапа
слишком поздно заметил опасность, а Эд, очевидно, вообще ничего
не увидел (лишь намного позднее Ральф стал подозревать, что Эд
специально пошел на таран "форда").
Взвизгнули тормоза,
последовал глухой удар крыла "датсуна" о бок "форда". Пикап
въехал на разделительную линию между встречными полосами шоссе.
Смятый капот "датсуна"
раскрылся. Стекло разбитых фар посыпалось на асфальт. А
мгновение спустя обе машины замерли посередине дороги,
переплетясь наподобие сюрреалистической скульптуры.
Ральф, остолбенев, наблюдал,
как под "датсуном" разливается лужа бензина. За почти семьдесят
лет ему довелось быть свидетелем нескольких дорожных
столкновений, по большей части незначительных, и всякий раз его
поражала стремительность происходящего и то, насколько мало было
в этом драматизма. Как непохоже на кино, где камеры могут
замедлять действие, или на видео, где можно, если возникнет
такое желание, снова и снова смотреть, как машина срывается с
обрывала жизни это всего лишь серия размытых образов, за которой
следует быстрая комбинация звуков: визг колес, глухой звук
корежущегося металла, рассыпной дождь стекла. А затем
voila - tout fini <Вот так - все
кончено (франц.). (Здесь и далее прим. Переводчика).>.
Существовал даже некий протокол для событий подобного рода:
Как Человек Должен Вести
Себя При Столкновении. Конечно, подобный ритуал просто
необходим, размышлял Ральф. Каждый день в Дерри происходило
около дюжины таких столкновений, а уж зимой, когда выпадал снег
и становилось холодней, возможно, раза в два больше. Выходишь из
машины, встречаешь второго участника в точке столкновения двух
машин (где те зачастую еще и переплелись), смотришь и качаешь
головой. Иногда - но вообще-то за редким исключением почти
всегда - эта фаза встречи отмечена экспрессивной перепалкой:
определяется вина (довольно грубо), мастерство каждого водителя
ставится под сомнение, звучат угрозы судебного разбирательства;
однако Ральф считал, что на самом деле водители лишь пытаются
сказать друг другу:
"Послушай, дурак, ты же
напугал меня до смерти! " Последним па в этом коротком танце
являлся Обмен Священными Заверениями - обычно именно в этот
момент водители начинают брать под контроль свои эмоции...
Всегда ставя себе в заслугу то, что никто не пострадал, как и в
данном случае. Иногда водители даже обмениваются рукопожатием.
Ральф приготовился наблюдать
за всем этим со своего места в ста пятидесяти ярдах от точки
столкновения, но как только распахнулась дверца "датсуна", он
понял, что здесь все пойдет иначе - инцидент не только не
закончился, но ждет своего продолжения. И уж определенно никто
не станет пожимать руки в финале этого представления.
Дверца автомобиля не просто
открылась - она распахнулась.
Выскочивший на дорогу Эд
Дипно замер возле своей машины, его узкие плечи квадратом
застыли на фоне темнеющих облаков. Он был в потертых джинсах и
футболке, и Ральф отметил, что никогда прежде не видел Эда
иначе, чем застегнутым на все пуговицы. И еще что-то было
намотано вокруг шеи Эда: нечто белое и длинное. Шарф? Да, похоже
на шарф, но кто же станет надевать шарф в такую жару?
Эд стоял возле машины,
глядя, казалось, во все стороны, кроме нужной.
Яростные повороты его головы
вызвали у Ральфа ассоциацию с петухом, оглядывающим свои
владения в поисках захватчиков и чужаков. Но что-то в этом
сходстве вызвало беспокойство Ральфа. Никогда прежде он не видел
Эда таким; скорее всего, поэтому Ральф и встревожился, однако
его волновало и кое-что другое. Истина же была проста: никогда и
никого Ральф не видел в таком состоянии.
На западе прогрохотал гром,
теперь уже громче. И ближе.
Мужчина, выбравшийся из
"форда", вдвое, а может, и втрое был крупнее Эда. Огромный живот
свисал над ремнем его зеленых рабочих брюк; ( белой рубашки с
распахнутым воротом выступали полукружия пота размером с
тарелку. Бейсбольную кепку он сдвинул на затылок, чтобы лучше
рассмотреть нахала, врезавшегося в его автомобиль. Лицо мужчины
с тяжелой челюстью было смертельно бледным, лишь на скулах
горели яркие пятна, и Ральф подумал: "Да он первый кандидат на
инфаркт. Находись я ближе, клянусь, увидел бы красные прожилки у
него на коже", - Эй! - крикнул толстяк, обращаясь к Эду. Голос,
вырвавшийся из необъятной груди, звучал до абсурдности тонко,
пронзительно. - Где это ты получал права?
Эд немедленно повернул свою
вертлявую голову в сторону голоса - как будто именно этого звука
он и ждал; так летит самолет, ведомый радаром, и Ральф впервые
увидел глаза Эда. Почувствовав, как в груди у него вспыхивает
тревога, он побежал в сторону столкновения. А в это время Эд
направился к Толстяку в пропитанной потом рубашке и бейсбольной
кепке. Он шел на негнущихся ногах дерганой походкой, столь
отличавшейся от его обычной легкой иноходи.
- Эд! - крикнул Ральф, но
освежающий бриз, теперь уже несущий с собой холодок скорого
дождя, казалось, отнес в сторону слова прежде, чем те были
произнесены. Эд не обернулся. Ральф побежал быстрее, забыв о
ноющей боли в ногах и пояснице. В немигающих, широко открытых
глазах Эда Дипно он увидел убийство. У Ральфа не было абсолютно,
никакого опыта обоснования подобных суждений, но он не думал,
что в оценке такого взгляда можно ошибиться; так поглядывают
друг на друга бойцовые петухи при нападении. - Эд! Постой, Эд!
Это я, Ральф!
Тот даже не оглянулся, хотя
теперь Ральф находился так близко, что Эд просто не мог не
слышать его, несмотря на порывы ветра. А вот Толстяк оглянулся,
и Ральф заметил страх и неуверенность в его глазах. Затем
Толстяк снова повернулся к Эду и успокаивающе поднял руки.
- Послушай, - начал он, - мы
ведь можем поговорить... Это было все, что он успел сказать. Эд
стремительно сделал еще один шаг, взмахнул кулаком казавшимся
особенно белым в быстро сгущающихся сумерках - и ударил Толстяка
в его более чем внушительную челюсть. Звук удара прозвучал,
словно выстрел из детского духового ружья.
- Сколько человек ты уже
убил? - спросил Эд. Толстяк прислонился к своему пикапу, рот его
был открыт, глаза выпучены. Тем же быстрым, странным, скачущим
шагом Эд вплотную приблизился к Толстяку, очевидно, игнорируя
тот факт, что водитель пикапа дюйма на четыре выше и фунтов на
сто тяжелее его. Эд снова ударил верзилу.
- Давай! Сознавайся,
храбрец, - сколько человек ты уже убил?
- Эд перешел на крик, тут же
заглушенный первыми внушительными раскатами грома.
Толстяк оттолкнул Эда - жест
не агрессии, но простого испуга, - и тот отлетел назад,
ударившись о покореженный капот своего "датсуна", однако сразу
же ринулся назад, сжав кулаки, готовый наброситься на Толстяка,
съежившегося возле своего "форда" в съехавшей набекрень кепке и
выбившейся из брюк рубашке. В голове Ральфа пронеслось
воспоминание - виденный давным-давно немой фильм, в котором
братья Маркс изображали туповатых маляров, - и внезапно он
ощутил прилив сочувствия к Толстяку, нелепому и запуганному до
смерти.
Эд же отнюдь не выглядел
нелепо. Раскрытый в широком оскале рот и немигающие глаза делали
его еще более похожим на бойцового петуха.
- Я знаю, чем ты
занимаешься, - прошипел он Толстяку. - Ты что же думаешь, это
все игрушки? Надеешься, что тебе и твоим дружкам-палачам удастся
ускользнуть... И в этот момент подоспевший Ральф, пыхтя как
паровоз, положил руку на плечо Эда. Жар под тонкой футболкой
обескураживал; будто рука его легла на раскаленную печь, а когда
Эд обернулся, на какое-то незабываемое мгновение Ральфу
показалось, что он смотрит прямо в бушующее пламя. Никогда
прежде не видел он такой абсолютной, беспричинной ярости в
человеческих глазах, более того - даже не подозревал, что такая
ярость возможна.
Импульсивно Ральф едва не
отшатнулся, но, подавив в себе это желание, замер. Промелькнула
мысль, что если сейчас он отступит, то Эд набросится на него,
как взбесившийся пес. Нелепо, конечно. Эд был
химиком-исследователем, Эд был членом литературного клуба (из
тех, кто изучает пудовые книги о Крымской войне), Эд был мужем
Элен и отцом Натали. Черт, в конце концов, Эд был его другом...
... Вот только сейчас перед
ним стоял вовсе не Эд, и Ральф сознавал это.
И вместо того, чтобы
отступить, Ральф подался вперед, схватил Эда за плечи (такие
горячие под тонкой тканью футболки, так невообразимо, мучительно
обжигающие) и стал поворачивать его к себе, пока Эд не отвел
взгляд от Толстяка.
- Эд, прекрати! - произнес
Ральф громким, сильным и уверенным голосом, каким, по его
глубокому убеждению, только и можно разговаривать с людьми,
впавшими в истерику. - Все нормально! Просто успокойся!
Эд, не сводивший
остекленевших глаз с Толстяка, скользнул взглядом по лицу
Ральфа. Не такое уж большое достижение, однако Ральф
почувствовал некоторое облегчение.
- Что это с ним? - спросил
Толстяк. - Вам не кажется, что он сошел с ума?
- Уверен, с ним все в
порядке, - ответил Ральф, хотя вовсе не был убежден в чем-либо
подобном. Произнес он это сквозь зубы, не сводя глаз с Эда. Он
не осмеливался отвести взгляд - этот контакт казался
единственной зацепкой, позволяющей ему удерживать парня, но
зацепкой слишком хрупкой. Обычное потрясение из-за случившегося.
Ему нужно несколько секунд, чтобы успо...
- Спроси, что там у него под
брезентом! - внезапно закричал Эд, указывая через плечо Ральфа.
Сверкнула молния, и на какой-то миг мало заметные шрамы от
юношеские прыщей Эда стали выпуклыми, превратившись в подобие
странной рельефной карты. Прогремел гром. - "Эй, эй, Сьюзен Дэй!
пропел Эд высоким детским голосом, от которого у Ральфа мурашки
поползли по телу. - Сколько ты убила детей?"
- Да никакое у него не
потрясение, - заключил Толстяк. - Он сумасшедший. И когда
приедет полиция, уж я позабочусь, чтобы его засадили куда
следует.
Оглянувшись, Ральф увидел
над кузовом пикапа голубой брезент, закрепленный ярко-желтой
бечевкой. Под брезентом угадывались округлые формы.
- Ральф? - прозвучал
застенчивый голос. Он перевел взгляд влево и увидел Дорренса
Марстеллара - девяностолетнего старейшего представителя Сборища
Старых Кляч Гаррис-авеню - тот стоял как раз позади грузовичка
Толстяка. Выдубленными временем руками Дорренс скручивал и
раскручивал книжку, как бы проверяя переплет на крепость. Ральф
предположил, что это сборник стихов - единственное, что читал
Дорренс. А может, он и не читал вовсе; возможно, ему просто
нравилось держать книги в руках и рассматривать изящно сложенные
строки.
- Ральф, в чем дело? Что
происходит?
И снова вспышка молнии,
пурпурно-белое ворчание. Дорренс неуверенно взглянул вверх, как
бы желая там найти ответ на то, где он находится, кто он такой и
что именно он видит. Ральф вздохнул. - Дорренс... - начал было
Ральф, но тут Эд бросился на него, словно дикий зверь, ненадолго
утихомирившийся только для того, чтобы собраться с силами. Ральф
успел увернуться, толкнув Эда на искореженный капот "датсуна".
Его охватила паника и
неуверенность в том, как именно поступать дальше. Слишком многое
происходило одновременно. Ральф чувствовал, как под его хваткой
яростно гудят мышцы рук Эда, как будто тот умудрился проглотить
молнию, только что перерезавшую небо.
- Ральф? - окликнул его
Дорренс тем же тихим, но уже озабоченным голосом. - На твоем
месте я бы не стал больше прикасаться к нему. Я и так уже не
вижу твоих рук.
Отлично. Еще один
сумасшедший. Как раз то, что нужно. Ральф взглянул на свои
кисти, затем на старика:
- Что ты плетешь, Дорренс?
- Твои руки. Я их не вижу...
- Здесь не место для тебя, Дор, - почему бы тебе не убраться
отсюда? При этих словах старик немного приободрился.
- Да! - произнес он тоном
человека, которому только что открылась великая истина. - Именно
так мне и следует поступить. - Не успел он повернуться, как
снова раздались раскаты грома, старик поежился и прикрыл своей
книжкой голову. Ральф успел прочитать оттиснутое ярко-красными
буквами название: "Предпочтения щеголя", - Тебе следует сделать
то же самое, Ральф. Не стоит вмешиваться в дела Лонг-таймеров
<От англ. long - длинный, продолжительный и time - время.
Неологизм, используемый С.
Кингом в его своеобразной
философской концепции бытия. Далее встречаются shorttimer
(короткий, краткосрочный), all-timer (от англ. all весь, все) и
old-timer (от англ. old - старый).>. От этого можно только
пострадать.
- Что это ты... Не дав
Ральфу договорить, Дорренс развернулся и поковылял в направлении
площадки для пикников, седые волосы, напоминающие пушок
новорожденного, ерошило ветром - спутником надвигающейся грозы.
Итак, одна проблема решена,
но успокаиваться было рановато.
Дорренс временно отвлек
внимание Ральфа от Эда, и теперь парень снова злобно поглядывал
на Толстяка.
- Грязный ублюдок! -
выкрикнул он. - Имел я твою мать!
Толстяк насупился:
- Что-о?
Взгляд Эда снова метнулся к
Ральфу - кажется, теперь он узнал соседа. Спроси-ка, что у него
там под брезентом? - закричал Эд. - Оаставь этого убийцу
показать тебе это!
Ральф взглянул на Толстяка:
- И что же у вас там такое? - А тебе какое дело? - парировал
тот, стараясь придать голосу язвительность и агрессивность. Он
попытался поймать взгляд Эда Дипно и на всякий случай сделал два
робких шажка в сторону.
- Мне никакого, а вот ему
это нужно, - ответил Ральф, слегка поведя головой в сторону Эда.
- Просто помоги мне успокоить его, ладно?
- Ты его знаешь?
- Убийца! - снова крикнул Эд
и на этот раз так рванулся из рук Ральфа, что тому пришлось
отступить на шаг. Ко всему прочему происходило что-то еще.
Ральфу показалось, что пугающе пустой взгляд Эда становится
осмысленным. Теперь в его глазах было больше Эда, чем прежде...
Или, возможно, Ральф просто принимал желаемое за действительное.
-Убийца!
Убийца младенцев!
- Господи, бред собачий, -
пробормотал Толстяк, но, подойдя к кузову, развязал один из
узлов и отвернул угол брезента. В кузове стояло четыре
деревянных бочонка с надписью "ОТ СОРНЯКОВ". - Органическое
удобрение, пояснил Толстяк, переводя взгляд с Эда на Ральфа,
затем снова на Эда. Он дотронулся до козырька кепки с эмблемой
общества садоводов. - Целые дни напролет я вожусь с цветочными
клумбами в Джунипер-Хилл. Это психиатрическая лечебница на
окраине Дерри... Где тебе не мешало бы отдохнуть, дружок.
- Удобрение? - произнес Эд,
как бы спрашивая самого себя. Левой рукой он потер висок. -
Удобрение? - Он спрашивал так, будто речь шла о простом, но
вызывающем сомнение научном открытии.
- Удобрение, - подтвердил
Толстяк, поворачиваясь к Ральфу, и добавил:
- У этого парня с головой не
все в порядке. Вы согласны?
- Просто он сбит с толку, -
смущенно ответил Ральф, наклоняясь к кузову. Он постучал по
крышке бочонка, затем повернулся к Эду. - Бочонки с удобрением,
- сказал он. - Теперь ты доволен?
Ответа не последовало.
Медленно подняв вверх правую руку, Эд стал тереть второй висок.
Он был похож на страдающего невыносимой мигренью.
- Теперь ты доволен? - Ральф
мягко повторил свой вопрос.
Эд на мгновение прикрыл
глаза, а когда снова открыл их, Ральф заметил в них влажный
блеск, словно от подступивших слез. Эд осторожно облизнул языком
сначала один уголок рта, затем другой. Кончиком шелкового шарфа
он вытер лоб, при этом Ральфу стали видны вышитые по краю шарфа
китайские иероглифы.
- Мне кажется... Возможно...
- начал было Эд, но тут же замолчал.
Зрачки его снова
расширились, и взгляд приобрел то прежнее выражение, которое так
не понравилось Ральфу. - Дети! - резко выкрикнул он. -Ты слышишь
меня? Младенцы!
Ральф снова прижал его к
машине уже в третий или четвертый раз он сбился со счета.
- О чем ты говоришь, Эд? -
Внезапно в голове у Ральфа вспыхнуло: Что-то случилось с Натали?
Ты беспокоишься о Натали?
Хитроватая, коварная ухмылка
искривила губы Эда. Он посмотрел мимо Ральфа на Толстяка:
- Значит, удобрение? Что ж,
если это так, ты ведь не станешь возражать и откроешь один из
бочонков?
Толстяк беспокойно взглянул
на Ральфа.
- Парню нужен доктор, -
промямлил он.
- Не исключено. Но мне
показалось, что он успокаивается... Можешь ли ты открыть один из
бочонков? Возможно, от этого ему станет легче.
- Конечно, в чем проблема?
Назвался груздем - полезай в кузов. Еще один всплеск молнии, еще
один раскат грома - на этот раз будто прокатившийся по всему
небу, - и первая холодная капля дождя упала на потную шею
Ральфа. По левую руку от него Дорренс Марстеллар, стоя возле
площадки для пикников с книгой в руках, встревоженно смотрел на
всю троицу.
- Кажется, сейчас хлынет как
из ведра, - поежился Толстяк, - а я не могу допустить, чтобы все
это добро намокло, иначе начнется химическая реакция. Так что
смотрите быстрее. - Просунув руку между бочонками, он достал
ломик. - Должно быть, я такой же сумасшедший, как и он, раз
делаю это, - сообщил водитель Ральфу. - Я ехал домой, думая о
своем. А он сбил меня.
- Давай, действуй, - перебил
его Ральф. - Это займет не больше секунды.
- Да, - кисло протянул
Толстяк, поддевая плоским концом ломика крышку ближайшего
бочонка, - но воспоминаний хватит на всю оставшуюся жизнь.
Именно в этот момент снова прогрохотал гром, и Толстяк не
услышал того, что произнес Эд Дипно. Ральф, однако, услышал, и у
него свело желудок.
- Эти бочонки набиты
мертвыми младенцами, - поделился своим мнением Эд. - Вот
увидишь.
В голосе Эда было столько
убежденности, что пока Толстяк открывал крышку бочонка, Ральф
почти ожидал увидеть переплетенный клубок рук, ног и маленьких
безволосых головок. Вместо этого его взору предстала смесь
белого и коричневого порошка. Из бочонка пахнуло то ли торфом,
то ли химикатами.
- Ну что? Теперь ты
удовлетворен? - спросил Толстяк, снова обращаясь к Эду. - В
конце концов, я же не Рей Джуберт и не этот маньяк Дамер. Так
что скажешь?
На лице Эда появилось
виноватое выражение, а когда в очередной раз прогремел гром, он
весь как-то съежился. Наклонившись вперед, молодой человек
протянул руку к бочонку, затем вопросительно взглянул на
Толстяка.
Ральфу показалось, что тот
кивнул почти сочувственно:
- Конечно, потрогай, я не
возражаю. Но если пойдет дождь, когда ты будешь держать это в
руке, запляшешь не хуже Джона Траволты <Известный голливудский
киноактер и танцор.>. Оно сильно жжет.
Эд запустил руку в бочонок,
зачерпнул немного смеси и просеял ее сквозь пальцы. Он
ошеломленно посмотрел на Ральфа (была в его взгляде и доля
замешательства), а затем погрузил руку по самый локоть.
- Эй, - испуганно закричал
Толстяк. - Это же не коробка с крекерами! На мгновение хитрая
ухмылка снова появилась на лице Эда - она, казалось, говорила:
"Я знаю трюк и получше этого". - а затем ее опять сменила
растерянность, когда он не обнаружил ничего, кроме удобрения.
Эд вытащил руку из бочонка -
испачканную, пахнущую химической смесью. Еще одна молния
сверкнула над взлетным полем, за ней последовал оглушительный
раскат грома.
- Сотри это, пока не пошел
дождь, - посоветовал Толстяк.
Через опущенное стекло
своего "форда" он достал пакет салфеток, вынул пару и передал
Эду - тот, словно во сне, стал стирать смесь с рук. А Толстяк в
это время закрыл крышку, вставив ее на место одним ударом
огромного кулачища, и бросил быстрый взгляд на темнеющее небо"
Когда Эд коснулся рукава его белой рубашки, мужчина напрягся,
беспокойно взглянув на парня.
- Кажется, я должен
извиниться, - произнес Эд, и впервые тон его голоса показался
Ральфу абсолютно чистым и разумным.
- Ну ты и весельчак, -
облегченно хохотнул Толстяк, опуская покрытый полиэтиленовой
пленкой брезент и завязывая узлы серией быстрых, умелых жестов.
Наблюдая за ним, Ральф подумал о том, каким же хитрым воришкой
оказалось время. Когда-то и он мог с такой же легкостью и
проворством вязать узлы. Он и сейчас мог проделать подобное,
однако теперь ему понадобилось бы минуты две и, возможно, три
его самых любимых ругательства.
Толстяк похлопал по
брезенту, а затем повернулся, скрестив руки на своей необъятной
груди.
- Вы видели столкновение? -
обратился он к Ральфу.
- Нет, - моментально
отреагировал тот. Ральф не имел ни малейшего представления,
почему лжет, но решение пришло мгновенно. - Я наблюдал, как
приземляется "Юнайтед".
К его превеликому удивлению,
яркие пятна на щеках Толстяка проступили еще резче. "Ты тоже
наблюдал за ним! - внезапно подумал Ральф. - И не только за
посадкой, иначе ты не стал бы так отчаянно краснеть... Ты
смотрел и на то, как самолет выруливает к терминалу".
За этой мыслью последовало
полнейшее откровение. Толстяк считал, что он сам виноват в
столкновении, и опасался, что полицейские, которые прибудут на
место аварии, станут придерживаться той же точки зрения. Он
наблюдал за самолетом и не заметил машины Эда, стремительно
выехавшей из ворот на дорогу.
- Послушай, я действительно
сожалею, - искренне произнес Эд; вид у него был не просто
виноватый - парень являл собой сплошное уныние.
Ральф внезапно поймал себя
на мысли о том, в какой степени он доверяет своим глазам и
действительно ли понимает хоть немного из того, (Эй, эй, Сьюзен
Дэй) что произошло здесь... И кем, в конце концов, была Сьюзен
Дэй?
- Я ударился головой о руль,
- говорил в это время Эд, - и мне кажется... Понимаешь, у меня
что-то заклинило.
- Думаю, так оно и было. -
Почесав затылок, Толстяк посмотрел на низкое темное небо, затем
снова на Эда. - Хочу кое-что предложить тебе, приятель.
- Да? Что именно?
- Давай просто обменяемся
именами и номерами телефонов, вместо того чтобы ввязываться во
все это дерьмо со страховками. А затем разъедемся каждый в свою
сторону.
Эд неуверенно взглянул на
Ральфа, пожавшего плечами, а затем снова на мужчину в кепке.
- Если в дело вмешается
полиция, - продолжал Толстяк, - у меня возникнет множество
проблем. Во-первых, они сразу выяснят, что прошлой зимой я тоже
оказался участником столкновения и теперь езжу по временным
правам. Поэтому они постараются насолить мне. Понимаешь, о чем я
говорю? - Конечно, - ответил Эд. - Но в этом столкновении
виноват только я.
Видишь ли, я ехал слишком
быстро...
- Возможно, столкновение еще
не самое главное, - перебил его Толстяк, недоверчиво оглядываясь
на приближающийся грузовик, потом снова взглянул на Эда и
заговорил более настойчиво: - Из машины вытекло немного бензина,
но я уверен, что ты сможешь доехать домой... Если ты житель
этого городка. Ты ведь живешь здесь?
- Да, - ответил Эд.
- А я оплачу ремонт,
полсотни баксов, идет?
Новое откровение посетило
Ральфа; существовала одна- единственная причина, объясняющая
внезапный поворот в поведении незнакомца от грубости к
заискиванию. Автокатастрофа прошлой зимой? Возможно. Но Ральф
никогда не слышал о такой вещи, как временные права, и считал,
что это почти наверняка вранье. Старина Садовник разъезжал без
прав. Ситуацию же усложняло следующее: Эд говорил правду -
столкновение было полностью на его совести.
- Если же мы разъедемся
подобру-поздорову, - продолжал Толстяк, - мне не придется снова
объясняться с полицией, а тебе растолковывать, почему ты
выскочил из своей машины и накинулся на меня, как разъяренный
зверь, утверждая, что мой грузовичок набит мертвыми младенцами.
- Неужели я действительно
говорил такое? - ошеломленно спросил Эд.
- Конечно, - мрачно
подтвердил Толстяк.
Слегка картавя, голос с
французским акцентом произнес:
- Все в порядке, ребята?
Никто не пострадал?.. Эй, Ральф! Это ты?
За рулем подъехавшего
грузовика с надписью "ХИМЧИСТКА ДЕРРИ" сидел один из братьев
Вашон, проживавших в Олд-Кейп. Скорее всего, Триггер, самый
младший.
- Это я, - ответил Ральф и,
не отдавая себе отчета в происходящем - все его действия сейчас
подчинялись инстинкту, - подошел к Триггеру, обнял за плечи и
повел парня в направлении его машины.
- С ними все в порядке?
- Да, да, - ответил Ральф.
Оглянувшись назад, он посмотрел на Эда и Толстяка, склонившихся
над кузовом "форда". - Немного помяли машины. Они сами во всем
разберутся.
- Хорошо, хорошо, -
благодушно согласился Триггер Вашон. - А как твоя милая женушка,
Ральф?
Ральф вздрогнул.
- Господи! - воскликнул он и
взглянул на часы, надеясь, что сейчас не больше пяти двадцати -
пяти тридцати. Однако было уже без десяти шесть. На двадцать
минут позже того времени, когда он должен принести Кэролайн
чашку бульона с половиной сэндвича. Она, конечно же, волнуется.
А вспышки молнии и аккомпанемент грома, разносящийся по пустому
дому, испугают ее еще больше. И уж если дождь действительно
пойдет, она не сможет закрыть окна; у нее не хватало сил даже
поднять руку.
- Ральф? - окликнул его
Триггер. - Что-нибудь случилось?
- Да так, ничего, - ответил
старик. - Просто я загулялся и совсем потерял счет времени. А
затем произошло это столкновение, и... Ты можешь подвезти меня
домой, Триг? Я заплачу тебе.
- Не надо мне никакой платы,
- возразил Триггер. - Нам по пути.
Садись, Ральф. Ты думаешь, с
этими парнями все будет нормально? Они тут ничего такого не
натворят?
- Нет, - ответил Ральф. -
Мне так не кажется. Подожди секунду.
- Конечно.
Ральф подошел к Эду.
- Вы договорились?
- Да, - ответил Эд. - Мы
уладим все частным образом. Почему бы и нет?
В конечном счете все
сводится к кучке разбитого стекла.
Теперь Эд говорил в своей
обычной манере, и здоровяк в белой рубашке внимал ему почти с
уважением. Ральфа все еще не покинули недоумение и тревога по
поводу всего, что произошло здесь, но он решил позволить
событиям идти своим чередом. Ему очень нравился Эд Дипно, но в
этот июль его заботило совсем иное; его волновала Кэролайн и то
странное существо, которое начало стучать в стенах его спальни -
и внутри нее глубокой ночью.
- Отлично, - сказал он Эду.
- Тогда я поеду домой. Мне нужно приготовить ужин для Кэролайн,
я и так запоздал.
Он уже повернулся,
намереваясь уйти, но тут Толстяк остановил его, протягивая руку.
- Джон Тэнди, - представился
он.
- Ральф Робертс. Рад
познакомиться.
Тэнди улыбнулся:
- Сомневаюсь, что при
подобных обстоятельствах... Но я действительно рад, что вы
вовремя оказались поблизости. В какой-то момент мне показалось,
что мы поубиваем друг друга.
"Как и мне", - подумал, но
не сказал Ральф. Он посмотрел на Эда, его встревоженный взгляд
задержался на непривычной футболке, прилипшей к тощей груди, и
на белом шелковом шарфе с красными китайскими иероглифами.
Ему не понравилось выражение
глаз Эда, когда их взгляды встретились; возможно, Эд еще не
полностью пришел в себя.
- Ты уверен, что с тобой все
в порядке? - поинтересовался Ральф.
Ему хотелось уйти, оказаться
рядом с Кэролайн, но неясное чувство удерживало его - ощущение
того, что ситуация далеко не такая, какой кажется.
- Все нормально, - быстро
ответил Эд, одаривая Ральфа широкой улыбкой, не затронувшей,
однако, его темно-зеленых глаз, взгляд которых внимательно
изучал Ральфа, словно спрашивая, многое ли тот увидел... И что
он (Эй, эй, Сьюзен Дэй) будет помнить впоследствии.
3
Внутри грузовика Триггера
Вашона пахло чистым, свежевыглаженным бельем: аромат, который
почему-то всегда ассоциировался в сознании Ральфа с запахом
только что испеченного хлеба. В машине не было сиденья для
пассажира, поэтому Ральф ехал стоя, ухватившись одной рукой за
ручку дверцы, а другой держась за корзину с бельем.
- Послушай, все-таки там
произошло что-то странное, - произнес Триггер, поглядывая в
зеркало заднего обзора.
- Да я и половины не видел,
- пожал плечами Ральф.
- Одного из них я знаю.
Дипно. У него хорошенькая жена. Мне он всегда казался приятным
человеком.
- Сегодня он сам на себя не
похож, - покачал головой Ральф.
- Ему что, оса под хвост
попала?
- Целый рой.
Триггер засмеялся, хлопая
ладонью по вытертому черному пластику руля. Целый рой! Отлично
сказано! Надо запомнить! - Триггер вытер слезящиеся от смеха
глаза носовым платком размером со скатерть. - Мне показалось,
что этот мистер Дипно выехал из служебных ворот.
- Так оно и было.
- Для этого нужен пропуск, -
заметил Триггер. - Как ты думаешь, откуда у него пропуск?
Ральф, нахмурившись,
поразмышлял, затем покачал головой:
- Не знаю. Мне и в голову
это не пришло. Надо будет спросить у него, когда увидимся.
- Обязательно, - кивнул
головой Триггер. - И поинтересуйся, как там поживают его осы. -
Это вызвало у него новый взрыв смеха, что, в свою очередь,
повлекло за собой появление гигантского платка.
Когда они въехали на
Гаррис-авеню, гроза наконец-то разразилась.
Града не было, но дождь
превратился в летний ливень такой силы, что Триггеру пришлось
снизить скорость до черепашьего шага.
- Ух ты! - уважительно
воскликнул он. - Похоже на ливень 1985 года, когда улицы
половины города превратились в каналы. Помнишь, Ральф?
- Да, - ответил Ральф. -
Надеюсь, подобное не повторится.
- Не должно, - согласился
Триггер, с улыбкой вглядываясь в дорогу через залитое дождем
стекло. - Они отремонтировали дренажную систему.
Красота!
От холодного дождя и тепла в
кабине нижняя часть лобового стекла запотела. Машинально Ральф
нарисовал пальцем на запотевшем стекле следующее:
<изображение двух
иероглифов> - Что это? - поинтересовался Триггер.
- Я и сам точно не знаю.
Похоже на китайские иероглифы, да?
Почти такие же вышиты на
шарфе Эда Дипно.
- Они мне что-то напоминают,
- снова взглянув на рисунок, произнес Триггер. Затем хмыкнул,
щелкнув пальцами. - Послушай-ка: по-китайски я могу сказать
только одно: му-чу-чан-пэн!
Ральф улыбнулся, но вряд ли
ему хотелось смеяться. И причиной тому была Кэролайн.
Происшедшее отвлекло его, но теперь он уже не мог не думать о
жене - его воображение рисовало распахнувшиеся окна,
развевающиеся шторы, похожие на руки призраков, дождевые лужи в
комнатах.
- Ты по-прежнему живешь в
двухэтажном доме напротив "Красного яблока"?
- Да.
Триггер подъехал к тротуару,
из-под колес грузовика вырвались два огромных веера воды. Дождь
лил как из ведра. В небе вспыхивали молнии, громыхал гром.
- Не переждать ли тебе
немножко здесь со мной? - предложил Триггер. Думаю, минуты через
две ливень кончится.
- Да нет, не стоит. - Вряд
ли Ральфа можно было удержать в машине хоть на секунду дольше,
даже наручниками. - Спасибо, Триг!
- Вот это льет! Возьми хоть
кусок пленки - прикроешь им голову!
- Да нет, не стоит, спасибо.
Я просто... Ральф не смог закончить фразу, его состояние было
близко к панике. Он открыл дверцу грузовика и выпрыгнул, по
щиколотки погружаясь в холодную воду. Не оглядываясь, Ральф
помахал на прощание Триггеру и поспешил к дому, который он и
Кэролайн делили с Биллом Мак-Говерном, на ходу нащупывая в
кармане ключи от входной двери. Добежав до крыльца, он понял,
что ключи ему не нужны - дверь оказалась распахнутой. Билл,
проживавший на первом этаже, часто забывал запереть ее, и, решил
Ральф, лучше уж считать, что это Билл оставил дверь открытой,
чем представить, как Кэролайн вышла на улицу в поисках его и
попала под дождь. О возможности подобного страшно было даже
подумать.
Ральф поспешил в сумрачный
коридор первого этажа, зажмурившись от оглушительного раската
грома, и кинулся к лестнице. Там он мгновение помедлил,
ухватившись рукой за перила и слушая, как вода стекает с его
промокших брюк и рубашки на деревянный пол. Затем стал
подниматься ему хотелось взбежать наверх, но силы его были
истощены долгой ходьбой. Сердце бешено колотилось в груди,
промокшие туфли висели на ногах пудовыми гирями, и почему-то
перед глазами встала картина того, как Эд Дипно вертел головой,
выйдя из своего "датсуна", - напряженные, яростные рывки,
делавшие парня похожим на задиристого петуха перед боем.
Как всегда громко скрипнула
третья ступенька, и сразу же наверху раздались торопливые шаги.
Но они не вызвали облегчения, потому что не принадлежали
Кэролайн, он сразу понял это, а когда Билл Мак-Говерн с бледным,
озабоченным лицом и в своей неизменной панаме склонился над
перилами, Ральф даже не удивился. Разве не чувствовал он всю
обратную дорогу, что что-то случилось? Чувствовал. Но в данных
обстоятельствах вряд ли это можно было назвать предчувствием. Он
пришел к открытию, что, когда события достигают определенной
степени напряженности, их уже невозможно ни исправить, ни
изменить. Ральфу казалось, что в той или иной степени он всегда
знал об этом. Единственное, о чем он никогда не догадывался, то,
насколько длинна может быть эта черная полоса.
- Ральф! - крикнул Билл. -
Слава Богу! У Кэролайн... Думаю, что-то вроде апоплексического
удара. Я только что вызвал "скорую помощь".
Ральф понял, что в конце
концов он может пробежать оставшиеся ступени лестницы.
4
Кэролайн лежала в дверном
проеме кухни, разметавшиеся волосы прикрывали лицо. Ральф
подумал, что в этом есть что-то особенно ужасное; она выглядела
так неряшливо, а уж неряшливой Кэролайн никогда не хотела быть.
Опустившись на колени, Ральф убрал волосы с ее лба и глаз. Кожа
Кэролайн под его пальцами была столь же холодной, как и его
промокшие туфли.
- Я хотел перенести ее на
диван, но для меня она очень тяжелая, пояснил Билл, нервно
теребя смятую панаму. - Моя спина, ты же знаешь...
- Я знаю, Билл, все
нормально, - успокоил его Ральф.
Просунув руку под спину
Кэролайн, он поднял жену. Ему она вовсе не казалась тяжелой,
наоборот - легкой, почти такой же легкой, как созревший
одуванчик, готовый в любой момент отдать свое семя ветру.
- Хорошо, что ты оказался
рядом.
- Я как раз собирался
уходить, - рассказывал Билл, идя вслед за Ральфом в гостиную и
по-прежнему теребя панаму. Это заставило Ральфа вспомнить о
старике Дорренсе Марстелларе с его книжкой стихов. "На твоем
месте я не стал бы больше прикасаться к нему, Ральф, - сказал
старик Дорренс. - Я и так уже не вижу твоих рук".
- Я выходил, когда услышал
грохот... Должно быть, это она упала... Билл оглядел темную от
грозы гостиную, лицо его было одновременно безумным и каким-то
алчным, глаза, казалось, искали то, чего здесь не было. Затем
его взгляд прояснился. - Дверь? - воскликнул он. - Клянусь, она
до сих пор открыта. Дождь проникнет внутрь! Я сейчас вернусь,
Ральф.
Он поспешил к выходу. Ральф
вряд ли заметил это; день приобрел сюрреалистические аспекты
ночного кошмара. Постукивание усилилось. Он слышал этот звук
отовсюду, даже гром не мог заглушить его.
Уложив Кэролайн на диван,
Ральф склонился над ней. Дыхание жены было быстрым,
поверхностным, а запах изо рта - отвратительным. Однако Ральф не
отодвинулся.
- Держись, милая, -
попытался ободрить он ее, беря за руку - та была почти такой же
холодной, как и ее лоб, - и нежно поцеловал. -Просто держись.
Все хорошо, хорошо.
Но хорошо не было.
Постукивание означало, что ничего не было хорошо.
И стучало не в стенах - да
никогда там ничего не стучало, - это стучало в его жене. В
Кэролайн. Это было в его любимой женщине; она ускользала от
него, и что он будет делать без нее?
- Держись, - повторил Ральф.
- Ты слышишь меня? - Он снова поцеловал ее руку, затем прижал к
своей щеке, а когда услышал завывание сирены приближающейся
"скорой помощи", заплакал.
5
Кэролайн очнулась в машине,
на бешеной скорости мчащейся по Дерри (снова выглянуло солнце,
от асфальта шел пар), и начала нести такой бред, что Ральф
подумал было, что его жена потеряла рассудок. Затем, когда речь
Кэролайн стала приобретать осмысленность, с ней случился второй
припадок, и Ральфу вместе с одним из врачей пришлось держать ее.
Поговорить с Ральфом в
комнату ожидания на третьем этаже пришел не доктор Литчфилд, а
доктор Джамаль, невропатолог. Тихим, успокаивающим голосом он
сообщил, что состояние Кэролайн стабилизировалось, но ее оставят
в клинике на ночь, а утром ее можно будет увезти домой. К тому
же необходимо купить некоторые медикаменты - таблетки, правда,
дорогие, но очень эффективные.
- Не следует терять надежды,
мистер Робертс, - попытался успокоить Ральфа доктор Джамаль.
- Конечно, - согласился тот.
- А подобные приступы будут повторяться, доктор Джамаль?
Врач улыбнулся. Спокойствие
его тона усиливал мягкий индийский акцент.
И хотя доктор Джамаль не
сказал прямо, что Кэролайн умирает, он так близко подошел к
истине, как не осмелился сделать это ни один другой человек в
течение всего томительного года, когда Кэролайн боролась за свою
жизнь.
Новое лекарство, сказал
доктор Джамаль, возможно, предотвратит повторные приступы, но
болезнь достигла такой стадии, когда любые предсказания могут
оказаться ошибочными. К сожалению, несмотря на все принятые
медиками меры, опухоль продолжает увеличиваться.
- Могут возникнуть проблемы
с координацией движений, - стараясь говорить как можно
спокойнее, закончил доктор Джамаль. - К тому же я заметил
некоторое ухудшение зрения.
- Могу ли я провести ночь
возле нее? - спросил Ральф. - Кэролайн будет спать лучше, зная,
что я рядом. - Помолчав, он добавил: - Как и я.
- Конечно! - доктор Джамаль
повеселел. - Отличная идея!
- Да, - угрюмо согласился
Ральф. - Я тоже так считаю.
6
Итак, он сидел рядом со
спящей женой, прислушиваясь к постукиванию, и думал: "Очень
скоро - может быть, осенью или зимой я снова окажусь с ней в
этой комнате". Мысль казалась пророческой. Склонившись, Ральф
положил голову на простыню, прикрывавшую грудь жены, Он не хотел
больше плакать, но не смог сдержать слез. Постукивание. Такое
громкое и непрестанное.
"Хотелось бы мне схватиться
с тем Стражем, что производит этот звук, подумал он. - Я
разорвал бы его в клочья. Бог мне свидетель", После полуночи
Ральф задремал в кресле, а когда проснулся, воздух стал
прохладнее, чем во все предшествующие недели, и бодрствующая
Кэролайн смотрела на него ясными глазами. Она казалась вполне
здоровой. Ральф отвез ее домой и старался делать все, чтобы
последние месяцы она прожила как можно комфортнее. Прошло много
времени, прежде чем он снова вспомнил об Эде Дипно.
Пока лето переходило в
осень, а осень в последнюю зиму Кэролайн, мысли Ральфа были
заняты Стражем Смерти, который, казалось, стучал все громче и
громче, хотя и медленнее.
Но со сном у него никаких
проблем не возникало. Это пришло позже.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ЛЫСОГОЛОВЫЕ ДОКТОРА-КОРОТЫШКИ
Между теми, кто может спать,
и теми, кто не может, пролегает целая бездна.
Это одно из самых огромных
разделений человеческой расы.
Айрис Мердок
"Монахини и солдаты"
Глава первая
1
Спустя месяц после смерти
жены Ральф Робертс впервые в жизни стал страдать бессонницей.
Поначалу проблема казалась
не слишком серьезной, однако положение постоянно ухудшалось.
Спустя полгода после первого нарушения в его прежде ничем не
примечательном цикле сна и бодрствования Ральф достиг такой
степени страданий, которую он с трудом переносил и не пожелал бы
даже злейшему врагу. К исходу лета 1993 года он уже стал
задумываться над тем, на что станет похожа его жизнь, если ему
придется провести остаток дней своих на грешной земле в
состоянии постоянного бодрствования. "Конечно, до этого не
дойдет, - убеждал он себя, - никогда".
Но так ли это на самом деле?
Он не знал, в этом-то и крылась загадка, а книги, которые ему
посоветовал отыскать Майк Хэнлон в публичной библиотеке Дерри,
тоже не смогли помочь. Ральф прочитал несколько трудов о
нарушении.
Сна, но все они содержали
противоречивые сведения. В одной книге говорилось о бессоннице
как об одном из самых распространенных в медицине синдромов, в
другой она рассматривалась как болезнь, симптом невроза, а в
третьей вообще упоминалось о бессоннице как о мифе, выдумке.
Проблема, однако, была намного глубже. Насколько Ральф мог
судить по этим книгам, никто, казалось, не знал наверняка, что
такое на самом деле сон, каков механизм его действия.
Ральф понимал, что ему пора
прекратить разыгрывать из себя исследователя-любителя и
обратиться к врачу, но сделать это оказалось на удивление
трудно. Он до сих пор таил в сердце обиду на доктора Литчфилда.
Не кто иной, как доктор
Литчфилд, первоначально диагностировал опухоль мозга у Кэролайн
как головные боли, связанные со скачками давления (только Ральфу
почему-то казалось, что Литчфилд, закоренелый холостяк, в
глубине души считал, что Кэролайн страдает не от чего иного, как
от чрезмерной болтливости), и именно Литчфилд старался как можно
реже попадаться ему на глаза, когда диагноз болезни Кэролайн был
точно установлен. Ральфа не покидала уверенность, что если бы он
спросил доктора, почему тот избегает его, Литчфилд ответил бы,
что он просто передал этот случай Джамалю, специалисту... Все
честно и прямо. Да. Но вот только Ральф постарался заглянуть в
глаза Литчфилду, случайно встретив доктора в промежутке между
первым приступом Кэролайн в июле прошлого года и ее смертью в
марте, и то, что он в них увидел, показалось ему смесью тревоги
и вины. Это был взгляд человека, изо всех сил пытающегося
забыть, что он совершил ужасную ошибку.
Единственной причиной, по
которой Ральф мог смотреть на доктора Литчфилда и не желать
разорвать его в клочья, было данное доктором Джамалем
объяснение, что даже самая ранняя правильная диагностика, скорее
всего, ничего не изменила бы; к тому времени, когда у Кэролайн
появились головные боли, опухоль уже достаточно развилась и, вне
всякого сомнения, метастазы распространились и на другие отделы
мозга.
Когда в конце апреля доктор
Джамаль переехал в Южный Коннектикут, Ральф стал скучать по
нему. Именно с Джамалем он мог бы поговорить о своей бессоннице,
ему казалось, что тот выслушал бы его так, как доктор Литчфилд
не захотел бы... Или не смог. К концу лета Ральф прочитал о
бессоннице достаточно, чтобы знать, что тот ее вид, от которого
он страдал, если и не исключительно редкое, но все же менее
обычное явление, чем просто поверхностный сон. Люди, не
подверженные инсомнии - бессоннице, - обычно уже через семь
двадцать минут после того, как ложатся в постель, входят в
первую стадию так называемую фазу медленного сна. Тем же, кто
засыпает с трудом, иногда требуется часа три, чтобы погрузиться
в сон, в то время как нормально спящие проваливаются в третью
стадию - фазу быстрого сна, или дельта-сна, минут через сорок
пять, страдающим же поверхностным сном иногда требуется еще час
или даже два, чтобы догнать их... А частенько им так и не
удается достигнуть этой стадии. Просыпаются они неотдохнувшими,
иногда со смутными воспоминаниями о неприятных, запутанных
сновидениях, чаще всего с ошибочным представлением, что вообще
не сомкнули глаз.
Сразу после смерти Кэролайн
Ральф стал страдать от слишком ранних пробуждений. Ежевечерне он
продолжая отправляться в постель тотчас после одиннадцатичасовой
программы новостей и по-прежнему засыпал почти моментально, но
вместо того, чтобы просыпаться ровно в шесть пятьдесят пять
утра, за пять минут до звонка электронного будильника, он
просыпался в шесть. Поначалу он считал это результатом своего
существования со слегка гипертрофированной предстательной
железой и семидесятилетними почками, но при пробуждении это ему
не очень мешало, а вот заснуть после опорожнения мочевого пузыря
он уже не мог. Лежа в кровати, которую он делил с Кэролайн
многие годы, Ральф ожидал семи часов, чтобы встать. Постепенно
он прекратил все попытки заснуть снова; лежа со сплетенными на
груди пальцами, Ральф смотрел в сумрачный потолок, ощущая свои
глаза огромными, как круглые дверные ручки. Временами он думал о
докторе Джамале, воплощающем в Коннектикуте свой вариант
американской мечты, и о его мягком, успокаивающем индийском
акценте. Иногда он вспоминал места, в которых они с Кэролайн
бывали много лет назад; чаще всего в памяти всплывал жаркий
денек на пляже Бар-Харбора, когда они, оба в купальных костюмах,
сидя за столиком под ярким тентом, потягивали пиво из бутылок с
длинным горлышком, лакомились жареными моллюсками и любовались
скользящими по темно-синему океану парусниками. Когда это было?
В 1964-м? Или в 1967-м? Какая разница?.. Изменения в режиме сна
тоже не имели бы никакого значения, закончись все только этим;
Ральф приспособился бы к переменам не только с легкостью, но
даже с благодарностью. Все книги, которые он прочитал в то лето,
казалось, подтверждали народную мудрость: с возрастом люди спят
меньше.
Если потеря одного часа сна
была той единственной ценой, которую ему необходимо уплатить за
сомнительное удовольствие быть семидесятилетним, он заплатил бы
с радостью и считал бы себя абсолютно здоровым.
Но этим дело не кончилось. В
первую неделю мая Ральф проснулся от птичьего пения в 5.15. Он
пытался затыкать на ночь уши ватой, сомневаясь, однако, что это
поможет. Будил его вовсе не щебет вернувшихся с зимовки птиц и
не грохот случайного грузовика, несущегося по Гаррис-авеню.
Ральф всегда относился к той категории людей, которых и пушками
не разбудишь, и вряд ли что-то изменилось в его натуре.
Изменилось что-то в его голове. Там появился таймер, который с
каждым даем включался немного раньше, и Ральф не имел ни
малейшего представления, как положить конец этому.
К началу июля Ральф
выпрыгивал из сна внезапно, как чертик из табакерки, самое
позднее в 4.30 - 4.45, а в середине июля - не такого знойного,
как в 1992 году, но все же достаточно жаркого - он просыпался
уже раньше четырех утра. Именно этими душными длинными ночами,
проведенными в постели, в которой они с Кэролайн занимались
любовью во многие жаркие ночи (и в холодные тоже), Ральф начал
понимать, в какой ад превратится его жизнь, если он полностью
потеряет сон. Днем он еще мог подшучивать над подобной идеей,
однако Ральф все яснее открывал для себя гнетущую правду о
темной ночи души Скотта Фитцджеральда, и выигрышным призом стало
следующее: 4.15 утра, так что все было еще впереди... Все что
угодно.
Днем он еще мог убеждать
себя, что у него просто идет перестройка циклов сна и
бодрствования, что его организм оптимальным образом реагирует на
огромные перемены, происшедшие в его жизни, - в первую очередь
это выход на пенсию и утрата жены. Иногда, размышляя над своей
новой жизнью, он употреблял слово одиночество, отвергая иное
пугающее слово, пряча его в глубины подсознания всякий раз,
когда лишь намек на него появлялся в мыслях. Он соглашался на
одиночество. Депрессия же казалась ему явно неподходящим
определением.
"Возможно, тебе необходимы
физические нагрузки, - размышлял внутренний голос. - Займись
ходьбой, как прошлым летом. В конце концов, ты же ведешь сидячий
образ жизни встаешь, съедаешь тост, читаешь книгу, смотришь
телевизор, вместо ленча проглатываешь сэндвич в "Красном
яблоке", лениво возишься в саду, время от времени ходишь в
библиотеку или беседуешь с Элен, когда та выходит о ребенком на
прогулку, ужинаешь и либо располагаешься на террасе, либо
изредка навещаешь Мак-Говерна или Луизу Чесс. А что потом? Снова
читаешь и смотришь телевизор, принимаешь душ и ложишься спать.
Сидячий образ жизни.
Скучный.
Неудивительно, что ты так
рано просыпаешься".
Какая чепуха! Жизнь его
только казалась неактивной, на самом деле все было не так. И сад
служил тому отличным примером. То, что он делал там, конечно, не
заслуживало специального приза, однако было крайне далеко от
"ленивого копания". Чаще всего он полол, пока пот не выступал на
его рубашке темными пятнами, напоминающими раскидистые деревья,
нередко Ральфа охватывала дрожь от переутомления, когда он
наконец-то позволял себе уйти в дом. Скорее всего, это "ленивое
копание" можно было охарактеризовать как "наказание", но
наказание за что? За пробуждения до рассвета?
Ральф не знал, да и не хотел
знать. Работа в саду заполняла большую часть дня, она уводила
его от мыслей, казавшихся неприятными, и этого было вполне
достаточно, чтобы оправдать утомление ноющих мышц и мелькание
черных точек перед глазами. Ральф стал отдавать саду все силы
сразу после Четвертого июля - в Восточном Мэне уже поспевали
ранние фрукты, и продолжал работать весь август, когда поздние
сорта изнывали от засухи... - Тебе следует бросить все это, -
сказал ему однажды Билл Мак-Говерн, когда они коротали вечер на
веранде, потягивая лимонад. Стояла середина августа, Ральф
просыпался уже около половины четвертого утра. -Чрезмерная
физическая нагрузка подрывает твое здоровье. Пуще того - ты стал
походить на сумасшедшего.
- Возможно, я и есть
сумасшедший, - резко оборвал Ральф, и либо сам тон, либо его
взгляд были настолько убедительны, что Билл поспешил сменить
тему разговора.
2
Ральф снова начал ходить -
ничего похожего на марафоны 1992 года, но все же он проходил
мили две в день, если не было дождя. Его обычный маршрут
пролегал к публичной библиотеке Дерри, затем к "Бэк пейджс"
книжной лавчонке, торгующей подержанными изданиями, а оттуда к
газетному киоску на углу Мейни Уитчхэм-стрит.
Рядом с "Бэк пейджс"
находился небольшой магазин "Сэконд хэнд", предлагающий старую
одежду. Однажды августовским днем, когда Ральф шагал мимо, в
витрине среди старых приглашений на дешевые ужины и церковные
собрания он увидел свежий лист, наполовину скрывший предвыборный
плакат Патрика Бьюкенена <Сенатор от штата Мэн.>.
С двух фотографий,
помещенных над текстом, смотрела привлекательная блондинка лет
сорока, но мрачность фотографий - неулыбчивое лицо в фас слева и
хмурый профиль справа на скучном белом фоне - заставила Pальфа
остановиться. Так обычно снимали преступников, расклеивая их
фото в общественных местах и показывая в телепрограмме
полицейской хроники... Так что вряд ли это было простым
совпадением. Итак, фотографии женщины заставили Ральфа
остановиться, но от прочитанного он просто остолбенел.
"РАЗЫСКИВАЕТСЯ ЗА УБИЙСТВО
СЬЮЗЕН ЭДВИНА ДЭЙ"
- было напечатано огромными
черными буквами. А ниже, словно вспышка молнии, горели четыре
красных ,слова:
"ПРОЧЬ ИЗ НАШЕГО ГОРОДА! "
Самая нижняя строка была
набрана мелким шрифтом. Со дня смерти Кэролайн зрение у Ральфа
сильно ослабело - как говорится, унеслось к чертям в лукошке,
лишь остались рожки-ножки, - и он, подавшись вперед, едва не
касаясь лбом грязного стекла витрины "Сэконд хэнд", наконец-то
смог разобрать следующее:
"Оплачено Комитетом "Друзья
жизни" штата Мэн".
Где-то в глубине его мозга
зашептал голосок: "Эй, эй, Сьюзен Дэй! Сколько ты убила детей?"
Сьюзен Дэй, вспомнил Ральф,
была политической активисткой то ли из Нью-Йорка, то ли из
Вашингтона, доводившей своим красноречием таксистов,
парикмахеров и шляпных дел мастеров до неистовства. Он не мог
точно сказать, почему в голову пришла именно эта рифмованная
строчка; она смутно ассоциировалась с каким-то неясным
воспоминанием. Возможно, в старом, измученном мозгу всплыла
строка из песен протеста конца шестидесятых времени вьетнамской
войны: "Эй, эй, Эл Би Джей! Сколько ты убил детей?"
"Нет, не то, - подумал он. -
Близко, но не горячо.
Это..."
За мгновение до того, как
мозг Ральфа после мучительных усилий смог выдать имя и облик Эда
Дипно, рядом раздался голос:
- Ральф, дружище, рад
приветствовать тебя! Входи же! Оторванный от своих мыслей, Ральф
повернулся на голос, удивленный и одновременно шокированный тем,
что чуть не заснул на ходу. "Господи, - подумал он. Невозможно
понять всю значимость сна, пока не утратишь его. Тогда осе
начинает плыть перед глазами, а суть происходящего как бы
размывается".
С Ральфом заговорил
Гамильтон Дейвенпорт, владелец книжной лавчонки.
Он как раз выставлял книги в
ярких обложках на уличный стенд. Попыхивая зажатой в зубах
старом трубкой, всегда напоминавшей Ральфу дымовую пароходную
трубу, Гамильтон выпускал в знойный прозрачный воздух легкие
струйки дыма. Уинстон Смит - старый серый вальяжный кот -
устроился в дверном проеме, уютно прикрыв лапы пушистым хвостом.
Кот взирал на Ральфа с желтоглазым безразличием, как бы говоря:
"Думаешь, тебе все известно о старости, дружок? Могу поклясться,
ничего-то ты об этом не знаешь".
- Эй, Ральф, - удивленно
произнес Дейвенпорт, - я окликаю тебя уже третий раз.
- Да вот, витаю в облаках. -
Обогнув книжный стенд, Ральф подошел к дверному косяку (Уинстон
Смит с королевским безразличием возлежал на прежнем месте) и
взял две газеты, которые покупал ежедневно: "Бостон глоуб" и
"Ю-Эс-Эй тудэй". "Дерри ньюс" ему доставляли прямо на дом.
Ральф, с удовольствием читая все три издания, не мог сказать,
какому из них отдает предпочтение. - Я не... Он внезапно
замолчал, потому что перед его внутренним взором вдруг предстало
лицо Эда Дипно. Да, эту ужасную песенку он услышал из уст Эда
возле аэропорта еще прошлым летом - неудивительно, что
потребовалось время, чтобы освежить свою память. И Эд Дипно не
из тех, кто просто так распевал бы подобные канцоны.
- Ральф? - окликнул его
Дейвенпорт. - Ты снова отключился, не договорив. Ральф моргнул:
- Извини. Я плохо спал,
именно это я и хотел сказать.
- Недосыпание... Правда,
есть проблемы посерьезнее. Думаю, тебе стоит выпивать на ночь
стакан теплого молока с медом и полчаса слушать успокаивающую
музыку.
Так в это лето Ральф в
очередной раз обнаружил, что каждому в Америке известно свое
доморощенное средство от бессонницы, этакая сонная магия,
передаваемая из поколения в поколение наподобие семейной Библии.
- Очень хороши Бах и
Бетховен, да и Уильям Аккерман не так уж плох. Но самое главное,
- Дейвенпорт поднял вверх палец, подчеркивая значимость
изрекаемого, - не вставать с кресла в течение получаса. Ни в
коем случае! Не отвечать на телефонные звонки, не возиться, с
собакой, не заводить будильник, не принимать решения идти
чистить зубы... Ничего! @ затем, когда ты ляжешь в постель...
Бац! Вырублен, как свет!
- А что, если, сидя в своем
любимом кресле, вдруг ощутишь позыв природы? - спросил Ральф. -
Такое случается внезапно, особенно в моем возрасте.
- Пачкай в штаны, - быстро
ответил Дейвеююрт и рассмеялся.
Ральф улыбнулся, но скорее
от нежелания показаться невежливым. Бессонница лишила его
остатков чувства юмора. - Прямо в штаны! - хихикнул Гамильтон,
похлопывая по книжному стенду, и покачал головой.
Взгляд Ральфа упал на кота.
Уинстон Смит смотрел на него, и Ральфу показалось, что спокойные
желтые глаза животного говорят:
"Все правильно, он глупец,
но он МОЙ глупец".
- Неплохо, а? Гамильтон
Дейвенпорт, мастер-острослов. Пачкай прямо в... - Он снова,
зашелся смехом и качал головой все время, пока засовывал в
карман короткого красного передника два доллара, протянутые ему
Ральфом, и давал сдачу. - Все правильно?
- Конечно. Спасибо, Хэм.
- Ладно. Серьезно, попробуй
музыку. Это действительно помогает.
Расслабляет мозги или что-то
в этом роде.
- Обязательно попробую. -
Что бы там ни было, он на самом деле сделает это, как уже
опробовал рецепт миссис Рапопорт насчет горячей воды с лимоном и
последовал совету Шоны Мак-Клюр, как прочищать мозг посредством
замедления дыхания и концентрации мысли на слове "прохлада".
Когда имеешь дело с медленно, но верно исчезающим сном,
хватаешься за любое средство. Собравшись было уходить, Ральф
снова повернулся к Гамильтону:
- А что это за плакат в
соседней витрине?
- У Дэна Далтона? Знаешь, по
возможности я стараюсь не заглядывать туда. От одного вида Дэна
среди всего этого тряпье у меня портится аппетит.
Разве у него в витрине
появилось что-то новенькое?
- Я думаю, что плакат новый
- он еще не пожелтел, как все прочие объявления, к тому же и
мухами еще не засижен. Выполнено в стиле объявлений о розыске,
только вот на фотографии изображена Сьюзен Дэй.
- Сьюзен Дэй на... Вот сукин
сын! - Дейвенпорт бросил мрачный взгляд на соседнюю витрину.
- А кто она, президент
Национальной женской лиги или что-то в этом роде?
- Экс-президент, к тому же
соучредитель организации "Сестры по оружию". Автор книг "Тень
моей матери" и "Долина лилий". В последней Сьюзен Дэй
рассматривает проблемы женщин, подвергающихся систематическому
избиению, и причины того, почему пострадавшие отказываются
предъявлять иски избивающим их. За эту книгу она получила премию
Пулитцера. Сейчас Сьюзен Дэй - одна из трех-четырех политически
наиболее влиятельных женщин Америки, к тому же она действительно
отлично пишет. Этот клоун знает, что у меня рядом с кассовым
аппаратом лежит обращение, касающееся этой дамы. - Что за
обращение?
- Мы собираем подписи
желающих пригласить ее в Дерри для выступления, пояснил
Дейвенпорт. - Ты ведь знаешь, что участники движения "Друзья
жизни" пытались взорвать помещение Центра помощи женщинам в
прошлое Рождество?
Ральф осторожным мысленным
взором окинул ту черную пропасть, в которой он пребывал в конце
1992 года, и сказал:
- Помнится, полиция схватила
тогда какого-то парня с канистрой бензина на больничной
автостоянке, но я не акал...
- Это был Чарли Пикеринг. Он
член "Нашего дела" - одной из группировок движения "Друзья
жизни", устраивающей пикеты и демонстрации в нашем округе, -
пояснил Дейвенпорт. - Организаторы сами и подставили его, поверь
мне.
Однако в этом году они уже
не балуются бензином, а пытаются заставить городской совет
изменить зональный устав и сровнять Центр помощи женщинам с
землей. Им такое вполне под силу. Ты же знаешь, Ральф, что Дерри
- вовсе не оплот либерализма.
- Знаю, - грустно улыбаясь,
согласился Ральф. - И никогда им не был. А Центр помощи
женщинам, если не ошибаюсь, это клиника, где делают аборты?
Дейвенпорт, бросив на него нервный взгляд, повел головой в
сторону магазина подержанной одежды.
- Так ее называют такие вот
ослиные задницы, как он, - сказал Хэм, только вместо "клиника"
они используют слово "фабрика". И полностью игнорируют другие
аспекты деятельности Центра. - В этот момент Ральфу показалось,
что Дейвенпорт говорит совсем как шоумен, рекламирующий дамский
пояс для чулок во время воскресного показа очередной "мыльной
оперы". -Они занимаются вопросами семейного права, защищают
супругов и детей, подвергающихся жестокому обращению, к тому же
ими организован приют в пригороде Ньюпорта для женщин, которых
избивают мужья. У них имеется и кризисный центр для пострадавших
от изнасилования, а также круглосуточная горячая телефонная
линия для женщин, подвергшихся любому виду насилия.
Короче, они занимаются всеми
этими проблемами, от которых у мужчин типа Далтона - такие вот и
рекламируют "Мальборо" - сводит скулы.
- Но там действительно
делают аборты, - попытался возразить Ральф. Именно из-за этого и
выстраиваются пикеты, правильно?
Ральф вспомнил, как перед
скромным кирпичным зданием, занимаемым Центром помощи женщинам
многие годы, демонстранты несли лозунги протеста.
Ему эти люди всегда казались
слишком бледными, слишком ревностными, слишком худыми или
слишком толстыми, излишне непоколебимо уверенными, что Бог на их
стороне. Лозунги на их плакатах гласили приблизительно
следующее:
"НЕРОЖДЕННЫЕ ТОЖЕ ИМЕЮТ
ПРАВО НА ЖИЗНЬ" или "ЖИЗНЬ - ТАКОЙ ПРЕКРАСНЫЙ ВЫБОР" и старый
расхожий афоризм:
"АБОРТ - ЭТО УБИЙСТВО".
Несколько раз женщины, воспользовавшиеся услугами этой клиники,
располагающейся рядом с родильным домом Дерри, но никогда с ним
не ассоциирующейся, подверглись настоящей травле.
- Да, они делают аборты, -
согласился Хэм. - Разве у вас с женой не возникали подобные
проблемы?
Ральф подумал о всех тех
годах, в течение которых они с Кэролайн пытались завести ребенка
- годах, так ничего и не принесших, кроме нескольких ложных
тревог и единственного выкидыша на пятом месяце беременности, -
и пожал плечами. Внезапно день показался ему слишком жарким, а
ноги - слишком уставшими. Он подумал об обратном пути, который
еще предстояло преодолеть.
- Господи, не знаю, -
покачал головой он, - не хочется, чтобы люди поднимали такой...
Такой шум.
Дейвенпорт, хмыкнув, подошел
к витрине соседа и уткнулся в плакат.
Тотчас высокий бледный
мужчина с эспаньолкой - это и был Дэн Далтон собственной
персоной - полнейшая противоположность Тимоти Далтону
<Английский актер, ставший в последние годы особенно популярным
после исполнения роли Джеймса Бонда в очередной серии фильмов об
агенте 007.
Нашему зрителю известен как
мистер Рочестер в телесериале "Джен Эйр".>, который в
представлении Ральфа и должен был бы рекламировать "Мальборо", -
материализовался из темных недр магазина подержанной одежды,
словно водевильный призрак, слегка заплесневевший от долгого
заточения в подземелье. Он понял, на что именно смотрит
Дейвенпорт, и презрительная улыбка искривила его губы. Ральф
подумал, что подобная ухмылка вполне может стоить ее обладателю
пары выбитых зубов или сломанного носа. Особенно в такой до
одури знойный день.
Дейвенпорт, ткнув пальцем в
плакат, яростно покачал головой.
Улыбка Далтона стала еще
шире. Он замахал руками на Дейвенпорта - "Кого интересует твое
мнение?" - говорил этот жест; - а затем вновь растаял в
таинственных глубинах "Сэконд хэнд".
Когда Дейвенпорт повернулся
к Ральфу, на его щеках пылали ярко-красные пятна.
- Фотографию этого типа
следовало бы поместить в энциклопедии в качестве иллюстрации к
слову "член", - в сердцах проговорил он. "Скорее всего, он
такого же мнения о тебе", - подумал Ральф, но благоразумно
промолчал.
Дейвенпорт стоял перед
уставленным книгами стендом, засунув руки в карманы под красным
передником, и явно размышлял о плакате с изображением (эй, эй)
Сьюзей Дэй.
- Ну что ж, - осмелился
нарушить молчание Ральф. - Думаю, мне лучше... Дейвенпорт вышел
из состояния задумчивости.
- Постой, не уходи, -
произнес он. -- Подпиши сначала наше обращение, если хочешь
вернуть мне хорошее расположение духа.
Ральф переминался с ноги на
ногу:
- Обычно я не вмешиваюсь в
подобные дела...
- Ну давай же, Ральф, -
уговаривал его Дейвенпорт. - В этом нет ничего плохого; мы
просто хотим быть уверены, что выскочки наподобие вожаков
"Нашего дела" и политических неандертальцев типа Далтона не
прикроют действительно полезный женский центр. Я ведь не прошу
тебя подписывать документ в поддержку проведения химических
испытаний на дельфинах.
- Надеюсь, - промямлил
Ральф.
- Нам бы хотелось послать
пять тысяч подписей Сьюзен Дэй к первому сентября. Возможно, это
ничего не изменит - Дерри не больше придорожного поселка, а эта
женщина слишком занята, - но ведь попытка не пытка?
Ральф хотел было сказать
Гамильтону, что единственной петицией, которую он подписал бы не
раздумывая, стало бы обращение к божествам сна, чтобы они
вернули ему три часа отличного отдыха, украденные у него, но,
еще раз взглянув в лицо книготорговца, передумал.
"Кэролайн подписала бы это
проклятое обращение, - подумал он. Конечно, вряд ли ее можно
было назвать сторонницей абортов, но она уж точно не была
почитательницей мужей, возвращающихся домой после закрытия баров
и принимающих своих жен и детей за боксерские груши".
Все так, но не это стало бы
главной причиной, побудившей Кэролайн поставить свою подпись.
Она сделала бы это, чтобы иметь хоть малейший шанс послушать и
увидеть воочию такую смутьянку, как Сьюзен Дэй. Она сделала бы
это из любознательности, бывшей, возможно, одной из доминирующих
черт ее характера - настолько сильной, что даже опухоль мозга не
была в состоянии убить ее. За два дня до смерти она вынула билет
в кино, использовавшийся Ральфом в качестве закладки, из книги,
оставленной им на прикроватной тумбочке, потому что хотела
знать, что именно он смотрел. Фильм назывался "Отличные
парни"... И тут Ральф одновременно удивился и расстроился,
обнаружив, сколь болезненны эти воспоминания. Даже теперь ему
было невыносимо больно.
- Конечно, - кивнул он. - Я
с удовольствием поставлю свою подпись. Вот и отлично! -
воскликнул Гамильтон, хлопнув Ральфа по плечу.
Его задумчивый взгляд
сменился улыбкой, но, как подумал Ральф, в ней не чувствовалось
перемены к лучшему. Улыбка была тяжелой и не особенно
располагающей. - Пройдем в мое логово!
Ральф последовал за Хэмом в
пропахшую табаком лавчонку, вовсе не казавшуюся логовом в
полдесятого утра. Уинстон Смит шествовал впереди, остановившись
лишь пару раз, чтобы окинуть их взглядом своих древних желтых
глаз. "Он глупец, да и ты ничуть не лучше", - как бы говорил
этот загадочный взгляд. В сложившихся обстоятельствах подобное
мнение вовсе не казалось Ральфу таким уж спорным. Он сунул
газеты под мышку, склонился над разлинеенным листом, лежавшим на
прилавке рядом с кассовым аппаратом, и подписал обращение к
Сьюзен Дэй приехать в Дерри и выступить в защиту Центра помощи
женщинам.
3
Ральф преодолел подъем на
Ап-Майл-Уилл с большим успехом, чем ожидал, и, миновав
перекресток Уитчхэми Джексон-стрит, подумал: "Вот так, неплохо."
Внезапный звон в ушах и
дрожь в конечностях заставили его остановиться и приложить руку
к груди. Сердце билось пугающе яростно. Послышался бумажный
шелест, из газеты выскользнул и полетел в водосточную канаву
рекламный проспект. Ральф стал было нагибаться за ним, но
вовремя остановился.
"Не очень умно, Ральф, -
если ты наклонишься, то, скорее всего, упадешь. Лучше оставить
это для дворника". - Отличная мысль, - пробормотал он,
выпрямляясь. Черные точки, словно сюрреалистическая воронья
стая, замелькали перед глазами. Ральф был почти уверен, что
сейчас отойдет в мир иной, распластавшись поверх земли , и будет
уже все равно, что он успел сделать в этой жизни, а что - нет.
- Ральф? С тобой все в
порядке?
Осторожно подняв голову, он
увидел Луизу Чесс, жившую на противоположной стороне
Гаррис-авеню в полуквартале от его дома. Она сидела на одной из
скамеек у входа в Строуфорд-парк, возможно, ожидая автобус. Все
хорошо, - ответил Ральф, заставив сдвинуться с места непослушные
ноги. Казалось, он шел, преодолевая сопротивление странной
вязкой жидкости, отчаянно надеясь добраться до скамейки. И Ральф
не смог подавить вздох облегчения, когда буквально упал на
сиденье рядом с женщиной.
Луиза Чесс была
обладательницей огромных темных глаз - в бытность Ральфа
ребенком такие глаза называли испанскими, - и он мог поклясться,
что эти очи свели с ума не одну дюжину парней, когда Луиза
училась в старших классах школы. Глаза и сейчас были прекрасны,
но Ральфу не очень нравилась тревога, появившаяся в них сейчас.
Это было... Как? "Слишком дружелюбно", пришла в голову мысль, но
он не был уверен, что эта мысль правильная.
- Хорошо, - эхом повторила
Луиза.
- Конечно. - Ральф достал из
заднего кармана брюк платок, украдкой взглянув, чист ли тот, и
вытер лоб.
- Надеюсь, ты не станешь
возражать, Ральф, если я скажу, что ты не выглядишь хорошо.
Ральф возражал, но не знал,
как сказать об этом.
- Ты бледен, вспотел, к тому
же соришь на улице.
Ральф удивленно взглянул на
женщину.
- Что-то выпало из твоей
газеты. Кажется, это рекламный проспект. Неужели?
- Тебе и самому это отлично
известно. Подожди меня секунду.
Легко встав, она пересекла
тротуар, наклонилась (хотя бедра у нее были широковаты, ноги
Луизы показались Ральфу все еще необычайно стройными для женщины
шестидесяти восьми лет) и подняла проспект, затем вернулась и
села рядом.
- Вот так, - сказала она
удовлетворенно. - Теперь ты больше не соришь.
Ральф невольно улыбнулся:
- Благодарю.
- Не стоит. Пожалуй, сегодня
можно себе позволить гамбургер и диетическую колу. Я стала
слишком толстой после смерти мистера Чесса. - Ты вовсе не
толстая, Луиза.
- Спасибо, Ральф, ты
настоящий джентльмен, только не увиливай. У тебя закружилась
голова? Да ты чуть сознание не потерял!
- Просто мне надо было
перевести дух, - натянуто улыбнулся Ральф, поворачиваясь к
стайке ребят, играющих в бейсбол в парке. Дети играли, забыв обо
всем на свете. Ральф позавидовал совершенству их дыхательной
системы.
- Надо же, переводил дух.
- Именно так.
- Просто переводил дыхание.
- Луиза, ты словно
заезженная пластинка.
- Ну что ж, заезженная
пластинка поведает тебе кое-что, хорошо?
Ты, должно быть, псих, если
взбирался на холм в такую жару. Если тебе так хочется гулять, то
почему бы не совершить прогулку к аэропорту, как раньше?
- Потому что это напоминает
мне о Кэролайн, - ответил он, недовольный своим натянутым, почти
грубым тоном, но будучи не в силах смягчить сказанное.
- О черт, - пробормотала
Луиза, легко коснувшись его руки. - Прости. Ничего, все хорошо.
- Нет, не хорошо. И мне
следовало бы подумать, прежде чем открыть рот.
Тебе уже не двадцать лет,
Ральф. И даже не сорок. Я не хочу сказать, что ты в плохой форме
- любой подтвердит, что для своих лет ты отлично сохранился, -
но тебе следует поберечь себя. Думаю, Кэролайн согласилась бы со
мной. - Знаю, - ответил он, - но я на самом деле...
"... Чувствую себя хорошо",
- хотел сказать Ральф, но, отведя взгляд от своих рук, снова
посмотрел в ее темные глаза, и то, что он увидел в них, не
позволило ему окончить фразу. В ее глазах сквозила откровенная
печаль... Или это было одиночество? Возможно, и то, и другое. В
любом случае, в ее глазах он увидел не только это. Еще он увидел
самого себя. "Ты поступаешь глупо, говорил взгляд темных глаз.
- Возможно, мы оба глупы.
Тебе семьдесят, к тому же ты вдовец, Ральф. А мне шестьдесят
восемь, и я тоже вдова.
Сколько еще нам сидеть
вдвоем на твоей веранде по вечерам в обществе Билла Мак-Говерна?
Надеюсь, не очень долго, потому что мы оба слишком стары, чтобы
встречаться под бдительным оком дуэньи".
- Ральф? - вдруг
обеспокоенно окликнула его Луиза. - Как ты себя чувствуешь?
- Хорошо. - Ральф снова
рассматривал свои ладони. - Все нормально.
- У тебя было такое
выражение лица, словно... Ну, я не знаю.
Ральф подумал, уж не спятил
ли он от напряженной ходьбы в такую жару.
В конце концов, ведь это
была всего лишь Луиза, которую Мак-Говерн всегда называл
(иронично приподнимая левую бровь) "наша Луиза". Конечно, она до
сих пор отлично выглядит - стройные ноги, красивая грудь,
замечательные глаза - и, возможно, он не отказался бы лечь с ней
в постель, да и она, может быть, тоже была не прочь. Ну и что из
этого? Если бы она увидела использованный билет в кино, захотела
ли бы она узнать, какой именно фильм он смотрел, все более
отдаляясь от нее?
Ральф сомневался в этом. У
Луизы прекрасные глаза, и его взгляд частенько останавливался на
вырезе ее блузки, когда они втроем коротали вечера на веранде
его дома, наслаждаясь чаем со льдом и приятной прохладой, но он
считал, что маленькая головка может навлечь неприятности на
большую даже в семьдесят. Старость никогда не служила
оправданием беспечности. Ральф поднялся, сознавая, как Луиза
смотрит на него, и, усилием воли заставил себя не пошатнуться.
- Благодарю за заботу, -
сказал он. - Не хочешь ли пройтись немного со старым приятелем?
- Спасибо, но я собралась в
центр. В "Швейном колесе" появилась замечательная розовая
шерсть, а я уже давно мечтаю связать шаль.
Скоро придет мой автобус.
Ральф улыбнулся. Он снова
посмотрел на играющих ребят, и в этот момент парнишка с
экстравагантным огненно-красным хохолком ринулся вперед... Но с
громким стуком врезался в одного из игроков обороны кетчера <Кетчер:
от англ. catcher - игрок, отбивающий мячи в бейсболе.>. Ральф
моргнул, предвидя появление машины скорой помощи с включенной
сиреной и мигалкой, но мальчишка с морковным ежиком, смеясь,
подхватился на ноги. Он перебросился парой фраз с нападающим, и
игра возобновилась.
- Тебе хотелось бы снова
стать молодым, Ральф? - спросила Луиза.
- Иногда, - ответил он. - Но
чаще всего это кажется мне непосильным.
Приходи вечером, Луиза, -
поболтаем немножко.
- Приду, - кивнула женщина,
и Ральф зашагал по Гаррис-авеню, ощущая на себе тяжесть взгляда
ее прекрасных глаз и изо всех сил стараясь держаться прямо.
Кажется, ему это удалось, правда, с большим трудом. Никогда
раньше он не чувствовал такой усталости.
Глава вторая
1
Через час после разговора с
Луизой Ральф договорился о визите к доктору Литчфилду.
Регистратор бархатным сексуальным голосом сообщила, что может
записать мистера Робертса на десять утра следующего вторника,
если его устраивает это время, и Ральф согласился. Повесив
трубку, он прошел в гостиную, уселся в кресло у окна, из
которого открывался вид на Гаррисавеню, и подумал о том, как
поначалу доктор Литчфилд лечил опухоль Кэролайн с помощью
тиленола-3 и брошюрок, популяризирующих различные техники
расслабления. Он вспомнил выражение, замеченное им в глазах
Литчфилда, когда диагноз подтвердился... Выражение вины и
тревоги.
Из "Красного яблока"
вылетела стайка ребятишек, "экипированная" горстями конфет и
пакетиками чипсов. Дети спешили в школу. Наблюдая, как они,
оседлав велосипеды, исчезают в одиннадцатичасовом зное, Ральф
подумал, как и всегда при воспоминании о взгляде доктора
Литчфилда, что это не настоящее воспоминание.
"Дело в том, приятель, что
ты хотел бы, чтобы Литчфилд выглядел встревоженным... Но, что
еще хуже, тебе хотелось бы видеть его виноватым".
Вполне возможно, что это
так, вполне может быть, что Карл Литчфилд первосортный мужик и
доктор-чудотворец, но все же получасом позже Ральф снова звонил
в приемную доктора Литчфилда. Он объяснил девушке с сексуальным
голосом, что, перелистав свой календарь, понял, что не сможет
прийти во вторник в десять утра, так как у него уже назначена
встреча на этот день, а он об этом совершенно забыл.
- Память стала подводить. -
Ральф виновато кашлянул.
Регистратор предложила
записаться на два часа в следующую среду.
Ральф обещал позвонить
позже.
"Какой же ты лгунишка, -
корил он себя, положив трубку и снова устраиваясь в кресле. -
Ведь ты не собираешься обращаться к нему".
Именно такое решение Ральф и
принял. Конечно, доктор Литчфилд не потеряет из-за этого сон;
скорее всего, он вообще не помнит Ральфа одним старым чудаком
меньше, вот и все.
"Хорошо, но что же ты
собираешься делать со своей бессонницей, Ральф?"
- Полчаса сидеть неподвижно,
слушая классическую музыку, - ответил он вслух. - Надо только
купить подгузники для естественных позывов природы.
Рассмеявшись, Ральф неприятно удивился. В своем смехе он уловил
истерические нотки, так не понравившиеся ему, - если уж говорить
честно, это было ужасно. Потребовалось время, прежде чем он смог
успокоиться. Ральф намеревался последовать совету Гамильтона
Дейвенпорта (слава Богу, пока он вполне может обходиться без
подгузников), как ранее он уже перепробовал многие методы
добросердечных знакомых. Он вспомнил о своем первом bona fide
<Добросовестный, настоящий (лат.) > народном методе ( a-."
улыбнулся.
Это было идеей Мак-Говерна.
Однажды вечером тот сидел на веранде и, увидев Ральфа,
возвращавшегося из "Красного яблока" со спагетти и соусом,
многозначительно взглянул на соседа, поцокал языком и скорбно
покачал головой.
- И что это значит? -
поинтересовался Ральф, усаживаясь рядом. На улице маленькая
девочка в джинсах и широкой, не по размеру белой футболке
прыгала через скакалку, напевая что-то в сгущающихся сумерках. -
Это значит, что ты выглядишь загнанным, тощим и увечным, -
отчеканил Мак-Говерн. Большим пальцем он сдвинул панаму на
затылок и еще пристальнее взглянул в глаза Ральфа. - Ты
по-прежнему плохо спишь? - Помолчав несколько секунд, Мак-Говерн
снова заговорил, и теперь голос его звучал с абсолютной - почти
апокалипсической - убежденностью. - Виски - вот ответ, -
провозгласил он.
- Прости, я не совсем
понимаю...
- Ответ на твою бессонницу,
Ральф. Я не утверждаю, что ты должен купаться в нем - такой
необходимости нет. Просто смешай столовую ложку меда с половиной
рюмки виски и выпей за пятнадцать - двадцать минут перед сном.
Ты думаешь? - с надеждой спросил Ральф.
- Лично мне это помогло.
После сорока у меня возникли большие проблемы со сном.
Оглядываясь сейчас назад, я думаю, что это был кризис
переломного момента - полгода бессонницы и год депрессии на мою
лысую голову.
Хотя во всех прочитанных
Ральфом книгах утверждалось, что спиртное, несмотря на его
ложную популярность, отнюдь не панацея от бессонницы иногда
проблема даже обостряется, - Ральф все равно попробовал.
Он никогда не был любителем
спиртного, поэтому половину рюмки, рекомендованную Мак-Говерном,
уменьшил до четверти, но спустя неделю без ощутимых результатов
от четверти перешел к целой рюмке... А затем и к двум.
И когда как-то утром Ральф
проснулся в четыре двадцать две утра с головной болью и
неприятным привкусом виски во рту, он понял, что впервые за
последние пятнадцать лет страдает похмельем.
- Жизнь слишком коротка,
чтобы тратить ее на такое дерьмо, - объявил он пустой комнате, и
это стало концом великого эксперимента с виски.
2
"Ладно, - подумал Ральф,
глядя на беспорядочный поток посетителей, входящих и выходящих
из "Красного яблока". - Ситуация такова: Мак-Говерн утверждает,
что выглядишь ты дерьмово, а этим утром вообще чуть не грохнулся
в обморок к стопам Луизы Чесс, и после всего этого ты все-таки
отменяешь визит к старому семейному врачу. И что дальше? Пустишь
все на самотек? Примешь ситуацию, и пусть все идет как идет?"
В этой идее был некий
восточный шарм - судьба, карма и все такое прочее, - но ему
требовалось нечто большее, чем очарование, чтобы переносить
долгие часы раннего утра. В книгах говорилось, что массе людей
вполне хватает трех-четырех часов сна. Некоторые даже
удовлетворяются двумя часами. Таковых было незначительное
меньшинство, но ведь они существовали. Ральф Робертс, однако, не
входил в число этих счастливчиков. Ральфа не особенно
интересовало, как он выглядит, - его дни кумира вечеринок
остались давно позади, - но его беспокоило собственное
самочувствие, ведь он не просто плохо себя чувствовал; ему было
ужасно плохо. Бессонница начала проникать во все аспекты его
жизни, как запах жареного лука проникает во все закоулки старого
дома. Все вокруг стало утрачивать краски; мир приобрел нудную
зернистость серых газетных фотографий.
Простейшие проблемы -
подогреть ужин или перехватить сэндвич в "Красном яблоке" и
отправиться на площадку для пикников к взлетной полосе N3,
например, - стали неимоверно трудными, почти неразрешимыми.
Последние пару недель он все чаще приходил из видеосалона с
пустыми руками, не потому что там нечего было посмотреть,
наоборот, выбор был слишком велик, просто он никак не мог
решить, хочется ли ему посмотреть фильм про Грязного Гарри, или
комедию Билли Кристэла, или какую-то версию "Звездных войн"
прошлых лет. После пары таких неудачных походов он повалился в
это самое кресло, плача от разочарования... И, возможно, страха.
Эта ужасная бесчувственность
и коррозия способности принимать решения оказались не
единственными проблемами, ассоциировавшимися с бессонницей; его
память на события, происшедшие совсем недавно, тоже стала
сдавать. У Ральфа вошло в привычку ходить в кино раз, а то и два
в неделю с тех пор, как он вышел на пенсию, оставив типографию,
в которой завершил свою трудовую жизнь в качестве
бухгалтера-ревизора. В кино он бывал вместе с Кэролайн, пока она
не стала настолько больна, что уже не могла никуда выходить.
После ее смерти он посещал кинотеатр один, исключая пару, когда
его сопровождала Элен Дипно, а Эд оставался дома с ребенком (сам
Эд почти никогда не бывал в кино, утверждая, что у него от этого
болит голова). Ральф так часто звонил в кинотеатр справиться о
начале сеансов, что помнил номер телефона наизусть.
Однако по мере того, как
лето шло на убыль, ему все чаще приходилось заглядывать в
справочник - он сомневался в правильности последних цифр номера:
то ли 1317, то ли 1713.
- 1713, - произнес он в
пустоту комнаты. - Я знаю это наверняка. - Но знал ли он это? На
самом деле?
"Позвони Литчфилду. Давай,
Ральфа - перестань собирать обломки. Сделай же нечто
конструктивное, И если тебе так неприятен Литчфилд, позвони
кому-нибудь еще. В телефонном справочнике полно адресов врачей".
Да, возможно, но в семьдесят
лет поздно выбирать врача наугад. А Литчфилду он звонить не
собирался. Точка.
"Ладно, и что потом, старый,
упрямый козел?
Еще какие-нибудь народные
средства? Надеюсь, нет, иначе вскоре в твоем арсенале колдовских
средств останутся только сушеные ящерицы и жабьи лапки".
Пришедший ответ был подобен
прохладному бризу в душный день... Ответ оказался до абсурдности
прост. Все его книжные изыскания в это лето были направлены,
скорее, на выяснение причин проблемы, а не на ее решение. Когда
же требовался ответ, он пока полагался на знахарские советы
своих знакомых (например, виски с медом), даже если книжная
мудрость уверяла, что это не поможет. Хотя книги и предлагали
вполне надежные методы борьбы с бессонницей, единственное, что
Ральф действительно опробовал, было самым простым: пораньше
ложиться спать. Однако это не помогло - он ворочался без сна
почти до полуночи, затем засыпал, чтобы проснуться в необычный
для себя час, - а что, если другие средства вполне в состоянии
помочь?
В любом случае, попробовать
стоило.
3
Вместо того чтобы провести
день за работой в саду до изнеможения, Ральф отправился в
библиотеку и перелистал некоторые из книг, прочитанные им ранее.
Основное решение, казалось, заключалось в следующем: если не
помогает ранний отход ко сну, следует попробовать ложиться
позднее. Ральф отправился домой, помня о своих недавних
злоключениях, он спал, преисполненный недоверчивой надежды. Это
могло помочь. А если тоже нет, то у него еще остаются Бах,
Бетховен и Уильям Аккерман.
Его первый опыт с этой
методикой, которую в одном из пособий называли "пролонгированный
сон", оказался комичным. Ральф проснулся в обычное для себя
теперь время (3.45, согласно электронным часам на каминной полке
в гостиной) с ноющей болью в спине и затекшей шеей, не понимая,
как он очутился в кресле у окна и почему включен телевизор, хотя
передачи уже закончились.
И только осторожно повернув
голову, не отнимая руки от занемевшей шеи, Ральф понял, что же
случилось. Он намеревался просидеть так часов до трех, даже
четырех утра, а затем перейти в постель и немедленно заснуть. В
любом случае, именно так он планировал. Вместо этого Бесподобный
Недремлющий с Гаррис-авеню отключился во время прямого монолога
Джея Лено. И очнулся он, как и следовало ожидать, в этом
распроклятом кресле. Проблема осталась прежней, как
глубокомысленно изрек бы Джо Фрайди, изменилось лишь место
действия.
И все-таки Ральф улегся под
одеяло, надеясь, несмотря ни на что, заснуть, но желание (если
не потребность) сна прошло. После часа, проведенного в постели,
он снова вернулся в кресло, на этот раз с подушкой и с жалкой
улыбкой на лице.
4
Во второй его попытка
следующей ночью не было ничего смешного.
Сонливость закружила перед
ним в свое обычное время - в одиннадцать двадцать, как раз когда
Пит Черни рассказывал о погоде на завтра. Но теперь Ральф
успешно поборол дрему, внимательно следя за программой (правда,
он клевал носом во время разговора Пита с Резанной Арнольд,
гостьей его передачи), а потом настало время ночного кинозала.
Показывали старую ленту с участием Эди Мерфи, в которой тот
единолично выиграл войну в Тихом океане, будучи совершенно
безоружным. Ральфу казалось, что местные телевещательные каналы
заключили негласное соглашение показывать в ранние утренние часы
легкие комедии, и лидеры здесь - Эди Мерфи или Джеймс Броулин.
После того как Мерфи
сокрушил последний японский бастион, второй канал отключился.
Ральф попытался найти кино по другим каналам, но те уже
закончили вещание. Если бы телевизор Ральфа был подключен к
кабельной сети, он мог бы смотреть фильмы всю ночь, как Билл,
живущий внизу, или Луиза; он вспомнил, что еще зимой внес это в
список неотложных дел в наступающем году. Но затем Кэролайн
умерла, и подключение к сети кабельного телевидения перестало
казаться таким уж важным.
Ральф отыскал журнал "Спорт
иллюстрейтед" и принялся упорно пробираться сквозь дебри статьи
о женском теннисе, пропущенной им при первой читке, все чаще
бросая взгляд на часы, когда стрелки стали подбираться к трем
часам утра. Он был почти убежден, что трюк сработает.
Веки у него словно свинцом
налились, и, хотя Ральф внимательно, слово за словом, читал
статью, он так и не смог понять, что же именно хотел сказать
автор. Целые предложения, подобно космическим лучам,
проскальзывали мимо его сознания.
"Сегодня ночью я буду спать
- в этом я убежден.
Впервые за многие месяцы
солнце встанет без моей помощи, и это не просто хорошо, друзья и
соседи, это великолепно".
Затем, вскоре после трех,
это приятное погружение в сон стало проходить. Оно не исчезло со
скоростью вылетевшей пробки от шампанского скорее, оно
просачивалось, как песок сквозь крупное сито или вода сквозь
дырявую крышу. Когда Ральф понял, что же именно происходит, его
охватил нет, не паника, а болезненный испуг. Он воспринял это
как полную противоположность надежде, а когда в половине
четвертого поковылял в спальню, его депрессия стала настолько
сильной, что ему казалось, будто он задыхается в ее тисках.
- Прошу тебя, Господи, хотя
бы сорок минут, - пробормотал он, выключая свет, но у него
возникло предчувствие, что это одна из тех молитв, которая
никогда не будет услышана.
Так и вышло. Хотя Ральф не
спал уже ровно сутки, малейшие признаки сна покинули его тело и
разум к четырем часам утра. Он устал сильнее и глубже, чем
когда-либо, открыв для себя, однако, что усталость и сон вовсе
не обязательно идут рука об руку. Сон, этот незримый друг, самый
лучший лекарь человечества с незапамятных времен, снова покинул
его.
К четырем часам утра Ральф
возненавидел свою кровать - такое чувство появлялось у него
всегда, когда он начинал понимать, что лежание в ней не поможет.
Ральф опустил ноги, почесал поросль на груди - теперь уже почти
полностью седую, - надел тапочки и, прошаркав в гостиную,
устроился в кресле и стал смотреть на Гаррис-авеню. Улица лежала
перед ним, словно сцена, единственным актером на которой в
данное время было вовсе не человеческое существо, а бродячая
собака, поджавшая заднюю лапу и ковылявшая на оставшихся трех по
Гаррис-авеню в сторону Строу-форд-парка. - Привет, Розали, -
пробормотал Ральф, проводя ладонью по глазам. Наступал четверг
день, когда на Гаррис-авеню собирали мусор, поэтому он вовсе не
удивился, увидев Розали, ставшую неотъемлемой частью
окрестностей за последние пару лет. Она лениво брела по улице,
исследуя залежи отбросов и скопления пустых консервных банок с
проницательностью пресыщенного старьевщика с блошиного рынка.
Теперь Розали - хромавшая в
это утро особенно сильно и выглядевшая такой же усталой, как и
Ральф, - нашла нечто, похожее на большую кость, и потрусила
прочь с добычей в зубах. Ральф наблюдал за собакой, пока та не
скрылась из вида, затем просто сидел, скрестив руки на коленях и
обозревая молчаливые окрестности. Яркие уличные фонари лишь
усиливали иллюзию, что Гаррис-авеню не что иное, как опустевшая
после вечернего представления сцена, покинутая актерами, которые
разбрелись по домам; вся перспектива создавала впечатление
нереальности, казалась галлюцинацией.
Ральф Робертс сидел в
кресле, в котором ему предстояло провести еще столько
предутренних часов, и ждал, когда свет и движение наполнят
раскинувшийся перед ним мир. Наконец первый актер - почтальон
Пит - появился на сцене справа. Он проехал по Гаррис-авеню на
велосипеде, доставая свернутые газеты из сумки и точно
притормаживая у тех дверей, которые являлись его целью.
Ральф понаблюдал за Питом,
затем издал вздох, вырвавшийся, казалось, из самых глубин его
жизненных основ, и направился в кухню заваривать чай. - Не
помню, чтобы мой гороскоп когда-нибудь предсказывал подобное, -
глухо произнес он, открыл кран и стал набирать в чайник воду.
5
Это длинное утро четверга и
еще более томительный день преподали Ральфу ценный урок: не
стоит пренебрегать трех-четырехчасовым сном только потому, что
прожил всю жизнь с ошибочным мнением, будто имеешь неоспоримое
право на шесть, а то и на семь часов отдыха. К тому же это
послужило скрытым предупреждением: если положение не изменится,
в дальнейшем он вел себя вот так же плохо все время. Черт,
постоянно. Ральф ложился в постель в десять утра, надеясь
немного вздремнуть - даже полчаса стало бы спасением, - но лишь
изматывающая полудрема была ответом на все его молитвы.
Около трех часов пополудни
он решил приготовить бульон. Набрав в чайник свежей воды, Ральф
поставил его на газ и открыл шкаф, где хранились различные
приправы, специи и пакеты с продуктами, есть которые могли разве
что космонавты да старики - для полной готовности эти порошки
требовалось лишь развести кипятком.
Ральф бесцельно передвигал
коробки и банки, затем просто уставился на полки, как бы в
ожидании, что коробка с бульонными кубиками неким таинственным
образом появится на освобожденном для нее месте. Когда этого не
произошло, Ральф повторил всю процедуру, только теперь в
обратном порядке, расставляя банки на прежние места, затем снова
в недоумении уставился на полки; это выражение полнейшей
растерянности на его лице отныне становилось доминирующим
(хорошо хоть, что Ральф не догадывался об этом).
Сняв с огня закипевший
чайник, Ральф вернулся к шкафу. Ему становилось ясно - осознание
приходило медленно, очень медленно, - что он, должно быть,
развел последний кубик вчера или даже позавчера, хотя никак не
мог припомнить этого.
- Что же тут удивительного?
- задал он вопрос бутылкам и банкам в открытом шкафу. - Я
настолько устал, что не мигу даже вспомнить, как меня зовут.
"Нет, могу, - возразил он
себе. - Меня зовут Леон Редбоун.
Вот так! "
Это оказалось вовсе не
смешно, однако Ральф все же почувствовал, как улыбка - легче
перышка - тронула его губы. Он прошел в ванную комнату,
причесался, затем спустился вниз. Эди Мерфи отправляется на
вражескую территорию в поисках съестного, - подумал он.
- Главная цель: коробка
кубиков куриного бульона "Лаптоп".
Если же дислокация местности
и условия безопасности проведения операции докажут ее
невозможность, перейдем к цели номер два: спагетти с мясом. Я
знаю, что задание достаточно рискованное, однако..."
- ... Однако я постараюсь
справиться, - закончил он вслух, выходя на улицу.
Проходившая мимо почтенная
миссис Перрин одарила Ральфа подозрительным взглядом, но все же
промолчала. Ральф подождал, пока старушка немного пройдет вперед
- сегодня он вряд ли был в состоянии вести беседы с кем-нибудь,
и меньше всего с миссис Перрин, которая и в восемьдесят два
умудрялась находить для себя полезное занятие, зорко следя за
таким вот морским десантником, осмелившимся ступить на ее
суверенный остров Перрис.
Ральф сделал вид, что
осматривает плющ, оплетающий декоративную решетку у входной
двери, пока почтенная леди не удалилась на расстояние,
показавшееся ему безопасным, затем пересек Гаррис-авеню и вошел
в "Красное яблоко".
Именно там и начались
главные проблемы дня.
6
Ральф вошел в магазин, снова
прокручивая в уме свой неудачный эксперимент с задержкой сна,
размышляя, уж не является ли совет из библиотечных книг всего
лишь ученой версией народных методов его знакомых.
Неприятная мысль, но ум
(или, скорее, некая сила вне ума, теперь отвечавшая за его
медленные пытки) выдал послание, вызывавшее еще большую тревогу:
"У тебя есть окно в сон,
Ральф. Оно уже не такое большое, как раньше, и, скорее всего,
станет уменьшаться с каждой неделей, но тебе лучше быть
благодарным за то, что имеешь, потому что маленькое окошко все
же лучше, чем совсем ничего. Теперь тебе это понятно?"
- Да, - пробормотал Ральф,
приближаясь к прилавку в центре магазина, где стояли яркие
коробки с бульонными кубиками. - Теперь, мне это понятно.
Продавщица Сью искренне рассмеялась.
- Уж не положили ли вы
деньги в банк, Ральф? - спросила она.
- Простите? - Он не
обернулся, перебирая красные коробки.
Луковый... Гороховый...
Говяжий... Но где же куриный бульон?
- Моя мама говорила, что
люди, разговаривающие сами с собой, имеют... Боже мой!
Сначала Ральфу показалось,
что Сью просто произнесла что-то сложное, недоступное его
измученному разуму, фразу вроде той, что люди, разговаривающие
сами с собой, находят Бога, а затем Сью закричала. Ральф как раз
нагнулся, чтобы ухватить нужную коробку на нижней полке, когда
ее крик с такой силой выстрелил в него, что у Ральфа подкосились
ноги. Он покачнулся, ударившись локтем о верхнюю полку стеллажа
и сбрасывая их на пол.
- Сью? Что случилось?
Та не обратила на Ральфа
никакого внимания. Прижав судорожно сжатые руки к губам, она с
ужасом смотрела сквозь грязное стекло витрины.
- Господи, посмотри! Кровь!
- воскликнула девушка. Ральф повернулся, сбрасывая на пол еще
несколько коробок. От увиденного перехватило дыхание, ему
понадобилось время - секунд пятнадцать, - чтобы понять, что
истекающей кровью, избитой женщиной, ковыляющей к "Красному
яблоку", была Элен Дипно.
Ральф всегда считал Элен
самой красивой женщиной в западной части города, но сегодня...
Один глаз ее заплыл; на левом виске виднелась глубокая ссадина,
которую скоро поглотит безобразная опухоль свежего синяка;
распухшие губы и щеки в крови. Шатаясь, словно пьяная, она
направлялась к "Красному яблоку", казалось, ничего не видя
уцелевшим глазом.
Но еще более пугающим, чем
вид Элен, было то, как она весла Натали.
Женщина небрежно прижимала
испуганного ребенка к бедру, словно связку школьных учебников,
как бывало десять - двенадцать лет назад.
- О Господи, она же уронит
ребенка! - опять закричала Сью.
Она находилась шагов на
десять ближе к двери, чем Ральф, но не сдвинулась с места -
просто стояла, все так же прижимая ладони к лицу.
Ральф больше не ощущал
усталости. Он бросился к двери, распахнул ее и выбежал на улицу.
И подоспел как раз вовремя, чтобы обхватить Элен за плечи, когда
та, ударившись бедром о ящик с мороженым - слава Богу, хоть не
тем, на котором она держала Натали, - двинулась в обратном
направлении.
- Элен! - крикнул он. -
Господи, Элен, что случилось?!
- А?.. - отозвалась та
странным тоном, абсолютно не похожим на всегда такой оживленный
голос молодой женщины, иногда сопровождавшей его в кино.
Здоровый глаз Элен
остановился на нем, и Ральф увидел то же выражение непонимания,
говорящее, что женщина не знает, кто она такая, где находится и
что и когда случилось. - А?.. Ральф?.. Что?..
Ребенок начал соскальзывать
вниз. Ральф отпустил Элен, кинулся к Натали и успел ухватить
малютку за бретельку комбинезона. Плачущая Натали замахала
ручонками, уставившись на него темно-голубыми глазищами. Второй
рукой Ральф подхватил ребенка между ножек как раз в тот момент,
когда бретелька, за которую он держал девчушку, лопнула.
Мгновение плачущая Натали балансировала на его руке, словно
крохотная гимнастка на канате, сквозь комбинезон Ральф
почувствовал, что у нее мокрые пеленки. Он обхватил малютку
второй рукой и прижал к груди. Сердце бешено билось, и даже
теперь, когда ребенок был вне опасности, Ральфу виделось, как
Натали выскальзывает из его рук, и, казалось, он слышал, как эта
милая кудрявая головка ударяется о грязный тротуар.
- А? Что? Ральф? - повторила
Элен. Она увидела Натали на руках у Ральфа, и тупое равнодушие
начало исчезать из ее здорового глаза. Она протянула руки к
ребенку, и Натали повторила этот жест своими пухлыми ручонками.
Но тут Элен опять качнулась, ударилась об угол "Красного яблока"
и отшатнулась назад. Одна нога ее зацепилась за другую (Ральф
увидел забрызганные кровью белые тапочки; просто поразительно,
каким ярким все внезапно стало; краски снова ожили, по крайней
мере на время), и женщина обязательно упала бы, не выбери Сью
именно этот момент, чтобы наконец-то выбежать из магазина. Элен
тут же припала к открытой двери так подвыпивший гуляка находит
опору, обнимая уличный фонарь.
- Ральф? - Взгляд Элен стал
несколько острее, и Ральф заметил в нем не столько интерес,
сколько недоверие. Глубоко вздохнув, женщина попыталась выдавить
сквозь опухшие губы несколько связных слов: - Дай. Дай мне моего
ре-бен-ка-а. Дай мне... На-ли.
- Не теперь, Элен, -
попытался успокоить ее Ральф. - Пока еще ты не можешь твердо
стоять на ногах.
Сью по-прежнему поддерживала
дверь с внутренней стороны, чтобы Элен не упала. Лицо Сью стало
пепельно-серым, в глазах застыли слезы.
- Выйди, - попросил ее
Ральф. - Поддержи Элен.
- Не могу! - пробормотала
девушка. - Она вся в кро... Кро... Крови! Ради Бога, перестань!
Это же Элен! Элен Дипно с нашей улицы!
И хотя Сью прекрасно знала
это, имя, произнесенное вслух, заставило ее выйти из оцепенения.
Она проскользнула в открытую дверь и, когда Элен снова
пошатнулась, Сью крепко обхватила женщину за плечи. Выражение
недоверия застыло на лице Элен. Ральфу все труднее было смотреть
на нее. От вида Элен ныло в груди.
- Ральф? Что случилось? Ее
сбила машина? - послышался мужской голос. Обернувшись, Ральф
увидел Билла Мак-Говерна. Тот, в одной из своих аккуратных
голубых рубашек с заутюженными стрелочками на рукавах, стоял
рядом, прикрывая глаза так не вяжущейся с его обликом изящной
рукой с длинными пальцами. Он выглядел странно неодетым, но у
Ральфа не было времени, чтобы размышлять над причиной этого;
слишком многое происходило одновременно.
- Это не несчастный случай,
- сказал он Биллу. - Ее избили где-то. Вот, подержи ребенка.
Ральф протянул Натали
Мак-Говерну. Тот вначале отшатнулся, но потом все-таки взял
малютку. Натали снова расплакалась. Мак-Говерн с видом человека,
которому только что вручили переполненный пакет, используемый в
особых случаях в самолетах, держал сучащую ножками девчушку на
расстоянии вытянутой руки. Вокруг него начали собираться люди, в
основном подростки в бейсбольной форме, возвращающиеся домой
после дневной игры на школьном поле. Они взирали на распухшее,
окровавленное лицо Элен с омерзительно алчным любопытством, и,
глядя на них, Ральф вспомнил библейскую притчу об опьяневшем Ное
- примерные сыновья отвернулись, чтобы не видеть наготу старика,
уснувшего в шалаше, а Хам продолжал смотреть... Очень осторожно
Ральф обхватил Элен за плечи. Женщина посмотрела на него
здоровым глазом. На этот раз она произнесла его имя более четко,
с симпатией, и от благодарности, которую Ральф уловил в ее
голосе, ему захотелось плакать.
- Сью, возьми ребенка. У
Билла нет никакого навыка, - попросил он.
Девушка нежно и умело
приняла Натали. Мак-Говерн благодарно улыбнулся Сью, и Ральф
внезапно понял, что же в облике Билла было не так. На
Мак-Говерне не было его излюбленной панамы, казавшейся такой же
неотъемлемой его частью (по крайней мере, Летом), как и
бородавка на переносице.
- Эй, мистер, что тут
случилось? - спросил один из бейсболистов. Ничего, что бы вас
касалось, - отрезал Ральф.
- Похоже, она провела
несколько раундов с Риддиком Боуи.
- Нет, скорее с Тайсоном, -
предположил второй сорванец; невероятно, но - раздались смешки.
- Убирайтесь прочь! - заорал
разъяренный Ральф. - Занимайтесь своим делом!
Подростки попятились, но
расходиться явно не собирались. Они смотрели на кровь, к тому же
это происходило не в кино.
- Элен, ты можешь идти?
- Да, - ответила она. -
Думаю... Думаю, что могу.
Ральф осторожно провел ее
сквозь открытую дверь в помещение магазина.
Элен шла очень медленно,
переступая, как дряхлая старуха. Зловоние пота и адреналина
исходило из ее пор, и Ральф почувствовал, как у него снова свело
желудок. Но не только из-за запаха; в основном из-за того, что
эта Элен никак не вязалась с образом оживленной, очаровательно
сексуальной женщины, с которой он не далее как вчера беседовал,
пока она возилась на цветочной клумбе возле своего дома.
Внезапно Ральф вспомнил
кое-что еще из деталей вчерашнего дня. На Элен были довольно
короткие голубые шорты, и он заметил пару синяков на ее ногах -
огромное желтое пятно на левом бедре и более свежий темный
кровоподтек на правой голени.
Ральф провел Элен за
прилавок и, взглянув в специальное зеркало, позволяющее видеть
все, что происходит в магазине, заметил Мак-Говерна,
открывающего дверь перед Сью.
- Запри дверь на замок, -
бросил он девушке через плечо.
- Но, Ральф, я не должна...
- Всего на пару минут, -
попросил он. - Пожалуйста...
- Ну... Ладно.
Усаживая Элен на жесткий
пластиковый стул, Ральф услышал щелчок закрываемого замка. Он
снял телефонную трубку и набрал номер 911. Но прежде, чем
раздался гудок, рука в крови нажала на разъединительную кнопку.
- Нет... Рол. - Элен с
трудом глотнула, затем попыталась заговорить снова. - Не надо.
- Надо, - возразил Ральф. -
И я сделаю это.
Тотчас в ее здоровом глазу
он увидел страх и - ни тени безразличия. Нет, - с трудом
выдавила из себя Элен. - Пожалуйста, Ральф, не надо.
- Женщина смотрела мимо
него, снова протягивая руки. Покорное, умоляющее выражение ее
убитого горем лица навеяло на Ральфа ужас и уныние.
- Ральф? - окликнула его
Сью. - Она хочет взять ребенка.
- Я и сам вижу. Отдай ей
Натали.
Сью передала малютку Элен, и
Натали - теперь ей было чуть больше года обвила ручонкой шею
матери, уткнувшись лицом в ее плечо. Элен поцеловала дочь в
макушку. Было видно, что движение губ причинило ей боль, но она
повторила это снова. И снова. Глядя сверху на голову Элен, Ральф
увидел засохшую кровь, напоминавшую разводы грязи. Он
почувствовал, как в нем вновь закипает гнев. - Это сделал Эд,
правда? - спросил он. Конечно, кто же еще разве стала бы она
нажимать отбой при его попытке вызвать полицию, если бы ее чуть
не до полусмерти избил незнакомец? - но спросить было
необходимо.
- Да, - прошептала она едва
слышно. Ответ, частично приглушенный облачком волос девчушки. -
Да, это сделал Эд. Но не надо звонить в полицию.
- Теперь Элен смотрела на
Ральфа снизу вверх, в здоровом глазу отражались страдание и
ужас. - Умоляю, не звони в полицию, Ральф. Я не могу подумать
даже, что отца Натали будут судить за... За... Элен разрыдалась.
Натали, удивленно взглянув на мать, присоединилась к ней.
7
- Ральф? - с сомнением в
голосе окликнул его Мак-Говерн. - Может, дать ей тиленол или
что-нибудь в этом роде?
- Лучше не надо, - ответил
он. - Мы же не знаем, каково ее состояние и как сильно она
пострадала. - Ральф перевел взгляд на витрину, не желая видеть
происходящее снаружи, надеясь ничего не увидеть, и все равно
увидел: алчные лица, облепившие стекло. Некоторые, чтобы было
лучше видно, прикрывали лицо с боков ладонями.
- И что же нам теперь
делать? - поинтересовалась Сью. Она смотрела на зевак, нервно
теребя форменный передник продавщицы. - Если компания узнает,
что я закрыла дверь во время рабочего дня, я наверняка потеряю
место. Элен тронула Ральфа за руку.
- Пожалуйста, Ральф, -
повторила она, только вот сквозь распухшие губы у нее
прозвучало: "Поталста, Рафф". - Не звони никому.
Ральф неуверенно взглянул на
Элен. За свою жизнь он насмотрелся на женщин с синяками, видал и
таких (хотя и немногих, если говорить честно), которые были
избиты еще сильнее, чем Элен. Однако не всегда это выглядело так
зловеще. Ментальность и нравственные устои Ральфа сформировались
еще в то время, когда считалось, что все происходящее между
мужем и женой за вратами супружества касается только двоих, даже
если мужчины дают волю рукам, а женщины - острому языку. Попытка
заставить человека изменить свое поведение, вмешиваясь в его
дела - даже с самыми лучшими намерениями, неминуемо превратит
вас из друга в заклятого врага.
Но затем Ральф вспомнил, как
Элен несла Натали: небрежно прижав к бедру, словно связку
учебников. Если бы она уронила ребенка, пересекая улицу, то даже
не заметила бы этого; Ральф считал, что лишь безотчетный
инстинкт заставил Элен взять ребенка с собой. Женщина не хотела
оставлять дочь с человеком, избившим ее настолько жестоко, что
теперь она смотрела только одним глазом и говорила, превращая
слова в кашу.
Подумал он и о другом - о
том, что имело отношение ко времени, последовавшем за смертью
Кэролайн. Ральф тогда поразился глубине и силе своего горя - в
конце концов, ее кончина не была неожиданной; он считал, что
испытал всю горечь утраты еще при жизни Кэролайн - тяжелая
скорбь помешала ему сделать последние необходимые приготовления.
Конечно, он позвонил в похоронную контору Брукингса и Смита, но
именно Элен помогла ему написать некролог и поместила его в
"Дерри ньюс", это она помогла ему выбрать гроб (Мак-Говерн, не
переносивший вида смерти и всего связанного с ней, в те дни
старался не попадаться ему на глаза), именно Элен посоветовала
Ральфу купить траурный венок - на ленте была надпись "Любимой
жене". И уж не кто иной, как Элен, организовала небольшой
поминальный ужин сразу после похорон, заказав сэндвичи, напитки
и пиво в "Красном яблоке".
Все это сделала Элен, когда
сам Ральф оказался не в состоянии заниматься подобными
хлопотами. Разве не обязан он отплатить за сделанное ею добро
добром, даже если сейчас она и не воспринимает его действия как
добро?
- Билл? - обратился он к
соседу. - А ты что думаешь? Мак-Говерн взглянул на Элен, низко
опустившую избитое лицо, затем, переведя взгляд на Ральфа,
достал платок и нервно вытер губы.
- Не знаю. Мне очень
нравится Элен, и мне бы хотелось поступить правильно - ты же
знаешь, - но в делах подобного рода... Кто знает, что здесь
лучше?
Ральф внезапно вспомнил
любимую фразу Кэролайн, обычно произносимую ею, когда он,
вздыхая и охая, не хотел браться за какое-нибудь дело, не желал
признавать допущенную ошибку либо увиливал от обязательного
звонка: "Тернист и долог путь в Эдем, любимый, так стоит ли
стенать по пустякам?"
Он снова потянулся к
телефону, на этот раз решительно отведя руку Элен.
- Вы звоните в полицейский
участок Дерри, - прозвучал голос из автоответчика. - Наберите
единицу, если вам необходима экстренная помощь.
Наберите двойку, если вам
нужна полиция. Нажмите тройку для дополнительной информации.
Ральф, внезапно осознавший,
что ему необходимы все три службы, после секундного колебания
набрал двойку. В трубке раздался женский голос:
- Полиция. Чем можем помочь?
Ральф, сделав глубокий вдох,
произнес:
- Это Ральф Робертс. Я
нахожусь в магазине "Красное яблоко" на Гаррисавеню вместе со
своей соседкой. Ее зовут Элен Дипно. Женщина жестоко избита. -
Ральф нежно прикоснулся к голове Элен, и та прижалась лбом к его
боку. - Пожалуйста, приезжайте скорее.
Он повесил трубку и присел
на корточки перед Элен. Натали, радостно защебетав, подставила
ему свой носик. Ральф, улыбнувшись, поцеловал девчушку, затем
взглянул в лицо женщины.
- Извини, Элен, - сказал он,
- но я вынужден был поступить так. Я не мог иначе. Понимаешь?
Просто не мог. - Я ничего не понимаю! - ответила она. Кровь из
носа перестала идти, но, прикоснувшись пальцами к переносице,
Элен поморщилась от боли.
- Элен, почему он это
сделал? Почему Эд так избил тебя?
Теперь Ральф припоминал
другие случаи - возможно, целую их цепочку.
Если такие события и были
возведены в систему, то он не замечал их до сегодняшнего дня.
Из-за кончины Кэролайн. И из-за последовавшей затем бессонницы.
В любом случае Ральф не верил, что Эд впервые поднял руку на
свою жену. Возможно, сегодня это обнаружилось в более ужасной
форме, но случилось явно не впервые. Ральф мог принять подобную
мысль и считать ее логичной, но он по-прежнему не мог
представить себе Эда, поступающего подобным образом. Он видел
улыбку Эда, его выразительные глаза, то, как беспокойно
двигаются его руки во время беседы... Но, сколько ни пытался, не
мог представить, что эти же самые руки избивают жену.
Затем он вспомнил, как Эд на
негнущихся ногах направляется к водителю голубого пикапа - это
был "форд-рейнджер", не так ли? - и наносит тому сильнейший удар
в челюсть.
Вспомнить это было все равно
что открыть дверцу шкафа Фибби Мак-Ги персонажа старого
радиоспектакля, - только вывалилась оттуда не груда скопившегося
за десятилетия хлама, а целая лавина ярких образов того
июльского дня. Молнии, сверкающие над взлетным полем. Эд,
размахивающий рукой из стороны в сторону, как будто таким
образом он мог заставить ворота открыться быстрее. Шарф с
вышитыми китайскими иероглифами.
"Эй, эй, Сьюзен Дэй, сколько
ты убили детей?" - прозвучал голос Эда в голове Ральфа; и еще до
того, как Элен открыла рот, он уже знал, что именно она скажет.
- Как глупо, - отрешенно
произнесла женщина. - Он избил меня, потому что я подписала
обращение. Подписи собирают по всему городу. Кто-то сунул мне
его позавчера по пути в супермаркет. Человек высказался в защиту
Центра помощи женщинам, мне его доводы показались разумными. К
тому же малютка капризничала, поэтому я просто...
- Поставила подпись, -
закончил Ральф. Элен, кивнув, снова расплакалась.
- Что за обращение? -
поинтересовался Мак-Говерн.
- Приглашение Сьюзен Дэй
выступить в Дерри, - объяснил Ральф. - Это известная
феминистка...
- Я знаю, кто такая Сьюзен
Дэй, - раздраженно оборвал его Мак-Говерн. В общем, группа
единомышленников решила пригласить ее к нам для выступления. В
защиту Центра помощи женщинам.
- Когда Эд вернулся сегодня
домой, у него было такое прекрасное настроение, - сквозь слезы
рассказывала Элен. - Так всегда бывает по четвергам, потому что
в эти дни он работает только до обеда. Он поведал мне о своих
планах на вечер, о том, как он будет делать вид, будто читает, а
сам станет наслаждаться покоем... Ну, ты же знаешь его...
- Конечно, - ответил Ральф,
вспоминая, как Эд сунул руку в бочонок Толстяка, и коварную
ухмылку (Я знаю трюк и получше этого) на его лице.
- Да, я его знаю.
- Я попросила Эда купить
кое-что из детского питания... - Голос женщины взмыл вверх, в
нем зазвучали нотки раздражения и испуга. - Я не знала, что он
расстроится... Честно говоря, я абсолютно забыла, что подписала
эту дурацкую бумажку... И я до сих пор не понимаю, почему он так
сильно расстроился... Но... Но когда он вернулся... - Задрожав
всем телом, Элен прижала к себе Натали.
- Ш-ш-ш, Элен, успокойся,
все уже позади, все хорошо.
- Нет, не хорошо! - Элен
взглянула на Ральфа, слезы градом катились из одного глаза и
просачивались из-под распухшего века другого. - Нет, не... Не...
Хорошо! Почему он не удержался на этот раз? И что будет со мной
и ребенком? Куда нам идти? У меня нет других денег, кроме
положенных на общий счет... У меня нет работы... О, Ральф, зачем
ты позвонил в полицию? Не надо было этого делать! - Элен
обессиленно стукнула кулачком по его руке.
- Ты все преодолеешь, -
произнес Ральф. - У тебя много друзей.
Но вряд ли он сам слышал,
что говорит, и совсем уж не заметил ее слабого удара. Гнев
стучал в его груди и висках, словно второе сердце.
Не "Почему он не удержался?"
- не это сказала Элен.
Она сказала: "Почему он не
удержался на этот раз?"
На этот раз.
- Элен, а где Эд сейчас?
- Думаю, дома, - глухо
ответила она.
Ральф погладил ее по плечу и
направился к двери.
- Ральф? - окликнул его явно
встревоженный Мак-Говерн. - Куда ты идешь?
- Закрой за мной дверь, -
попросил Ральф растерявшуюся Сью вместо ответа.
- Господи, не знаю, смогу ли
я это сделать. - Сью с сомнением оглядела толпу зевак,
прильнувших к пыльной витрине. Любопытных все прибавлялось.
Сможешь, - оборвал ее Ральф, уловив слабый звук приближающейся
сирены. Слышишь?
- Да, но...
- Полиция объяснит, что
нужно делать, да и твой босс тоже не станет ругать - возможно,
он даже наградит тебя медалью "За отвагу".
- Если он это сделает, я
разделю награду с тобой, - сказал он, переводя взгляд на Элен.
Бледность постепенно сходила с лица Сью.
- Господи, Ральф, да
посмотри же на нее! Неужели Эд действительно избил ее только за
то, что она подписала какую-то дурацкую бумажку?
- Думаю, что так, - ответил
Ральф. Смысл разговора доходил до него, но тема была слишком
далека. А вот ярость находилась гораздо ближе, она сомкнула свои
огнедышащие объятия на его горле. Он жалел, что ему не сорок или
хотя бы пятьдесят, чтобы он был в силах дать Эду отведать своего
собственного лекарства. Однако Ральф чувствовал, что может
попробовать сделать это, несмотря ни на что.
Он уже поворачивал дверную
ручку, когда Мак-Говерн схватил его за плечо:
- Ты соображаешь, что
делаешь?
- Я иду разбираться с Эдом.
- Ты что, шутишь? Да он же
разорвет тебя на части, как только ты попадешься ему под руку.
Сам видишь, что он сделал с Элен.
- Конечно, вижу, - почти
прорычал Ральф таким тоном, что Мак-Говерн быстро убрал руку.
- Тебе уже семьдесят, Ральф.
Напоминаю, если ты забыл. К тому же сейчас Элен нуждается в
друге, а не в разбитой рухляди, которую она сможет посещать
только потому, что твоя больничная койка будет находиться через
три двери от ее палаты.
Конечно, Билл был абсолютно
прав, но это разгневало Ральфа еще больше.
Он предполагал, что в этом
тоже виновата бессонница, разжигающая ярость и окутывающая
туманом его мысли. Но в каком-то смысле гнев приносил
облегчение. Это было определенно лучше, чем дрейфовать в мире,
окрашенном в серые расплывчатые тона.
- Если Эд сильно поколотит
меня, я приму димедрол и наконец-то высплюсь, - отрезал Ральф. -
И пожалуйста, оставь меня в покое, Билл.
Он быстрым шагом пересек
парковку перед "Красным яблоком".
Приближалась полицейская
машина с включенной мигалкой. Вопросы из толпы - "Что случилось?
С ней все в порядке?" - градом обрушились на него, но Ральф
проигнорировал их. Он задержался на тротуаре, пережидая, пока
полицейская машина въедет на стоянку, затем таким же быстрым,
решительным шагом пересек Гаррис-авеню. За ним на разумном
расстоянии шел Мак-Говерн.
Глава третья
1
Через три дома от них стоял
аккуратный шоколадно-кремовый домик того типа, который женщины
золотого возраста называют "миленьким". В этой "конфетке" и жили
Элен и Эд Дипно. Кэролайн любила повторять, что семья Дипно
принадлежит к церкви Свидетелей Иеговы, хотя ее искренняя
привязанность к молодой чете лишала эту фразу едкой колкости.
Они были laisser-faire <Laiseer faire (франц.) - давать волю,
свободно действовать.> вегетарианцами, считавшими вполне
приемлемым употреблять в пищу рыбу и молочные продукты. На
последних выборах супруги голосовали за Клинтона, а на их машине
- теперь это был уже не "датсун", а новая малолитражка -
красовался лозунг:
- "РАСЩЕПЛЯЙТЕ ДЕРЕВО, А НЕ
ATOM, ОХОТЬТЕСЬ НА ЖИВОТНЫХ, А НЕ НА ЛЮДЕЙ".
Очевидно, Дипно сохранили
все музыкальные альбомы, купленные ими в шестидесятых, -
Кэролайн считала это одной из самых милых привычек, и теперь,
когда Ральф сжав кулаки, подходил к их дому, он услышал стенания
Грейс Слик, распевающей один из старых хитов Сан-Франциско:
Приняв одну пилюлю, станешь
больше, <В оригинале игра слов pill (англ.) - это и таблетка, и
пилюля, и пуля.> Прими другую - ты уже малец.
Лишь той довольствуйся, не
бойся, Что мать протянет, сорванец.
Ответ получишь от Алисы,
<Героиня детской книги Льюиса Кэрролла "Алиса в Стране Чудес".>
Когда она на десять футов станет выше.
Музыка доносилась из
закрепленной на террасе миниатюрной колонки размером чуть больше
почтовой марки. Поливное устройство на газоне издавало хиша-хиша
звук, разбрасывая радужные брызги и оставляя поблескивающий
мокрый след на дорожке. Эд Дипно, голый по пояс, раскинулся в
садовом кресле слева от бетонированной дорожки, ошеломленно
глядя в небо с видом чудака, пытающегося понять, похоже ли
облачко, проплывающее над ним, на лошадь или на единорога. Босой
ногой он отбивал такт. Открытая книга, лежащая обложкой вверх на
его коленях, как нельзя лучше сочеталась с доносящейся из
колонки музыкой. Это был роман Тома Роббинса.
Прямо-таки летняя пастораль;
сценка провинциальной безмятежности, запечатленная Норманом
Рокуэллом на одной из его картин и названная (, "Выходной".
Только не следовало обращать внимание на такие мелочи, как
засохшая кровь на пальцах Эда да разбитое стекло его очков а lа
Джон Леннон.
- Ральф, ради всего святого,
не затевай с ним потасовку, - прошипел Мак-Говерн, когда Ральф,
сойдя с дорожки, ступил на газон, даже не почувствовав, как его
обдало холодной водой.
Эд обернулся.
- Эй, Ральф! - воскликнул
он, расплываясь в лучезарной улыбке. - Рад тебя видеть!
Мысленным взором Ральф
увидел себя сбрасывающим Эда с кресла на зелень лужайки. Более
того, он увидел расширяющиеся от неожиданности и удивления глаза
Эда Дипно. Видение было настолько четким, что он увидел даже то,
как солнце отражается от часов Эда, когда тот пытается встать.
- Угощайся пивом, садись в
кресло, - тараторил Эд. - Может, сыграем в шахматы...
- Пиво? Шахматы? Господи,
Эд, да что это с тобой?
Эд ответил не сразу, взирая
на Ральфа с выражением, которое одновременно пугало и вызывало
ярость. Это была смесь удивления и стыда, взгляд милого растяпы,
который вот-вот скажет: "О черт, дорогая, неужели я опять забыл
убрать пепельницу?"
Ральф махнул рукой в сторону
холма, мимо Мак-Говерна, стоящего - тот обязательно спрятался
бы, будь рядом хоть что-то - возле влажной полосы от полива и
нервно наблюдающего за ними. К первой полицейской машине
присоединилась вторая, Ральф услышал доносящиеся из них слабые
радиосигналы. Толпа зевак росла с каждой секундой.
- Полиция прибыла из-за
Элен! - произнес Ральф, убеждая себя не кричать, ведь криком
ничего не изменишь, и все же повышая голос. -Они здесь, потому
что ты избил свою жену! Хоть это до тебя доходит?
- Это... - протянул Эд и
потер щеку. - Это...
- Да, это, - зло подтвердил
Ральф. Казалось, все его чувства притупились, осталась лишь одна
ярость.
Эд бросил взгляд на
полицейские машины, на толпу, собравшуюся возле "Красного
яблока"... А затем увидел Мак-Говерна.
- Билл! - крикнул он.
Мак-Говерн вздрогнул. Эд либо не заметил, либо сделал вид, что
не заметил этого. - Привет! Присаживайся! Хочешь пива? Именно в
этот момент Ральф понял, что ударит Эда, разобьет его дурацкие
круглые очки, возможно, даже вдавит осколок стекла ему в глаз.
Он сделает это, и ничто на свете не сможет остановить его - тем
не менее в самый последний момент все же что-то остановило.
Внутри него была Кэролайн, столь ясно слышимый им в последние
дни - если только он не разговаривал сам с собой; хотя теперь
это был вовсе не голос Кэролайн - этот голос, несмотря на всю
невероятность подобного, принадлежал Триггеру Вашону, которого
он встречал лишь пару раз после того случая, когда Тригг спас
его от грозы в тот день, когда с Кэролайн произошел первый
приступ. "Эй, Ральф, будь осторожен! Этот безумец хитрее лиса.
Может быть, он даже хочет,
чтобы ты ударил его! "
Да, решил Ральф. Возможно,
Эд хочет именно этого. Почему? Кто знает?
Может быть, чтобы немного
помутить воду, а может, просто потому, что сошел с ума.
- Перестань городить чепуху,
- сказал он, понижая голос почти до шепота. Ральф испытал
чувство удовлетворения, когда внимание Эда вновь моментально
переключилось на него, но еще больше Ральфа радовало то, что
выражение печального непонимания исчезло с лица Эда. Его
заменила настороженность. Ральфу он напомнил хищника перед
решающим прыжком.
Ральф немного нагнулся,
чтобы видеть глаза Эда.
- Это произошло из-за Сьюзен
Дэй? - все так же вкрадчиво спросил он. Сьюзен Дэй и абортов?
Что-то насчет мертвых младенцев? Именно поэтому ты набросился на
Элен?
В голове у него прозвучал
еще один вопрос: "Кто ты на самом деле, Эд?" - но прежде чем
Ральф успел спросить, Эд, стремительно вскочив, подбежал Ральфу
и толкнул его в грудь. Ральф упал спиной на влажную траву, успев
выставить локти, чтобы не удариться головой. С согнутыми
коленями, уперевшись ступнями в землю, он настороженно следил за
Эдом.
- Ральф, не связывайся с
ним! - посоветовал Мак-Говерн, стоя на сравнительно безопасном
расстоянии.
Ральф не обратил на него
внимания. Он просто полулежал, опираясь локтями о землю и
внимательно гладя снизу вверх на Эда. Ральф был зол и напуган,
но эти эмоции пересиливало дотоле незнакомое, вызывающее дрожь
ощущение. Он наблюдал сумасшествие - чистейшей воды безумие.
Никакого суперзлодея из комиксов, никакого Нормана Бейтса,
никакого капитана Эхаба.
Перед ним был всего лишь Эд
Дипно, сотрудник лаборатории Хокинга - один из "яйцеголовых", по
определению стариков, играющих в шахматы на площадке для
пикников, - но все равно приемлемый для демократов человек. И
вот теперь этот вполне приятный homo sapiens превратился в
чудовище, и это все сегодня, когда Эд увидел подпись своей жены
под обращением, вывешенным на доске объявлений в супермаркете.
Теперь Ральф понимал, что безумию Эда уже не меньше года, и это
заставило Ральфа задуматься, какие же секреты скрывались за
доброжелательностью и обворожительной улыбкой Элен, какие
незначительные, но такие явные признаки - не считая синяков - он
проглядел.
"И еще Натали, - подумал он.
- Что видела эта девочка!
Что пережила она, кроме того
последнего случая, когда мать несла ее по Гаррис-авеню, небрежно
прижимая к окровавленному бедру?"
Руки Ральфа покрылись
мурашками.
А в это время Эд мерил
шагами бетонированную дорожку, вытаптывая циннии, посаженные
Элен по краям в качестве бордюра. Он снова превратился в того
Эда, которого Ральф видел в аэропорту год назад: те же яростные
рывки головой, тот же пустой, ничего не видящий взгляд.
"Это и есть то, что должно
было скрывать напускное радушие, - подумал Ральф. - Сейчас он
выглядит точно так же, как после столкновения с водителем
пикапа, Словно бойцовый петух, обозревающий свою вотчину в
поисках чужаков".
- В общем-то ее вины в этом
нет, - быстро заговорил Эд, ударяв сжатым кулаком правой руки но
ладони левой. И тут Ральф увидел, что у Эда можно пересчитать
все ребра; он выглядел так, будто не доедал многие месяцы.
- И все же, если чья-то
глупость достигает определенного предела, мириться с этим
становится трудно, - продолжал Эд. - Она как те волхвы,
пришедшие к царю Ироду за информацией. Я хочу сказать, ну как же
можно быть такими глупыми? "Где родившийся Царь Иудейский?" И
они говорят это Ироду? Вот тебе и мудрецы! Правильно, Ральф?
Ральф закивал головой.
Конечно, Эд. Что бы ты ни сказал, Эд.
Эд кивнул в ответ, снова
принявшись вышагивать взад-вперед и ударяя кулаком по ладони.
- Совсем как в песне
"Роллинг Стоунз" - "Посмотри, посмотри, посмотри на эту
глупышку". Ты, наверное, не помнишь, правильно? - Эд рассмеялся.
Истеричный звук, наводящий
на мысль о крысах, танцующих на битом стекле. Мак-Говерн присел
рядом с ним на корточки.
- Пойдем отсюда, -
пробормотал он. Ральф отрицательно покачал головой, а когда Эд
снова стал приближаться к ним, Мак-Говерн быстро вскочил и
ретировался на тротуар.
- Она думала, что сможет
обвести тебя вокруг пальца, да? - спросил Ральф. Он по-прежнему
лежал на траве, опираясь на локти. - Элен считала, что ты не
узнаешь ее подписи под обращением?
Эд стремительно пересек
дорожку и, склонившись над Ральфом, потряс сжатыми кулаками над
его головой, совсем как злодей в немом кино.
- Нет-нет-нет-нет! - крикнул
он. - Аэроплан Джефферсона заменили "Энималс", Эрик Бердон
покончил со старыми взглядами, согласно Джону Ли Хукеру:
бум-бум-бум, пристрелю на месте!
Мак-Говерн взвизгнул,
очевидно, считая, что Эд сейчас набросится на Ральфа, но вместо
этого Эд Дипно, опершись пальцами левой руки о траву, принял
положение спринтера, ожидающего выстрела стартового пистолета,
чтобы броситься вперед. Все лицо его было в каплях, которые
Ральф сначала принял за пот, но затем он вспомнил, как Эд
прошествовал мимо струи поливного устройства. Ральф не мог
отвести взгляда от пятна крови на левом стекле очков Эда. Оно
немного размазалось, и от этого зрачок казался кровавым. Это
просто судьба, что я обнаружил ее подпись! Судьба, понимаешь!
Не оскорбляй меня,
сомневаясь в моих умственных способностях, Ральф! Ты уже стар,
но глупцом тебя никак не назовешь. Дело в том, что я иду в
супермаркет купить детское питание и обнаруживаю - вот так
ирония! что она подписалась под обращением детоубийц!
Центурионов! Во главе с самим Кровавым Царем! И знаешь что? Я...
Так... И увидел... Кровь!
- Кто такой Кровавый Царь,
Эд?
- О, пожалуйста! - Эд
подозрительно взглянул на Ральфа. - "Тогда Ирод, увидев себя
осмеянным волхвами, весьма разгневался и послал избить всех
младенцев в Вифлееме и во всех пределах его, от двух лет и ниже,
по времени, которое выведал от волхвов". Это Библия, Ральф.
Евангелие от Матфея, глава 2, стих 16. У тебя есть сомнения?
- Нет. Раз ты так говоришь,
я тебе верю.
Эд кивнул. Взгляд его
глубоких темно-зеленых глаз метался из стороны в сторону. Затем
он медленно наклонился вперед, положив руки на плечи Ральфа,
будто намеревался поцеловать его. Ральф ощутил запах пота и
слабый, почти выветрившийся аромат лосьона после бритья и
чего-то еще - того, что запахом напоминало прокисшее молоко.
Может быть, это был запах безумия Эда?
- Будет лучше, - выдохнул Эд
прямо в лицо Ральфу. - Будет лучше, если ты поверишь.
Взгляд его перестал
бесцельно блуждать и сконцентрировался на Ральфе. Они вырезали
всех младенцев, - произнес он дрожащим голосом.
- Вырезали из материнского
лона и вывозили в закрытых грузовиках. Задай себе вопрос, Ральф:
сколько раз за неделю ты видел на шоссе такие же грузовики,
кузов которых затянут брезентом? Ты никогда не спрашивал себя,
что перевозят в таких грузовиках? Никогда не хотел узнать, что
скрыто под брезентом? - Эд улыбнулся, закатив глаза. - Они
сжигают эмбрионы под Ньюпортом. Указатель гласит, что в том
месте оползень, но на самом деле там крематорий. Однако часть
зародышей вывозят из штата. На грузовиках, на самолетах. Потому
что эмбриональные ткани стоят очень дорого. Я говорю тебе это не
только как обеспокоенный гражданин, Ральф, но и как сотрудник
лаборатории Хокинга. Младенческие ткани... Намного... Дороже...
Золота. Внезапно Эд повернул голову и уставился на Вилла
Мак-Говерна, который снова подобрался поближе, чтобы лучше все
слышать.
- ДА, НАМНОГО ДОРОЖЕ ЗОЛОТА
И ЦЕННЕЕ РУБИНОВ! - крикнул он, и Мак-Говерн отпрыгнул назад с
расширившимися от страха и смятения глазами. ТЫ ЗНАЕШЬ ОБ ЭТОМ,
СТАРЫЙ ГОМИК?
- Да, - ответил Мак-Говерн.
- Я... Я знаю. - Он бросил молниеносный взгляд в сторону
"Красного яблока", откуда отъезжала одна из полицейских машин,
направляясь в их сторону. - Должно быть, я где-то читал об этом.
Возможно, в "Сайентифик
америкэн".
- "Саентифик америкэн"! -
Эд, презрительно рассмеявшись, вновь уставился на Ральфа, как бы
говоря: "Видишь, с кем приходится иметь дело". Лицо его быстро
мрачнело. - Продажные убийцы, прошептал он. - Совсем как во
времена Христа. Только теперь убивают нерожденных. И не только
здесь, а по всему миру. Они вырезают их тысячами, Ральф,
миллионами, и знаешь почему? Знаешь, почему мы снова
присоединились к свите обагренного кровью младенцев царя в эту
эпоху тьмы?
Ральф знал. Не так уж трудно
сложить воедино целую картину, если имеешь достаточно
разрозненных фрагментов. Особенно если видел Эда, запускающего
руку по локоть в бочонок с химическим удобрением в поисках
мертвых младенцев. - На этот раз царь Ирод добился успеха, -
произнес Ральф. Именно это ты хочешь сказать мне? Это все старые
идеи о Мессии, правильно?
Ральф выпрямился, ожидая,
что Эд опять примнет его к земле, почти не сомневаясь в этом.
Гнев снова охватывал его. Абсолютно неразумно было критиковать
бредовые идеи полоумного, как это делают в кино, возможно, даже
богохульствовать, - но сама мысль, что Элен была избита из-за
этого, вызвала новый прилив ярости.
Эд, не тронув его, энергично
выпрямился и деловито отряхнул ладони.
Казалось, он снова был
спокоен. Радиопозывные зазвучали громче полицейская машина,
отъехавшая от "Красного яблока", приближалась к бордюру. Эд
взглянул на машину, затем на поднявшегося Ральфа.
- Можешь издеваться, но это
правда, - спокойно произнес он. - Однако это не царь Ирод, а
Кровавый Царь. Ирод был одной из его инкарнаций.
Кровавый Царь стремительно
переходит из тела в тело и из поколения в поколение - точно так
же ребенок перепрыгивает с камешка на камешек, переходя ручей,
Ральф, - всегда выискивая Мессию. И он всегда упускает Его, но
на этот раз все может получиться иначе. Потому что в Дерри все
иначе.
И те, и другие силы начинают
собираться здесь, выстраиваются в две линии. Я знаю, насколько
трудно поверить в подобное, но это так.
"Кровавый Царь, - подумал
Ральф. - О, Элен. Мне так жаль. Как это печально".
Двое мужчин - один в форме,
другой в гражданском, но оба определенно копы - выбрались из
полицейской машины и подошли к Мак-Говерну.
Около магазина Ральф заметил
еще двоих мужчин в белых брюках и белых рубашках с короткими
рукавами. Один из них поддерживал Элен, передвигавшую ноги, как
больной после операции. Второй нес Натали.
Они помогли Элен забраться в
машину скорой помощи. Тот, который нес ребенка, последовал за
ней, второй направился к месту водителя. В их движениях Ральф
почувствовал скорее компетентность, чем тревогу, и подумал, что
для Элен это хороший знак. Возможно, Эд не так уж сильно избил
ее... По крайней мере, не в этот раз.
Полицейский в гражданском -
дородный, широкоплечий здоровяк с пшеничными усами - подошел к
Мак-Говерну, которого он, кажется, узнал.
На его лице сияла улыбка.
Эд, схватив Ральфа за плечо,
оттащил его на пару шагов в сторону от мужчин, стоявших на
тротуаре. Он перешел почти на шепот.
- Не хочу, чтобы нас
слышали, - пояснил он.
- В этом я уверен.
- Эти создания...
Центурионы... Слуги Кровавого Царя... Ни перед чем не
остановятся. Они безжалостны.
- Верю. - Ральф оглянулся
через плечо в тот самый момент, когда Мак-Говерн указывал на
Эда. Здоровяк спокойно кивал. Руки он держал в карманах брюк.
Игравшая до сих пор на его лице добродушная улыбка постепенно
увядала.
- И дело не только в
абортах, не надо так думать! Они забирают нерожденных у всех
матерей, не только у наркоманок и проституток, восемь дней,
восемь недель, восемь месяцев. Центурионам все равно. Жатва идет
день и ночь. Массовое убийство. Я видел трупики младенцев на
крышах, Ральф... Под заборами... В канализационных стоках...
Глаза Эда, огромные и зеленые, как искусственные изумруды,
уставились в никуда.
- Ральф, - прошептал он, -
иногда весь мир полон красок. Я вижу их с тех пор, как он пришел
и открыл мне истину. Но теперь все краски стали черными.
- С тех пор как кто пришел к
тебе, Эд?
- Мы поговорим об этом
позже, - ответил Эд, незаметно шевеля губами, совсем как стукач
в фильмах на тюремную тему. В других обстоятельствах это
выглядело бы даже забавно.
Деланная улыбка появилась на
его лице, так же уверенно прогоняя безумие, как восход солнца
изгоняет ночь. Внезапность перемены одновременно потрясала и
ужасала, но Ральф все равно нашел в этом нечто успокаивающее.
Возможно, им - ему,
Мак-Говерну, Луизе и всем остальным, знавшим Эда, не стоит так
уж винить себя, что они не заметили его безумия раньше. И все
потому, что Эд был отличным актером. Эта улыбка стоила премии
"Оскар". Даже в такой эксцентричной ситуации, как сейчас, его
улыбка требовала ответа. Привет! - обратился Эд к полицейским.
Здоровяк закончил беседовать с Мак-Говерном, и теперь оба
полицейских приближались к ним, идя прямо по газону. -
Присаживайтесь, ребята! - Эд сделал приглашающий жест. Здоровяк,
все так же добродушно улыбаясь, пожал протянутую Эдом руку. -
Эдвард Дипно? - осведомился он.
- Абсолютно верно, - ответил
Эд, пожимая руку второму полицейскому в форме, выглядевшему
несколько ошеломленным, затем снова обратил все внимание на
Здоровяка.
- Инспектор Джон Лейдекер, -
представился Здоровяк. - А это сержант Крис Нелл. Кажется, у вас
здесь проблемы, сэр?
- Ну что ж. Думаю, вы правы.
Небольшая проблема. Или, если вам угодно называть вещи своими
именами, я вел себя как свинья. - Смешок, изданный Эдом,
прозвучал тревожно-естественно. Ральф подумал обо всех
очаровательных психопатах, виденных им в кино - Джордж Сандерс
был особенно хорош в этих ролях, - размышляя, возможно ли, чтобы
умный химик-исследователь обвел вокруг пальца провинциального
детектива, выглядевшего так, словно он так никогда и не перерос
фазу "Субботней лихорадки" Ральф опасался, что такое вполне
возможно. - У нас с Элен произошла ссора из-за подписанного ею
обращения, - говорил Эд, - ну и пошло-поехало... Господи, не
могу же я сказать, что я ударил ее.
Он взмахнул руками, как бы в
подтверждение того, насколько сильно он взволнован, смущен и
сгорает от стыда. Лейдекер улыбнулся в ответ.
Мысли Ральфа вернулись к
инциденту между Эдом и водителем синего пикапа.
Эд назвал Толстяка убийцей,
даже ударил его по лицу, и все равно дело закончилось тем, что
тот взирал на Эда почти с уважением. Это было некое подобие
гипноза; Ральфу показалось, что здесь имеет место та же сила.
- Просто ситуация несколько
вышла из-под контроля, кажется, это вы хотите сказать? -
сочувственно поинтересовался Лейдекер.
- Дело в масштабе... - Эду
было по крайней мере года тридцать два, но наивный взгляд
огромных глаз и невинное выражение лица создавали впечатление,
будто он едва достиг совершеннолетия.
- Минуточку, - вмешался
Ральф. - Нельзя верить ему, он спятил. И очень опасен. Он только
что сказал мне...
- А это мистер Робертс,
правильно? - осведомился Лейдекер у Мак-Говерна, как бы не
замечая Ральфа.
- Да, - подтвердил
Мак-Говерн. Ральфу тон его голоса показался вызывающе помпезным.
- Это Ральф Робертс.
Лихорадка в субботу вечером"
- популярный в 70-е годы музыкальный фильм с Джоном Траволтой в
главной роли - Вот как. - Лейдекер наконец-то взглянул на
Ральфа. - Мы поговорим с вами через пять минут, мистер Робертс,
а в настоящее время я хочу, чтобы вы спокойно постояли рядом со
своим другом. Хорошо?
- Но...
- Хорошо?
Разозлившись еще сильнее,
Ральф направился к Мак-Говерну.
Лейдекер, кажется, от этого
не особенно расстроился. Он повернулся к сержанту Неллу. -
Можешь выключить музыку, Крис, чтобы мы могли слышать друг
друга?
- Еще бы! - Полицейский в
форме подошел к магнитофону и, оглядев все ручки и кнопки,
вырубил "Ху" на середине слова.
- Думаю, я действительно
несколько переборщил. - Эд казался воплощением невинного агнца.
- Удивительно, как это соседи не вмешались. - Что ж, жизнь
продолжается, - глубокомысленно протянул Лейдекер, обращая свою
добродушную улыбочку к облакам, плывущим по голубому летнему
небу.
"Отлично, - подумал Ральф. -
Этот парень прямо-таки Уилл Роджерс", Эд, однако, кивал так,
будто инспектор только что выдал перл мудрости. Порывшись в
кармане, Лейдекер извлек коробочку, достал оттуда зубочистку и
предложил Эду, который сначала отказался, но затем взял одну и
вставил ее в уголок рта.
- Итак, - произнес Лейдекер.
- Небольшая семейная ссора. Я правильно понял?
Эд воодушевленно кивнул. С
его губ по-прежнему не сходила искренняя, слегка смущенная
улыбка.
- Скорее всего, спор.
Политические...
- Ага, ага, - закивал
Лейдекер, улыбаясь, - но, прежде чем вы скажете что-то еще,
мистер Дипно...
- Зовите меня Эд.
Пожалуйста.
- Прежде чем мы продолжим,
мистер Дипно, хочу предупредить, что все, сказанное вами, может
быть использовано против вас в суде; кроме того, вы имеете право
на адвоката.
Дружелюбная, но смущенная
улыбка Эда - "Господи, ну что я такого натворил? Вы поможете мне
разобраться?" - моментально испарилась. Ее сменил оценивающий
взгляд. Ральф взглянул на Мак-Говерна, и облегчение, подмеченное
им в глазах Билла, было зеркальным отражением того, что
почувствовал он сам. В конце концов, Лейдекер оказался не таким
уж простаком.
- Да зачем мне нужен
адвокат? - изумился Эд. Слегка повернувшись, он опробовал свою
смущенную улыбочку на Крисе Нелле, все еще стоявшем на крыльце.
- Этого я не знаю, возможно,
как и вы, - все так же улыбаясь, произнес Лейдекер. - Я просто
говорю, что вы имеете на это право. А если вы не можете оплатить
его услуги, вам назначат адвоката, состоящего на государственной
службе.
- Но я не... Лейдекер все
кивал и улыбался.
- Уверен, все будет хорошо,
но это ваше право. Вы понимаете свои права так, как я объяснил
их вам, мистер Дипно?
Эд застыл на мгновение,
внезапно глаза его снова расширились, а взгляд стал пустым.
Ральф подумал, уж не похож ли парень на живой компьютер,
пытающийся справиться с вводом информации огромной сложности.
Затем тот факт, что ему не удалось никому запудрить мозги,
казалось, дошел до Эда. Он сразу ссутулился. Опустошенность
взгляда сменилась выражением несчастья, слишком естественным,
чтобы вызывать сомнения... Но Ральф все равно сомневался. Он
вынужден был сомневаться; ведь он видел безумие на лице Эда
перед тем, как приехали Лейдекер и Нелл. Видел это и Билл
Мак-Говерн. Но все-таки сомнение отличается от неверия, к тому
же, как казалось Ральфу, по-своему Эд сожалеет, что избил Элен.
"Да, - подумал он, - точно
так же он считает, что его Центурионы водили грузовики, набитые
зародышами, в Ньюпорт. И в то, что силы Добра ( Зла собираются в
Дерри, чтобы разыграть некую драму, разворачивающуюся в его
воображении. Назовем ее "Предзнаменованием при дворе Кровавого
Царя". И тем не менее Ральф не мог не испытывать невольного
сочувствия к Эду Дипно, который три раза в неделю навещал
Кэролайн в больнице, неизменно приносил цветы и всегда целовал
ее в щеку на прощанье. Он продолжал целовать ее даже тогда,
когда запах смерти стал слишком явным. Кэролайн никогда не
упускала возможности прикоснуться к его руке и благодарно
улыбнуться. "Спасибо за то, что ты по-прежнему считаешь меня
человеком, - говорила ее улыбка. - И спасибо, что ты обращаешься
со мной так, словно я еще живая". Ральф всегда считал Эда своим
другом и думал - или только надеялся, - что Эд по-прежнему рядом
с ним.
- У меня будут неприятности?
- мягко спросил Эд Лейдекера.
- Что ж, смотрите, -
улыбаясь, сказал Лейдекер. - Своей жене вы выбили пару зубов.
Похоже, и челюсть сломали. Могу поспорить на часы моего дедушки,
что у нее еще и сотрясение мозга. Плюс многое другое ссадины,
синяки и эта забавная содранная полоска кожи на правом виске.
Что вы пытались сделать? Снять с нее скальп?
Эд молчал, глядя застывшими
зелеными глазами на Лейдекера.
- Ей придется провести в
больнице всю ночь, потому что какой-то козел чуть не вытряс из
нее душу, мистер Дипно. Я вижу кровь на ваших руках и очках, и я
должен сказать, что, по-моему, это были именно вы. И что же вы
теперь думаете? Вы производите впечатление смышленого малого.
Как вы думаете, есть ли у вас проблемы?
- Мне очень жаль, что я
ударил ее, - потупился Эд. - Я не хотел.
- О, если бы я брал по
двадцать пять центов всякий раз, когда слышу эту фразу, я бы жил
припеваючи. Мистер Эд Дипно, вы арестованы по обвинению в
нанесении увечий второй степени тяжести, что рассматривается как
насилие над домочадцами, согласно уголовному кодексу штата Мэн.
Пожалуйста, подтвердите, что я ознакомил вас с вашими правами.
- Да, - несчастным голосом
произнес Эд. Улыбка - смущенная и вообще какая бы то ни было -
исчезла. - Да, вы сообщили мне о моих правах.
- Вы будете доставлены в
полицейский участок и зарегистрированы, продолжил Лейдекер. -
После этого вы сможете позвонить и побеспокоиться об
освобождении ноя залог. Крис, проводи его в машину.
Нелл подошел к Эду:
- Вы не собираетесь
создавать себе лишние проблемы, мистер Дипно?
- Нет, - все так же тихо
ответил Эд, и Ральф заметил скатившуюся по его щеке слезу. Эд с
отсутствующим видом вытер ее тыльной стороной руки.
- Никакого сопротивления.
- Вот и отлично! - кивнул
Нелл и повел Эда к машине.
Они уже пересекли тротуар,
когда Эд повернулся к Ральфу.
- Извини, старина, -
пробормотал он и забрался в машину. Прежде чем сержант Нелл
захлопнул дверцу, Ральф успел заметить, что на внутренней
стороне ее нет ручки.
2
- Итак, - произнес Лейдекер,
поворачиваясь к Ральфу и протягивая ему руку. - Извините, что
вел себя несколько грубо, мистер Робертс, но иногда эти парни
впадают в бешенство. Особенно меня беспокоят те, что внешне
кажутся спокойными, чаще всего именно их поступки абсолютно
непредсказуемы.
Джон Лейдекер.
- Джонни учился у меня,
когда я преподавал в колледже, - пояснил Мак-Говерн. Теперь,
когда Эд Дипно был заперт в машине, голос Билла так и звенел от
облегчения. - Хороший студент. Помнится, написал отличную
курсовую о защите прав несовершеннолетних.
- Приятно с вами
познакомиться. - Ральф пожал Лейдекеру руку. - И не
беспокойтесь. Я не пострадал.
- Знаете, с вашей стороны
было безумием прийти сюда, - искренне заметил Лейдекер.
- Я боялся. Я и до сих пор
боюсь.
- Понимаю. Но вы все же
вышли сухим из воды - это очень важно.
- Нет. Самое важное - это
Элен. Элен и ребенок.
- Полностью согласен, но
расскажите, о чем вы говорили с мистером Дипно до нашего
приезда, мистер Робертс... Или я могу называть вас Ральф?
- Конечно, можете. - Ральф
вкратце пересказал свой разговор с Эдом.
Мак-Говерн, который тогда не
все уловил из их диалога, молча слушал, вытаращив глаза.
Поглядывая на него, Ральф подумал, как Биллу недостает его
панамы. Без нее тот выглядел более старым. Почти древним.
- Что ж, звучит очень
странно, - заметил Лейдекер, когда Ральф закончил свой рассказ.
- А что будет дальше? Его
посадят в тюрьму? Это должно произойти.
- Возможно, и должно, -
согласился Лейдекер, - но разница между тем, что должно сделать
с ним и что будет на самом деле, слишком велика. Его не посадят
и не отправят в санаторий для душевнобольных - такое случается
лишь в старых кинофильмах. Самое большее, на что можно
рассчитывать, это предписанный судом курс лечения.
- Но разве Элен не говорила
вам...
- Леди ничего нам не
сообщила, да мы и не задавали ей вопросов. Она и так сильно
страдает - как физически, так и морально.
- Ну конечно, - согласился
Ральф. - Как глупо с моей стороны.
- Позже она, возможно, и
подтвердит ваши слова... А может, и так. Видите ли, иногда все
обвинения падают именно на жертв домашнего насилия.
К счастью, по новому закону
это не играет роли. Он у нас в капкане. И вы, и леди из магазина
будете свидетельствовать о состоянии миссис Дипно и о том, кого
она обвинила в случившемся. А я могу засвидетельствовать наличие
крови на руках ее мужа. Сами за себя говорят и его слова:
"Господи, просто не могу поверить, что я ударил ее". Я бы хотел
видеть вас завтра утром если это вам удобно, - чтобы снять
полные свидетельские показания, Ральф. Это всего лишь
формальность. В основном дело сделано.
Лейдекер вытащил зубочистку
изо рта, сломал ее и выбросил, затем снова вытащил коробочку.
- Хотите?
- Нет, спасибо, - ответил
Ральф со слабой улыбкой.
- Что ж, отвратительная
привычка, но я пытаюсь бросить курить.
Проблема с парнями типа
Дипно заключается в том, что они слишком хитры и изобретательны,
когда дело касается их интересов. В невменяемом состоянии они
набрасываются на кого-нибудь... Затем отступают. Когда застаешь
их сразу после такой вспышки - как это сделали вы, Ральф, - они,
склонив голову набок, обычно слушают музыку, как бы пытаясь
компенсировать свой взрыв. Так все и было, - подтвердил Ральф. -
Именно так.
- Такой трюк срабатывает на
некоторое время, они выглядят пристыженными, раскаиваются,
признают свою вину. Они настолько убедительны и милы, что иногда
под сладкой глазурью невозможно разглядеть острые шипы.
Даже в таких экстремальных
случаях, как с этим маньяком Тэдом Банди, все иногда годами
выглядит вполне нормально. Хорошо хоть, что таких парней, как
Тэд Банди, не так уж много, несмотря на обилие книг и фильмов об
убийствах.
- Какой ужас! - Ральф
глубоко вздохнул.
- Да, но давайте посмотрим
на это с другой стороны: мы сможем изолировать Эда на некоторое
время. Залог составит двадцать пять долларов, но...
- Двадцать пять долларов? -
удивился Мак-Говерн. В голосе его одновременно прозвучали цинизм
и потрясение. - И это все?
- Да, - подтвердил Лейдекер.
- Я обвинил Дипно в нанесении увечий второй степени тяжести,
потому что звучит это пугающе, но в штате Мэн избиение жены
считается всего лишь проступком, хоть и судебно наказуемым.
Однако в законодательстве имеется и кое-что новенькое, -
присоединился к разговору Крис Нелл. - Если Дипно пожелает,
чтобы его выпустили под залог, он должен будет согласиться на
полный отказ от каких бы то ни было контактов с женой, пока дело
не решится в суде, - он не имеет права посещать ее дома,
подходить на улице, даже звонить ей по телефону.
Если же он не согласится,
его будут держать под стражей.
- А что, если он согласится
с таким условием, а затем все-таки нарушит слово? -
поинтересовался Ральф.
- Тогда мы упрячем его за
решетку, - объяснил Нелл. - Потому что это уже является
уголовным преступлением... Или может быть представлено таковым,
если окружной прокурор захочет раздуть дело. В особом случае,
нарушившие подобное условие, согласно новому закону о насилии в
отношении домочадцев, проводят за решеткой не один день.
- Надеюсь, супруга, в
отношении которой соглашение будет нарушено, останется в живых к
началу суда, - добавил Мак-Говерн.
- Да. - Лейдекер тяжело
вздохнул. - Иногда возникает и такая проблема.
3
Вернувшись домой, Ральф
больше часа просидел у включенного телевизора, глядя на экран
невидящим взглядом. Во время рекламной паузы, когда он встал,
надеясь найти колу в холодильнике, его так шатнуло, что он
вынужден был опереться о стену, чтобы не упасть. Ральф весь
дрожал, к тому же его сильно тошнило. Он понимал, что это
запоздалая реакция организма на стресс, но все равно слабость и
подступившая дурнота пугали.
Ральф снова сел, сделал
глубокий вдох, опустив голову и закрыв глаза, затем встал и
медленно побрел в ванную. Он долго лежал в теплой воде, пока не
услышал позывные обычной вечерней телепередачи. Вода в ванне уже
остыла.
Ральф не спеша вытерся,
надел чистое белье и решил, что легкий ужин входит в разряд
вполне исполнимых желаний. Он позвонил вниз, рассчитывая, что
Мак-Говерн составит ему компанию, но тот не ответил.
Ральф решил сварить себе
пару яиц и, пока закипала вода, набрал номер больницы Дерри. На
его звонок ответила женщина из приемного отделения, проверившая
по компьютеру, что Элен Дипно действительно поступила к ним.
Ее состояние считалось
легким. Нет, она не знает, кто заботится о ребенке миссис Дипно;
единственное, что она знает, - в ее списке не значится Натали
Дипно. Нет, мистер не может посетить сегодня миссис Дипно, но не
из-за запрета врачей; миссис Дипно сама попросила об этом. Ральф
начал было благодарить отвечавшую, когда услышал щелчок в
трубке.
- Ну и отлично, - произнес
Ральф. - Просто великолепно. - Oоложив трубку, он осторожно
опустил яйца в кипяток. Десять минут спустя, когда он сидел за
столом над тарелкой - яйца выглядели, как самые большие в мире
жемчужины, - зазвонил телефон. Ральф снял трубку.
- Алло.
Тишина, нарушаемая лишь
дыханием.
- Алло. - повторил Ральф.
Последовал еще один вздох -
громкий, похожий на еле сдерживаемый всхлип, затем раздался
щелчок. Ральф положил трубку, постоял в раздумье, глядя на
телефон, лоб его прорезали глубокие морщины.
- Ну давай же, Элен, -
произнес он вслух. - Позвони еще раз.
Пожалуйста.
Он снова вернулся к столу и
продолжил свой одинокий ужин вдовца.
4
Пятнадцать минут спустя,
когда Ральф мыл посуду, телефон опять зазвонил. "Это не Элен, -
попытался убедить он себя, на ходу вытирая руки.
- Не может быть, чтобы
звонила она. Скорее всего, это Луиза или Билл". Но другая,
скрытая часть его разума говорила совершенно противоположное.
- Привет, Ральф.
- Привет, Элен.
- Это я звонила тебе минут
пять назад. - Голос Элен был сдавленным и хриплым, будто она
плакала или выпила, но Ральф сомневался, чтобы в больнице
подавали спиртное.
- Я догадался.
- Я услышала твой голос и...
Я не смогла...
- Успокойся. Я все понимаю.
- Правда? - Элен всхлипнула.
- Думаю, да.
- Медсестра дала мне
обезболивающее. Лекарство мне не помешает - лицо действительно
сильно болит. Но я решила, что не приму таблетку, пока не скажу
тебе то, что должна сказать. Боль затмевает все, но в то же
время она побуждает к действиям.
- Элен, ты вовсе не обязана
что-либо объяснять. - На самом деле Ральф сознавал - ей это
необходимо, но его страшило то, что он мог услышать... То, как
она выместит свою обиду на нем, не решаясь порвать с Эдом.
- Нет, обязана. Я должна
поблагодарить тебя.
Ральф прислонился к дверному
косяку, прикрыв глаза. Он испытал огромное облегчение, но не
знал, как ей ответить. Готовый уже сказать: "Мне очень жаль, что
такое случилось с тобой, Элен" - самым спокойным тоном, он
подумал, что это доказало бы его опасения услышать упреки в свой
адрес. И словно прочитав его мысли, Элен сказала:
- Во время обследования и
первые часы в палате я была ужасно зла на тебя. Я позвонила
Кэнди Шумейкер, моей подруге с Канзас-стрит, и она забрала
Натали на ночь. Кэнди все допытывалась, что произошло, но я не в
состоянии была ничего объяснять. Меня просто взбесил твой звонок
в полицию, ведь я запретила тебе...
- Элен...
- Позволь мне договорить,
чтобы я могла спокойно принять таблетку и заснуть. Хорошо?
- Договорились.
- Сразу после ухода Кэнди -
хорошо хоть дочурка не плакала, я бы этого просто не вынесла, -
ко мне в палату вошла женщина. Поначалу я подумала, уж не
ошиблась ли она дверью, но посетительница пришла именно ко мне,
и тогда я сказала, что никого не хочу видеть. Не обращая на мои
слова никакого внимания, женщина закрыла дверь и подняла юбку,
чтобы я увидела ее левое бедро. От самого верха и до колена
тянулся глубокий шрам.
- Она представилась как
Гретхен Тиллбери из Центра помощи женщинам, адвокат, ведущий
дела о жестоком обращении с домочадцами. Когда муж распорол ей
ногу кухонным ножом в 1978 году, она умерла бы от потери крови,
не окажи ей сосед первую помощь. Я посочувствовала ей, но
сказала, что обсуждать свою ситуацию ни с кем не намерена, пока
сама все не обдумаю. - Элен помолчала. Но знаешь, я солгала. У
меня было более чем достаточно времени для раздумий, потому что
впервые Эд ударил меня два года назад, еще до того, как я
забеременела. Просто я продолжала... Отодвигать и дальше эту
проблему.
- Я понимаю, - сказал Ральф.
- Эта дама... Должно быть,
их учат, как сломить оборону других.
Ральф улыбнулся:
- Уверен, это входит в
программу их обучения.
- Она сказала, что я не имею
права закрывать глаза на происшедшее, что проблема, стоящая
передо мной, сложная, но я обязана разобраться в ней прямо
сейчас. Я на это возразила, что сама найду выход, не спрашивая у
нее совета, и больше не намерена слушать ее россказни только
потому, что она вовремя не заткнулась и не оставила меня в
покое, представляешь? Но я была просто не в себе, Ральф. И
боль... И смущение... И стыд...
- Думаю, это вполне
естественная реакция.
- Адвокат спросила, как я
буду относиться к себе - не к Эду, а к самой себе, - если
вернусь к нему, а Эд снова побьет меня. Она поинтересовалась,
что я буду чувствовать, если прощу Эда, а он сделает то же самое
с Натали.
Это привело меня в ярость. Я
до сих пор как бешеная от одной мысли об этом.
Эд никогда и пальцем не
притронулся к малышке. Так я ей и сказала. Женщина, кивнув,
заметила:
"Но подобное положение вещей
вовсе не означает, что он не сделает этого, Элен. Знаю, что тебе
не хочется так думать, но поразмыслить следовало бы. Ты
по-прежнему считаешь себя правой? Предположим, он не зайдет так
далеко. Но неужели ты хочешь, чтобы твоя дочь росла, наблюдая,
как ее отец избивает тебя? Неужели ты хочешь, чтобы она росла,
постоянно видя то, что произошло сегодня?" И эти слова
остановили меня. Охладили мой пыл. Мне вспомнилось лицо Эда,
когда он вернулся из магазина... Как только я увидела его
побелевшее лицо, я уже знала... По особым движениям его
головы...
- Как у петуха, -
пробормотал Ральф.
- Что?
- Да так, ничего. Продолжай.
- Я не знала, что его так
расстроило, но мне было ясно, что он собирается выместить это на
мне. Невозможно ничего сделать или сказать, чтобы остановить
надвигающуюся бурю, когда Эд доходит до определенной точки. Я
побежала в спальню, но он схватил меня за волосы... Выдернул
огромный клок... Я закричала... А Натали сидела в манеже...
Сидела и смотрела на нас... И когда я закричала, она закричала
тоже... Элен разрыдалась, прервав свою исповедь. Ральф ждал,
прислонившись лбом к двери. Концом полотенца, свисавшего с
плеча, он машинально вытер слезы.
- В общем, - снова
послышался голос Элен, - я почти час проговорила с этой
женщиной. Представляешь, она зарабатывает себе на жизнь в
качестве адвоката жертв насилия.
- Да, - отозвался Ральф. -
Представляю. Это достойное занятие, Элен. Я снова встречусь с
ней завтра в Центре помощи женщинам.
Ирония судьбы, но мне
придется пойти туда. Я имею в виду, что если бы я не подписала
это обращение...
- Не обращение, так нашлось
бы что-то другое... Элен вздохнула:
- Скорее всего, так.
Наверняка так. В любом случае, Гретхен сказала, что я не могу
разрешить проблему Эда, зато свою смогу. - Элен, всхлипнув,
глубоко вздохнула. - Извини, я сегодня столько плакала, что у
меня, кажется, больше нет слез. Той женщине я сказала, что люблю
своего мужа. Так стыдно было говорить это, сейчас я даже не
уверена, правда ли это, но в тот момент мне так казалось. На мои
слова, что я хотела бы дать ему еще один шанс, она возразила,
что этим я даю ему еще один шанс и в отношении Натали, и тут я
вспомнила мою малютку, когда она, перепачканная шпинатом,
плакала, глядя, как Эд избивает меня. Господи, терпеть не могу
таких ловкачей, как эта женщина, ведь они загоняют тебя в угол,
не дав никакой возможности опомниться.
- Она всего лишь пыталась
помочь тебе.
- Это мне тоже не нравится.
Я сбита с толку, Ральф. Возможно, ты об этом и не догадываешься,
но я в полном смущении. - В трубке послышался грустный смешок.
- Все в порядке, Элен.
Вполне естественно, что ты смущена.
- Перед уходом она
рассказала мне о Хай-Ридж. Кажется, для меня это самое
подходящее место.
- А что это такое?
- Нечто типа пансиона -
Гретхен пыталась объяснить мне, что это дом, а не убежище - для
женщин, которых избивают мужья. А я теперь являюсь таковой уже
официально. - На этот раз ее смешок прозвучал как еле
сдерживаемый всхлип. - Если я решусь переехать туда, я смогу
взять с собой Натали, а это основное преимущество.
- И где находится это место?
- За городом. Где-то в
окрестностях Ньюпорта.
- Да, кажется, я знаю где.
Конечно, он знал;
рассказывая о Центре помощи женщинам, Гамильтон Дейвенпорт
упоминал об этом месте. "Они занимаются вопросами семейного
права... Случаями избиения жен и детей... К тому же они
предоставляют убежище женщинам, подвергшимся жестокому
обращению". В одно мгновение Центр помощи женщинам вошел в его
жизнь. Ральф видел в этом дурное предзнаменование.
- Эта Гретхен Тиллбери
крепкий орешек, - продолжала Элен. - Уже стоя в дверях, она
сказала, что в моей любви к Эду нет ничего зазорного. По ее
словам, это вполне нормально, потому что любовь - это не
водопроводный кран, который можно открыть или закрыть по
собственному желанию, - но я должна помнить одно: моя любовь не
в состоянии остановить Эда, как не остановит его даже любовь к
Натали, но никакая любовь не снимает с меня ответственности за
ребенка. После ее ухода я лежала и размышляла. Думаю, мне больше
нравилось бы лежать и злиться. Это было бы намного легче.
- Да, - согласился Ральф. -
Понимаю. Элен, почему бы тебе не принять таблетку и не
предоставить всему идти своим чередом?
- Я так и сделаю, но сначала
мне хотелось бы поблагодарить тебя.
- Ты же знаешь, это вовсе не
обязательно.
- Вряд ли я что-нибудь знаю
наверняка, - сказала Элен, и Ральф с радостью отметил легкую
вспышку эмоций в ее голосе. Это означало, что и столь
необходимая часть натуры Элен Дипно по-прежнему с ней. -Я до сих
пор зла на тебя, Ральф, но я рада, что ты не уступил моей
просьбе не звонить в полицию. Знаешь, именно этого я и боялась.
Ужасно боялась.
- Элен, я... - Голос его
прозвучал глухо, с хрипотцой. Он откашлялся и снова попробовал:
- Я просто не хотел увидеть тебя когда-нибудь вновь избитой.
Встретив тебя всю в крови, бредущую по улице, я страшно
испугался...
- Не надо об этом.
Пожалуйста. Я снова расплачусь. У меня больше не осталось сил
для слез.
- Хорошо. - Ральфу хотелось
спросить о многом, связанном с Эдом, но для расспросов сейчас
вряд ли было подходящее время. - Могу я навестить тебя завтра?
Секунду поколебавшись, Элен
ответила:
- Не думаю. По крайней мере,
не так скоро. Мне нужно самой хорошенько подумать, многое понять
и решить, а это будет крайне тяжело. Но я обязательно позвоню,
Ральф. Хорошо?
- Ладно. Все нормально. А
что будет с домом?
- Муж Кэнди закроет его. Я
передала ему ключи. Гретхен Тиллбери сказала, что Эд не должен
появляться в доме даже за исковой книжкой или сменой белья. В
случае необходимости он даст свои ключи полицейскому, и тот
принесет все, что нужно. Думаю, Эд отправится во Фреш-Харбор.
Там для работников лаборатории есть маленькие коттеджи. Они
довольно привлекательны... - Короткая вспышка огня исчезла из
речи Элен. Теперь в ее голосе осталась только угнетенность,
надлом. Она казалась очень, очень уставшей.
- Элен, я так рад твоему
звонку. Не хочу тебя обманывать, он принес мне облегчение. А
теперь попытайся заснуть.
- А как ты, Ральф? -
неожиданно спросила Элен. - А ты спишь в эти дни?
Удар в самую точку. Ральф
едва устоял перед искушением исповедаться. Немного... Не
столько, сколько хотелось бы. Меньше, чем мне необходимо.
- Что ж, будь внимателен к
себе. Сегодня ты был настоящим храбрецом, совсем как рыцарь из
легенд о короле Артуре, но я думаю, что даже отважный сэр
Ланселот время от времени терпел поражения.
Ральфа тронули и удивили ее
слова. Перед его мысленном взором промелькнула очень живая
картина: сэр Ральф Робертс в боевых доспехах на снежно-белом
скакуне и за ним на пони Билл Мак-Говерн, его верный вассал, в
кожаном камзоле и своей неизменной щегольской панаме.
- Спасибо, дорогая, - сказал
он. - Думаю, это самая Приятная похвала, высказанная в мой адрес
со времен президентства Линдона Джонсона. Спокойной тебе ночи,
милая.
- И тебе тоже.
Элен положила трубку. Ральф,
с трубкой в руке, задумчиво смотрел на телефон. Возможно, у него
все же будет спокойная ночь. После всего происшедшего сегодня он
определенно заслуживает награды. А пока можно спуститься вниз,
посидеть на веранде, любуясь закатом солнца, и пусть все идет
своим чередом.
5
Мак-Говерн, уже
расположившись в своем любимом кресле на веранде, внимательно
разглядывал что-то на улице и поэтому обернулся не сразу, когда
подошел сосед. Проследив за взглядом Билла, Ральф увидел голубой
автофургон, припаркованный у обочины чуть дальше по
Гаррис-авеню. На задних дверцах машины большими белыми буквами
было выведено:
"МЕДИЦИНСКАЯ СЛУЖБА ДЕРРИ".
- Привет, Билл, - бросил
Ральф, опускаясь в свое кресло. Их разделяло кресло-качалка, в
которое всегда усаживалась Луиза, часто коротавшая с ними
вечера. Дул легкий вечерний ветерок, особенно приятный после
полуденного зноя, и кресло лениво покачивалось на полозьях.
- Привет, - буркнул
Мак-Говерн, мельком взглянув на Ральфа и не желая, видимо,
отрываться от своих наблюдений, но спустя секунду снова
повернулся к нему. - Эй, приятель, пора пристегивать мешки под
глазами, не то вскоре ты начнешь наступать на них. - Ральф
подумал было, что это очередная bon mots <Острота, шутка
(франц.) >, которыми Билл снискал себе популярность среди
обитателей Гаррис-авеню, но в глазах Мак-Говерна сквозила явная
озабоченность.
- Сегодня выдался
хлопотливый денек, - вздохнул Ральф. Он передал Биллу свой
разговор с Элен, опуская те подробности, которыми, по его
мнению, Элен не хотелось бы делиться с Мак-Говерном. Билл
никогда не входил в число людей, пользующихся ее расположением.
- Рад, что с ней все хорошо.
- Мак-Говерн немного помолчал. - Знаешь, вот что я скажу тебе,
Ральф. Сегодня ты произвел на меня неизгладимое впечатление,
шествуя по улице наподобие Гэри Купера в "Высокой луне".
Возможно, это и было сродни
безумию, но как величественно! Я даже немного испугался за тебя.
Второй раз за последние
четверть часа Ральфа едва не провозгласили героем. И от этого
ему стало не по себе.
- Я был слишком зол на Эда,
чтобы понимать всю нелепость своего поведения. А где был ты,
Билл? Я звонил тебе.
- Решил прогуляться, -
ответил Мак-Говерн. - Захотелось немного развеяться. У меня
болела голова и ныло в желудке, с тех пор как Лейдекер и тот
второй парень увезли Эда.
Ральф Кивнул:
- У меня тоже.
- Неужели? - В голосе Билла
прозвучало удивление, смешанное с некоторой долей скептицизма.
- Правда, - слабо улыбаясь,
ответил Ральф.
- Ну так вот, на площадке
для пикников, там, где собираются эти старые задницы в жаркие
дни, оказался Фэй Чепин, и он соблазнил меня сыграть партию в
шахматы. Это еще тот тип, Ральф. Он считает себя инкарнацией Рея
Лопеса, но в шахматы играет, как несмышленый сосунок... К тому
же ни на секунду не умолкает.
- Однако он вполне
нормальный, - спокойно возразил Ральф. Мак-Говерн, казалось, не
услышал его.
- Там еще был этот ужасный
Дорренс Марстеллар, - продолжал Билл. - Если мы старики, то он
просто ископаемое. Дор стоял у осаждения между площадкой для
пикников и взлетным полем и наблюдал, зажав в руках томик
стихов, как садятся и взлетают самолеты. Как ты думаешь, он
действительно читает эти книжонки или держит их только для вида?
- Отличный вопрос. - Не
ответив прямо, Ральф размышлял над словом, оброненным
Мак-Говерном для описания Дорренса, - ужасный <В оригинале:
creepy - вызывающий мурашки, бросающий в дрожь (англ.).>. Сам он
не использовал таких слов, но, вне всякого сомнения, старина Дор
большой оригинал. Он не был маразматиком (по крайней мере, Ральф
так не считал); скорее всего, то немногое, что он говорил,
смахивало на продукт ума, мозги в котором несколько съехали
набекрень.
Он вспомнил, что в тот день,
когда Эд совершил наезд на Толстяка в грузовичке, Дорренс тоже
оказался поблизости. Ральф еще подумал тогда, что появление
Дорренса добавило последний штрих безумия к происходящему. И
Дорренс сказал нечто забавное. Ральф пытался вспомнить, что
именно, но не смог. А в это время Мак-Говерн наблюдал за молодым
человеком лет двадцати пяти в сером комбинезоне, выходившим из
дома, возле которого стоял фургон медицинской службы. Этот
бравый молодец, насвистывавший легкий мотивчик, выглядел так,
будто никогда в жизни не испытывал потребности в медицинской
помощи. Он катил перед собой тележку с продолговатым зеленым
баллоном.
- Уже пустой, -
прокомментировал Мак-Говерн. - Ты пропустил, когда они ввозили в
дом полный.
Второй молодой человек, тоже
в комбинезоне, вышел через парадную дверь. Он на секунду замер
на крыльце, держась за дверную ручку очевидно, беседуя с кем-то,
находящимся внутри, - затем, захлопнув дверь, легко сбежал на
подъездную дорожку. Он подоспел как раз вовремя, чтобы помочь
своему коллеге погрузить тележку с баллоном в фургон.
- Кислород? - спросил Ральф.
Мак-Говерн кивнул.
- Опять миссис Лочер?
Мак-Говерн снова кивнул,
наблюдая, как работники медицинской службы захлопнули дверцы, а
затем спокойно продолжили свой разговор в сгущающихся сумерках.
- Я ходил в школу вместе с
Мэй Лочер. В Кардвилле, родине храбрецов и коров. В последнем
классе нас училось только пятеро. В те дни она была девочка что
надо, а приятели вроде меня были известны как "немножко
голубые". Да, в те удивительно древние времена радость
заключалась в возможности своими руками украсить рождественскую
елку, а потом как можно красочнее рассказать об этом.
Ральф не отводил взгляда от
своих ладоней, испытывая неловкость и полностью потеряв дар
речи. Конечно, он знал, что Мак-Говерн гомосексуалист, знал уже
очень давно, но Билл прежде никогда не заговаривал об этом.
Жаль, что Билл не приберег подобное признание на другой день...
Предпочтительно на такой, когда Ральф не чувствовал бы себя так,
словно в голове у него вместо мозгов опилки.
- Это было тысячу лет назад,
- сказал Мак-Говерн. - Кто бы мог подумать, что теперь нас обоих
прибьет к Гаррис-авеню.
- У нее эмфизема, верно?
Кажется, я так слышал.
- Да, одна из тех болезней,
которые никогда не проходят. Старение не такая уж приятная
штука.
- Да уж, - согласился Ральф,
а затем его ум с неожиданной силой донес всю правду сказанного.
Он подумал о Кэролайн и об охватившем его ужасе, когда он,
вернувшись домой в промокших туфлях, увидел ее лежащей в проеме
кухонной двери... Почти на том же месте, где стоял он во время
телефонного разговора с Элен. Встреча с Эдом Дипно была ничто по
сравнению с ужасом, который он испытал в тот момент, будучи
почти уверенным, что Кэролайн мертва.
- Прежде кислород для Мэй
привозили раз в две недели, - заметил Мак-Говерн. - Теперь же
они приезжают по понедельникам и четвергам, как часы.
Иногда я навещаю ее. Читаю
ей скучные женские журналы, но чаще мы просто разговариваем. У
нее ощущение, будто легкие забиты соломой. Теперь уже недолго
осталось. Однажды, приехав, вместо пустого баллона из-под
кислорода они поместят в фургон Мэй. Затем отвезут ее в
Дерри-Хоум, а это означает конец.
- Виной тому сигареты? -
спросил Ральф. Мак-Говерн одарил Ральфа таким не свойственным
его простому, откровенному лицу взглядом, что Ральф не сразу
уловил в нем презрение.
- Мэй за всю свою жизнь не
выкурила ни одной сигареты.
Она расплачивается за
двадцать лет работы на красильне в Коринне и еще двадцать в
качестве сортировщицы на фабрике в Ньюпорте. И дышать она
пытается через хлопок, шерсть и нейлон, а не через солому.
Двое молодых людей из
медицинской службы забрались в свой фургон и уехали.
- Мэн - это северо-восточный
оплот Аппалачей, Ральф. Многие не понимают, но это так - и Мэй
умирает от болезни Аппалачей. Врачи называют ее "текстильное
легкое".
- Какой ужас! Кажется, Мэй
много значит для тебя.
Мак-Говерн резко рассмеялся:
- Нет. Я навещаю ее, потому
что она - последнее зримое напоминание о моей загубленной
юности. Иногда я читаю ей вслух, и мне всегда удается проглотить
одно-два овсяных печенья, которыми она меня потчует, но дальше
этого дело не идет. Мотивы моей заботы вполне эгоистичны, уверяю
тебя. "Вполне эгоистичны, - подумал Ральф. - Какое странное
сочетание.
Вот уж истинно фраза
Мак-Говерна".
- Ну да Бог с ней, с Мэй, -
продолжал Мак-Говерн. - Всех американцев волнует другой вопрос:
что мы будем делать с тобой, Ральф? По всей видимости, виски не
помогло?
- Нет, - вздохнул Ральф. -
Боюсь, нет.
- А ты выдерживал пропорцию?
Ральф кивнул.
- Что ж, тебе нужно что-то
делать со своими мешками, иначе ты никогда не завоюешь
прекрасную Луизу. - Мак-Говерн вгляделся в лицо Ральфа и
вздохнул. - Не смешно, правда?
- Да уж. Сегодня был тяжелый
день.
- Извини.
- Ничего.
Они немного посидели в
дружелюбной тишине, наблюдая за передвижениями по обозримой
части Гаррис-авеню. Трос девчушек играли в классы на стоянке
возле "Красного яблока". Миссис Перрин, стоя рядом словно
грозный часовой, наблюдала за ними. Мимо в повернутой козырьком
назад кепке с надписью "Ред сокс" <Бейсбольная команда.>,
подпрыгивая в такт музыке, доносящейся из наушников старенького
плейера, прошел паренек. Перед домом Луизы двое ребятишек пинали
консервную банку. Лаяла собака. Женский голос звал Сэма и его
сестру идти домой. Это была обычная уличная серенада, не больше
и не меньше, но Ральфу все эти звуки казались странно
фальшивыми. Наверное, потому, что в долгие часы своего бдения он
привык видеть Гаррисавеню пустынной.
Ральф повернулся к
Мак-Говерну:
- Знаешь, о чем я подумал,
увидев тебя в "Красном яблоке" сегодня днем? Несмотря на все,
что происходило в этот момент?
Мак-Говерн покачал головой.
- Я размышлял над тем, куда
девалась твоя панама. Без нее ты выглядишь как-то странно.
Словно неодетый. Итак, давай выясним, куда ты ее подевал, сынок?
Мак-Говерн потрогал свой
аккуратный седой зачес - сквозь сильно поредевшие, тонкие, как
пух, волосы просвечивал розовый череп.
- Не знаю, - ответил он. -
Утром я не нашел ее. Обычно я оставляю панаму на столике у
входной двери, но сегодня ее там не оказалось.
Наверное, я оставил панаму в
другом месте, точное расположение которого абсолютно вылетело у
меня из головы. Еще пару лет, и я буду разгуливать в одних
трусах, потому что не смогу вспомнить, куда подевал брюки. И все
это часть великолепного эксперимента со старением, ты согласен,
Ральф?
Ральф с улыбкой кивнул,
подумав, что из всех известных ему пожилых людей - а знал он их
не менее трех дюжин, - Билл Мак-Говерн больше всех подшучивал
над старостью. Казалось, он относился к своей туманной юности и
давно минувшей зрелости, как генерал к парочке новобранцев,
бежавших с поля боя. Однако Ральф не собирался говорить что-либо
вслух. У каждого свои причуды, просто театрально демонстрируемая
болезненность по отношению к старости - одна из характерных черт
Мак-Говерна.
- Я сказал что-то смешное? -
спросил Мак-Говерн.
- Прости?
- Ты улыбался, и я подумал,
что сказал что-то смешное. - В голосе Билла звучала обида, тем
более удивительная для человека, только что подкалывавшего
соседа насчет хорошенькой вдовушки, но Ральф напомнил себе, что
у Мак-Говерна тоже был трудный денек.
- Нет-нет, - смутился Ральф.
- Просто я вспомнил, как Кэролайн говорила почти то же самое -
старость - все равно что плохой десерт после отличного обеда.
Это была полуложь. Кэролайн
действительно так говорила, но она имела в виду опухоль мозга, а
не свою жизнь в преклонном возрасте. К тому же Кэролайн не была
такой уж старой - всего шестьдесят четыре, и до последних дней
своих она утверждала, что чувствует себя намного моложе.
Три девчушки, игравшие в
классы, подошли к краю тротуара и, оглядевшись по сторонам, со
смехом перебежали Гаррис-авеню. На какую-то долю секунды Ральфу
показалось, что их головы окружены сиянием нимбом, освещавшим их
щеки, лбы и смеющиеся глаза наподобие очистительного огня
святого Эльма. Слегка испугавшись, Ральф зажмурился, затем снова
взглянул.
Что-то вроде серого
конверта, возникшего в его воображении вокруг голов девочек,
исчезло. Это уже вызвало облегчение, но ему еще необходимо было
заснуть. Просто необходимо.
- Ральф? - Голос Мак-Говерна
доносился, казалось, с противоположного конца веранды, хотя он
не двинулся с места. - С тобой все в порядке?
- Конечно! - встрепенулся
Ральф. - Думал об Эде и Элен, вот и все. Ты догадывался, что с
ним происходит, Билл?
Мак-Говерн решительно
покачал головой:
- Абсолютно нет. И хотя
синяки, время от времени появлявшиеся на руках Элен,
настораживали, я всегда верил ее объяснениям. Никогда я не
считал себя особенно легковерным, Ральф, однако теперь мне,
по-видимому, придется пересмотреть свое мнение.
- Как думаешь, что с ними
будет дальше? У тебя есть какие-нибудь идеи?
Мак-Говерн вздохнул и
привычным жестом прикоснулся к голове, словно не ощущая
отсутствия панамы.
- Ты же знаешь меня, Ральф,
- я циник и считаю, что обычные конфликты между людьми очень
редко разрешаются так, как это показывают по телевизору.
В реальности все проблемы
возвращаются снова и снова, вращаясь по спирали, пока не
исчезнут. Однако исчезновение - это не совсем то, что с ними
происходит: проблемы высыхают, как лужи после дождя. - Помолчав,
Мак-Говерн добавил: - И после этого почти всегда остается
неприятный осадок.
- Господи! - воскликнул
Ральф. - Это действительно цинично.
Мак-Говерн пожал плечами:
- Большинство преподавателей
на пенсии отъявленные циники, Ральф.
Вот приходит новое поколение
- они такие юные и сильные, так уверены, что у них все будет
иначе, и вот мы видим, как они начинают совершать собственные
ошибки, все больше запутываясь, как это случалось с их
родителями и с родителями их родителей. Думаю, Элен вернется к
Эду, и некоторое время тот будет вести себя хорошо, а затем
побьет ее снова, и она уйдет снова.
Словом, все как с
монотонными песнями в стиле "кантри", звучащими в закусочной
Ники, - некоторые слушают их долго, очень долго, прежде чем
решить, что с них довольно. Элен, однако, умная. Думаю, ей
хватит и одного куплета.
- Вполне возможно, что этот
куплет окажется вообще последним в ее жизни, - спокойно заметил
Ральф. - Мы ведь говорим не о пьянчужке, который в пятницу
вечером избил жену за то, что та осмелилась упрекнуть его за
проигрыш в покер.
- Я знаю, - согласно кивнул
Билл, - но ты спросил мое мнение, и я ответил. Элен надо сделать
еще один круг, прежде чем она решится слезть с карусели. И даже
после этого сталкиваться они будут частенько. Ведь мы живем в
маленьком городке. - Билл замолчал, глядя на улицу. - Смотри-ка!
воскликнул он, поднимая бровь. - Да это же Луиза. Идет во всем
красе, как царица ночи.
Ральф сердито взглянул на
него, но Билл либо не заметил, либо сделал вид, что не заметил
этого. Он встал, снова коснувшись пальцами того места, где уже
не было панамы, а затем спустился по ступенькам, чтобы встретить
гостью на подъездной дорожке.
- Луиза! - воскликнул
Мак-Говерн, опускаясь перед миссис Чесс на одно колено и
театральным жестом протягивая к ней руки. - Могут ли наши жизни
соединиться небесными узами любви? Свяжи свою судьбу с моей и
позволь мне умчать тебя на золотой колеснице страсти!
- Ха, ты говоришь о медовом
месяце или об одной ночи? - неуверенно улыбаясь, проворковала
Луиза.
Ральф хлопнул Мак-Говерна по
спине.
- Вставай, - сказал он,
ловко принимая из рук Луизы небольшой пакет.
Заглянув внутрь, он увидел
три банки пива.
Мак-Говерн поднялся с колен.
- Извини, Луиза, -
расшаркивался он. - Во всем виновато сочетание очарования летних
сумерек с твоей красотой... Другими словами, я ненадолго сошел с
ума.
Лучезарно улыбнувшись ему,
Луиза Чесс повернулась к Ральфу.
- Я только что узнала о
происшедшем, - сказала она, - и сразу поспешила сюда. Весь день
я провела в Ладлоу, играя в покер с девочками. - Ральфу не надо
было смотреть на Мак-Говерна: он и так знал, что левая бровь
Билла та, которая говорила: "Покер с девочками! Ах ты, наша
великолепная Луиза! " поднялась на максимальную высоту. - С Элен
все хорошо?
- Да, - ответил Ральф. - Ну,
может, не так уж хорошо - ее оставили в больнице на ночь, - но
жизнь ее вне опасности.
- А ребенок?
- Хорошо. Девочка у подруги
Элен.
- Итак, давайте поднимемся
на веранду, и вы мне все расскажете. - Взяв под руку Мак-Говерна
с одной стороны, а Ральфа с другой, она повела их к дому. Так
они и поднимались по ступенькам, словно постаревшие мушкетеры,
сопровождающие даму, любовь к которой они пронесли через всю
жизнь, а когда Луиза уселась в кресло-качалку, на Гаррис-авеню
вспыхнули фонари, мерцая в сумерках, словно двойная нить
жемчуга.
6
В этот вечер Ральф заснул,
как только его голова коснулась подушки, а проснулся в 3.30
следующего утра, в пятницу. Он сразу понял, что заснуть больше
не удастся, с таким же успехом можно просидеть до рассвета в
кресле перед окном в гостиной.
Но он все равно продолжал
лежать в постели, уставившись в темноту, пытаясь ухватить за
хвост только что улетевший сон. Однако попытка не удалась. Ральф
вспомнил, что ему снился Эд... И Элен... И Розали собака,
которая иногда бродит по Гаррис-авеню в те предутренние часы,
когда даже для почтальона рановато.
"Дорренс тоже присутствовал
в твоем сне. Не забудь".
Да, правильно. И словно ключ
повернулся в замке - Ральф внезапно вспомнил странные слова,
произнесенные Дорренсом прошлым летом во время столкновения
между Эдом и Толстяком из синего пикапа... То, чего Ральф никак
не мог припомнить раньше. Он, Ральф, обхватил Эда за плечи,
стараясь как можно дольше удержать парня прижатым к дверце
машины по вполне очевидным причинам, а Дорренс сказал (я бы не
стал), что Ральф не должен прикасаться к нему.
- Он сказал, что уже не
видит моих рук, - пробормотал Ральф, опуская ноги на пол. - Вот
что он сказал.
Ральф посидел еще немного с
низко опущенной головой, надел тапочки и прошаркал в гостиную.
Наступало время ожидания восхода солнца.
Глава четвертая
1
Хотя циники всегда говорят
более правдоподобные вещи, чем оптимисты, опыт подсказывал
Ральфу, что в большинстве случаев они ошибаются, и он был рад,
что насчет Элен Дипно Мак-Говерн ошибся - в ее случае одного
куплета "Блюза разбитого сердца и избитого тела" было вполне
достаточно.
На следующей неделе в среду,
когда Ральф, наконец, решил повидать женщину, с которой Элен
беседовала в больнице (ее звали Тиллбери -Гретхен Тиллбери), и
попытаться выяснить, все ли хорошо с Элен, он получил письмо.
Обратный адрес был прост -
Элен, Натали, Хай-Ридж, - но этого оказалось вполне достаточно,
чтобы Ральф успокоился. Усевшись в свое кресло на веранде, он
вскрыл конверт и достал два листа линованной бумаги, исписанных
наклонным почерком Элен.
Дорогой Ральф.
Наверное, ты решил, что я
все-таки обижаюсь на тебя, но это не так.
Дело в том, что здесь мы не
должны общаться с кем бы то ни было письменно или по телефону -
первые несколько дней. Таковы правила данного заведения.
Мне здесь очень понравилось.
Натали тоже. Еще бы - у нее появились приятели для игр
приблизительно ее возраста. Что же касается меня, то я
познакомилась со столькими женщинами, прошедшими через весь тот
кошмар, который и привел меня в Хай-Ридж, что скажи мне об этом
кто-то раньше, ни за что бы не поверила. Думаю, ты видел
телепередачи - беседы с женщинами, которые любили мужчин,
использовавших их в качестве боксерской груши, но когда подобное
случается с тобой, всегда кажется, что все происходит совсем
иначе, словно это нечто новое в нашем древнем мире. Облегчение
от понимания, что это не так, - самое лучшее из происшедшего со
мной за не столь уж долгое время... Далее Элен писала о том, чем
она занимается в Хай-Ридж - работает в саду, помогает
ремонтировать складские помещения, моет окна водой с уксусом - и
о приключениях Натали, делающей первые попытки ходить. Остальное
касалось происшедшего и того, как она намеревается поступить, и
именно здесь Ральф почувствовал, какие противоречивые чувства
одолевают Элен ее обеспокоенность будущим и как бы в противовес
непоколебимая решимость поступить так, как будет правильно для
Натали... И для нее тоже. Казалось, Элен только сейчас
открывала, что она тоже имеет право на счастье. Pальф был рад,
что она это поняла, но одновременно испытывал грусть, думая о
тех смутных, трудных временах, которые ей пришлось пережить,
прежде чем наконец-то принять подобное решение.
Ральф взял второй лист. Элен
писала:
Я собираюсь развестись с
ним. Часть моего разума (она рассуждает совсем как моя мамочка)
начинает буквально выть, когда я так резко говорю об этом, но я
устала обманываться насчет своего положения. Здесь проводят
психотерапевтические занятия, наподобие тех, во время которых
люди, усевшись в кружок, за час используют по четыре коробки
бумажных платков, но, представь, это помогает видеть вещи в их
истинном свете и возвращает способность проще воспринимать
происходящее. В моем случае простота заключается в том, что
человек, за которого я вышла замуж, превратился в опасного
параноика. То, что иногда он бывает любящим и нежным, - всего
лишь обманный маневр. Мне необходимо помнить, что мужчина,
некогда даривший мне собственноручно сорванные цветы, теперь
иногда, сидя на крыльце, разговаривает с воображаемым
собеседником, с мужчиной, которого называет "маленький
лысоголовый доктор". Разве этого не достаточно? Думаю, я знаю,
как все это началось, Ральф, и, когда мы встретимся, я тебе обо
всем расскажу, если ты, конечно, захочешь слушать.
Я вернусь в дом на
Гаррис-авеню (хотя бы на время) к середине сентября, если только
найду работу... Впрочем, ни слова больше, так как эта тема
пугает меня до смерти! Я получила записку от Эда - всего пару
строк, но все равно, какое облегчение! - в ней он сообщает, что
поселился в коттедже во Фреш-Харборе и согласен не вступать со
мной в контакт. Он пишет, что очень сожалеет о случившемся, но я
сомневаюсь в его искренности.
Не то чтобы я ожидала
получить от него послание со следами слез на бумаге или
бандероль с отрезанным ухом, но... Сама не знаю. У меня такое
ощущение, будто он и не извиняется вовсе, а просто пишет под
диктовку. А может быть, я не права? К тому же он вложил в
конверт и чек на семьсот пятьдесят долларов, как бы намекая
этим, что сознает свою ответственность. Все это хорошо, но мне
кажется, больше всего я была бы счастлива услышать, что ему
помогли с его ментальными проблемами. Согласно приговору, ему
предписаны восемнадцать месяцев интенсивного лечения. Я
рассказала об этом в группе, .- ( смеялись, будто я шутила. Но
мне не до шуток.
Иногда, когда я думаю о
будущем, передо мной встают пугающие картины.
То я вижу нас в очереди за
бесплатной похлебкой, а то бреду на Третью улицу с Натали на
руках в ночлежку для бездомных. Стоит только подумать об этом,
как меня бросает в дрожь или я начинаю плакать. Понимаю - это
глупо; слава Богу, у меня ведь есть диплом об окончании
библиотечного колледжа, но я все равно не могу избавиться от
подобных мыслей. И знаешь, за что я хватаюсь, когда меня
обступают ужасные видения? За слова, сказанные тобой в "Красном
яблоке". Ты сказал, что у меня много друзей и что я непременно
выберусь из этого. Так что я уверена - у меня, по крайней мере,
есть один друг. Самый настоящий друг.
С любовью,
Элен.
Ральф промокнул выступившие
слезы - он стал слишком слезливым в последнее время, возможно,
из-за усталости - и прочитал постскриптум в конце страницы и на
полях справа:
P. S. Мне бы хотелось, чтобы
ты приехал, но мужчинам сюда "вход воспрещен" по причинам,
вполне тебе понятным. Нам даже советуют вообще умалчивать о
своем месте пребывания!
Э.
Пару минут Ральф сидел с
письмом Элен на коленях, задумчиво глядя вдаль. Был конец
августа, все еще лето, но листья тополей уже начинали отливать
серебром, когда ветер играл с ними, и в воздухе все чаще
чувствовалось дыхание прохлады. Надпись в витрине "Красного
яблока" гласила: "ВСЕ ДЛЯ ШКОЛЫ! НЕ ЗАБУДЬТЕ ЗАЙТИ! " А где-то
на окраине Ньюпорта, в большом фермерском доме, где избитые
женщины пытаются снова сложить по кусочкам свои разбитые жизни,
Элен Дипно моет зимние рамы, готовя их к долгой зиме.
Он аккуратно вложил письмо в
конверт, пытаясь вспомнить, сколько времени Элен и Эд были
женаты. Лет шесть или семь, не меньше. Кэролайн знала бы
наверняка. "Сколько же необходимо мужества, чтобы поджечь
трактор и урожай, который выращивался шесть или семь лет? -
спросил он себя. - Сколько же требуется мужества, чтобы сделать
это, когда столько времени ушло на познание того, как правильно
подготовить землю, и когда лучше, и сколько нужно поливать, и
когда снимать урожай? Столько же, чтобы сказать: "Я хочу
отделаться от этого гороха, он мне не подходит, уж лучше я
попробую кукурузу или бобы".
- Много, - ответил он, снова
вытирая глаза. - Чертовски много, лично я так считаю.
Внезапно Ральфу очень
захотелось увидеть Элен, повторить те слова, которые она так
хорошо запомнила, а он произнес тогда почти механически: "С
тобой все будет хорошо, ты справишься, у тебя много друзей".
Казалось, от весточки Элен
спал тяжкий груз с его плеч. Ральф встал, положил письмо в
задний карман брюк и направился к площадке для пикников. Если
ему повезет, он найдет там Фэя Чепина или Дона Визи и сыграет
партию в шахматы.
2
Но облегчение от письма Элен
ничуть не смягчило ситуацию с бессонницей; преждевременные
пробуждения продолжались, и ко Дню Труда Ральф открывал глаза
уже около 2.45 утра. К десятому сентября - в тот день Эд Дипно
снова был арестован, теперь уже в компании с еще пятнадцатью
мужчинами, продолжительность сна Ральфа в общей сложности
свелась часам к трем, и он чувствовал себя чуть ли не инфузорией
под микроскопом. "Я всего лишь одинокое простейшее, - думал
Ральф, глядя на Гаррис-авеню из своего кресла. Он сожалел, что
не может смеяться.
Число опробованных им
надежных народных методов продолжало расти, и Ральфу все чаще
приходила в голову мысль, что он уже вполне в состоянии написать
забавную книжонку на эту тему... Если (в этом и заключалась вся
проблема) ему удастся выспаться, чтобы хоть как-то восстановить
способность мыслить логически. К концу лета он уже постоянно
забывал, куда подевал свои носки, а мысли его все время
возвращались к неудачной попытке отыскать в кухонном шкафу
бульонный кубик в тот день, когда была избита Элен. С тех пор,
однако, он не скатывался до ощущения себя одноклеточным, потому
что ему все-таки удавалось хоть немного поспать ночами, но Ральф
ужасно боялся снова дойти до подобного состояния - а возможно, и
дальше, - если дело не пойдет на поправку. Временами (обычно к
4.30 утра) - Ральф мог поклясться в этом он чувствовал, как
усыхает его мозг. Спектр знахарских средств оказался необычайно
широк - от великого до смешного. Лучшим примером первого
являлась разноцветная, восхваляющая чудеса Миннесотского
института проблем сна в Сент-Поле. А образчиком последнего можно
было назвать Магический Глаз, амулет на все случаи жизни,
рекомендуемый такими бульварными газетенками, как "Всенародный
справочник" и "Внутренний взгляд". Сью, продавщица из "Красного
яблока", купила один и презентовала его Ральфу. Ральф взглянул
на грубо намалеванный голубой глаз, взирающий с медальона
(который, по его мнению, первоначально служил фишкой для игры в
покер), и почувствовал, как внутри у него все холодеет. Ему
кое-как удалось подавить ужас и найти в себе силы добраться до
дома, благодаря Бога за эту милость.
Торжественность, с которой
Сью вручала ему свое приобретение (и золотая цепочка, на которую
девушка повесила амулет), говорила о том, что ей это стоило
немалых денег. После происшествия с Элен молоденькая продавщица
испытывала что-то вроде благоговейного трепета по отношению к
Ральфу. От этого он чувствовал себя неловко. Ральф знал, что
предпринять, а пока посчитал, что его не убудет, если он станет
носить амулет так, чтобы Сью могла видеть его очертания под
рубашкой. Лучше спать от этого Ральф, однако, не стал.
И вот, когда, сняв с Ральфа
показания по делу Дипно, детектив Лейдекер откинулся на спинку
стула, сцепив руки на затылке, и поведал, что узнал о его
бессоннице со слов Мак-Говерна, Ральф не ошибся в лучших
намерениях инспектора. Лейдекер подвинулся ближе, хлопнув
ладонями о груды бумаг, под которыми была погребена поверхность
стола, и глубокомысленно всмотрелся в Ральфа.
- Сотовый мед, - изрек он.
Тон его до смешного напомнил Ральфу манеру Мак-Говерна, когда
тот предположил, что виски решит его проблему, да и ответ Ральфа
повторился в точности:
- Простите?..
- Мой дедушка клялся, что
это помогает, - пояснил Лейдекер. - Небольшой кусочек сотового
меда перед самым сном. Высосать мед из сотов, немного пожевать
воск - как жевательную резинку, - а потом выплюнуть. Пчелы
выделяют нечто типа естественного седативного, вырабатывая мед.
Это помогает.
- Вы не шутите? - спросил
Ральф, считая все это полнейшей чепухой и в то же время веря
каждому слову. - И как вы думаете, где можно раздобыть сотовый
мед?
- В магазине здоровой пищи.
Попробуйте. Через неделю вы уже забудете о проблеме со сном.
Новый эксперимент доставил
Ральфу огромное наслаждение - сотовый мед оказался настолько
питательным и вкусным, что, казалось, проникал в каждую клеточку
его тела, - но после первой дозы Ральф проснулся в 3.10, после
второй в 3.08, а после третьей вообще в 3.07. Когда кусочек
меда, который он купил, закончился, Ральф отправился в магазин
за новой порцией.
Возможно, его эффективность
как снотворного равнялась нулю, однако было очень вкусно; жаль,
что Ральф не открыл этого раньше.
Он проэкспериментировал и с
горячими ножными ваннами. Луиза принесла ему выписанное по
каталогу снадобье "Растирка на все случаи жизни" мазь втиралась
вокруг шеи, в результате чего снимались артритные боли, к тому
же она благотворна влияла на сон (ничего подобного с Ральфом не
произошло, наверное, потому, что артрит у него был еще слабо
выражен).
А после случайной встречи с
Триггером Вашоном Ральф испытал на себе действие настоя ромашки.
- Настой ромашки - просто
чудо, - поведал Триг. - Ты будешь спать без задних ног, Ральф.
Так оно и было... До 2.58. В
этом-то все и дело.
Вот такие народные методы и
гомеопатические средства опробовал на себе Ральф. Он отказался
только от мультивитаминов, которые стоили больше, чем Ральф мог
себе позволить на скромную пенсию, не испробовал асану йоги под
названием "мечтатель" (судя по описанию позы, данному
почтальоном Питом, это напоминало отличный способ понаблюдать за
собственным геморроем), не рискнул он и с марихуаной. Последнее
средство Ральф долго обдумывал, прежде чем решил, что это,
скорее, незаконная версия виски, сотового меда и ромашкового
настоя. Кроме того, если Мак-Говерн догадается, что Ральф
употребляет наркотики, он не захочет слушать никаких объяснений.
А во время всех
экспериментов внутренний голос продолжал вопрошать,
действительно ли Ральф собирается докатиться до высушенных
жабьих лапок и змеиной кожи, прежде чем оставит подобную ерунду
и, наконец, обратится к врачу. В голосе слышалось не осуждение,
скорее любопытство. Ральфу и самому было не менее интересно.
Десятого сентября, в день,
когда состоялась первая демонстрация сторонников "Друзей жизни"
возле Центра помощи женщинам, Ральф решил, что ему стоит купить
какое-нибудь снотворное в аптеке... Но только не "
"Рексолле", где он получал
лекарства для Кэролайн. Ральфу не хотелось, чтобы Пол Даргин,
аптекарь, узнал, что он покупает снотворное.
Возможно, это было глупо, но
Ральф ничего не мог с собой поделать. А вот в "Райт-Эйд"
- аптеке напротив
Строуфорд-парка - он не бывал ни разу, поэтому и решил зайти
именно туда. Если же не поможет и фармацевтическая версия
знахарских снадобий, тогда он действительно отправится к врачу.
"Неужели, Ральф? Ты в самом
деле собираешься это сделать?"
- Именно так, - произнес он
вслух, медленно шагая по Гаррис-авеню под ярким сентябрьским
солнцем. - Будь я проклят, если и дальше стану затягивать с
этим.
"Кого ты хочешь обмануть,
Ральф?" - скептически поинтересовался внутренний голос.
Возле парка он увидел Билла
Мак-Говерна и Луизу Чесс - со стороны их беседа казалась
дружеской болтовней. Однако Ральфу не понравилась полярность
выражений их лиц: горящие любопытством глаза Мак-Говерна и
беспокойство, смешанное со страданием, в глазах Луизы.
- Ты слышал о происшествии
возле больницы? - возбужденно спросила Луиза, когда Ральф
присоединился к ним.
- Вовсе не около больницы и
вовсе не происшествие, - раздраженно заметил Мак-Говерн. - Была
демонстрация, по крайней мере так они ее называют, и случилось
это около Центра помощи женщинам, который располагается за
больницей. Многие угодили в участок - дюжины две, не меньше.
Впрочем, еще никто ничего толком не знает.
- И среди них был Эд Дипно!
- выпалила Луиза, при этом Мак-Говерн метнул на нее возмущенный
взгляд. Очевидно, он считал, что именно его долгом было сообщить
подобную информацию.
- Эд? - спросил ошарашенный
Ральф. - Но ведь Эд сейчас во Фреш-Харборе!
- Ошибаешься, - ответил
Мак-Говерн. Несколько помятая коричневая федора <Fedora (англ.)
- мягкая фетровая шляпа.>, которую Билл надел сегодня, придавала
ему щегольской, даже ухарский вид, будто он играл журналиста в
криминальной драме сороковых годов. Интересно, подумал Ральф,
панама все так же в бегах или просто получила отставку до
следующего лета?
- Сегодня Эд снова
прохлаждается в нашей столь живописной городской тюрьме.
- А что именно произошло?
Но никто не знал
подробностей. Пока все больше походило на слух,
распространяющийся по парку, как эпидемия гриппа, слух,
представляющий особый интерес для жителей именно этой части
Дерри, потому что опять всплыло имя Эда Дипно. Как сообщила
Луизе Мари Коллен, демонстранты швыряли камни, именно поэтому их
и арестовали. Согласно Стэну Эберли, который поделился слухом с
Мак-Говерном незадолго до того, как тот встретил Луизу, кто-то
возможно, Эд, но с таким же успехом это мог оказаться и любой
другой смутьян - побил двух врачей, направлявшихся от Центра к
служебному входу больницы. Дорожка, по которой они шли, является
общественной собственностью, поэтому она-то и стала излюбленным
местом проведения демонстраций протеста в течение тех семи лет,
когда в Центре по просьбе женщин начали делать аборты.
Обе версии случившегося были
настолько туманны и противоречивы, что Ральф имел все основания
сомневаться в их правдивости. Скорее всего, арестовали
нескольких правонарушителей, чей энтузиазм перешел все
дозволенные рамки. В таких местечках, как Дерри, подобное
случается довольно часто; слухи разрастаются как снежный ком,
переходя из уст в уста.
И все же Ральф не мог
отделаться от ощущения, что на этот раз все гораздо серьезнее, в
основном потому, что как в версии Билла, так и в рассказе Луизы
фигурировал Эд Дипно, а Эда уж никак нельзя назвать обывателем,
протестующим против абортов. В конце концов, он был парнем,
вырвавшим клок волос вместе с кожей из прически своей жены,
пересчитавшим все ее зубы и сломавшим ей челюсть только потому,
что увидел ее подпись под петицией, в которой только упоминался
Центр помощи женщинам. Он был парнем, который действительно
уверен, что некто, именующий себя Кровавым Царем отличная кличка
для борца, подумал Ральф, - прибыл в Дерри, а его помощники
вывозят нерожденные жертвы из города в крытых грузовиках (плюс в
некоторых пикапах, где человеческие зародыши прячут в бочонках с
надписью "ОТ СОРНЯКОВ"). Нет, решил Ральф, раз уж в этом деле
замешан Эд, значит, это не просто случай с неким оголтелым
дуболомом, нацепившим на себя плакат протеста.
- Пойдемте ко мне, -
неожиданно предложила Луиза. - Я позвоню Симоне Кастонья. Ее
племянница работает в регистратуре Центра. Если кто-то и знает,
что же произошло на самом деле, то это Симона - уж она
обязательно позвонила Барбаре.
- Но я собрался в
супермаркет, - помялся Ральф. Конечно, это не то, но совсем
маленькая: аптека находилась рядом с супермаркетом, в полу
квартале от парка. - Я зайду к тебе на обратном пути.
- Хорошо, - улыбнувшись,
ответила Луиза. - Мы ждем тебя через несколько минут, ведь так,
Билли?
- Конечно, - ответил
Мак-Говерн, неожиданно заключая Луизу в объятия.
Объем был велик, но ему все
же удалось справиться. - А пока ты принадлежишь только мне. О
Луиза, эти сладкие мгновенья пролетят как один миг!
А за оградой парка несколько
молоденьких женщин с детишками в колясках наблюдали за ними,
возможно, привлеченные жестикуляцией Луизы, становившейся просто
грандиозной, когда та бывала чем-то взволнована. И теперь, когда
Мак-Говерн, обняв Луизу, слегка наклонил женщину, глядя ей в
глаза с испепеляющей страстью плохонького актера, исполняющего
последнее па знойного танго, одна из мамаш что-то шепнула на
ушко другой, и обе рассмеялись. Пронзительный, недобрый звук,
заставляющий думать о царапанье мела по грифельной доске или о
скрежете вилок по фаянсовой посуде.
"Посмотри на это забавное
старичье, - как бы говорил их смех. Посмотри на этих стариков,
вообразивших, что они снова молоды".
- Прекрати, Билл, -
попросила Луиза. Она вся пылала, возможно, не только потому, что
Билл отколол одну из своих обычных шуточек. Она услышала смех за
оградой. Мак-Говерн, без сомнения, тоже слышал, но он считал,
что они смеются вместе с ним, а не над ним. Иногда, подумал
Ральф, несколько раздутое "я" может служить отличной защитой.
Мак-Говерн отпустил Луизу,
затем, сняв федору, сделал поклон, как бы извиняясь. Луиза,
правда, была слишком занята своей кофточкой, выбившейся из юбки,
чтобы обращать на него внимание. Румянец сходил с ее щек, и
Ральф заметил, что оно приобретает нездоровую бледность. Он
надеялся, что Луиза не больна чем-нибудь серьезным.
- Приходи, если сможешь, -
вновь обратилась она к Ральфу.
- Обязательно, Луиза.
Мак-Говерн обнял ее за
талию, на этот раз вполне естественно и дружески, и они вместе
направились к дому Луизы. Глядя им вслед, Ральф внезапно испытал
сильнейшее ощущение deja vu <Уже виденное (франц.) >как будто он
уже видел их, идущих в обнимку, только в другом месте. Или в
другой жизни. Затем, когда Мак-Говерн опустил руку, разрушив тем
самым иллюзию, Ральфа осенило: да это же Фред Астер, ведущий
темноволосую, довольно крупную Джинджер Роджерс в провинциальный
кинотеатр, где можно "танцевать" под мелодию Джерома Керна или
Ирвинга Берлина.
"Какая чушь, - думал он,
направляясь к аптеке. - Какая ерунда, Ральф.
Билл Мак-Говерн и Луиза Чесс
так же похожи на Фреда Астера и Джинджер Роджерс, как..."
- Ральф? - вдруг услышал он
голос Луизы и обернулся. Теперь их разделяла дорога. По
Элизабет-стрит проносились машины, мешая им видеть друг друга.
- Что? - крикнул он в ответ.
- Ты выглядишь лучше! Более
отдохнувшим! Ты наконец-то стал лучше спать?
- Да, - ответил он, подумав:
"Еще одна маленькая ложь во спасение". Ну разве я не говорила
тебе, что ты сразу почувствуешь себя лучше с наступлением осени?
До скорого!
Луиза помахала ему, и Ральф
удивился, вдруг увидев ярко-голубые лучики, исходящие от
коротких, аккуратно подстриженных ногтей женщины. Они напоминали
след, оставляемый в небе реактивным самолетом.
"Какого черта?.."
Ральф зажмурился, затем
снова посмотрел. Ничего. Только Билл и Луиза, идущие по улице к
ее дому. Никаких ярко-голубых лучей, ничего... Но когда взгляд
Ральфа упал на тротуар, он увидел, что Луиза и Билл оставляют
после себя следы на асфальте, следы, так напоминающие
изображения ступней в старом пособии Артура Мюррея по обучению
танцам. Следы, оставляемые Луизой, были молочно-серого цвета. У
Мак-Говерна, побольше, но все-таки деликатные темно-оливковые.
Они светились на тротуаре, и до Ральфа, застывшего на
противоположной стороне Элизабет-стрит с отвисшей почти до груди
челюстью, внезапно дошло, что он видит еще и тоненькие ленточки
разноцветного дыма, тянущиеся от следов Луизы и Билла. А может,
это всего лишь пар?
Городской автобус скрыл
следы из вида, а когда он прошел, те исчезли.
На тротуаре не было ничего,
кроме оставленного кем-то мелом признания внутри полустертого
сердца:
"СЭМ + ДИНИ = НАВСЕГДА".
"Эти следы не исчезли,
Ральф. Во-первых, их здесь вообще никогда не было. И ты это
прекрасно знаешь".
Да, Ральф знал. Просто
сначала он подумал, что Билл и Луиза похожи на Фреда Астера и
Джинджер Роджерс, а затем развил эту мысль, придя к фантомам
отпечатков шагов, как на схеме из пособия Артура Мюррея.
Конечно, во всем этом была странная логика. И все же - он
испугался. Сердце в груди билось быстро, а когда Ральф на
мгновение закрыл глаза, пытаясь успокоиться, он вновь увидел
лучики, струящиеся из кончиков пальцев Луизы. "Просто мне
необходимо отоспаться, - подумал Ральф. - Крайне необходимо.
Если мне это не удастся, еще и не такое померещится".
- Правильное решение, -
пробормотал он и направился к аптеке.
- Померещится же такое.
3
Десятью минутами позже Ральф
стоял перед аптекой "Райт-Эйд", взирая на табличку в окне.
"ПОЧУВСТВУЙТЕ СЕБЯ ЛУЧШЕ В РАЙТ-ЭЙД! " - гласила она, как будто
здоровье - вполне достижимая награда, если являешься
добропорядочным покупателем. У Ральфа в отношении этого имелись
большие сомнения.
Да, решил Ральф, подобный
рекламный трюк превращает "Рексолл"
- аптеку, в которой он
обычно покупал лекарства, - всего лишь в арендуемое помещение.
Освещенные флюоресцентными лампами ряды прилавков напоминали
длинные пролеты кегельбана, выставляя на обозрение
разнообразнейшие товары, начиная от тостеров и кончая карточными
головоломками.
После непродолжительных
изысканий Ральф выяснил, что в ряду N3 выставлены патентованные
медицинские препараты, и поэтому направился именно к нему.
Медленно пройдя мимо секции
с указателем "ЖЕЛУДОЧНЫЕ СРЕДСТВА", за которыми следовало
царство "АНАЛЬГЕТИКОВ", быстро Линовал территорию "СЛАБИТЕЛЬНЫХ"
и, наконец, остановился.
"Вот он, леди и джентльмены,
мой последний выстрел. Потом остается только доктор Литчфилд, но
если он посоветует мне жевать сотовый мед или пить настой
ромашки, я взорвусь, и тогда понадобится парочка крепких
мужиков, чтобы оторвать меня от него".
"СНОТВОРНОЕ" - было написано
над этой секцией третьего ряда.
Ральф, никогда не бывший
приверженцем таблеток (иначе он пришел бы сюда намного раньше),
не знал точно, чего именно он ожидал, - однако никак не такого
дикого, почти неприличного изобилия. Он окинул взглядом
коробочки (в основном успокаивающего голубого цвета), пытаясь
прочитать названия.
Большинство их звучали
странно, даже несколько угрожающе: композ, нитол, слипинол,
соминекс, дроу-зи. Были здесь даже целые подразделения
препаратов, относящихся к одному виду.
"Должно быть, ты пошутил, -
подумал Ральф. - Ни одна из этих штучек не поможет тебе. Пора
перестать играть в прятки, неужели тебе до сих пор это не
понятно? Когда человек начинает видеть разноцветные отпечатки
следов вероятно ему самое время обратиться к врачу".
Но подспудно он продолжал
слышать голос доктора Литчфилда так четко, как будто внутри него
был включен магнитофон: "Головные боли вашей жены, Ральф,
являются следствием повышенного давления - это неприятно и
болезненно, но не смертельно. Думаю, с этой проблемой нам
удастся справиться".
Неприятно и болезненно, но
не смертельно - да, именно так он и сказал.
Потом Литчфилд выписал
первую порцию бесполезных пилюль, а тем временем чуждые клетки в
мозгу Кэролайн продолжали свое наступление, разрушая его.
Возможно, доктор Джамаль
прав - уже тогда было слишком поздно, а может быть, Джамаль
просто дерьмо, чужестранец, пытающийся приспособиться и не
вызвать протестов. Может, так, а может, и иначе; этого Ральфу
никогда не дано будет узнать. Одно он знал наверняка - доктора
Литчфилда не оказалось поблизости, когда перед ними встали две
последние задачи их супружества:
Кэролайн предстояло умирать,
а Ральфу стать свидетелем ее умирания. "Неужели я хочу именно
этого? Отправиться к Литчфилду и увидеть, как он снова
выписывает рецепт?"
"Возможно, на этот раз он
мне поможет", - мысленно возразил сам себе Ральф. В этот момент
рука его потянулась вперед, подчиняясь, казалось, своему
собственному желанию, и сняла с полки упаковку слипинекса. Ральф
задержал коробочку на приличном расстоянии, чтобы прочитать
состав, указанный на упаковке сбоку. Он не представлял, как
правильно читаются все эти названия, от которых язык можно
сломать, и еще меньше понимал, что это такое и каково их
действие.
"Да, - ответил он
внутреннему голосу. - Возможно, на этот раз Литчфилд
действительно поможет. Но, может быть, все-таки настоящее
решение проблемы в том, чтобы найти другого врача."
- Вам помочь? - Голос
раздался прямо из-за плеча Ральфа.
Тот как раз ставил слипинекс
на место, решив выбрать препарат, чье название звучало бы не
столь угрожающе, когда прозвучал этот незнакомый голос. Ральф
вздрогнул, уронив на пол дюжину коробочек с искусственным сном.
- О, простите, я так
неловок! - Ральф оглянулся.
- Не стоит извиняться, это я
во всем виноват. - И прежде, чем Ральф успел подобрать две
упаковки слипинекса и коробку капсул дроу-зи, мужчина в белом
халате, заговоривший с ним, собрал остальное и расставил на
полке с проворством карточного шулера, сдающего колоду. Согласно
золотистой персональной карточке, прикрепленной к верхнему
карману его халата, это был ДЖО УАЙЗЕР, ФАРМАЦЕВТ "РАЙТ-ЭЙД".
- А теперь, - произнес
Уайзер, отряхивая руки и поворачиваясь к Ральфу с дружелюбной
улыбкой, - начнем сначала. Могу я чем-нибудь помочь вам?
Кажется, вы несколько
растерялись.
Первая реакция Ральфа -
раздражение, что его потревожили во время такого серьезного
разговора с самим собой, - сменилась настороженным интересом.
- Ну, я даже не знаю, -
протянул он, обводя жестом скопище снотворных пилюль. - А
что-нибудь из этого действительно помогает?
Улыбка Уайзера стала еще
шире. Это был высокий мужчина средних лет с аккуратным пробором
в редеющих каштановых волосах. Он протянул руку, и, пока Ральф
только собирался с ответным жестом, Уайзер уже продемонстрировал
свою крепкую хватку.
- Меня зовут Джо, -
представился фармацевт, похлопав свободной рукой по персональной
карточке. - Раньше меня звали Джо Уайз, но теперь я старше и
поэтому зовусь Уайзер <Игра слов: wiser (англ.) - "умнее" и
фамилия Wyser произносятся одинаково.>.
Определенно это была старая
шутка, но, очевидно, она еще не потеряла всю соль для Джо
Уайзера, который искренне рассмеялся. Ральф лишь виновато
улыбнулся в ответ.
Рука, вцепившаяся в него, не
оставляла сомнений в силе ее обладателя, и Ральф начал
опасаться, что если фармацевт сожмет сильнее его пальцы, они
могут окончить этот день в гипсе. На мгновение он пожалел, что
не отправился со своей проблемой к Полу Даргину. Но тут Уайзер,
дважды энергично тряхнув его руку, отпустил ее.
- А я Ральф Робертс. Рад с
вами познакомиться, мистер Уайзер.
- Взаимно. А теперь что
касается эффективности этих препаратов. Позвольте мне ответить
вопросом на вопрос: гадит ли медведь в телефонной будке?
- Думаю, редко, - ответил
Ральф, смеясь, удивленный тем, что вновь обрел способность
говорить.
- Абсолютно верно. - Уайзер
взглянул на упаковки снотворного, выстроившиеся голубой стеной.
- Слава Богу, что я фармацевт, а не коммивояжер, мистер Робертс;
я умер бы от голода, пытаясь продать хоть что-нибудь подобное в
походах от дома к дому. У вас бессонница? Отчасти я спрашиваю
потому, что вы исследовали полки со снотворным, но, скорее,
из-за вашего затуманенного взора.
И здесь Ральфа прорвало:
- Мистер Уайзер, я был бы
счастливейшим человеком на земле, имей я возможность хоть иногда
спать по пять часов в сутки; впрочем, меня вполне устроили бы и
четыре.
- И как долго это
продолжается, мистер Робертс? Или вы предпочитаете, чтобы я
называл вас Ральф?
- Можно и Ральф.
- Отлично. В таком случае
зовите меня Джо.
- Думаю, все началось в
апреле. Недель через шесть или около того после смерти моей
жены.
- Примите мои
соболезнования.
- Весьма тронут, - ответил
Ральф, а затем, помолчав, повторил старую формулу. - Я по ней
сильно тоскую, но я был рад, когда ее страдания закончились.
- Только вот теперь
страдаете вы. Уже... Сколько же? - Уайзер быстро подсчитал на
пальцах. - Почти полгода.
Неожиданно Ральфа
заинтересовали пальцы фармацевта.
Никаких протуберанцев на
этот раз, но каждая подушечка была как бы окутана
ярко-серебристой дымкой, словно пальцы обернули в прозрачную
блестящую фольгу.
Он снова подумал о Кэролайн
и о тех фантомах запахов, на которые она часто жаловалась в
последнюю осень - запах чеснока, нечистот, подгоревшего мяса.
Возможно, то, что
происходило с ним, было мужской альтернативой: у него симптомом
опухоли головного мозга стала не головная боль, а бессонница.
"Самодиагностика - забава для дураков, Ральф, так почему бы тебе
не оставить это?"
Ральф решительно перевел
взгляд на приятное лицо Уайзера.
Никакой серебристой дымки;
даже никакого намека на дымку. Ральф был почти уверен в этом.
- Правильно, - подтвердил
он. - Скоро полгода. Но кажется, что намного дольше.
- Есть ли какие-нибудь
повторяющиеся действия? Обычно так бывает.
Ворочаетесь ли вы в постели,
прежде чем заснуть, или...
- Дело в том, что я
просыпаюсь слишком рано. У меня синдром нарушения фаз
дельта-сна.
Брови Уайзера поползли
вверх.
- Да вы, как я вижу,
прочитали пару-другую книг по этой проблеме, верно? - Отпусти
подобную ремарку доктор Литчфилд, Ральф усмотрел бы в этом
снисходительность. Однако в тоне Джо Уайзера прозвучало не
снисхождение, а неподдельное восхищение.
- Я прочитал все, что есть
на данную тему в библиотеке, правда, не так уж много. -
Помолчав, Ральф добавил: - Но мне это ничуть не помогло.
- Что ж, позвольте
поделиться тем, что известно мне, а вы останавливайте меня,
когда я буду вторгаться на уже исследованную вами территорию.
Кстати, как зовут вашего врача?
- Литчфилд.
- Так. И обычно вы покупаете
лекарства... Где? В "Пиплз драг" или в "Рексолле"?
- В "Рексолле".
- Я так понимаю, что сегодня
вы предпочли это сделать инкогнито.
Ральф покраснел... Затем
улыбнулся:
- Что-то вроде этого.
- Так. Нет необходимости
уточнять, были ли вы у Литчфилда по поводу вашей проблемы,
правда? Посети вы его, не было бы необходимости исследовать этот
восхитительный мир патентованных снадобий.
- А-а, так вот значит, куда
я попал. Патентованные снадобья?
- Называйте это так - я бы с
большим удовольствием торговал этой чепухой, разъезжая в большом
красном фургоне на огромных забавных желтых колесах.
Ральф рассмеялся, и
ярко-серебристое облако вокруг белого облачения Джо Уайзера
взорвалось, когда тот тоже рассмеялся.
- Это единственный вид
торговли, к которому у меня склонность, произнес Уайзер, слегка
улыбнувшись. - С собой я возил бы красотку, исполняющую
волнующий восточный танец в бюстгальтере из блесток и шальварах,
которые носят наложницы из гарема... Назовем ее маленькая
египтянка, как в старой песне Костера... Она стала бы
своеобразным аперитивом. Кроме нее, я пригласил бы человека,
умеющего играть на банджо.
Знаю по собственному опыту,
что ничто так не настраивает людей на покупки, как игра на
банджо.
Уайзер, удовлетворенно
окинув взглядом полки с лекарствами, снова посмотрел на Ральфа.
- Для человека, страдающего
синдромом нарушения фаз дельта-сна, как в вашем случае, Ральф,
все эти препараты бесполезны. Возможно, делу могла бы помочь
порция спиртного или другие подобные вещи, но, глядя на вас, я
могу сказать, что все это вы уже опробовали.
- Конечно.
- Как и дюжину других
доморощенных, проверенных временем средств. Ральф опять
рассмеялся. Ему начинал нравиться этот парень.
- Опробуйте еще дюжины
четыре, Ральф, и вы окажетесь на кладбище.
- Да вы, я вижу, шутник.
- Что ж, для начала рискну
посоветовать вам это. - Уайзер показал в сторону голубых
коробочек. Это антигистаминные препараты, обычно применяемые при
аллергических заболеваниях. В вашем случае используется их
побочный эффект - антигистамины вызывают сонливость. Прочтите
все о комтрексе или венадриле, и вы узнаете, что их нельзя
принимать, если собираешься садиться за руль или заниматься
действиями, требующими быстроты реакции. Людям, которые страдают
бессонницей время от времени, вполне помогает соминекс. Он как
бы усиливает у них тормозные процессы. Но вам все эти препараты
не помогут в любом случае, потому что ваша проблема заключается
не в том, чтобы заснуть, а в том, чтобы продолжать спать,
правильно?
- Абсолютно верно.
- Можно задать вам
деликатный вопрос?
- Конечно.
- У вас возникали проблемы с
доктором Литчфилдом относительно всего этого? Возможно, вы
сомневаетесь в его способности понять, насколько серьезно
беспокоит вас бессонница?
- Да, - ответил Ральф. - Вы
считаете, что мне все-таки стоит проконсультироваться с ним?
Попытаться объяснить ему все так, чтобы он понял? - На этот
вопрос Уайзер, конечно, ответит утвердительно, и Ральф
наконец-то пойдет на прием к врачу. И это, конечно, будет -
должен быть Литчфилд. Не умно менять врача в таком возрасте.
"Сможешь ли ты рассказать
доктору Литчфилду, что ты кое-что видишь?
Сможешь ли ты рассказать ему
о голубых протуберанцах, струящихся из пальцев Луизы Чесс? Об
отпечатках следов, оставляемых ею на асфальте? О серебристом
сиянии, окутывающем пальцы Джо Уайзера? Неужели ты действительно
собираешься поведать обо всем этом Литчфилду? А если нет, если
ты не можешь, то зачем встречаться с ним, независимо от того,
что посоветует тебе этот парень?"
Однако Уайзер удивил Ральфа,
уведя разговор абсолютно в другую сторону.
- А сны вам по-прежнему
снятся?
- Да. Часто и много,
учитывая то, что сплю я всего часа три.
- Это последовательные
сновидения - сны, состоящие из вполне понятных и воспринимаемых
событий и чем-то напоминающие повествование, неважно, насколько
причудливое, - или просто калейдоскоп образов?
Ральф припомнил снившееся
ему прошлой ночью. Он, Элен Дипно и Билл Мак-Говерн играли во
фрисби прямо посреди Гаррис-авеню. На Элен были тяжелые туфли,
на Мак-Говерне - свитер с изображением бутылки водки.
"АБСОЛЮТ-НО ЛУЧШАЯ" - утверждала надпись на свитере. Диск фрисби
был ярко-красным с флюоресцирующими зелеными полосами. Вдруг
появилась собака по кличке Розали. Выцветший голубой платок,
которым кто-то обвязал ее шею, подпрыгивал, пока собака бежала к
ним. Она взметнулась вверх, схватила фрисби и припустила наутек,
зажав диск в зубах. Ральф хотел погнаться за собакой, но
Мак-Говерн проговорил: "Успокойся, Ральф, мы закупили целую
партию на Рождество". Ральф повернулся к Биллу, собираясь
сказать, что до Рождества еще три месяца, и спросить, что же им
делать, если захочется поиграть во фрисби до этого времени, но
прежде чем Ральф задал свой вопрос, сон либо кончился, либо
перешел в нечто менее яркое и запоминающееся.
- Если я правильно понял
сказанное вами, - ответил Ральф, - то мне снятся связные,
последовательные сны.
- Отлично. Мне бы также
хотелось узнать, осознанные ли это сновидения?
Осознанные отвечают двум
требованиям. Во-первых, вы понимаете, что все происходит во сне.
Во-вторых, часто вы можете влиять на ход событий в вашем сне -
то есть вы представляете собой нечто большее, чем просто
пассивного наблюдателя.
Ральф кивнул:
- Именно так все и
происходит. В последнее время мне стали сниться именно такие
сны. Я только что вспомнил виденное во сне прошлой ночью.
Собака, которая иногда
бродит возле моего дома, убежала с диском от фрисби - я играл на
улице со своими друзьями. Разозлившись, что Розали сорвала нам
игру, я мысленно пытался заставить ее выронить фрисби. Знаете,
нечто вроде телепатической команды.
Ральф смущенно хихикнул, но
Уайзер лишь сосредоточенно кивнул:
- И это помогло?
- На этот раз нет, - ответил
Ральф, - но мне кажется, что я проделывал подобное в других
сновидениях. Вот только я не совсем уверен в этом, потому что
большинство своих снов забываю почти сразу после пробуждения.
- Такое происходит со всеми,
- сказал Уайзер. - Мозг относится к сновидению, как к предмету
одноразового пользования.
- А вы, кажется, хорошо
подкованы.
- Меня очень интересует
проблема инсомнии. Еще будучи студентом колледжа, я написал две
исследовательские работы о связи между сновидениями и нарушением
циклов сна. - Уайзер взглянул на часы. - У меня как раз перерыв.
Не хотите ли выпить чашечку кофе и отведать яблочного пирога?
Неподалеку есть уютное
местечко, а пирог там просто фантастический.
- Заманчиво, но я предпочел
бы апельсиновый сок. Я стараюсь как можно реже пить кофе.
- Понятно, но абсолютно
бесполезно, - весело произнес Уайзер. -Ваша проблема, Ральф,
вовсе не в кофеине.
- Может, и так... Но в чем
же тогда? - До этого момента Pальфу удавалось сдерживаться,
однако теперь в его взволнованном голосе звучало страдание.
Уайзер, доброжелательно
взглянув на Ральфа, похлопал его по плечу.
- Вот об этом, - сказал он,
- мы и потолкуем. Пойдемте.
Глава пятая
1
- Взгляните на проблему
иначе, - порекомендовал Уайзер пятью минутами позже. Они сидели
в современном баре. Ральфу, привыкшему к старомодным кафе -
уютная мебель, приглушенный блеск медных ручек, запахи жареного,
доносящиеся из кухни, - это место показалось слишком
авангардистским и тесноватым, но пирог оказался действительно
отличным, и хотя кофе был далек от стандартов Луизы Чесс - Луиза
варила кофе лучше всех в мире, - он все же был горячим и
крепким.
- И как же мне на нее
взглянуть? - спросил Ральф.
- Существуют вещи, к которым
всегда стремилось человечество. Не ко всей той чепухе, которая
попадает в учебники истории, я говорю об основных вещах. Крыша,
чтобы укрыться от дождя. Вкусная еда и выпивка. Насыщенная
сексуальная жизнь. Здоровые почки. Но, возможно, самым главным
является то, чего не хватает вам, мой друг. Потому что в мире
действительно нет ничего, что можно было бы сравнить со здоровым
сном, ведь так?
- Вы абсолютно правы, -
согласился Ральф.
Уайзер кивнул:
- Сон - это желанный
избавитель и врачеватель страждущего человечества. Шекспир
называл его нитью, восстанавливающей порванную связь времен.
Наполеон величал сон благословением ночи, а Уинстон Черчилль -
самый знаменитый человек двадцатого столетия, страдавший
бессонницей, - говорил, что это единственное облегчение, которое
могло бы вывести его из глубокой депрессии. Все эти цитаты я
использовал в своих работах, но суть сводится к одному: ничто в
мире не может сравниться с благодатностью ночного сна.
- Вас тоже мучила подобная
проблема, не так ли? - неожиданно спросил Ральф. - И именно
поэтому вы... Ну... Взяли меня под свое крыло?
Джо Уайзер улыбнулся:
- Значит, со стороны это
выглядит так?
- Думаю, да.
- Что ж, считайте как
хотите. Да, я периодически страдаю бессонницей с тринадцати лет.
Именно поэтому я написал не одну исследовательскую работу, а
целых две.
- А как теперь?
Уайзер пожал плечами:
- Этот год оказался не так
уж плох. Не самый лучший, но вполне сносный. Когда мне было лет
двадцать, года два проблема стояла очень остро - я ложился в
постель в десять, ворочался до четырех, просыпался в семь и
каждый наступивший день проживал с ощущением, что я неудачливый
игрок в чьем-то ночном кошмаре.
Это чувство было настолько
знакомо Ральфу, что по его рукам и спине пробежали мурашки.
- А сейчас я дохожу до
самого главного, Ральф, так что слушайте.
- Весь внимание.
- Дело в том, что, несмотря
на дерьмовое самочувствие, вы по-прежнему практически здоровы.
Сон не создан равноценным - есть хороший сон, а есть плохой и,
что, может быть, даже важнее, осознанность сновидений означает
хороший сон. Именно поэтому в данный момент самым неверным шагом
с вашей стороны будет прибегнуть к снотворному. Я знаком с
Литчфилдом. Он довольно неплохой парень, но так любит выписывать
рецепты...
- Отлично сказано, - заметил
Ральф, вспоминая Кэролайн.
- Если вы расскажете
Литчфилду все то, о чем рассказали мне по дороге сюда, он
пропишет вам бензодиазепины - возможно, далмейн или ресторил, а
может, галцион или валиум. Вы будете спать, но расплата все же
наступит.
Транквилизаторы
бензодиазепинового ряда вызывают привыкаемость организма, к тому
же угнетающе действуют на дыхательную систему, но, что еще хуже,
у людей, подобных вам и мне, они значительно снижают
продолжительность нормального сна со сновидениями... Да, а как
вам пирог? Вы ведь к нему даже не притронулись.
Ральф откусил большой кусок
и проглотил, не ощущая вкуса.
- Отличный, - сказал он. - А
теперь объясните мне, почему так необходимы сновидения, чтобы
сон можно было считать нормальным?
- Имей я ответ на этот
вопрос, я давно забросил бы свое таблеточное дело и подвизался в
качестве гуру по сну. - Уайзер разделался со своим пирогом и
теперь подушечкой указательного пальца подбирал крупные крошки с
тарелки. - В представлении большинства людей БДГ-сон <БДГ
быстрые движения глазами.> и сон со сновидениями синонимы, но
никто на самом деле не знает, каким образом связаны движения
глаз у спящих со сновидениями, которые их посещают. Непохоже,
чтобы движения глаз означали "смотрение" или "наблюдение",
потому что исследователи сна фиксировали подобные движения даже
в случаях, если люди, подвергавшиеся исследованию, позднее
видели сновидения как вполне статичные - например, такие, в
которых только велись беседы. Аналогично - никто не знает,
почему существует определенная связь между осознанными,
последовательными сновидениями и общим психическим здоровьем:
чем больше подобных снов видит человек, тем он здоровее, и
наоборот. Прямо как на весах.
- Психическое здоровье -
довольно общая фраза, - скептически заметил Ральф.
- Да. - Уайзер усмехнулся.
Что-то вроде увиденного мною на днях лозунга на бампере
автомобиля: "ПРЕДОСТАВЬ МНЕ ПСИХИЧЕСКОЕ ЗДОРОВЬЕ, ИНАЧЕ УБЬЮ". В
любом случае, однако, мы говорим об основных, известных каждому
компонентах - способности к познанию, индукции и дедукции,
способности к общению, памяти...
- Память у меня стала
ухудшаться, - перебил Ральф. Он вспомнил о трудностях с
запоминанием номера справочной кинотеатра и о своих
продолжительных поисках коробки с бульонными кубиками.
- Вполне возможно, что вы
страдаете некоторым ослаблением памяти, однако ширинка на брюках
у вас застегнута, рубашка надета на лицевую сторону, и могу
поклясться, что спроси я ваше второе имя, вы ответите
немедленно. Я вовсе не преуменьшаю ваших проблем - кто угодно,
только не я, - но прошу изменить ваш взгляд на вещи хотя бы на
минуту-другую. Подумать о тех сферах вашей жизни, в которых вы
по-прежнему чувствуете себя отлично. Хорошо. Эти осознанные и
последовательные сновидения - они что, просто свидетельствуют о
том, насколько хорошо действуют все системы организма, наподобие
индикатора наличия бензина в машине, или действительно помогают
человеку функционировать?
- Никто не знает этого
наверняка, но, скорее всего, и то, и другое. В начале
пятидесятых, когда врачи еще поклонялись барбитуратам
<Барбитураты - лекарственные препараты на основе барбитуровой
кислоты - оказывают тормозящее влияние на кору полушарий
головного мозга и стволовую часть большого мозга. Сон,
вызываемый барбитуратами (как и большинством других снотворных
средств), по своему течению отличается от естественного сна.
Барбитураты облегчают
засыпание, но меняют фазовую структуру сна, укорачивая
продолжительность так называемого быстрого (ортодоксального)
сна>, некоторые ученые даже пытались доказать, что здоровый сон,
за который мы так боремся, со сновидениями вообще никак не
связан.
- Ну и?..
- Тесты не подтвердили эту
гипотезу. Люди, которые переставали видеть сны, или те, чей сон
постоянно прерывался, стали подвержены различным расстройствам
не только физического, но и психического здоровья, вплоть до
потери способности как познавать мир, так и эмоционально
реагировать на внешние и внутренние раздражители. К тому же у
них возникли проблемы с восприятием <При нарушении запоминания,
хранения и воспроизведения фактов окружающей среды и личного
опыта говорят о количественных расстройствах памяти. В сочетании
с ложными воспоминаниями, при смешении прошлого и настоящего,
реального и воображаемого - о качественных ее расстройствах,
называемых парамнезией.>, такие, например, как гиперреальность.
Позади Уайзера, у дальнего
конца стойки мужчина читал "Дерри ньюс".
Из-за газеты виднелись лишь
его макушка да руки, левую украшало претенциозное кольцо. На
первой странице виднелся крупный заголовок:
"ЗАЩИТНИЦА ПРАВА НА АБОРТ
СОГЛАСИЛАСЬ ВЫСТУПИТЬ В ДЕРРИ В СЛЕДУЮЩЕМ МЕСЯЦЕ". Пониже и
помельче шло:
"Группы сторонников движения
"Друзья жизни" обещают организовать акции протеста". В центре
страницы красовалась цветная фотография Сьюзен Дэй весьма
привлекательной, совсем не такой, как на плакате в витрине
магазина Далтона. Там лицо ее казалось невыразительным, даже
несколько зловещим, здесь же Сьюзен Дэй была сияющей, с лучистым
взглядом. Длинные, с медным отливом волосы были откинуты назад,
открывая лицо. Умные, проницательные темные глаза. Значит,
Сьюзен Дэй все-таки приезжает. Пессимизм Гамильтона Дейвенпорта
был напрасным.
Но то, что увидел Ральф
потом, заставило его совершенно забыть и о Дейвенпорте, и о
Сьюзен Дэй.
Вокруг рук мужчины,
читающего газету, как и возле его макушки, стала собираться
серо-голубая аура. Но особенно яркой она казалась вокруг кольца
с ониксом, которое носил мужчина. Аура не затуманивала наоборот,
проясняла, превращала камень в некое подобие астероида из
фантастического фильма...
- Что вы сказали, Ральф?
- А? - Ральф с трудом отвел
взгляд от кольца. - Не знаю... Разве я что-то говорил? Думаю, я
спросил, что такое гиперреальность.
- Сверхчувствительная
восприимчивость, - пояснил Уайзер. - Как будто вы пустились в
ЛСД-путешествие <ЛСД - синтетический наркотик.>, не принимая
никакой химии.
- О... - протянул Ральф,
наблюдая, как яркая серо-голубая аура начала формировать сложные
рунические узоры при помощи того пальца, которым Уайзер подбирал
крошки от пирога" Сначала это было похоже на буквы, начертанные
инеем... Затем на предложения, написанные в тумане... Затем на
странные, вызывающие изумление лица. - Ральф моргнул, и все
исчезло. -Конечно, конечно. Но послушайте, Джо, если народные
средства не помогают, как, впрочем, и патентованные препараты, и
даже могут изменить все к худшему, вместо того чтобы помочь, что
же тогда остается? Ничего. Правильно?
- Вы будете доедать? -
спросил Уайзер, указывая на тарелку Ральфа.
Морозное серо-голубое
свечение наподобие арабской буквы из сухого льда сорвалось с
кончика его пальца.
- Нет. Я сыт. Возьмите, если
хочется.
Уайзер подвинул тарелку
Ральфа к себе.
- Не стоит сдаваться так
быстро, - сказал он. - Мне бы хотелось, чтобы вы еще раз зашли в
"Райт-Эйд", я дам вам пару визитных карточек. Мой вам совет,
позвольте этим парням попробовать.
- Каким парням? - Ральф
завороженно смотрел, как Уайзер открыл рот, чтобы откусить
пирог. Каждый зуб окружало огненно-серое свечение. Пломбы
сверкали наподобие маленьких солнц. Крошки пирога и яблочной
начинки (спокойно, Ральф, спокойно) тоже светились. Затем Уайзер
закрыл рот, и свечение исчезло.
- Джеймсу Рою Хонгу и Энтони
Форбесу. Хонг занимается акупунктурой, его кабинет расположен на
Канзас-стрит. Форбес же - это врач, владеющий искусством
гипноза, он принимает на Хессер-стрит. И прежде чем вы назовете
их шарлатанами...
- Я так не скажу, - спокойно
произнес Ральф. Рука его потянулась к Магическому Глазу, который
он по-прежнему носил под рубашкой. - Поверьте, я этого не
сделаю.
- Что ж, отлично. Я вам
советую сначала обратиться к Хонгу.
Иголки выглядят пугающе, но
сама процедура почти безболезненна. Понятия не имею, что это
такое и как срабатывает, зато когда два года назад стало
особенно худо, Хонг мне очень помог. Форбес тоже неплох - так я
слышал, - но я предпочитаю Хонга. Он ужасно занят, но я
постараюсь вам помочь записаться на прием. Так что скажете?
Ральф увидел яркое серое
свечение, не толще нитки, вырвавшееся из уголка глаза Уайзера и
скатившееся вниз по щеке, как супернатуральная слеза. И это все
решило.
- Я даю добро.
Уайзер радостно передернул
плечами:
- Умница! А теперь
расплачиваемся и убираемся отсюда.
2
На полдороге к аптеке Уайзер
остановился, привлеченный плакатом в витрине. Ральф же только
мельком взглянул на него. Он уже видел такой в витрине магазина
подержанной одежды.
- Разыскивается за убийство,
- отрешенно произнес Уайзер. - Люди вообще потеряли голову.
- Да, - согласился Ральф. -
Будь у нас хвосты, думаю, большинство из нас проводило бы все
дни в погоне за ним, пытаясь откусить.
- Отвратительная выдумка, -
раздраженно сказал Уайзер, - но посмотрите-ка на это!
Он указал на что-то рядом с
плакатом, написанное на пыльном витринном стекле. Подавшись
вперед, Ральф прочитал три коротких слова: "УБИТЬ ЭТУ СУКУ". От
них шла стрелка, указывающая на фото Сьюзен Дэй.
- Господи, - прошептал
Ральф.
- Да-а, - согласился Уайзер.
Достав носовой платок из заднего кармана брюк, он вытер надпись,
оставляя на стекле ярко-серебристый след, видимый только
Ральфом.
3
Пройдя следом за Уайзером в
конец аптеки, Ральф замер на пороге кабинета Джо размером не
более кабинки общественного туалета, в то время как Уайзер,
оседлав единственный предмет обстановки - высокий табурет, -
стал звонить в офис Джеймса Роя Хонга, акупунктуриста. При этом
он нажал кнопку громкоговорителя, чтобы Ральф мог следить за
ходом разговора. Регистратор в приемной Хонга (некая особа по
имени Одри, отношения с которой у Уайзера были намного теплее,
чем того требовали профессиональные рамки) поначалу сообщила,
что доктор Хонг не сможет принять нового пациента до Дня
Благодарения. Ральф сразу сник. Уайзер поднял раскрытую ладонь в
его сторону - "Минуточку, Ральф ", - а затем упросил Одри найти
(или создать) свободное местечко для мистера Робертса в начале
октября. Еще целый месяц, но все же лучше, чем ждать Дня
Благодарения <Официальный праздник в память первых колонистов
штата Массачусетс. Отмечается в последний четверг ноября.>.
- Спасибо, Одри, -
поблагодарил Уайзер. - Ты не передумала поужинать со мной
сегодня вечером?
- Конечно, нет, - ответила
девушка. - А теперь, пожалуйста, выключи этот чертов
громкоговоритель - я хочу кое-что шепнуть тебе на ушко. Уайзер
нажал кнопку и, выслушав, рассмеялся до слез - Ральфу они
показались великолепными жидкими жемчужинами. Затем, дважды
чмокнув в трубку, он положил ее на рычаг. - Ну вот, все улажено,
- сказал Уайзер, вручая Ральфу маленькую белую карточку с датой
и временем приема. - Четвертое октября, не так уж здорово, но
больше Одри ничего не смогла сделать. Она просто умница. А вот
визитка Энтони Форбеса - на тот случай, если вы захотите
обратиться к нему.
- Благодарю вас, - сказал
Ральф, беря карточку. - Я так вам обязан. Единственное, чем вы
мне будете обязаны, это еще одним визитом, чтобы я знал, как
обстоят дела. Ведь я лицо заинтересованное. Знаете, есть врачи,
которые вообще ничего не прописывают при бессоннице.
Они предпочитают утверждать,
что никто еще не умер от недостатка сна, но ведь это не так.
Ральф подумал, что это
известие должно его напугать, но не почувствовал ничего
подобного, по крайней мере в настоящий момент. Свечения и ауры
исчезли - ярко-серые вспышки из глаз Уайзера, когда девушка
что-то говорила ему по телефону, были последним видением. Ральф
уже начинал считать, что все это лишь ментальные образы,
вызванные комбинацией чрезвычайной усталости и упоминанием
Уайзера о гиперреальности. Была еще одна причина для подъема
духа - теперь у него есть назначение на прием к человеку,
который помог этому мужчине при сходных обстоятельствах. Ральф
решил, что позволит Хонгу вкалывать в себя иглы, пока не станет
походить на дикобраза, если только это даст ему возможность
спать до восхода солнца. Но было еще и третье: серые ауры
оказались не такими уж пугающими.
В некотором роде они были...
Интересными.
- Люди постоянно умирают от
недосыпания, - говорил между тем Уайзер, хотя медэкспертиза дает
успокаивающий диагноз: "Самоубийство", вместо того чтобы в графе
"Причина смерти" написать: "Бессонница". Алкоголизм и бессонница
имеют много общего, но главное в следующем: и то, и другое
болезнь сердца и ума, и, если им позволить беспрепятственно
развиваться, обычно они намного раньше разрушают дух, прежде чем
им удается уничтожить тело. Поэтому люди действительно умирают
от недостатка сна. Для вас это очень опасный период, Ральф,
поэтому надо срочно позаботиться о себе. Если вы почувствуете
себя по-настоящему плохо, позвоните Литчфилду. Вы меня слышите?
Ральф поморщился:
- Думаю, в этом случае я,
скорее всего, позвоню вам.
Уайзер кивнул, как будто
ничего иного и не ожидал.
- Мой номер записан под
телефоном Хонга, - сказал он. Удивившись, Ральф снова взглянул
на карточку. Там действительно был второй номер с пометкой "Д.
У.".
- И днем, и ночью, - сказал
Уайзер. - В любое время, серьезно. Вы не потревожите мою жену,
мы развелись в 1983 году.
Ральф попытался заговорить,
но не смог - из горла вырвался лишь бессмысленный, хриплый звук.
Он сглотнул, пытаясь справиться с комом в горле.
Уайзер, заметив его
старания, похлопал Ральфа по плечу:
- Только никаких криков в
магазине, Ральф, иначе вы распугаете всех покупателей. Может
быть, дать вам салфетку?
- Нет, все уже хорошо. -
Голос Ральфа был еще хриплым, но вполне слышимым.
Уайзер критически оглядел
Ральфа:
- Еще нет, но будет. - И
огромная рука Уайзера еще раз поглотила ладонь Ральфа, но теперь
его это не беспокоило. - А пока постарайтесь расслабиться. И
будьте благодарны за тот сон, который у вас есть.
- Хорошо. Еще раз спасибо.
Уайзер кивнул и отошел к
прилавку.
4
Ральф прошел мимо ряда N3,
свернул налево к большой выставке презервативов и вышел на улицу
через дверь с надписью: "СПАСИБО ЗА ПОКУПКУ В "РАЙТ-ЭЙД".
Поначалу он не нашел ничего необычного в яркости, от которой
вынужден был зажмуриться, - в конце концов, стоял полдень, а в
аптеке было несколько темновато. А затем Ральф открыл глаза, и
сердце едва не остановилось у него в груди.
На лице его появилось
удивленное выражение, граничащее с шоком.
Так мог бы выглядеть
первооткрыватель-путешественник, преодолевший непроходимую
сельву, когда перед его взором неожиданно предстает легендарный
затерянный город или умопомрачительное геологическое чудо -
бриллиантовая скала или, возможно, каскад водопадов. Ральф
откинулся на голубой почтовый ящик у входа в аптеку. Дыхание
по-прежнему теснило, а взгляд метался из стороны в сторону, пока
его мозг пытался понять только что полученную новость -
одновременно чудесную и ужасающую.
Видение аур вернулось, но
сказать это было все равно что сообщить о Гаити как о месте, где
не нужно носить пальто. На этот раз свет был повсюду, неистовый
и изобильный, непривычный и прекрасный.
За всю свою жизнь Ральф лишь
раз испытал ощущение сродни этому.
Летом тысяча девятьсот сорок
первого, когда ему едва исполнилось восемнадцать, он добирался
на попутных из Дерри к своему дяде, жившему в Пугкипси, штат
Нью-Йорк. Предстояло проделать еще миль четыреста. Вечерняя
гроза во второй день его путешествия устала стремительно
обгонять пилигрима, и Ральф направил свои стопы к ближайшему
укрытию - скособочившемуся, словно подвыпивший гуляка, сараю на
краю сенокосного луга. В этот день Ральф больше шел пешком, чем
ехал, и поэтому сразу уснул крепким молодецким сном в
заброшенном стойле, прежде чем первый раскат грома расколол
темнеющее небо.
Проснувшись утром следующего
дня после продолжительного четырнадцатичасового сна, он
огляделся вокруг в полнейшем изумлении, даже не понимая до конца
в первый момент, где находится. Он знал только, что это какое-то
темное, приятно пахнущее место и что мир вокруг превратился в
потоки ослепительного бриллиантового света. Затем Ральф
вспомнил, как нашел укрытие в сарае, и вдруг понял, что это
странное видение вызвано игрой лучей яркого солнечного света,
пробивающегося сквозь щели в деревянной крыше и стенах сарая...
Только и всего. И все же он просидел еще минут пять в молчаливом
восхищении, восторженный мальчишка с застрявшими соломинками в
волосах; он сидел с поднятой головой, любуясь, как золотистые
пылинки лениво кружатся в солнечных лучах. Ральф вспомнил
испытанное тогда ощущение, будто он находится в храме.
Сейчас с ним произошло нечто
подобное, только с удесятеренной силой.
Но самое странное
заключалось в следующем: он не мог описать, что же произошло на
самом деле и как именно изменился мир, став вдруг таким
прекрасным"
И у предметов, и у людей -
особенно у людей - появились ауры, правильно, но этим чудеса не
ограничивались. Вещи никогда не были такими сверкающими, такими
непреложно осязаемыми. Машины, телефонные будки, продуктовые
тележки перед супермаркетом, контуры жилых домов на
противоположной стороне - все это как бы внезапно обрушивалось
на него.
Неожиданно сей бесцветный,
грязный уголок Уитчхэм-стрит превратился в Страну Чудес, и в
этом половодье красок и света трудно было сразу понять, что
именно он видит, присутствовало лишь осознание великолепия
неведомого чуда-сказки.
Единственное, что он мог
выделить, были ауры, окружающие фигуры людей те сновали вокруг,
входя и выходя из магазинов, загружали покупки в багажники машин
или садились в авто и уезжали по своим делам. Некоторые из аур
были ярче других, но даже самые тусклые теперь сияли во сто крат
сильнее, чем тогда, когда Ральф впервые столкнулся с этим
феноменом. "Несомненно, именно об этом и говорил Уайзер. Это
гиперреальность, и то, что ты видишь, не более чем галлюцинация
человека, напичканного транквилизаторами. То, что ты видишь,
всего лишь еще один симптом бессонницы - не больше. Смотри,
Ральф, и восхищайся сколько угодно это действительно
великолепно, - только вот верить в это не стоит".
Однако Ральфу не нужно было
упрашивать себя дивиться - все вокруг представляло собой
истинное чудо. Хлебный фургон, сдав назад, отъехал от кафе, где
они пили кофе с Уайзером, и светящаяся темно-бордовая субстанция
цветом напоминающая засохшую кровь - стала изливаться из
выхлопной трубы.
Это был не дым и не пар, но
нечто, напоминающее и то, и другое. Свечение вырывалось
повторяющимися вспышками, наподобие ленты электрокардиограммы.
Взглянув на тротуар, Ральф
увидел впечатанный в бетон след от колес машины того же
темно-бордового оттенка. Фургон поспешил дальше, и призрачные
следы выхлопов превратились в ярко-красную артериальную кровь.
И такие странные вещи
происходили повсюду - нечто неведомое в пересечении косых полос
света вновь напомнило Ральфу поток солнечных лучей,
пробивавшихся сквозь щели в стенах и крыше давным-давно
исчезнувшего с лица земли сарая. Но самым удивительным были
люди, именно их оболочки ауры оказались столь поразительно
различны и реальны.
Из супермаркета вышел
мальчишка-рассыльный, толкая перед собой тележку с зеленью. Он
двигался в таком ослепительно белом ореоле, что напоминал
перемещающийся прожектор. Аура женщины, идущей рядом с ним, была
сравнительно тусклой, серо-зеленого оттенка сыра, начавшего
портиться. Юная девушка окликнула рассыльного из открытого окна
"субару", помахав ему; ее левая рука оставила в воздухе яркие
полосы нежно-розового, леденцового цвета. Но они почти сразу же
растаяли. Парнишка, улыбнувшись, помахал в ответ, след его руки
превратился в желто-белый фонтан. Ральфу это показалось похожим
на плавник рыбки из аквариума. Плавник тоже таял, но значительно
медленнее.
Сначала это смущающее,
феерическое видение вызвало у Ральфа неподдельный ужас, но
вскоре страх уступил место восхищению, благоговению и просто
интересу. Какое красивое и захватывающее зрелище! "Но это не
реально, - предупредил он себя. - Не забывай, Ральф. На самом
деле ничего подобного не существует". Он пообещал себе, что
попытается не забыть. Но предостерегающий голос казался таким
далеким... Теперь он заметил кое-что еще: от головы каждого,
кого он видел, вверх поднималась прозрачная яркость. Наподобие
шелковой ленточки или полоски яркой гофрированной бумаги, она,
вспыхнув, уходила вверх, пока не исчезала из вида. У некоторых
людей точка исчезновения находилась в пяти футах над головой, у
других же длина этого струящегося потока достигала десяти и даже
пятнадцати футов. В большинстве случаев свет этой яркой
восходящей линии гармонировал с оттенками всей ауры - ярко-белый
у рассыльного, серо-зеленый у дамы, шедшей рядом с парнишкой, но
было и несколько поразительных исключений. Ральф увидел
ржаво-красный поток, исходящий из головы мужчины средних лет,
окруженного темно-синей аурой, а у женщины со светло-серой аурой
восходящий поток был поразительного (но и несколько
настораживающего) цвета фуксии. В некоторых случаях - их было не
так уж много, всего два или три, - восходящие струйки были почти
черными. Ральфу это не понравилось, и он заметил, что люди,
которым принадлежали эти "веревочки от воздушного шарика"
(именно так он тут же мысленно окрестил их), не выглядели
здоровыми.
"Конечно, они больны. Эти
"веревочки" являются индикаторами здоровья... И болезни в
некоторых случаях".
"Ральф, - обеспокоился
другой голос, - на самом деле ты не видишь этих вещей,
договорились? Мне не хочется быть занудой, но..."
Но возможно ли, что все
происходящее на самом деле реально?
Может быть, постоянное
недосыпание, усиленное влиянием осознанных, последовательных
снов, сыграло с ним невероятную шутку, дав возможность заглянуть
в некое иное измерение, не доступное обычному восприятию?
"Оставь это, Ральф, и притом немедленно. Это самое лучшее, что
можно сделать, иначе ты рискуешь оказаться в одной лодке с
беднягой Эдом Дипно". Мысль об Эде натолкнула на неясную
ассоциацию - что-то, сказанное Эдом в тот день, когда его
арестовали за избиение жены, - но прежде, чем Ральф смог
вспомнить, почти прямо в его левое ухо детский голос произнес:
- Мам? Мама? А ты купишь мне
ореховое мороженое?
- Посмотрим. Мимо Ральфа
прошла молодая женщина, держа за руку мальчика лет четырех-пяти.
Она двигалась в "конверте" ослепительно белого сияния.
"Веревочка", уходящая вверх
от ее светлых волос, также была белой и очень широкой - она
скорее напоминала ленту, которой обычно перевязывают коробку с
подарком, - поднималась на высоту более двадцати футов и при
каждом шаге женщины несколько отклонялась назад. Это вызвало в
сознании Ральфа ассоциации со свадьбой - фата, шлейф, газовое
подвенечное платье.
Аура ее сына была здорового
темно-голубого цвета на грани фиолетового, и когда эта пара
прошествовала мимо, Ральф увидел изумительную вещь.
Завитки ауры поднимались
также и от их переплетенных рук: белые от ладони женщины и
темно-голубые от ручонки малыша. По мере возникновения они
переплетались в поросячьи хвостики, затем бледнели и исчезали.
"Мать-и-сын, мать-и-сын", - подумал Ральф. Было что-то до
простоты символическое в этих связанных завитках, оплетающих
друг друга наподобие жимолости, обвивающей садовую ограду. Их
вид вселил радость в сердце Ральфа - банально, но именно так он
себя чувствовал.
"Мать-и-сын, белый-синий,
мать-и..."
- Мама, а куда смотрит этот
дядя?
Блондинка мельком взглянула
на Ральфа, но он успел заметить, как, сжавшись, подобрались ее
губы, прежде чем она отвернулась. Но что более важно, сверкающая
аура, окружающая женщину, внезапно потемнела, сузилась, по ее
полю заплясали спирали темно-красного цвета.
"Это цвет испуга, - подумал
Ральф, - или, возможно, гнева".
- Я не знаю, Тим. Пойдем,
перестань болтать. - Женщина ускорила шаг, потянув за собой
сынишку, ее собранные в конский хвост волосы подпрыгивали в такт
шагам, оставляя в воздухе прозрачно-серый, в красноватых
прожилках след. "Словно дуги, которые "дворники" иногда
оставляют на лобовом стекле автомобиля", - подумал Ральф.
- Мам, дай передохнуть! Не
тяни меня! - Малыш был вынужден перейти на рысь, чтобы поспевать
за матерью.
"Это моя ошибка", - Ральф
мысленно увидел себя глазами молодой мамаши: старик с измученным
лицом и набрякшими мешками под глазами. Стоит опирается - на
почтовый ящик возле аптеки и таращится на нее и малыша так,
будто они самое удивительное видение в мире.
"Чем вы, собственно, и
являетесь, мэм, - если бы вы только знали". Ей он наверняка
показался проходимцем. Ему необходимо избавиться от всего этого.
Реальность или галлюцинации, не важно - он просто обязан
покончить с подобными вещами. Если он этого не сделает, кто-то
другой вызовет либо полицию, либо верзилу со смирительной
рубашкой. Судя по всему, эта хорошенькая мамаша может позвонить
из первого попавшегося телефона. Ральф задался было вопросом,
как человеку отделаться от того, что происходит только в его
восприятии, когда осознал, что все уже прошло.
Физический феномен или
сенсорная галлюцинация, но все просто исчезло, пока Ральф
размышлял, как он выглядит в глазах юной женщины. День снова
вернул себе прежнее спокойное свечение бабьего лета, чудесное,
но уже не такое захватывающее и всеобъемлющее сияние. Снующие
вокруг люди вновь стали людьми: никаких аур, никаких
"веревочек", никаких фейерверков. Просто люди, спешащие за
зеленью к обеду или за последними летними снимками в фотоателье
либо идущие выпить чашечку кофе в ближайшем баре. Некоторые из
них, возможно, даже нырнут в прохладу "Райт-Эйд", чтобы купить
упаковку презервативов или - спаси и сохрани, Господи, -
снотворного.
Обычные, ничем не
примечательные жители Дерри, спешащие по своим обычным, ничем не
примечательным делам.
Ральф с облегчением перевел
дух. Облегчение действительно пришло, но не такое, как он
ожидал. Он не испытал ощущения, будто только что отошел от
обрыва, за которым его поджидало сумасшествие, - чувства, что он
находился на краю какой-либо пропасти, вообще не было. И все же
Ральф отлично понимал, что не сможет жить долго в таком ярком и
чудесном мире, сохраняя трезвость ума; это все равно что
испытывать оргазм, длящийся часами.
Возможно, гениальные
творческие личности и переживают что-то подобное, но это не для
него; от слишком высокого напряжения у него могут перегореть все
предохранители, а когда появится верзила со смирительной
рубашкой, чтобы, сделав укол, забрать его в психушку, вполне
вероятно, что Ральф будет только рад этому.
Наиболее охотно осознаваемой
эмоцией в данный момент было все-таки не облегчение, а приятная
меланхолия, которую он, будучи совсем молодым, иногда испытывал
после занятий любовью. Эта меланхолия, не глубокая, но широкая,
заполняла, казалось, все пустоты его тела и разума так
отступающий паводок заполняет плодородную пашню. Ральф
раздумывал, повторятся ли снова такие тревожащие, но столь
восхитительные моменты Богоявления. Он считал, что шансы у него
есть... По крайней мере, до следующего месяца, когда Джеймс Рой
Хонг воткнет в него свои иглы или Энтони Форбес начнет
раскачивать, как маятник, золотые часы у него перед глазами,
говоря, что Ральф... Хочет... Спать. Вполне возможно, что ни
Хонгу, ни Форбесу не удастся излечить его бессонницу, но если
одному из них повезет, Ральф больше не увидит ауры и "веревочки
от шариков" после первого же нормального сна. А через месяц
спокойного сна по ночам он вообще забудет, что с ним происходило
подобное. Ральфу это казалось вполне оправданным мотивом для
меланхолии.
"Лучше тебе пошевеливаться,
приятель, - если твой новый знакомый, случайно выглянув в окно,
увидит, что ты по-прежнему стоишь здесь, как наркоман, он,
возможно, сам пошлет за верзилой со смирительной рубашкой".
Скорее всего, он позвонит доктору Литчфилду, - пробормотал Ральф
и побрел к Гаррис-авеню.
5
Остановившись на пороге дома
Луизы, он несмело спросил:
- Эй! Есть кто-нибудь дома?
- Входи, Ральф! - отозвалась
Луиза. - Мы в гостиной!
Домик Луизы располагался в
полуквартале от "Красного яблока".
Заставленный мебелью и
несколько темноватый, он, однако, являл собой образец порядка и
уюта и поэтому всегда ассоциировался в сознании Ральфа с норкой
хоббитов <Хоббиты - персонажи философской сказки английского
писателя Дж. Р. Толкина о стране Средиземье, населенной
маленьким народцем "невысокиками".>. И хоббиту Билбо Баггинсу,
чей интерес к предкам превосходила лишь страсть к еде,
понравилась бы гостиная Луизы с фотографиями родственников,
взирающих со стен. Почетное место на телевизоре занимало
профессионально выполненное фото мужчины, которого Луиза
называла не иначе, как мистер Чесс.
Мак-Говерн сидел на диване,
подавшись вперед, на его костлявых коленях пристроилась тарелка
спагетти с тертым сыром. По телевизору шло какое-то шоу.
- Что она имела в виду,
говоря мы в гостиной? - шутливо спросил Ральф, но прежде, чем
Мак-Говерн успел ответить, появилась Луиза с тарелкой дымящихся
спагетти в руках.
- Вот, - сказала она. -
Садись и ешь. Я позвонила Симоне, и она сказала, что об этом,
возможно, сообщат в двенадцатичасовой программе новостей.
- Луиза, не стоило
беспокоиться, - пробормотал Ральф, принимая тарелку, но желудок
его голодно запротестовал, когда Ральф вдохнул аппетитный запах
лука и тающего чеддера <Сорт сыра.>. Взглянув на стенные часы,
едва заметные между фотографиями мужчины в пальто с енотовым
воротником и женщины, выглядевшей так, будто припев модной
песенки "ву-дуди-и-о-ду" и составлял весь ее лексический запас,
- Ральф удивился, что уже без пяти двенадцать.
- Да я ничего и не делала,
просто разогрела остатки в микроволновой печи, - словно
оправдываясь, ответила Луиза. - Когда-нибудь, Ральф, я
обязательно приготовлю для тебя что-нибудь особенное. А теперь
садись.
- Только не на мою шляпу, -
предостерег Мак-Говерн, не отводя взгляда от телевизора. Он
бросил Федору рядом с собой на пол и снова занялся едой, быстро
исчезавшей у него во рту. - Очень вкусно, Луиза.
- Спасибо. - Она
задержалась, посмотрев, как один из участников выиграл вояж на
Барбадос и новое авто, затем снова поспешила в кухню.
Вопящего от радости
победителя сменил тип в полосатой пижаме, беспокойно
ворочающийся в постели. Наконец он сел и взглянул на часы,
стоящие на ночном столике. 3: 18 утра - время, ставшее Ральфу
столь знакомым.
- Не можешь заснуть? -
сочувственно спросил голос за кадром. - Устал лежать без сна
ночь за ночью? - Маленькая светящаяся таблетка с легким звоном
влетела в окно спальни бедняги, измученного бессонницей. Ральфу
она показалась похожей на самую маленькую летающую тарелку,
спустившуюся с поднебесья, и он совсем не удивился, увидев, что
пилюля голубая.
Ральф присел рядом с
Мак-Говерном. Хотя оба они были достаточно худощавы (костлявый -
это слово больше подошло бы для описания Билла), им было
тесновато на маленьком диване.
Вошла Луиза с тарелкой для
себя и уселась у окна в креслокачалку.
После музыки и аплодисментов
в студии, означавших окончание шоу, женский голос произнес:
- Это Лизетт Бенсон.
"Новости в полдень". Результатом согласия известной
феминистки-адвоката выступить в Дерри стала акция протеста
шестеро арестованных - в местной клинике. Также Крис Элсберг с
прогнозом погоды и Боб Мак-Клиндем со спортивными новостями.
Оставайтесь с нами. Ральф отправил очередную порцию спагетти в
рот и, оторвав глаза от тарелки, перехватил взгляд Луизы.
- Вкусно? - спросила она.
- Божественно, - ответил он,
подумав, что в данный момент ему пришлись бы по вкусу и холодные
консервированные спагетти. Он был не просто голоден у него
разыгрался прямо-таки волчий аппетит. Очевидно, для наблюдений
за аурами потребовалось много калорий.
- Вкратце: случилось
следующее, - вмешался Мак-Говерн, проглотив последнюю порцию и
ставя тарелку рядом со своей шляпой. - В восемь тридцать утра
человек восемнадцать появились возле здания Центра - как раз в
это время служащие приходят на работу. Симона, подруга Луизы,
говорит, что они величают себя "Друзья жизни", но основу группы
составляют отпетые негодяи.
Она утверждает, что среди
них был и Чарльз Пикеринг, которого полиция задержала в прошлом
году при попытке подложить бомбу в гараж больницы.
Племянница Симоны сказала,
что арестовали только четверых. Похоже, она ошиблась.
- Эд Дипно действительно был
с ними? - спросил Ральф.
- Да, - подтвердила Луиза, -
и его тоже арестовали. Но никто не пострадал. Это оказались
только слухи.
- Пока, - мрачно добавил
Мак-Говерн. На экране цветного телевизора пошла заставка
"Новостей в полдень", затем появилась Лизетт Бенсон.
- Добрый день, - сказала
она. - Главной нашей новостью в этот чудесный день позднего лета
является согласие известной писательницы и вызывающей
разноречивые чувства защитницы женских прав Сьюзен Дэй выступить
в Дерри в следующем месяце, но известие о ее согласии вызвало
стихийную демонстрацию у здания Центра помощи женщинам: центр
реабилитации женщин и клиника, практикующая аборты, которая так
популяризирует...
- Опять они примешивают сюда
аборты! - воскликнул Мак-Говерн. - Господи Иисусе!
- Тише! - безапелляционным
тоном, столь не похожим на ее обычное тихое бормотание,
произнесла Луиза. Мак-Говерн, удивленно взглянув на нее, замолк.
- ... Джон Киркленд с первым
репортажем из Центра, - закончила Лизетт Бенсон, и на экране
появилось изображение репортера на фоне длинного кирпичного
здания. Титры внизу сообщали зрителям, что репортаж идет в
прямом эфире. Показали окна Центра помощи женщинам. Два из них
были разбиты, другие же запачканы чем-то красным, напоминающим
кровь. Репортера отделяла от здания желтая лента, обычно
применяемая полицией; у входа виднелись трое полицейских и один
в штатском. Ральф не слишком удивился, узнав в цивильном
инспектора Джона Лейдекера.
- Они называют себя
"Друзьями жизни", Лизетт, и они утверждают, что утренняя
демонстрация была спонтанным всплеском протеста, вызванного
сообщением о том, что Сьюзен Дэй - радикалисты называют ее
"американской детоубийцей N1" - приезжает с выступлением в Дерри
в следующем месяце.
Однако один из офицеров
полиции Дерри считает, что все происходило, мягко говоря,
несколько иначе.
Репортаж Киркленда шел своим
чередом, теперь на экране крупным планом показывали Лейдекера,
казалось, смирившегося с микрофоном, маячившим у его лица.
- О спонтанности говорить не
приходится, - произнес он. - Налицо тщательно проведенная
подготовка. Скорее всего, "Друзья жизни" заранее спланировали,
как именно ответить на согласие Сьюзен Дэй приехать с
выступлением, они просто выжидали, пока сообщение об этом не
появится в газетах, что и произошло сегодня утром.
Теперь камера показывала
обоих мужчин. Киркленд одарил Лейдекера своим самым
проницательным взглядом.
- Что вы имеете в виду,
говоря "тщательно проведенная подготовка"? спросил он.
- На большинстве плакатов,
которые они несли, фигурировало имя мисс Сьюзен Дэй. К тому же
мы обнаружили более дюжины вот этих вещичек.
Маска "полицейский, дающий
интервью" на лице Лейдекера сменилась удивительно человеческими
эмоциями; Ральфу показалось, что это отвращение и неприязнь.
Лейдекер показал прямо в камеру пластиковый пакет, и несколько
ужасных мгновений Ральф был уверен, что видит внутри
искалеченного, окровавленного младенца. Но затем он понял, что
чем бы там ни было красное вещество, внутри пакета находится
кукла.
- Вряд ли они купили все это
у Кмарта, - пояснил Лейдекер телерепортеру. - Это уж сто
процентов. Затем показали разбитые, перепачканные стекла. Камера
медленно переходила от одного окна к другому. Вещество на
измазанных стеклах сильно напоминало кровь, и Ральф решил, что
он не хочет доедать спагетти с сыром. - Демонстранты принесли с
собой кукол, внутри которых была смесь сиропа "Каро" с красным
пищевым красителем, подвел итог Киркленд. - Они швыряли кукол в
стены здания, выкрикивая лозунги против Сьюзен Дэй.
Два окна разбиты, но
особенного ущерба не нанесено.
Камера остановилась,
показывая запачканное оконное стекло.
- Многие из кукол разбились,
- говорил между тем Киркленд, разбрызгивая вещество, сильно
напоминающее кровь. Это, естественно, напугало служащих, ставших
свидетелями такой бомбардировки.
На экране появилась приятная
темноволосая женщина в слаксах и пуловере.
- О, посмотрите, это же
Барби? - закричала Луиза. - Вот это!
Надеюсь, Симона тоже смотрит
телевизор! Может быть, мне... Теперь настала очередь Мак-Говерна
усмирить ее.
- Я так испугалась, -
говорила Барбара Ричардс. - Сначала мне показалось, что они
действительно бросают в окна эмбрионы или мертвых младенцев,
трупики которых им удалось каким-то образом раздобыть.
Даже когда прибежала доктор
Харпер, успокаивая нас и убеждая, что это всего лишь куклы, я не
была вполне уверена.
- Как вы сказали, они что-то
скандировали? - спросил Киркленд.
- Да. Я слышала, как они
выкрикивали: "Прочь из Дерри, Ангел смерти! " На экране снова
появился Киркленд.
- Около девяти часов утра
демонстрантов доставили в полицейский участок на Мейн-стрит,
Лизетт. Насколько я понял, двенадцать из них после допроса были
отпущены, шестерых же арестовали за злостное хулиганство.
Кажется, в продолжительной
войне против абортов в Дерри прозвучал еще один выстрел. Джон
Киркленд для новостей Четвертого канала.
- "Еще один выстрел..." -
начал было Мак-Говерн и вскинул руки.
На экране снова появилась
Лизетт Бенсон.
- А теперь послушаем Энни
Риверс, которая около часа назад беседовала с так называемыми
"Друзьями жизни", которых арестовали утром.
Энни Риверс стояла на
ступеньках полицейского участка на Мейнстрит вместе с Эдом Дипно
и каким-то высоким, болезненно-желтушным типом.
Эд выглядел опрятным и
особенно располагающим к себе в сером твидовом пиджаке и брюках.
Высокий мужчина с козлиной бородкой был одет подчеркнуто
небрежно - видимо, в его представлении именно так должны
одеваться пролетарии штата Мэн: вытертые джинсы, застиранная
рабочая блуза, подтяжки цвета пожара.
Ральфу понадобилась всего
секунда, чтобы узнать его. Это был Дэн Далтон, владелец магазина
подержанной одежды. В последний раз Ральф видел его по другую
сторону витрины "Сэконд хэнд", машущего рукой в сторону Хэма
Дейвенпорта и всем своим видом как бы говорящего: "Кого
интересует твое мнение?"
И все-таки взгляд Ральфа был
прикован к Эду Дипно, Эду, такому аккуратному, подтянутому и
собранному. Очевидно, Мак-Говерн почувствовал то же самое.
- Господи, не могу поверить,
что это тот самый человек, - пробормотав он, - Лизетт, -
говорила между тем хорошенькая блондинка, - со мной рядом Эдвард
Дипно и Дэниел Далтон, оба жители Дерри, арестованные за участие
в утренней демонстрации. Все правильно, джентльмены? Вас
арестовали?
Они кивнули - Эд с едва
заметной иронией, Далтон - с очень решительным видом. Взгляд,
которым он окинул Энни Риверс, можно было расценить (по крайней
мере, так показалось Ральфу) следующим образом: в какой же из
клиник, практикующей аборты, я видел вас, миледи?
- Вас освободили под залог?
- Мы заплатили сами. Сумма
оказалась незначительной, - пояснил Эд. - Мы не собирались
причинять кому-либо вред, Да ведь никто и не пострадал. - Нас
арестовали только потому, что безбожные правовые структуры этого
города на нашем примере решили показать, на что они способны,
добавил Далтон. И Ральфу показалось, как на мгновение напряглось
лицо Эда.
Выражение
"снова-он-об-этом".
Энни Риверс вновь поднесла
микрофон к губам Эда.
- Главное здесь не
философия, а практика, - сказал он. - Хотя людям из Центра
помощи женщинам больше нравится разглагольствовать о своих
стараниях в области правовой защиты женщин и детей, об успешной
лечебной деятельности в прочих не менее полезных вещах,
существует и обратная сторона. Реки крови вытекают из Центра
помощи женщинам.
- Невинной крови! -
истерично воскликнул Далтон. Глаза сверкали на его вытянувшемся,
худом лице, и Ральф внезапно осознал: по всему восточному Мэну
люди смотрят эту программу и считают, что человек в красных
подтяжках безумец, в то время как его сподвижник кажется вполне
разумным и рассудительным парнем. Это было почти забавно.
Эд расценил вмешательство
Далтона как некий эквивалент Аллилуйя и выдержал паузу, прежде
чем заговорить снова.
- Кровопролитие, массовое
убийство происходит в Центре уже более восьми лет, - сказал Эд.
- Многие люди - особенно такие радикальные феминистки, как
доктор Роберта Харпер, главный администратор Центра, -
предпочитают напускать туману, используя эвфемизмы типа "раннее
прерывание", но говорят-то они об аборте - акте оскорбления и
насилия общества над женщиной.
- Но разве метание в окна
частной клиники кукол, наполненных имитацией крови, это
достойный метод донесения вашей точки зрения до общественности,
мистер Дипно?
На мгновение - всего лишь
секунду, было и нет - искорки иронии в глазах Эда поглотило
всплеском чего-то более тяжелого, холодного.
На мгновение перед Ральфом
вновь предстал Эд Дипно, готовый наброситься на водителя пикапа,
превосходящего его в силе и весе. Ральф забыл, что интервью
записывали более часа назад, и испугался за журналистку, которая
была хороша почти так же, как и женщина, на которой по-прежнему
был женат ее интервьюируемый. "Будь осторожна, малышка, -
подумал Ральф. - Будь осторожна, опасайся. Ты находишься рядом с
очень опасным мужчиной".
Но тут грозная вспышка
погасла, и мужчина в твидовом пиджаке снова стал честнейшим
приятелем, объясняющим причину своего задержания. И снова именно
Далтон, нервно хлопающий ярко-красными подтяжками, походил на
безумца.
- Мы лишь продолжаем то,
чего так называемым истинным арийцам не удалось сделать в
тридцатые, - продолжал Эд спокойным тоном воспитанного человека,
вынужденного повторять одно и то же опять и опять... В основном
для тех, кому это уже должно быть известно. - Они молчали, и
шесть миллионов евреев были истреблены. В нашей стране сейчас
происходит подобное истребление...
- Более тысячи детских
жизней каждый день, - вмешался Далтон. Его покинула прежняя
нервозность, он говорил усталым тоном. - Большинство по кускам
вырывают из утроб матерей, их ручонки взмывают вверх в немой
мольбе, когда они умирают.
- Боже милосердный, -
вздохнул Мак-Говерн. - Большей ерунды я не слышал...
- Тише, Билли! - вопросила
Луиза.
- ...цель протеста? -
поинтересовалась Риверс у Далтона.
- Как вам, возможно,
известно, - произнес Далтон, - городской совет согласился
перепроверить установленные правила, позволяющие Центру помощи
женщинам действовать так, как это происходит в настоящий момент.
В начале ноября этот вопрос будет поставлен на голосование.
Люди, защищающие право на аборт, боятся, что муниципалитет может
подкинуть песка в их отлично отлаженный конвейер убийств,
поэтому-то они и обратились к Сьюзен Дэй, самой известной в
стране защитнице права на аборт, чтобы попытаться поддержать
работу своего конвейера. Мы собираем силы... Микрофон снова
качнулся в сторону Эда.
- Последуют ли еще акции
протеста, мистер Дипно? - спросила Риверс, и Ральфу неожиданно
показалось, что Эд интересует девушку не только с
профессиональной точки зрения. А почему бы и нет? Эд -
симпатичный мужчина, к тому же вряд ли мисс Риверс известно, что
Эд считает, будто Кровавый Царь и его Центурионы находятся в
Дерри, объединившись с убийцами младенцев, окопавшимися в Центре
помощи женщинам.
- До тех пор, пока в законы,
открывшие дверь этому массовому истреблению, не будут внесены
поправки, протесты продолжатся, - ответил Эд Дипно. - И мы
надеемся, что историки следующего столетия запишут, что не все
американцы поступают как нацисты в мрачный период нашей истории.
- Протесты с насилием?
- С насилием мы как раз и
боремся. - Они посмотрели друг другу в глаза, и Ральф подумал,
уж не произошло ли с Энни Риверс то, что Кэролайн обычно
называла "случай знойных бедер". Дэн Далтон, всеми забытый,
стоял в стороне.
- Можете ли вы гарантировать
безопасность Сьюзен Дэй во время ее пребывания в Дерри?
Эд улыбнулся, и перед
внутренним взором Ральфа предстал жаркий августовский день всего
около месяца назад - Эд, стоя на коленях и упираясь обеими
руками в грудь Ральфа, выдыхает ему в лицо: "Они сжигают
эмбрионы под Ньюпортом". Ральф поежился.
- В стране, где тысячи детей
высасываются из материнских утроб медицинским эквивалентом
промышленных пылесосов, не думаю, что кто-то может дать хоть
какие-то гарантии, - парировал Эд.
Энни Риверс неуверенно
взглянула на него, как бы решая, стоит ли задавать следующий
вопрос (возможно, о номере его телефона), затем повернулась
лицом к камере.
- Энни Риверс, из
полицейского участка Дерри, - закончила она репортаж.
Снова появилась Лизетт
Бенсон, и странно удивленное выражение ее лица натолкнуло Ральфа
на мысль, что, возможно, он был не единственным, кто
почувствовал притяжение, возникшее между женщиной-репортером и
мужчиной, дававшим интервью.
- Мы будем повторять
репортажи в течение дня, - сообщила Лизетт. Будьте с нами в
шесть часов, и вы узнаете подробности. В Огасте губернатор...
Луиза встала и выключила телевизор. Мгновение она взирала на
потемневший экран, затем, тяжело вздохнув, села в кресло.
- У меня есть черничный
компот, - сказала она, - но после этого разве захочется
чего-нибудь?
Оба мужчины покачали
головами. Мак-Говерн, взглянув на Ральфа, произнес:
- Это ужасно.
Ральф кивнул. Он продолжал
видеть мечущегося по лужайке Эда, ударявшего в такт шагам
кулаком по раскрытой ладони другой руки.
- Как же его могли выпустить
под залог, а потом позволить брать у них, будто он вполне
нормальное человеческое существо? возмущенно спросила Луиза. -
После того, что он сделал с бедняжкой Элен? Господи, эта Энни
Риверс выглядела так, будто готова была пригласить его к себе на
обед!
- Или полакомиться крекерами
в его постели, - сухо съязвил Ральф.
- Обвинение в избиении жены
и сегодняшнее происшествие - совершенно разные вещи, - заметил
Мак-Говерн. - Могу спорить, что адвокат, который будет вести его
дело, именно на этом станет строить линию защиты.
- К тому же избиение жены -
всего лишь юридически наказуемый проступок, - напомнил Ральф.
- Но как же так? - удивилась
Луиза. - Извините, но я никогда не смогу понять, как это
избиение может оказаться всего лишь проступком?
- Это проступок, если
избиваешь собственную жену, - иронично приподняв брови, пояснил
Мак-Говерн. - Таковы американские законы, Лу.
Женщина нервно сжала руки,
затем сняла портрет мистера Чесса с телевизора, посмотрела на
него, водрузила обратно и вновь принялась нервно переплетать
пальцы.
- Что ж, законы - совсем
другое дело, - сказала она, - и я первой признаюсь, что
совершенно не разбираюсь в этом. Но кто-то же должен сказать им,
что он безумен. Что он избивает жену и что он сумасшедший.
- Вы даже не знаете,
насколько сумасшедший, - сказал Ральф и впервые поведал им о
том, что произошло прошлым летом вблизи аэропорта. Ему
понадобилось на это минут десять. Когда он закончил, Билл и
Луиза не проронили ни слова - они лишь смотрели на него широко
раскрытыми глазами. Вы мне не верите? - напряженно спросил
Ральф. - Считаете, что я все выдумал?
- Да нет же, я тебе верю, -
успокоила его Луиза, - я просто... Ошеломлена. И испугана.
- Ральф, тебе стоит
рассказать все Джону Лейдекеру, - заключил Мак-Говерн. - Едва ли
он сможет хоть как-то использовать подобную информацию, но,
учитывая ситуацию с новыми дружками Эда, думаю, он должен об
этом узнать.
Ральф помолчал, тщательно
обдумывая предложение, затем кивнул и поднялся.
- Я, пожалуй, пойду, -
сказал он. - Не прогуляться ли нам, Луиза?
Женщина покачала головой:
- Я устала. И несколько -
как теперь называют это состояние души? - "в растрепанных
чувствах". Думаю, мне лучше немного вздремнуть.
- Обязательно, - согласился
Ральф. - Ты действительно выглядишь утомленной. И спасибо, что
так вкусно накормила нас. - Ральф наклонился и поцеловал ее в
уголок рта" Луиза взглянула на него удивленно.
6
Ральф выключил свой
телевизор часов шесть спустя, когда Лизетт Бенсон закончила
программу новостей, уступив место на экране спортивному
обозревателю. Демонстрация протеста возле здания Центра перешла
на второе место - главной новостью вечернего выпуска стало
заявление, что губернатор Грета Пауэрс употребляла кокаин,
будучи студенткой колледжа, - и не прибавилось ничего нового,
правда, теперь Дэна Далтона представили как главу организации
"Друзья жизни". Ральф подумал, что более подходящим определением
для Дэна стало бы "подставное лицо". Находится ли еще Эд под
надзором полиции? Однако более интересно то, каково отношение
работодателей Эда к его художествам в Дерри. Ральф считал, что
их больше обеспокоит происшедшее сегодня утром, чем избиение
жены, имевшее место месяц назад; он только недавно прочитал, что
лаборатории Хокинга вскоре станут пятым исследовательским
центром на северо-востоке страны, занимающимся эмбриональными
тканями. Возможно, у них не вызовет восторга сообщение, что один
из сотрудников-химиков арестован за бомбардировку здания, где
делают аборты, куклами, наполненными имитацией крови. А если бы
они знали всю степень его безумия...
"А кто же поведает им об
этом, Ральф? Может быть, ты?"
Нет. Так далеко заходить он
не собирался, по крайней мере в настоящее время. В отличие от
его похода в полицейский участок для разговора с Джоном
Лейдекером о прошлогоднем инциденте, это было бы похоже на
травлю. Все равно что написать "Убить эту суку" рядом с
фотографией женщины, чьи взгляды не совпадают с твоими.
"Все это чепуха - разве ты
не понимаешь?"
- Я ничего не понимаю и не
знаю, - ответил сам себе Ральф, встал и подошел к окну. - Я
слишком устал, чтобы понимать. - Но глядя из окна на двух
мужчин, выходящих из "Красного яблока", он действительно понял
кое-что, вспомнил нечто, и его сразу прошиб холодный пот.
Сегодня утром, когда Ральф
вышел из аптеки и его переполнило зрелищное свечение аур - и
ощущение перехода на иной уровень осознания мира, - он напоминал
себе снова и снова: наслаждаться, но не верить. Ведь если он
перейдет эту тонкую грань, то вполне может очутиться в одной
лодке с Эдом Дипно. Эта мысль почти открыла дверь и неясному
ассоциативному воспоминанию, но феерия аур отвлекла его, прежде
чем он успел войти в ту дверь. Зато теперь Ральф понял: Эд тоже
говорил что-то о видении аур, не так ли?
"Нет - возможно, он и
подразумевал ауры, но слово, использованное им, было "краски". Я
почти уверен в этом. Это прозвучало сразу же после признания,
что он повсюду видит трупики убитых младенцев, даже на крышах.
Он сказал..."
Ральф проследил, как двое
мужчин уселись в старенький, побитый пикап, и подумал, что
никогда не сможет точно воспроизвести слова Эда; он слишком
устал. Затем, когда пикап отъехал, оставляя позади себя облако
выхлопных газов, напомнивших Ральфу о яркой бордовой субстанции,
вырывавшейся из выхлопной трубы хлебного фургона сегодня утром,
открылась еще одна дверь, и воспоминание действительно пришло.
- Эд сказал, что иногда мир
полон красок, - сообщил Ральф пустой комнате, - но в
определенный момент все краски становятся черными.
Думаю, именно так он и
сказал.
Близко, но все ли? Ральф
считал, что в разглагольствованиях Эда было еще что-то, но он не
мог припомнить, что именно. Да и так ли это важно?
Однако его нервы настаивали,
что это крайне важно - холодок растекался по спине, превращаясь
в полосу зябкой липкости.
Сзади зазвонил телефон.
Обернувшись, Ральф увидел, что аппарат окутан облаком зловещего
красного света, темно-красного, цвета текущей из носа крови и
(петухи, драчливые петухи) петушиных гребней.
"Нет, - простонал его мозг.
- О нет, Ральф, не начинай все сначала".
С каждой новой трелью
красное облако вокруг аппарата становилось ярче, насыщеннее, а в
перерывах между звонками темнело. По форме оно напоминало сердце
с телефоном внутри.
Ральф зажмурился и снова
открыл глаза - красная аура исчезла. "Нет, просто сейчас ты не
можешь видеть ее. Скорее всего, ты отогнал видение усилием воли.
Иногда так происходит во сне".
Направляясь к телефону,
Ральф твердил себе: и сами ауры, и способность видеть их -
сплошное безумие. И все-таки это не так. Потому что, если это
безумие, откуда бы он знал, что звонит Эд Дипно?
"Ерунда, Ральф. Ты считаешь,
что звонит Эд, только потому, что думал о нем... А из-за
чрезмерной усталости в твоей голове полнейшая неразбериха.
Давай, сними трубку, и ты
поймешь. Скорее всего, звонят из больницы узнать, почему ты так
давно не сдавал анализ крови, или агент хочет заставить тебя
подписаться на журнал или газету".
Но Ральф был уверен в
обратном.
Он снял трубку и сказал
"алло".
7
Ответа не последовало. Но
кто-то дышал в трубку, Ральф отчетливо слышал дыхание.
- Алло? - повторил он снова.
И вновь прерывистое дыхание.
Ральф уже собирался сказать: "Я вешаю трубку", когда голос Эда
Дипно произнес:
- Я звоню из-за твоего
языка, Ральф. Как бы он не довел тебя до беды. Полоса холода на
спине перестала быть линией, теперь вся спина от шеи до крестца
покрылась тонкой коркой льда.
- Привет, Эд. Я видел твое
сегодняшнее выступление по телевидению. Единственная фраза,
пришедшая на ум. Ральф не просто держал телефонную трубку, он
вцепился в нее.
- Не обращай внимания,
старик. Однако подумай над моими словами.
Сегодня я удостоился
посещения того детектива, который арестовал меня в прошлом
месяце... Лейдекера. В общем, он только что ушел.
Сердце Ральфа екнуло, но не
так сильно, как он опасался. В конце концов, то, что Лейдекер
рано или поздно навестит Эда, не было неожиданностью, правда?
Джон Лейдекер очень заинтересовался рассказом Ральфа о
происшествии около аэропорта летом 1992 года, ведь так? Очень
даже заинтересовался.
- Неужели? - ровным голосом
произнес Ральф.
- У инспектора Лейдекера
возникла идея, будто я считаю, что люди - или, возможно, некие
сверхъестественные существа - вывозят человеческие эмбрионы из
города на грузовиках и пикапах. Какой бред, не правда ли? Ральф,
стоя рядом с диваном, безостановочно теребил телефонный провод и
вдруг заметил смутное красное свечение, выступающее на проводе,
словно пот. Свечение пульсировало в такт звукам речи Эда.
- Ты еще со школьных времен
специализируешься на россказнях, старик.
Ральф молчал.
- Я не стал обижаться на
твой звонок в полицию, после того как преподал этой суке урок,
вполне ею заслуженный, - сказал Эд. - Я отнес это на счет...
Скажем, дедушкиной заботы. Или, возможно, ты рассчитывал, что
она будет достаточно благодарна и позволит тебе трахнуть ее? Ты,
конечно, стар, но на свалку тебе еще рановато. Может быть, ты
думал, что она хотя бы разрешит тебе взять ее пальцем?
Ральф молчал.
- Я прав, старик?
Ральф молчал.
- Думаешь, ты заболтаешь
меня молчанием? И не надейся. - Эд действительно говорил так,
будто его заговорили. Словно позвонив сюда, он уже имел в голове
собственный сценарий разговора, который Ральф отказывался
читать. - Не сможешь... Лучше тебе... И тут Ральф заговорил:
- Мой звонок в полицию после
избиения Элен не расстроил тебя, но сегодняшний разговор с
Лейдекером, очевидно, выбил-таки из колеи. Почему, Эд? Может
быть, ты наконец-то начинаешь задумываться над своим поведением?
И размышлять?
Теперь наступила очередь Эда
молчать. В конце концов он хрипло прошептал:
- Если ты не отнесешься к
сказанному серьезно, Ральф, это станет твоей самой большой
ошибкой...
- О, я все воспринимаю
серьезно, - прервал его Ральф. - Я видел, что ты натворил
сегодня, видел, что ты сделал со своей женой в прошлом месяце.
Я видел, как ты куролесил
около аэропорта год назад. Теперь об этом знает и полиция. Я
выслушал тебя, Эд, а теперь ты выслушай меня. Ты болен. У тебя
нарушена психика, ты подвержен галлюцинациям и фобиям...
- Я не обязан выслушивать
твой бред! - Эд почти орал.
- Конечно, не обязан. Ты
можешь просто положить трубку. В конце концов, это твое дело. Но
пока ты не сделал этого, я буду говорить, Эд.
Потому что ты мне нравился,
и мне снова хотелось бы относиться к тебе хорошо. Ты
сообразителен, Эд, независимо от галлюцинаций, думаю, ты сможешь
понять меня: Лейдекер знает, и он будет наблюдать за тоб...
- Ты еще видишь краски? -
неожиданно спросил Эд. Голос его снова стал спокойным. И в то же
мгновение свечение по ходу телефонного провода исчезло.
- Какие краски? - с трудом
выдавил из себя Ральф. Эд проигнорировал вопрос.
- Ты сказал, что я тебе
нравился. Что ж, я тоже хорошо к тебе отношусь. Всегда относился
хорошо. Поэтому мне хотелось бы дать тебе один ценный совет.
Тебя затягивает в омут, а в его глубинах скрывается такое, чего
ты даже не можешь представить, не то что постигнуть. Ты
считаешь, что я сошел с ума, однако ты даже понятия не имеешь,
что такое безумие; ни малейшего понятия. Но ты поймешь, если не
перестанешь совать нос в дела, не имеющие к тебе никакого
отношения. Уж поверь мне.
- В какие дела? - спросил
Ральф, пытаясь говорить свободно, но по-прежнему с такой силой
стискивая трубку, что у него занемели пальцы.
- Силы, - ответил Эд. -
Здесь, в Дерри, действуют силы, знать о них тебе не следует.
Есть... Скажем, некие существа, но если ты и впредь будешь
мешать мне, они заметят тебя, и ты об этом пожалеешь. Поверь.
"Силы. Существа".
- Ты спрашивал, как я дошел
до всего этого. Кто довел меня до этого.
Ты помнишь, Ральф?
- Да. - Он вспомнил. Теперь.
Это было последнее, что произнес Эд, прежде чем, став
воплощением сплошь наигранной улыбки, направиться к ожидающим
его копам. "Я вижу краски с тех пор, как он пришел и открыл мне
истину... Мы поговорим об этом позже".
- Доктор многое поведал мне.
Маленький лысоголовый доктор.
Думаю, именно перед ним ты
будешь отвечать, если снова попытаешься вмешаться. И тогда
помоги тебе Бог. - Ах, маленький лысоголовый доктор, сказал
Ральф. - Понимаю.
Сначала Кровавый Царь и
Центурионы, а теперь вот лысоголовый доктор. Думаю, следующим
будет...
- Прибереги свой сарказм для
других, Ральф. Просто держись от меня подальше, слышишь? Держись
подальше.
Раздался щелчок, и Эд
пропал. Ральф очень долго смотрел на телефонную трубку, зажатую
в руке, затем медленно положил ее на рычаг. "Просто держись от
меня подальше". А почему бы и нет? У него и своих проблем
хватает. Ральф медленно прошел в кухню, поставил столь часто
рекламируемый по телевидению ужин (филе пикши, между прочим) в
духовку и попытался выбросить из головы протесты против абортов,
ауры, Эда Дипно и Кровавого Царя с его Центурионами.
Это оказалось легче, чем
можно было представить.
Глава шестая
1
Лето ускользнуло прочь
незаметно, как всегда бывает в Мэне.
Преждевременные пробуждения
Ральфа продолжались, и к тому времени, когда осенние краски
загорелись на деревьях, растущих вдоль Гаррис-авеню, он открывал
глаза уже около двух пятнадцати каждое утро. Это было паршиво,
однако его обнадеживала предстоящая встреча с Джеймсом Роем
Хонгом, к тому же фейерверк, увиденный им в день знакомства с
Джо Уайзером, больше не повторялся. Бывало, вокруг контуров
предметов появлялось неясное мерцание, но, как убедился Ральф,
стоило ему закрыть глаза и, сосчитав до пяти, снова открыть их,
как мерцание исчезало.
Точнее... Обычно исчезало.
Выступление Сьюзен Дэй было
назначено на восьмое октября, пятницу, и по мере того, как
сентябрь подходил к концу, акции протестов и дебаты по поводу
запрета абортов становились все острее. Ральф много раз видел
выступления Эда Дипно по телевидению, иногда в компании с Дэном
Далтоном, но все чаще одного, говорящего быстро, убедительно,
часто с иронией и искорками юмора не только в глазах, но и в
голосе.
Он нравился людям -
очевидно, "Друзья жизни" привлекли к себе такое количество
последователей, о котором "Наше дело"
(политический вдохновитель)
могло только мечтать. Больше не было ни шабашей с куклами, ни
других акций насилия, зато прошло множество маршей и выступлений
обеих сторон с угрозами и потрясанием кулаков. Проповедники
обещали вечные муки в аду; учителя взывали к сдержанности и
разуму; шестеро молодых особ, провозгласивших себя Разудалыми
Лесбияночками Иисуса, были арестованы за то, что разгуливали
перед Первой Баптистской церковью Дерри с лозунгами:
"Трахни мое тело".
В "Дерри ньюс" прошло
сообщение, что некий полицейский, не назвавший своего имени,
надеется, что Сьюзен Дэй подхватит грипп, отменив по этой
причине свое появление в городе.
Ральф больше не общался с
Эдом, зато двадцать первого сентября он получил открытку от Элен
с великолепным, радостным сообщением: "Ура!
Получила работу! Публичная
библиотека Дерри! Приступаю в следующем месяце.
До встречи. - Элен".
Ощущая почти такой же
душевный подъем, как в тот вечер, когда Элен позвонила ему из
больницы, Ральф спустился вниз, чтобы показать открытку
Мак-Говерну, но дверь оказалась закрытой.
Наверное, ушел к Луизе...
Хотя Луизы тоже нет дома отправилась переброситься в карты с
приятельницами или в центр за шерстью для нового пледа.
Слегка расстроившись,
размышляя над тем, почему поблизости никогда не оказывается
никого, с кем так хотелось бы поделиться хорошей новостью, Ральф
направился к Строуфорд-парку. Именно там на скамье у кромки
игрового поля он и нашел Билла Мак-Говерна. Билл плакал.
2
Плакал - возможно, это
слишком сильно сказано; просто слезы капали у него из глаз.
Мак-Говерн, сжимая в руке платок, наблюдал за игрой матери с
сынишкой в мяч.
Время от времени Билл
промокал платком глаза. Ральф, никогда прежде не видевший
Мак-Говерна плачущим - даже на похоронах Кэролайн, замешкался
около площадки, не зная, на что решиться: подойти к Мак-Говерну
или отправиться дальше.
Наконец, собрав все свое
мужество, он подошел к скамье.
- Привет, Билл, - тихо
окликнул он соседа. Мак-Говерн взглянул на него покрасневшими,
полными слез глазами и смутился. Снова промокнув глаза, он
попытался улыбнуться:
- Привет, Ральф. Застал меня
распустившим нюни. Извини.
- Все нормально, -
присаживаясь рядом, успокоил его Ральф. - С кем не бывает. Что
случилось?
Мак-Говерн повел плечами,
затем снова притронулся платком к глазам. Ничего особенного. Я
страдаю от эффекта парадокса; вот и все.
- И что это за парадокс?
- Нечто весьма неплохое
происходит с одним из моих самых старых друзей - человеком,
впервые взявшим меня на работу преподавателем. Он умирает. Ральф
удивленно приподнял брови, но ничего не сказал.
- У него воспаление легких.
Сегодня или завтра его племянница отвезет моего друга в
больницу, там ему сделают пневмоторакс. Возможно, это немного
поддержит его, но он определенно умирает. И я отпраздную его
смерть, когда та придет. Думаю, именно это и угнетает меня
больше всего. - Мак-Говерн помолчал. - Ты и слова не понял из
моего спича, правильно?
- Да, - согласился Ральф. -
Но это ничего.
Мак-Говерн, взглянув на
него, фыркнул. Хриплый, приглушенный слезами звук, но Ральф
подумал, что это все-таки смех, и рискнул улыбнуться в ответ:
- Разве я сказал что-то
смешное?
- Нет, - ответил Мак-Говерн,
легонько хлопнув Ральфа по плечу. - Просто я посмотрел на твое
лицо, такое честное, искреннее - ты словно открытая книга,
Ральф, - и подумал, как сильно ты мне нравишься. Иногда мне
хочется быть тобой.
- Только не в три часа утра,
- тихо возразил Ральф.
Мак-Говерн, вздохнув,
кивнул:
- Бессонница?
- Правильно. Бессонница.
- Извини мой смех, но...
- Не надо никаких извинений,
Билл.
- ... Но, пожалуйста, поверь
мне, это был смех восхищения.
- Кто твой друг, и почему
хорошо, что он умирает? - Ральф уже догадывался, что именно
лежит в основе парадокса Мак-Говерна: не всегда ведь он был
таким непроходимым тупицей, как иногда казалось Биллу.
- Зовут его Боб Полхерст, и
его пневмония весьма кстати, потому что с лета 1988 года он
страдает болезнью Альцгеймера.
Именно так подумал Ральф...
Хотя в голову ему приходила и мысль .
СПИДе. Интересно, был бы
этим шокирован Мак-Говерн? - Ральф почувствовал легкий прилив
веселья. Но тут же, посмотрев на друга, устыдился своей
веселости. Ральф знал, что, когда дело доходило до уныния и
подавленного состояния, Мак-Говерн прикрывался маской иронии, но
не верилось, что печаль Билла по старому другу от этого
становилась менее искренней.
- Боб заведовал отделением
истории в средней школе Дерри начиная с 1948 года - тогда ему
было не больше двадцати пяти, - и проработал в этой должности до
1981 или 1982 года. Он был великим учителем, одним из тех
зажигательных, умных людей, которые зарывают свой талант в
землю. Обычный венец их карьеры - руководство отделением, к тому
же они еще ведут занятия сверх нагрузки только потому, что не
умеют говорить "нет". Боб абсолютно не умел этого делать.
Мать с сынишкой прошли мимо
них в сторону летнего кафетерия.
Лицо ребенка светилось -
нежную прелесть его подчеркивала розовая аура, спокойными
волнами переливающаяся вокруг маленького подвижного лица.
- Пойдем домой, мамочка, -
попросил он. - Я так соскучился по своим игрушкам.
- Сначала чего-нибудь
перекусим, хорошо? Мамочка голодна.
- Хорошо.
На переносице мальчугана
виднелся едва заметный шрам, и здесь розовое свечение ауры
сгущалось, переходя почти в алое.
"Выпал из колыбели, когда
ему было восемь месяцев, - четко прозвучало в мозгу Ральфа. -
Потянулся к бабочкам, которые его мама подвесила над кроваткой.
Она испугалась до смерти, вбежав и увидев повсюду кровь; женщина
решила, что ее бедный малыш умирает. Патрик, его имя Патрик. Она
зовет его Пэт. Нарекли в честь дедушки, и..."
На мгновение Ральф
зажмурился. Желудок свело, тошнота подступила к кадыку,
казалось, его сейчас вырвет.
- Ральф? - услышал он голос
Мак-Говерна. - С тобой все в порядке? Ральф открыл глаза.
Никакой ауры - ни розовой, ни какой другой; только мать и сын,
идущие в кафетерий выпить чего-нибудь прохладительного. И мать
не хочет вести Пэта домой, потому что его отец снова запил после
полугодового воздержания, а в подпитии он становится очень
грубым... "Прекрати, ради всего святого, прекрати".
- Со мной все в порядке, -
успокоил Ральф Мак-Говерна. - Просто соринка попала в глаз.
Продолжай. Расскажи о своем друге.
- Да что теперь говорить...
Он был гением, но за свою жизнь я убедился, что в обществе полно
гениев. Думаю, эта страна набита гениями, мужчинами и женщинами
настолько умными, что в их обществе чувствуешь себя полным
идиотом. Большинство из них работает учителями в безвестности
маленьких городков, потому что им это нравится. Уж Бобу
Полхерсту такое положение вещей определенно было по душе.
Он видел людей насквозь, и
это пугало меня... Поначалу. Потом я понял, что бояться не
стоит, потому что Боб был добряком, однако при первом знакомстве
с ним я испытал страх. Да и позже у меня то и дело возникала
мысль, смотрит ли он на собеседника обыкновенными глазами или
просвечивает насквозь, как рентгеном.
В кафетерии женщина
наклонилась, держа в руках бумажный стаканчик с содовой. Малыш,
улыбаясь, потянулся к нему и, обхватив обеими ручонками, залпом
выпил. Розовое свечение вернулось в мир, и теперь Ральф был
уверен, что не ошибся: мальчугана звали Патрик, а его мать не
хотела идти домой.
Ральф не знал, откуда ему
это известно, но он все равно знал.
- В прежние времена, -
рассказывал между тем Мак-Говерн, - если выходец из центрального
Мэна не был гетеросексуален на сто процентов, нужно было
приложить немало усилий, чтобы не выдать себя и походить на
"нормальных" мужчин. Иного выбора просто не существовало, кроме
одного - ездить в Гринвич Виллидж <Район Нью-Йорка, населенный
творческой интеллигенцией.> и, надев берет, проводить субботние
вечера в странных джаз-клубах, где вместо аплодисментов щелкают
пальцами. В те годы сама идея "выйти из кладовой" казалась
смешной. Для многих из нас кладовая оставалась единственным
укромным местом. Если только не хотелось, чтобы в темном месте
подвыпившие парни превратили тебя в отбивную, весь мир должен
был быть кладовой.
Пэт, допив содовую, швырнул
стаканчик на землю. Мать попросила его поднять стакан и
выбросить в мусорный бачок - ребенок выполнил задание вполне
охотно. Затем женщина взяла сына за руку, и они медленно
направились к выходу из парка. Ральф с беспокойством наблюдал за
ними, надеясь, что тревоги и опасения женщины окажутся
беспочвенными, но зная, что это не так.
- Когда я обратился за
работой на историческое отделение средней школы - это было в
1951 году, - я только что получил диплом в Любеке и считал, что
если устроюсь здесь без лишних вопросов, то смогу прижиться где
угодно.
Но Боб только взглянул на
меня - черт, внутрь меня - своими глазамирентгеном, и знание
просто пришло к нему. Не был он и стеснительным.
"Если я решу предложить вам
эту работу, а вы решите принять мое предложение, могу ли я быть
уверен, мистер Мак-Говерн, что не возникнет никаких проблем в
отношении ваших сексуальных предпочтений?"
Сексуальное предпочтение,
Ральф! До этого дня я и мечтать не мог услышать подобную фразу,
но она так легко слетела у него с языка.
Поначалу я отнекивался, мол,
понятия не имею, что именно он имеет в виду, но все равно
обиделся - так сказать, из общих принципов, - но потом еще раз
посмотрел на него и решил унять свой пыл. Возможно, в Любеке мне
и удалось провести некоторых людей, но только не Боба Полхерста
здесь. Ему не исполнилось еще и тридцати и едва ли он бывал
южнее Киттери больше десяти раз за свою жизнь, но он знал обо
мне все, имевшее хоть какое-то значение, и на это ему
понадобилось всего двадцать минут личной беседы.
- "Никаких неприятностей,
сэр", - сказал я кротко, будто был барашком пастушки Мэри.
Мак-Говерн снова промокнул
глаза платком, но Ральфу показалось, что на этот раз жест был,
скорее, театральным.
- За двадцать три года,
прежде чем я стал преподавать в Общественном колледже Дерри, Боб
научил меня всему, что я знаю по истории и шахматам.
Он был непревзойденным
игроком... Думаю, Боб вполне мог бы показать этому Фэю Чепину
где раки зимуют. Лишь однажды я обыграл его, да и то после того,
как болезнь Альцгеймера уже вонзила в него свои когти. После
того я никогда больше не играл с ним.
Было и другое. Он помнил
множество шуток и анекдотов. Никогда не забывал дней рождения и
памятных дат в жизни близких ему людей - он не посылал открыток
и не дарил подарков, но всегда умел так поздравить и пожелать
всего хорошего, что ни у кого не возникало сомнений в его
искренности. Боб опубликовал более шестидесяти статей на
исторические темы, прежде всего о Гражданской войне, на изучении
которой он специализировался.
В 1967-1968 годах он написал
книгу "Позднее тем же летом" - о месяцах, последовавших после
Геттисберга <Во время Гражданской войны в США 1 - 3 Июля 1863 г
армия северян под Геттисбергом отразила наступление армии южан,
что создало перелом в войне в пользу северян.>. Десять лет назад
он позволил мне прочитать рукопись; по-моему, это лучшая книга о
Гражданской войне, которую я когда-либо читал, - единственная
вещь, довольно близкая к ней по мастерству, - роман Майкла Шаара
"Карающий ангел". Однако Боб и слышать не хотел о публикации.
Когда я спросил его о причинах, он ответил, что я лучше других
должен их понимать.
Мак-Говерн замолчал,
оглядевшись вокруг - зелено-золотые проблески света в листве и
темные пересечения теней на аллее то и дело приходили в движение
при малейшем дуновении ветерка.
- Он говорил, что боится
выставлять себя напоказ.
- Я понимаю, - кивнул Ральф.
- Возможно, вот что лучше
всего характеризовало его: он любил разгадывать кроссворды в
"Санди Нью-Йорк таймс". Однажды я высмеял его, обвинив в
гордыне. Улыбнувшись в ответ, он сказал: "Между гордыней и
оптимизмом огромная разница, Билл, - я оптимист, и в этом все
отличие".
В общем, ты уловил суть.
Добрый человек, отличный учитель, великолепный, искрометный ум.
Его специализацией была Гражданская война, а теперь он и понятия
не имеет, что это вообще такое. Черт, он даже не знает своего
имени, и очень скоро - чем раньше, тем лучше - умрет, даже не
догадываясь о том, что жил.
Мужчина средних лет в
футболке с эмблемой университета штата Мэн и обтрепанных
джинсах, шаркая, пересек игровую площадку, под мышкой у него был
зажат мятый бумажный пакет. Он остановился возле кафетерия,
намереваясь порыться в мусорном бачке, по-видимому, в поисках
пустых бутылок. Когда бродяга наклонился, Ральф увидел
темно-зеленый "конверт", окружающий его, и более светлую
"веревочку", вырастающую из короны вокруг головы. Внезапно Ральф
почувствовал себя слишком усталым, чтобы закрывать глаза,
слишком измученным, чтобы усилием воли прогнать видение.
Он повернулся к Мак-Говерну
и проговорил:
- Начиная с прошлого месяца
я вижу вещи, которые...
- Думаю, моя печаль глубока,
- как бы не слыша его, произнес Билл и еще раз театральным
жестом промокнул глаза, - только я не уверен, о ком печалюсь - о
Бобе или о себе. Разве это не ужасно? Но если бы ты знал Боба в
дни его былого великолепия...
- Билл? Видишь того парня
около кафетерия? Роется в мусорном бачке? Я вижу...
- Да, таких теперь полно
вокруг, - сказал Мак-Говерн, бросив беглый взгляд на бродягу
(тот, отыскав пару бутылок из-под "Будвайзера", засовывал их в
пакет), и снова повернулся к Ральфу. - Ненавижу старость - может
быть, именно в этом причина моей печали.
Бродяга приближался к их
скамье - легкий бриз доложил о его приходе запахом, даже
отдаленно не напоминающим французский одеколон. Его аура
жизнерадостная, энергично-зеленого цвета, навевающая мысль о
декорациях ко дню святого Патрика <Святой Патрик - национальный
герой Ирландии.
Символом этой страны
является зеленый лист клевера-трилистника.>, вдруг странно
потускнела, приобретя болезненно-зеленый оттенок.
- Эй, приятели! Как
поживаете?
- Бывало и лучше, - ответил
Мак-Говерн, иронично поднимая бровь.
- Надеюсь, нам станет
намного лучше, как только ты провалишь отсюда.
Бродяга неуверенно посмотрел
на Мак-Говерна, как бы решая, что тот уже потерянный шанс, затем
обратил свой взор к Ральфу:
- Нет ли у вас лишней
монетки, мистер? Мне нужно добраться до Дэкстера. Позвонил мой
дядя, он живет там на Нейболт-стрит, и сказал, что я снова смогу
получить работу на фабрике, но только если я...
- Исчезни, - сказал
Мак-Говерн. Попрошайка встревоженно взглянул на него, но затем
вновь обратил налитые кровью карие глаза к Ральфу:
- У меня будет хорошая
работа. Но только если я сегодня приеду туда.
Есть автобус... Ральф полез
в карман, нашел две монетки и опустил их в протянутую руку.
Бродяга оскалился. Аура, окружающая его, прояснилась, стала
ярче, затем неожиданно исчезла. Ральф почувствовал огромное
облегчение.
- Отлично. Большое спасибо,
мистер!
- Не стоит, - ответил Ральф.
Бродяга побрел в направлении
магазина "Купи и сэкономь", где всегда была дешевая выпивка.
"Неужели тебе так трудно
быть хоть немного милосерднее и в своих мыслях? - спросил себя
Ральф. - Если в этом направлении пройти еще полмили, можно как
раз оказаться на автобусной остановке".
Это, конечно, так, но Ральф
прожил достаточно долго, чтобы понимать разницу между
милосердием в мыслях и иллюзиями. Если бродяга с темно-зеленой
аурой собирался на автостанцию, значит, Ральф собирался в
Вашингтон, чтобы занять пост госсекретаря.
- Не стоит делать этого,
Ральф, - неодобрительно произнес Мак-Говерн.
- Таким образом мы только
поощряем их. О чем ты говорил, когда нас так грубо прервали?
Однако теперь идея
рассказать Мак-Говерну об аурах казалась совсем неудачной. Ральф
даже не мог понять, в честь чего он пришел к подобному решению.
Конечно, из-за бессонницы - в этом и крылся ответ. Именно она
повлияла на его суждения, память и восприятие.
- О том, что сегодня я
получил кое-что по почте, - ответил Ральф. Думаю, тебя это
немного взбодрит. - Он передал открытку Элен Мак-Говерну, тот
дважды прочитал текст послания. Во время повторного чтения его
длинное лошадиное лицо расплылось в широкой улыбке. Облегченно
вздохнув, удовлетворенный Ральф простил Мак-Говерну его крайний
эгоизм. В свете проявленного великодушия намного легче было
забыть свойственную Биллу помпезность.
- Это же здорово! Работа!
- Конечно. Давай отметим это
небольшим ленчем. Рядом с аптекой "Райт-Эйд" есть отличное
местечко. Там несколько тесновато, зато...
- Спасибо, но я обещал
племяннице Боба посидеть с ним. Конечно, он и понятия не имеет,
кто я такой, но это не важно, потому что я знаю, кто он такой.
Понимаешь?
- Конечно. Тогда
разбегаемся.
- Ладно. - Мак-Говерн, все
так же улыбаясь, еще раз пробежал глазами открытку. - Здорово,
просто великолепно!
Ральф радостно улыбнулся,
видя торжествующее выражение лица старого друга.
- И я того же мнения.
- Я спорил с тобой на пять
баксов, что она снова сойдется с этим чокнутым... Но я с
радостью признаю свой проигрыш. Звучит глупо?
- Немного, - ответил Ральф,
но только потому, что был уверен - Билл рассчитывает на подобный
ответ. На самом деле Ральф считал, что сейчас Мак-Говерн дал
себе самую четкую характеристику, и никто не смог бы сделать
этого лучше.
- Приятно, что хоть у
кого-то дела идут лучше, а не хуже, а?
- Конечно.
- Луиза уже видела открытку?
Ральф покачал головой:
- Покажу, как только увижу
ее. Ее нет дома.
- Обязательно. Ты стал лучше
спать, Ральф?
- Думаю, у меня все в
порядке.
- Хорошо. Ты выглядишь
немного лучше. Несколько окрепшим. Нам нельзя сдаваться, Ральф,
понимаешь? Это очень важно. Согласен со мной?
- Согласен, - ответил Ральф,
вздыхая. - Думаю, в этом ты нрав.
3
Двумя днями позже Ральф,
сидя за кухонным столом, медленно ел овсяную кашу (надо сказать,
без всякого желания, но он слышал о пользе овсянки).
Перед ним лежал свежий номер
"Дерри ньюс". Он быстро прочитал статью на первой странице, но
взгляд его то и дело притягивала фотография; казалось, она
отражала самые плохие, хоть и необъяснимые, предчувствия,
которые не покидали его весь последний месяц.
Ральф считал, что заголовок
над фотографией - "СПРОВОЦИРОВАЛА НАСИЛИЕ"
- не соответствовал
содержанию статьи, но это его не удивило; читая газету много
лет, он привык к ее необъективности, включая и компанию против
абортов. И все же газета была достаточно осторожной, отделяя
себя от "Друзей жизни", и Ральфа это не удивляло. "Друзья"
собрались у автостоянки, прилегающей как к зданию Центра помощи
женщинам, так и к городской больнице, поджидая сторонников
альтернативы, прошедших маршем по центру города. Большинство
демонстрантов - их было около двухсот - несли плакаты с
портретом Сьюзен Дэй и лозунги "ВЫБОР, А НЕ СТРАХ".
В намерения демонстрантов
входило привлечь к себе новых сторонников по мере продвижения к
Центру, и колонна действительно разрасталась, как снежный ком.
"Альтернативщики" собирались провести короткий митинг около
здания Центра, агитируя людей посетить выступление Сьюзен Дэй,
после которого собравшимся были бы предложены прохладительные
напитки. Однако митингу не суждено было состояться. Как только
сторонники альтернативы приблизились к автостоянке, "Друзья
жизни", ринувшись вперед, перегородили дорогу, выставив в
качестве прикрытия собственные лозунги ("УБИЙСТВО ЕСТЬ
УБИЙСТВО", "СЬЮЗЕН ДЭЙ, УБИРАЙСЯ ВОН СКОРЕЙ! ", "ПРЕКРАТИТЕ
ИСТРЕБЛЕНИЕ НЕВИННЫХ! ").
Демонстрантов сопровождала
полиция, но никто не был готов к той стремительности, с какой от
выкриков и угроз перешло к кулакам и пинкам.
Начало потасовке положила
одна из сторонниц "Друзей жизни". Увидев свою дочь в рядах
"альтернативщиков", пожилая дама, отшвырнув плакат, набросилась
на собственное чадо. Приятель дочери попытался успокоить мать.
Когда же мамочка расцарапала
юноше лицо, тот толкнул ее на землю.
Начавшаяся рукопашная
спровоцировала более тридцати арестов с той и с другой стороны.
На первой странице утреннего
выпуска "Дерри ньюс" красовались Гамильтон Дейвенпорт и Дэн
Далтон. Фотограф зафиксировал оскал на лице Гамильтона, столь не
свойственный его обычному добродушию. Кулак левой руки занесен
вверх в примитивном жесте триумфа. Правая же держит, словно
нимб, плакат "ВЫБОР, А НЕ СТРАХ", над головой - grand fromage
<Головка сыра (франц ).> - вдохновителя "Друзей жизни". Взор
Далтона затуманен, рот открыт. На контрастном черно-белом фото
кровь, текущая у него из носа, походила на шоколадный соус.
Ральф то и дело отводил
взгляд от фотографии, пытаясь сосредоточиться на овсянке, но
вновь и вновь вспоминал тот день, когда впервые увидел одно из
объявлений о псевдорозыске, красовавшихся теперь по всему Дерри,
когда он едва не потерял сознание возле Строуфорд-парка. В
основном Ральф возвращался мыслями к выражению их лиц в тот
день: горящий от гнева Дейвенпорт, читающий объявление в пыльной
витрине, и надменно улыбающийся Далтон, всем своим видом
говорящий, что таким недоумкам, как Гамильтон Дейвенпорт, не
дано понять высшую мораль проблемы абортов. Ральф размышлял о
том, какая же пропасть пролегла между этими двумя людьми, и его
встревоженный взгляд снова возвращался к фотографии. Стоявшие
позади Далтона двое демонстрантов, оба с лозунгами в защиту
жизни, пристально наблюдали за конфронтацией. Худощавый мужчина
в роговых очках не был известен Ральфу, зато второго он знал
отлично - Эд Дипно. Но в данном контексте присутствие Эда не
играло большой роли. Пугающими были лица обоих мужчин, которые
многие годы бок о бок вели бизнес на Уитчхэм-стрит, -
Дейвенпорта, с его оскалом пещерного человека и сжатыми
кулаками, и Далтона, с затуманенным взором и разбитым в кровь
носом.
Ральф подумал: "Вот куда
заводит человека неосторожность в своих пристрастиях. Лучше бы
все на этом и закончилось, потому что..."
- Потому что, будь у этих
двоих оружие, они перестреляли бы друг друга, - пробормотал он,
и в этот момент прозвенел звонок у входа. Ральф поднялся, бросив
взгляд на снимок, и вдруг почувствовал легкое головокружение.
Вместе с этим пришла странная, мрачная уверенность: там, внизу,
Эд Дипно, и одному Богу известно, что у него на уме.
"Тогда не открывай дверь,
Ральф".
Он в нерешительности помялся
около кухонного стола, горько сожалея, что не может пробиться
сквозь туман, который, казалось, весь этот год постоянно обитал
в его голове. Звонок прозвенел снова, и Ральф понял, что он
принял решение. Да пусть к нему явился хоть сам Саддам Хуссейн;
это его дом, и он не станет прятаться, как трусливый щенок.
Ральф миновал гостиную,
открыл дверь в коридор и стал спускаться по лестнице.
4
Пройдя полпролета, он
немного пришел в себя. Верхняя половина входной двери была
выложена фрагментами толстого стекла. Мозаика несколько искажала
видимость, но Ральф смог понять, что это посетительницы. Одну он
узнал сразу и поспешил вниз, скользя рукой по перилам. Он
распахнул дверь, и перед ним предстала Элен Дипно с сумкой через
одно плечо и Натали, прижавшейся к другому. Глазки девчушки были
яркими и блестящими, как у мышки из мультфильма. Элен заметно
нервничала, но в ее улыбке проскальзывала и надежда.
Внезапно лицо Натали
осветилось, и она заерзала, возбужденно протягивая ручонки к
Ральфу.
"Она не забыла меня, -
подумал Ральф. - Как хорошо". И когда он протянул к ней руку,
позволив ухватиться за указательный палец, его глаза наполнились
слезами.
- Ральф? - несмело
произнесла Элен. - С тобой все в порядке? Улыбаясь, он кивнул,
шагнул вперед и обнял молодую женщину.
Элен обхватила его руками за
шею. На мгновение у Ральфа закружилась голова от аромата ее
духов, смешанного с молочным запахом здорового ребенка, затем
Элен чмокнула его в ухо и отпустила.
- С тобой все хорошо? -
повторила она свой вопрос. В ее глазах тоже стояли слезы, но
Ральф не обратил на них внимания; он внимательно оглядывал ее
лицо, желая убедиться, что на нем не осталось следов побоев. Их
не было.
Выглядела Элен цветущей.
- Лучше, чем когда-либо, -
ответил он. - Ты бальзам для моей больной души. И ты тоже,
Натали. - Ральф поцеловал маленькую пухлую ручонку, по-прежнему
цепляющуюся за его палец, и совсем не удивился, увидев
серо-голубой отпечаток, оставленный его губами. След почти сразу
же растаял, и Ральф снова обнял Элен, все еще не веря, что она
на самом деле рядом.
- Милый Ральф, -
пробормотала она ему в ухо. - Милый, добрый Ральф.
У него запершило в горле -
скорее всего, от нежного запаха ее духов и легкого шепота прямо
в ухо... А затем Ральф вспомнил другой голос.
Голос Эда: "Я звоню из-за
твоего языка, Ральф. Как бы он не довел тебя до беды". Ральф,
улыбаясь, отстранил от себя Элен:
- Ты бальзам для моей души,
Элен. Разрази меня гром, селя это не так. И ты тоже. Позволь
познакомить тебя с моим другом. Ральф Робертс, Гретхен Тиллбери.
Ральф, Гретхен.
И тут Ральф впервые
внимательно посмотрел на вторую гостью, осторожно пожимая своей
огромной рукой ее хрупкую белую ладонь. Гретхен принадлежала к
тому типу женщин, перед которыми мужчине (даже если ему за
шестьдесят) хочется вытянуться в струнку. Очень высокая
(возможно, футов шесть) блондинка, но дело вовсе не в этом.
Присутствовало что-то еще - то ли запах, то ли вибрация, то
ли...
(аура) правильно, подобие
ауры. Короче говоря, Гретхен Тиллбери была женщиной, на которую
невозможно не смотреть, о которой невозможно не думать.
Ральф вспомнил рассказ Элен
о том, что муж Гретхен распорол ей живот, ножом, оставив
бедняжку истекать кровью. Он удивился, как мужчина мог совершить
такое; как вообще мужчина мог прикасаться к подобному созданию
иначе, чем с благоговением.
"Или с похотью, как только
он минует стадию "по земле ступает царица ночи". Кстати, Ральф,
пора бы твоим глазам вернуться в орбиты".
- Рад с вами познакомиться.
- Язык явно не повиновался ему.
Ральф отпустил руку Гретхен.
- Элен рассказала мне о вашем визите в больницу.
Спасибо, что помогли ей.
- Помогать Элен одно
удовольствие. - Гретхен ослепительно улыбнулась.
- Она одна из тех женщин,
ради которых и стоило затевать такие дела... Но, кажется, вам и
без меня это хорошо известно.
- Согласен. - Ральф был явно
смущен. - Располагаете ли вы временем выпить чашечку кофе?
Пожалуйста, не отказывайтесь.
Гретхен взглянула на Элен,
та кивнула.
- Было бы отлично, -
согласилась Элен. - Потому что... Ну...
- Это не совсем визит
вежливости, правильно? - Ральф переводил взгляд с Элен на
Гретхен Тиллбери и снова на Элен.
- Верно. - Элен вздохнула. -
Нам необходимо поговорить с тобой, Ральф.
5
Только они поднялись по
сумрачной лестнице, как Натали, беспокойно заерзав, заговорила
на том повелительном детском наречии тарабарского, которое
вскоре заменят настоящие слова.
- Можно мне взять ее на
руки? - Ральф вопросительно посмотрел на Элен.
- Можно, - согласилась та. -
Если Натали заплачет, я сразу же возьму ее обратно, обещаю.
- Ладно.
Но Ее Величество Малышка не
расплакалась. Дружески обхватив ручонкой Ральфа за шею, она
удобно устроилась на изгибе его правой руки, словно на троне.
- Ух ты! - воскликнула
Гретхен. - Впечатляюще.
- Блиг! - сказала Натали,
хватая Ральфа за нижнюю губу и оттягивая ее в сторону. -
Ганна-виг! Энбуу-сис!
- Думаю, она рассуждает о
сестрах Эндрю, - пошутил Ральф.
Элен, запрокинув голову,
рассмеялась своим сердечным смехом, исходящим, казалось, из
самых глубин ее души. Ральф даже не предполагал, насколько
сильно ему не хватало этого легкого, искрящегося звука.
Натали позволила нижней губе
Ральфа захлопнуться, когда он ввел их в кухню - самую солнечную
комнату в доме в это время дня. Он заметил, как удивленно Элен
оглядывается по сторонам, и понял, что она не была здесь
давным-давно. Слишком давно. Сняв с кухонного стола фотографию
Кэролайн, женщина внимательно разглядывала ее, в уголках губ
Элен трепетала легкая улыбка. Солнце осветило концы ее коротко
подстриженных волос, как бы образуя нимб вокруг головы, и Ральф
сделал внезапное открытие: он любил Элен в основном потому, что
ее любила Кэролайн, - лишь им двоим удалось получить доступ в
сокровенные глубины ума и сердца Кэролайн.
- Какой она была милой, -
пробормотала Элен. - И такой красивой, правда, Ральф.
- Да, - согласился он,
доставая чашки (и стараясь расставлять их вне досягаемости
любопытных ручонок Натали). - Это фото сделано за месяц или два
до начала головных болей. Наверное, держать фотографию на
кухонном столе перед сахарницей эксцентрично, но именно в этой
комнате я провожу большую часть времени...
- Мне кажется, это отличное
место, - вступила в разговор Гретхен.
Голос у нее был низкий, с
приятной хрипотцой. Ральф подумал: "Пошепчи она мне на ушко,
могу поклясться, старенький мышонок в брюках не только
перевернулся бы в спячке, но сделал бы кое-что еще..."
- Я тоже так считаю, -
согласилась Элен. Она, избегая прямого взгляда, одарила Ральфа
неуловимой улыбкой, сняла с плеча розовую сумку и поставила ее
на с гол. Натали забеспокоилась, протягивая ручки к матери, как
только увидела свою бутылочку. И вдруг яркое, но, слава Богу,
кратковременное воспоминание промелькнуло в голове Ральфа: Элен,
шатаясь, бредет к "Красному яблоку". Один глаз заплыл, щека в
крови, к бедру прижата Натали - так подростки носят учебники.
- Хочешь покормить девочку?
- спросила Элен. Улыбка ее стала увереннее, она снова посмотрела
Ральфу в глаза.
- Почему бы и нет? Но
кофе...
- А о кофе позабочусь я, -
улыбнулась Гретхен. - За свою жизнь я варила кофе миллионы раз.
- Отлично. - Ральф уселся за
стол, держа в руке бутылочку со смесью.
Натали уверенно пристроила
головку у него на плече и, схватив соску губами, принялась
деловито сосать. Ральф улыбнулся Элен, сделав вид, что не
заметил слез, вновь выступивших у нее на глазах.
- Быстро же они учатся.
- Да. - Элен, оторвав кусок
бумажного полотенца от рулона возле раковины, промокнула глаза.
- Не могу спокойно смотреть, как ей легко с тобой, Ральф, -
раньше она так себя не вела, правда?
- Честно говоря, не помню, -
солгал он. Раньше такого не было. Не из-за того малютка
сторонилась его, просто она не была настолько доверчива.
- Только не забывай нажимать
на пластиковый вкладыш бутылочки. Иначе Натали наглотается
воздуха, и ее начнет пучить.
- Вас понял. - Ральф
оглянулся на Гретхен: - Получается?
- Конечно. Как вы обычно
пьете кофе, Ральф?
- Думаю, из чашки.
Рассмеявшись, она поставила
чашку на стол, подальше от Натали. Гретхен села, положив ногу на
ногу, и Ральф проследил за ней взглядом - не смог удержаться.
Когда он поднял голову, Гретхен иронично улыбнулась.
"Что за черт, - подумал
Ральф. - Нет ничего омерзительнее старого козла. Даже такого
старого козла, которому удается поспать всего два - два с
половиной часа в сутки".
- Расскажи о своей работе, -
попросил Ральф, когда Элен села за стол и отхлебнула кофе.
- Думаю, день рождения Майка
Хэнлона просто необходимо признать национальным праздником -
тебе это имя о чем-нибудь говорит?
- Немного. - Ральф
улыбнулся.
- Я была уверена, что нам
придется уехать из Дерри. Разослав прошения о приеме на работу
во все библиотеки до самого Портсмута, я поняла, что такая
перспектива мне не по душе. Из своих тридцати одного только
шесть лет я прожила здесь, но Дерри стал для меня родным домом -
трудно объяснить, но это так.
- Ничего не нужно объяснять,
Элен. По-моему, дом - это такая вещь, которая дается человеку,
как цвет лица или глаз.
Гретхен кивнула.
- Да, - сказала она. -
Полностью согласна.
- Майк позвонил в
понедельник и сообщил, что в детской библиотеке открылась
вакансия ассистента. Я даже не могла поверить. Целую неделю я то
и дело щипала себя, словно проверяя, уж не сон ли это. Правда,
Гретхен?
- Ты была просто счастлива,
- согласилась Гретхен. - И это очень приятно.
Она улыбнулась Элен, и для
Ральфа эта улыбка стала откровением. Он внезапно понял, что
может смотреть на Гретхен Тиллбери бесконечно, но это ничего не
изменит. Даже если бы в комнате находился Том Круз <Популярный
голливудский актер.>, все осталось бы по-прежнему. Он подумал,
уж не догадывается ли об этом Элен, а затем отчитал себя за
глупость. У Элен были свои недостатки, но тупость не входила в
их число.
- И когда ты приступаешь к
работе? - поинтересовался Ральф.
- Двенадцатого, ответила
Элен. - Буду работать после обеда и по вечерам. Жалованье,
конечно, не королевское, однако его вполне хватит, чтобы
продержаться зиму, несмотря на то, как пойдут... Остальные
мои... Разве это не здорово, Ральф?
- Конечно, - согласился он.
- Великолепно.
Натали, выпив полбутылочки
смеси, теперь проявляла признаки потери интереса. Соска
наполовину высунулась у нее изо рта, и струйка молока сбежала по
подбородку. Ральф потянулся, чтобы вытереть ей личико, и его
рука оставила в воздухе деликатные серо-голубые линии.
Натали ухватилась за них и
звонко рассмеялась, когда линии растворились у нее в кулачке. У
Ральфа перехватило дыхание.
"Она видит. Ребенок видит то
же, что и я". "Ерунда, Ральф.
Полнейший бред, и тебе это
известна". Однако он знал, что дело обстоит иначе. Только что он
собственными глазами видел, как малютка Нэт пыталась схватить
аурные полосы, оставленные его пальцами.
- Ральф? - окликнула Элен. -
Что-то случилось?
- Ничего. - Взглянув вверх,
он увидел, что Элен окружает блестящее облако цвета слоновой
кости, струящееся волнами, словно дорогой шелк.
Поднимающаяся вверх
"веревочка" шириной с ленту на свадебном подарке имела тот же
оттенок. Аура Гретхен Тиллбери была темно-оранжевого цвета, по
краям переходящего в желтый.
- Ты собираешься вернуться в
свой дом?
Элен и Гретхен
переглянулись, но Ральф вряд ли заметил их замешательство. Ему
не нужно было наблюдать за лицами и жестами обеих женщин, чтобы
понимать их чувства, и сознание этого стало откровением; все,
что ему было нужно, - это смотреть на их ауры. Лимонные оттенки
по краям ауры Гретхен потемнели, превращая ее в
однородно-оранжевую. Аура же Элен, сжавшись, стала настолько
яркой, что глазам было больно смотреть. Элен боялась
возвращаться. Гретхен же знала об этом и сердилась на нее.
"Я на свою собственную
беспомощность, - подумал Ральф. - Это еще больше выводит ее из
себя".
- Я собираюсь еще немного
пожить в Хай-Ридж, - как-то неохотно ответила Элен. - Может
быть, до зимы. Думаю, скоро мы с Натали переберемся в город, но
дом будет выставлен на продажу. Если кто-то его действительно
купит - а при настоящем положении дел на рынке недвижимости это
весьма проблематично, - деньги будут переведены на общий счет.
Его поделят поровну между мной и Эдом на основании закона о
разводе.
Ее нижняя губа задрожала.
Аура стала еще плотнее; теперь она прилегала к телу Элен, словно
вторая кожа, по ней пробегали красные вспышки.
Ральф, потянувшись через
стол, сжал руку молодой женщины. Элен благодарно улыбнулась в
ответ.
- Ты сообщила мне две важные
вещи, - сказал он. - Во-первых, ты возбудила бракоразводный
процесс. И во-вторых, ты по-прежнему боишься его. Последние два
года своего замужества она постоянно подвергалась унижениям и
избиениям, - вмешалась Гретхен. - Неудивительно, что она все еще
боится своего мужа. - Женщина говорила тихо, спокойно,
рассудительно, но наблюдать ее ауру было все равно что смотреть
сквозь прозрачное оконце в раскаленную печь.
А вот Натали теперь окружало
собственное сверкающее облако фаты.
Оно было меньше, чем у
матери, однако почти идентичное... Как голубые глазки и
золотисто-каштановые волосы. "Веревочка" Натали поднималась от
темени чисто-белой ленточкой до самого потолка, где и
сворачивалась эфирным кольцом вокруг люстры. При каждом
дуновении ветерка сквозь открытое окно этот клубочек начинал
трепетать. Посмотрев вверх, Ральф заметил, что "веревочки" Элен
и Гретхен тоже волнуются.
"Имей я возможность увидеть
себя со стороны, уверен, моя "веревочка" проделывает то же
самое, - подумал он. - Все это реально; что бы там ни считала
дважды-два-четыре часть моего разума, ауры существуют на самом
деле, и я вижу их".
Он ожидал каких-либо
возражений, однако на этот раз никто не стал с ним спорить.
- У меня такое чувство,
будто большую часть времени я провожу в стиральной машине,
только в ней вместо белья мои эмоции, - произнесла Элен.
- Моя мама сердится на
меня... Называет трусихой... Иногда я действительно чувствую
себя трусихой, бросающей начатое дело на полпути... И мне
становится так стыдно...
- Тебе нечего стыдиться, -
успокоил ее Ральф. Он снова взглянул вверх на колышущуюся
"веревочку" Натали. Прекрасное зрелище, но он не испытывал
потребности потрогать ее; неясный глубинный инстинкт
подсказывал, что подобное действие может оказаться опасным для
них обоих.
- Я понимаю, - согласилась
Элен, - но все девочки проходят отличную школу внушения. "Вот
твоя Барби, а это твой Кен, а вот твоя кухня. Учись хорошенько,
потому что, когда все это произойдет на самом деле, именно тебе
придется заботиться обо всем, и если хоть что-то нарушится,
виноватой окажешься только ты". И я была вполне согласна с такой
теорией. Только вот никто не внушил мне, что в некоторых семьях
Кен может сойти с ума. Звучит как самооправдание?
- Ни в коем случае. Именно
так и произошло, насколько я могу судить. Элен рассмеялась -
отрывисто, горько, виновато.
- Только не пытайся убедить
в этом мою мать. Она отказывается верить, что Эд способен на
что-то большее, чем время от времени посемейному хлопнуть жену
по мягкому месту... Дабы направить меня на верную стезю, если я
случайно собьюсь с курса. Она считает, что все остальное я
просто выдумываю. Она не говорит об этом прямо, однако мысль эта
слышится в ее голосе всякий раз, когда мы разговариваем по
телефону.
- Я не считаю, что ты все
выдумываешь, - произнес Ральф. - Я же тебе поверил, помнишь? И я
находился рядом, когда ты умоляла не звонить в полицию.
Ральф почувствовал, как
кто-то сжал его колено под столом, и удивленно поднял голову.
Гретхен Тиллбери чуть заметно кивнула ему и снова сжала колено -
на этот раз более выразительно.
- Да, - согласилась Элен. -
Ты там был. - Она слегка улыбнулась, что было уже хорошо, но то,
что произошло с ее аурой, было еще лучше красные вспышки
побледнели, а сама аура снова расширилась.
"Нет, - подумал Ральф. - Не
расширилась. Расслабилась".
Элен, встав, обошла вокруг
стола.
- Натали вся уже
извертелась, - сказала она. - Давай я ее возьму.
Ральф посмотрел вниз и
увидел, что девчушка зачарованно смотрит в противоположный угол
комнаты. Ее взгляд был прикован к маленькой вазе, стоящей на
подоконнике. Часа два назад Ральф поставил в нее осенние цветы,
и теперь легкий зеленый туман исходил от стеблей, окутывая
соцветия слабым, мглистым свечением.
"Я наблюдаю их последнее
дыхание, - подумал Ральф. - О Боже, больше никогда не сорву ни
единого цветка. Обещаю".
Элен осторожно взяла ребенка
на руки. Натали с удовольствием прильнула к матери, однако не
отрывала взгляда от пылающих красками цветов, пока мать обносила
ее вокруг стола, усаживалась на стул и устраивала дочурку на
изгибе руки.
Гретхен легонько постучала
по циферблату своих часов. - Если мы хотим успеть на встречу к
полудню...
- Да, конечно, -
извиняющимся тоном произнесла Элен. - Мы входим в состав
комитета по организации встречи Сьюзен Дэй, - пояснила она
Ральфу, а это отнюдь не Юниорская лига. В нашу задачу входит не
столько встретить Сьюзен Дэй, сколько обеспечить безопасность ее
пребывания в городе.
- По-твоему, могут
возникнуть проблемы?
- Скажем, так: может
возникнуть напряженность, - уточнила Гретхен. -У нее полдюжины
своих телохранителей, которые посылали нам факсы полные угроз,
полученных ею из Дерри. Подобные угрозы стали чуть ли не
закономерностью ведь многие годы эта женщина является весьма
заметной фигурой. Ее служба безопасности держит нас в курсе
происходящего, но они хотят быть уверены, что мы все делаем
правильно, потому что именно мы пригласили ее. Кроме того, за ее
безопасность отвечает и Центр помощи женщинам.
Ральф открыл было рот, дабы
поинтересоваться, так ли уж многочисленны эти угрозы, но
предположил, что ответ заранее известен. Он прожил в Дерри около
семи десятков лет, и уж ему-то известно, насколько город опасен
- тишь да гладь, но острых углов с избытком. Конечно, то же
можно сказать и о многих других городах, но Дерри всегда казался
более подверженным подобным уродливым явлениям. Элен назвала
Дерри домом, он был и его домом, но... Ральф вспомнил событие
десятилетней давности, произошедшее вскоре после ежегодного
фестиваля каналов. Трое парней, предварительно избив и нанеся
многочисленные ранения, сбросили никому не сделавшего зла
"голубого", молодого человека по имени Адриан Меллон, в
Кендаскег; ходили слухи, что вся троица, стоя на мосту возле
таверны Фальконе, наблюдала, как тот умирал. Полиции они
сказали, что им не понравилась шляпа, которую носил бедняга. И
это тоже был Дерри, и только глупец мог игнорировать подобный
факт.
Воспоминание об Адриане
Меллоне заставило Ральфа вновь взглянуть на снимок в сегодняшней
газете - Хэм Дейвенпорт с занесенным вверх кулаком и Дэн Далтон
с разбитым в кровь носом и плакатом, опущенным на голову.
- И много было угроз? -
спросил он. - Неужели не меньше дюжины?
- Больше тридцати, -
ответила Гретхен. - Из них около шести телохранители Сьюзен Дэй
воспринимают серьезно. Двое неизвестных угрожают взорвать
Общественный центр, если она не откажется от выступления. В
другой анонимке - ну просто прелесть! - некто сообщает, что
припас водяной пистолет, наполненный кислотой. "Если я попаду в
цель, то даже твои дружки не смогут смотреть на тебя без
содрогания", - написал он.
- Да, весьма остроумно. -
Ральф вздохнул.
- Все это, однако, не уводит
нас от цели, - сказала Гретхен.
Порывшись в сумочке, она
извлекла маленький баллончик с красным колпачком. - Это вам
небольшой подарок от благодарных друзей из Центра помощи
женщинам.
Ральф взял баллончик с
изображением женщины, направляющей струю газа в лицо мужчине в
широкополой шляпе и маске. С обратной стороны шла - надпись с
заглавными буквами: "ТЕЛОХРАНИТЕЛЬ".
- Что это? - спросил Ральф.
- Нервно-паралитический газ?
- Нет, - ответила Гретхен. -
В Мэне его применение запрещено законом.
"Телохранитель" действует
намного мягче... Но если брызнуть человеку в лицо, он перестанет
думать о нападении по крайней мере на несколько минут.
Газ парализует движения,
раздражает слизистую глаз и вызывает тошноту. Ральф, сняв
колпачок, взглянул на красный распылитель, затем снова закрыл
колпачок.
- Боже милостивый, женщина,
зачем же мне таскать с собой эту штуку?
- Потому что вас официально
объявили Центурионом, - пояснила Гретхен. Кем! - удивился Ральф.
- Центурионом, - повторила
Элен. Нэт задремала у нее на коленях, и тут Ральф осознал, что
ауры снова исчезли. - Так "Друзья жизни" называют своих главных
врагов - лидеров оппозиции.
- Отлично, - сказал Ральф. -
Теперь я понял. Эд упоминал о Центурионах в тот день, когда...
Напал на тебя. Он говорил очень много, хотя все это, безусловно,
бред сумасшедшего.
- Да, за всем стоит Эд, и он
действительно сумасшедший, - кивнула Элен. - Скорее всего, он
упоминает о Центурионах только в тесном кругу - среди таких же
фанатиков, как он сам. Остальные же "Друзья жизни"... Не думаю,
что им об этом известно. Понимаешь? Разве еще месяц назад ты
догадывался, что он безумен?
Ральф покачал головой.
- Его наконец-то уволили с
работы, - сообщила Элен. - Вчера.
Они терпели, сколько
могли... Он знаток своего дела, к тому же фирма много вложила в
него, - но в конце концов их терпение лопнуло. Ему выплатили
выходное пособие в размере трехмесячного жалованья... Неплохо
для типа, избивающего жену и забрасывающего ужасными куклами
окна женской клиники. Элен постучала пальцем по газете. - Эта
вчерашняя демонстрация стала последней каплей. С тех пор как Эд
связался с "Друзьями жизни", его арестовывают в третий или
четвертый раз.
- У вас кто-то внедрен к
ним? - спросил Ральф. - Именно поэтому вы так информированы?
Гретхен улыбнулась:
- Мы не единственные, кто
внедряет к ним своих людей; у нас даже бытует шутка, что на
самом деле нет никаких "Друзей жизни", а всего лишь кучка
двойных агентов. Думаю, таковые имеются и у полицейского
управления Дерри, и у полиции штата. Именно о них известно
нашему... Нашему человеку.
Черт, скорее всего, к ним
внедрился и агент ФБР. Проникнуть к "Друзьям" было нужно потому,
что они убеждены, будто в глубине души все на их стороне. Но мы
считаем, что наш человек - единственный, кому удалось проникнуть
почти в самый центр, и он утверждает, что Далтон всего лишь
"хвостик" Эда Дипно. Я понял это, когда впервые увидел их вместе
по телевидению, - сказал Ральф.
Гретхен, встав, собрала
кофейные чашки и принялась за мытье.
- Уже тринадцать лет я
активно участвую в женском движении и многого насмотрелась, но
никогда не видела ничего подобного. Он внушил этим придуркам,
что женщинам в Дерри делают аборты помимо их воли, что половина
из них даже не знает о своей беременности, когда ночью
появляется Центурион и высасывает их детей.
- Рассказывал ли он им о
крематории в районе Ньюпорта? - спросил Ральф. - О том, в
котором сжигают младенцев?
Гретхен повернулась к нему,
зрачки ее расширились от удивления.
- А откуда об этом известно
вам!
- О, мне об этом не раз
рассказывал сам Эд начиная еще с июля 1992 года. - Ральф,
секунду поколебавшись, вкратце поведал им о своей встрече с Эдом
около аэропорта и о том, как Эд обвинил водителя пикапа в
перевозке мертвых младенцев в бочонках с удобрениями. Элен
слушала молча, но глаза ее все более округлялись. - О том же
самом толковал он и в тот день, когда избил тебя, - закончил
Ральф. - Только к тому времени рассказ его изобиловал чуть ли не
фантастическими деталями.
- Возможно, это объясняет,
почему он зациклился на вас, - заметила Гретхен. - Но, в общем,
причины не так уж важны. Дело в том, что он распространил среди
своих самых безумных приверженцев список так называемых
Центурионов. Мы не знаем всех, кто попал в эту категорию, но там
значится мое имя, Элен и, конечно же, Сьюзен Дэй... И ваше.
"Почему я?" - чуть было не
спросил Ральф, но понял, что это еще один бессмысленный вопрос.
Возможно, он попал под подозрение Эда потому, что вызвал
полицию, когда тот избил Элен, но, скорее всего, это случилось
по не поддающейся пониманию причине. Ральф вспомнил, как читал
где-то, что Дэвид Берковиц - известный также как Сынок Сэма <Так
называл себя Дэвид Берковиц - убийца-маньяк, терроризировавший
Нью-Йорк в 1976 году.> утверждал, что совершил несколько убийств
по приказу своей собаки.
- Как вы думаете, что именно
они попытаются предпринять? поинтересовался Ральф. - Вооруженный
налет, как в фильмах с Чаком Норрисом?
Он улыбнулся, но Гретхен не
ответила ему улыбкой.
- Увы, мы не знаем, на что
они могут решиться, - сказала она. - Более вероятно, что они
вообще ничего не предпримут. Но представьте, вдруг Эду или
кому-то из его приспешников взбредет в голову попытаться
выкинуть вас из окна вашей же кухни. В баллончике всего лишь
слезоточивый газ. Небольшая предосторожность не помешает.
- Предосторожность, -
задумчиво произнес Ральф.
- Ты оказался в изысканной
компании, - сказала Элен. -Единственный мужчина, кроме тебя,
внесенный в этот список - майор Коэн.
- Ему вы тоже вручили такое?
- спросил Ральф, беря в руки аэрозоль.
Выглядел баллончик не
опаснее бесплатных образцов крема для бритья, иногда получаемых
им по почте.
- Нет, - ответила Гретхен,
снова взглянув на часы. Элен заметила этот жест и встала, держа
спящего ребенка на руках. - У майора есть лицензия на ношение
оружия.
- Откуда вам известны такие
подробности? - поинтересовался Ральф.
- Мы проверили списки в
муниципалитете, - ответила Гретхен и усмехнулась. - Разрешение
на ношение оружия обязательно фиксируется.
- Вот как. - Внезапно ему
пришла в голову мысль: - А как же Эд? Его вы проверили? У него
есть разрешение?
- Нет. - Гретхен покачала
головой. - Но люди, подобные Эду, обычно не обращаются за
разрешением, когда они доходят до определенной точки... И вам
это хорошо известно.
- Да, - ответил Ральф, также
вставая. - А как же ваши парни? За ними вы следите?
- Конечно.
Ральф кивнул, но полной
удовлетворенности не почувствовал. В голосе Гретхен сквозили
слегка покровительственные нотки, как будто он задал глупый
вопрос. Но вопрос не был глупым, и если она не сознавала это,
она и ее друзья могли попасть в беду. В большую беду.
- Надеюсь, что так, -
произнес он. - Можно мне снести Натали вниз, Элен?
- Лучше не надо - ты ее
разбудишь. - Голос Элен звучал серьезно.
- Обещай мне носить
баллончик с собой, Ральф. Я не вынесу, если ты пострадаешь из-за
того, что пытался помочь мне, а у Эда зашел ум за разум. Я об
этом подумаю. Хорошо?
- Ладно. - Элен внимательно
посмотрела на Ральфа. - Ты выглядишь намного лучше, чем во время
нашей последней встречи. Ты снова хорошо спишь?
Ральф усмехнулся:
- Честно говоря, со сном у
меня по-прежнему проблемы, но я, должно быть, действительно
чувствую себя лучше, потому что ты не первая говоришь мне об
этом.
Элен, привстав на цыпочки,
поцеловала его в уголок рта.
- Мы будем видеться, правда?
Вернее, мы будем продолжать видеться.
- С моей стороны никаких
возражений, милая, если только ты не против. Элен улыбнулась:
- Можешь рассчитывать на
это, Ральф, - ты самый лучший из Центурионов-мужчин, которых я
знаю.
Втроем они так громко
рассмеялись, что разбудили Натали, которая уставилась на них
сонными удивленными глазками.
6
Проводив женщин ("Я ЗА
ВЫБОР, И Я ГОЛОСУЮ" - утверждала надпись на заднем бампере
машины Гретхен Тиллбери), Ральф снова медленно поднялся на
второй этаж. Усталость пудовыми гирями висела на его ногах.
Войдя в кухню, он первым делом взглянул на цветы, пытаясь
увидеть тот странно великолепный зеленый туман, поднимающийся от
стеблей. Ничего. Он взял аэрозоль и стал рассматривать картинку.
Женщина, героически сопротивляющаяся нападающему, и плотный
мужчина в маске и широкополой шляпе. Никаких тонов и полутонов,
все ясно и понятно.
Ральф подумал, что безумие
Эда заразно. По всему Дерри женщины - и Гретхен Тиллбери, и его
милая Элен в их числе - ходили с такими вот баллончиками в
сумочках, и эти жестянки на самом деле кричали одно: "Я боюсь. В
Дерри прибыли плохие мужчины, в масках и широкополых шляпах, и я
боюсь".
Ральф не хотел в этом
участвовать. Привстав на цыпочки, он положил газовый баллончик
на кухонный шкаф, затем облачился в старую кожаную куртку. Он
отправится на площадку для пикников в надежде сыграть в шахматы.
Или в карты.
Уже на пороге кухни он
посмотрел на цветы, пытаясь заставить появиться тот зеленый
туман. Однако ничего не произошло.
"Но он был здесь. И ты его
видел; и Натали тоже".
Но видела ли она на самом
деле? Малыши всегда на что-нибудь смотрят.
Их все удивляет, поэтому
есть ли основания для уверенности?
- Я просто уверен, - сообщил
Ральф пустому дому. Правильно.
Зеленый туман был здесь, и
все ауры были здесь, и...
- И они по-прежнему здесь, -
закончил Ральф, не зная, радоваться ли ему твердой уверенности,
прозвучавшей в его голосе, или печалиться.
"А почему бы тебе пока не
оставить все как есть, любимый?"
Мысль его, голос Кэролайн,
отличный совет.
Ральф закрыл дверь и
отправился к Старым Клячам Дерри.
Глава седьмая
1
Когда второго октября Ральф
подходил к своему дому с парой вестернов Элмера Келтона в руках,
на крыльце он увидел посетителя, тоже с книгой.
Тот, однако, не читал; он
мечтательно смотрел, как неугомонный теплый ветер собирает
урожай оранжево-золотых листьев с дубов и трех еще не облетевших
тополей на противоположной стороне Гаррис-авеню.
Ральф подошел ближе. Тонкие
седые волосы мужчины, сидящего на крыльце, ерошил ветерок,
верхняя часть туловища плавно переходила в живот и бедра.
Его узкая фигура с тощей
шеей, впалой грудью и длинными, тонкими ногами, обтянутыми
старыми зелеными фланелевыми брюками, походила на цилиндр. Даже
на расстоянии ста пятидесяти ярдов не оставалось ни малейшего
сомнения, кто этот посетитель: конечно, Дорренс Марстеллар.
Вздохнув, Ральф Робертс
прошел оставшееся расстояние. Дорренс, словно
загипнотизированный видом ярких, срываемых ветром листьев, и
бровью не повел, пока на него не упала тень Ральфа. Тотчас
старик обернулся, склонив седую голову набок, и улыбнулся своей
милой, странно волнующей улыбкой. Фэй Чепин, Дон Визи и
некоторые другие старожилы с площадки для пикников
(перебирающиеся в биллиардную на Джексон-стрит с наступлением
холодов), считали эту улыбку еще одним подтверждением того, что
старина Дор, несмотря на неизменную книжку стихов в руках,
совсем выжил из ума. Дон Визи завел обыкновение называть
Дорренса Вождем Тупоголовых, а Фэй как-то поведал Ральфу, что
он, Фэй, не будет удивлен, если старина Дор прожил уже два раза
по девяносто. "Люди, у которых не хватает мебели на верхнем
этаже, всегда живут дольше других, - пояснил он. - Им ведь не о
чем беспокоиться.
Поэтому у них и давление
нормальное, и с сердцем все в порядке".
Ральф, однако, сомневался в
справедливости подобного высказывания. По его мнению,
добродушная улыбка вовсе не делала старика похожим на
умалишенного; она придавала ему какой-то неземной и в то же
время всезнающий вид... Этакого провинциального Мерлина <Мерлин
- волшебник из кельтского эпоса о Короле Артуре.>. Но, несмотря
на все сказанное, в этот день Ральф вполне мог бы обойтись без
визита старика. Сегодня утром он установил новый рекорд,
проснувшись в 1: 58, и чувствовал себя совершенно разбитым. Он
желал только одного: сесть в свое кресло и, прихлебывая кофе,
попытаться углубиться в один из вестернов, приобретенных им в
центре.
Позже, возможно, попытаться
вздремнуть.
- Привет, - произнес
Дорренс. Книга, которую он держал, называлась "Кладбищенские
ночи", написал ее Стивен Добинс.
- Привет, Дор, - откликнулся
Ральф. - Интересная книга?
Дорренс взглянул на книгу
так, будто вообще забыл о ней, затем, улыбнувшись, кивнул:
- Да, очень. Он пишет стихи,
напоминающие рассказы. Мне это не всегда нравится, но читать
занимательно.
- Отлично. Слушай, Дор, я
очень рад тебя видеть, но прогулка совсем меня измотала, так
что, может, нам лучше встретиться в другой...
- О, ничего, ничего, -
поднимаясь, произнес Дор. От него исходил слабый аромат корицы,
всегда ассоциировавшийся в сознании Ральфа с египетскими
мумиями, которых он видел в музее. На лице старика морщин почти
не было, кроме гусиных лапок в уголках глаз, но его возраст не
вызывал ни малейшего сомнения (и несколько пугал): голубые глаза
выцвели, приобретя водянисто-серый оттенок апрельского неба, а
чистая кожа словно просвечивала, что напомнило Ральфу тонкую
кожу Натали. Губы его, почти фиолетового оттенка, никогда не
смыкались. Когда Дор говорил, они издавали негромкий чмокающий
звук. - Все нормально, я пришел к тебе не с визитом, а передать
послание.
- Какое послание? От кого?
- Я не знаю, от кого, -
ответил Дор, окинув Ральфа красноречивым взглядом, говорящим,
что Ральф либо притворяется, либо валяет дурака. - Я не
вмешиваюсь в дела Лонг-таймеров. То же самое я советовал и тебе,
разве ты не помнишь?
Ральф действительно что-то
помнил, но что именно? Да это его и не интересовало. Он устал, к
тому же выслушал целую речь о Сьюзен Дэй от Хэма Дейвенпорта,
пытавшегося обратить Ральфа в свою веру. У него не было ни
малейшего желания в довершение ко всему вести философские беседы
с Дорренсом Марстелларом, несмотря на всю прелесть субботнего
утра.
- Что ж, тогда передай мне
послание, - сказал он, - и я поднимусь к себе. Как насчет такого
предложения?
- Конечно, конечно. - Но тут
Дорренс замер, уставившись на противоположную сторону улицы,
когда новый порыв ветра спиралью взметнул в яркое октябрьское
небо охапку листьев. Его выцветшие глаза были широко открыты, и
что-то в них вновь напомнило Ральфу маленькую принцессу Натали
то, как она схватила серо-голубые следы, оставленные его
пальцами, и то, как она смотрела на угасающие в вазе цветы. С
тем же выражением Дор часами наблюдал за садящимися и
взлетающими самолетами.
- Дор? - Ральф решился
нарушить молчание. Реденькие ресницы Дорренса дрогнули.
- А! Правильно! Послание!
Послание следующее... - Старик, нахмурившись, посмотрел на
книгу, которую теребил в руках. Затем лицо его прояснилось, и он
снова взглянул на Ральфа. - Послание такое: "Отмени назначенный
визит".
Теперь наступила очередь
Ральфа нахмуриться:
- Какой визит?
- Тебе не следовало
вмешиваться, - повторил Дорренс, тяжело вздыхая. Но теперь уже
слишком поздно. Готовую булочку не испечь заново. Просто отмени
визит. Не позволяй этому парню втыкать в тебя иголки.
Ральф, уже направившийся к
дверям, снова повернулся к Дорренсу:
- Хонг! Ты говоришь о Хонге?
- Откуда мне знать? -
раздраженно ответил вопросом на вопрос Дорренс.
- Я ни во что не вмешиваюсь,
как я уже говорил. Просто время от времени я передаю послания,
как сейчас, например. Я должен был передать, чтобы ты отменил
встречу с человеком, втыкающим иглы, и я это сделал. Все
остальное зависит от тебя.
Дорренс снова смотрел на
деревья, странное лицо старика сияло восхищением. Усилившийся
осенний ветер шевелил седые волосы, словно морские водоросли.
Когда Ральф коснулся его плеча, старик охотно повернулся, и тут
Ральфа осенило: то, что Фэй Чепин и другие завсегдатаи площадки
для пикников принимали за идиотизм, на самом деле было радостью.
Если это так, то ошибка красноречивее говорила о них, чем о
старике Доре.
- Дорренс?
- Что, Ральф?
- Это послание - кто тебе
его дал?
Дорренс подумал - или только
сделал вид, что думает, - а затем протянул Ральфу "Кладбищенские
ночи":
- Возьми это.
- Нет, тут я пас, - ответил
Ральф. - Я не очень люблю поэзию, Дор. Тебе понравится. Эти
стихи больше похожи на рассказы... Ральф еле сдерживал
сильнейшее желание схватить старика за шиворот и трясти, пока
его косточки не затрещат, как кастаньеты.
- Сам только что купил пару
книжек в центре. Я хочу знать, Дор, кто передал тебе это
послание насчет... Дорренс сунул книжку стихов в правую руку
Ральфа - ту, свободную от пары вестернов, - с удивительной
настойчивостью.
- Одно из них начинается
так: "Я тороплю себя ежесекундно, ежечасно успеть бы все
свершить, что предначертано судьбой".
И прежде чем Ральф успел
вымолвить хоть слово, старина Дор зашагал прочь. Он свернул
налево и направился в сторону аэропорта.
Поднимая лицо к голубому
небу, в котором бешено кружились сорванные ветром листья, словно
спеша на некое рандеву, назначенное им за горизонтом.
- Дорренс! - крикнул Ральф,
неожиданно распаляясь. Сью, подметавшая опавшие листья около
дверей "Красного яблока", от выкрика Ральфа замерла, удивленно
воззрившись на него. Почувствовав себя глупым - почувствовав
себя старым, - Ральф изобразил на лице нечто, что, как он
надеялся, будет выглядеть добродушной улыбкой, и приветственно
помахал ей рукой. Сью помахала в ответ и снова принялась
подметать. Дорренс между тем безмятежно продолжал шагать, пройдя
уже полквартала.
Ральф решил оставить старика
в покое.
2
Он поднялся по ступенькам
крыльца, переложив книгу, которую дал ему Дорренс, в левую руку,
чтобы достать ключи, но это оказалось излишним дверь была не
просто открыта, а распахнута. Ральф постоянно выговаривал
Мак-Говерну за его беспечность, и, как он считал, ему наконец-то
удалось вдолбить тупице-соседу, что входную дверь следует
закрывать. Однако Мак-Говерн снова принялся за старое.
- Черт побери, Билл, -
пробормотал Ральф, входя в сумрачный коридор и нервно оглядывая
лестницу. Легко было представить, как Эд Дипно проскользнул
внутрь даже средь бела дня. Ральф закрыл входную дверь и стал
подниматься по лестнице.
Беспокоиться, конечно, было
не о чем. Он пережил неприятное мгновение, когда ему показалось,
что в дальнем углу гостиной кто-то стоит, но это оказалась его
старая куртка. Ральф, переодеваясь, повесил ее на вешалку,
вместо того чтобы по обыкновению бросить на спинку дивана;
неудивительно, что такая небрежность оказала ему плохую услугу.
Ральф прошел в кухню и,
засунув руки в карманы брюк, уставился на календарь. Понедельник
был обведен кружком, а рядом памятная запись: "ХОНГ 10: 00".
"Я должен был передать,
чтобы ты отменил визит к человеку, втыкающему иглы. И я это
сделал. Все остальное зависит от тебя".
На мгновение Ральфу
показалось, что он непостижимым образом выпал из жизни, чтобы
окинуть взглядом вею фреску, выписанную ею, а не только детали
одного дня. То, что он увидел, испугало его: незнакомая дорога,
ведущая к темному туннелю, где его поджидает неизвестность. Все
что угодно, "Тогда поверни назад, Ральф! "
Но вряд ли он мог так
поступить. У Ральфа возникло предчувствие, что ему предназначено
войти в неведомый туннель, хочет он этого или нет. Более того,
его не ведут туда, а скорее, толкают вперед сильные невидимые
руки. Не обращай внимания, - пробормотал он, нервно потирая
виски и по-прежнему глядя на обведенную кружком дату - через два
дня - в календаре.
- Это бессонница. Именно
поэтому все вокруг начинает казаться... Начинает казаться каким?
- Странным и причудливым, -
объяснил он пустой комнате. - Именно поэтому все приобретает
такие странные формы.
Да, и сверхъестественные.
Много явной ерунды, но вот виденные им ауры самый таинственный
феномен. Холодный серый свет - похожий на оживший морозец -
струился вокруг мужчины, читавшего газету в кафе, где они сидели
вместе с Уайзером. Мать и сын, направляющиеся в кафетерий, и их
соединенные ауры, завитками поднимающиеся от сплетенных рук.
Элен и Натали, окруженные великолепным облаком цвета слоновой
кости, Натали, хватающая след, оставленный его рукой в воздухе -
легкие линии, видеть которые могли только она и Ральф.
А теперь еще и старина Дор,
появившийся на пороге его дома в роли ветхозаветного пророка...
Только вместо раскаяния он требует отменить встречу с
акупунктуристом, которого Ральфу порекомендовал Джо Уайзер.
Все это было бы смешно,
когда бы не было так грустно.
Пасть туннеля,
приближающаяся с каждым днем. Существует ли на самом деле этот
туннель? И если существует, то куда он ведет?
"Знать бы, что может
поджидать меня там, - подумал Ральф. - Поджидать в темноте".
"Тебе не следовало
вмешиваться, - сказал Дорренс. - Но теперь уже слишком поздно".
- Готовую булочку не испечь
заново, - пробормотал Ральф и внезапно решил, что больше не
хочет смотреть масштабно; от этого ему становилось не по себе.
Лучше видеть все вблизи и рассматривать деталь за деталью,
начиная с визита к акупунктуристу. Пойдет ли он на прием или
последует совету старины Дора, появившегося, словно призрак отца
Гамлета?
Ральф решил, что этот вопрос
не стоит обдумывать слишком долго.
Джо Уайзер приложил столько
сил, чтобы уговорить девушку в приемной Хонга найти для него
место в начале октября, и Ральф намерен попробовать. Если из
тупика и существовал какой-то выход, то, скорее всего, это был
спокойный сон по ночам. Поэтому посещение Хонга становилось
логическим шагом.
- Готовую булочку не испечь
заново, - повторил он и направился в гостиную читать один из
купленных вестернов. Но вместо этого он стал перелистывать
книжку, оставленную ему Дорренсом, - "Кладбищенские ночи"
Стивена Добинса. Дорренс оказался прав в двух своих
утверждениях: большинство стихотворений действительно напоминали
эссе, и Ральфу они и вправду понравились. Стихотворение,
процитированное стариной Дором, называлось "Стремление" и
начиналось так:
Я тороплю себя ежесекундно,
ежечасно - Успеть бы все свершите что предначертано судьбой.
И так проходят дни - и
бесполезно, и всечасно - Дни, как поток машин, Что вечность
обгоняют чередой.
Через окно автомобиля видишь
вечность, Что шпиль собора в гордой готике постиг?
Ничто не превратится в
бесконечность, Исчезнет, распадется жизни миг Все неизведанные
чувства, счастья быстротечность, Неведомые острова и мудрость
древних книг. Ральф дважды перечитал стихотворение. Пораженный,
он подумал, что его стоило бы прочитать и Кэролайн. Кэролайн оно
понравится, это было так хорошо, а уж им самим (Ральф обычно
читал только вестерны и исторические романы) она будет довольна
и подавно за то, что он нашел такое стихотворение и принес ей,
как букет цветов. Он уже собрался встать, чтобы сделать для нее
закладку, когда понял - Кэролайн уже полгода как умерла, и
разрыдался. Еще с четверть часа Ральф просидел в кресле, держа
"Кладбищенские ночи" на коленях и вытирая глаза тыльной стороной
ладони.
Наконец он прошел в спальню,
лег и попытался уснуть. После часового бдения Ральф встал,
сварил себе кофе и стал смотреть футбол по телевизору.
3
В воскресенье публичная
библиотека работала с часа до шести, и на следующий день после
посещения Дорренса Ральф отправился туда - в основном потому,
что больше нечем было заняться. Обычно в читальном зале с
высоким потолком сидели такие же старики, как и он сам,
просматривая воскресные газеты, но, выйдя из-за стеллажей, Ральф
увидел, что зал полностью в его распоряжении. Вчерашнее
великолепно голубое небо затянуло нудной серостью, сеял мелкий
дождь, припечатывая опавшие листья к асфальту. Ветер не
унимался, теперь он налетал с востока острыми, режущими
порывами.
Старики, у которых еще
хватало разума (или счастья), укрывшись в теплых домах, смотрели
по телевизору последнюю в этом сезоне игру "Ред соке",
занимались внуками или, возможно, дремали после вкусного,
сытного обеда.
Ральфа не интересовали "Ред
соке", у него не было ни детей, ни внуков, и он, казалось,
утратил всяческую способность ко сну. Поэтому он сел в
маршрутный автобус и добрался до библиотеки, сожалея, что не
оделся потеплее - видавшая виды кожаная куртка не согревала в
прохладной темноте читального зала. Камин был пуст, а холодное
безмолвие батарей центрального отопления свидетельствовало о
том, что до отопительного сезона еще далеко.
Воскресный библиотекарь не
потрудилась включить электричество.
Дневной свет, которому
удавалось пробиться в комнату, замертво падал на пол, в углах
прятались тени. Дровосеки и гвардейцы, барабанщики и индейцы на
старых картинах смотрели со стен зловещими призраками. За окнами
вздыхал и стонал холодный дождь.
"Надо было остаться дома", -
подумал Ральф, в глубине души, однако, не соглашаясь с этим,
потому что дома теперь было еще хуже. К тому же здесь он отыскал
интересную книгу: "Структура снов" Джеймса А. Холла, доктора
медицины. Ральф включил свет, сделавший сумрачный зал библиотеки
менее зловещим, уселся за один из столов и вскоре полностью
погрузился в чтение. "Прежде чем прийти к пониманию различий
между нормальным и анормальным сном, - писал Холл, - ученые
выяснили, что полное отсутствие определенной стадии сна ведет к
расстройству личности..."
"Именно это и происходит с
тобой, мой друг, - подумал Ральф. - Не можешь отыскать даже
коробку с бульонными кубиками".
"...отсутствие ранних стадий
сна наводит на мысль, что шизофрения может быть определена как
патология, вследствие которой отсутствие сновидении по ночам со
временем приводит к нарушению всего процесса сна и,
следовательно, хода повседневной жизни".
Ральф сгорбился над книгой,
поставив локти на стол и прижав сжатые кулаки к вискам,
сморщенный лоб и сведенные в одну линию брови говорили о
полнейшей концентрации. Он размышлял, уж не имел ли в виду Холл
ауры, даже сам не осознавая этого. Впрочем, Ральфу до сих пор
снились сны очень яркие и живые. Так, прошлой ночью он танцевал
во сне в старом Павильоне Дерри (теперь его уже нет; здание
снесло ураганом, как и большую часть центра города восемь лет
назад) с Луизой Чесс. Кажется, он пригласил ее, намереваясь
сделать предложение, но ему пытался помешать Триггер Вашон.
Ральф потер глаза, стараясь сконцентрироваться, затем вновь
углубился в книгу. Он не заметил, как в дверях читального зала
появился мужчина в сером свитере и стал молча наблюдать за ним.
Минуты через три незнакомец, приподняв свитер, извлек из чехла
охотничий нож. Отблески висящих под потолком ламп заплясали на
зазубренном лезвии, когда мужчина доставал и убирал нож,
доставал и убирал, любуясь острием. Затем направился к столу, за
которым сидел Ральф, обхватив руками голову, и присел рядом.
Ральф неосознанно
почувствовал присутствие незнакомца.
"Допустимые отклонения при
потере сна варьируются в зависимости от возраста. У более
молодых признаки нарушений проявляются раньше, да и физические
реакции выражены сильнее, в то время как у более пожилых..." На
плечо Ральфа, отвлекая его от книги, легла рука.
- Интересно, как они будут
выглядеть? - прошептал возбужденный голос, слова вылетали в
зловонном потоке протухшего мяса, чеснока и прогорклого жира. -
Я имею в виду твои кишки. Интересно, как они будут выглядеть,
когда я выпущу их из тебя? Как тебе кажется, безбожный
детоубийца Центурион? Как ты думаешь, какого они цвета -
желтого, черного, красного?
Что-то твердое и острое
прижалось к левому боку Ральфа, а затем медленно съехало вниз по
ребрам.
- Я не могу ждать, чтобы
выяснить это, - истерично прошептал голос. Не могу ждать.
4
Ральф очень медленно
повернул голову, услышав, как хрустнули позвонки.
Он не знал имени человека, у
которого было такое зловонное дыхание, человека, который
приставил к его боку предмет, сильно напоминающий нож, но он
сразу узнал незнакомца. Помогли очки в роговой оправе, а
всклокоченная седая грива, делавшая его похожим как на Дона
Кинга, так и на Альберта Эйнштейна, развеяла последние сомнения.
Это был мужчина, стоявший рядом с Эдом Дипно на заднем плане
газетного снимка, изображающего Хэма Дейвенпорта с поднятым
вверх кулаком и Дэна Далтона с лозунгом "ВЫБОР, А НЕ СТРАХ"
вместо шляпы. Ральфу показалось, что он видел этого же субъекта
в нескольких телерепортажах с места продолжающихся демонстраций
протеста.
Просто еще один орущий рот в
толпе, еще один копьеносец. Только вот теперь этот копьеносец,
кажется, собирался убить его.
- Как ты думаешь? - все
таким же возбужденным шепотом прошипел мужчина в свитере. Звук
его голоса напугал Ральфа больше, чем лезвие, медленно
скользнувшее вверх, а затем снова вниз по кожаной куртке,
очерчивая, казалось, жизненно важные органы с левой стороны его
тела: легкое, сердце, почку, кишечник. - Какого цвета?
Дыхание вызывало тошноту, но
Ральф боялся пошевелить головой, опасаясь, что при малейшем
движении с его стороны нож остановится и вонзится в него. Теперь
нож снова двинулся вверх. За толстыми линзами очков карие глаза
нападавшего плавали, как диковинные рыбы. Взгляд их был
непривычно размыт, странно пугающ. Взгляд человека, видящего
знамения в небесах и, возможно, глубокой ночью подслушивающего
шепот, доносящийся из кладовой.
- Не знаю, - ответил Ральф.
- Мне вообще непонятно, почему вы решили напасть на меня. - Он
мгновенно окинул взглядом помещение, все так же не поворачивая
головы, но читальный зал был пуст. На улице свистел ветер,
осенний дождь просился в окно.
- Потому что ты проклятый
Центурион! - закричал седовласый. - Чертов детоубийца! Крадешь
нерожденных человеческих зародышей! Продаешь их тем, кто
побольше заплатит! Я все о тебе знаю!
Ральф медленно отнял правую
руку от виска. Он был правшой, и поэтому все, попадавшее ему под
руку в течение дня, обычно отправлялось в правый карман. У
старой куртки были огромные удобные карманы, но Ральф опасался,
что даже если ему и удастся незаметно опустить туда руку, вряд
ли он обнаружит в недрах кармана что-нибудь поувесистее
коробочки из-под дентина.
Он сомневался, что у него
есть с собой хотя бы щипчики для ногтей.
- Это поведал вам Эд Дипно?
- поинтересовался Ральф и застонал, почувствовав, как нож больно
впился между ребрами.
- Не смей произносить его
имя, - прошептал мужчина в свитере. -Не смей произносить его
имя! Похититель младенцев! Подлый убийца! Центурион! - Он нажал
сильнее, и теперь боль стала по-настоящему острой, когда лезвие
ножа прорезало кожу куртки. Ральф не думал, что он ранен (по
крайней мере, пока), но был вполне уверен, что нажим ножа
безумца достаточно силен, чтобы оставить большой синяк. Но это
ничего; если ему удастся выбраться живым из переделки, он будет
считать себя счастливчиком.
- Ладно, - сказал Ральф. - Я
не стану упоминать его имя.
- Проси прощения! - прошипел
седовласый, снова нажимая на нож. На этот раз лезвие прошло
сквозь рубашку, и Ральф почувствовал, как по его боку побежала
первая теплая струйка крови. "Что находится сейчас под ножом?
Печень? Мочевой пузырь? Что
расположено с этой стороны?"
Ральф не мог вспомнить, да и
не хотел. Перед его внутренним взором картина (в некотором
смысле это была попытка восстановить связное мышление) - олень,
висящий вниз головой около деревенской лавчонки в охотничий
сезон. Остекленевшие глаза, свисающий язык и темное отверстие в
животе, откуда человек с ножом - почти таким же, как этот,
извлекает внутренности, оставляя голову, мясо и шкуру.
- Извини, - произнес Ральф
дрогнувшим голосом. - Я сожалею.
- Да, правильно! Тебе
следовало бы сожалеть, но это не так! Не так! Еще один толчок.
Острая вспышка боли. И снова мокрый, растекающийся жар. Внезапно
в комнате стало светлее, как будто вездесущие операторы,
шныряющие по Дерри с того момента, как начались демонстрации
протеста против абортов, включили свои софиты. Но, конечно,
никаких софитов не было; свет включился внутри него.
Ральф повернулся к человеку
с ножом - человеку, вонзающему в него зазубренное лезвие, - и
увидел, что тот окружен колышущейся черно-зеленой аурой, похожей
на (болотный огонек) смутное фосфоресцирующее свечение, которое
Ральф иногда наблюдал в болотистых зарослях после наступления
темноты. И по этому полю проносились жгуче-черные горошины.
Ральф смотрел на ауру нападавшего со все возрастающим ужасом,
почти не замечая того, что острие ножа вошло в него уже на одну
шестнадцатую дюйма. Он лишь смутно ощущал, как кровь, сочащаяся
из раны, добирается до пояса его брюк.
"Он сумасшедший, и он
действительно собирается убить меня - это не просто разговоры.
Он еще не совсем готов, не успел настроиться, но сделает это
очень скоро. И если я попытаюсь убежать - попытаюсь пошевелить
хотя бы одним мускулом, чтобы уклониться от ножа, который он
втыкает в мое тело, безумец убьет меня немедленно. Думаю, он
надеется, что я сам пошевелюсь... Тогда он сможет убедить себя,
что во всем виноват только я".
- Ты и тебе подобные, -
бормотал мужчина со вздыбленной седой гривой.
- О, мы знаем о вас все.
Рука Ральфа опустилась к
карману... И нащупала сквозь кожу куртки что-то достаточно
большое, чего Ральф не мог опознать, не мог припомнить, чтобы он
клал туда. Но когда человек не может вспомнить последние четыре
цифры телефонного номера, которым он пользовался многие годы,
возможно все.
- Ваши парни! - воскликнул
безумец. - Вот так, вот так, вот так! -На этот раз Ральф
мгновенно почувствовал боль, когда незнакомец снова полоснул его
ножом; тонкая красная нить протянулась от ворота рубашки до
тыльной стороны шеи. Ральф тихо застонал, непроизвольно сжав
правой рукой предмет в кармане через куртку.
- Не кричи, -
экзальтированно прошептал мужчина. - Лучше этого не делать! -
Его карие глаза, не мигая, уставились на Ральфа. Линзы очков
были настолько сильными, что крошечная частичка перхоти,
застрявшая на реснице, казалась головастиком. Ральф видел ауру
этого человека даже в его глазах она стелилась по его зрачкам,
словно зеленый туман по черной воде.
Змееподобные спирали,
мелькающие по зеленому полю, стали шире, они переплетались и
клубились; и Ральф понял, что, когда нож полностью войдет в его
плоть, это сделает та часть личности безумца, которая вызвала к
жизни черные спирали. Зеленый - это смятение и паранойя; черный
- нечто иное.
Нечто (извне) намного хуже.
- Нет, - выдохнул Ральф. - Я
не стану кричать.
- Хорошо. Ты же знаешь, что
я чувствую твое сердце через нож.
Его биение отдается мне в
руку. - Лицо безумца исказилось в злобном оскале. В уголках рта
выступила слюна. - Может быть, ты просто сам дернешься, и в
результате мне не нужно будет брать на себя убийство. - Еще одно
облако тошнотворного дыхания обволокло лицо Ральфа. - Ты же
чертовски стар. Кровь теперь лилась двумя, а может, тремя
струйками. Боль от вонзившегося лезвия сводила с ума, словно в
бок впилось жало гигантской пчелы.
"Или игла", - подумал Ральф,
и эта мысль показалась забавной, несмотря на сложившиеся
обстоятельства... Или, скорее, именно из-за них. Это был
настоящий втыкатель игл; Джеймс Рой Хонг по сравнению с ним лишь
жалкий имитатор.
"И у меня не было ни
малейшей возможности отменить эту встречу", подумал Ральф. Но
затем в голове промелькнула мысль, что безумцы вроде этого
субъекта в свитере вряд ли принимают в расчет отмену встречи. У
таких сумасшедших разработан свой план действий, и они
неукоснительно следуют ему, даже если разверзнутся хляби
небесные или лопнет земная твердь. Но что бы там ни случилось
потом, сейчас Ральф знал одно - больше он не в состоянии терпеть
эту колющую боль. Большим пальцем правой руки он отогнул клапан
кармана и сунул руку внутрь. Коснувшись предмета, Ральф сразу
понял, что это такое: газовый баллончик, который Гретхен, достав
из сумочки, поставила на кухонный стол. "Маленький подарок от
Центра помощи женщинам", - сказала она.
Ральф не имел ни малейшего
понятия, как баллончик с кухонного шкафа, куда он его поставил,
попал в карман старой осенней куртки, да сейчас это его и не
интересовало. Обхватив баллончик, большим пальцем Ральф снял
колпачок. Он не сводил глаз с искаженного, пугающе странного
лица незнакомца с всклокоченной седой гривой.
- Мне кое-что известно, -
сказал Ральф. - Если пообещаешь, что не убьешь меня, я тебе
расскажу.
- Что? - изумился
седовласый. - Господи, да что может знать такой мерзавец, как
ты?
"Что может знать такой
мерзавец, как я?" - задался вопросом Ральф, и ответ моментально
пришел, выскочил, как чертик из табакерки. Он заставил себя
склониться к зеленой ауре, клубящейся вокруг седовласого, войдя
в соприкосновение с ужасным зловонием, извергаемым больным
кишечником незнакомца. Одновременно Ральф извлек из кармана
баллончик и, прижав его к бедру, положил указательный палец на
кнопку, вызывающую разбрызгивание газа.
- Я знаю, кто такой Кровавый
Царь, - пробормотал он.
Зрачки за мутными линзами
расширились - не только от удивления, но и от неожиданности, - и
нападавший немного подался назад. На мгновение ужасное давление
ослабело. Это был его шанс, один-единственный, дарованный ему, и
Ральф воспользовался им - он метнулся вправо, слетев со стула и
грохнувшись на пол. Затылком он ударился о кафель, но боль
казалась такой далекой, такой незначительной по сравнению с
испытанным облегчением. Мужчина с всклокоченной гривой
протестующе вскрикнул - всплеск ярости, смешанной со смирением,
как будто он привык к подобным неудачам за всю свою долготрудную
жизнь. Склоненное над опустевшим стулом Ральфа, его лицо было
искажено злобой, выпученные глаза казались некими
фантастическими, фосфоресцирующими чудовищами, обитающими в
темных океанских глубинах. Ральф поднял газовый баллончик, в
мозгу молнией сверкнула мысль проверить, в какую сторону
направлен распылитель, - не исключено, что струя будет выпущена
в лицо именно ему.
Но времени уже не
оставалось.
Он нажал на кнопку как раз в
тот момент, когда мужчина сделал выпад ножом вперед. Лицо
безумца окуталось тонкой дымкой капель, по виду напоминающей
ароматизатор воздуха с запахом сосны, который Ральф использовал
в туалете. Линзы очков седовласого заволокло моросью. Результат
сказался незамедлительно - единственное, чего желал Ральф.
Нападавший, взвыв от боли,
выронил нож (тот, ударившись о левое колено Ральфа, упал между
его ног) и, обхватив лицо руками, стал срывать очки.
Наконец они упали на стол.
Одновременно с этим тонкая, маслянисто-жирная аура вокруг него
вспыхнула ослепительно красным цветом и исчезла по крайней мере,
из поля зрения Ральфа.
- Я ослеп! - громким,
пронзительным голосом завопил мужчина. -Я ослеп! Ослеп!
- Нет, - ответил Ральф,
поднимаясь на дрожащих ногах. - Ты просто... Седовласый,
завопив, упал на пол. Он катался по бело-черному кафелю, закрыв
лицо руками и издавая вопли, как мальчишка, которому прищемило
дверью пальцы. Сквозь растопыренную пятерню Ральфу были видны
его щеки. Они угрожающе багровели.
Ральф приказал себе оставить
этого типа в покое, ибо тот безумен, к тому же опасен, как
гремучая змея, но он был слишком напуган и пристыжен содеянным,
чтобы принять этот, вне всякого сомнения, отличный совет. Мысль,
что на карту поставлена жизнь, что он должен был либо одержать
верх над нападавшим, либо умереть, уже начинала казаться
нереальной.
Ральф, наклонившись, положил
ладонь на руку мужчины в свитере. Безумец откатился от него и
начал колотить грязными ботинками по полу, словно ребенок,
бьющийся в истерике.
- Ах ты сукин сын! - вопил
он. - Ты в меня чем-то выстрелил! - А затем уж совсем
невообразимое: - Я тебя по судам затаскаю!
- Думаю, прежде тебе самому
придется объясняться, - возразил Ральф. Он увидел лежащий на
полу нож, потянулся к нему, но затем остановился.
Пожалуй, лучше, чтобы на
ноже не осталось его отпечатков пальцев. Ральф выпрямился,
голова у него кружилась, и на мгновение шум стучащего в окно
дождя показался глухим, далеким. Ногой Ральф отбросил нож
подальше и пошатнулся; чтобы не упасть, ему пришлось ухватиться
за спинку ближайшего стула. Все вокруг снова стало неподвижным.
Он услышал приближающиеся шаги в коридоре и голоса.
"Вот теперь вы пришли, -
устало подумал Ральф. - Где же вы были три минуты назад, когда
этот парень чуть не проткнул мне легкое, словно надувной шарик?"
В дверях появился Майк
Хэнлон - поджарый мужчина не старше тридцати, несмотря на седую
шапку волос. Из-за его плеча выглядывал кто-то, помогавший
библиотекарю по выходным, а позади толпились четверо или пятеро
любопытных, скорее всего из зала периодики.
- Мистер Робертс! -
воскликнул Майк. - Вы сильно пострадали?
- Со мной все в порядке, это
он пострадал, - произнес Ральф.
Но, указывая на лежащего на
полу, Ральф случайно взглянул на себя и понял, что с ним далеко
не все хорошо.
От взмаха руки куртка
распахнулась, слева на рубашке от подмышки вниз расплывалось
огромное кровавое пятно. - Черт, - в сердцах произнес Ральф,
опускаясь на стул. Локтем он задел очки в роговой оправе, и те
отлетели на самый край длинного стола. Мутные пятна на линзах
делали их похожими на глаза, ослепленные катарактой.
- Он плеснул в меня
кислотой! - вопил мужчина на полу. - Я ничего не вижу, у меня
облазит кожа! Я чувствую, как она облазит!
Майк, мельком взглянув на
катающегося по полу человека, присел рядом с Ральфом.
- Что произошло?
- Ну, прежде всего, это не
кислота, - сказал Ральф, ставя баллончик рядом со "Структурой
снов". - Леди, которая мне его дала, сказала, что это не
нервно-паралитический газ, просто он раздражает слизистую глаз,
вызывает тошноту...
- Меня не волнует, что
случилось с ним, - нетерпеливо перебил Майк. Тот, кто может так
громко орать, не собирается умереть через минуту. Меня
беспокоите именно вы, мистер Робертс, - он вас сильно ранил?
- Вообще-то он меня не
порезал, - ответил Ральф. - Он... Как бы проткнул меня. Вот
этим. - Ральф указал на валяющийся на полу нож. При виде
окровавленного лезвия он снова почувствовал приступ дурноты. Как
будто сквозь него проехал скоростной поезд, сделанный из пуха.
Глупое сравнение, явно бессмысленное, но вряд ли сейчас Ральф
был в состоянии трезво соображать.
Помощник библиотекаря с
опаской посматривал на катающегося по полу мужчину.
- Ого, - сказал он. - Нам
этот тип хорошо известен. Майк, да это Чарли Пикеринг. - Боже
праведный, - вздохнул Майк. - Ну как же тут не удивляться? -Он
взглянул на паренька и опять вздохнул. - Позвони-ка в полицию,
Джастин.
Кажется, у нас здесь
серьезная проблема.
5
- У меня будут неприятности
за пользование вот этим? - час спустя поинтересовался Ральф,
указывая на один из двух запечатанных конвертов, лежащих на
захламленном столе в кабинете Майка Хэнлона. На желтой ленте
было написано:
"ВЕЩ. ДОКАЗАТЕЛЬСТВА:
Газовый баллончик, ДАТА: 10/3/93, МЕСТО: Библиотека Дерри", - Не
такие, как у старины Чарли за использование вот этого, - ответил
Джон Лейдекер, указывая на второй запечатанный конверт. Внутри
находился охотничий нож с темно-бордовыми пятнами засохшей
крови. Сегодня Лейдекер облачился в свитер с эмблемой
университета штата Мэн, делавший его похожим на амбар. - В нашем
захолустье мы по-прежнему верим в концепцию самообороны. Однако
говорим об этом не слишком часто. Это позволяет считать, что мир
еще достаточно устойчив. Майк Хэнлон, опиравшийся о дверной
косяк, рассмеялся от всей души. Ральф надеялся, что огромное
облегчение, испытанное им при этих словах Лейдекера, не
отразилось на его лице. Пока им занимался медицинский работник
(один из тех парней, которые отвозили Элен Дипно в больницу в
августе) - сначала фотографировал, потом дезинфицировал рану,
затем накладывал повязку, - Ральф, стиснув зубы, сидел,
представляя, как судья приговаривает его к шести месяцам
тюремного заключения за нападение с применением чуть ли не
смертельного оружия. "Надеемся, мистер Робертс, это послужит
уроком и предостережением всем старым клячам, которые считают
вполне нормальным разгуливать с газовыми баллончиками, .."
Лейдекер еще раз взглянул на
шесть снимков, выложенных в линию вдоль компьютера Хэнлона.
Молоденький служащий "скорой помощи" сделал первые три снимка
еще до того, как немного подлатал Ральфа. На них виднелась
небольшая круглая рана - походившая на кружок, нарисованный
малышом, еще не привыкшим держать карандаш, - на боку Ральфа.
Три другие фотографии были сделаны после наложения повязки,
когда Ральф расписался в больничном акте, где говорилось, что
пострадавшему предложен стационар, но он отказался. На этих
фотографиях была видна предтеча того, что вскоре превратится в
весьма впечатляющие кровоподтеки.
- Благослови, Господи,
Эдвина Ленда и Ричарда Полароида, - произнес Лейдекер, складывая
фотографии в еще один пакет для вещественных доказательств. - Не
думаю, что когда-нибудь Ричард Полароид существовал на самом
деле, - заметил со своего места у двери Майк Хэнлон.
- Возможно, и так, но все
равно - благослови его, Господи. Ни один из присяжных, которые
увидят эти фото, не присудит тебе, Ральф, что-то иное, кроме
медали, и даже красноречие Кларенс Дарроу не сможет убедить их в
обратном. - Лейдекер взглянул на Майка. - Чарли Пикеринг?
Майк кивнул:
- Чарли Пикеринг. -
Трахнутый на голову?
Майк снова кивнул. Они молча
переглянулись, затем одновременно расхохотались. Ральф отлично
понимал чувства обоих - это было смешно, потому что было ужасно,
и ужасно, потому что смешно, - ему пришлось сильно прикусить
губу, чтобы не присоединиться к хохотавшим. Меньше всего в
данный момент он хотел смеяться: боль была бы адская.
Лейдекер достал из заднего
кармана брюк платок, вытер глаза и снова стал серьезным.
- Пикеринг - один из "Друзей
жизни", - правильно? - спросил Ральф. Он вспомнил вид Пикеринга,
когда помощник Хэнлона помогал ему сесть. Без своих очков Чарли
Пикеринг выглядел столь же грозно, как кролик в зоомагазине.
Можно сказать и так, - сухо заметил Майк. - Именно его в прошлом
году задержали в гараже, обслуживающем Центр помощи женщинам.
При нем нашли канистру с бензином и рюкзак с пустыми бутылками.
- А также полоски ткани, не
забывай об этом, - добавил Лейдекер. -Их он собирался
использовать в качестве фитиля. Это случилось еще тогда, когда
Чарли входил в группировку "Наше дело".
- У него уже все было
подготовлено к взрыву? - поинтересовался Ральф.
Лейдекер пожал плечами:
- Не совсем. Очевидно,
кто-то из их группы решил, что взрыв женской клиники будет
рассматриваться скорее как террористический акт, чем
политическая акция протеста, и анонимно позвонил в местную
полицию.
- Отличная сделка. - Майк
хмыкнул, а затем скрестил руки, словно стараясь удержать внутри
остальные вспышки.
- Да уж, - крякнул Лейдекер.
- Вместо тюрьмы заботливый судья послал Чарли на шесть месяцев в
Джунипер-Хилл для лечения, а там, должно быть, решили, что он
здоров, потому что уже в июле Пикеринг снова появился в городе.
- Вот именно, - согласился
Майк. - Он ежедневно сшивается возле библиотеки. Цепляется к
каждому посетителю, убеждая, что женщина, сделавшая аборт,
захлебнется серой, а такие "штучки", как Сьюзен Дэй, будут вечно
гореть в геенне огненной. Но я не могу понять, почему он напал
на вас, мистер Робертс.
- Думаю, таково уж мое
везение.
- Как вы себя чувствуете,
Ральф? - Лейдекер обеспокоенно посмотрел на него. - Вы так
бледны.
- Нормально, - ответил
Ральф, хотя чувствовал себя неважно: его все время подташнивало.
- Не уверен в вашем хорошем
самочувствии, но вам действительно повезло. Хорошо, что женщины
дали вам баллончик, и просто здорово, что он оказался при вас,
но лучше всего то, что этот Пикеринг не подкрался сзади и не
воткнул вам нож прямо в спину. Вы можете сейчас отправиться со
мной в участок и сделать официальное заявление, или... Ральф
внезапно вскочил со стула, промчался по комнате, закрывая левой
рукой рот, и распахнул дверь в дальнем правом углу кабинета,
моля Бога, чтобы за ней оказалась не кладовая, иначе он наполнит
галоши Майка Хэнлона полупереваренными сэндвичем с сыром и
томатным супом.
Оказалось, что это именно
нужное помещение. Ральф опустился на колени перед унитазом,
закрыв глаза и прижав левую ладонь к ране. Его вырвало.
Боль, когда мышцы живота
сначала напряглись, а затем расслабились, по-прежнему была
невыносимой.
- Я воспринимаю это как
отрицательный ответ, - произнес сзади него Майк Хэнлон, а затем
успокаивающе положил руку Ральфу на спину. - Все в порядке?
Кровотечение не открылось?
- Вроде нет. - Губы явно не
слушались Ральфа. Он принялся было расстегивать рубашку, но,
прижав ладонь к боку, остановился, когда тошнота снова
подкатила, а затем отступила. Он отнял руку и осмотрел рубашку:
слава Богу, не запачкалась. - Думаю, со мной все в порядке.
- Вот и хорошо, - сказал
подошедший Лейдекер. - Уже все?
- Кажется, да. - Ральф,
пристыженный, взглянул на Майка. - Примите мои извинения.
- Не валяйте дурака. - Майк
помог Ральфу подняться.
- Пойдемте, - заботливо
сказал Лейдекер. - Я подвезу вас домой.
Завтра будет достаточно
времени для официального заявления. А сегодня вам просто
необходимо хорошенько выспаться.
- Это уж точно, - согласился
Ральф. Они дошли до дверей кабинета. - Не желаете ли отпустить
мою руку, детектив Лейдекер? Мы ведь еще не обручены. Лейдекер
непонимающе уставился на Ральфа, затем отпустил его руку.
Майк снова расхохотался:
- "Еще не..." Отлично
сказано, мистер Робертс!
Лейдекер улыбнулся:
- Конечно, не обручены, но,
думаю, вы можете звать меня Джек, если хотите. Или Джон. Только
не Джонни. С тех пор как умерла моя мать, меня так называет
только профессор Мак-Говерн.
"Профессор Мак-Говерн, -
подумал Ральф. - Как странно и непривычно звучит".
- Хорошо, Джон. А вы оба
можете звать меня Ральфом. Насколько мне известно "Мистер
Робертс" - бродвейская пьеса, в которой главную роль играл Генри
Фонда.
- Договорились, - сказал
Майк Хэнлон. - Только поберегите себя.
- Постараюсь. - Ральф
остановился. - Послушайте, я должен поблагодарить вас за кое-что
еще, кроме помощи, оказанной мне сегодня. Майк удивленно
приподнял брови:
- О?
- Да. Вы приняли на работу
Элен Дипно. Я очень хорошо отношусь к этой женщине, и она
отчаянно нуждалась в работе. Поэтому спасибо вам огромное. Майк,
улыбнувшись, кивнул:
- Я с радостью принял бы
вашу благодарность, но это она оказала мне честь. Элен
действительно очень квалифицированный специалист, к тому же,
по-моему, ей не хочется уезжать из нашего города.
- И я того же мнения, а вы
сделали это возможным. Еще раз спасибо. Майк улыбнулся.
6
Уже у выхода из библиотеки
Лейдекер неожиданно спросил Ральфа:
- Должно быть, сотовый мед
сотворил чудо, а?
Сначала Ральф вообще не
понял, о чем говорит инспектор, - с таким же успехом тот мог
задать свой вопрос на эсперанто.
- Я говорю о бессоннице, -
терпеливо пояснил Лейдекер. - Она прошла, правильно? Наверняка,
ведь вы выглядите в биллион раз лучше, чем во время нашей первой
встречи.
- В тот день я перенес
нервное потрясение, - помялся Ральф.
Это напоминало старую
песенку Билли Кристэла о Фернандо - ту, в которой пелось:
"Послушай, Дженни, Не надо
нервных потрясений, Не говори, что чувствуешь себя паршиво,
Когда ты, детка, так красива!
Пускай там что-то и болит,
Но у тебя ВЕЛИКОЛЕПНЫЙ ВИД! "
- А сегодня разве нет? Так
расскажите - это все-таки сотовый мед?
Ральф сделал вид, что
размышляет, затем кивнул:
- Да, думаю, именно он
помог. - Фантастика! А что я вам говорил! радостно воскликнул
Лейдекер. И мужчины шагнули под осенний дождь.
7
Они остановились у
перекрестка, ожидая, когда зажжется зеленый свет.
Ральф повернулся к Лейдекеру
и спросил, есть ли шансы на привлечение Эда к суду как
соучастника Пикеринга.
- Потому что именно Эд
поручил ему это дело. Я уверен в этом так же, как и в том, что
рядом находится Строуфорд-парк.
- Возможно, вы и правы, -
ответил Лейдекер, - однако не стоит тешить себя надеждой -
обвинить Эда в соучастии нет никаких шансов. Даже не будь
окружной прокурор таким консерватором, как Дейл Кокс, у нас
ничего бы не вышло.
- Почему?
- Во-первых, сомневаюсь, что
нам удалось бы доказать связь между этими двумя. Во-вторых,
парни, подобные Пикерингу, обычно очень лояльны к тем, кого они
причисляют к своим "друзьям", а ведь таковых у них очень мало их
мир в основном состоит из врагов. И потом, я сомневаюсь, чтобы
на допросе Пикеринг повторил хоть что-нибудь из того, что он
изрекал, втыкая охотничий нож вам под ребра. В-третьих, Эд Дипно
далеко не дурак. Сумасшедший, да возможно, даже безумнее, чем
Пикеринг, - но глупцом его не назовешь. Он станет все отрицать.
Ральф кивнул. Он был того же
мнения об Эде.
- Даже если Пикеринг и
скажет, что Дипно приказал ему найти и убить вас - на основании
признания вас одним из детоубийц-центурионов, - Эд будет
улыбаться и согласно кивать головой, мол, он был уверен -
бедняга Чарли поведает нам весь этот бред, возможно бедняга
Чарли и сам во все это верит, однако это не правда.
Загорелся зеленый свет.
Лейдекер проехал перекресток и свернул на Гаррис-авеню.
"Дворники" автомобиля усердно работали. Оставшийся справа
Строуфорд-парк сквозь потоки дождя по стеклу напоминал размытый
мираж.
- И что мы на это ответим? -
спросил Лейдекер. - Дело в том, что у Чарли Пикеринга длинная
история, связанная с умственными отклонениями он много
путешествовал по психушкам: Джунипер-Хилл, Акадиа-хоспитл,
Институт психотерапии в Бангоре... Если есть еще заведения, где
бесплатно лечат электрошоком и смирительными рубашками, скорее
всего, Чарли побывал и там.
В настоящее время его
коньком стали аборты. В конце шестидесятых он активно выступал
против Маргарет Чейс Смит, рассылая доносы повсюду - в полицию
Дерри, в службу окружного прокурора, даже в ФБР - и утверждая,
что она русская шпионка. Он писал, что у него имеются
доказательства.
- Это невероятно!
- Конечно, но таков уж Чарли
Пикеринг, и я могу спорить, что в каждом захолустном городишке
Соединенных Штатов найдется дюжина ему подобных. Ральф ощупал
прямоугольник повязки. Он никак не мог забыть карие глаза
Пикеринга какими те были пугающими и одновременно исступленными.
Он и так уже не слишком верил, что обладатель этих глаз чуть не
убил его, и теперь Ральф опасался, что завтра все происходящее
покажется ему так называемым смешением сна с объективной
реальностью, о чем так много говорилось в книге Джеймса А.
Холла.
- Хуже всего, Ральф, то, что
одержимые, подобные Чарли Пикерингу, становятся послушными
марионетками в руках парней типа Дипно. Но пока у нас нет
никаких доказательств его причастности.
Лейдекер свернул на
подъездную дорожку у дома Ральфа и остановился позади огромного
"олдсмобиля" с пятнами ржавчины на багажнике и очень старой
наклейкой на бампере - "ДУКАКИС-88" <Майкл Дукакис
баллотировался на пост президента США от Демократическом партии
в 1988 году>.
- И кому же принадлежит этот
бронтозавр? Профессору?
- Нет. Это мой бронтозавр.
Лейдекер недоверчиво
посмотрел на Ральфа:
- Если у вас есть машина,
зачем тогда мокнуть под дождем в ожидании автобуса? Она
неисправна?
- Машина на ходу, -
нерешительно ответил Ральф, не желая объяснять, что он не
пользовался автомобилем уже более двух месяцев. - К тому же мне
не приходится мокнуть под дождем; на автобусной остановке есть
навес. И даже скамья. Правда, там нет кабельного телевидения, но
подождем еще годик.
- И все же... - протянул
Лейдекер, с сомнением оглядывая "олдсмобиль".
- Последние пятнадцать лет я
просидел за рулем письменного стола, но когда-то работал
коммивояжером. Целые двадцать пять лет я проезжал по восемьсот
миль в неделю. Когда же я осел в типографии, меня перестало
тянуть к баранке. А с тех пор, как умерла моя жена, вообще не
осталось причин садиться за руль. Меня вполне устраивает
автобус.
Прозвучало правдоподобно:
Ральфу не хотелось добавлять, что он все больше не доверяет как
быстроте своих реакций, так и остроте зрения. Год назад, когда
он возвращался из кино, мальчишка лет семи выбежал за мячом на
проезжую часть, и, хотя Ральф ехал со скоростью не более
двадцати миль в час, на протяжении двух ужасных секунд он был
уверен, что собьет мальчугана. Конечно, этого не случилось, но с
тех пор Ральф садился за руль считанное число раз.
Рассказывать это Джону не
было необходимости.
- Ну что ж, дело ваше. -
Лейдекер махнул рукой в сторону "олдсмобиля".
- Вы сможете зайти в участок
завтра к часу дня, Ральф? Я буду там около полудня, так что
смогу помочь. И угощу вас кофе, если пожелаете.
- Отлично. Спасибо, что
подвезли.
- Пустяки. И еще одно...
Ральф, уже открывший дверцу, обернулся к Лейдекеру, удивленно
подняв брови.
Лейдекер посмотрел на свои
руки, поерзал за рулем, кашлянул и, наконец, снова взглянул на
Ральфа.
- Я просто хотел сказать,
что вы держались молодцом, - произнес он.
- Для многих парней, даже
лет на сорок моложе вас, такое небольшое приключение закончилось
бы на операционном столе или в морге.
- Мне помогал мой
ангел-хранитель, - улыбнулся Ральф, вспоминая свое удивление,
когда понял, что за предмет находится у него в кармане куртки.
Вполне возможно, и все же на ночь проверьте, заперта ли ваша
дверь.
Слышите?
Ральф с улыбкой кивнул.
Заботливость Лейдекера тронула его.
- Обязательно, а если мне
еще поможет и Мак-Говерн, все будет хорошо. "К тому же, -
подумал он, - я всегда смогу спуститься вниз и проверить дверь
еще раз, когда проснусь. Это произойдет через два с половиной
часа после того, как я засну".
- Все обязательно будет
хорошо, - сказал Лейдекер. - Никто из моих сотрудников не
обрадовался, узнав, что Дипно снюхался с "Друзьями жизни", ведь
он всегда производил приятное впечатление. Так бы мы и считали,
не позвони вы в тот день, когда Дипно решил размяться,
использовав свою жену в качестве боксерской груши.
Ральф кивнул.
- С другой стороны, мы и
раньше сталкивались с такими парнями, в какой-то степени им
присущ инстинкт саморазрушения. И этот процесс уже начался в
Дипно. Он потерял жену, потерял работу... Вам об этом известно?
Да. Мне сообщила Элен.
- Теперь он теряет своих
более умеренных последователей. Они отходят, как боевые
истребители, возвращающиеся на базу, потому что у них кончилось
горючее. Только не Эд - он пойдет дальше, несмотря ни на что.
Думаю, ему удастся удержать некоторых из своих сторонников до
выступления Сьюзен Дэй, но после него, по-моему, Дипно окажется
в полном одиночестве.
- Вам не приходила в голову
мысль, что он планирует что-то на пятницу?
Что он может попробовать
расправиться со Сьюзен Дэй?
- Конечно, - ответил
Лейдекер. - Мы обдумываем такую возможность.
8
Ральф был счастлив, что на
этот раз входная дверь оказалась запертой.
Он устало поднялся по
лестнице, казавшейся сегодня длиннее и мрачнее, чем когда-либо.
В комнатах, казалось, было
невероятно тихо, несмотря на барабанную дробь дождя по крыше, а
в воздухе словно застыл запах. Ральф подвинул стул к кухонному
шкафу, вскарабкался на него и взглянул наверх, словно ожидая
обнаружить там еще одного "Телохранителя"
- настоящий баллончик, тот,
который он положил туда, проводив Элен и ее подружку Гретхен, -
ив глубине души он действительно ожидал именно этого.
Однако на шкафу ничего не
оказалось, кроме сломанной зубочистки, старого предохранителя и
толстого слоя пыли.
Осторожно спустившись на
пол, Ральф увидел грязные следы на сиденье, и куском бумажного
полотенца протер его. Затем, поставив стул на место, прошел в
гостиную. Он долго переводил взгляд с дивана на кресло, оттуда
на старенький телевизор между двумя окнами, выходящими на
Гаррис-авеню, а от телевизора - в дальний угол комнаты. Придя
домой вчера, раздосадованный на Мак-Говерна за незапертую дверь,
он принял куртку, висевшую на вешалке в том углу, за незваного
гостя. Не стоит выкручиваться; он решил, что это Эд Дипно
вздумал посетить его.
"Но ведь я никогда не вешаю
куртку. Это одна из моих привычек надеюсь, одна из немногих, -
которая всегда раздражала Кэролайн. И если уж мне не удалось
избавиться от нее при жизни Кэролайн, едва ли это произошло
после ее смерти. Нет, это не я повесил куртку".
Ральф пересек гостиную,
порылся в карманах серой кожаной куртки и выложил все найденное
на телевизор. Из левого кармана он выудил лишь кошелек с
мелочью, зато правый - даже без газового баллончика скорее
напоминал бюро находок. Там была лимонная конфета в обертке;
смятая рекламка пиццерии; батарейка; маленькая пустая коробочка,
в которой когда-то пребывал яблочный пирожок из "Макдональдса";
его абонементная карточка из видеосалона Дэйва (карточка без
вести пропала недели две назад, Ральф был уверен, что потерял
ее); коробок спичек; смятые конфетные обертки... И свернутый
листок голубой линованной бумаги.
Ральф развернул листок и
прочитал единственное предложение, написанное дрожащим
старческим почерком: "Я тороплю себя ежесекундно, ежечасно -
успеть бы все свершить, что предначертано судьбой".
Этой фразы оказалось вполне
достаточно, чтобы убедить разум в том, что давно уже было
известно его сердцу: Дорренс Марстеллар сидел на крыльце, когда
Ральф вернулся из центра с вестернами, но он кое-что сделал,
прежде чем усесться и ждать. Он поднялся наверх, снял с
кухонного шкафа баллончик и положил его в правый карман куртки
Ральфа: Он даже оставил свою "визитную карточку": стихотворную
строку, нацарапанную на листке из его записной книжки с
расписанием движения самолетов. Затем, вместо того чтобы
положить куртку на обычное место, старина Дор аккуратно повесил
ее на вешалку.
Проделав это (готовую
булочку не испечь заново), он вернулся на крыльцо и стал
поджидать Ральфа.
Вчера вечером Ральф снова
выговаривал Мак-Говерну за незапертую дверь, и Билл воспринял
взбучку так же спокойно, как сам Ральф принимал недовольное
ворчание Кэролайн из-за куртки, вечно бросаемой куда попало, но
теперь он думал, что напрасно обвинял Билла. Старина Дор
подобрал ключ... Или открыл дверь посредством колдовства. В
данных обстоятельствах больше подходила магия. Потому что...
- Потому что, - низким
голосом произнес Ральф, машинально возвращая на место всякую
всячину, извлеченную из карманов. - Потому что он не только
знал, что мне понадобится газовый баллончик; он знал, где найти
его, и он знал, куда его положить.
Мурашки поползли у Ральфа по
спине при этой мысли, а ум попытался отбросить идею целиком -
назвав ее безумной, нелогичной, до которой способен додуматься
только человек, страдающий бессонницей. Но все это не объясняло
появления записки.
Ральф снова перечитал
каракули на разлинованном листке: "Я тороплю себя ежесекундно,
ежечасно - успеть бы все свершить, что предначертано судьбой".
Это был не его почерк, так же как "Кладбищенские ночи" были не
его книгой.
- Хотя сейчас книга
принадлежит мне. Мне дал ее Дор, - произнес вслух Ральф, и
холодок снова пробежал у него по спине.
"А какие еще могут быть
объяснения? Ведь не сам же этот баллончик залетел в твой карман.
Как и листок".
Снова вернулось ощущение,
будто некая неведомая - и невидимая - рука подталкивает его к
пасти темного туннеля. Словно во сне Ральф прошел в кухню, по
дороге машинально сняв серую куртку и бросив ее на спинку
дивана.
Он остановился в дверях,
уставившись на календарь с изображением двух смеющихся детишек,
вырезающих отверстия для глаз, носа и рта в тыкве ко Дню Всех
Святых. Ральф смотрел на завтрашнее число, обведенное кружком.
"Отмени встречу с человеком, втыкающим иглы", - сказал Дорренс;
такова была суть послания, и сегодня человек, втыкающий ножи,
более или менее подтвердил ее. Черт, даже не просто подтвердил.
Полистав телефонный
справочник, Ральф набрал номер.
- Вы звоните в приемную
доктора Джеймса Роя Хонга, проинформировал приятный женский
голос. - В данный момент поговорить с вами нет возможности,
поэтому оставьте свое сообщение после сигнала. Мы перезвоним вам
при первой же возможности.
Загудел автоответчик.
Голосом, удивившим его своим спокойствием, Ральф произнес:
- Говорит Ральф Робертс. Мне
назначен прием на десять утра завтра, но я не смогу прийти. У
меня изменились обстоятельства. - Помолчав, он добавил:
Естественно, я оплачу визит.
Ральф прикрыл глаза и
опустил трубку на рычаг. Затем прислонился лбом к стене.
"Что ты делаешь, Ральф,
скажи на милость, о чем ты только думаешь?" "Тернист и долог
путь в Эдем, любимый..."
"Ты же не можешь серьезно
воспринимать подобные мысли... Ведь так?" "...так стоит ли
стенать по пустякам?.."
"О чем же ты думаешь,
Ральф?"
Он не знал; не имел ни
малейшего понятия. Скорее всего, о роке и о грядущей встрече в
Самарии. Единственное он знал наверняка - волны боли расходятся
от раны в левом боку, раны, нанесенной человеком с ножом.
Служащий "скорой помощи" дал
ему полдюжины обезболивающих таблеток, и Ральф подумал, уж не
стоит ли принять одну, только вот он слишком устал, чтобы дойти
до раковины и набрать стакан воды... А если он так устал, что
даже не может преодолеть такое ничтожно малое расстояние, то как
же ему удастся проделать весь утомительный путь возвращения в
Эдем?
Ральф не знал, потому что в
настоящий момент его это не волновало. Ему просто хотелось
стоять вот так, прижавшись лбом к стене, с закрытыми глазами,
чтобы вообще не видеть ничего.
Глава восьмая
1
Пляж представлял собой
длинный острый мыс, врезающийся, словно вставка из белого шелка,
в ярко-синий простор моря, и он был абсолютно пуст, лишь круглый
предмет, ярдах в семидесяти, лежал на песке. Этот круглый
предмет вселял в Ральфа страх, одновременно глубокий и
беспочвенный.
"Не подходи к нему близко, -
приказал он себе. - В нем таится что-то плохое. Что-то
по-настоящему плохое. Это черный пес, воющий на полную луну,
кровь в раковине, ворон, севший на шест перед дверью. Ты не
хочешь подходить к нему ближе, Ральф, и у те |