Мир литературы. Коллекция произведений лучших авторов: Стивен Кинг
Главная

 

 

Стивен Кинг

 

Кристина

 

                   Посвящается Джорджу Ромеро и Крису Форресту Ромеро.

            И Бургу.

 ПРОЛОГ

 

 

            Вы можете сказать, что это история любовного треугольника - Эрни Каннингейма, Ли Кэйбот и, само собой разумеется, Кристины. Но я хочу, чтобы вы поняли: Кристина была сначала.

            Она была первой любовью Эрни, и, хотя я предпочитаю не говорить наверняка (совсем не с высоты житейской мудрости, которой достиг к двадцати двум годам), мне кажется, что она была единственной настоящей любовью Эрни. Поэтому то, что произошло, я называю трагедией.

 x x x

 

 

            Мы с Эрни выросли в одном квартале, вместе ходили в подготовительную и среднюю школы Либертивилла. И думаю, я был главной причиной того, что Эрни там не съели с потрохами.

            Он был рохлей, если вы знаете таких типов. В каждой школе их бывает по крайней мере двое. Мужского пола и женского. Обоих не считают за людей. У тебя плохой день? Завалил контрольную? Поссорился с предками и весь уик-энд просидел дома?

            Нет проблем. Только разыщи одного из этих изгоев, так и норовящих улизнуть из холла сразу после уроков, и подойди к нему. Иногда их на самом деле изводят - уничтожают во всех отношениях, кроме физического; иногда они находят что-нибудь, за что могут удержаться, и выживают:

            У Эрни был я. Потом у него была Кристина. Ли появилась позже всех.

            Я только хотел, чтобы вы это поняли. Эрни нигде не принимали. Его не принимали в компании и смеялись над ним, потому что он был долговязым шесть футов при ста сорока фунтах со всем содержимым и парой здоровенных туристских бутсов. Его не принимали школьные интеллектуалы (сами безнадежные чужаки в таком месте, как Либертивилл), потому что он не имел специальности. Эрни был остроумен, но его мозги не были созданы для какой-нибудь одной вещи.., если только ею не была автомобильная механика. Когда дело касалось машин, этот парень оказывался просто молодцом. Но его родители, которые оба преподавали в университете, не хотели и слышать о том, что их сын, получавший стипендию за успеваемость, может учиться на автомеханика. Правда, потом они все-таки разрешили ему окончить профессиональные курсы I, II и III класса, но с тех пор его семейные отношения почти разладились. Его не принимали те, кто увлекался наркотиками, потому что он не курил. Его не принимали ни в одну уличную команду, потому что он не умел пить, а если вы его ударяли достаточно сильно, то он плакал.

            О да, его не принимали и девчонки. Его железы были одержимы каким-то буйным помешательством. Я хочу сказать, что Эрни буквально цвел прыщами. Он мыл лицо, наверное, пять раз в день, принимал по меньшей мере две дюжины душей в неделю и перепробовал все кремы и патентованные средства, известные современной науке. Ничего не помогало. Лицо Эрни было, как обсыпная пицца, и он уже собирался смириться с тем, что таким оно останется на всю жизнь.

            Но мне он все равно нравился. У него было хорошее чувство юмора, и его голова умела придумывать всякие забавные шутки и развлечения. Это Эрни научил меня строить муравьиные лагеря, когда мне было семь лет, и тогда мы целое лето занимались тем, что наблюдали за этими маленькими педиками, зачарованные их усердием и убийственной серьезностью. Это Эрни предложил, когда нам было по десять лет, однажды ночью набрать на конюшне сухих конских яблок и насыпать их под статую каменной лошади, стоявшую на лужайке перед мотелем "Либертивилл", как раз у дороги в Монроэвилл. Эрни первым узнал о шахматах. Он первым узнал о покере. В дождливые дни, до той поры, когда я первый раз влюбился, мои мысли прежде всего обращались к Эрни, потому что он знал, как извлечь толк из дождливых дней. Может быть, это один из способов узнать по-настоящему одиноких людей.., они всегда могут придумать, чем заняться в дождливые дни. И вы всегда можете позвать их. Они всегда дома. Всегда.

            Со своей стороны, я научил его плавать. За год до окончания школы я устроил его на дорожные работы - из-за них мы здорово поругались с его родителями, которых ужасала мысль, что у их одаренного сына (не забывайте про стипендию) будут перепачканные руки и красная шея.

            К концу тех летних каникул Эрни впервые увидел Кристину и влюбился в нее. В этот день я был с ним - мы возвращались вдвоем с работы - и смогу подтвердить свои слова перед престолом всемогущего Бога, если меня попросят об этом. Брат мой, он пал, и пал очень крепко. Это было бы смешно, если бы не было так печально и если бы все не произошло так быстро. Это было бы смешно, если бы не было так плохо.

            С чего же было так плохо?

            Все было плохо с самого начала. И стремительно становилось все хуже и хуже.

 ЧАСТЬ I

 

 ДЭНИС - ПЕСЕНКИ ТИНЭЙДЖЕРОВ О МАШИНАХ

 

 1/ ПЕРВЫЙ ВЗГЛЯД

 

 

            - О Боже! - внезапно воскликнул мой друг Эрни Каннингейм.

            - Что такое? - спросил я. Его глаза были готовы вылезти из очков, а шея вывернута так, словно была на шарнирах.

            - Дэннис, останови машину! Вернись!

            - Да что тебе...

            - Вернись, я хочу еще раз взглянуть на нее! Вдруг меня осенило.

            - Ох. Эрни, только не это, - сказал я. - Если ты имеешь в виду ту., вещь, которую мы проехали...

            - Вернись! - Он почти стонал.

            Я вернулся, думая, что Эрни хочет сыграть со мной какую-то тонкую шутку. Но это было не так. На самом деле свершилось нечто ужасное. Эрни влюбился.

            Она была прескверной шуткой, и я никогда не узнаю, что Эрни в ней увидел в тот день. Левую часть ее ветрового стекла опутывала паутина трещин. Задний бампер почти отвалился, а обивка выглядела так, словно над ней поработали с ножом. Хуже всего было то, что под двигателем чернела широкая лужа масла.

            Эрни влюбился в "плимут-фурию" 1958 года выпуска - один из тех, с большими длинными плавниками. На правой части ветрового стекла желтел бумажный листок с надписью: "Продается".

            - Дэннис, ты взгляни на ее линии! - прошептал Эрни. Он бегал вокруг машины, как одержимый.

            - Эрни, ты меня разыгрываешь, да? - произнес я. - Или у тебя солнечный удар? Скажи, что ты перегрелся на солнце. Я отвезу тебя домой, уложу в постель, и мы обо всем забудем, ладно?

            Однако я говорил без большой надежды. Он умел шутить, а сейчас был скорее похож на сумасшедшего, чем на шутника.

            Ничего не ответив, он уселся на заднее сиденье. Двадцать лет назад оно было красным. Теперь вылиняло до бледно-розового.

            Я набрал в легкие побольше воздуха и шумно выдохнул.

            - Она выглядит так, словно русская армия прошла по ней на пути в Берлин, - сказал я. Наконец он заметил, что я все еще был рядом.

            - Да.., немного побита. Но ее можно поправить... Просто она нуждается в уходе. Это настоящая красавица, Дэннис. Она еще...

            - Эй вы, двое! Что вы там делаете? На нас смотрел какой-то старикашка лет семидесяти. Может быть, меньше. Я сразу узнал в нем тот тип пижонов, который мне особенно отвратителен. Его длинные редкие волосы росли только с одной стороны. Правая часть черепа почти облысела от псориаза.

            На нем были зеленые стариковские рейтузы и легкие кеды. Рубашки не было: вместо нее что-то обтягивало пояс наподобие женского корсета. Когда он подошел поближе, я увидел, что это был бандаж для укрепления спины. С первого взгляда можно было сказать, что он не менял его со времени смерти Линдона Джонсона.

            - Чего вы тут забыли, ребята? - Голос у него был резкий и скрипучий.

            - Сэр, это ваша машина? - спросил Эрни. Дурацкий вопрос. "Плимут" был припаркован как раз на заросшей лужайке перед домом, из которого вышел старик.

            - А если и так? - Старикашка вызывающе повысил тон.

            - Я, - проглотил Эрни, - я хочу купить ее. Глаза старого пижона сверкнули, а злое выражение лица сменилось плотоядной ухмылкой. Внезапно я почувствовал, что меня пробирает холод, - в какое-то мгновение я был готов схватить Эрни и утащить его куда-нибудь. Что-то мелькнуло в глазах старика. Не мысль - что-то за мыслью.

            - Ну, я так и подумал, - произнес он и протянул Эрни руку. - Мое имя Лебэй. Ролланд Д. Лебэй. Отставной военный.

            - Эрни Каннингейм.

            Обменявшись рукопожатием с Эрни, престарелый физкультурник небрежно кивнул в мою сторону. Я был вне игры, он вел мяч к воротам. Эрни мог с таким же успехом протянуть Лебэю свой бумажник.

            - Сколько? - спросил Эрни. А затем сделал неожиданный финт. - Сколько бы вы ни запросили, все равно она стоит больше.

            Вместо выдоха я испустил протяжный стон. К бумажнику прибавилась его чековая книжка.

            Губы Лебэя дрогнули, а таза подозрительно сузились. Полагаю, он оценивал вероятность того, что над ним хотят подшутить. Он поискал признаки коварства на открытом, выжидающем лице Эрни, а потом задал убийственно проницательный вопрос:

            - Сынок, а у тебя когда-нибудь была машина?

            - У него - "мустанг-мах", вторая модель, - сказал я быстро. - Ему родители купили. Там коробка передач Херста, нагнетатель, и он может расплавить дорогу даже на первой скорости. Там...

            - Нет, - сказал Эрни. - Я весной получил водительские права.

            Лебэй бросил на меня сумасшедший взгляд, а потом все внимание сосредоточил на первоначальной мишени. Он засунул обе руки за пояс и расправил его. Я почувствовал запах пота.

            - В армии повредил спину, - проговорил он. - Врачи так и не смогли ее вылечить. Если вас, ребята, кто-нибудь спросит что неладно в этом мире, то смело называйте три вещи: врачи, начальство и черные радикалы. Нет ничего хуже врачей. Если вас спросят, кто вам это сказал, то можете сослаться на Ролланда Д. Лебэя. Да.

            Он с любовью прикоснулся к обшарпанному капоту "плимута".

            - Лучшая машина из всех, что у меня были. Я купил ее в сентябре пятьдесят седьмого. Лучшая модель того года. Тогда от нее пахло новеньким автомобилем, а это самый лучший аромат в мире. - Он немного подумал. - Не считая запаха гнили.

            Я осторожно посмотрел на старика, не зная, смеяться или нет. Он, казалось, ничего не замечал.

            - Я носил хаки почти тридцать четыре года, - продолжал он, все еще поглаживая капот машины, - с шестнадцати лет. В двадцать третьем году пошел в армию и с тех пор успел наглотаться всякого дерьма. Во время второй мировой я видел, как у людей кишки вылезали из ушей. Это было во Франции. У них кишки вылезали из ушей. Ты веришь мне, сынок?

            - Да, сэр, - нетерпеливо ответил Эрни. Не думаю, что он слышал Лебэя. Что касается машины..

            - Я надорвал спину весной пятьдесят седьмого, - невозмутимо продолжал старик. - В армии тогда было несладко. Комиссия мне дала полную непригодность, и я вернулся в Либертивилл. Через некоторое время я пошел в контору Нормана Кобба, торговавшую "плимутами", и купил эту машину. По моей просьбе ее покрасили в красный и белый цвета, как модель следующего года. Мне нравится красный цвет. Когда я впервые сел за ее руль, на счетчике было всего шесть миль. Вот так.

            Он сплюнул.

            Я взглянул на счетчик. Стекло было мутным, но я все-таки сумел разобрать цифры: 97, 432.

            И шесть десятых. Иисус бы заплакал.

            - Если вы ее так любите, то зачем продаете? - спросил я.

            Он как-то странно посмотрел на меня:

            - Ты надо мной смеешься, сынок? Я не ответил, но выдержал его взгляд. После недолгого замешательства (которого Эрни не заметил: он любовно поглаживал плавники машины) старик ответил:

            - Больше не могу управлять ею. Спина становится все хуже. И глаза тоже.

            Внезапно я понял - или подумал, что понял. Если он ничего не напутал с годами, то сейчас ему был семьдесят один год. А после семидесяти в нашем штате не продлевали водительских прав, если вы не проходили тщательной проверки зрения. Лебэй не мог пройти освидетельствования и решил отказаться от "плимута". К тому же на такой развалюхе было опасно ездить с любым зрением.

            - Сколько вы хотите за нее? - снова спросил Эрни. Ох, ему не терпелось покинуть этот мир.

            Лебэй поднял лицо к небу, словно раздумывал, будет ли сегодня дождь. Затем опустил взгляд на Эрни и расплылся в улыбке, которая мне показалась такой же плотоядной, как и предыдущая ухмылка.

            - Я бы попросил три сотни, - произнес он. - Но тебе, парень, я готов уступить за двести пятьдесят.

            - О мой Бог, - сказал я.

            Однако он знал, как вбить клин между мной и его жертвой. Как говорил мой дедушка, он не вчера вылез из стога сена.

            - Ладно. - резко сказал он. - Если она не настолько нужна тебе, то я пошел смотреть "Край ночи". Тридцать четвертая серия. Никогда не пропускаю этого фильма. Приятно было поболтать с вами, ребята. Пока.

            Эрни бросил на меня обиженный взгляд и, догнав старика, схватил его за локоть. Я не слышал слов, но видел больше чем достаточно. Эрни приносил извинения. Тот же хотел, чтобы Эрни понял, насколько ему невыносимо слышать, как поносят его машину, за рулем которой он провел лучшие годы. Эрни соглашался. И снова я почувствовал что-то осознанно страшное в нем... Это было как если бы ноябрьский ветер умел думать. Не знаю, как передать это другими словами.

            - Если он еще что-нибудь скажет, то я умываю руки, - проговорил Лебэй и показал на меня корявым пальцем.

            - Он не скажет, не скажет, - торопливо произнес Эрни. - Три сотни, вы сказали?

            - Да, по-моему, как раз...

            - Двести пятьдесят как я слышал, - перебил я.

            Эрни побледнел, думая, что старик снова уйдет, однако тот решил больше не рисковать. Рыбка была почти вытащена из воды.

            - Хорошо, пусть будет двести пятьдесят, - снизошел Лебэй.

            Он взглянул в мою сторону, и мы поняли друг друга: он ненавидел меня, а я - его.

            К моему все возраставшему ужасу, Эрни достал бумажник и начал рыться в нем. Мы трое молчали. Лебэй наблюдал. Я отвернулся и стал смотреть на маленького парнишку, который старательно пытался покончить с собой при помощи красно-зеленого скейтборда. Где-то лаяла собака. У меня осталась только одна надежда на то, что Эрни выберется из этого кошмара: был день перед получкой. Через двадцать четыре часа его лихорадка могла пройти.

            Когда я снова повернулся к ним, Эрни и Лебэй разглядывали две пятидолларовые и шесть долларовых бумажек - больше у них ничего не было.

            - Как насчет чека? - спросил Эрни. Лебэй одарил его сухой улыбкой и ничего не ответил.

            - Это хороший чек, - запротестовал Эрни. Он был прав. Все лето мы вкалывали у "Хардсон бразерс", нанявших нас на строительство шоссе 1-376, жители окрестностей Питсбурга уже не думали, что это строительство когда-нибудь закончится. Брэд Джефрис, работавший там мастером, согласился взять Эрни на место сигнальщика, но иногда давал ему и более тяжелые работы. За три месяца Эрни получил достаточно денег, а кроме того, частично избавился от своих вулканических наростов. Может быть, в этом ему помог загар.

            - Я не сомневаюсь, что это хороший чек, - сказал Лебэй, - но все-таки лучше иметь дело с наличностью. Пойми меня правильно.

            Не знаю, как Эрни, но я понял. Оплату чека можно было бы запросто приостановить, если бы по дороге домой у "плимута" отвалилась тяга или взорвался клапан.

            - Можете позвонить в банк! - воскликнул Эрни, приходя в отчаяние.

            - Нет, уже половина шестого. Банк давно закрыт.

            - Пусть это будет задатком, - произнес Эрни, протягивая шестнадцать долларов.

            Он выглядел настоящим сумасшедшим. Вряд ли вы поверите незнакомому парню, который обещает вам принести завтра кучу денег. Мне и самому было трудно поверить в это. Однако Ролланд Д. Лебэй ничуть не смутился, и я объяснил это тем, что к своим годам он успел многое повидать. Потом я стал думать, что его излишняя самоуверенность была вызвана совсем другими причинами. "Бак или иначе, он был склонен проявить себя истинным джентльменом.

            - Мне нужно по крайней мере десять процентов, - сказал Лебэй. Рыбка была вытащена из воды, через секунду она оказалась бы в сачке. - Если у меня будет десять процентов, то я подержу ее до завтра.

            - Дэннис, - проговорил Эрни, - ты не сможешь одолжить мне девять баксов?

            В моем бумажнике было двенадцать, и я не знал, на что их потратить. Тогда у меня еще не было повода тратить все деньги в ресторанах и цветочных магазинах. Я был богат, но одинок.

            - Давай отойдем в сторону, - предложил я. Лебэй нахмурился, но понял, что без моего участия уже не обойдется. Его длинные седые волосы развевались на ветру. Одной рукой он опирался на капот "плимута".

            Мы с Эрни вернулись к моему "дастеру" семьдесят пятого года, припаркованному возле обочины.

            Я положил ладонь на плечо Эрни. Почему-то мне вспомнилось, как мы проводили осенние дождливые дни в его комнате, когда нам было по шесть лет, как смотрели мультики по старому черно-белому телевизору или рисовали карандашами, которые обычно торчали в пустой банке из-под кофе. От этих воспоминаний мне стало грустно и немного страшно. Знаете, иногда мне кажется, что шесть лет - самый оптимальный возраст для человека и поэтому занимает такую небольшую часть жизни.

            - Дэннис, у тебя есть хоть сколько-нибудь? Я завтра отдам.

            - Да, у меня есть, - сказал я. - Но во имя Бога, что ты делаешь, Эрни? У этого старого прощелыги полная непригодность. Он не нуждается в деньгах, и ты не общество милосердия.

            - Не понял, о чем ты?

            - Он выжимает тебя. Он выжимает тебя просто для собственного удовольствия. Если бы он отвез машину к Дарнеллу, то не получил бы и пятидесяти долларов, потому что ее можно продать только по частям. Это кусок дерьма.

            - Нет, ты не прав.

            Если бы не худоба и прыщи, мой друг Эрни выглядел бы вполне обыкновенно. Но Господь каждому дарит по крайней мере одну достойную деталь внешности, и я думаю, что у Эрни это были глаза. Ни у кого, кроме него, я не видел таких умных и красивых глаз цвета облачного осеннего дня. Даже за очками они были выразительны. Но сейчас их затягивала какая-то серая поволока.

            - Это совсем не кусок дерьма.

            Вот когда я начал по-настоящему понимать, что у Эрни появилось нечто большее, чем просто желание купить машину. Раньше ему хватало того, что он ездил со мной, а изредка и сам мог порулить на третьей скорости. Колесить по дорогам он не собирался: насколько я знал Эрни, он не был сторонником таких развлечений. Нет, это было что-то совсем другое. Я сказал:

            - Хотя бы попроси завести ее. Под ней масляная лужа. Скорее всего цилиндр лопнул. Я думаю, что...

            - Ты одолжишь мне девять долларов? - Его глаза смотрели прямо в мои.

            Я сдался. Я достал бумажник и вручил ему девять баксов.

            - Спасибо, Дэннис, - поблагодарил он.

            - Это на твои похороны, парень.

            Ничего не ответив, он прибавил мои девять долларов к своим шестнадцати и вернулся к Лебэю, стоявшему около машины. Взяв деньги, тот послюнявил палец и тщательно их пересчитал.

            - Запомни, я держу ее только двадцать четыре часа, - произнес Лебэй.

            - Да, сэр. Все будет в порядке.

            - Сейчас я схожу домой и напишу тебе расписку. Как ты сказал, твое имя?

            - Каннингейм. Арнольд Каннингейм. Лебэй хмыкнул и пошел по заросшей лужайке к задней двери дома. Спереди у этого строения была целая комбинация алюминиевых дверей, над ними располагался замысловатый узор с буквой Л, обрамленной вензелями. За ним хлопнула дверь.

            - Странный он тип, Эрни. Странный сукин сын, этот...

            Но Эрни рядом не было. Он сидел за рулем машины. На его лице было все то же блаженное выражение.

            Подойдя к капоту, я увидел, что тот был не заперт; и поднял крышку Раздался скрип, как в фильмах о домах с привидениями. Посыпалась металлическая пыль. Допотопный аккумулятор был весь изъеден коррозией, на клеммах нельзя было отличить плюс от минуса. Я мрачно заглянул в карбюратор: внутри он был чернее, чем угольная шахта.

            Я закрыл капот и приблизился к Эрни. Он задумчиво водил рукой по приборной доске. Предельное значение на спидометре было абсолютно абсурдным - сто двадцать миль в час. Когда машины ездили с такой скоростью?

            - Эрни, по-моему, двигатель ни к черту не годится. Эта машина - полная рухлядь. Если тебе нужны колеса, то за двести пятьдесят долларов мы сможем найти что-нибудь получше. Гораздо лучше.

            - Ей двадцать лет, - проговорил он. - Ты хоть понимаешь, что если машине двадцать лет, то ее уже официально считают антиквариатом.

            - Понимаю, - буркнул я. - На заднем дворе у Дарнелла полным-полно такого антиквариата.

            - Дэннис...

            Дверь снова хлопнула. Лебэй шел обратно. Он мог бы не торопиться: дальнейшая дискуссия все равно была бы бесполезной. Может быть, я не самый чувствительный из людей, но если сигнал достаточно сильный, то он до меня доходит. Эрни испытывал потребность купить вещь, и я не собирался отговаривать его. Думаю, что никто в мире не собирался делать этого.

            Лебэй торжественно вручил лист почтовой бумаги. На нем было написано старческим паукообразным почерком: "Получено от Арнольда Каннингейма двадцать пять долларов как 24-часовой залог за "плимут" 1958 года, Кристину". Внизу стояло его имя.

            - Что это еще за Кристина? - спросил я, думая, что он допустил какую-то ошибку.

            Его губы сжались, а плечи приподнялись, как будто он ждал, что над ним будут смеяться.., или как будто призывал меня посмеяться над ним.

            - Кристина, - сказал он, - так я ее назвал.

            - Кристина... - проговорил Эрни. - Мне нравится. А тебе, Дэннис?

            Теперь он толковал о названии, Он еще думал, как назвать свою чертову штуковину. Это было уже слишком.

            - Ну, что же ты молчишь, Дэннис! Тебе нравится это имя?

            - Нет, - ответил я. - Если тебе необходимо назвать ее, то почему не назвать ее Беда?

            Кажется, он обиделся. Но мне было все равно. Я вернулся к своей машине и стал дожидаться его, жалея о том, что не поехал домой другой дорогой.

 2/ ПЕРВАЯ ССОРА

 

 

            Я отвез Эрни домой и, перед тем как ехать к себе, пошел с ним выпить по стакану молока и перекусить парой пирожных. О таком решении я очень скоро пожалел.

            Семья Каннингеймов жила на Лорел-стрит, в западной части Либертивилла. Вообще Либерти-вилл полностью застроен жилыми домами: на нашей улице тоже нет офисов и контор. Однако Лорел-стрит недаром считается спальней университетского общества, которое там обосновалось с незапамятных времен.

            По дороге домой Эрни о чем-то думал; я старался не мешать ему, хотя и спросил, что он собирается делать с машиной.

            - Приводить в порядок, - рассеянно ответил он и снова погрузился в молчание.

            Нет спору, у него были кое-какие способности. Он умел обращаться с инструментами, умел быстро находить неисправности и знал, как устранять их. Его чувствительные руки были восприимчивы к автомобильной механике. Конечно, он мог починить машину, но деньги, которые заработал летом, предназначались для колледжа. У него никогда не было машины, он не имел ни малейшего представления о том, с какой безжалостностью старые машины умеют высасывать деньги. Они высасывают их так же, как вампир высасывает кровь. Он мог бы избежать затрат на ручной труд, если бы все делал сам, но одни запчасти разорили бы его еще до окончания работы.

            Я сказал ему об этом, но он только поежился. Его взгляд был отстраненным и туманным. Не знаю, о чем он думал.

            Майкл и Регина Каннингейм были дома - она трудилась над составлением картинок-загадок, а он слушал музыку в общей комнате.

            Прошло не очень много времени, прежде чем я пожалел, что не отказался от молока и пирожных. Эрни рассказал им о том, что сделал, показал расписку, и они стали ходить по потолку.

            Вы должны понять, что Майкл и Регина были цветом университетского общества. Они были призваны служить делу прогресса, а для них это значило выражать протест. Они протестовали против раскола в начале шестидесятых, против войны во Вьетнаме, против Никсона, против полицейского произвола, против расовой сегрегации в школах и против жестоких родителей. Для этого нужно было говорить - говорить почти без умолку. И потребность в разговорах у них была такая же, как потребность в службе общественному прогрессу. Они были готовы принять участие во всех ночных сеансах спутниковой телесвязи, выступать по радио и на всех семинарах, где могли высказать свое мнение о какой-нибудь злободневной проблеме. Одному Богу известно, сколько времени они провели на различных "горячих линиях" или на старом добром "телефоне доверия", куда может позвонить человек, думающий о самоубийстве, и услышать приятный голос, отвечающий: "Не делай этого, парень, у тебя есть важная миссия на космическом корабле по имени Земля". После тридцати лет преподавания в университете вы готовы раскрывать рот так же, как собаки Павлова готовы выделять слюну по первому звонку дрессировщика. Бьюсь об заклад, что вам это даже нравится.

            Регина (они настаивали, чтобы я называл их по имени) была все еще привлекательной сорокапятилетней женщиной с довольно холодными полуаристократическими манерами - я хочу сказать, что она умудрялась выглядеть аристократично даже тогда, когда носила протертые джинсы, а это было всегда. Она преподавала английскую литературу и специализировалась на ранних английских поэтах. Ее диссертация была посвящена Роберту Геррику.

            Майкл читал лекции по истории. Он казался таким же печальным и меланхоличным, как музыка, которую он ставил на своем магнитофоне, хотя печаль и меланхолия не были свойственны его натуре. Иногда он заставлял меня задуматься над тем, что сказал Ринго Старр, когда "Битлз" впервые очутились в Америке и на какой-то пресс-конференции у него спросили, действительно ли он так печален, как выглядит. "Нет, - ответил Ринго. - это просто мое лицо". Майкл был как раз таким. Кроме того, его тонкое лицо и толстые роговые очки делали его похожим на карикатурного профессора, изображаемого под какой-нибудь недружелюбной заметкой в газете.

            - Привет, Эрни, - сказала Регина, когда мы вошли. - Привет, Дэннис.

            После этого она уже не радовалась нашему приходу.

            Мы поздоровались и сели за столик, стоявший в углу. Нам принесли молоко и пирожные. Вскоре музыка оборвалась, и в кухню, шаркая шлепанцами, вошел Майкл. Он выглядел так, словно только что умер его лучший друг.

            - Вы сегодня припозднились, мальчики, - проговорил он. - Что-нибудь случилось?

            - Я купил машину, - произнес Эрни, отрезая кусок пирожного.

            - Что ты сделал? - прокричала его мать из другой комнаты.

            Вслед за тем послышался глухой стук упавшей книги. Вот когда я начал жалеть, что не поехал домой.

            Майкл Каннингейм повернулся к сыну, держа в одной руке пакет с яблоками, а в другой - пластиковую коробку с йогуртом.

            - Ты шутишь, - сказал он, и я почему-то обратил внимание на то, что эспаньолка, которую он носил с семидесятого года, была почти седая. - Эрни, ты ведь шутишь, да? Скажи, что ты шутишь.

            Вошла Регина, высокая, полуаристократичная и едва сдерживающая бешенство. Она пристально посмотрела на Эрни и поняла, что тот не шутил.

            - Ты не можешь купить машину, - произнесла она. - О чем ты говоришь? Тебе только семнадцать лет.

            Эрни медленно перевел взгляд с отца, застывшего у холодильника, на мать, стоявшую в дверном проеме. Я никогда прежде не видел у него такого упрямого и твердого выражения лица. Если бы он почаще так держался в школе, то, думаю, его бы там перестали прогонять отовсюду.

            - Вы ошибаетесь, - сказал он. - Я мог купить ее без всяких проблем. Купить машину за наличные не так трудно. Другое дело - зарегистрировать ее в семнадцать лет. Вот тут мне понадобится ваше разрешение.

            Они смотрели на него с изумлением и недоумением, которые вызвали у меня чувство тревоги, смешанной со злостью. Ведь при всем своем либеральном образе мыслей и при всей любви к разоренным фермерам, брошенным женам и незамужним матерям они всегда управляли Эрни.

            И Эрни позволял управлять собой.

            - Не думаю, что тебе стоит разговаривать с матерью в таком тоне, произнес Майкл. Он положил яблоки и йогурт обратно в холодильник и медленно закрыл дверцу. - Ты слишком молод, чтобы иметь машину.

            - А Дэннис? - тотчас спросил Эрни.

            - Какие взгляды у родителей Дэнниса и какие у нас - это две совершенно различные вещи, - сказала Регина Каннингейм. Я еще никогда не слышал, чтобы ее голос был так холоден. Никогда. - И ты не имеешь права делать такие вещи, не посоветовавшись с твоим отцом и матерью о том...

            - Не посоветовавшись с вами! - внезапно заорал Эрни. Он расплескал молоко. На его шее выступили крупные вены, похожие на веревки.

            Регина отступила на шаг, у нее отвалилась челюсть. Могу поклясться, что она ни разу в жизни не думала, что ее сын, этот гадкий утенок, будет когда-нибудь орать на нее. Майкл, казалось, был поражен не меньше. До них постепенно начало доходить то, что я уже почувствовал, - по каким-то неведомым причинам Эрни наконец понял, что по-настоящему чего-то хочет. А Бог помогает таким людям.

            - Советоваться с вами! Хватит с меня ваших семейных советов! Сколько их ни было, никогда я не мог добиться того, чего хотел! Ведь у вас всегда было два голоса против моего одного! Да на черта мне такие семейные советы? Я купил машину, и.., все тут!

            - Нет, не все, - проговорила Регина. Она плотно сжала губы и странным образом (а может быть, как раз наоборот) утратила свой прежний полуаристократический вид; теперь она выглядела, как королева Шотландии, если бы ту можно было одеть в джинсы и все прочее. Глядя на Майкла, я почувствовал острую жалость к нему - так он был подавлен и несчастен. Ему даже некуда было пойти. Он был дома. И в его доме начиналась война двух поколений. Регина была явно готова к ней, а Майкл - еще нет; Мне не хотелось участвовать во всем этом. Я встал и пошел к двери.

            - Ты позволил ему? - спросила Регина. Она смотрела на меня так надменно, точно мы никогда не пекли пироги и все вместе не ездили на их семейные пикники. - Дэннис, ты меня удивляешь.

            Ее слова меня уязвили. Мне всегда нравилась мама Эрни, но полностью я ей не доверял никогда, по крайней мере после случая, произошедшего лет десять назад.

            Однажды, когда мы катались на велосипедах, Эрни упал и здорово поранил ногу. Я сам привез его домой, и врач наложил ему полдюжины швов. Затем Регина отчитала меня так, что я был готов разреветься - еще бы, мне было всего восемь лет, и я видел лужу крови. Не помню всех ее обвинений, но, кажется, начала она со строгого выговора за то, что я плохо присматривал за ее сыном, точно он был моложе, а не одного возраста со мной.

            Теперь для меня снова прозвучало то же самое - Дэннис, ты плохо присматривал за ним. - и я разозлился. Не только из-за отношения к Регине. Когда вам семнадцать лет, вы почти всегда становитесь на сторону своих сверстников. Вы инстинктивно чувствуете, что если не будете отстаивать эту территорию, то ваши собственные папа и мама - из лучших побуждений - будут счастливы окружить вас непреодолимой стеной и вечно держать в загоне для малолеток.

            Я разозлился и старался не взорваться.

            - Ничего я ему не позволял, - произнес я как можно спокойнее. - Он захотел и купил.

            Раньше я бы добавил, что Эрни получил именно то, к чему стремился, но теперь не собирался этого делать.

            - Я пробовал отговорить его.

            - Ты явно не перетрудился, - едко заметила Регина. С таким же успехом она могла бы сказать: не дури мне мозги, Дэннис, я знаю, что вы были заодно. Ее щеки покрылись румянцем, а взгляд буквально испепелял. Она желала, чтобы я вновь почувствовал себя восьмилетним мальчиком.

            - Не знаю, из-за чего вы так переживаете. Он купил ее за двести пятьдесят долларов, и...

            - Двести пятьдесят долларов! - выпалил Майкл. - Какой же должна быть машина, чтобы стоить двести пятьдесят долларов?!

            Его замешательство и неловкость исчезли почти без следа. Теперь он смотрел на сына с нескрываемым презрением, от которого меня немножко покоробило. Если у меня когда-нибудь будут дети, постараюсь не строить таких гримас.

            Я твердил себе, что должен оставаться спокойным и не лезть не в свое дело.., но съеденное пирожное застряло у меня где-то на полпути к желудку, и я кожей чувствовал, как оно там горело. Каннингеймы были моей второй семьей, поэтому все ее неурядицы и скандалы я воспринимал изнутри.

            - Вам предстоит многое узнать об автомобилях, потому что вашему сыну досталась не совсем новая машина, и ее придется чинить, - сказал я и неожиданно поймал себя на том, что довольно точно воспроизвел интонации Лебэя. - Понадобится довольно долгая работа ("И немало денег", - подумал я). Можете смотреть на это как на.., как на хобби.

            - Вижу в этом только сумасшествие, - проговорила Регина.

            - По-моему, проблема не настолько серьезна. Но все равно мне пора ехать домой. Если вы не против, то я вас покину.

            - Хорошо, - сухо ответила миссис Каннингейм.

            - Да, - произнес Эрни бесцветным голосом. Он поднялся. - Пора все это послать к черту.

            Регина открыла рот, а Майкл зажмурился, как будто получил пощечину.

            - Что ты сказал? - Регина наконец пришла в себя. - Что ты...

            - Не знаю, что вас так потрясло, - мрачно проговорил Эрни, - но я не собираюсь торчать здесь и выслушивать ваши бредни. Мне уже семнадцать лет Я хочу, чтобы со мной считались.

            Они вытаращились на него так, как если бы у одной из кухонных стен выросли губы и она начала говорить.

            Эрни посмотрел на них. В его глазах не было ничего, кроме угрозы.

            - Говорю вам, мне нужна эта вещь. Только она.

            - Эрни, но ведь страховка... - начал Майкл.

            - Прекрати! - закричала Регина. Она не желала обсуждать технические проблемы, потому что это был шаг к капитуляции; ей хотелось задавить бунт в зародыше, быстро и беспощадно. В этот момент она выглядела одновременно испуганной и вульгарной. Мне стало жалко ее, потому что она мне нравилась.

            Уже стоя в дверях, я внезапно почувствовал нездоровое любопытство: чем же все это кончится? Я присутствовал при первом крупном скандале в семействе Каннингеймов. До сих пор им можно было дать десять баллов за пуританство.

            - Дэннис, тебе лучше уйти, пока мы тут разбираемся, - зловеще проговорила Регина.

            - Я уйду, но, по-моему, вы делаете из мухи слона. Если бы вы увидели эту машину.., она или вообще не трогается с места, или за двадцать минут набирает тридцать миль в час.

            - Дэннис! Иди!

            Я ушел.

            Садясь в машину, я увидел, как из задней двери вышел Эрни; он явно намеревался привести в исполнение свою угрозу. Следом за ним показались его родители, теперь у них был такой перепуганный вид, как будто они оба обмочились. Отчасти я мог их понять. Все предшествовавшее было неожиданней, чем гром, разразившийся среди ясного неба.

            Когда я выруливал на улицу, они втроем стояли на площадке возле двухместного гаража (в котором стояли "порш" Майкла и "вольво" Регины - у них-то есть машины, вспомнил я) и все еще ругались.

            "Ну, вот и все", - подумал я, и мне стало тоскливо. Они раздавят его. Лебэй получит свои двадцать пять долларов, а "плимут" останется гнить на прежнем месте. Подобные вещи им не раз удавались. Потому что он был рохлей. Это знали даже его родители. Он был неглупым парнем, и когда вы знакомились с ним поближе, то видели, что у него были и чувство юмора, и доброта, и.., нежность, если я правильно понимаю это слово, Нежный, но все-таки рохля. Они знали, что он был рохлей, и должны были раздавить его.

            Так я думал. Но я ошибался.

 3/ НА СЛЕДУЮЩЕЕ УТРО

 

 

            В 6.30 следующего утра я подъехал к дому Эрни и припарковался у обочины, не желая заходить за ним, даже если его родители еще спали, слишком много вредных флюидов предыдущим вечером витало в их кухне, поэтому меня ничуть не прельщал традиционный кофе с пончиком перед работой.

            Эрни не показывался по меньшей мере минут пять, и я уже начал размышлять о том, мог ли он исполнить свою вчерашнюю угрозу и уйти из дома. Затем задняя дверь отворилась, и он спустился по бетонной дорожке, неся в одной руке пакет с завтраком.

            Он сел в машину, захлопнул дверцу и, улыбнувшись, сказал:

            - Давай, трогай.

            Он явно был в хорошем настроении.

            Большую часть пути мы ехали молча, слушая хиты рок-энд-соула, которые передавала местная радиостанция. Эрни рассеянно отстукивал ладонью по колену, отбивая доли музыкальных тактов.

            Наконец Эрни произнес:

            - Извини, что вчера тебе пришлось присутствовать при всем этом.

            - Все в порядке, Эрни.

            - Тебе никогда не приходило в голову, - внезапно сказал он, - что родители - это всего лишь переросшие дети, и только собственный ребенок может вытащить их из младенчества?

            Я покачал головой.

            - Знаешь, что я думаю? - спросил он.

            Мы уже подъезжали к строительной площадке; трейлер, принадлежавший фирме "Карсон бразерс", стоял в двух холмах от нас. В такую рань движение на дороге было еще слабым и сонным. Небо было нежно-персикового цвета.

            - Я думаю, что быть родителем - это отчасти значит - стараться убить своего ребенка.

            - Это точно, - ответил я. - Мои все время стараются доконать меня. А вчера они чуть не добились своего, когда стали расспрашивать, почему я задержался после работы.

            Я не обратил особого внимания на слова Эрни, но мне было интересно, что сказали бы Майкл и Регина, если бы услышали сейчас своего сына.

            - Я знаю, это звучит немного странно, - продолжал он, - но есть много таких вещей, которые кажутся чепухой, пока не задумаешься над ними. Эдипов комплекс, например.

            - Дерьмо все это, - сказал я. - Ты поругался с родителями, вот и вся проблема.

            - Нет, не вся, - задумчиво произнес Эрни. - Они не знают, что делают. Не могут знать. Сказать почему?

            - Скажи, - ответил я.

            - Потому что как только у родителей рождаются дети, так они сразу понимают, что должны умереть. Когда у тебя появляется ребенок, ты смотришь на него как на свое надгробие, - Знаешь что, Эрни?

            - Что?

            - Я думаю, все это просто дерьмо, - сказал я, и мы оба рассмеялись.

            - А я так не думаю, - сказал он. Я зарулил на стоянку и выключил двигатель. Из машины мы вылезли не сразу.

            - Я сказал им, что не пойду на курсы для поступления в колледж, проговорил Эрни. - Я сказал им, что запишусь на домашнее обучение.

            Домашнее обучение было тем способом получения "среднего" образования, который пришелся по душе многим ребятам из старших классов. Им высылались программы по различным предметам, и они занимались сами, - разумеется, за исключением тех, кто не ночевал дома.

            - Эрни... - начал я, не зная, что сказать дальше. Пожар разгорелся на пустом месте, и это сбило меня с толку. - Эрни, ты все еще не в духе. Они оплатят твои курсы...

            - Конечно, оплатят, - перебил Эрни и холодно улыбнулся. При бледном свете зари он выглядел одновременно и старше, и намного моложе.., вроде циничного ребенка, если такое возможно. - Они в силах оплатить и полное обучение, и университет, если захотят. Закон им этого не запрещает. Но ни один закон не заставит меня идти туда, куда они считают нужным.

            Я был поражен. Как сумел этот рохля так быстро и, главное, так неузнаваемо измениться? И как Майкл и Регина могли согласиться с его планами? Представить такое было очень трудно.

            - Так, значит, они.., сдались? - Пора было идти на стройплощадку, но я не мог не задать этого вопроса.

            - Не совсем так. Насчет машины мы договорились, что я найду для нее место в гараже и не буду пытаться ее зарегистрировать без их согласия.

            - И ты думаешь, что тебе это удастся? Он снова улыбнулся заговорщически и в то же время зловеще. Точно так же мог бы усмехнуться бульдозерист, опуская ковш своего "Д-9 Кат" на какой-нибудь особенно неподатливый пень.

            - Удастся, - ответил он. - Можешь мне поверить.

            И знаете что? Я ему поверил.

 4/ ЭРНИ ЖЕНИТСЯ

 

 

            В ту пятницу мы могли вечером подзаработать на сверхурочной работе, но отказались от нее. Получив в конторе наши чеки, мы поехали в питсбургское отделение сбережений и займов и вскоре пересчитывали наличные. Почти все свои деньги я внес на срочный вклад, часть положил на чековый счет (отчего почувствовал себя до отвращения взрослым), а двадцать долларов оставил в бумажнике.

            Эрни обратил в наличные весь свой заработок.

            - Вот, - произнес он, протягивая десятидолларовую бумажку.

            - Нет, - ответил я, - оставь их при себе, приятель. У тебя теперь каждый цент будет на счету, пока ты не разделаешься со своей консервной банкой.

            - Возьми, - сказал он. - Я плачу свои долги, Дэннис.

            - Оставь. Правда, оставь.

            - Возьми. - Он настойчиво протягивал деньги. Я взял, но заставил его один доллар взять обратно. Он даже этого не хотел делать.

            Пока мы ехали к дому Лебэя, Эрни нервничал, включал радио на полную громкость, барабанил пальцами то по колену, то по приборной доске - словом, вел себя, как будущий молодой отец, ожидающий, что его жена вот-вот родит ребенка. Наконец я догадался: он боялся, что Лебэй продал машину кому-нибудь другому.

            - Эрни, - сказал я, - успокойся. Она будет на месте.

            - Я спокоен, - ответил он и принужденно улыбнулся. Цветение на его лице в тот день было ужасней, чем когда-либо, и я представил себе (не в первый и не в последний раз), что почувствовал бы, если бы очутился на месте Эрни Каннингейма - в его ежеминутно и ежесекундно сочащейся, нарывающей коже...

            - Слушай, не потей! Ты ведешь себя так, точно собираешься налить лимонаду в штаны.

            - Не собираюсь, - сказал он, продолжая барабанить пальцами по приборной доске.

            Наступил вечер пятницы, и по радио передавали "Музыкальный рок-уик-энд". Когда я оглядываюсь на тот год, то мне кажется, что он измеряется прогрессиями рок-н-ролла.., и все возраставшим чувством страха.

            - А почему именно эта машина, - спросил я. - Почему именно она?

            Он долго смотрел на Либертивилл-авеню, а потом резким движением выключил радио.

            - Не знаю, - наконец произнес он. - Может быть, потому, что с того времени, как у меня появились эти отвратительные прыщи, я впервые увидел что-то еще более уродливое, чем я сам. Ты хотел, чтобы я это сказал?

            - Эй, Эрни, брось дурить, - сказал я. - Это я, Дэннис. Ты еще помнишь меня?

            - Помню, - проговорил он. - И мы все еще друзья, да?

            - Конечно. Но какое это имеет отношение...

            - А это значит, что мы должны по крайней мере не лгать друг другу. Поэтому я и сказал тебе, и, может быть, это не совсем чепуха. Я знаю, что безобразен. Я плохо схожусь с людьми. Я.., чуждаюсь их. Я бы хотел быть другим, но ничего не могу поделать с собой. Понимаешь?

            Я нехотя кивнул. Как он сказал, мы были друзьями, а это значило - не лезть в дерьмо друг перед другом.

            Он тоже кивнул - точно чему-то очевидному для него.

            - Другие люди, - осторожно добавил он, - например, ты, Дэннис, не всегда могут это понять. Если ты не безобразен, то по-другому смотришь на мир. Знаешь, как трудно сохранять чувство юмора, если все вокруг смеются над тобой? Тогда у тебя кровь закипает в жилах. От этого можно сойти с ума.

            - Ну это я могу понять. Но...

            - Нет, - спокойно сказал он. - Ты не можешь понять этого. Ты можешь думать, что понимаешь, но понять - не можешь. Тебе это недоступно. Но я тебе нравлюсь, Дэннис...

            - Я люблю тебя, Эрни, - перебил я его. - И ты это знаешь.

            - Может быть, любишь, - произнес он. - И если так, то это потому, что у меня есть кое-что под этим глупым лицом...

            - У тебя не глупое лицо, Эрни, - сказал я. - Может быть, не очень чистое, но не глупое.

            - Да иди ты... - проворчал он, а потом добавил:

            - Во всяком случае, эта машина - что-то вроде меня. У нее тоже что-то есть внутри. Что-то лучшее, чем снаружи. Я вижу это, вот и все.

            - Видишь?

            - Да, Дэннис, - тихо проговорил он. - Я вижу. Я свернул на Мэйн-стрит. Мы уже подъезжали к дому Лебэя. И внезапно мне в голову пришла одна довольно мрачная мыслишка. А что если, предположил я, отец Эрни подговорил одного из своих друзей или студентов, чтобы тот мигом сбегал к Лебэю и купил машину раньше, чем это успеет сделать его сын? Макиавеллиевская уловка, скажете вы, но Майкл Каннингейм был способен и не на такое коварство. Недаром он специализировался на военной истории.

            - Я увидел эту машину - и сразу почувствовал какое-то влечение к ней... Я даже себе этого не могу как следует объяснить. Но... - Он замялся, как-то сонно глядя вперед. - Но я увидел, что смогу сделать ее лучше, - закончил он.

            - Ты хочешь сказать - починить?

            - Да.., то есть нет. Это слишком бездушно. Чинят столы, стулья и всякую всячину вроде них. Газонокосилку, если она не работает. И - обыкновенные автомобили.

            Вероятно, он заметил, как у меня поднялись брови. Он улыбнулся, точнее - усмехнулся.

            - Понимаю, как это звучит, - произнес он. - Я не хотел этого говорить, потому что знал, как ты среагируешь. Но я на самом деле думаю, что она не обычная машина. Не могу сказать почему, но мне так кажется.

            Я открыл рот, собираясь сказать что-нибудь такое, о чем впоследствии наверняка пожалел бы, но мы как раз повернули за угол, на улицу Лебэя.

            Эрни шумно вобрал воздух.

            Один прямоугольник травы на лужайке Лебэя был более желтым и еще более отвратительным, чем все остальные части его заросшего газона. С одного края на нем виднелось черное пятно масла, впитавшегося в почву и убившего все, что там прежде росло. Этот прямоугольный кусок травы был столь омерзительно ярок, что если бы вы смотрели на него слишком долго, то могли бы ослепнуть.

            На этом месте вчера стоял "плимут" 58-го года выпуска.

            - Эрни, - сказал я, пристраивая свою машину у обочины, - держи себя в руках. Ради Христа, не сходи с ума.

            Он не обратил ни малейшего внимания на мои слова. Сомневаюсь, что он вообще меня слышал. Его лицо было бледным. Цветение на нем стало еще заметней. Он открыл правую дверцу моего "дастера" и на ходу выпрыгнул из машины.

            - Эрни...

            - Это мой отец, - бросил он со злостью и отчаянием. - Я чую этого ублюдка.

            И он побежал через газон к дому Лебэя.

            Я вылез из машины и поспешил за ним, думая о том, когда же наконец закончится это сумасшествие. Я с трудом мог поверить, что Эрни Каннингейм только что назвал Майкла ублюдком.

            Эрни успел только один раз ударить кулаком в дверь, как она отворилась. На пороге стоял Ролланд Д. Лебэй. Он мягко улыбнулся, глядя на взбешенное лицо Эрни.

            - Здравствуй, сынок, - сказал он.

            - Где она? - взорвался Эрни. - Мы же договорились! Я дал задаток!

            - Не кипятись, - произнес Лебэй. Но, увидев меня, спросил:

            - Что это с твоим другом, сынок?

            - Машина исчезла, - ответил я. - А так - ничего.

            - Кто купил ее? - закричал Эрни.

            Я никогда не видел его в таком безумном состоянии. Думаю, если бы у него был пистолет, то он бы приставил его к виску Лебэя.

            - Кто купил ее? - благодушно переспросил Лебэй. - Да пока никто не купил, сынок. Но ты дал за нее залог. Я отогнал ее в гараж, вот и все. Я поставил кое-какие запчасти и сменил масло. - Он приосанился и одарил нас обоих неуместно величавой улыбкой.

            Эрни подозрительно посмотрел на него, затем перевел взгляд на небольшой гараж, соединявшийся с домом гаревой дорожкой.

            - Кроме того, я не хотел оставлять ее на улице, ведь ты внес за нее часть денег, - добавил Лебэй. - У меня уже были неприятности с ней. Однажды ночью какой-то недоносок бросил камень в мою машину. Да еще соседи некоторые из них явно попали сюда из команды БЗ.

            - Что это за команда? - спросил я.

            - Большие Задницы, сынок. - Он окинул улицу недобрым взглядом и задумчиво сказал:

            - Хотел бы я знать, кто бросил камень в мою машину. Да, сэр, мне бы очень хотелось это знать.

            Эрни прочистил горло:

            - Извините, что причинил вам беспокойство.

            - Ничего, сынок, - оживился Лебэй. - Мне нравятся ребята, готовые постоять за свою.., или почти свою вещь. Ты принес деньги?

            - Да, они со мной.

            - Ну, тогда заходите в дом. Ты и твой друг. Я подпишу бумаги, и мы выпьем по банке пива, чтобы отметить это событие.

            - Нет, спасибо, - сказал я. - Я лучше побуду здесь.

            - Как знаешь, - произнес Лебэй.., и подмигнул мне.

            По сей день не имею представления, что означало это подмигивание. Они вошли внутрь, за ними хлопнула дверь. Рыбка была в сачке, и скоро ее должны были почистить.

            Чувствуя какую-то подавленность, я пошел по гаревой дорожке к гаражу и попытался открыть дверь. Она легко подалась, и на меня пахнуло тем же запахом, какой был вчера в "плимуте" - смешанный запах старой обивки, масла и застоявшегося летнего тепла.

            К одной стене были приставлены грабли и старый садовый инвентарь. На другой стене висели старый резиновый шланг, велосипедная шина и древняя сумка с клюшками для игры в гольф. Посреди гаража стояла машина Эрни, Кристина. Луч света упал на паутину трещин, покрывавшую ветровое стекло, и та засверкала, как россыпь мельчайших ртутных шариков. Какой-нибудь паренек с камнем, как сказал Лебэй, или небольшое дорожное происшествие по пути домой после ночного кутежа с бывшими вояками, рассказывавшими байки о днях своей молодости. О старые добрые времена, когда настоящий мужчина мог посмотреть на Европу, Океанию и таинственный Восток, прильнув к прицелу своей базуки. Кто знает... И какая разница? В любом случае найти замену для такого большого ветрового стекла было непросто.

            Или недешево.

            "Ох Эрни, - подумал я, - бедный, ты зашел слишком далеко".

            Я опустился на колени и заглянул под машину. На полу чернело свежее масляное пятно. Оно не улучшило моего подавленного настроения.

            Я поднялся на ноги и подошел к левой передней дверце "плимута". Взявшись за ручку, я увидел большую пластиковую бутылку, стоявшую в дальнем углу гаража. На блестящем ободке были явно различимы буквы: С-А-П-Ф.

            Я застонал. Ох, он сменил масло - хрен с ним! Но он залил в двигатель несколько кварт моторного масла "Сапфир", пять галлонов которого стоят 3, 5 доллара! Ролланд Д. Лебэй был великодушен, черт бы его побрал!

            Я открыл дверцу и сел за руль. Запах, который мне почудился в гараже, здесь казался не таким тяжелым. Красное рулевое колесо было очень большим раньше любили делать такие основательные вещи. Я снова посмотрел на удивительный спидометр, который был откалиброван не на 70 или 80, а на все 120 миль в час. На нем не существовало красного числа 55. Пятнадцать лет назад бензин продавался по 29, 9 доллара за галлон, а может, и меньше, если ваш город захлестнула война цен.

            "Эти старые добрые времена". - подумал я и улыбнулся. Слева под сиденьем я нащупал кнопку, с помощью которой можно было приподнять или откинуть спинку (работала она или нет, но была). В салоне находился кондиционер (который точно не работал), на приборной доске я заметил счетчик расхода топлива и большую хромированную ручку радиоприемника, - конечно, он ловил только средние волны. В 1958 году УКВ были необжитым пространством.

            Я положил руки на руль, и что-то произошло.

            Даже сейчас, после всех раздумий, я не совсем понимаю, что это было. Может быть, какое-то смутное видение - во всяком случае, оно не было долгим. На один миг мне вдруг померещилось, что старая, ободранная обивка куда-то пропала. Сиденья вдруг оказались покрытыми приятно пахнущим винилом.., а может быть, это был запах натуральной кожи. На рулевом колесе исчезли потертые места; хром успокаивающе поблескивал в лучах летнего вечера, падающих через открытую дверь гаража. "Давай прокатимся, приятель, казалось, прошептала Кристина в жаркой летней тишине гаража Лебэя. - Давай отправимся в путь".

            И на какое-то мгновение мне показалось, что изменилось все. Исчезли трещины на ветровом стекле - или это только чудилось. Небольшая полоса на газоне Лебэя, которую я видел через дверной проем, была не пожухлой, а такой сочной, какой бывают лишь недавно подстриженные, ухоженные лужайки. Бордюр за ней был сложен из свежего, а не из полуосыпавшегося бетона. Чуть поодаль я увидел (или мне опять-таки померещилось, что увидел) "кадиллак" 57-го года, сиявший на солнце, как хорошо начищенное зеркало. "Кадиллак" размером с катер - а почему бы и нет? Бензин был таким же дешевым, как и вода из крана.

            "Давай прокатимся, приятель... Давай отправимся в путь".

            А действительно, почему бы и нет? Я мог бы вырулить на улицу и поехать в центр города, к старой школе, которая стояла там, - она сгорела только через шесть лет, в 1964 году; мог бы включить радио, поймать Чака Берри, поющего "Проснись, моя маленькая Сюзи", или Робина Люка, вопящего "Дорогую Сюзи". А потом я мог бы...

            А потом я выскочил из машины как ошпаренный. Дверца издала адский скрип, и я ударился локтем о стену гаража. Захлопнув дверцу (по правде говоря, мне не хотелось даже ее трогать), я несколько секунд смотрел на "плимут", который скоро должен был стать собственностью моего друга Эрни. Я вытер лоб. Мое сердце колотилось в бешеном темпе.

            Ничего. Ни нового хрома, ни новой обивки. Наоборот, множество царапин и грязных пятен, одна разбитая передняя фара (в прошлый раз я этого не заметил) и покосившаяся антенна.

            Вот тогда я решил, что мне не нравится машина моего друга Эрни.

            Я вышел из гаража, то и дело оглядываясь назад - не знаю почему, но мне не нравилось, что она находилась за моей спиной. Понимаю, это глупо, но именно так я чувствовал. И всякий раз я не видел ничего странного, просто очень старый "плимут" с наклейкой о техосмотре, которая потеряла силу 1 июня 1976 года - давным-давно.

            Эрни и Лебэй как раз выходили из дома. У Эрни в руке была белая бумажка. Свидетельство о продаже, догадался я. Руки Лебэя были пустыми; деньги он, очевидно, сразу же припрятал.

            - Надеюсь, ты оценишь ее, - проговорил он, и мне почему-то подумалось о старом своднике, торгующемся с очень маленьким мальчиком. Я почувствовал приступ настоящего отвращения к нему - к его псориазу на черепе и к его вонючему спинному поясу. - Я думаю, оценишь. В свое время. - Он посмотрел на меня и повторил:

            - В свое время.

            - Да, сэр, несомненно, - рассеянно сказал Эрни. Он походкой лунатика направился к гаражу и остановился, зачарованно глядя на свою машину.

            - Ключи внутри, - произнес Лебэй. - Ты должен будешь забрать ее прямо сейчас.

            - А она заведется?

            - Завелась же для меня вчера вечером, - проговорил Лебэй, глядя куда-то в сторону. А затем добавил тоном человека, уже полностью умывшего руки:

            - Полагаю, у твоего друга найдется набор соединительных проводов в багажнике.

            Действительно, в багажнике моей машины лежал набор соединительных кабелей, но мне не понравилось, что Лебэй догадался об этом. Я обречено вздохнул. Мне очень не хотелось вмешиваться в будущие отношения Эрни со старой развалюхой, а меня в них втягивали, помимо моей воли.

            Эрни пропустил мимо ушей весь предыдущий разговор. Он подошел к машине и сел за руль. Мне снова стало не по себе: "плимут" точно поглотил его. Я приказал себе успокоиться - не было никаких причин, чтобы вести себя, как несмышленая семиклассница.

            Затем Эрни наклонился немного вперед, и в машине что-то заурчало. Я бросил на Лебэя испепеляющий взгляд, но тот смотрел в небо, точно изучая его на предмет дождя.

            Она явно не собиралась заводиться. Мой "дастер" был в приличном состоянии, однако перед ним я пробовал освоить две развалюхи (не такие, как Кристина, те были другого класса) и поэтому хорошо знал подобные звуки, которые могут свести вас с ума в холодное зимнее утро.

            Рурр-рурр-рурр-рурр.., рурр.....рурр.....рурр.

            - Не старайся, Эрни, - сказал я. - Зажигание не работает.

            Не поднимая головы, он снова повернул ключ.

            Мотор натужно заскрежетал. Я подошел к Лебэю.

            - Вчера вы долго заводили ее, да? - спросил я. Лебэй взглянул на меня своими пожухлыми глазами и снова уставился в небо, точно размышляя о чем-то.

            - А может, вы ее вообще не заводили? Может. вы просто позвали пару дружков, и они закатили ее в гараж. Если, конечно, у такого старого дерьма есть друзья.

            Он опустил взгляд на меня.

            - Сынок, - сказал он. - Ты всего не знаешь. У тебя еще за ушами не обсохло. Когда ты пройдешь через две войны, как я...

            - Хрен с вашими войнами, - с расстановкой проговорил я и направился к гаражу, где Эрни все еще пытался завести свою машину. С таким же успехом он мог бы попробовать улететь на Марс на воздушном шаре, подумалось мне.

            Рурр-рурр.......рурр.......рурр.

            Я открыл дверцу.

            - Подожди, не сажай аккумулятор. Сейчас принесу кабель, - сказал я. Он повернул голову;

            - Мне кажется, для меня она должна завестись. Я почувствовал, как мои губы расползлись в ухмылке.

            - Ну тогда кабель тем более не помешает.

            - Как знаешь, - рассеянно проговорил он и очень тихо добавил:

            - Давай же, Кристина. Что ты говоришь?

            В тот же миг какой-то голос в моей голове снова произнес: "Давай прокатимся, приятель... Давай отправимся в путь", - и меня передернуло.

            Я ожидал, что вслед за этим раздастся щелчок и предсмертный храп соленоида. На самом деле я услышал звук заработавшего двигателя. Он сделал несколько оборотов и заглох. Эрни опять повернул ключ. Мотор заработал быстрее. Прогремели выстрелы из выхлопной трубы. Я подпрыгнул от неожиданности. Эрни даже не пошевелился. Он исчез в своем собственном мире.

            Когда двигатель снова заглох, Эрни Каннингейм даже не выругался. Он только тихо пробормотал:

            - Давай же, куколка, что ты говоришь? Затем он повернул ключ. Мотор заскрежетал, сделал еще несколько выстрелов и наконец завелся. Он работал кошмарно - как если бы четыре из восьми цилиндров были сегодня в отгуле, но все-таки работал. Я с трудом мог поверить в это.

            - Все обернулось не так плохо, правда? - сказал Лебэй. - И тебе не пришлось рисковать своим бесценным аккумулятором. - Он сплюнул.

            Я не знал, что сказать. Если честно, я чувствовал себя немного смущенным.

            Автомобиль медленно выполз из гаража. Я и не представлял, что он окажется таким длинным. Это было как оптическая иллюзия. Эрни за рулем выглядел на удивление маленьким.

            Он опустил стекло и подозвал меня. Чтобы услышать друг друга, нам пришлось кричать во все горло - такова была еще одна особенность подруги Эрни, Кристины: у нее был поразительно громкий голос. Если у нее когда-либо была система глушения, то она, конечно, давно прогорела. В тот момент, когда Эрни сел за руль, небольшой счетчик в автомобильном отделении моего мозга подытожил общую сумму расходов на ремонт - шестьсот долларов, не считая разбитого ветрового стекла. Одному Богу известно, сколько могла стоить его замена.

            - Я отгоню ее к Дарнеллу! - проорал Эрни. - Я прочитал в газетах, что в его мастерских можно держать машину за двадцать долларов в неделю!

            - Эрни, двадцать долларов за его мастерские слишком много! - прокричал я.

            В нашем городе существовала еще одна ловушка для молодых и неопытных. Гараж и мастерские Дарнелла располагались рядом с его же заведением, издевательски именуемым "Лучшие запасные части к автомобилям". Я несколько раз бывал там, один раз покупал стартер к моему "дастеру", а другой - искал карбюратор для "меркурия", - моей первой развалюхи. Уилл Дарнелл был настоящим жирным боровом, много пившим и беспрерывно курившим длинные сигары, хотя говорили, что у него астма. Он люто ненавидел всех подростков Либертивилла, имевших автомобили.., однако это не мешало ему заискивать перед ними и обирать их до нитки.

            - Я знаю, - прокричал Эрни. - Но пока я не нашел более дешевого места. Я не могу забрать его домой, мои мама и папа изойдут дерьмом!

            Конечно, он был прав - но только отчасти. Я раскрыл рот, собираясь спросить, не лучше ему остановиться, пока дело не зашло слишком далеко. Затем я снова закрыл рот. Было уже поздно. Кроме того, я вовсе не хотел соревноваться с этим ревущим мастодонтом, так же как и забивать легкие отработанным углеродом.

            - Хорошо! - Я махнул рукой. - Я поеду за тобой.

            - Я поеду через Уолнэт-стрит и через Бэйзн-драйв, - улыбнувшись, прокричал он. - Я не хочу выезжать на главные дороги.

            - Ладно.

            - Спасибо, Дэннис!

            Окутавшись грязным вонючим дымом, - Плимут медленно пополз по дорожке Лебэя на улицу. Когда он притормозил перед поворотом, у него загорелся только один из задних огней. Автоматический счетчик, встроенный в мою голову, отзвонил еще пять долларов.

            Эрни повернул руль влево и выехал на улицу. Остатки глушителя задели за выступ на обочине. Эрни прибавил газ, и машина взревела как сумасшедшая. В домах через дорогу люди подошли к окнам посмотреть, что происходит.

            Ревя во всю мощь, Кристина со скоростью десяти миль в час покатилась по проезжей части.

            Клочья голубого дыма стелились за ней, а затем развеялись в теплом вечернем воздухе.

            Через сорок ярдов, возле дорожного знака, она клюнула носом и встала как вкопанная. До меня донесся крик какого-то малолетки, наблюдавшего за ней с близкого расстояния:

            - Отвезите ее на свалку, мистер!

            Эрни высунул из окна кулак с вытянутым вверх средним пальцем - он показывал мальчику птичку. Этот жест был повторен дважды. Никогда прежде не видел я, чтобы Эрни показывал кому-нибудь птичку.

            Стартер жалобно заскулил, мотор закряхтел и зашелся надрывным кашлем. На этот раз прогремела целая серия оглушительных выстрелов. Точно на Лорел-драйв кто-то открыл стрельбу из пулемета. Я застонал.

            Вскоре кто-нибудь должен был вызвать полицейских. Они должны были задержать Эрни за нарушение общественного порядка и заодно выяснить, что его машина была не зарегистрирована. Думаю, это не улучшило бы обстановки в доме Каннингеймов.

            Наконец отгремело эхо последнего взрыва - оно прокатилось по улице, точно в нее угодил артиллерийский снаряд среднего калибра, - а затем "плимут" свернул налево, на Мартин-стрит, которая одной милей выше пересекалась с Уолнэт-стрит. Машина Эрни скрылась из поля зрения.

            Я резко повернулся к Лебэю, собираясь послать его куда-нибудь подальше. Я уже говорил, как у меня накипело на сердце. Однако то, что я увидел, заставило меня похолодеть.

            Ролланд Д. Лебэй плакал.

            Зрелище было ужасным, гротескным, но более всего - жалким. Однажды, когда мне было девять лет, нашего кота по кличке Капитан Бифхарт сбила машина. Мы повезли его к ветеринару - мама вела нашу машину очень медленно, потому что плохо видела из-за слез, а я сидел сзади с Капитаном Бифхартом. Он лежал в коробке, и я говорил ему, что ветеринар вылечит его, что все будет в полном порядке, но даже маленький девятилетний несмышленыш, каким был я, мог понять, что для Капитана Бифхарта уже ничего не будет в полном порядке, потому что часть внутренностей у него вылезла наружу, перепачкав его кровью и дерьмом, и он умирал. Я попробовал погладить его, и он укусил меня в руку, как раз в чувствительное место между большим и указательным пальцами. Боль была невыносимой, чувство ужаса и жалости от нее только усилилось. Ничего подобного я с тех пор не испытывал... Поймите, я тогда не жаловался, но мне кажется, что людям лучше не иметь воспоминаний о таких чувствах. Если их будет слишком много, то вам не останется ничего другого, как поселиться на какой-нибудь ферме и плести корзинки.

            Лебэй стоял на своей уродливой лужайке недалеко от того места, где масляное пятно уничтожило все живое, и держал в руке большой старческий носовой платок, которым то и дело вытирал глаза. От слез на его щеках оставались грязные подтеки - скорее как от пота, чем как от настоящих слез. Кадык судорожно ходил вверх и вниз.

            Я не мог смотреть на него плачущего и, отвернувшись, случайно взглянул на его одноместный гараж. Прежде он казался тесным - из-за садового инвентаря и, конечно, других предметов, но главным образом - из-за огромного старого автомобиля с его двойными передними фарами, выгнутым ветровым стеклом и широченным капотом.

            Теперь все вещи, расставленные вдоль стен, только подчеркивали внутреннюю пустоту гаража. Он зиял, как открытый беззубый рот.

            Это зрелище ничем не уступало Лебэю. Но когда я посмотрел обратно, старик уже взял себя в руки - по крайней мере с виду. Он перестал утирать глаза и убрал носовой платок в задний карман рейтуз. Правда, его лицо было все еще бледным. Очень бледным.

            - Ну вот и все, - проговорил он хрипло. - У меня ее больше не будет, сыночек.

            - Мистер Лебэй, - сказал я. - Мне очень хочется, чтобы мой друг поскорее мог сказать то же самое. Если бы вы знали, сколько у него было неприятностей с родителями из-за этой ржавой...

            - Убирайся прочь, - произнес он. - Ты говоришь, как безмозглая овца. Только и умеешь что бе-е, бе-е, бе-е и больше ничего. Я думаю, твой друг знает больше, чем ты. Иди и смотри, не нужна ли ему рука.

            Я начал спускаться по лужайке к своей машине. У меня не было ни малейшего желания задерживаться у Лебэя хотя бы на одну минуту.

            - Ничего, только бе-е, бе-е, бе-е! - злобно прокричал он мне вслед, напомнив старую песенку, которую пели "Янгбладс": "У меня одна лишь нота, я ору ее до пота". - Ты не знаешь и половины того, что думаешь!

            Я сел в машину и поехал прочь. Прежде чем свернуть на Мэйн-стрит, я оглянулся и увидел, что он все еще стоял на своей лужайке и его лысина ярко выделялась в лучах заходящего августовского солнца.

            Время показало, что он был прав. Я не знал и половины того, что полагал известным мне.

 5/ КАК МЫ СЪЕЗДИЛИ К ДАРНЕЛЛУ

 

 

            Я поехал вниз по Уолнэт-стрит и повернул направо, к Бэйзн-драйв. У меня не ушло много времени на то, чтобы увидеть перед собой машину Эрни. С поднятой крышкой багажника она стояла у обочины. Рядом с бампером лежал автомобильный домкрат, каким могли бы пользоваться шоферы во времена Генри Форда. Правое заднее колесо было спущено. Я затормозил, немного не доезжая до Кристины, и не успел выбраться наружу, как из ближайшего дома вразвалку вышла молодая женщина, вполне соответствовавшая скульптурной композиции, выстроенной на газоне перед ее жилищем (два розовых фламинго, четыре или пять маленьких каменных гусят, сгрудившихся вокруг большой каменной гусыни, и по-настоящему великолепная клумба ярких пластиковых цветов, посаженных в пластиковые горшочки). Она нуждалась в весах для крупногабаритных грузов.

            - Здесь нельзя сваливать всякую рухлядь, - проговорила она, с трудом справляясь с жевательной резинкой, которой до отказа был набит ее рот. - Ты не имеешь никакого права бросать эти обломки перед моим домом. Надеюсь, ты и сам понимаешь это.

            - Мэм, - сказал Эрни. - У меня спустило колесо, вот и все. Я уеду отсюда, как только...

            - Ты не имеешь права ставить ее здесь, и я надеюсь, тебе это известно, - повторила она. - Мой муж скоро должен вернуться. Ему не понравится, если всякие обломки будут торчать перед домом.

            - Это не обломки, - сказал Эрни, и что-то в его голосе заставило ее отступить на шаг.

            - Не разговаривай со мной в таком тоне, сынок, - надменно проговорила толстуха. - Это не нравится моему мужу, а его лучше не выводить из себя.

            - Слушайте, - начал Эрни тем же угрожающим и бесцветным голосом, которым день назад разговаривал с Майклом и Региной.

            Я крепко схватил его за плечо. Новая стычка была бы лишней.

            - Извините, мадам, - сказал я. - Мы уберем ее очень быстро. Так быстро, что вы подумаете, что у вас была галлюцинация.

            - Это и к тебе относится, - сказала она и ткнула согнутым пальцем в сторону моего "дастера". - Твоя машина тоже стоит перед моим домом.

            Я отогнал "дастер" немного назад. Она понаблюдала за мной, а потом заковыляла обратно к дому, откуда ей навстречу выбежали маленькие мальчик и девочка. Они тоже были на удивление пухлыми. В руках они держали по плитке шоколада.

            - Фто, фвучиась, ма? - спросил мальчик. - Фто это за мафына, ма? Фто фвучиась?

            - Заткнись, - проговорила толстуха и потащила детей обратно в дом.

            Мне нравится смотреть на таких просвещенных родителей: это дает мне надежду на будущее.

            Я вернулся к Эрни.

            - Ну, - произнес я, стараясь казаться остроумным, - у тебя всего лишь спустило колесо? Да, Эрни?

            Он вяло улыбнулся.

            - У меня небольшая проблема, Дэннис. - сказал он.

            Я знал, что это была за проблема: у него не оказалось запаски.

            Эрни снова достал бумажник - во мне что-то кольнуло при виде его - и заглянул внутрь.

            - Мне нужно купить новую резину, - сказал он.

            - Думаю, что помогу тебе избежать этого. У меня есть...

            - Не надо. Не хочу начинать подобным образом. Я ничего не ответил, но оглянулся на свой "дастер". У меня в багажнике лежали две камеры, и мне казалось, что они как раз подходили для такого случая.

            - Как ты думаешь, сколько будет стоить "гудиер" или "файрстон", если они новые?

            Я пожал плечами и призвал на помощь свой автоматический счетчик, который подсказал мне, что Эрни мог бы купить новую несмятую резину за тридцать пять долларов.

            Он вынул две двадцатки и вручил их мне.

            - Если будет больше - с налогом и всем прочим, - то я доплачу.

            Я грустно посмотрел на него.

            - Эрни, сколько недельных заработков ты уже потратил?

            Он сощурил глаза и отвел их в сторону.

            - Достаточно. - сказал он, Я решил попытаться еще раз - как я уже говорил, мне было семнадцать лет, и я все еще находился под впечатлением, будто людям можно растолковать то, что представляет их непосредственный интерес.

            - Ты уже почти все бабки угрохал на эту машину, - сказал я. - Я не могу спокойно смотреть, как ты по любому поводу лезешь за бумажником. Это уже не жест, а жизненная установка. И она тебя погубит. Прошу, Эрни, подумай еще раз.

            Его взгляд окаменел. У него было такое выражение, какого мне не приходилось видеть у него прежде, и, хотя вы, наверное, подумаете, что я был самым наивным подростком в Америке, я не мог припомнить подобного выражения ни на одном другом лице. Меня охватило смешанное чувство удивления и отчаяния - я почувствовал себя так, как мог бы себя почувствовать, если бы внезапно обнаружил, что старался в чем-то убедить парня, который на самом деле оказался лунатиком. Хотя позже я видел такое выражение: оно означает полное отключение. Оно бывает у мужчины, когда ему говорят, что женщина, которую он любит, трахается с кем попало за его спиной.

            - Не надо, Дэнни, - произнес он. Я поднял обе руки.

            - Ладно! Все в порядке!

            - Можешь не ездить за этой чертовой покрышкой, если хочешь, - с каким-то тупым упрямством добавил он. - Я найду выход.

            Я уже собрался ответить и мог бы наговорить кучу грубостей, но внезапно мой взгляд упал на газон, находившийся слева от меня. Там стояли два пухлых ребенка и смотрели на нас. Их пальцы были выпачканы в шоколаде.

            - Невелика трудность. - сказал я. - Я привезу покрышку и камеру.

            - Только если сам хочешь. Уже довольно поздно.

            - Ничего, не волнуйся, - сказал я.

            - Мифтер? - сказал маленький мальчик, облизывая пальцы.

            - Что? - спросил Эрни.

            - Мама сказава, эта мафына кака.

            - Да, - подтвердила девочка. - Кака-бяка.

            - Кака-бяка? - переспросил Эрни. - Умно, ничего не скажешь. Твоя мама, наверное, философ?

            - Нет, - ответила девочка. - Она Каприкорн. А меня зовут...

            - Я вернусь как можно быстрее, - сказал я, чувствуя себя неловко.

            - Ладно.

            - Не волнуйся.

            - И ты не волнуйся. Я не собираюсь ни с кем ругаться.

            Я побрел к машине. Садясь за руль, я услышал, как девочка спросила у Эрни:

            - А почему у вас такое лицо, мистер?

 x x x

 

 

            Я проехал полторы мили по Кеннеди-драйв - по словам моей матери, выросшей в Либертивилле, раньше вдоль этой дороги стояли самые престижные жилые дома. Может быть, переименование старой Барксуаллоу-драйв, что было сделано в память о президенте, убитом в Далласе, было довольно неудачным решением, потому что с середины шестидесятых на близлежащих улицах не осталось и следа от бывших жилых строений. Теперь здесь были открытый кинотеатр, где можно было посмотреть фильм, не вылезая из машины, "Макдоналдс", несколько ресторанов и различных офисов. Кроме того, здесь находилось множество станций обслуживания, потому что Кеннеди-драйв выходит на магистраль, ведущую в Пенсильванию.

            Купить для Эрни колесо было делом пустяковым, однако первые две станции, попавшиеся мне по пути, оказались теми, что рассчитаны на самообслуживание, и в них не продавали даже моторное масло. На третьей были и камеры, и покрышки, и я смог купить резину, подходившую для "плимута" (мне трудно было назвать машину Эрни - неодушевленную вещь - по имени), всего за двадцать восемь долларов и пятьдесят центов вместе с налогом, но там был только один паренек-рабочий, который взялся поставить камеру с покрышкой на обод колеса и накачать его. Операция заняла сорок пять минут. Я предложил парню свою помощь, но тот сказал, что босс убьет его, если узнает об этом.

            К тому времени, когда я получил готовое колесо и заплатил парню два бакса за его работу, ранние сумерки превратились в мутно-лиловый августовский вечер. От каждого куста протянулась длинная тень, и, медленно въезжая на улицу, я увидел, как последние солнечные лучи поочередно гасли на верхушках молодых и старых деревьев, окружавших лужайку для игры в шары.

            Я сам удивлялся тому паническому страху, который, как огонь по древесному стволу, поднимался все выше к моему горлу. Тогда это чувство охватило меня в первый - непонятный даже для того странного года, - но не в последний раз. Мне трудно назвать причину моего состояния. Может, оно было связано с тем, что кончалось 11 августа 1978 года и через месяц начинался последний учебный год в школе, а значит - заканчивался самый долгий спокойный период моей жизни. Нужно было становиться взрослым, и, может быть, я каким-то образом подсознательно убеждался в этой печальной необходимости, глядя на поток золотых солнечных лучей, стремительно таявших в высоких кронах деревьев. Мне кажется, что я понял тогда: люди потому боятся взрослеть, что не хотят расставаться с маской, к которой они привыкли, и примерять другую. Если быть ребенком - значит учиться жить, то становиться взрослым - значит учиться умирать.

            Чувство подавленности и страха вскоре прошло, но после него я ощутил себя разбитым и усталым. Никакое другое состояние не бывает столь обычным для меня.

            Разумеется, мое настроение ничуть не улучшилось, когда я увидел, что муж толстухи и в самом деле вернулся домой и что Эрни стоял нос к носу с ним, явно готовясь начать потасовку.

            Двое ребятишек молча сидели поодаль, поглядывая то на Эрни, то на Папу, точно зрители некоего апокалипсического теннисного матча, где проигравшего должны были с радостью растерзать. Казалось, они ждали того момента, когда Папа набросится на моего тощего друга, повалит на землю, а потом начнет отплясывать какой-нибудь бешеный танец на его поверженном теле.

            Я подрулил к ним и поспешил выйти из машины.

            - Ты меня слышишь? - ревел Папа. - Убери ее - и немедленно!

            Его нос почти светился в сумерках. Щеки тоже пылали, а под воротником рабочей спецовки веревками вздулись крупные вены.

            - Я не собираюсь ехать на ободах, - сказал Эрни. - Я же сказал. На своей вы бы не поехали.

            - Ты у меня поедешь на ободах. Прыщавая Рожа, - прорычал Папа, явно намереваясь показать детям, как настоящие взрослые должны решать свои проблемы. - Не надо было ставить эти вонючие обломки перед моим домом. Убирай - или будешь плакать, детка.

            - Никто не будет плакать, - сказал я. - Успокойтесь, мистер. Объявляется брэйк.

            Глаза Эрни благодарно скользнули по мне, и я понял, как он был напуган. Вечный рохля, он чаете попадал в ситуации, когда сверстники или старшие стремились выжать из него все соки. Должно быть, он и сейчас не ждал для себя ничего хорошего - но в этот раз не поддался.

            Глаза мужчины тяжело уставились на меня.

            - Еще один, - проговорил он, будто удивляясь тому, что в мире так много настырных задниц. - Вам обоим не терпится схлопотать? Не сомневайтесь, я могу вам это устроить.

            Да, я знал таких типов. Если бы ему было лет на десять меньше, он вполне мог быть одним из тех школьников, которые считали ужасно уморительной шуткой выбить из рук учебники или во всей одежде втолкнуть под душ, не выключенный после урока физкультуры. Они никогда не меняются, эти ребята. Они просто становятся старше и зарабатывают рак легких, потому что курят слишком много дешевых "Лаки страйк", или умирают от закупорки сосудов лет в пятьдесят пять.

            - Нам не терпится поменять колесо, - сказал я. - У него лопнула камера. У вас никогда не лопалась камера?

            - Ральф, я хочу, чтобы они убрались отсюда! - свиноподобная супруга Папы стояла не пороге. Ее голос дрожал на высокой ноте. Это было лучше, чем шоу Фила Донахью. Несколько соседей подошли поближе, чтобы проследить за развитием событий, и я опять с тоской подумал, что если кто-нибудь еще не вызвал полицию, то скоро непременно сделает это.

            - У меня никогда не лопалась камера так, чтобы я на три часа оставлял кучу обломков перед чужим домом! - громко сказал Ральф.

            - Прошел один час, - заметил я, - если не меньше.

            - Лучше заткнись, детка, - сказал Ральф. - Не выношу таких болтунов, как ты. Я зарабатываю на жизнь. Я прихожу домой усталым и поэтому не хочу вступать в дискуссии. Я хочу, чтобы ее здесь не было - и все.

            - У меня в багажнике есть запаска, - сказал я. - И нам нужно только лишь поставить ее...

            - И если бы у вас было хоть немного понятия о поведении в обществе... горячо начал Эрни.

            Дело было почти сделало. Если в чем-нибудь наш приятель Ральф не собирался быть оспоренным в присутствии своих детей, так это его поведение в обществе. Он замахнулся на Эрни. Не знаю, чем это могло кончиться для Эрни вероятно, полицией и конфискацией его драгоценного автомобиля, - но каким-то образом я успел схватить Ральфа за запястье.

            Маленькая свиноподобная девочка завизжала и заплакала. Маленький свиноподобный мальчик замер с широко открытым ртом. Эрни, который в школе пробегал накуренное место со скоростью охотничьего пса, даже не моргнул глазом. Он явно хотел, чтобы это случилось.

            Ральф повернулся ко мне - его взгляд обжигал ненавистью.

            - Ну ладно, маленькое дерьмо, - прошипел он. - Ты не первый.

            Я напряг силы и удержал его руку.

            - Не надо, дружище, - негромко сказал я. - Запаска в багажнике. Дай нам пять минут, чтобы поставить ее и убраться с твоих глаз. Пожалуйста.

            Через какое-то время удерживать его запястье стало немного легче. Он оглянулся на детей - маленькая девочка всхлипывала, а маленький мальчик смотрел на него широко раскрытыми глазами - и наконец принял решение.

            - Пять минут, - согласился он и, опустив руку, бросил злобный взгляд на Эрни. - Тебе чертовски повезло, что я не вызвал полицейских. Они здесь забыли, что такое инспекция, и пускают в ход дубинки, когда им вздумается.

            Я ожидал, что Эрни опять скажет какую-нибудь дерзость, но, вероятно, он забыл не все, что знал о благоразумии, - Извините, - произнес он. - Я погорячился, Ральф снова оглянулся на детей.

            - А ну, живо домой! - заорал он. - Чего вам здесь нужно? А-та-та хотите?

            Дети вскочили с земли и побежали домой.

            - Пять минут, - повторил он, недобро взглянув на нас.

            Позже вечером, сидя за столом со своими друзьями и потягивая холодное пиво, он мог бы рассказать им, как твердо держал себя с этим поколением наркоманов и сексуальных маньяков: "Да, ребята, я сказал им, чтобы они убирались прочь от моего дома, пока я не сделал им а-та-та. И вы не поверите, с какой скоростью они подхватили свой дерьмовый драндулет и пустились бежать без оглядки". А потом он мог бы закурить "Лаки страйк" или "Кэмэл".

            Разумеется, домкрат Лебэя не годился ни к черту, и мне пришлось сходить за своим. Мы приподняли "плимут" (несколько ужасных секунд мне казалось, что задний покореженный бампер вот-вот оторвется от проржавевшего кузова) и сняли старое колесо. Затем мы поставили новое, затянули крепежные гайки и опустили домкрат: Я с облегчением взглянул на машину, снова стоявшую на дороге. И тут ко мне вернулось чувство, которое я испытал в гараже Лебэя. Мой взгляд упал на новую шину "файрстон", высовывавшуюся из-под правого заднего крыла. На резине еще оставались заводские наклейки и яркие желтые отметки, нанесенные мелом парня со станции техобслуживания.

            Я вздрогнул: передать чувство какой-то фатальности, овладевшее мной, было бы невозможно. Это было так, точно я увидел змею, которая сбрасывала старую кожу и уже начинала вылезать из нее, поблескивая новой чешуей.

            Ральф стоял в дверях дома, посматривая на нас. В одной руке он держал гамбургер, а в другой - банку пива.

            - Ну, как тебе этот парень? - шепнул я Эрни, бросая в багажник его испорченный домкрат.

            - Настоящий Роберт Рэдфорд. - пробормотал он, и мы оба рассмеялись как люди, вырвавшиеся из довольно напряженной ситуации. Нам требовалась какая-нибудь разрядка. Эрни был похож на ребенка, которому попала смешинка в рот.

            - Над чем это вы, подонки, смеетесь? - взревел Ральф. Он вышел на крыльцо. - А? Вы хотите, чтобы у вас от смеха был рот до ушей? Подождите, сейчас я вам это устрою!

            - Быстро сматываемся, - бросил я Эрни и опрометью бросился к своему "дастеру". Я все еще не мог удержаться от смеха, он лишь сильнее разбирал меня. Я упал на переднее сиденье и включил двигатель. "Плимут", стоявший впереди, взревел и окутался синим облаком выхлопных газов. Но даже сквозь его грохот я мог слышать, как хохотал Эрни, который, судя по всему, был близок к истерике.

            Ральф, ругаясь, шел через газон. В руках он все еще держал гамбургер и пиво.

            - Над чем вы смеетесь, уроды? А?

            - Ты, козел! - триумфально прокричал Эрни, и "плимут" подался вперед, отсалютовав очередью оглушительных выстрелов. Я нажал на газ и резко крутанул руль, чтобы избежать столкновения с Ральфом, который явно намеревался совершить убийство. Я все еще смеялся, но это был уже нездоровый смех. Теперь он больше походил на стон.

            - Я убью тебя, урод! - ревел Ральф. Я снова нажал на акселератор и, проезжая мимо Ральфа, показал ему конфигурацию из кулака и вытянутого среднего пальца.

            - На, выкуси! - прокричал я.

            Он пытался догнать нас: несколько секунд он бежал по дороге, потом остановился и швырнул вслед недопитую банку с пивом.

            - Что за безумный день, - чуть позже сказал я вслух и испугался своего голоса, дрожавшего, как от слез. У меня во рту был соленый привкус. - Что за безумно хреновый день.

 x x x

 

 

            Гараж на Хемптон-стрит представлял собой вытянутое здание со стенами из рифленого железа и грязной рифленой крышей. Спереди красовалась броская надпись: ЭКОНОМЬТЕ ДЕНЬГИ! ВАШИ ТЕХНОЛОГИИ, НАШИ ИНСТРУМЕНТЫ! Ниже была другая надпись, сделанная буквами поменьше: Аренда стоянки в гараже на неделю, на месяц, на год.

            На заднем дворе Дарнелл устроил свалку старых автомобилей. Она была окружена теми же листами рифленого железа пятифутовой высоты, из которых состояли стены и крыша гаража.

            Я слышал, что Уилл Дарнелл был связан с торговлей наркотиками, процветавшей в колледжах и школе Либертивилла, а еще я слышал, что он был на короткой ноге с некоторыми темными людишками из Питсбурга и Филадельфии.

            Я не совсем верил этим слухам, но знал, что если вам нужны были дымовые шашки или ракеты на Четвертое июля, то вы могли купить их у Дарнелла. Кроме того, мой отец говорил, что двенадцать лет назад, когда мне было всего пять лет, Дарнелла обвинили как соучастника в кражах автомобилей, которые после перекраски продавались в Нью-Йорке. Постепенно эти обвинения забылись, но отец утверждал, что Уилл Дарнелл был замешан и в других махинациях - от разграбления проезжих трейлеров до подделки драгоценностей.

            Держись подальше от этого места, Дэннис, сказал мой отец всего год назад, а вскоре моя первая развалюха потребовала двадцать долларов за стоянку в гараже Дарнелла, где я пытался заменить карбюратор. Эксперимент закончился полной неудачей.

            Держись подальше от этого места, вспомнил я предостережения моего отца, когда в сумерках въезжал следом за Эрни в главные ворота гаража. Свет передних фар выхватывал разбросанные автомобильные части, обломки кузовов и инструменты, и от их хаотического нагромождения я почувствовал себя еще более подавленным, чем прежде. Я вспомнил, что не позвонил домой, и подумал, что отец с матерью уже давно интересуются, в каком проклятом месте я могу так долго пропадать.

            Эрни притормозил перед большой дверью, над которой было намалевано: СИГНАЛИТЬ ДЛЯ ВХОДА. Рядом с ней находилось небольшое окошко, зашторенное и освещенное изнутри. Мне захотелось уговорить Эрни уехать отсюда и оставить машину на одну ночь возле моего дома. Я живо представил, как мы вваливаемся к Уиллу Дарнеллу и его дружкам, пересчитывающим краденые цветные телевизоры или перекрашивающим угнанные "кадиллаки".

            Эрни вышел из машины и подошел ко мне. Он выглядел смущенным.

            - Дэннис, ты не можешь посигналить вместо меня? - спросил он. Кажется, у Кристины не работает гудок.

            - Конечно.

            - Спасибо.

            Я дважды просигналил, и вскоре большая дверь гаража отворилась. В дверном проеме стоял сам Уилл Дарнелл. Он поманил Эрни, и "плимут" въехал внутрь. Я развернул свою машину, выключил двигатель и последовал за ними.

            Было уже довольно поздно, и под высокими сводами стоял полумрак. Вдоль стен тянулись длинные стеллажи с инструментами, которые могли вам пригодиться, если у вас не было собственных. Потолок был перегорожен несколькими стальными брусьями.

            Всюду белели надписи: ПРЕЖДЕ ЧЕМ ВЕРНУТЬ ИНСТРУМЕНТ - ПРОВЕРЬ ЕГО И ПРИВЕДИ В ПОРЯДОК; или: ОПЛАТИТЕ СТОЯНКУ ЗАРАНЕЕ; или: КРАЖА И ПОРЧА ИНСТРУМЕНТА НЕ РЕКОМЕНДОВАНА. Были дюжины других объявлений; куда бы вы ни повернулись, одно или два из них обязательно бросались вам в глаза. Уилл Дарнелл был большим любителем надписей.

            - Двадцатая стоянка! Двадцатая! - орал Дарнелл на Эрни. - Ставь ее туда и глуши, пока мы все не задохлись!

            "Мы все" относилось к группе людей, сидевших за карточным столом в дальнем углу помещения. Они смотрели на новое приобретение Эрни с удивлением и отвращением.

            Эрни подогнал машину к двадцатой стоянке, припарковал и выключил мотор. Сизое облако выхлопных газов стало медленно рассеиваться.

            Дарнелл повернулся ко мне. Он был одет в матросскую блузу и брюки цвета хаки. Складки жира свисали над ремнем и под подбородком.

            - Детка, - произнес он своим скрипучим голосом, - если это ты продал ему такой кусок дерьма, то тебе должно быть стыдно за себя.

            - Это не я продал. - По какой-то абсурдной причине я решил, что должен был оправдываться перед этим жирным боровом, как не оправдывался даже перед собственным отцом. - Я пробовал отговорить его.

            - Тебе нужно было быть настойчивей.

            Он пошел туда, где стояла машина Эрни. Несмотря на астму, Дарнелл двигался плавной, почти женственной походкой человека, который долгое время страдал от излишнего веса и подобную перспективу видел перед собой в будущем. И, несмотря на астму, он принялся орать на Эрни, когда тот еще не успел повернуться к нему лицом.

            Как ребята, курившие в школьных коридорах, как Ральф с Бэйзн-драйв и как Бадди Реппертон (боюсь, нам скоро придется поговорить о нем), он сразу невзлюбил Эрни - это была, так сказать, ненависть с первого взгляда.

            - Эй, какого хрена ты снова пригнал свой драндулет, да еще без шланга? - кричал он. - Еще раз, и тебя здесь больше не будет, ясно?

            - Да, - Эрни вобрал голову в плечи. На этот раз у него не было сил сопротивляться. - Я... Дарнелл не дал ему договорить.

            - Тебе нужен шланг для выхлопных газов, он стоит два пятьдесят в час, если заплатишь вперед. И я скажу тебе кое-что еще, мой молодой друг. Хватит мне дерьма от таких умников, как ты. Это место для работы, а не для всякого хлама. Я не разрешаю курить здесь. Если захочешь подымить, то ступай на задний двор.

            - Я не...

            - Не перебивай меня, сынок. Не перебивай, а слушай, - сказал Дарнелл.

            Теперь он стоял прямо перед Эрни, высокий и тучный. Эрни выглядел жалко.

            Я снова начал выходить из себя. Не помню, сколько раз это случалось со мной с тех пор, как мы подъехали к дому Лебэя и увидели, что проклятого "плимута" на лужайке не было.

            Дети - угнетенный класс; за несколько лет вы полностью усваиваете манеру бедного дяди Тома и послушно склоняете голову перед такими детоненавистниками, как Уилл Дарнелл: да, сэр, нет, сэр, ладно, хорошо.

            Я схватил Дарнелла за руку:

            - Сэр!

            Он повернулся ко мне. Я заметил за собой, что чем меньше люблю взрослых, тем с большей готовностью говорю им "сэр".

            - Что?

            - Вон там люди курят. Попросите их бросить сигареты.

            Я показал на парней, сидевших за столом. Над ними висело облако табачного дыма.

            Дарнелл посмотрел на них, а затем снова на меня. Его лицо было очень мрачным.

            - Юноша, ты стараешься сделать так, чтобы твой приятель вылетел отсюда, как пробка?

            - Нет, - сказал я. - Сэр.

            - Тогда заткни свою мычалку.

            Он опять повернулся к Эрни и продолжил:

            - Я умею отличать машину от кучи металлолома. Тебе предстоит испытание, детка. Не знаю, сколько ты будешь с ней возиться и во что тебе это обойдется, но клянусь, я выверну тебя наизнанку.

            Какая-то тупая ярость охватила меня. Я мысленно умолял Эрни съездить по морде этому жирному борову так, чтобы потом нам пришлось во все лопатки удирать отсюда и больше не думать появляться здесь. Вероятно, картежники Дарнелла не остались бы в стороне от такого поворота дел, и этот очаровательный вечер скорее всего для нас закончился бы в приемном покое больницы Либертивилла.., но это стоило того.

            "Эрни, - мысленно говорил я. - скажи ему, чтобы он заткнулся, и давай уберемся отсюда. Не поддавайся ему, Эрни. Не давай делать из себя дерьмо. Не будь рохлей, Эрни, - если ты выстоял перед своей матерью, то сможешь выстоять и перед этой самодовольной задницей. Только в этот раз не будь рохлей".

            Эрни долго молчал, опустив голову, а потом сказал:

            - Да, сэр.

            Эти слова он произнес так тихо, что их почти не было слышно.

            - Что ты сказал?

            Эрни поднял глаза. Его лицо было смертельно бледным. В глазах стояли слезы. Я не мог их видеть и отвернулся. Картежники прервали игру и наблюдали за тем, что происходило на двадцатой стоянке.

            - Я сказал: да, сэр, - наконец произнес Эрни дрожащим голосом.

            Он как будто только что подписал свой смертный приговор. Я опять взглянул на "плимут", который стоял рядом вместо того, чтобы быть выброшенным на свалку, находившуюся на заднем дворе. Я все больше ненавидел его за то, что он делал с Эрни.

            - Хорошо, убирайтесь отсюда, - сказал Дарнелл. - Мы закрываемся.

            Эрни побрел прочь, ничего не видя перед собой. Он бы наткнулся на гору старых покрышек, если бы я не схватил его за руку Дарнелл подошел к карточному столу. Усевшись за него, он что-то проговорил своим скрипучим голосом. Его приятели разразились дружным хохотом.

            - У меня все в порядке, Дэннис, - сказал Эрни, как будто я его спрашивал. Он сжал губы, а потом еще раз сказал:

            - У меня все в порядке, Поехали домой, Дэннис. У меня все в порядке.

            Он был моим другом, но я готов был возненавидеть его. Мы вышли в прохладную темноту. За нами шумно захлопнулась дверь. Так мы отвезли Кристину в гараж Дарнелла. Неплохая поездка, а?

 6/ ВОЗВРАЩЕНИЕ

 

 

            Мы сели в мою машину, и я вырулил со двора. Странно, но было уже девять часов. Вот так летит время, когда вы заняты чем-нибудь приятным. В небе сиял полукруглый месяц. Рядом с ним я не заметил ни одной звезды, может быть, потому, что мне было не до них.

            Первые два или три квартала мы проехали в полном молчании, а потом Эрни вдруг разразился рыданиями. Я ожидал чего-нибудь подобного, но его отчаяние и безутешность испугали меня.

            Я сразу сдался. Ему не нужны были мои слова. И то, что я сначала принял за его реакцию на испытанное унижение, на самом деле оказалось чем-то более глубоким. Горько всхлипывая и размазывая слезы по лицу, он то и дело бормотал какие-то слова, которые я постепенно стал понимать.

            - Я доберусь до них, - шептал он между всхлипами и стонами. - Я доберусь до этих сукиных детей, Дэннис. Я заставлю их пожалеть... Я заставлю их съесть это... СЪЕСТЬ ЭТО... СЪЕСТЬ!

            - Ну перестань, - не выдержал я. - Эрни, остановись.

            Однако он не желал останавливаться. Зарыдав еще громче и заскрежетав зубами, он принялся стучать кулаками по приборной доске моего "дастера". От таких ударов вполне могли остаться заметные следы.

            - Увидишь, я доберусь до них!

            Озаренное бледным светом луны и мелькающими уличными огнями, его лицо казалось таким исступленным и диким, точно рядом со мной находился какой-то одержимый колдун. Таким я его не знал. Эрни куда-то сгинул, ушел скитаться в каких-то холодных далях, которые Бог ради собственных развлечений сотворил для таких людей, как он. Таким я не хотел его знать. И я мог только лишь беспомощно сидеть и надеяться, что Эрни, которого я знал, когда-нибудь вернется. А это произошло не скоро.

            Наконец истерика опять сменилась рыданиями. Ненависть прошла, и теперь он только плакал. Его всхлипы и стоны были еще безутешнее, чем раньше.

            Я сидел за рулем своей машины, не зная, что мне делать. Я бы хотел сейчас очутиться в каком-нибудь другом месте - хоть в банке, где мне почему-то объявили о закрытии моего счета, или перед платным туалетом, страдая от поноса и не имея ни одного цента в кармане. Пусть это было бы не Монте-Карло. Но пусть я был бы старше. И еще лучше - не я, а мы оба.

            Впрочем, я знал, что нужно делать. Неохотно, не желая делать этого, я повернулся к нему и, обняв одной рукой, прижал его к себе. Его горячее и мокрое лицо уткнулось мне в грудь. Так мы сидели минут пять, а потом я подвез его к дому и высадил там. После этого я поехал к себе. Позже мы ни разу не вспоминали о том, как я обнимал его. Нас никто не видел, но полагаю, что со стороны мы выглядели как парочка гомиков. Я обнимал его и не мог понять, почему так случилось, что я был единственным другом Эрни. Поверьте, тогда он был почти противен мне.

            И как раз тогда я - впервые и еще неосознанно - подумал, что, может быть, Кристина тоже станет его другом. Не уверен, что мне это пришлось бы по нраву, особенно после того, как мы целый день мучились с ней.

            Когда мы подъехали к обочине возле его дома, я сказал:

            - С тобой все будет в порядке, Эрни? Он принужденно улыбнулся:

            - Да, со мной все будет в порядке. - Его глаза грустно посмотрели на меня. - Дэннис, тебе надо было вступить в какую-нибудь благотворительную организацию. В фонд безработных, а может, в Общество по борьбе с раковыми заболеваниями. Во что-нибудь такое...

            - Ах, брось ты.

            - Ты знаешь, что я имею в виду.

            - Если ты имеешь в виду, что ты рохля, то мне это известно.

            Из передней двери дома вырвался сноп света, а из него опрометью вылетели Майкл и Регина, - вероятно, они были готовы увидеть полицейских, приехавших сообщить им, что их сын попал в дорожную катастрофу.

            - Арнольд? - громко позвала Регина.

            - Ну, пока, Дэннис, - проговорил Эрни, теперь уже по-настоящему грустный. - Уезжай, хватит тебе дерьма на сегодня. - Он вылез из машины и покорно произнес:

            - Привет, мам. Привет, пап.

            - Где ты был? - спросил Майкл. - Молодой человек, вы хоть знаете, как перепугана ваша мать?

            Эрни был прав. Я мог обойтись без сцены воссоединения семьи. Развернув машину, я увидел в зеркальце, как они набросились на него, обреченно дожидавшегося своей участи, и смешно потащили к месту расправы. В их целеустремленных действиях не было ни одного резкого движения или необдуманиого жеста. Они заботились о том, чтобы не причинить ему вреда, он был вещью, сохранностью которой они дорожили больше всего на свете.

            Я включил радио. На ультракоротких волнах все еще продолжалась программа рок-уик-энд, и "Силвер баллей бэнд" пели песню, которая называлась "Все то же самое". Слушать ее мешали помехи в эфире, и я настроил приемник на матч с Филадельфией.

            Филадельфия проигрывала. Можно было спокойно ехать домой.

 7/ ПЛОХИЕ СНЫ

 

 

            Когда я приехал домой, мои отец и сестренка сидели на кухне и ели сандвичи с жженым сахаром. Я сразу почувствовал голод и вспомнил, что еще не ужинал.

            - Где ты был. Босс? - спросила Эллани, не отрывая глаз от "16", "Крим", "Тайгер бит" или чего-то в этом роде. Она называла меня Боссом с тех пор, как я в прошлом году открыл Брюса Спрингстина и сразу стал его поклонником. Предполагалось, что это прозвище подходило мне больше всего.

            В четырнадцать лет Эллани уже начинала уходить из детства и превращаться в полноценную американскую красавицу - высокую, темноволосую и голубоглазую. Но летом 1978 года она обладала всеми особенностями заурядного подростка. В девять она начинала с Донни и Мэри, в одиннадцать переключалась на Джона Траволту (однажды я по ошибке назвал его Джоном Револтой, и она так расцарапала мне шею, что срочно понадобился лейкопластырь. - не спорю, я был поделом наказан). В двенадцать она увлеклась комиком Диком Шоном. Затем наступило время Энди Джибба. Под конец она дала волю самым зловещим своим наклонностям, и тогда на смену всем пришли монстры тяжелого рока, такие как "Дип пепл" или новая группа "Стикс".

            - Я помогал Эрни поставить на ремонт его машину, - сказал больше для отца, чем для Эллани.

            - Опять этот урод, - вздохнула она и перевернула страницу своего журнала.

            Внезапно я почувствовал сильное желание вырвать журнал из ее рук, разорвать, а клочки швырнуть ей в лицо. Не знаю, вероятно, мне просто нужно было на ком-то отыграться за все стрессы прошедшего дня, но к ним чуть не прибавился еще один. На самом деле Эллани не считала Эрни уродом: она всего лишь пыталась влезть в мою шкуру. Но в течение последних часов я слишком часто слышал, как Эрни называли уродом. Господи, его слезы еще не высохли на моей рубашке, и, может быть, я сам немного чувствовал себя уродом.

            - Чем сейчас занимаются "Кисе", дорогая? - ласково спросил я. Написала любовное послание Эрику Эстраде? "О Эрик, я умираю без тебя, у меня всякий раз начинается сердечный приступ, когда я представлю, как твои толстые жирные губы прикасаются к моим..."

            - Tы - животное, - холодно сказала она. - Животное, вот кто ты. Забрав журнал и сандвич, она удалилась в общую комнату.

            - Не клади их на пол, Эллани! - предупредил отец, немного смазав торжественность ее ухода.

            Я открыл холодильник и достал из него банку говяжьих консервов. Затем налил себе стакан молока и устроился за столом.

            - Он купил ее? - спросил отец.

            Сейчас он консультант по мелочам в - Эйч-энд-Эйр. Раньше он работал финансовым поверенным в самой крупной архитектурной фирме Питсбурга, но после инфаркта должен был уйти оттуда. Он хороший человек.

            - Да, купил.

            - Она и вправду так плоха, как ты говорил?

            - Хуже. Где мама?

            - Творит.

            Мы оба прыснули со смеху, а потом устыдились этого и стали смотреть в разные стороны.

            Моя мама всю жизнь работала зубным врачом, но четыре года назад открыла в себе талант писательницы. Она стала сочинять стихи о цветах и рассказы о добрых старых людях, доживших до осенней поры своей жизни. Иногда, правда, она переходила на реалистический жанр и производила на свет какую-нибудь историю о молодой девушке, сначала искушаемой желанием попытать счастья, но потом решающей, что было бы неизмеримо лучше сохранить ЭТО до брачного ложа. Как раз летом она записалась на писательские курсы в Орлике - где преподавали Майкл и Регина - и теперь составляла книгу, которую назвала "Рассказы о Любви и Красоте".

            Несмотря на это, она для меня была и остается самой лучшей мамой, а для отца - самой лучшей супругой. Увы, порой мы подтрунивали над ней, и в наше оправдание я могу сказать только то, что мы никогда не смеялись ей в лицо. Я знаю, это довольно жалкое оправдание, но все-таки лучше, чем ничего.

            - Ты показался мне мрачным, когда вошел, - сказал отец. - С Эрни все в порядке?

            - А что с ним может произойти? - спросил я и пошел ставить на плиту кастрюлю с супом, которую видел в холодильнике. - Он купил машину, это оказалось ошибкой, но с самим Эрни все в порядке. - Конечно, я врал, но есть вещи, о которых не хочется говорить даже своему отцу, как бы он ни преуспел в великом американском призвании отцовства.

            - Иногда люди должны на собственном опыте убедиться, что совершили ошибку, - сказал отец.

            - Ну, - ответил я, - надеюсь, скоро он в этом убедится. Он поставил машину к Дарнеллу и будет платить за нее двадцать долларов в неделю, потому что его родители не хотят, чтобы она стояла у них дома.

            - Двадцать долларов в неделю? Только за стоянку? Или за стоянку и инструменты?

            - Только за стоянку.

            - Это самый настоящий грабеж.

            - Угу, - сказал я, отметив про себя, что отец не сопроводил свое заключение предложением поставить машину у нас.

            - Хочешь сыграть партию в крибедж?

            - Пожалуй, - согласился я.

            - Не расстраивайся, Дэннис. Невозможно совершать ошибки других людей вместо них самих.

            - Да, конечно.

            Мы сыграли три или четыре партии в крибедж, и каждый раз он меня обыгрывал - он всегда выходит победителем, если не устал или не пропустил пару рюмок. Спустя какое-то время пришла мама и тоже стала расспрашивать меня об Эрни и его машине. В нашем доме это событие становилось темой самых оживленных разговоров с того времени, как Сид соврал моей матери, обанкротился и попросил моего отца одолжить ему денег. Я снова покривил душой и не сказал правды. Затем я пошел наверх.

            Эллани лежала в постели и слушала последний сборник европейских хитов. Я попросил ее выключить музыку, потому что собирался спать. Она мне показала язык. Таких вещей я никому не могу позволить. Мне пришлось подойти к ней и щекотать до тех пор, пока она не закричала, что ее вырвет. Я не возражал и пощекотал ее еще немного. Тогда она сквозь смех выдавила из себя, что у нее есть что-то ужасно важное, и, придав лицу торжественное выражение, спросила, верно ли, что в ее возрасте уже можно стать матерью. Так ей сказала одна из ее подружек, Каролин Шамблисс, но Каролин почти всегда врала.

            Я посоветовал ей расспросить об этом Милтона Додда, ее пухленького ухажера. Тут она по-настоящему вспылила и, попытавшись ударить меня, спросила, почему я все время такой ужасный. Поэтому мне пришлось сказать, что да, в ее возрасте уже можно стать матерью, но лучше не спешить, - и поцеловать ее (что в последнее время я делал довольно редко) перед тем, как лечь спать.

            Раздеваясь, я подумал, что день все-таки был не так плох. Вокруг меня были люди, которые считали меня за человека и, как мне казалось, подобным образом относились к Эрни. Я решил, что завтра или в воскресенье приведу его к нам домой и мы будем смотреть телевизор, а может быть, сыграем во что-нибудь. Словом, я снова почувствовал себя вполне достойным малым.

            Так я с чистой совестью улегся в постель и думал, что сразу засну, но сон все не приходил. Потому что совесть моя была нечиста, и я это знал.

            Когда закручивается какое-нибудь дело, то не всегда понимаешь, что за дьявольщина им движет.

            Двигатели. Для подростка они нечто большее. Ты можешь завести их ключом зажигания, но не знаешь, ни как они работают, ни что будет дальше. У тебя есть ключ, и это все. Также и другие вещи: всякие развлечения, наркотики, секс, порой еще что-нибудь, например, летняя работа, которая приносит новые интересы, путешествия, школьные знания. Все это двигатели, а потом говорят, что ты должен сам нажать на газ и посмотреть, что из этого выйдет. И порой выходит так, что ты на всей скорости летишь через дорожные ограждения и превращаешься в груду костей и мяса, чтобы истекать кровью в какой-нибудь вонючей канаве. Двигатели.

            Они бывают большими. Как 382-S, который ставили на старые автомобили. Такие, как Кристина.

            Ворочаясь в темноте, я вспомнил, как Лебэй сказал: "Ее зовут Кристина", - и Эрни сразу ухватился за это имя. Когда мы были маленькими мальчиками, у нас были велосипеды; своему я присвоил прозвище, но Эрни тогда только рассмеялся - он сказал, что имена дают только собакам, кошкам и попугаям. Теперь он назвал "плимут" Кристиной. Хуже всего, что это было человеческое, женское имя.

            Не знаю почему, но оно мне не нравилось. Даже мой отец говорил о ней так, будто Эрни не купил старую развалюху, а женился. Но ведь ничего подобного не было. Или что-то было?

            Останови машину, Дэннис. Вернись... Я хочу взглянуть на нее еще раз. Вот так просто.

            Нет, Эрни был не похож на самого себя - всегда тщательно обдумывавшего каждый поступок и избегавшего скоропалительных решений. В тот раз он больше походил на мужчину, встретившего танцовщицу из бара и сразу потерявшего голову. Это было.., ну.., как любовь с первого взгляда. "Ну ничего, подумал я. - Завтра мы обязательно найдем какой-нибудь выход". Я уже спал. И видел сон.

 

            Темнота. Скрежет крутящегося стартера.

            Тишина.

            Снова скрежет стартера.

            С третьего раза - искра поймана.

            Двигатель, работающий в темноте.

            Включаются передние фары - мощные двойные фары, чьи яркие лучи пронизывают меня, как муху на стекле.

            Я стою на пороге гаража Лебэя, передо мной замерла Кристина - новая, без единой царапины или пятен ржавчины. Безупречно чистое ветровое стекло, затемненное сверху. Из радиоприемника льется музыка. Дэйл Хоукинс исполняет "Сюзи Кью" - голос прошлого поколения, наполненный силой и какой-то пугающей жизненной энергией.

            Сквозь мощный рокот двигателя до меня доносятся какие-то слова. Я догадываюсь, что на машине стоит новый глушитель.

            Странно, что я слышу чей-то шепот, - за рулем никого нет:

            - Ну, приятель. Давай прокатимся. Давай отправимся в путь.

            Я трясу головой. Я не хочу туда. Мне страшно оказаться внутри. Я не хочу никуда ехать. Вдруг мотор начинает работать рывками - то громче, то тише, - и с каждым рывком Кристина понемногу приближается ко мне, как разъяренная собака на слабой привязи... Я хочу убежать.., но мои ноги словно приросли к бетонному порогу гаража.

            - Давай попробуем, приятель.

            Прежде чем я успеваю ответить или даже подумать об ответе, раздается страшный визг резины по бетону, и Кристина бросается на меня - из ее радиатора доносится рев, как, из полной хромированных зубов открытой пасти, а передние фары горят, как глаза.

 

            Я проснулся от собственного крика, испуганный звуком своего голоса, кромешной темнотой, а еще больше - глухим стуком босых ног по полу. Оба моих кулака сжимали скомканную простыню. Я только что схватил ее; она лежала скрученной посреди постели. Мое тело было липким от пота.

            - Что это было? - прокричала снизу Элли, сама перепуганная.

            Зажегся свет, и я увидел отца и мать, наспех набросивших на себя купальные халаты.

            - Милый, что случилось? - спросила мама. Ее глаза были широко раскрыты от страха. Я не мог припомнить, когда она в последний раз называла меня "милый". Когда мне было четырнадцать? Двенадцать? Или десять? Не знаю.

            - Дэннис? - спросил отец. За их спинами появилась Эллани, она дрожала от страха.

            - Идите спать, - сказал я. - Мне приснился сон, вот и все. Правда, все.

            - Похоже, ты увидел настоящий фильм ужасов, - с трудом выговорила Эллани. - Дэннис, что это было?

            - Мне приснилось, что ты вышла замуж за Милтона Додда и он поселился в нашем доме, - ответил я.

            - Не смейся над сестрой, Дэннис, - сказала мама. - Что это было?

            - Не помню, - сказал я.

            Внезапно я заметил, что простыня была в чем-то выпачкана и что в одном месте к ней пристал небольшой клочок темной шерсти. Я спешно попытался вспомнить, что со мной случилось, заранее обвиняя себя в мастурбации, в разных детских неожиданностях и Бог знает в чем еще. Полная потеря памяти. В первые одну-две секунды я даже не мог ясно понять, был ли я уже большой или еще маленький - для меня существовало только воспоминание о темноте и грязной машине, рывками надвигающейся на меня, дрожащей капотом и блестящей радиаторной решеткой, точно стальными зубами...

            "Давай попробуем, приятель". Рука моей матери, прохладная и сухая, опустилась на мой лоб.

            - Все в порядке, ма, - сказал я, - Ничего не произошло. Просто ночной кошмар.

            - Но ты не помнишь...

            - Нет. Теперь все прошло.

            - Я очень испугалась, - сказала она и чуть заметно улыбнулась. - Думаю, ты не поймешь, что такое страх, пока твой ребенок не закричит в темноте.

            - Не надо, не говори об этом, - сказала Эллани.

            - А ты иди ложись в постель, маленькая, - попросил ее отец.

            Она ушла с недовольным видом. Может быть, она впервые поборола испуг, владевший ею сначала, и надеялась, что я упаду в обморок или начну биться в истерике. Тогда завтра она бы с большим удовольствием примеривала новый бюстгальтер после утреннего душа.

            - Ты правда в порядке? - спросила мама.

            - В полном порядке, - ответил я.

            - Ну вот и хорошо, - сказала она. - Пусть горит свет. Иногда это помогает.

            И в последний раз бросив сомнительный взгляд на отца, она вышла из спальни. Мне стало немного любопытно - были ли у нее когда-нибудь ночные кошмары. Я подумал, что если они и были, то вряд ли попали бы в "Рассказы о Любви и Красоте".

            Отец присел на край постели...

            - Ты правда не помнишь, что это было? Я покачал головой.

            - Ты слишком громко кричал, Дэннис. - Его глаза спрашивали: мог ли я сказать что-нибудь такое, о чем ему следовало бы знать?

            И я почти рассказал ему - о машине Эрни, об этой Королеве Ржавчины, старой, безобразной и проклинаемой мною. Я почти рассказал о ней. Но что-то встало у меня поперек горла, как будто я собирался предать своего друга Эрни. Старого доброго Эрни, которого Бог ради собственного развлечения решил посватать с этой отвратительной и жуткой штуковиной.

            - Ну хорошо, - сказал он и поцеловал меня в щеку.

            Моя кожа ощутила его щетину, выросшую всего за одну ночь, я почувствовал его запах и его любовь. Я крепко обнял его, и он ответил мне тем же.

 x x x

 

 

            Они все ушли, а я остался лежать, не выключив настольной лампы. Я боялся снова заснуть и, взяв книгу, приготовился читать лежа. Я решил, что не засну, а буду читать до утра, может быть - до обеда, когда по телевизору начнут показывать матч с Филадельфией. Думая об этом, я заснул и проснулся на следующее утро. Рядом со мной лежала нераскрытая книга.

 8/ ПЕРВЫЕ ПЕРЕМЕНЫ

 

 

            Я думал, что Эрни появится в ту субботу, и поэтому тщательно прибрался вокруг дома - подмел газон, вычистил гараж, даже вымыл все три машины. Моя мать с изумлением наблюдала за этими небывалыми стараниями, а после ленча заметила, что ночные кошмары идут мне на пользу.

            Я не хотел звонить Эрни домой, потому что хорошо помнил, чем закончился прошлый визит туда, но, когда по телевизору началось шоу перед игрой, все-таки набрался храбрости и позвонил. Ответила Регина, и, хотя она ни словом не обмолвилась о том происшествии, мне показалось, что в ее голосе появились новые, гораздо более холодные нотки. Я сразу погрустнел. Ее сына обольстила потасканная старая шлюха по имени Кристина, а старому дружку Дэннису приходилось быть сообщником. Может, даже сводником. Регина сказала, что Эрни нет дома. Он поехал в гараж Дарнелла. Он отправился туда в девять часов утра.

            - Вот как? - неубедительно удивился я. - Извините, я не знал.

            Это прозвучало как ложь. Больше того, в этом чувствовалась ложь.

            - Не знал? - совсем холодно переспросила Регина. - До свидания, Дэннис Телефонная трубка умерла в моей руке. Некоторое время я смотрел на нее, а потом повесил на рычаг.

            Папа в своих лиловых бермудах и тапочках на босу ногу сидел перед телевизором. У Филадельфии был хороший день - Атланта явно терпела поражение. Мама ушла на встречу с приятельницами по писательским курсам. Эллани с утра пропадала в своей компании. В доме было тихо и спокойно; за окном солнце играло в прятки с несколькими безупречно белыми облачками. Папа предложил мне пива, что делал лишь в исключительно благодушном настроении.

            Но суббота была безнадежно испорчена. Не глядя на телевизор и не притрагиваясь к банке "Строха", я думал об Эрни, копавшемся в маслянистой тени гаража Уилла Дарнелла и заигрывавшем с этой опустошенной ржавой консервной банкой, покуда вокруг него суетились и кричали люди, лязгали инструменты, трещали сварочные аппараты и визжали электродрели Я слышал скрипучий голос Уилла Дарнелла и его астматический кашель.

            Черт побери, неужели я ревновал? Могло ли это быть?

            Когда мяч подали в седьмой раз, я встал и пошел к дверям.

            - Ты куда собрался? - спросил отец. И в самом деле, куда я собрался? Туда? Хлопотать вокруг него и выслушивать издевки Уилла Дарнелла? Напрашиваться на новые унижения? Ну нет. На фиг. Эрни был уже большим мальчиком.

            - Никуда, - сказал я. В ящике для хлеба я нашел пакет хрустящего картофеля и распечатал, хотя знал, что случится с Эллани, когда она обнаружит пропажу во время субботнего рок-концерта. - Вообще никуда. Я вернулся в общую комнату и стал пить пиво, заедая картофелем. Мы с отцом досмотрели матч, в котором Филадельфия наголову разбила Атланту (даже сейчас слышу счастливый голос отца: "Они сделали их, Дэннис. Они все-таки утерли им нос'"), и я уже совсем не думал об Эрни Каннингейме.

            Почти совсем.

 x x x

 

 

            Он появился на следующий день, когда мы с Этлани играли в крокет на лужайке позади дома. Эллани то и дело раздражалась и обвиняла меня в жульничестве. Она всегда принимала сердитый вид, когда у нее были "периоды". Она очень гордилась ими. За четырнадцать месяцев только один проходил у нее нормально.

            - Эй - крикнул Эрни, показавшись из-за угла дома. - Вот так сцена! Злодей из Черной Лагуны и Невеста Франкенштейна, или Дэннис и Эллани отдыхают.

            - Не понял, ты о чем? - спросил я. - Бери молоток.

            - Я не играю, - сказала Эллани, отбрасывая свой молоток. - Он жульничает еще больше, чем ты.

            Она ушла, не глядя на нас. У Эрни было хорошее настроение, но он не хотел играть в крокет, и мы уселись в садовые кресла, стоявшие на краю лужайки. Из-под дома вылез наш кот, Джей Хоукинс, преемник Капитана Бифхарта, вероятно, охотившийся на какого-нибудь небольшого бурундучка. Его янтарно-зеленые глаза блестели даже при пасмурном послеполуденном свете.

            - Я думал, ты придешь на вчерашнюю игру, - сказал я. - Матч был неплох - Я был у Дарнелла, - ответил он. - Но все равно слушал по радио - Он повысил голос и довольно хорошо сымитировал интонации моего отца:

            - Они сделали их, Дэннис Они утерли им нос Я улыбнулся и кивнул. В тот день он выглядел как-то иначе, чем прежде. Мне он показался усталым - под глазами были круги, - но довольным собой. Я заметил, что цветение на его лице несколько поубавилось. На работе он почти все время находился на солнце и поэтому пил слишком много кока-колы, хотя знал, что ему это противопоказано. Проблемы с его кожей не возникали периодически, как у большинства подростков, а носили постоянный характер, потому что ее состояние было или плохим, или очень плохим.

            А может быть, во всем был виноват тусклый свет того пасмурного дня.

            - Много успел сделать? - спросил я.

            - Не очень. Сменил масло. Еще раз посмотрел поршни. Они в порядке, Дэннис. Просто Лебэй или кто-то другой не поставил втулку на место, вот и все. Поэтому выливалось масло. Хорошо еще, что цилиндры не лопнули, когда я в пятницу ехал на ней.

            - Ты оплатил стоянку в гараже? По-моему, тебе нужно сразу отложить деньги на нее. Он посмотрел в сторону.

            - С этим не будет проблем, - сказал он, но в его голосе прозвучала какая-то неуверенность. - Я выполню два-три поручения для мистера Дарнелла.

            Я открыл рот, чтобы спросить, какие именно поручения дал ему Дарнелл, но потом решил, что не хочу о них слышать. Могло быть, что эти поручения были не опасней, чем просьба сбегать в магазинчик Шриммера и принести кофе для завсегдатаев Уилла или подготовить старые запчасти к продаже. И во всяком случае, я не желал впутываться в отношения Эрни с Кристиной, а они включали и то, как он устроился в гараже Дарнелла.

            Было еще кое-что - чувство оставленности. Тогда я не мог или не хотел осознавать его. Сейчас бы я сказал, что точно так же вы себя ощущаете, когда ваш друг влюбляется и женится на какой-нибудь порядочной стерве. Вы ее не переносите, и в девяноста девяти случаях из ста она не переносит вас, поэтому вы просто закрываете дверь в эту комнату вашей дружбы. Когда дело сделано, то либо вы оставляете эту тему.., либо ваш друг оставляет вас - не без одобрения его стервы.

            - Пошли в кино, - вдруг предложил Эрни.

            - А что там идет?

            - Какой-то боевик о мастерах кунг-фу - помнишь, как они? Хиии-йа! - Он притворился, что хочет продемонстрировать смертельный прием каратэ на Джее Хоукинсе, и тот бросился бежать, как от выстрела.

            - Очень похоже. С Брюсом Ли?

            - Не, там какой-то другой парень.

            - А как называется?

            - Не помню. То ли "Бешеный кулак", то ли "рука смерти". А может, "Яростные гениталии". Не помню. Ну так как? Потом мы расскажем о нем Элли, и ее стошнит.

            - Ладно, - сказал я, - если билет будет стоить не дороже доллара.

            - До трех часов не будет.

            - Тогда пошли.

            Мы пошли. Фильм оказался совсем недурным, с Чаком Норрисом в главной роли. А в понедельник мы опять работали на строительстве шоссе между штатами. Я забыл о своем сне. Мало-помалу я заметил, что стал реже видеться с Эрни; это походило на новые взаимоотношения с другом, который только что женился. Кроме того, именно тогда я познакомился с одной жизнерадостной особой. Мои дела шли так хорошо, что однажды вечером я привел ее домой, от внутренней приподнятости едва передвигая ноги.

            А тем временем Эрни почти все вечера проводил у Дарнелла.

 9/ БАДДИ РЕППЕРТОН

 

 

            Нашей последней полной рабочей неделей была неделя перед Днем труда. В ее первое утро я подъехал к дому Эрни, чтобы забрать его, и он вышел с большим темно-лиловым синяком под глазом и красной царапиной на лбу.

            - Что с тобой?

            Не хочу говорить, - угрюмо ответил он. - Мне пришлось объясниться с родителями, и я чуть не сдох. - Он швырнул пакет с ленчем на заднее сиденье и погрузился в тяжелое молчание, которое продолжалось всю дорогу на стройку Там некоторые ребята посмеивались над его синяком, но он только пожимал плечами.

            По пути домой я ничего не выпытывал, а просто слушал радио и предавался своим мыслям. И я мог бы вообще не знать этой истории, если бы перед поворотом на Мэйн-стрит меня не подстерег тот жирный ирландский эмигрантишка по имени Джино.

            В ту пору Джино всегда подстерегал меня - он мог проникнуть в машину даже через закрытое окно и спустя несколько секунд затащить в свое заведение. "Лучшая итальянская пицца" (так оно называлось) находилась на углу Мэйн-стрит и Бэйзн-драйв, и, едва завидя вывеску с трилистником вместо точки над "i", я чувствовал, что нападение совершается снова. В тот вечер моя мама собиралась пойти на свои курсы, и, значит, горячего ужина дома могло не быть. Подобная перспектива меня не радовала. Ни я, ни мой отец не умели готовить, а Элли скорее согласилась бы застрелиться, чем подойти к плите.

            - Давай купим пиццу, - сказал я, заруливая на стоянку Джино. - Что ты на это скажешь? Большую, жирную и с запахом, как из подмышек.

            - Ради Иисуса! Только не это, Дэннис!

            - Из чистых подмышек, - поправился я. - Ну давай.

            - У меня мало денег, - умоляюще проговорил Эрни.

            - Я куплю. Могу даже прибавить анчоусов на твою долю.

            - Дэннис, я не...

            - И пепси, - сказал я.

            - Пепси мне вредно. Ты знаешь.

            - Ну знаю. Большую пепси, Эрни. Его серые глаза вспыхнули в первый раз за этот день.

            - Большую пепси, - повторил он как эхо. - Подумай, о чем ты говоришь. Ты злодей, Дэннис. Правда.

            - Две, если хочешь, - продолжал я. Мне нравилось чувствовать себя злодеем.

            - Две! - воскликнул он и хлопнул меня по плечу. - Две пепси, Дэннис! Он застучал ногами по полу и закричал во все горло:

            - Две! Быстро! Две пепси!

            Я так расхохотался, что чуть не врезался в борт угольного ящика, а когда мы вылезали из машины, мне пришла в голову мысль купить ему пару содовых. "Почему бы нет?" - подумал я. Он явно воздерживался от них в последнее время. Небольшое улучшение его кожи, которое я заметил в то пасмурное воскресенье две недели назад, теперь стало очевидным при любом свете. Конечно, у него было еще много прыщей и нарывов, но они - простите, я должен это сказать - уже не сочились гноем. Он и в других отношениях выглядел гораздо лучше. От работы под палящим летним солнцем он загорел и был в такой физической форме, какой не знал никогда прежде. Поэтому я решил, что он заслужил свою пепси. Победителя украшают награды.

            У Джино всем заправлял неплохой малый, итальянец по имени Пэт Донахью. Он суетился вокруг кассового аппарата с отчетливой наклейкой "Ирландская мафия", колдовал над патефоном-автоматом, разносил зеленое пиво в День Святого Патрика (семнадцатого марта вы не могли даже близко подойти к Джино, потому что у него беспрерывно крутилась пластинка с записью "Когда смеются глаза у ирландцев" в исполнении Розмари Клуни) и носил черный котелок, который обычно напяливал на самый затылок.

            Этот патефон, хрипатый от рождения "Бурлитцер", достался Пэту в наследство от сороковых годов, и все диски были доисторического образца. Вероятно, в Америке не нашлось бы второй такой рухляди. В те редкие дни, когда я накуривался какой-нибудь дряни, меня посещали видения, будто я заказываю у Джина три-четыре пиццы, велю Пэту Донахью принести кварту пепси и, сидя за стаканом, слушаю патефон-автомат, из рупора которого доносятся хиты "Бич бойз" или "Роллинг стоунз".

            Мы устроились в углу и попросили приготовить три пиццы. Дожидаясь их, я стал рассматривать людей, то и дело заходивших в пиццерию.

            - Дэннис, ты знаешь Бадди Реппертона? - вдруг спросил меня Эрни. Как раз принесли пиццу.

            - Бадди, как ты говоришь?

            - Реппертон.

            Имя и фамилия были мне известны. Усердно работая над пиццей, я стал примерять к ним всевозможные лица. Одно из них оказалось впору. Оно мне напоминало о школьной вечеринке, состоявшейся приблизительно полгода назад. У музыкантов был перерыв, и я стал в очередь за прохладительными напитками. Реппертон толкнул меня и сказал, что моя содовая может подождать, пока не освежились старшеклассники. Он был второгодником, здоровым бугаем с квадратной челюстью, комком слипшихся черных волос и маленькими глазками, посаженными слишком близко друг от друга. Эти глазки были не совсем тупыми: в них таилась малоприятная сообразительность. Он был одним из тех парней, которые большую часть школьного времени проводили в местах для курения.

            Я высказал еретическое мнение о том, что разница между старшим и средним классами не имеет никакого отношения к очереди за прохладительными напитками. Реппертон пригласил меня выйти вместе с ним. Очередь сразу же перестроилась и образовала несколько настороженных кружков, которые так часто предшествуют всеобщей свалке.

            Один из преподавателей подошел к нам и предотвратил ее. Реппертон обещал подловить меня позже, но так и не сдержал своего слова. Больше я с ним не сталкивался, если не считать почти ежедневных встреч с его фамилией в списках остающихся после уроков, которые перед последним занятием вывешивались в холле. Кажется, его пару раз выгоняли из школы, и, как я полагаю, подобное внимание к его персоне было верным признаком того, что этот парень не состоял в Лиге Молодых Христиан.

            Я рассказал Эрни о своем знакомстве с Реппертоном, и он уныло кивнул головой. Затем он потрогал синяк, который уже приобрел отвратительный лимонный оттенок. Он был в горячке.

            - Реппертон разукрасил тебе лицо?

            - Угу Эрни сказал мне, что знал Реппертона по обучению в автомеханических мастерских Такая уж была ирония несчастной школьной судьбы моего друга, что интересы и способности Эрни вовлекали его в непосредственный контакт с людьми, которые находили свое призвание в том, чтобы выдавливать внутренности из человека по имени Эрни Каннингейм Когда Эрни ходил на начальные автокурсы, известные как "Основы механики для детей", один ребенок, которого звали Роджер Гилман, сполна заставил его умыться кровавым дерьмом Это звучит довольно вульгарно, но ничего изящного о той истории не скажешь Гилман именно заставил его умыться кровавым дерьмом Эрни не ходил в школу несколько дней, а Гилман получил двухнедельные каникулы, которыми весь инцидент элегантно завершился Сейчас Гилман сидел в тюрьме по обвинению в бандитизме Бадди Реппертон был в кругу друзей Роджера Гилмана и более или менее заменял его на месте вожака команды Для Эрни посещение занятий в механических мастерских было вроде визитов в демилитаризованную зону Если до семи часов он оставался целым и невредимым, то опрометью выскакивал оттуда и с шахматной доской под мышкой бежал в шахматную секцию, размещавшуюся в другой части школы Конечно, не все сокурсники старались извести его среди них было много неплохих ребят, но все они держались своих разрозненных групп и старались не замечать того, что творилось вокруг В эти группы обычно попадали пареньки из бедных кварталов Либертивилла, настолько серьезные и невозмутимые, что вы по ошибке могли посчитать их дебилами Большинство из них носили длинные волосы, заплетенные в косичку, потертые джинсы и майки с короткими рукавами и выглядели как безнадежные рудименты 1968 года, но в 1978-м никто из этих ребят не Непал свергать правительство все они хотели вырасти в преуспевающих дельцов.

            Механические мастерские были последним пристанищем отъявленных изгоев, которые не столько посещали школу, сколько отбывали в ней наказание И теперь, когда Эрни произнес слово "Реппертон", я подумал о дюжине парней, вращавшихся вокруг него как планеты Солнечной системы Почти всем им было под двадцать лет, и они все еще не могли выбраться из школы. Троих я знал это были Ванденберг, Сэнди Галтон и Шатун Уэлч У Шатуна на самом деле было имя Питер, но его звали Шатуном, потому что его можно было видеть на всех рок-концертах Питсбурга, шатающегося снаружи и выискивающего жертву, располагающую избытком наличных денег.

            Бадди Реппертон купил по символической цене голубой "камаро" 1975 года выпуска, который два раза перевернулся возле Скуантик-Хиллз-Стейт-парк, а Эрни сказал, что покупка не обошлась без участия одного из картежников Дарнелла Двигатель машины был в порядке, но кузов после аварии походил на смятую яичную скорлупу. В гараже Бадди появился на две недели позже Эрни, хотя познакомился с Дарнеллом намного раньше.

            В первую пару дней Реппертон, казалось, вообще не замечал Эрни, и Эрни, конечно, был просто счастлив, что его не замечают. Он и не нужен был Реппертону, пользуясь хорошими отношениями с Дарнеллом, тот не имел проблем ни с инструментом, ни с консультациями более опытных мастеров Затем Бадди стал понемногу приглядываться к Эрни. Возвращаясь от автомата с кока-колой или из душевой, он мог задеть ногой переборку с инструментом и разобранными подшипниками, которые стояли возле стоянки номер двадцать. Он умудрялся локтем сбить чашку кофе, стоявшую на полке Эрни, и грохнуть ее об пол. При этом он гнусаво тянул: "Ну извини.., меня", - подражая Стиву Мартину с его глумливой ухмылкой. А Дарнелл только следил, чтобы Эрни успел поймать свои инструменты, прежде чем они провалятся в какое-нибудь отверстие в бетонной поверхности гаража.

            Вскоре Реппертон стал отклоняться от своего пути, чтобы с размаху шлепнуть Эрни по спине и проорать:

            - Как поживаешь. Прыщавая Рожа? Эрни переносил эти милые шутки со стоицизмом человека, который видел их прежде и прошел через них. Вероятно, он надеялся на одно из двух: либо издевательства над ним достигнут какого-то постоянного уровня и не пойдут дальше, либо Бадди Реппертон найдет какую-нибудь другую жертву и перекинется на нее. Была еще и третья возможность, но она была слишком хороша, чтобы надеяться на нее, - она состояла в том, что Бадди всегда мог зарваться на чем-нибудь и уйти со сцены, как его давнишний приятель Роджер Гилман.

            Взрыв произошел в субботу после полудня. Эрни прочищал двигатель и подсчитывал в уме, во сколько ему обойдется замена множества деталей и даже узлов, обновления которых требовала его машина. Беззаботно насвистывая, мимо проходил Реппертон, в одной руке у него была кока-кола с пакетом земляных орешков, а в другой - монтировка. Поравнявшись со стоянкой номер двадцать, он взмахнул монтировкой и разбил одну из передних фар Кристины.

            - Разбил вдребезги, - сказал мне Эрни, оторвав взгляд от пиццы.

            - Ох, Господи, что я наделал! - с преувеличенно трагическим выражением лица воскликнул Бадди Реппертон. - Ну извини и-и-и...

            Но продолжить ему не удалось. Нападение на Кристину сделало то, что не смогло бы сделать нападение на самого Эрни, - оно вызвало отпор, Эрни обошел "плимут", стиснул кулаки и слепо ринулся вперед. В какой-нибудь книжке или в фильме он, наверное, ударил бы в челюсть Реппертона при счете раз, а при счете десять уложил бы его на пол.

            В жизни подобные штуки не проходят. Эрни не попал в подбородок Реппертона. Вместо этого он угодил в его руку, выбив пакетик с земляными орешками и расплескав кока-колу по лицу и рубашке Бадди.

            - Ну ладно, козел вонючий! - вскричал Бадди. Похоже он растерялся, что было довольно забавно.

            - Получай! - Сжав монтировку, он двинулся на Эрни.

            К ним подбежали несколько человек, один из них велел Реппертону оставить монтировку и драться честно. Бадди отбросил ее в сторону и приступил к расправе.

            - Дарнелл не пытался остановить его? - спросил я у Эрни.

            - Его там не было, Дэннис. Он исчез минут за пятнадцать до того, как все началось. Будто заранее знал о том, что произойдет.

            Эрни сказал, что почти сразу получил большинство своих украшений. Синяк под глазом остался после первого же удара кулаком; царапина на лице (сделанная перстнем, который Реппертон купил года два назад) появилась следом.

            - Плюс целый набор других ушибов, - добавил он.

            - Каких других ушибов?

            Мы сидели за одним из крайних столиков. Эрни огляделся и, убедившись, что на него никто не смотрит, задрал майку. Кошмарная роспись из разноцветных кровоподтеков - желтых, багровых, лиловых и коричневых покрывала его живот и грудь. Я никак не мог понять, откуда он взял силы выйти на работу после такой жуткой переделки.

            - Эй, друг, ты уверен, что у тебя не переломаны ребра? - спросил я.

            Мне стало не по себе. Синяк под глазом и царапина выглядели сущим пустяком по сравнению с этим натюрмортом. Я, конечно, видел немало школьных драк и в нескольких сам принимал участие, но на результаты серьезных побоев я смотрел впервые в жизни.

            - Уверен, - махнул. - Мне повезло.

            - Вижу, как тебе повезло.

            Эрни больше ничего не рассказал, но я знал парня по имени Рэнди Тернер, который при этом присутствовал, и, когда начались занятия в школе, он сообщил мне кое-какие подробности происходившего. Он сказал, что Эрни мог бы получить гораздо худшие увечья, если бы с безумным отчаянием не кинулся снова на Реппертона.

            По словам Рэнди, Эрни так набросился на Бадди Реппертона, точно дьявол всыпал ему красного перца в задницу. Его руки мелькали в воздухе, его кулаки были сразу всюду. Он орал, матерился и брызгал слюной. Я пробовал себе это представить, но не мог - единственной подходящей картиной было лишь то, как Эрни колотил руками по приборной доске моей машины, так что даже остались выбоины, и кричал, что он заставит их съесть это.

            Он загнал Реппертона почти в другой конец гаража, разбил ему нос (скорее случайно, чем умышленно) и угодил кулаком прямо в горло Бадди, отчего тот стал кашлять и задыхаться, потеряв всякий интерес к немедленной расправе над Эрни.

            Реппертон отвернулся, держась за горло и собираясь сблевать, и тогда Эрни влепил стальным мыском своего рабочего ботинка в его обтянутый джинсами зад. Бадди не устоял на ногах и упал, истекая кровью (так говорил Рэнди Тернер), а Эрни все наносил удары, попадавшие то в бок, то в локти, то в голову. Он забил бы насмерть этого сукиного сына, если бы неожиданно не появился Уилл Дарнелл и не закричал, что хватит ему дерьма, хватит дерьма, хватит дерьма.

            - Эрни показалось, что драка была задумана заранее, - сказал я Рэнди. Он говорит, что все было подстроено.

            Рэнди пожал плечами.

            - Может быть. Очень даже может быть. Во всяком случае, странно, что Дарнелл появился как раз тогда, когда Бадди уже выдыхался.

            С десяток парней схватили Эрни и оттащили его. Сначала он вырывался из рук, матерился на них и кричал, что если Реппертон не заплатит за разбитую фару, то он убьет его. Затем он сник, все больше смущаясь и едва ли отдавая себе ясный отчет в том, как могло случиться, что Реппертон лежал на полу, а он все еще стоял на ногах. Наконец Реппертон поднялся, его майка была перепачкана грязью и кровью, еще сочившейся из разбитого носа. Он рыпнулся в сторону Эрни. Рэнди сказал, что это был ничего не значивший рывок, сделанный больше для вида. Несколько человек остановили его и увели в душевую. Дарнелл подошел к Эрни; не повышая своего скрипучего голоса, он велел отдать ключ от ящика с инструментами и убираться вон из гаража.

            - Ради Иисуса, Эрни! Почему же ты не позвонил мне в ту субботу? Он вздохнул.

            - Я был слишком подавлен случившимся. Мы покончили с пиццей, и я купил Эрни третью бутылку пепси. Эта штука убийственна для кожи, но незаменима во время депрессии.

            - Я не знаю, выгнал ли он меня только на субботу или вообще навсегда, проговорил Эрни по пути домой. - А ты как думаешь. Дэннис? Он меня выдворил, да?

            - Ты же сказал, что он отобрал у тебя ключ от ящика с инструментами.

            - Да, ты нрав. Меня еще ниоткуда не выдворяли. - Казалось, что он вот-вот заплачет.

            - Все равно это гнилое место. Уилл Дарнелл - настоящая задница.

            - Думаю, было бы глупо оставаться там, - произнес он. - Даже если Дарнелл разрешит мне вернуться, там будет Реппертон. Мне придется снова драться с ним...

            Я хмыкнул и стал насвистывать тему из "Рокки"

            - И ты можешь заткнуться, пока мы не въехали в какой-нибудь фонарный столб, - продолжал он. - Я бы снова избил его. Но дело в том, что он может прийти с монтировкой. И не думаю, что в этом случае Дарнелл остановит его.

            Я не ответил, и Эрни, наверное, решил, что я согласен с ним, а я не был согласен. Я не верил, что его старый, проржавевший "плимут-фурия" мог быть главной целью. И если бы Реппертон вдруг почувствовал, что не может самостоятельно уничтожить главную цель, то он бы просто позвал на помощь своих дружков - Дона Ванденберга, Шатуна Уэлча и иже с ними: мальчики, прихватите с собой велосипедные цепи, у нас вечером будет одно дельце.

            У меня мелькнула мысль, что они, пожалуй, могли убить его. Не просто извести, а по-настоящему убить. У ребят вроде них такое случается. Просто их развлечения заходят немножко дальше, чем обычно, и один ребенок оказывается мертвым. Иногда вы читаете об этом в газетах.

            - ..ее?

            - А? - Я совсем забыл о присутствии Эрни. - Мы подъезжали к его дому.

            - Я спросил - у тебя есть какие-нибудь соображения о том, где бы я мог держать ее?

            Машина, машина, машина. Больше он ни о чем не хотел говорить. Мне это начинало напоминать заезженную пластинку. Точно припев какой-то забытой песенки обрывался на полуслове и начинался сначала. Но что там было дальше? Я не мог вспомнить. А Эрни, если знал, то не подавал вида.

            - Эрни, - сказал я. - По-моему, тебе следует побеспокоиться о более важных вещах, чем безопасное место для твоей машины. Я хочу знать, где ты собираешься найти безопасное место для себя?

            - А? О чем ты говоришь?

            - Я спрашиваю, что ты собираешься делать, если Бадди и его дружки решат свести с тобой счеты?

            Его лицо неожиданно стало мудрым и проницательным - оно так быстро стало мудрым и проницательным, что мне стало страшно. Такие лица я видел по телевизору, когда мне было девять лет - лица с мудрым прищуром глаз, принадлежавшие солдатам, которые утопили в дерьме самую оснащенную и самую вооруженную армию в мире.

            - Дэннис, - сказал он, - я сделаю все, что в моих силах.

 10/ ЛЕБЭЙ УХОДИТ

 

 

            Как раз на экраны вышла киноверсия "Подонков", и в тот вечер я повел на нее свою первую подругу. Мне фильм показался глупым. Моей подруге он понравился. Я сидел и смотрел, как совершенно нереальные тинэйджеры пели и танцевали (если уж говорить о чем-то более или менее похожем на реальных тинэйджеров, то я бы назвал несколько фрагментов из "Джунглей на классной доске"), а мои мысли витали довольно далеко. И вдруг меня озарило, как иногда бывает, когда вы не думаете ни о чем определенном.

            Я извинился и пошел в фойе, к телефону-автомату. Мне не хотелось ждать до конца сеанса, потому что у меня появилась одна замечательная идея. Эрни должен был одобрить ее.

            Он сам снял трубку:

            - Алло?

            - Эрни, это Дэннис.

            - Да, Дэннис.

            Его голос был таким ровным, что я даже немного испугался.

            - Эрни? С тобой все в порядке?

            - Да. Я думал, ты с Розанной пошел в кино.

            - Отсюда и звоню.

            - Должно быть, ты в восторге от фильма, - сказал Эрни. Его голос был таким же ровным-ровным и мрачным.

            - Розанне он кажется бесподобным. Я думал, что услышу его смех, но в трубке было только терпеливое, выжидательное молчание.

            - Послушай, - проговорил я. - Я нашел ответ - Ответ?

            - Он самый, - сказал я. - Лебэй. Лебэй - это ответ.

            - Ле... - начал он странным высоким голосом.., а затем снова наступило молчание.

            Мной начал овладевать страх. Я еще никогда не знал его таким спокойным.

            - Ну, да, - пробормотал я. - У Лебэя есть гараж, а у меня появилась идея, что он съест даже сандвич с дохлой крысой, если ему заплатить за это достаточную сумму. Если ты к нему подкатишь и предложишь, скажем, шестнадцать или семнадцать баксов в неделю...

            - Очень забавно, Дэннис. - В его голосе звучала холодная ненависть Эрни, ты не...

            Послышались короткие гудки.

            Некоторое время я стоял, глядя на телефон и гадая, что бы могло случиться с Эрни. Какие-то новые неприятности от его родителей? Или, может, он вернулся к Дарнеллу и нашел новые повреждения у своей машины? Или...

            Неожиданная интуитивная догадка - почти уверенность - вывела меня из оцепенения. Повесив трубку на рычаг, я сделал несколько шагов к окошку билетерши и спросил, есть ли у нее сегодняшняя газета. Белокурая девушка наконец выудила ее из сумки с пачками кукурузных хлопьев и стала наблюдать, как я перелистывал те разделы в самом конце, где обычно печатаются некрологи. Полагаю, она хотела убедиться, что я не порву ее на мелкие клочки и не съем их.

            Там ничего не было - по крайней мере мне так сначала показалось. Затем я перевернул страницу и увидел заголовок: ВЕТЕРАН ЛИБЕРТИВИЛЛА УМЕР В ВОЗРАСТЕ 71 ГОДА. Под ним была фотография Ролланда Д. Лебэя в армейской униформе, выглядевшего лет на двадцать моложе и значительно жизнерадостнее, чем тогда, когда мы с Эрни познакомились с ним. Далее следовало короткое сообщение. Лебэй умер внезапно, это случилось в субботу после полудня. При кончине присутствовали его брат Джордж и сестра Марся. Похороны были назначены на вторник, на два часа дня.

            Внезапно.

            В некрологах всегда есть такие слова: "после долгой болезни", "после непродолжительной болезни" или "внезапно". "Внезапно" может означать инфаркт и удар электрическим током в ванной. Я вспомнил, как дал Элли подержать музыкальную шкатулку с сюрпризом, когда сестренке исполнилось годика три. Она была почти младенцем. Я держал ручку от этой шкатулки вроде дирижерской палочки. Раз-два-три... Совсем неплохо, зрители довольны. И вдруг - ха-ха! Выскакивает попрыгунчик с огромным безобразным носом и чуть не ударяет ее в глаз. Элли с криком убегает к маме, а я остаюсь на месте и смотрю, как улыбающийся болванчик кланяется вперед-назад, зная, что я заслужил свой испуг - я знал, что он испугает ее, выпрыгнув из безмятежной музыки и нарушив ее своей безобразной физиономией.

            Я отдал газету обратно и остался стоять на том же месте, безучастно разглядывая афиши с подписью: СМОТРИТЕ В БЛИЖАЙШИЕ ДНИ.

            В субботу после полудня.

            Внезапно.

            Забавно, как порой складываются дела. Моя гениальная идея состояла в том, что Эрни мог поставить машину туда, откуда взял ее: пожалуй, он мог заплатить Лебэю за стоянку. Но вышло так, что тот умер. И умер в тот же день, когда Эрни схватился с Бадди Реппертоном - в тот же день, когда Бадди разбил переднюю фару Кристины.

            Неожиданно я почему-то представил, как Бадди Реппертон с размаху опускает монтировку, и в тот же самый момент Лебэй хватается за окровавленный глаз и умирает, внезапно, очень внезапно...

            Не сходи с ума, Дэннис, - упрекнул я себя. - Брось, не сходи...

            А затем какой-то голос в глубине моих мыслей, в самом их центре прошептал: "Ну, приятель, давай прокатимся", - и наступила тишина.

            Девушка за окошком щелкнула жевательной резинкой и сказала:

            - Ты пропустишь концовку фильма. Это его самая лучшая часть.

            - Угу, спасибо.

            Я двинулся к дверям в зрительный зал, а потом свернул к питьевому фонтанчику. У меня пересохло в горле.

            Не успел я напиться, как открылись двери, и оттуда хлынула толпа людей. В темноте, над их качающимися головами плыли титры фильма. Вскоре вышла Розанна, поглядывая вокруг и разыскивая меня глазами. В ее сторону направлялось множество других взглядов, привлеченных ее наружностью и беспокойным поведением.

            - Дэн-Дэн, - сказала она, взяв меня за руку. Когда тебя называют Дэн-Дэн, это не совсем плохо - гораздо хуже ослепнуть при пожаре или потерять ногу на войне, - но я редко прихожу в восторг от подобных изобретений. - Где ты был? Ты пропустил концовку. Это...

            - Самая лучшая часть, - проговорил я вместе с ней. - Извини. У меня был естественный позыв. Он случился совершенно внезапно.

            - Я расскажу тебе ее, если ты прогуляешься со мной по набережной, сказала она, прижав мою руку к мягкой выпуклости своей майки. - Там все хорошо кончается, - добавила она. - Мне нравится, когда все хорошо кончается, а тебе, Дэннис?

            - Мне тоже, - сказал я. Вероятно, мне следовало бы подумать о том, что обещала ее грудь, но я не мог отделаться от мыслей об Эрни.

 x x x

 

 

            В ту ночь мне снова приснился сон, только на этот раз Кристина была старой - даже нет, не просто старой, она была древней: такие массивные, неповоротливые механизмы иногда встречаются в музеях. Это Мертвые Машины. Иногда вам кажется, что они старей, чем пирамиды. Двигатель ревел, извергая синие облака выхлопных газов и задыхаясь в собственном дыме.

            Она не была пуста. За рулем застыл Ролланд Д. Лебэй. Его стеклянные глаза были открыты, но мертвы. При каждом рывке двигателя, от которых то и дело содрогался проржавевший корпус Кристины, он покачивался, как тряпичная кукла. Его покрытая струпьями голова кланялась в разные стороны.

            Затем покрышки издали пронзительный визг, "плимут-фурия" рванулся из гаража прямо на меня, и, когда это случилось, сразу осыпалась вся ржавчина, ветровое стекло прояснилось, хром блеснул первобытной новизной, а старые, облезшие покрышки превратились в новехонькие бешено вращавшиеся черные воронки, каждая глубиной с Большой Каньон.

            Она стремительно бросилась на меня, ослепив своими полными ненависти фарами, и, вытянув руки вперед в бесполезном и отчаянном жесте, я успел только подумать: фурия, бесконечная ярость...

 x x x

 

 

            Я проснулся.

            Я не кричал. В ту ночь я сдержал крик в горле.

            Едва сдержал.

            Я сидел на постели, холодная лужа лунного света растекалась по складкам простыни, и у меня в голове билась одна-единственная мысль: "Умер внезапно".

            В ту ночь мне не скоро удалось заснуть снова.

 11/ ПОХОРОНЫ

 

 

            Зашел к Брэду Джефрису, распределявшему работы на стройке, и спросил, разрешил ли он Эрни уйти после обеда?

            - Я отпустил его на два часа. Он сказал, что ему нужно пойти на похороны, - ответил Брэд. Он снял очки и потер пальцами переносицу. - А почему бы тебе не спросить, кто вместо него будет делать его работу? Ведь вы оба уходите отсюда в конце недели.

            - Брэд, мне нужно пойти вместе с ним.

            - Да что это такое? Кто он, этот парень? Каннингейм сказал, что купил у него машину. Господи, вот уж не думал, что на похороны продавца подержанных автомобилей ходит хоть кто-нибудь, не считая родственников.

            - Он не был продавцом подержанных автомобилей, он был просто парнем. У Эрни многое связано с ним. Брэд, мне бы следовало пойти вместе с Эрни.

            Брэд вздохнул:

            - Ладно. Ладно, ладно, ладно. Даю тебе время с часу до трех. Если только в четверг ты будешь работать без обеда и останешься здесь до шести часов.

            - Конечно. Спасибо, Брэд.

            - Я отмечу вас как обычно, - сказал Брэд. - Но если в фирме узнают об этом, то мне надерут задницу.

            - Не узнают.

            - Жалко терять вас, ребята, - сказал он. Это прозвучало как похвала на прощание.

            - У нас было хорошее лето, Брэд.

            - Что ж, я рад, если ты это понял, Дэннис. А теперь убирайся отсюда и дай мне дочитать газету.

            Я повиновался.

            Ровно в час я поднялся в домик для рабочих, находившийся рядом со строившейся эстакадой. Эрни был внутри. Его желтая каска висела на стене, а сам он одевал чистую сорочку.

            Увидев меня, он вздрогнул.

            - Дэннис? А ты что здесь собираешься делать?

            - Собираться на похороны, - сказал я. - Так же, как и ты.

            - Нет, - мгновенно отрезал он, и уже по одному этому слову, а не только по голосам Регины или Майкла, обычно отвечавших на телефонные звонки в субботние и воскресные дни, я понял, что он закрыл для меня свою жизнь и что это случилось точно так же, как умер Лебэй. Внезапно.

            - Да, - сказал я. - Эрни, он мне снится, этот парень. Ты меня слышишь? Я вижу его во сне. С тобой или без тебя, но я пойду.

            - Ты правда не шутил тогда?

            - Когда?

            - Когда позвонил мне из кинотеатра. Ты правда не знал, что он умер?

            - О Господи! Ты думаешь, что такими вещами шутят?

            - Нет, не думаю, - сказал он, но не сразу. Некоторое время у него ушло на то, чтобы все как следует взвесить. Ему казалось, что весь белый свет был против него. Не только Уилл Дарнелл или Бадди Реппертон, но, очевидно, и отец с матерью Но ведь никто из них не был сам по себе. Сама по себе была только машина.

            - Он тебе снится?

            - Да.

            Он помолчал, о чем-то размышляя.

            - В газете написано, что похороны буду! на Верхнем кладбище Либертивилла, - наконец не выдержал я. - Ты поедешь со мной или на автобусе?

            - Я поеду с тобой.

            - Вот и хорошо.

 x x x

 

 

            Мы стояли на небольшом холме над местом траурной церемонии, не осмеливаясь и не желая приближаться к горстке людей, собравшихся у могилы. Некоторые из них были одеты в старую, но хорошо сохранившуюся военную форму. Каска Лебэя лежала на флаге, разостланном поперек длинного столика на колесах. Теплый августовский ветер доносил до нас слова проповедника: человек подобен траве, что вырастает, а затем скашивается, человек подобен бутону цветка, что раскрывается весной и увядает осенью, человек есть любовь и любит все преходящее.

            Когда служба закончилась, мужчина, которому с виду можно было дать лет шестьдесят с лишним, бросил горсть земли на гроб. Очевидно, он был братом Лебэя: сходство не бросалось в глаза, но все-таки наблюдалось. Мне показалось странным, что я не увидел его сестры: рядом с могилой вообще не было ни одной женщины.

            Вскоре все они потянулись к выходу. Я повернулся к Эрни, но его рядом со мной не оказалось. Он стоял невдалеке, по его щекам текли слезы.

            - Эрни, с тобой все в порядке? - спросил я.

            Мне пришло в голову, что если не врали мои глаза, то среди прощавшихся ни один не плакал, и если бы Ролланд Д. Лебэй знал, что Эрни Каннингейм окажется единственным человеком, кто прольет слезы во время его краткой траурной церемонии на малоизвестном кладбище в Западной Пенсильвании, то он бы на пятьдесят баксов сбавил цену за свой дерьмовый автомобиль. И даже после этого Эрни пришлось бы заплатить долларов на сто пятьдесят больше, чем он стоил на самом деле. Он вытер слезы руками и хрипло произнес:

            - Все прекрасно. Мне нужно подойти к его брату. Брат Лебэя стоял с флагом под мышкой и тихо переговаривался с двумя бывшими военными, с виду походившими на легионеров. Он был одет в костюм человека, давно забывшего о постоянном источнике доходов. Его брюки были вытянуты на коленях, пиджак поблескивал на локтях. Галстук был помят внизу, а на воротнике сорочки красовалась желтая полоса.

            Он оглядел нас с головы до ног.

            - Извините, пожалуйста. - сказал Эрни. - Если не ошибаюсь, вы брат мистера Лебэя?

            - Да, это я. - Он посмотрел на Эрни вопросительно и, как мне показалось, несколько воинственно.

            Эрни протянул руку.

            - Меня зовут Арнольд Каннингейм. Я немного знал вашего брата. Не так давно я купил у него автомобиль.

            Когда Эрни протянул руку, Лебэй автоматически вытянул свою - к обмену рукопожатием любой американец склонен так же, как проверять, застегнута ли ширинка после посещения комнаты общественного пользования. Но когда Эрни сказал, что купил автомобиль, пятерня точно наткнулась на какое-то невидимое препятствие, оказавшееся на ее пути. Какое-то мгновение мне казалось, что Джордж Лебэй вообще откажется следовать национальной традиции и оставит руку Эрни беспомощно парить в августовском эфире.

            Но он все-таки счел нужным соблюсти приличие.., по крайней мере отчасти. Он слегка дотронулся до пальцев Эрни и сразу же убрал руку.

            - Кристина, - тихо проговорил он. Да, фамильное сходство, несомненно, присутствовало в чертах его лица, хотя они были немного мягче, чем у Ролланда Д. Лебэя. - В своем последнем письме Ролли писал, что продал машину.

            О Господи, в его голосе были те же женственные нотки. И - Ролли! Мне было трудно представить, что Лебэя с его псориазным черепом и зловонным корсетом кто-то мог называть Ролли. Хотя в голосе Джорджа я не почувствовал особой любви к брату.

            Лебэй продолжал:

            - Брат не часто писал мне, в последние годы у него появилась некоторая склонность к мизантропству, мистер Каннингейм. Я бы хотел подобрать другое слово, но не уверен, что оно существует. В своем письме Ролли называл вас молокососом и говорил, что учинил вам прием, который, как он выразился, был "выжиманием сока по-королевски".

            У меня открылся рот. Я обернулся к Эрни, ожидая увидеть вспышку ярости. Но его лицо ничуть не изменилось.

            - Выжимание сока, - миролюбиво сказал он, - это то, что все покупатели приписывают продавцам.

            Лебэй улыбнулся.., как мне показалось, с некоторой неохотой.

            - Это мой друг. Он был со мной в тот день, когда я купил машину.

            Я назвал себя и пожал протянутую руку Лебэя. Бывшие солдаты молча повернулись и не спеша пошли прочь. Мы трое, Эрни, Лебэй и я, неловко переглянулись. Лебэй переложил флаг из одной руки в другую.

            - Могу я что-нибудь сделать для вас, мистер Каннингейм? - наконец спросил Лебэй. Эрни прочистил горло.

            - Я хотел спросить насчет гаража. Видите ли, машину нужно немного привести в порядок, чтобы получить официальное разрешение на ее вождение. Мои родители не позволяют мне ремонтировать ее в нашем доме, и я хотел узнать...

            - Нет.

            - ..какая сумма устроила бы...

            - Нет, об этом не может быть никакого разговора, это действительно...

            - Я бы платил по двадцать долларов в неделю, - сказал Эрни. - Если вы хотите, то двадцать пять. - Я вздрогнул. Он был похож на парня, который провалился в зыбучие пески и решил вытрясти сор из ботинок.

            - ..невозможно. - Лебэй выглядел все более и более раздраженным.

            - Только гараж, - теряя невозмутимость, попросил Эрни. - Гараж, где она раньше была.

            - Это невыполнимо, - твердо сказал Лебэй. - Сегодня подписан контракт с фирмой, продающей недвижимость, дом будут показывать покупателям...

            - Да, но есть же время...

            - ..ив нем не должно быть посторонних. - Он немного наклонился к Эрни. - Поймите, я не имею ничего против тинэйджеров. Я почти сорок лет был учителем в одной из школ Огайо, и вы мне кажетесь вполне воспитанным, интеллигентным юношей. Но все, что я сейчас хочу, - это побыстрее продать дом, чтобы ни я, ни моя сестра в Денвере уже не вспоминали о нем. Я не желаю, мистер Каннингейм, возвращаться в него когда-либо. И я не желаю возвращаться в жизнь моего брата.

            - Понимаю, - сказал Эрни. - Но я могу присмотреть за домом. Постричь газон. Починить ограду. Сделать какой-нибудь мелкий ремонт. Я могу вам пригодиться.

            - У него и вправду золотые руки, - вмешался я. Мне хотелось, чтобы Эрни запомнил, что я был на его стороне.., даже если не был. - Я уже нанял парня прослеживать за этим местом, - сказал Лебэй. - И дал небольшой задаток. - Он говорил убедительно, но я почему-то подумал, что он лжет. И мне показалось, что Эрни тоже так подумал.

            - Разговор окончен, джентльмены. - Лебэй, прищурившись, посмотрел на солнце. - Я вынужден оставить вас. Извините, но от этого пекла у меня переворачивается желудок.

            Он пошел прочь. Мы молча смотрели ему вслед. Неожиданно он остановился, и лицо Эрни просветлело: он решил, что Лебэй передумал. Тот некоторое время постоял в позе человека, напряженно размышлявшего о чем-то, а потом обернулся к нам.

            - Советую вам продать эту машину, - сказал он Эрни. - Продайте ее. Если никто не захочет покупать ее в таком виде, то продайте по частям. Если не продадите по частям, то разбейте. Разбейте быстро и безжалостно. Сделайте это так, как если бы вы были одержимы приступом вандализма. Мне кажется, тогда вы будете намного счастливее.

            Он постоял на месте, ожидая, что Эрни скажет что-нибудь, но Эрни не ответил, а только посмотрел ему в глаза. Лебэй прочитал взгляд и кивнул. Он выглядел так, точно ему немного нездоровилось.

            - Счастливого дня, джентльмены. Эрни вздохнул:

            - Я так и думал. - Он мрачно посмотрел в спину удалявшегося Лебэя.

            - Увы, - сказал я, надеясь, что мой голос прозвучит более удрученным, чем я себя чувствовал. Все это походило на сон. Мне не нравилась идея поставить Кристину обратно в гараж. Все это слишком походило на мой сон.

            Не разговаривая, мы двинулись в сторону моей машины. Меня не радовало наше знакомство с Лебэем. Меня не радовало наше знакомство с обоими Лебэями. Внезапно мне в голову пришло одно решение - только Богу известно, как бы все обернулось, если бы я тогда поддался своему порыву.

            - Послушай. - сказал я Эрни. - У меня есть небольшое, но важное дело. Я отлучусь на пару минут, ладно?

            - Конечно, - пробурчал он, не поднимая глаз. Он шел, засунув руки в карманы и сосредоточенно глядя в землю.

            Я пошел туда, где, судя по указанию стрелки и обозначения под ней, должна была находиться комната отдыха. Однако, скрывшись из поля зрения Эрни, я повернул и во весь дух пустился к автомобильной стоянке. Джорджа Лебэя я застал уже склонившимся за рулем крошечной "чеветты".

            - Мистер Лебэй! - выдохнул я. - Мистер Лебэй! Он удивленно посмотрел на меня:

            - Извините, что снова беспокою вас.

            - Ничего. Но я, боюсь, не смогу прибавить ни слова к тому, что сказал вашему другу. Я не отдам гараж под его машину.

            - Хорошо, - сказал я.

            Его густые брови поползли вверх.

            - Дело в "плимуте", - добавил я. - Этот "плимут-фурия", он мне не нравится.

            Он продолжал смотреть на меня, не говоря ни слова.

            - Мне не нравится, как он возится с ним. С ним он стал совсем другим.., не знаю...

            - Ревнуешь? - спокойно спросил Джордж. - Он проводит с ней все время, которое раньше проводил с тобой?

            - Ну, в общем, да. Мы ведь давние друзья. Но.., но я думаю, это не все.

            - Не все?

            - Не все. - Оглянувшись, я убедился, что Эрни еще не показался в поле зрения. - Почему вы велели разбить его? Почему о нем лучше забыть?

            Он ничего не сказал, и я испугался, что ему нечего было сказать, по крайней мере мне. А затем ом мягко и чуть слышно спросил:

            - Сынок, а ты уверен, что это твое дело?

            - Не знаю, - Внезапно мне стало очень важно поймать его взгляд. - Но я не хочу, чтобы с Эрни что-нибудь случилось. Из-за этой машины он уже заработал кучу неприятностей.

            - Приходи вечером ко мне в мотель. Вестерн-авеню, поворот с 376-го участка. Сможешь найти?

            - Я здесь каждый закоулок изъездил, - сказал я и вытянул вперед ладони. - Аж мозоли натер. Он даже не улыбнулся:

            - Мотель "Рэйнбоу". Там их два. Мой тот, который дешевле. Может быть, это дело и не твое, и не мое, и ничье, - проговорил он мягким учительским голосом.

             (Аэто самый лучший запах в мире.., не считая запаха гнили.)

            - Но кое-что я могу тебе сказать прямо сейчас. Мой брат не был хорошим человеком. Если он вообще что-либо любил в этом мире, то, сдается мне, лишь "плимут-фурию", который купил твой друг. Так что это дело, может, касается только их двоих, и не важно, что я скажу тебе или ты мне.

            Он улыбнулся. Улыбка была неприятной, и на какое-то мгновение мне почудилось, что на меня взглянули глаза Ролланда Д. Лебэя. Меня передернуло.

            - Сынок, ты еще молод и, вероятно, не видишь и признака мудрости ни в чем, кроме своих слов. Но послушай, что я тебе скажу: любовь - это враг. Он вздохнул. - Да. Поэты постоянно и порой намеренно ошибаются в любви. Любовь - это старая, ослепшая ведьма. Она беспощадна и ненасытна.

            - Чем же она питается? - спросил я, не зная, что сказать.

            - Дружбой, - сказал Джордж Лебэй. - Она питается дружбой. И я бы тебе посоветовал приготовиться к худшему, Дэннис.

            Он хлопнул дверцей своей "чеветты" и включил зажигание. Когда машина отъезжала, я вспомнил о том, что Эрни должен был увидеть меня подходившим к стоянке с другой стороны, и как можно быстрее побежал прочь.

 12/ НЕКОТОРЫЕ СЕМЕЙНЫЕ ИСТОРИИ

 

 

            Мотель "Рэйнбоу" был действительно плох. Он был как раз таким местом, где вы ожидаете встретить престарелого учителя английского языка.

            Позже я заметил, что существует особая категория мотелей, в которых останавливаются люди исключительно старше пятидесяти лет - как если бы они слышали о подобных заведениях в программе новостей: "Берите больше старых вещей и приезжайте в старый добрый мотель "Рэйнбоу". Здесь нет ТВ, но вы хорошо проведете время". На игровой площадке я не увидел ни одного молодого человека, так же как и чего-либо напоминающего спортивный инвентарь. Над входом висел неоновый знак, изображавший радугу. Он жужжал так, словно был наполнен мухами.

            Лебэй со стаканом в руке сидел перед коттеджем номер четырнадцать. Я подошел и обменялся рукопожатием.

            - Выпьешь чего-нибудь не очень крепкого? - спросил он.

            - Нет, спасибо, - ответил я и сел в садовое кресло, стоявшее рядом.

            - Тогда я расскажу тебе, что смогу, - сказал он мягким учительским голосом. - Я на двенадцать лет моложе Ролли, и я все еще человек, который учится старости.

            Я неловко поерзал в кресле, но так ничего и не сказал.

            - Нас было четверо, - продолжал он. - Ролли самый старший, а я самый младший. Наш брат Эндрю погиб во Франции в 1944 году. Он и Ролли оба служили в армии. Выросли мы здесь, в Либертивилле. Тогда он был просто маленьким поселком. Но достаточно обжитым, чтобы в нем были лучшие и худшие. Мы были худшими. Бедными из бедных. - Он хихикнул и налил вина в стакан. - О детстве Ролли я, пожалуй, могу сказать только одну вещь - все-таки у нас была большая разница в возрасте. Но кое-что я запомнил, потому что эта черта присутствовала в нем постоянно.

            - Какая черта?

            - Его злость, - сказал Лебэй. - Ролли всегда на что-нибудь злился. Он злился на то, что ему приходилось ходить в школу в заштопанной одежде, на то, что его отец был пьяницей и не имел постоянной работы, что мать не могла заставить его бросить пить. Он злился на Эндрю, Марсию и меня за то, что мы делали нищету совсем невыносимой.

            Он засучил рукав и показал мне свою старческую руку с узловатыми сухожилиями, выступавшими из-под тонкой, дряблой кожи. От локтя к запястью тянулся шрам.

            - Это подарок от Ролли, - сказал он. - Он мне достался, когда ему было четырнадцать лет. Я возился с цветными кубиками, которые должны были изображать машинки, а он как раз выскочил из дома, чтобы бежать в школу. Наверное, я оказался на его пути. Он оттолкнул меня, сделал еще несколько шагов, а затем вернулся и столкнул меня с порога. Я упал на колья ограды, окружавшей несколько подсолнухов, которые мама почему-то называла - наш сад. Я был весь в крови, и меня все жалели. Все - кроме Ролли. Он кричал:

            "Не попадайся мне на дороге, паршивый сопляк! Не лезь мне под ноги, слышишь?"

            Я еще раз взглянул на старый зарубцевавшийся шрам и удивился его размеру. В 1921 году он изуродовал ручку трехлетнего мальчика, из которой, должно быть, тогда вылилось немало крови. Потом рана затянулась, но шрам.., он явно стал больше.

            Я содрогнулся. Мне вспомнился Эрни, стучавший кулаками по приборной доске моей машины и кричавший, что заставит их съесть это, съесть это, съесть это.

            Джордж Лебэй внимательно посмотрел на меня. Не знаю, что он увидел на моем лице, но стал медленно опускать рукав, и это было похоже на то, как занавес постепенно закрывает вид невыносимого прошлого.

            Он отхлебнул из стакана.

            - Когда отец узнал, что сделал Ролли, то жестоко избил его. Однако Ролли не раскаивался в своем поступке. Он плакал, но не раскаивался. - Лебэй снова хихикнул:

            - Мама испугалась, что отец прибьет его, и вступилась за сына, а он все кричал: "Пусть не мешается под ногами! В следующий раз ему еще больше достанется, и ты меня не остановишь, старый пьянчуга! " Тогда отец ударил его по лицу и разбил нос - Ролли упал, закрылся обеими руками, сквозь пальцы потекла кровь. Мама кричала, Марсия плакала, Дрю забился в угол, а Ролли все повторял: "Ему еще больше достанется, ты, старый проклятый пьянчуга! "

            На небе уже отчетливо проступили звезды. Пожилая женщина вышла из коттеджа, спустилась по дорожке и, достав чемодан из багажника белого "форда", вернулась с ним обратно.

            Где-то играло радио. Оно не было настроено на УКВ-104, где обычно передавали программы рок-музыки.

            - Его бесконечная ярость, вот что мне запомнилось больше всего, - мягко продолжал Лебэй. - В школе Ролли затевал драки со всеми, кто смеялся над его одеждой и плохо постриженными волосами, он дрался даже с теми, кого только подозревал в насмешках над ним. В конце концов он бросил школу и вступил в армию.

            - Двадцатые годы были не самым лучшим временем для службы в армии. Он кочевал с базы на базу, сначала на Юге, потом на Юго-Западе. Приблизительно раз в три месяца мы получали от него письмо. Он был таким же злым, как и прежде. Его злили те, кого он называл "говнюками". Они мешали ему продвигаться по службе, не давали отпусков и придирались к нему по любому поводу. Иногда они отправляли его в гарнизонную тюрьму. В армии его держали только потому, что он был превосходным механиком - он мог поддерживать в рабочем состоянии всю ту старую и никудышную технику, которую конгресс выделял армии.

            Неожиданно для себя я подумал об Эрни, у которого тоже были золотые руки.

            Лебэй немного наклонился вперед:

            - Но талант лишь увеличивал его злость.

            - В каком смысле? Лебэй еще раз хихикнул:

            - В армии он ремонтировал грузовики, тягачи, бульдозеры и легковые машины. Однажды, когда какой-то конгрессмен посетил Форт Арнольд в западном Техасе и задержался в нем из-за поломки автомобиля, командир Ролли решил выслужиться и заставил его целые сутки возиться с шикарным "бентли" конгрессмена, для которого в армии, конечно, не было никаких запасных деталей. О да, мы получили от Ролли письмо, где четыре с половиной страницы были посвящены этому "говнюку" - странно, что они не сгорели от злобы и ненависти, наполнявших каждое слово.

            У самого же Ролли до конца второй мировой войны не было собственного автомобиля. И даже тогда он смог позволить себе обзавестись лишь стареньким ржавым "шевроле". В двадцатых и тридцатых деньги не валялись на дороге, а во время войны он был занят тем, что старался остаться живым.

            За те годы он починил тысячи автомобилей, но не смог бы купить ни одного из них. Либертивилл преследовал его повсюду. Потрепанный "шевроле" едва ли отвечал его способностям, так же как и "гудзон-хорнет", который он купил через год после свадьбы.

            - Свадьбы?

            - Он не говорил об этом, да? - спросил Лебэй. - Впрочем, я бы удивился, если бы ты и твой друг услышали от него хоть слово о Веронике или Рите.

            - Кто они такие?

            - Вероника была его женой, - сказал Лебэй. - Они поженились в пятьдесят первом, сразу перед тем, как он отправился в Корею. Конечно, он мог остаться в Штатах. Его жена ждала ребенка, ему самому было уже под пятьдесят. Но он сделал выбор.

            Лебэй обвел глазами пустую игровую площадку.

            - Видишь ли, это было двоеженство. К пятьдесят первому году ему уже исполнилось сорок пять, и он уже был женат. Он был женат на Армии. И на "говнюках".

            Он вновь замолчал. Молчание было каким-то неестественным...

            - С вами все в порядке? - спросил я наконец.

            - Да, - ответил он. - Просто я думал. Думал об умерших. - Он посмотрел на меня. В его глазах было неподдельное страдание. - Знаешь, мне больно вспоминать обо всем этом... Как ты сказал, тебя зовут? Прости, но о некоторых вещах трудно говорить с человеком, которого не можешь назвать по имени.

            - Дэннис, - сказал я. - Послушайте, мистер Лебэй...

            - Это больней, чем мне казалось. - продолжил он, - но раз уж мы начали, то надо закончить, не правда ли? С Вероникой я встречался всего два раза. Ее родители жили в Западной Виргинии. Она не была писаной красавицей, но Ролли принимал ее такой, какой она была. Она же по-настоящему любила его. По крайней мере до той темной истории с Ритой.

            Его письма.., да, он слишком рано оставил школу. Эти письма со всеми их корявостями давались моему брату с невероятным трудом. В них он вкладывал великие усилия, они были его великой симфонией. Не знаю, писал ли он их для того, чтобы избавиться от яда, отравляющего его сердце. Может быть, он писал их для того, чтобы распространять его.

            Когда появилась Вероника, письма стали приходить к нам все реже. Но я думаю, что Вероника их получала все те два года, в течение которых он находился в Корее.

            - Он так и не продвинулся по службе? - спросил я. Мне казалось странным, что столько лет, проведенных в армии, могли не повлиять на благосостояние человека, готового ради нее бросить семью и отправиться в Корею. Лебэй улыбнулся:

            - Разве я не сказал тебе, что он зачастую проводил время в гарнизонной тюрьме? Один раз он попал туда за то, что помочился в большую чашу с пуншем, который в форте Дике приготовили для вечеринки в офицерском клубе. За эту выходку он получил всего лишь десять дней - думаю, что ее посчитали всего лишь пьяной шуткой. Вряд ли они представляли, сколько ненависти к ним он изливал в своих письмах.

            Я взглянул на часы. Было четверть десятого. Лебэй говорил чуть меньше часа.

            - Брат вернулся из Кореи в 1953 году, и только тогда состоялось его знакомство с дочерью. Как я понимаю, он разглядывал ее минуту или две, а потом вручил жене и оставшуюся часть дня провел, возясь с "шевроле"... Я еще не надоел тебе, Дэннис?

            - Нет, - честно сказал я.

            - Все эти годы Ролли мечтал о хорошей новой машине. Не о "кадиллаке", не о "линкольне" - нет; он не хотел присоединяться к высшему классу - к офицерам, к "говнюкам". Он хотел купить новый "плимут", а может быть, "додж" или "форд".

            Вероника писала, что все воскресные дни они проводили в поездках к различным торговцам автомобилями. Она с ребенком сидела в старом "хорнете", а Ролли разговаривал с продавцами о компрессии, о лошадиных силах, об аккумуляторах... Иногда я думаю о маленькой девочке, росшей на фоне металлического лязганья приводов и скрипа подвесок.., и я не знаю, плакать мне или смеяться.

            Мои мысли опять обратились к Эрни.

            - Он был одержимым, да?

            - Да. Я бы сказал, он был одержимым. Он стал давать деньги Веронике, чтобы она откладывала их. Ведь Ролли не мог переступить через звание старшего сержанта еще и потому, что имел проблемы с алкоголем. Он не был алкоголиком, но каждые шесть - восемь месяцев у него начинался запой. Когда запой кончался, денег уже не было.

            Может быть, он женился на Веронике, потому что она могла положить конец этому. Когда у него начинался запой, она одна могла сохранить деньги. Однажды - тогда у них было накоплено уже восемьсот долларов - Ролли угрожал ей ножом: он приставил нож к ее горлу и потребовал отдать ему сбережения. "Вспомни о машине, дорогой, - сказала она, когда лезвие стало вдавливаться в ее кожу. - Если ты пропьешь деньги, то уже никогда не купишь машины".

            - Должно быть, она любила его, - сказал я.

            - Конечно. Только не строй романтического предположения, будто ее любовь хоть в чем-то изменила моего брата. Вода камень точит, но для этого ей нужны сотни лет. Увы, люди смертны.

            Казалось, Лебэй хотел что-то добавить, но передумал.

            - Правда, он ни разу не ударил ее, - сказал он. - Не забывай, что он был пьян, когда приставил нож к ее горлу. Сейчас многие вопят о наркомании в школе, и для этих воплей на самом деле есть все основания, но я до сих пор считаю, что алкоголь - вот наиболее вульгарный и опасный из всех когда-либо изобретенных наркотиков. И он не запрещен законом.

            Когда Ролли наконец демобилизовался в 1957 году, у Вероники было отложено немногим более тысячи двухсот долларов. И он получал существенную пенсию, назначенную ему за повреждение спины в армии: он говорил, что дрался с "говнюками" и здорово проучил их.

            Итак, деньги были. Они построили дом и обзавелись всем необходимым, но прежде у них появилась машина. Машина была превыше всего. Он долго выбирал и в конце концов остановился на Кристине. В 1958 году "фурия" получила премию как лучшая модель года. Я не помню всех ее технических характеристик и думаю, что они уже не имеют значения. Какая из них может сейчас интересовать кого-то, кроме твоего друга?

            - Ее стоимость, - сказал я. Лебэй улыбнулся:

            - Ах да, стоимость... Брат мне писал, что продажная цена была три тысячи долларов, но он, по его собственному выражению, "превзошел любого еврея" и сторговался на двух тысячах ста долларах. На следующий год Рита, которой было тогда шесть лет, задохнулась и умерла.

            Меня подбросило в кресле так, что оно чуть не перевернулось. Его мягкий учительский голос обладал усыпляющим свойством, а я устал за день; я уже находился в полудреме. Последние слова были как стакан холодной воды, выплеснутой мне в лицо.

            - Да, ты не ослышался, - сказал он, взглянув в мои глаза. - В тот день они "выжимали газ". Это выражение он заимствовал из песенок рок-н-ролла, который слушал не переставая. Они каждое воскресенье "выжимали газ", попросту говоря, ехали куда глаза глядят. У них в салоне машины были соломенные корзинки, стоявшие спереди и сзади. Маленькой девочке запрещалось бросать что-либо на пол. И она никогда не сорила в машине... - Он опять ненадолго задумался, а потом заговорил с какой-то новой интонацией:

            - Ролли был заядлым курильщиком, но если курил в машине, то не тушил окурок в пепельнице, а бросал в окно. Когда курил кто-то другой, Ролли вытряхивал пепельницу и протирал чистой салфеткой Дважды в неделю он мыл машину и два раза в год полировал. Он сам возился с ней в местном гараже, где у него была арендована стоянка. Мне стало любопытно, был ли это гараж Дарнелла.

            - В то воскресенье они остановились у обочины, чтобы купить домой гамбургеров - как ты понимаешь, тогда еще не было "Макдоналдсов", а были только стоянки у края дороги. И то, что затем случилось.., полагаю, это было довольно просто...

            Снова наступила тишина, точно он размышлял, следовало ли ему быть до конца откровенным со мной, или старался отделить от домыслов то, что ему было известно.

            - Она насмерть задохнулась из-за куска мяса, - наконец сказал он. Когда она стала раздирать себе горло, Ролли вытащил ее из машины, но было уже поздно... Моя племянница умерла на обочине дороги. Представляю, какая это отвратительная и страшная смерть.

            В его речи снова появилась усыпляющая учительская плавность, но меня уже не клонило ко сну.

            - Он пытался спасти ее. Я так думаю. Я хочу верить, что она умерла по нелепой случайности. Он долго жил в обстановке жестокости и, наверное, не очень глубоко любил свою дочь, если вообще любил ее. Иногда невозможно выжить, не становясь черствым. Иногда жестокость просто необходима.

            - Но не в таких случаях, как тот, - сказал я.

            - Он переворачивал ее вниз головой и держал за лодыжки. Он надавливал на живот, надеясь вызвать рвоту. Думаю, если бы он имел хоть малейшее представление о трахеотомии, то произвел бы ее при помощи своего перочинного ножа. Но он, конечно, не знал, как это делается. Она умерла.

            На похороны приехала Марсия с мужем и детьми. Я тоже. Так наша семья собралась в последний раз. Помню, я думал, что он сразу же продаст машину. Но он не расстался с ней. На ней они приехали в методистскую церковь Либертивилла, и она вся сияла свежей полировкой.., и ненавистью. Она горела ненавистью. Он повернулся ко мне:

            - Ты веришь мне. Дэннис? Перед тем как ответить, я сглотнул комок, подступивший к горлу:

            - Да, верю.

            Лебэй мрачно кивнул головой:

            - Вероника сидела рядом с ним, как восковая кукла. В ней больше ничего не было. Раньше у Ролли была машина, а у нее - дочь. Она даже не плакала. Она умерла.

            Я сидел и старался представить, что бы я сделал, если бы это случилось со мной. Моя дочь начинает задыхаться и хвататься за горло на заднем сиденье моей машины, а потом умирает у края дороги. Продал бы я машину? Зачем? Разве машина виновата в ее смерти? Точно так же можно было бы обвинять гамбургер, еще не купленный, но уже вставший у нее поперек горла. Так из-за чего продавать машину? Только из-за того непринципиального обстоятельства, что я уже не смог бы смотреть на нее, не смог бы даже думать о ней без боли и ужаса? Но о чем вообще я смог бы тогда думать?

            - Вы спросили его об этом?

            - Да, когда мы остались втроем - он, Марсия и я. Наша семья была в сборе. Я спросил, намеревался ли он продать машину Она стояла рядом с катафалком, который привез его дочь на кладбище - то же самое, где сегодня похоронили Ролли. У нее была красно-белая расцветка. "Крайслер" в 1958 году не выпускал машин с такой окраской: Ролли покупал ее с обычным цветом. Мы стояли в пятидесяти футах от нее, и я испытывал странное чувство.., очень странное побуждение.., отойти от нее подальше, точно она могла слышать нас.

            - И что же вы сказали?

            - Я спросил, собирается ли он продать машину. Ролли посмотрел на меня так же, как в ту секунду, когда замахивался, чтобы швырнуть своего маленького братика на колья ограды. Он сказал:

            "Я еще не сошел с ума, Джордж. Ей всего один год, она прошла только одиннадцать тысяч миль. Ты ведь знаешь, что машину продают не раньше, чем через три года после покупки".

            - Я сказал: "Ты хочешь, чтобы твоя жена каждый день смотрела на нее? Ездила в ней? Побойся Бога, брат! " Но не думаю, что он слышал меня. Он отвернулся и стал разглядывать свою машину, как будто только вчера купил ее.

            Лебэй немного помолчал.

            - Марсия говорила ему то же самое. Она всегда боялась Ролли, но в ту минуту выглядела скорее помешанной, чем испуганной, - она переписывалась с Вероникой и знала, как та любила свою маленькую дочурку. И еще она сказала, что когда человек умирает, то люди сжигают матрац, на котором он спал, а одежду отдают в Армию Спасения. Она сказала, что его жена не придет в себя до тех пор, пока машина будет стоять в гараже.

            Ролли ухмыльнулся и спросил, не хочет ли она, чтобы он облил машину газолином и бросил в нее зажженную спичку только из-за того, что в ней задохнулась его дочь. Моя сестра сначала заплакала, а потом стала кричать, что ничего лучшего невозможно было бы придумать. Мне пришлось увести ее, потому что у нее началась истерика. Больше мы не говорили с Ролли на эту тему. Машина принадлежала ему, и он не желал продавать ее.

            Марсия вернулась в Денвер и, насколько мне известно, с тех пор не встречалась с Ролли и не писала ему. Она не приехала даже на похороны Вероники.

            Его жена. Сначала ребенок, а потом жена. Я уже предчувствовал нечто подобное. У меня начинали цепенеть ноги и руки.

            - Она умерла через шесть месяцев. В январе пятьдесят девятого года.

            - Но ее смерть не была связана с машиной, - сказал я. - Ведь так, да?

            - Ее смерть была непосредственно связана с машиной, - мягко проговорил он.

            Я подумал, что не стану больше ничего слушать. Но конечно, я стал бы слушать. Потому, что мой друг обладал сейчас этой машиной, и потому, что она угрожала не только его жизни.

            - После смерти Риты Вероника впала в депрессию. Она так и не пришла в себя. У нее было несколько друзей в Либертивилле, и они пытались помочь ей.., но она не была способна принять их помощь.

            Во всех остальных отношениях дела их налаживались. Впервые в жизни у моего брата появились деньги. Он получал пенсию по инвалидности, устроился на работу ночным сторожем в шинной мастерской, находившейся на западной окраине города. Сегодня, после похорон, я ездил туда, но не нашел ее на прежнем месте.

            - Ее сломали двенадцать лет назад, - сказал я. - Я еще не ходил в школу. Там теперь небольшой китайский ресторанчик.

            - Они почти расплатились за дом. И конечно, у них не было маленькой девочки, которая требовала много забот. Но Веронике от этого не становилось лучше.

            Она покончила с собой. Если бы существовала книга, обучающая различным способам самоубийств, то ее бы туда включили как пример отклонения от правил. Она пошла в магазин автомобильных принадлежностей - тот самый, где давным-давно я купил свой первый велосипед, - и купила резиновый шланг длиной в двадцать футов. Один его конец она надела на выхлопную гробу Кристины, а другой просунула в одно из задних окон. У нее никогда не было водительских прав, но она знала, как заводить машину. Собственно, это было все, что ей требовалось знать.

            Сжав губы, я провел по ним языком и услышал свой голос, который не сразу узнал:

            - Кажется, я бы выпил содовой.

            - Будь добр, принеси и мне, - сказал он. - Обычно она помогает мне не заснуть, но на эту ночь я все равно не предчувствую скорых сновидений.

            Я подозревал, что то же самое относилось и ко мне. Сходив в мотель за содовой водой, я на обратном пути остановился. Он сидел перед своим коттеджем. В темноте, точно два маленьких призрака, белели его носки. Я подумал: может быть, эта машина проклята? Может быть, в этом-то все дело? Вот так бывает в рассказах о привидениях. Идет кто-нибудь, а впереди указательный знак.., следующая остановка - Сумеречная Зона!

            Смешно, да?

            Конечно, это было смешно. Я пошел дальше. На машины проклятия накладываются не больше, чем на людей; такие дешевки встречаются только в фильмах ужасов, которые вам показывают по воскресеньям.

            Я отдал ему бутылку содовой и услышал последнюю часть истории Ролланда Д. Лебэя, которую можно уместить в одной фразе: с тех пор он жил несчастливо. У него остались только небольшой домик у дороги и "плимут" 1958 года. В шестьдесят пятом он бросил работу ночного сторожа и приблизительно в то же время перестал заботиться о Кристине - постепенно она стала приходить в сегодняшнее состояние.

            - Вы хотите сказать, с той поры она стояла на открытом воздухе? спросил я. - С шестьдесят пятого года? Все тринадцать лет?

            - Нет, конечно, он ее поставил в гараж, - сказал Лебэй. - Соседи не позволили бы машине гнить на чьем-то газоне. Может быть, где-нибудь и позволили бы, но не в США.

            - Но она там была, когда мы...

            - Да, я знаю. Его бывшие сослуживцы говорили мне, что он приклеил к ней листок бумаги с надписью "Продается" и поставил ее на газон перед домом Это было первого мая, четыре месяца назад.

            Я хотел что-то сказать, но промолчал. У меня появилась идея, которую можно выразить так: слишком все удачно получилось. Слишком удачно. Кристина долгие годы стояла в том темном гараже. И появилась на улице всего за несколько месяцев до того, как мы с Эрни проезжали по ней.

            Позже - гораздо позже - я просмотрел подшивки газет Питсбурга и Либертивилла. Там не было ни одного объявления о продаже "плимута-фурии". Лебэй просто выставил машину перед домом и стал ждать покупателя.

            Тогда я еще не сделал всех выводов из своей мысли, но осознал ее ровно настолько, чтобы почувствовать холодный и скользкий страх. Лебэй точно знал, что покупатель скоро появится. Не в мае, так в июне. Не в июне, так в июле. Не в июле, так в августе. Скоро.

            Нет, мне далеко было до логических умозаключений. Вместо них у меня перед глазами стояла одна тошнотворная картина: ядовитый паук с широко открытыми зелеными челюстями, сидящий в углу паутины и поджидающий жертву.

            Настоящее насекомое.

            - По его словам, он отказался от машины, потому что не мог пройти медицинской комиссии. - наконец выдавил из себя я. - Люди его возраста раз в два года подтверждают права на вождение автомобиля. Он бы автоматически потерял их.

            Джордж Лебэй кивнул.

            - Это похоже на Ролли, - сказал он. - Но...

            - Но что?

            - Не помню, где я читал, что в жизни людей существуют некие "времена". Что когда наступает "время парового двигателя", то сразу десяток человек изобретают паровой двигатель. Может быть, патент получит только один из них, но над идеей работают все десять. Чем это объяснить? Только тем, что наступило "время парового двигателя".

            Лебэй выпил немного содовой и взглянул на небо.

            - Начинается гражданская война, и тут же наступает "время пулеметов". Потом следуют "время электричества", "время радио" и "время атомной бомбы". Точно все эти идеи происходят не от людей, а от какого-то разума.., который находится за пределами человеческого общества.

            Он посмотрел на меня.

            - Если это так, Дэннис, то, пожалуй, нам есть чего бояться. В этом есть что-то.., ну, не христианское, что ли.

            - Для вашего брата наступило "время избавления от Кристины", да?

            - Вероятно. Экклезиаст говорит, что есть время войны и время мира, время собирать камни и время разбрасывать их. Негативное для всякого позитивного. Если у Ролли было "время Кристины", то могло наступить и время, когда ему стало так же необходимо продать ее.

            - Если это так, то он должен был знать об этом. Он не мог не слышать своих инстинктов.

            - А может быть, он просто устал от нее, - закончил Лебэй.

            Я кивнул как бы в знак согласия, но в основном потому, что мне уже пора было уходить, а не потому, что меня устраивало такое объяснение. Джордж Лебэй не видел "плимут-фурию" в тот день, когда Эрни закричал, чтобы мы вернулись. А я видел. "Плимут" не выглядел как машина, долгие годы хранившаяся в гараже. Он был грязен и поцарапан, его ветровое стекло было разбито, а бампер почти оторван. Он выглядел как труп, вытащенный наружу и оставленный гнить на солнце. Лебэй вздохнул.

            - Не знаю, что еще сказать тебе.., кроме того, что твой друг был бы более счастлив, если бы вообще не покупал этой машины. Но мне кажется, ты и сам так считаешь. Ведь я прав?

            Я задумался. Нет, счастье не было любимой мечтой Эрни. Но когда он купил "плимут", то по крайней мере стал казаться довольным.., как если бы обрел некий "модус вивенди". Не самый счастливый, но, во всяком случае, заставляющий действовать.

            - Нет, - сказал я. - Вы не правы.

            - Вряд ли машина моего брата принесет ему счастье, - проговорил он. И, будто прочитав мои недавние мысли, добавил:

            - Знаешь, я не верю в проклятия. Так же, как и в привидения или в посланцев иного мира. Но я верю, что события и чувства обладают неким.., довольно долгим резонансом. Я верю, что в некоторых обстоятельствах чувства способны передаваться друг другу.., как молоко в открытой коробке перенимает запахи специй или фруктов, если его на некоторый срок оставить в холодильнике. А может, все это лишь мои фантазии и домыслы.

            - Мистер Лебэй, вы сказали, что наняли кого-то присматривать за домом вашего брата. Это правда? Он слегка повернулся в кресле:

            - Нет. В тот момент я не мог не солгать. Мне не понравилась мысль, что машина вернется в гараж.., как будто нашла дорогу к дому. Если эмоции и чувства живут, то они все еще там. Равно как и в машине.

 x x x

 

 

            Возвращаясь домой, я размышлял над тем, что Лебэй рассказал мне. Я думал о том, как отреагировал бы Эрни, если бы я сказал ему, что в его машине произошли два смертельных случая, один из которых был преднамеренным. Я думал о том, что Эрни никак не отреагировал бы: во многом Эрни был таким же одержимым, как Ролланд Д. Лебэй.

            Мне вспомнилось, как Джордж Лебэй сказал:

            "Мне не понравилась мысль, что машина вернется в гараж.., как будто нашла дорогу к дому".

            Он также сказал, что его брат ставил куда-то машину, чтобы работать над ней. А единственный гараж самообслуживания в Либертивилле принадлежал Уиллу Дарнеллу. Конечно, в пятидесятых годах могло быть еще какое-нибудь место, но я не верил в это. В душе я был убежден, что Эрни восстанавливал Кристину там же, где над нею работали в прошлом.

            Восстанавливал. Пожалуй, это слово могло оказаться довольно точным, потому что после драки с Бадди Реппертоном Эрни боялся оставлять там машину. Так что и эта дорога в прошлое для Кристины была, по-видимому, закрыта.

            И разумеется, не существовало никаких проклятий. Даже идея Лебэя о продолжающихся эмоциях выглядела надуманной. Он показал мне старый шрам и сказал что-то о мести. Вот это больше походило на правду. Я не верил ни в какой собачий бред о сверхъестественных силах.

            Мне было семнадцать лет, в следующем году я собирался поступать в колледж и не верил ни в проклятия, ни в эмоции, которые продлеваются и расширяются, как во сне - разлитое молоко. Я бы поостерегся говорить вам о том, что сила прошлого может протянуть руки мертвецов в сторону живых.

            Но тогда мне было всего семнадцать лет.

 13/ ТЕМ ЖЕ ВЕЧЕРОМ, ПОЗЖЕ

 

 

            Мать и Эллани уже легли спать, а отец смотрел по телевизору одиннадцатичасовой выпуск новостей.

            - Где ты был, Дэннис? - спросил он.

            - Играл в шары, - не задумываясь, солгал я. Мне не хотелось, чтобы отец узнал о том, в чем я сам не мог разобраться.

            - Эрни звонил, - сказал он. - Просил связаться с ним, если ты придешь не позже половины двенадцатого.

            Я взглянул на часы. Они показывали одиннадцать двадцать. Но не слишком ли много было Эрни и его проблем для одного дня?

            - Ну?

            - Что ну?

            - Ты позвонишь ему? Я вздохнул.

            - Конечно, позвоню.

            Наскоро перекусив, я набрал номер Эрни. Он снял трубку после второго гудка. У него был взволнованный и счастливый голос.

            - Дэннис! Где ты был?

            - Играл в шары, - буркнул я.

            - Слушай, я сегодня вечером был у Дарнелла! Это просто великолепно, Дэннис, - он выгнал Реппертона! Реппертон ушел, и я могу остаться!

            Меня снова кольнуло неопределенное чувство страха.

            - Эрни, ты в самом деле считаешь, что тебе следует туда возвращаться?

            - Что ты имеешь в виду? Реппертон ушел. Тебе это не нравится?

            Я вспомнил о том, как Дарнелл встретил Эрни, когда тот в первый раз появился в его гараже. Я вспомнил красное от стыда лицо Эрни, когда он сказал мне, что Дарнелл вместо платы за стоянку велел ему выполнить два-три поручения. Мне подумалось, что Уилл Дарнелл мог получать большое удовольствие, унижая его в присутствии своих партнеров по карточному столу: "Эй, Уилл, кто у тебя убирается в туалете?.. Кто? Да есть тут парень по фамилии Каннингейм. Его родители преподают в университете, а он здесь проходит курс по вымыванию дерьма из толчков". И все вокруг начинают смеяться. Эрни мог стать низшей кастой в гараже на Хемптон-стрит.

            Но ничего подобного я не сказал Эрни. Он сам должен был решать, что ему делать. В конце концов это не могло продолжаться слишком долго - Эрни был достаточно умен. Или так казалось.

            - Мне нравится, что Реппертон ушел, - сказал я. - Но я надеялся, что Дарнелл будет только временной мерой. Все равно двадцати долларов в неделю не хватит на детали и инструменты, которые тебе понадобятся.

            - Потому-то я и ездил к Дарнеллу! - воскликнул Эрни. - Я предложил ему двадцать пять долларов.

            - О Боже! Если бы ты дал объявление в газете, то уверяю тебя...

            - Нет, дай мне закончить, - перебил меня Эрни. По голосу чувствовалось, что он еще был взволнован. - Когда я зашел к нему, он сразу стал извиняться за Реппертона. Он сказал, что был несправедлив ко мне.

            - Он так сказал? - Я верил словам Эрни, но не доверял Дарнеллу.

            - Ну да. И он предложил отработать у него часть платы за стоянку. Раскладывать инструменты, смазывать подъемники, что-нибудь вроде того. Десять, а может, двадцать часов в неделю. Тогда я буду платить десять долларов за место в гараже и половину стоимости инструментов. Что ты на это скажешь?

            Я подумал, что это звучало слишком хорошо, чтобы быть правдой.

            - Побереги задницу, Эрни.

            - Что?

            - Мой отец говорит, что он плут и мошенник.

            - Я этого не заметил. Думаю, это все просто разговоры. Он порядочный грубиян, но не более того.

            - Только советую тебе держать ухо востро. - Я переложил телефонную трубку в другую руку. - Смотри в оба и сваливай оттуда, как только увидишь что-нибудь неладное.

            - Ты говоришь о чем-то определенном?

            Я вспомнил о темной истории с наркотиками.

            - Нет, - сказал я. - Просто я не доверяю ему.

            - Ну-у... - сомнительно протянул он и, помолчав, вернулся к первоначальной теме - к Кристине. - Я не знаю, что со мной будет, Дэннис, если я не починю ее. Кристина.., она действительно вся побита. Кое-что мне удалось сделать для нее, но чем больше я привожу ее в порядок, тем больше нахожу повреждений. Во многих я даже не могу разобраться, но надеюсь, что разберусь в скором времени.

            - Угу, - без особого удовольствия произнес я. После разговора с Лебэем мои симпатии к предмету его любви пересекли нулевую отметку и двигались в отрицательную сторону.

            - Ей нужно поменять всю переднюю часть и тормозные колодки.., рессоры... Я могу попытаться отполировать поршни... Но мне не хватает тех пятидесяти пяти долларов, которые я получил на стройке. Ты меня понимаешь, Дэннис?

            Чувствуя, как у меня засосало под ложечкой, я вспомнил одного парня, который раньше ходил в школу вместе с нами. Его звали Фрэдди Дарлингтон. Фрэдди не отличался большим умом, но он был хорошим парнем с хорошим чувством юмора. И вот полгода назад он подцепил какую-то потаскуху из ночного варьете. Она его скрутила в два счета, и у них должен был родиться ребенок. Фрэдди пришлось бросить школу и устроиться на работу посудомойщиком в том же варьете, из которого недавно утла его подруга. С тех пор Фрэдди стал выглядеть на десять лет старше, и, встречаясь с ним, я был готов заплакать, потому что знал, где его избранница пропадала по вечерам. А ведь он говорил о ней без тех просительных интонаций, которые я слышал в голосе Эрни: "Вам она нравится, да? Правда, она хорошая? Ведь она не совсем большая дрянь? Ведь, может, это просто дурной сон, и я скоро проснусь, правда? Правда? Правда?"

            - Конечно, - сказал, я в телефонную трубку. Воспоминания о несчастьях Фрэдди Дарлингтона заняли у меня не больше двух секунд. - Я понимаю тебя, Эрни.

            - Хорошо, - облегченно проговорил он.

            - Только побереги задницу. Особенно, когда начнутся занятия в школе. Держись подальше от Бадди Реппертона.

            - Обещаю.

            - Эрни...

            - Что?

            Я замялся. Мне хотелось спросить, не говорил ли Дарнелл, что Кристина уже стояла в его гараже.

            Больше того, я хотел рассказать о том, что случилось с миссис Лебэй и ее маленькой дочкой Ритой. Но я не мог. Он бы узнал, где я раздобыл эти сведения. И со своим щепетильным отношением ко всему, что касалось его проклятой машины, подумал бы, что я действовал за его спиной, - разумеется, так оно и было. Но, сказав ему об этом, я рисковал положить конец нашей дружбе.

            - Ничего, - произнес я. - Просто хотел сказать, что, по-моему, ты нашел подходящий дом для своей ржавой развалюхи. Поздравляю.

            - Дэннис, ты задница.

            - Спасибо. Беру пример с тебя. Эрни засмеялся.

            - Тогда заткнись, - сказал он и повесил трубку.

 x x x

 

 

            Я вернулся в общую комнату, собираясь пойти спать. У меня было скверное настроение.

            Во время телефонного разговора с Эрни я слышал, как выключился телевизор, и решил, что отец пошел наверх. Но я ошибался. Он сидел в кресле, откинувшись назад. Ворот его сорочки был расстегнут. Я с тяжелым чувством заметил, какими седыми стали волосы на его груди и на голове; на затылке просвечивал розовый череп. Мой отец уже не был ребенком. С еще более тяжелым чувством, я подумал, что через пять лет, когда теоретически уже окончу колледж, мой отец будет совсем толстым и лысым - стереотип бухгалтера. Пятьдесят - через пять лет, если не повторится сердечный приступ. Первый был не самым опасным, как однажды он сказал мне. Он не добавил, что второй не будет похож на предыдущий. Я знал это так же, как мама и он сам. Одна Эллани еще считала его неуязвимым - но разве иной раз я не ловил ее вопросительного взгляда? Мне казалось, да.

            Внезапно умер.

            Я почувствовал, как у меня темнеет в глазах. Внезапно. Выпрямившись за столом и схватившись за грудь. Внезапно. Выронив ракетку на теннисном корте. Не хочется иметь таких мыслей о своем отце, но иногда они приходят. Бог знает какими путями.

            - Кое-чего я не мог не подслушать, - сказал он.

            - Да? - враждебно.

            - Дэннис... Эрни угодил ногой в кучу чего-то липкого и коричневого?

            - Я.., еще не знаю, - медленно сказал я. Ведь чем я, собственно, располагал? Ничем.

            - Ты не хочешь говорить об этом?

            - Если можно, то не сейчас. Ладно, пап?

            - Хорошо, - произнес он. - Но если.., если, как ты сказал по телефону, дело будет плохо, то ради Бога, объяснишь ты мне, что происходит?

            - Да.

            - Ладно.

            Я пошел к лестнице и был уже почти там, когда он остановил меня словами:

            - Ты ведь знаешь, я больше пятнадцати лет вел счета и подсчитывал подоходный налог Уилли Дарнелла.

            Крайне удивленный, я вернулся.

            - Нет. Я этого не знал.

            Отец улыбнулся. Такой улыбки я еще не видел у него; полагаю, мама видела ее всего несколько раз, а сестра, вероятно, не видела никогда. Вы бы сначала подумали, что это сонная улыбка, но, приглядевшись, увидели бы, что она не была сонной - в ней были циничность, жестокость и всезнание.

            - Дэннис, ты можешь кое-что держать в секрете?

            - Да, - сказал я. - Полагаю, да.

            - Нет, "полагаю" - мало.

            - Да. Могу.

            - Это лучше. Я заполнял его счета до семьдесят пятого года, а потом он нанял Билла Апшо из Монроэвилла.

            Отец пристально посмотрел на меня.

            - Я не скажу, что Билл Апшо мошенник, но в прошлом году он приобрел за триста тысяч долларов дом в стиле английских Тюдоров.

            Он обвел вокруг правой рукой и откинулся на спинку кресла. Он и мама еще до моего рождения приобрели в рассрочку наш дом за шестьдесят две тысячи долларов - сейчас он стоил приблизительно сто пятьдесят тысяч - и только недавно получили все бумаги из банка. Тогда у нас было самое большое семейное торжество из всех, которые я помню.

            - Это не стиль английских Тюдоров, да, Дэннис?

            - Это хороший стиль.

            - Я и Дарнелл вполне ладили друг с другом, - продолжил он, - и не потому, что я лично заботился о нем. Я считал его негодяем.

            Я слегка кивнул. Мне понравилось последнее слово отца: оно выражало мои чувства к Уиллу Дарнеллу лучше, чем я сам смог бы передать их.

            - Но в этом мире существует огромная разница между личными и деловыми отношениями. Деловым ты либо очень быстро обучаешься, либо сдаешься и начинаешь торговать на улице чем-нибудь с лотка. У нас были хорошие деловые отношения, покуда они шли.., но они не зашли достаточно далеко. Вот почему они закончились моим заявлением об уходе.

            - Не совсем понимаю.

            - Неучтенная наличность, - сказал отец. - Большие суммы наличных денег с нечистым происхождением. В конце концов я выложил ему все начистоту, потому что хотел видеть его карты. Я сказал, что если к нему придут аудиторы из государственной налоговой службы или какого-нибудь частного агентства Пенсильвании, то им придется многое объяснять, и что прежде я собираюсь узнать от него все, о чем не должны знать инспекторы.

            - Что же он ответил?

            - Он принялся танцевать, - все с той же циничной улыбкой сказал отец. В моем деле люди лет эдак в тридцать восемь уже знакомы со всеми из этих танцев - если, конечно, разбираются в деле. А я в нем не так плох. Такие танцы обычно начинаются с вопроса, счастлив ли ты на своей работе. Если ты говоришь, что работа тебе нравится, но не так, как хотелось бы, то тебя просят не стесняться и рассказать о том, что не дает тебе покоя: твой дом, твоя машина, образование твоих детей, или вкусы твоей жены требуют немного более модной одежды, чем она может себе позволить.., ты меня понимаешь?

            - Хотят отделаться от тебя?

            - Скорее вовлекают тебя в дело, - сказал он, а затем улыбнулся. - Этот танец еще более замысловат, чем менуэт. Когда у тебя узнают, от каких финансовых затруднений ты хотел бы избавиться, то начинают спрашивать, какие вещи ты хотел бы иметь. "Кадиллак", домик на берегу моря или озера. Или, может быть, катер.

            Я немного вздрогнул, потому что знал, как долго отец мечтал купить катер. Когда мы всей семьей отдыхали на море, он приценялся ко всем маленьким моторным яхтам и лодкам, которые там продавались. Большие были слишком дороги.

            - И ты отказался? Он пожал плечами.

            - Я довольно рано дал понять, что не хочу танцевать. Во-первых, это значило бы перейти с ним на личный уровень, а я, как уже сказал, считал его подлецом. Во-вторых, ребята вроде него безнадежно тупы во всем, что касается чисел и количеств, - вот почему большинство из них попадаются на налогах. Они думают, что могут до бесконечности повышать нелегальный доход. - Он засмеялся. - На самом деле он настолько непрочен, что обязательно обрушивается им на головы.

            - Это две причины?

            - Две из трех. - Он посмотрел мне в глаза. - Я не дерьмовый пройдоха, Дэннис.

            Я иногда вспоминаю этот разговор, происходивший в тишине нашего спящего дома. Мне кажется, что тогда я впервые почувствовал отца как реальность, как человека, существовавшего задолго до того, как я появился на сцене, как человека, выпившего свою долю мутной жижи, от которой в жизни никуда не деться. В какой-то момент я бы мог вообразить его занимающимся любовью с моей матерью, - их обоих, потеющих и стонущих, - и от этого не пришел бы в замешательство.

            Затем он опустил глаза, еще раз усмехнулся и, подражая голосу Никсона что у него хорошо получалось, - просипел:

            - Люди, вы вправе знать, является ли ваш отец пройдохой. Нет, я не пройдоха, я мог взять деньги, но это.., хм! ., это было бы не правильно.

            Я засмеялся - пожалуй, слишком громко, как после долгого нервного напряжения. Мне нужна была разрядка, и я был рад ей. По-моему, отец чувствовал то же самое.

            - Тссс, ты разбудишь маму, и она задаст нам хорошую взбучку. Уже поздно.

            - Да, извини. Пап, а ты узнал, чем он на самом деле занимается, этот Дарнелл?

            - Я не хотел ничего узнавать: я был частью его бизнеса. Кое о чем я догадывался, кое-что слышал. Вероятно, краденые автомобили - не то чтобы они проходили через его гараж на Хемптон-стрит - он не полный тупица, а только идиоты опорожняются там, где едят. Может, нелегальная торговля.

            - Оружие? - спросил я немного хрипло.

            - Нет, ничего настолько романтичного. Думаю, в основном сигареты сигареты и спиртное, как в старые добрые времена. Контрабанда всякой всячины для фейерверков. Может быть, кражи микроволновых печей или цветных телевизоров, если риск невелик. Словом, что-нибудь в таком роде. - Он нахмурился и посмотрел на меня. - До сих пор ему везло, но когда-нибудь он обязательно попадется. Мне нравится Эрни Каннин-гейм, и я не хочу, чтобы в тот момент он оказался рядом с Уиллом Дарнеллом.

            - Эрни нужно починить машину. Он с утра до вечера занят только ею и говорит только о ней.

            - Люди, не имеющие определенного опыта, склонны не знать меры, - сказал он. - Иногда это машина, иногда женщина, иногда карьера или нездоровое увлечение - увлечение какой-нибудь знаменитостью. Я ходил в колледж с одним худеньким некрасивым пареньком, которого мы звали Старк. В случае Старка это были игрушечные железные дороги... Он их собирал с третьего класса, и его коллекция была дьявольски близка к восьмому чуду света. Он бросил колледж, когда до выпуска оставалось меньше семестра: наступало время экзаменов и ему нужно было выбирать между колледжем и игрушечными паровозиками. Он выбрал паровозики.

            - Что с ним стало?

            - Он покончил с собой в шестьдесят первом году, - сказал отец и поднялся. - Мое мнение таково, что люди иногда ослепляются чем-нибудь, и это не их вина. Может быть, Дарнелл забудет о нем - и тогда он будет просто еще одним парнем, возящимся с машиной в его гараже. Но если Дарнелл попытается использовать его, то будь его глазами, Дэннис. Не позволяй ему вступать в этот танец.

            - Хорошо. Я постараюсь. Но возможно, не все будет зависеть от меня.

            - Увы. Как мне это знакомо. Идешь наверх?

            - Да.

            Я поднялся наверх и, как ни устал, долго не мог заснуть. День оказался слишком напряженным. Снаружи ночной ветер мягко постукивал какой-то одной веткой по стене дома, и где-то вдалеке я слышал плач маленького ребенка - он был похож на истерический смех обезумевшей от горя женщины.

 14/ КРИСТИНА И ДАРНЕЛЛ

 

 

            Днем работая на стройке, а по вечерам над Кристиной, Эрни почти не видел своих родителей. Отношения между ними стали весьма напряженными. Дом Каннингеймов, в прошлом такой уютный и благополучный, теперь напоминал военный лагерь. Думаю, что с подобным положением дел связаны детские воспоминания многих людей: может быть, слишком многих. Ребенок достаточно эгоистичен, чтобы думать, что является первым человеком в мире, открывшим какую-то определенную вещь (обычно это девочки, но не обязательно только они), а родители слишком испуганы, тупы и алчны, чтобы позволить ему выбраться из узды. Грех лежит на обеих сторонах. Иногда это становится мучительно и жестоко - ни одна война так не безжалостна, как гражданская война. И в случае с Эрни она оказалась особенно мучительной, потому что разразилась слишком поздно и его родители чересчур привыкли к своей власти. Не будет преувеличением сказать, что они наперед распланировали его жизнь.

            Поэтому когда Майкл и Регина предложили провести четырехдневный уик-энд в их коттедже на берегу одного из озер штата Нью-Йорк, Эрни согласился, хотя всей душой желал посвятить эти четыре дня работе над Кристиной. На стройке он все чаще говорил, что собирается "показать им"; он собирался привести машину в надлежащий вид и "показать им все". Он уже решил, что покрасит ее в первоначальные цвета: красный и слоновую кость.

            Он поехал с ними, чтобы не ссориться раньше времени и перед школой отдохнуть вместе с родителями - ради этого у них установилось краткосрочное перемирие. Перед тем как они уехали, я заехал к ним и с облегчением узнал, что они больше не винили меня за покупку Эрни (которую до сих пор не видели). Они явно утвердились в мнении, что это частный случай умопомешательства. Я не стал разубеждать их.

            Регина упаковывала багаж. Эрни, Майкл и я водрузили каноэ на крышу их "скаута" и привязали к ней. Когда дело было сделано, Майкл принял вид всемогущего властелина, оказывающего неслыханную почесть двум своим подданным, и спросил, как мы смотрим на то, что его сын сходит в дом и принесет немного пива.

            С выражением и интонациями изумленной благодарности Эрни сказал, что это было бы просто классно. Он подмигнул мне и ушел.

            Майкл облокотился на "скаут" и зажег сигарету.

            - Дэннис, он еще не устал от своей машины?

            - Я не знаю, - сказал я.

            - Ты окажешь мне одну услугу?

            - Конечно, если смогу. - Я был уверен, что он попросит меня подойти к Эрни и отговорить его от этого.

            Но вместо этого он сказал:

            - Если у тебя будет возможность, съезди к Дарнеллу и посмотри, как продвигаются дела с машиной. Мне интересно.

            - Почему так? - спросил я и тут же подумал, что задал чертовски грубый вопрос - но он уже прозвучал.

            - Потому что я желаю ему успеха, - просто сказал он и взглянул на меня. - Регина все еще настроена против. Если у него машина, значит, он вырос. А если он вырос, значит.., все, что из этого следует, - жалобно закончил он.

            Майкл стряхнул пепел с сигареты.

            - У него появилось чувство ответственности. Я вижу в нем больше самоуважения, чем раньше. Мне бы хотелось, чтобы он довел свое дело до конца.

            Может быть, он заметил что-то на моем лице; он заговорил, точно оправдываясь.

            - Я еще не совсем забыл свою юность, - сказал он. - Я знаю, как важна машина для парня его возраста. Регина этого не понимает. В молодости она никого не подвозила на машине: ее подвозили. А я помню, как нужно иметь машину.., если ты хочешь, чтобы у тебя были какие-то связи.

            Так вот что он думал о машине. В Кристине он видел скорее средство для достижения цели, нежели саму цель. Мне стало любопытно, что бы он сказал, если бы узнал об отсутствии подобных планов у Эрни.

            Он бросил сигарету на землю и раздавил ее.

            - Так ты посмотришь?

            - Да, - сказал я, - если хотите, - Спасибо.

            Из дома вышел Эрни с банками пива.

            - За что спасибо? - спросил он у Майкла. Его голос прозвучал вполне беззаботно, но глаза внимательно осмотрели нас. Я снова заметил, что его лицо становилось все чище. В первый раз мысли об Эрни и свиданках не показались мне несовместимыми. Мне даже пришло в голову, что его лицо было почти красивым - не смазливым, но довольно интересным. Розанне он бы не понравился, но...

            - За вашу помощь с каноэ, - сказал Майкл.

            - О!

            Мы выпили по банке пива. Я поехал домой. На следующий день счастливая троица отправилась в Нью-Йорк, настроенная вновь обрести там утраченное за последний месяц единство семьи.

 x x x

 

 

            За день до их возвращения я поехал в гараж Дарнелла - больше для удовлетворения собственного любопытства, чем Майкла.

            Гараж, вытянувшийся вдоль длинной вереницы искореженных автомобилей, был так же привлекателен при дневном свете, как и в тот вечер, когда мы привезли Кристину, - он обладал всем очарованием дохлой крысы.

            Я припарковал машину на стоянке возле магазина автозапчастей, также принадлежавшего Дарнеллу, и пошел к мастерским, откуда доносились лязганье инструментов, визг сверлильных станков и грохот пневматических молотков. Перед самым входом какой-то щуплый парень в потертой кожаной куртке выправлял руль старого велосипеда. На левой щеке парня чернела широкая грязная полоса. Сзади на спине его куртки был изображен череп, как у Зеленых Беретов с восхитительным девизом: УБЕЙ ИХ ВСЕХ, И ПУСТЬ ГОСПОДЬ ПРИБЕРЕТ ИХ.

            Он посмотрел на меня налитыми кровью, лунатическими глазами Распутина, затем снова занялся делом. Вокруг него в хирургическом порядке были разложены инструменты, каждый с клеймом ГАРАЖ ДАРНЕЛЛА.

            Внутри мир был заполнен глухим эхом, разносившим повсюду звучные удары по листовому железу, крики людей и их беспрестанную ругань.

            Я огляделся, думая найти Дарнелла, но не увидел его. Никто не обращал на меня особого внимания, поэтому я с невозмутимым видом направился к стоянке номер двадцать, где находилась Кристина. Справа от нее двое толстых ребят в майках теннисной лиги ставили багажник на небольшой автофургон, переживший все свои лучшие дни. Стоянка слева пустовала.

            Приближаясь к Кристине, я чувствовал, как ко мне возвращается озноб. Для него не было никаких причин, но я ничего не мог с собой поделать - и даже не совсем осознанно взял немного влево, в сторону пустой стоянки. Мне не хотелось оказаться у нее спереди.

            Первой моей мыслью было то, что внешность Эрни улучшилась одновременно с состоянием Кристины. Второй моей мыслью было то, что работы над ней он проводил в какой-то странной, хаотической последовательности.., а ведь Эрни обычно был таким методичным.

            Старая погнутая антенна была заменена новой, сверкавшей на начищенной круглой подставке. Половина передней решетки "фурии" была обновлена; другая половина была все такой же смятой и проржавевшей. И там было что-то еще...

            Нахмурившись, я прошел вдоль ее правого крыла к заднему бамперу.

            "Вероятно, это было с другой стороны, вот и все", - подумал я.

            Я обошел ее и посмотрел с другой стороны, но там этого тоже не было.

            Я стоял у задней стены и, все еще хмурясь, старался вспомнить. Я был почти уверен, что, когда впервые увидел ее, стоявшей на газоне Лебэя, сзади у нее, с левого или правого бока, была глубокая ржавая вмятина.

            Я начал думать, что тогда мне просто показалось, затем немного встряхнул головой, пытаясь привести в порядок свои мысли. Она была там: я это ясно запомнил. Если ее сейчас не было, то это вовсе не значило, что ее не было тогда. Очевидно. Эрни выправил ее и чертовски хорошо поработал, чтобы скрыть повреждение.

            Вот только...

            Там не было ни малейшего признака того, что он что-нибудь делал. Ни следов грунтовки, ни пятна свежей краски. Только красный и грязно-белый родной цвет Кристины.

            Но черт побери, она была раньше! Глубокая вмятина, покрытая ржавчиной по краям.

            Но все-таки теперь ее не было.

            Я почувствовал себя очень одиноким среди металлического грохота и скрежета, и мне стало очень страшно. Все это было нелепо и дико. Он заменил антенну радио, тогда как выхлопная труба свешивалась почти до земли. Он поменял одну половину радиаторной решетки, но не притронулся к другой. Он говорил мне о работе над передом машины, но вместо нее поменял старую грязную обивку заднего сиденья на новую, красную. Обивка правого переднего сиденья была распорота от края до края.

            Все это мне не нравилось. Все это было дико и не похоже на Эрни.

            Какое-то воспоминание мелькнуло у меня в голове, и, прежде чем подумать о чем-то, я немного отодвинулся назад и взглянул на автомобиль целиком - не на одну или другую деталь, но сразу на все. И я получил то, что хотел; это с щелчком встало на свое место, и ко мне вернулся озноб.

            Тот вечер, когда мы везли ее сюда. Спустившее колесо. Замена. Я тогда посмотрел на старую покрышку и подумал о том, что она колесила по земле в те дни, когда президент разбирался с кризисом на Кубе.

            Я еще раз оглядел машину: на ней были новые антенна, часть воздухозаборной решетки, заднее сиденье и задний бортовой фонарь, но ни одного нового колеса.

            Это навело меня на другое, уже совсем давнее воспоминание. В детстве мы с Эрни ходили в летнюю двухнедельную баптистскую школу, и там учительница каждый день начинала рассказывать какую-нибудь библейскую историю, всякий раз оставляя ее незаконченной. Затем она давала каждому из нас по листку белой - магической бумаги. Если вы скребли по ней монеткой или обратным концом карандаша, то на чистой поверхности проступали цветные картинки: голубка, приносящая оливковую ветвь старому Ною, рушащиеся стены Иерихона или какое-нибудь другое маленькое чудо в том же духе. Мы оба, затаив дыхание, наблюдали за тем, как на бумаге постепенно появлялись эти картинки. Сначала одна линия, плавающая в пустоте.., затем вторая.., затем они объединялись с другими и обнаруживали скрытую взаимосвязь.., обнаруживали скрытое значение.

            Я с возрастающей тревогой снова посмотрел на Кристину, пытаясь избавиться от чувства, что в ней мне виделось что-то ужасающе похожее на те чудесные магические картинки.

            Я захотел заглянуть под капот.

            Внезапно мне стало очень важно заглянуть под капот.

            Я обошел машину (не знаю почему - мне не хотелось находиться впереди нее) и попробовал нащупать кнопку, открывающую капот. Это мне не удалось. Тогда я подумал, что она, вероятно, находится внутри.

            Я начал ходить вокруг, а затем увидел кое-что еще, испугавшее меня почти до бесчувствия. Наверное, я мог ошибаться в отношении вмятины. Я знал, что ошибался, но по крайней мере технически...

            Однако это представляло собой нечто совсем иное.

            Я должен был признать, что она стала меньше.

            Мои мысли кинулись к тому дню месячной давности, когда я забрел в гараж взглянуть на машину Лебэя, пока он и Эрни договаривались в доме о покупке.

            Левая часть ветрового стекла целиком была опутана паутиной трещин, которые расходились во все стороны от белой выбоины в центре, оставленной, вероятно, каким-нибудь летевшим камнем.

            Теперь эта паутина казалась гораздо меньшей и гораздо менее плотной вы могли рассмотреть сквозь нее внутреннюю отделку машины, чего раньше не смогли бы сделать, я в этом уверен ("Просто световой эффект, вот и все", шепнул мне мой мозг).

            И все-таки я должен был ошибаться - потому что это было невозможно. Просто невозможно. Можно было поменять ветровое стекло: это не проблема, если есть деньги. Но заставить трещины затягиваться...

            Я засмеялся. Звук получился резким, и один из парней, возившихся с фургоном, удивленно посмотрел на меня. А потом что-то сказал своему напарнику. Смех действительно был глупым, но он был лучше, чем если бы я не издал никакого звука. Конечно, это был световой эффект, и ничего больше. В первый раз я видел машину на закате солнца, а во второй - в темном гараже Лебэя. Теперь ее освещали яркие лампы дневного света, подвешенные под потолком. Три различных источника света, два из которых порождали оптическую иллюзию.

            Все же я хотел заглянуть под капот. Больше чем когда-либо.

            Я подошел к дверце водителя и подергал за ручку. Она не поддалась. Дверца была заперта. И не только эта: все четыре кнопки на дверцах были опущены. Эрни вряд ли оставил бы машину открытой, чтобы кто-нибудь забрался внутрь и изгадил все вокруг. Может, Бадди Реппертон ушел, но род ползучих вредителей не исчисляется единицами. Я снова рассмеялся - старый глупый Дэннис, - и на этот раз рассмеялся еще более резко и хрипло. Я начинал чувствовать в себе некое раздвоение личности, как на следующее утро после слишком упорных экспериментов с куревом.

            Запереть двери "фурии" было делом вполне естественным. Вот только если бы, обходя машину в первый раз, я не заметил, что кнопки на дверях были подняты, Я медленно попятился, не сводя глаз с машины. Она стояла на прежнем месте, с виду просто ржавая развалина. У меня не было ни одной мысли - в этом я чертовски уверен, - кроме той, что мне хотелось попасть внутрь и открыть капот. И чтобы помешать мне, она сама закрыла двери?

            В этой мысли было немало юмора. Настолько, что я расхохотался (теперь уже несколько человек глазели на меня).

            Чья-то большая рука легла на мое плечо и повернула меня на сто восемьдесят градусов. Передо мной стоял Уилл Дарнелл. Изо рта у него торчала потухшая сигара. Ее обслюнявленный кончик напоминал головку члена. На носу торчали небольшие очки с полукруглыми стеклами, глаза сквозь них смотрели холодно и задумчиво.

            - Что ты здесь делаешь, детка? - спросил он. - Это не твоя собственность.

            Парни с фургоном алчно глядели на нас. Один из них толкнул другого локтем и что-то шепнул.

            - Она принадлежит моему другу, - сказал я. - Я пригнал ее вместе с ним. Может быть, вы помните меня. У меня на носу был большой резиновый шар, и вы...

            - Я не желаю копаться ни в чьем дерьме, даже если ты прикатил ее сюда на скейтборде, - сказал он. - Это не твоя собственность. Припрячь свои шутки и исчезни. Испарись.

            Мой отец был прав - он был негодяем. И я бы с превеликим удовольствием испарился; у меня на примете были сотни мест, куда бы я с радостью отправился в этот предпоследний день летних каникул. Но мне мешала машина. Множество мелочей, объединившихся в большой зуд, который нельзя было не расчесывать. "Будь его глазами", - говорил мой отец, и его слова звучали неплохо. Проблема была в том, что я не мог верить собственным глазам.

            - Меня зовут Дэннис Гилдер, - сказал я. - Мой отец вел ваши книги, да?

            Он долго смотрел на меня безо всякого выражения в холодных свиных глазах, и у меня внезапно появилась уверенность, что он сейчас попросит меня убраться куда подальше вместе с моим отцом и не отрывать от работы занятых людей, каждому из которых нужно починить машину и кормить семью. И так далее...

            Затем он улыбнулся, но улыбка ничуть не тронула его глаза.

            - Ты мальчик Кенни Гилдера?

            - Да, я.

            Он похлопал по капоту "плимута" своей белой жирной рукой - на ней были два перстня с блестящими камнями, один из которых выглядел как настоящий бриллиант. Хотя я в них ничего не понимаю.

            - Полагаю тогда, ты достаточно прям. Если ты ребенок Кенни.

            Двое парней рядом с нами вернулись к работе над фургоном, очевидно, решив, что ничего интересного не произойдет.

            - Зайди в мой офис, там мы поговорим, - сказал он и пошел к выходу.

            По пути он то и дело останавливался. Одному парню он громко приказал надеть шланг на выхлопную трубу машины, пока не вышвырнул его из гаража; накричал на другого за то, что разбросал банки с "его дерьмовой пепси-колой"; третьему велел убрать инструменты с прохода: "Оглох, что ли?" Уилл Дарнелл явно не имел понятия о том, что моя мама всегда называла нормальным человеческим голосом.

            Немного поколебавшись, я пошел за ним. Поистине любопытство сгубило кошку.

 x x x

 

 

            Его офис полностью соответствовал гаражу. На стене висел календарь с обнаженной белокурой богиней, прислонившейся к ограде какой-то загородной виллы. Рядом развешаны нечитабельные проспекты дюжины компаний, продающих автозапчасти. На другой стене висела фотография самого Уилла Дарнелла, в кожаной куртке восседавшего на миниатюрном мотоцикле, который грозил развалиться под его массивной тушей. В помещении стоял запах неубранных окурков и пота. Сейчас Дарнелл сидел в вертящемся кресле с подлокотниками. За его спиной пыхтела маленькая подушечка. Звуки были усталыми, но безропотными. Он достал спичку из пустой головы керамического негритенка и, чиркнув о полоску наждачной бумаги, окаймлявшей края его стола, разжег обслюнявленный кончик сигары.

            - Хочешь пепси, детка?

            - Нет, спасибо, - сказал я и сел в кресло с прямой спинкой, стоявшее напротив него.

            Он посмотрел на меня - снова тот же холодный оценивающий взгляд - и кивнул.

            - Как папа, Дэннис? Мотор не барахлит?

            - У него все в порядке. Когда я ему сказал, что Эрни поставил машину сюда, он сразу вспомнил вас. Он сказал, что сейчас с цифрами занимается Билл Апшо.

            - Да. Хороший человек. Хороший человек. Не такой хороший, как твой папа, но хороший.

            Я кивнул. Наступило молчание, и я почувствовал себя неловко. Уилл Дарнелл, казалось, неловкости не испытывал, казалось, он вообще ничего не испытывал. У него был все тот же холодный оценивающий взгляд.

            - Твой дружок прислал тебя разузнать, ушел ли Реппертон на самом деле? - спросил он так неожиданно, что я подскочил в кресле.

            - Нет, - проговорил я. - Вовсе нет.

            - Ну скажи ему, что он ушел. - продолжил Дарнелл, проигнорировав мои слова. - Маленькая хитрая задница. Когда они ставят сюда машины, я так говорю: ведите себя прилично или убирайтесь вон. Он работал у меня то тут, то там понемногу и, наверно, стал думать, что получил золотой ключик от своих бабок. Маленький хитрожопый панк.

            Он тяжело закашлялся и долго не мог остановиться. Кашель был болезненным. У меня появилось какое-то клаустрофобическое чувство, хотя в комнате было окно, выходившее на гараж.

            - Эрни хороший мальчик, - наконец произнес Дарнелл, снова оглядев меня с головы до ног. - Он хорошо делает свое дело.

            Какое дело? Я хотел спросить, но не смел. Дарнелл сам рассказал. Его явно тянуло на откровенность.

            - Подметает пол в конце дня, пересчитывает и сортирует инструмент вместе с Джимми Сайксом. С инструментами здесь надо быть настороже, Дэннис. Стоит только отвернуться, как у них вырастают ноги. - Он засмеялся, и смех перешел в короткий приступ астмы. - И еще готовит запчасти к продаже. У него хорошие руки. Хорошие руки и плохой вкус на машины. Давно не видел худшей рухляди, чем та, пятьдесят восьмого года.

            - По-моему, он относится к ней как к хобби, - сказал я.

            - Да, только из-за нее готов перегрызть глотку любому панку вроде Реппертона.

            - Он же трудится над ней.

            - А какие штуковины он с ней вытворяет? - спросил Дарнелл. Он наклонился вперед, его широкие плечи поднялись до уровня макушки. Брови нахмурились, а маленькие глазки превратились в два сверкающих буравчика. Что за фигня у него на уме? Я всю жизнь занимаюсь этим делом и еще не видел, чтобы хоть один дурак ремонтировал машину так, как он. Это что, шутка? Забава?

            - Я не совсем понимаю вас, - сказал я, хотя понимал - и великолепно понимал - его.

            - Тогда объясняю, - сказал Дарнелл. - Он пригоняет ее сюда и сначала делает то, что я от него ожидаю. Ведь у него деньги не сыплются из задницы, верно? Если бы сыпались, его бы здесь не было. Он меняет масло. Он меняет фильтр. Однажды я вижу, что он поставил два новых "файрстона" спереди и два новых колеса сзади.

            Два сзади? Я удивился, но потом решил, что он купил три новых колеса и поставил вместе с тем, которое я купил по пути сюда.

            - Затем я прихожу и вижу, что он заменил щетки на ветровом стекле, продолжал Дарнелл. - Не так странно, если не учитывать, что машина не будет ездить - под дождем или под солнцем - еще черт знает сколько времени. Затем появляется новая антенна, и я начинаю думать, что он захотел послушать радио и посадить аккумуляторы. Теперь заменил обивку на сиденье и половину решетки. Так что же это? Забава?

            - Я не знаю, - признался я. - Новые детали он купил у вас?

            - Нет, - помрачнев, сказал Дарнелл. - Я не знаю, где он достает их. Эта решетка - на ней нет не единого пятнышка. Должно быть, он заказал ее. У дилеров "крайслера" в Нью-Джерси или еще у кого-то. Но где вторая половина? Не слышал, чтобы решетки высылали по частям.

            - Я не знаю. Правда. Он раздавил сигару.

            - Только не говори мне, что ты не любопытен. Я видел, как ты обхаживал машину. Я пожал плечами:

            - Эрни почти ничего не говорит о ней, - сказал я. - Это его отец попросил меня посмотреть на нее. Правда. Он интересуется, как продвигается дело.

            - Немного дерьма на семейном фронте, да? - Правый глаз Дарнелла сморщился во что-то похожее на подмигивание. - Парню достается за то, что он хочет выбраться из пеленок?

            - Ну да, знаете.

            - Еще бы мне не знать.

            Он поднялся и, обойдя стол, хлопнул меня по спине так, что я мгновенно очутился на ногах. Несмотря на одышку и кашель, он был достаточно силен.

            - Хотя и не знал, - проговорил он, провожая меня к двери. Его рука лежала на моем плече, заставляя меня нервничать и вызывая во мне отвращение. - Я скажу, меня еще кое-что волнует, - добавил он. - Мне здесь приходится видеть сотни тысяч автомобилей в год - ну, не так много, но ты понимаешь, что я имею в виду, - и у меня глаз наметан. Знаешь, я могу поклясться, что уже видел ее, когда она не была такой рухлядью. Где он нашел ее?

            - У человека по фамилии Лебэй. Ролланд Лебэй, - сказал я, вспомнив, что Джордж Лебэй говорил о работе его брата над Кристиной: ведь тот занимался ею в каком-то гараже самообслуживания.

            Дарнелл остановился как вкопанный.

            - Лебэй? Ролли Лебэй?

            - Да, именно у него.

            - Военный? Демобилизованный?

            - Да.

            - Иисус Христос, ну конечно! Он лет восемь пригонял ее с регулярностью будильника, поставленного на шесть часов, а потом перестал. Давным-давно. Вот уж кто был ублюдком. Если бы ты налил кипящей воды в его ублюдочную глотку, то он выплюнул бы тебе кубики льда. Он не мог ужиться ни с одной живой душой!

            Он крепче сжал мое плечо.

            - Твой друг Каннингейм знает, что жена Лебэя покончила с собой в его машине?

            - Что? - спросил я, изобразив удивление - мне не хотелось, чтобы он знал о моей излишней любознательности и о разговоре с братом Лебэя. Я боялся, что Дарнелл поделится полученной информацией с Эрни и сообщит ее источник.

            Дарнелл рассказал мне всю историю. Сначала дочь, потом мать.

            - Нет, - сказал я, когда он закончил. - Я уверен, что Эрни ничего этого не знает. Вы собираетесь рассказать ему?

            Глаза опять оценивающе сузились.

            - А ты?

            - Нет, - ответил я. - Не вижу причин делать это.

            - Я тоже. - Он открыл дверь, и пыльный воздух гаража показался мне почти освежающим после прокуренного помещения. - Будь я проклят, если он не был порядочным сукиным сыном, этот Лебэй. Я надеюсь, сейчас он выворачивается наизнанку в аду. - Его губы на мгновение сжались в злобную ухмылку, а затем он взглянул туда, где на стоянке номер двадцать должна была находиться Кристина, сияющая новой антенной и половиной решетки. - Эта сука вернулась, - сказал он и посмотрел на меня. - Говорят, плохой пенни всегда возвращается, да?

            - Да, - сказал я. - Кажется, так.

            - Ну, пока, детка, - сказал он, доставая свежую сигару. - Передай от меня привет своему папе.

            - Обязательно.

            - И скажи Каннингейму, пусть он одним глазом поглядывает за этим панком Реппертоном. По-моему, он из тех, кто долго держит зуб.

            - По-моему, тоже, - сказал я.

            Идя к дальнему выходу из гаража, я остановился на минуту, чтобы еще раз бросить взгляд на Кристину - но после яркого света она была не более чем тенью среди теней. "Плохой пенни всегда возвращается", - сказал Дарнелл. Эта фраза преследовала меня всю дорогу к дому.

 15/ ФУТБОЛЬНЫЕ НЕСЧАСТЬЯ

 

 

            Начались занятия в школе, и неделю или две ничего особенного не происходило. Эрни не узнал о моем приезде в гараж, и я был доволен. Не думаю, что это была бы радостная для него новость. Дарнелл, как и обещал, держал рот на замке (может быть, по своим причинам). Однажды вечером, когда Эрни был в гараже, я позвонил Майклу и сказал ему, что Эрни кое-что сделал с машиной, но до ее официальной регистрации было еще далеко. Я предположил, что Эрни больше пускал пыль в глаза, чем работал на самом деле. Майкл воспринял это известие с удивлением и облегчением. Он как будто успокоился.., но ненадолго.

            Эрни изредка появлялся в поле моего зрения. Я мельком видел его в холле, у нас были общие уроки по трем предметам, а иногда он заходил к нам после школы или в уик-энды. Временами мне казалось, что ничего не изменилось. Однако у Дарнелла он бывал намного чаще, чем в моем доме, а по пятницам вместе с Джимми Сайксом ездил в Филли-Плэйнс, где находился парк разбитых автомобилей. Там они по указанию Дарнелла выбирали малолитражки и спортивные машины, такие как "камаро" или "мустанги" с их покореженными корпусами и выбитыми стеклами, и грузили их на трейлер с платформой для скота. На нем они отправлялись в гараж, чтобы на заднем дворе сбросить свежие автомобильные обломки.

            Приблизительно тогда же Эрни повредил себе спину. Травма не была серьезной - или он притворялся, - но моя мама сразу заметила, что с ним что-то не так. Он пришел к нам в воскресенье посмотреть матч с участием Филли и застал нас в тот момент, когда мы наливали по третьему стакану мандаринового сока. Мама сидела на диване рядом с отцом, читавшим журнал. Она взглянула на него и, поздоровавшись, сказала:

            - Эрни, ты прихрамываешь.

            Меня поразило неожиданное выражение, на секунду или две застывшее на лице Эрни, - испуганное, почти виноватое. Может быть, так мне почудилось. Во всяком случае, оно быстро исчезло.

            - Наверное, потянул спину позавчера за городом, - сказал он, налив стакан мандаринового сока и протянув его мне. - Мы уже почти погрузили на платформу последний разбитый "мустанг", когда из-за Джимми Сайкса он чуть не скатился обратно. После этого нам пришлось провозиться два часа, чтобы поставить его на место. Если бы не Сайке, то все бы обошлось.

            Его объяснение показалось мне сложным для простого растяжения мышц, но я снова мог ошибаться.

            - Тебе нужно больше заботиться о своей спине, - строго сказала мама. Господь...

            - Мам, мы можем посмотреть игру?

            - ..дает нам только одну спину, - закончила она.

            - Да, миссис Гилдер, - принужденно сказал Эрни.

            В комнату не спеша вошла Эллани.

            - У нас есть еще сок или вы вдвоем все выпили?

            - Слушай, ты можешь не мешать? - взвыл я. В матче была спорная ситуация, и я ее пропустил.

            - Не кричи на сестру, Дэннис, - пробормотал отец откуда-то из глубин журнала "Хобби", который сосредоточенно изучал.

            - Элли, там еще много осталось, - сказал ей Эрни.

            - Иногда, Эрни. - сказала ему Эллани, - в тебе просыпается что-то почти гуманное.

            - Почти гуманное! - прошептал мне Эрни, явно готовый пустить слезу благодарности. - Ты слышал, Дэннис? Почти гуманное!

            Возможно, это мои домыслы - или даже фантазии, - но я думаю, что его юмор был натянутым и неестественным. Во всяком случае, тема его спины была забыта, а хромота осталась и не исчезала всю осень.

 x x x

 

 

            Я сам был довольно занят. Мои отношения с симпатичной болельщицей прервались, но я находил, с кем и куда пойти в субботние вечера.., если не слишком уставал после постоянных футбольных тренировок.

            Тренер Пуффер не был негодяем, как Уилл Дарнелл, но и подарком тоже не был: как половина школьных тренеров в небольших городках Америки, он в своей педагогической практике следовал методике Винса Ломбарди, главное наставление которого заключалось в том, что если победа не была всем, то она была единственной стоящей вещью. Вы бы удивились, узнав, как много людей верят в подобную чушь.

            За лето, проведенное в работе на "Карсон бразерс", я не потерял спортивной формы и, думаю, мог быть неплохим капитаном команды - если бы был выигрышный сезон. Но к концу третьей школьной недели - когда мы с Эрни оказались рядом с местом для курения за магазином и попали в безобразную стычку с Бадди Реппертоном - мне было достаточно ясно, что сезон не будет выигрышным. Тренер Пуффер никак не хотел уживаться с такой перспективой, потому что за десять лет пребывания в тренерской лиге он не имел ни одного проигранного сезона. В тот год тренеру Пуфферу предстояло познать горечь смирения. Этот урок дался ему тяжело.., и в такой же мере он был нелегок для нас.

            Первый матч, в котором мы играли против "Лунебургских тигров", состоялся девятого сентября. Лунебург с его крохотной средней школой находится на самой западной окраине нашего округа, и каждый выход его команды на поле неизменно сопровождался дружным скандированием: У-КОГО-ИЗ-ВАС-РЕБЯТКИ-БЫЧИЙ-БЛИН-ВИСИТ-14А-ПЯТКЕ? За которым следовало еще более громкое и саркастическое: БЛЕСНИ, ЛУНЕБУ-УУРГ!

            Лунебург двадцать лет проигрывал Либертивиллу, но в этом году матч закончился со счетом 30: 10 в пользу "Тигров". Их фанатики были в исступлении; они разломали ворота, точно в финале регионального чемпионата, и на руках вынесли своих игроков с поля.

            Наши болельщики, приехавшие на встречу в специально нанятых автобусах, молча сидели на трибунах и смотрели на нас невидящими глазами. В раздевалке тренер Пуффер, ошеломленный и бледный, предложил нам встать на колени и помолиться о том, чтобы разум и воля вернулись к нам.

            Потные, грязные и не желавшие ничего, кроме душа, который смыл бы с нас отвратительный запах поражения, мы повалились на колени и стояли до тех пор, пока тренер Пуффер не объяснил ситуацию Богу и не пообещал, что мы выполним свою роль, если Он выполнит Свою.

            Всю следующую неделю мы тренировались по три часа в день (вместо обычных девяноста минут), изнемогая от усталости и палящего солнца. По вечерам я падал в постель и, засыпая, слышал его надрывающийся крик: "Бей по мячу! Бей! Бей! "

            Я носился по полю как угорелый, покуда не почувствовал, что у меня начали непроизвольно дергаться ноги (и стало появляться какое-то жжение в легких). Ленни Бэйронг, один из наших защитников, получил солнечный удар. В результате оставшуюся часть недели мы оба отдыхали.

            Так я повидался с Эрни, он заходил к нам два или три раза и обедал со мной, моими родителями и Элли, но потом я долго не встречался с ним. Я был слишком занят своими собственными проблемами.

            Следующими нашими противниками были "Медведи Ридж-Рока". Сейчас Ридж-Рок - небольшой шахтерский городок, но если ребенок ходит в среднюю школу Риджа, то он отнюдь не простодушный провинциал. Он злобный и жестокий, хотя и провинциал. За год до того Либертивилл лишил "Медведей" звания регионального чемпиона, и один из спортивных комментаторов сказал, что Либертивилл добился успеха только благодаря живучести своих игроков.

            Однако этот год был годом "Медведей". Они смели нас в лепешку. В конце первого периода Фрэд Данн вышел из игры с сотрясением мозга. Во втором периоде Нормана Алеппо увезли с переломанной рукой в городскую больницу Либерти-вилла. А в третьем периоде "Медведи" один за другим провели три гола, выбивая мяч из рук. Окончательный счет был 40: 6. Оставив ложную скромность, скажу: я забил шесть мячей. Но, не оставляя скромности вместе с истиной, я должен добавить: мне везло.

            И вот.., еще одна дьявольская неделя на тренировочном поле. Еще одну неделю тренер орал: "Бей по мячу! " Однажды мы потели под солнцем больше четырех часов, и, когда Ленни высказал мнение, что неплохо бы оставить немного времени на домашнюю работу, Пуффер - клянусь! - готов был привязать его к футбольной дыне. Мне кажется, что человеческий характер больше проявляется в поражениях, чем в победах. Пуффер, который за всю свою тренерскую карьеру ни разу не имел счета 0: 2, реагировал на них с бессмысленной, бестолковой яростью бенгальского тигра, запертого в клетке и терзаемого маленькими детьми.

            В следующую пятницу, двадцать второго сентября, мы ушли с поля, даже не доиграв матча. Не помню, чтобы кто-нибудь из игроков возражал против этого: нам было все равно. В тот же вечер тренер Пуффер повел нас на двухчасовой спортивный фильм, в котором были засняты наши встречи с "Тиграми" и "Медведями". Мы смотрели со стороны на наш позор и унижение, но не загорались жаждой мести, а приходили во все большее уныние.

            В ночь перед нашей третьей игрой на своем поле мне приснился необычный сон. Он не был ночным кошмаром вроде того, после которого я с криком проснулся и перебудил весь дом, но он был.., каким-то неприятным. Мы играли с "Драконами Филадельфии", и дул сильный ветер. Крики болельщиков, гвалт вокруг поля, металлический голос Чабби Маккарти, объявлявшего через громкоговоритель забитые мячи и распоряжения судьи, даже удары игроков друг о друга, - все эти звуки отдавались эхом и подхватывались ровным, неутихающим ветром.

            Лица на трибунах казались желтыми и раскрашенными, как китайские маски. Девочки из нашей школы пританцовывали и дергались, как заводные куклы. Небо было затянуто серыми, быстро плывущими облаками. Тренер Пуффер во все горло орал на игроков, но никто не слышал его. "Драконы" убегали от нас. Мяч все время находился у них. Ленни Бэйронг то и дело корчился, как от боли; углы его рта были опущены вниз, как у трагической маски.

            Меня сбили с ног, и я покатился по земле. Очутившись за пределами игровой площадки, я лежал и старался перевести дыхание. Потом я поднял глаза и в проходе между трибунами, за чьими-то головами увидел Кристину. Она опять сияла новизной, как будто всего час назад съехала с демонстрационного стенда.

            Эрни, скрестив ноги, как Будда, сидел на ее крыше и без всякого выражения смотрел на меня. Его губы шевелились, но слов нельзя было разобрать из-за ветра. Мне показалось, что он говорил:

            "Не волнуйся, Дэннис. Мы позаботимся обо всем. Так что не волнуйся. Все в порядке".

            Позаботимся о чем? Эта мысль не давала мне покоя, пока я лежал на игровом поле (которое мой сон почему-то превратил в каменистую лунную поверхность), стараясь перевести дыхание и превозмогая режущую боль в паху. Позаботимся о чем?

            О чем?

            Безмолвие. Только ослепительно сияющие передние фары Кристины и Эрни, застывший на холодном ветру.

 x x x

 

 

            На следующий день мы снова сражались за старую добрую среднюю школу Либертивилла. Игра была не так безнадежна, как в моем сне, - в ту субботу никто не получил травму, и к середине третьего периода у нас даже были неплохие шансы на победу, но в конце матча полузащитник Филадельфии провел пару счастливых мячей (как все начинается, так и кончается), и мы снова потерпели поражение.

            После игры тренер Пуффер просто сидел на лавке. Он не смотрел ни на кого из нас. Впереди еще оставалось одиннадцать игр на нашем поле, но он был уже полностью разбитым человеком.

 16/ ВХОДИТ ЛИ, ВЫХОДИТ БАДДИ

 

 

            Я уверен, что был первый вторник после нашей неудачи с "Драконами Филадельфии", когда дела снова пришли в движение. Должно быть, это случилось двадцать шестого сентября.

            У нас с Эрни было три совместных урока, один из которых относился к истории Америки. Первые девять недель ее преподавал мистер Томпсон, заведовавший всем курсом. Тему своих занятий он назвал "Двести Лет Шума и Гама". Эрни переименовал ее в "Уроки Чуинггама", потому что сразу после них начинался ленч, и, предвкушая его, мы все разминались жевательной резинкой.

            После "Чуинггама" в тот день к Эрни подошла одна девочка и спросила, есть ли у него задание по английскому. У него оно было. Он аккуратно вынул его из тетради, и, пока он это делал, девочка внимательно смотрела на него своими темно-синими глазами, ни разу не оторвав их от его лица. Ее темно-белокурые, цвета свежего меда волосы были зачесаны назад и скреплены широким голубым обручем, который очень шел к ее глазам. Глядя на нее, я почувствовал, как у меня что-то радостно екнуло в животе. Эрни смотрел на нее, пока она переписывала задание.

            Конечно, я не в первый раз видел Ли Кэйбот; три недели назад она переехала в Либертивилл из Массачусетса и успела со многими познакомиться. Кто-то мне говорил, что ее отец работал в фирме "ЗМ", производящей шотландское виски.

            Приметил я ее тоже не в первый раз, потому что, говоря без лишних сложностей. Ли Кэйбот была очень красива. В книгах, я давно обратил внимание на это, писатели всегда изображают своих героинь с какими-нибудь пусть небольшими, но недостатками; может быть, они думают, что настоящая красота является стереотипом, или им кажется, что тот или иной маленький порок делает леди более реалистичной. Дескать, она была бы красавицей, если бы не слишком выступающая нижняя губа, или не слишком острый нос, или, допустим, плоскогрудие. Что-нибудь такое всегда есть.

            Но Ли Кэйбот была просто прекрасна без оговорок. У нее были чудесная гладкая кожа естественного цвета, великолепная фигура, упругая и высокая грудь, тонкая талия, красивые бедра и отличные ноги. Она была очаровательна и женственна - без всяких слишком выступающих нижних губ или слишком острых носов.

            Несколько ребят пробовали к ней подступиться, но возвратились ни с чем. Почему-то все решили, что у нее была связь с каким-то парнем в Массачусетсе и что она вовремя уехала оттуда. На двух из трех общих с Эрни уроках я видел и Ли; я только ждал подходящего случая, чтобы сделать свои собственные шаги.

            Теперь, безучастно наблюдая за тем, как Эрни доставал домашнее задание, а она его аккуратно переписывала, я подумывал, не поздно ли мне пытаться использовать свой шанс. Затем я усмехнулся про себя. Эрни Каннингейм, Пицца с Ушами, и Ли Кэйбот Это было просто смехотворно. Это было...

            Затем я перестал усмехаться про себя. В третий - оставшийся у меня в памяти раз - я заметил, что Эрни с ошеломляющей быстротой избавлялся от забот, которые ему раньше доставляла его кожа. Нарывы исчезли. Кое-где от них остались маленькие точечные шрамы, но сейчас у этого парня было почти чистое, сильное лицо - одно из тех, для которых шрамы не имеют большого значения.

            Ли и Эрни исподтишка изучали друг друга, а я исподтишка изучал Эрни, не понимая, когда именно и каким образом произошло это чудо. Из окон падал яркий солнечный свет, отчетливо выделявший черты его лица. Он выглядел.., старше. Как если бы вывел многочисленные нарывы и язвочки, не только регулярно умываясь и втирая специальные кремы, но и каким-то удивительным способом переведя стрелки часов на три года вперед. Он изменил прическу она стала короче - и сбрил пух над верхней губой, который у него начал расти месяцев восемь назад.

            Я мысленно вернулся к тому пасмурному дню, когда мы пошли смотреть фильм с Чаком Норрисом. Тогда мне впервые показалось, что у Эрни стало улучшаться состояние кожи. Как раз в то время он купил автомобиль. Может быть, в том-то и было дело. Подростки всего мира, ликуйте! Ваши проблемы с прыщами решены навсегда. Покупайте старый автомобиль, и он...

            Я снова усмехнулся про себя.

            Купить старый автомобиль, и что? Сменить голову, образ мыслей и весь обмен веществ? Освободить внутреннее "я"? Мне почти послышался голос Стаки Джеймса, нашего учителя математики:

            "Если мы до конца будем следовать этому пути, леди и джентльмены, то куда он нас приведет?"

            Действительно, куда?

            - Спасибо, Эрни, - сказала Ли своим мягким чистым голосом. Она вложила домашнее задание в тетрадь.

            - Не за что, - ответил он.

            Их глаза встретились и замерли ненадолго.

            - Увидимся на шестой перемене, - сказала она и пошла к дверям.

            - Что у тебя с ней на шестой перемене? - спросил я, когда она скрылась из виду.

            - Задание по математике, - проговорил он каким-то сонным голосом, не похожим на тот, к которому я привык. Он оглядел меня с ног до головы, и его брови сдвинулись к переносице. - Дэннис, ты над чем смеешься?

            - Зад-а-не.., что?

            Он сделал вид, что хочет ударить меня.

            - Осторожнее болтай языком, Гилдер, - сказал он.

            - А если нет?

            - Тогда твоя хреновая футбольная команда уже никогда не выберется из дерьма.

            Случилось так, что как раз в этот момент мимо нас проходил наш учитель грамматики, мистер Ходдер. Нахмурившись, он бросил взгляд на Эрни.

            - Следи за своим языком в школе, - произнес он и, переложив портфель в другую руку, пошел дальше.

            Эрни покраснел как рак; он всегда краснел, когда разговаривал с учителями (и поэтому его часто наказывали совершенно незаслуженно, только потому, что он выглядел виноватым). Думаю, здесь играло роль то, как Регина и Майкл воспитали его: у меня все в порядке, у тебя все в порядке, я личность, ты личность, мы уважаем друг друга, и если кто-то что-то сделал, то ты не можешь оставаться в стороне и на все отвечаешь аллергической реакцией вины. Полагаю, так в Америке растят либералов.

            - Следи за своим языком, Каннингейм, - сказал я. - Учителям стыдно за тебя.

            Тогда он тоже рассмеялся. Я расхохотался еще громче. Вокруг нас было много народу, некоторые ребята жевали бутерброды и наблюдали за нами.

            - У тебя есть ленч? - спросил я.

            - Да, внизу.

            - Прихвати его с собой. Поедим на трибунах.

            - Ладно, там и встретимся.

            Он направился к выходу, а я за своими четырьмя сандвичами, принесенными для старта. С тех пор как тренер Пуффер начал наш футбольный марафон, у меня не проходило чувство голода.

            Спускаясь вниз, я размышлял о Ли Кэйбот и о том, как было бы неплохо, если бы она стала подругой Эрни. Средняя школа - это довольно консервативное заведение, и ни одна из наших девчонок не обращала внимания на Эрни, потому что раньше с его лицом нельзя было показаться ни в одной приличной компании. Теперь он изменился, но его все видели по памяти. Все, кроме Ли Кэйбот. Она недавно приехала в Либертивилл и не знала, как он выглядел в первые три года обучения в нашей средней школе.

            Я вышел на улицу с большим пакетом ленча в одной руке и пошел через стоянку машин к длинному зданию магазина. Оно было почти таким же длинным, как гараж Дарнелла, но гораздо уже. Там находились отдел мебели, автосалон и выставка-продажа картин. Место для курения размещалось с задней стороны, но в погожие дни, особенно во время перерыва на ленч, многочисленные покупатели с мотоциклетными шлемами собирались у обеих сторон здания, дымя сигаретами и разговаривая с подружками. Или щупая их.

            В тот день с правой стороны магазина никого не было, и это должно было сказать мне кое о чем, но не сказало. Я был погружен в мысли об Эрни и Ли и о консерватизме американских средних школ.

            Футбольное поле было в пятидесяти или шестидесяти ярдах за магазином.

            Недалеко от места для курения стояли двадцать или тридцать человек, образовавших довольно тесный крут. Подобная геометрическая фигура обычно означает драку внутри, одну из тех, что Эрни любил называть "тяни-толкай" потасовку двоих ребят, которые еще не настолько сошли с ума, чтобы пытаться изувечить друг друга, а просто толкающихся руками и плечами, чтобы поддержать собственный авторитет.

            Я взглянул в ту сторону, но не испытал никакого интереса к происходившему. Мне не хотелось смотреть на драку; я желал побыстрее приступить к ленчу и услышать о том, что Ли и Эрни собирались делать на шестой перемене. Если у них намечалось что-то в будущем, то это могло выбить из его головы излишнюю тягу к Кристине. Ли Кэйбот не была похожа на любительницу ржавой рухляди.

            Затем какая-то девчонка истошно завопила, и кто-то крикнул:

            - Эй, нет! Оставь это, парень! Крик прозвучал очень нехорошо. Я свернул к ним, чтобы посмотреть на случившееся.

            Я пробрался сквозь толпу и в центре круга увидел Эрни, замершего с немного вытянутыми вперед руками. Он выглядел бледным, испуганным, но не паникующим. Слева от него лежал измятый пакет с ленчем. На пакете был отпечатан след ботинка. Напротив Эрни, в джинсах и белой майке, плотно облегавшей каждый мускул на груди, стоял Бадди Реппертон. В правой руке у него был нож с выбрасывающимся лезвием, и Бадди водил им перед своим лицом, точно совершая какое-то магическое действие.

            Он был высок и широкоплеч. У него были длинные черные волосы. Он носил их зачесанными назад и собранными в конский хвост, перехваченный узким ремешком из сыромятной кожи. У него было тяжелое, тупое и злобное лицо. Он чуть заметно улыбался. У него был не просто тупой и злобный вид; он выглядел сумасшедшим.

            - Я говорил, что достану тебя, парень, - мягко сказал он Эрни.

            Он наклонил нож и тыкнул им в воздух перед собой. Эрни немного отпрянул. У ножа была рукоятка из слоновой кости с небольшой хромированной кнопкой для выброса лезвия. Длина лезвия достигала едва ли не восьми дюймов - это был даже не нож, а настоящий кинжал.

            - Эй, Бадди, поставь ему свою роспись! - радостно загоготал Дон Ванденберг, и я почувствовал, как у меня пересохло во рту.

            Я бросил взгляд на какого-то незнакомого мне новичка, стоявшего рядом. Казалось, он был загипнотизирован происходившим.

            - Эй, - сказал я, а когда он не отозвался, толкнул его локтем. - Эй!

            Он отскочил и с ужасом посмотрел на меня.

            - Сходи за мистером Кейси. Он остается на ленч в мебельном магазине. Быстро приведи его сюда. Реппертон посмотрел на меня, а потом на Эрни.

            - Ну, давай, Каннингейм, - проговорил он. - Или ты не будешь драться?

            - Брось нож, говнюк, и я буду, - ответил Эрни. Его голос был совершенно спокоен.

            "Говнюк" - где я уже слышал это слово? Может быть, от Джорджа Лебэя? Конечно. Это было слово его брата.

            Слово Ролланда Д. Лебэя явно не понравилось Реппертону. Он побагровел и шагнул к Эрни. Эрни отступил назад. Что-то должно было случиться очень быстро...

            - Быстро приведи мистера Кейси, - повторил я загипнотизированному новичку, и тот пошел к магазину. Мне подумалось, что мистер Кейси появится здесь не раньше санитаров.., если я сам не попробую приостановить развитие событий.

            - Брось нож, Реппертон, - сказал я. Он снова взглянул в мою сторону.

            - Кого я вижу! - улыбнувшись, произнес он. - К нам пришел друг Прыщавой Рожи! Ты хочешь, чтобы я бросил эту штуку?

            - У тебя в руке нож, а у него нет, - сказал я. - Таких, как ты, в книгах для первоклассников называют собачьим дерьмом.

            Он еще больше побагровел. Теперь его внимание было рассеяно. Он посмотрел на Эрни и снова перевел взгляд на меня. Эрни благодарно улыбнулся мне и немного приблизился к Бадди. Его движение не вызвало во мне никакого удовольствия.

            - Брось! - крикнул кто-то Реппертону. Крик подхватили другие голоса.

            Реппертону это тоже не понравилось. Он любил находиться в центре внимания, но в данном случае оно было не того сорта. Его глаза заметались между мной, Эрни и остальными. Прядь волос упала ему на лоб, и он откинул ее назад.

            Когда он еще раз взглянул на меня, я притворился, будто собираюсь кинуться к нему. Нож повернулся в мою сторону, и Эрни сделал быстрый выпад вперед - такой быстрый, какого я не ожидал от него. Его ладонь мелькнула в воздухе. Удар пришелся по запястью Реппертона, и тот выронил нож, упавший с металлическим звоном и костяным стуком. Реппертон нагнулся. Когда его рука коснулась асфальта, Эрни резко наступил на нее каблуком. И надавил всем телом. Реппертон взвыл.

            Дон Ванденберг подскочил к Эрни и, оттащив, бросил на землю. Еще не понимая, что собираюсь делать, я вступил в круг и со всей силой, на которую был способен, ударил ногой в зад Ванденберга - не оттолкнул подошвой, а двинул мыском снизу вверх; я ударил его так, как если бы бил по футбольному мячу.

            Высокий и худой Ванденберг - ему тогда было лет девятнадцать или двадцать - завопил от боли и стал пританцовывать на месте, держась за ягодицы. Он уже не помнил о том, что шел на выручку Бадди; он выбыл из игры. Что до меня, то я удивляюсь, как вообще не парализовал его. Мой удар заслуживал одобрения даже у тренера Пуффера, который всегда ставил меня правым крайним.

            Вслед за тем чей-то локоть сдавил мне горло, а другая рука просунулась между ног. Я слишком поздно осознал происходящее и не успел ничего предпринять. От дикой боли в сдавленной мошонке у меня потемнело в глазах, а руки и ноги отказались слушаться настолько, что, когда локоть отпустил мое горло, я просто рухнул в лужу возле курительной площадки.

            - Ну, как тебе это понравилось, дружок? - спросил у меня квадратный парень с плохими зубами. Он носил маленькие и довольно изящные очки в тонкой оправе, которые выглядели абсурдно на его широком, глыбистом лице. Это был Шатун Уэлч, другой приятель Бадди Реппертона.

            Внезапно круг наблюдателей стал таять, и я услышал громкий мужской голос:

            - Прекратите! Прекратите немедленно! Дети, дайте пройти! Дайте пройти, черт возьми!

            Появился мистер Кейси. Наконец-то мистер Кейси.

            Бадди Реппертон поднял нож с асфальта. Одним движением он убрал лезвие внутрь и сунул свое оружие в задний карман джинсов. Окровавленная кисть его правой руки выглядела так, точно собиралась распухнуть. Я очень надеялся, что скоро она станет похожей на лапу Дональда Дака в диснеевских фильмах.

            Шатун Уэлч оглянулся на звук голоса мистера Кейси, а затем потрогал большим пальцем утолок своего рта.

            - Позже, дружок, - проговорил он. Дон Ванденберг пританцовывал уже медленнее, но все еще потирал ушибленную часть тела. По лицу Дона текли слезы.

            Затем ко мне подошел Эрни и, протянув руку, помог мне подняться на ноги. Его рубашка была выпачкана в грязи. К джинсам прилипло несколько окурков.

            - Ты в порядке, Дэннис? Что он тебе сделал?

            - Поздоровался, стиснув яйца. Ничего, я буду в порядке.

            Я надеялся, что буду. Если ты мужчина, то знаешь, что это такое, когда тебя хватанули за самое незащищенное место. Если женщина, то не знаешь - не можешь знать. Тут с агонии все только начинается; она угасает и сменяется тупым, пульсирующим ощущением тяжести под животом. Это ощущение как будто говорит: "Привет, вот и я! Хорошо, что я сижу здесь, под твоим животом, и заставляю тебя чувствовать так, точно собираешься одновременно обделаться и сблевать. Полагаю, неплохо бы мне еще немного повисеть здесь, да? Как насчет получасика или около того? Прекрасно! " Когда тебя хватают промеж ног, то ты не испытываешь великого удовольствия от жизни.

            Мистер Кейси пробрался сквозь толпу зрителей и быстро уяснил себе ситуацию. Он не был таким здоровяком, как тренер Пуффер, но не боялся ребят, как многие наши учителя.

            - Исчезните, - коротко приказал он немногим оставшимся наблюдателям.

            Они стали расходиться. Шатун Уэлч решил попробовать и пошел вместе с ними.

            - Не ты, Питер, - сказал мистер Кейси.

            - А, мистер Кейси? Я ничего не делаю.

            - Я тоже, мистер Кейси, - сказал Дон Ванденберг.

            - Трое на двоих? - удивился мистер Кейси. - Вот как ты решаешь свои проблемы, Бадди? Бадди опустил глаза.

            - Они первыми начали, - проговорил он.

            - Это не правда, - начал Эрни.

            - Заткнись, Прыщавый, - сказал Бадди. Он хотел что-то добавить, но мистер Кейси схватил его обеими руками и, резко рванув в сторону, припер к стене магазина. Как раз в том месте, где висел жестяной знак с надписью: КУРИТЬ ТОЛЬКО ЗДЕСЬ. Он несколько раз ударил Реппертона спиной об стену, и всякий раз знак дребезжал, будто отмеряя драматические паузы. Он обращался с Реппертоном так, как вы или я обращались бы с тряпичной куклой.

            - Заткни свой большой рот, - произнес он, в последний раз стукнув Бадди об стену. - Я не желаю, чтобы ты выражался в моем присутствии.

            Он выпустил майку Реппертона. Она вылезла из джинсов, открыв белый, незагоревший живот Бадди. Мистер Кейси обернулся к Эрни.

            - Что ты говоришь?

            - Я шел через курилку на трибуны, чтобы там съесть свой ленч, - сказал Эрни. - Реппертон с друзьями курил здесь. Он подошел и выбил пакет с ленчем из моей руки. Он раздавил его. - Казалось, он хотел еще что-то сказать, но передумал. - Так началась драка.

            Но я не собирался оставлять все на этой точке. Реппертон был слишком опасен, чтобы соблюдать дурацкие кодексы школьной чести.

            - Мистер Кейси, - сказал я.

            Он взглянул на меня. За ним глаза Реппертона угрожающе блеснули предупреждение. Держи рот закрытым, это между нами двоими. Еще год назад я бы мог подчиниться ложному чувству собственного достоинства и принять игру Бадди. Но не сейчас.

            - Что, Дэннис?

            - Он с лета подстерегал Эрни. У него нож, и он хотел воспользоваться им.

            Эрни бросил на меня непроницаемый взгляд. Я вспомнил, как он обозвал Реппертона говнюком - словом Лебэя, - и почувствовал, как у меня мурашки пробежали по спине.

            - Ты врешь, сука! - драматически вскричал Реппертон. - У меня нет никакого ножа!

            Кейси молча посмотрел на него. Ванденберг и Уэлч выглядели немного испуганными - они не ожидали такого поворота событий.

            Мне нужно было кое-что добавить. Я думал об этом. У меня не хватало решимости. Но дело касалось Эрни, а Эрни был моим другом. И я не только думал о том, что он хотел пырнуть Эрни лезвием своего ножа, но я знал это. И я произнес пять слов:

            - Это нож с выбрасывающимся лезвием. Теперь глаза Реппертона не просто блестели, они горели, обещая адский огонь, проклятие и долгие муки.

            - Он врет, - прохрипел он. - Он все врет, мистер Кейси. Клянусь Богом.

            Мистер Кейси еще ничего не сказал. Он медленно перевел взгляд на Эрни.

            - Каннингейм, - наконец проговорил он. - Реппертон нападал на тебя с ножом?

            Эрни долго не отвечал. Затем чуть слышно выдавил:

            - Да.

            Теперь взгляд Реппертона горел для нас обоих.

            Кейси настороженно посмотрел на него.

            - Выверни карманы, Бадди, - произнес он.

            - Какого хрена? - повысил голос Бадди. - Ты меня не заставишь!

            - Если ты имеешь в виду, что у меня нет права, то ты ошибаешься, сказал мистер Кейси. - Если же то, что я не смогу при надобности сам вывернуть твои карманы, то ты снова ошибаешься. Но...

            - Только попробуй! - взорвался Бадди. - Я тебя по стене размажу, лысое дерьмо!

            У меня упало сердце. Я ненавидел подобные отвратительные сцены, а эта была наихудшей из всех, в которых я принимал участие.

            Но мистер Кейси контролировал ситуацию и ни разу не отклонился от избранного курса.

            - Но я не собираюсь делать этого, - закончил он. - Ты сам вывернешь свои карманы.

            - Еще чего, козел! - бросил Бадди. Он стоял у стены магазина, повернувшись так, чтобы не показывать оттопыренного заднего кармана джинсов. Его глаза метались то туда, то сюда, как у затравленного зверя.

            Мистер Кейси посмотрел на Шатуна и Дона Ванденберга.

            - Вы двое ступайте в мой офис и оставайтесь там, пока я не приду, сказал он. - Больше никуда не ходите, у вас и так уже достаточно проблем.

            Они стали медленно уходить. Шатун один раз оглянулся. В главном здании прозвенел звонок. Люди стали втягиваться внутрь, бросая на нас любопытные взгляды. Мы пропустили ленч. Мне было все равно. Я больше не чувствовал голода.

            Мистер Кейси снова обратил все внимание на Балд и.

            - Ты находишься на территории школы, - сказал он. - Поблагодари Бога за это, потому что если у тебя, Бадди, на самом деле есть нож и если ты вытаскивал его, то тебя обвинят за применение холодного оружия. Тебя посадят в тюрьму.

            - Сначала докажи! Докажи! - закричал Реппертон. У него пылали щеки, и он тяжело дышал.

            - Если ты прямо сейчас не вывернешь карманы, то я напишу распоряжение о твоем освобождении от занятий. Затем я вызову полицейских, и в тот момент, когда ты выйдешь из главных ворот, они схватят тебя. Ты понимаешь, в какую историю влип? - Он мрачно посмотрел на Бадди. - Здесь мы смотрим за порядком, - добавил он. - Но если я освобожу тебя от занятий, то твоя задница будет принадлежать им. Конечно, если у тебя нет ножа, то все обойдется. Но если он у тебя есть, и они найдут его...

            Ненадолго наступила тишина. Мы четверо застыли, как на картине. Я не думал, что он сделает это; он мог получить освобождение, а потом где-нибудь быстро закопать нож. Но он, наверное, решил, что полицейские будут искать его и. возможно, найдут, поэтому вытащил нож из заднего кармана и бросил на асфальт. Тот упал на хромированную кнопку. Лезвие резко открылось и блеснуло на солнце восемью дюймами заостренной стали.

            Эрни посмотрел на нож и вытер рот тыльной стороной ладони.

            - Ступай в офис, Бадди, - спокойно сказал мистер Кейси. - Жди там, пока я не приду.

            - К черту офис! - закричал Бадди тонким, истерическим и злым голосом. Волосы снова упали ему на лоб, и он откинул их назад. - Я уматываю отсюда.

            - Ладно, - проговорил Кейси таким тоном, каким предлагал бы Реппертону выпить чашку кофе в своем кабинете.

            Я знал, что со средней школой Либертивилла для Бадди все было кончено.

            Бадди взглянул на меня и Эрни - и улыбнулся.

            - Я еще достану вас, - произнес он. - Вы еще пожалеете, что родились на свет, ублюдки. - Он отшвырнул ногой нож и пошел прочь, поскрипывая мотоциклетными бутсами.

            Затем мы пошли в комнату мистера Кейси, и он написал нам освобождение от следующего урока, который в тот день оказался одним из наших общих с Эрни - начальная физика. Направляясь в физическую лабораторию, народ с любопытством поглядывал на нас, и кое-кто перешептывался за нашими спинами.

            На шестой перемене в холле повесили список отсутствовавших после полудня. Я просмотрел список и нашел имена Реппертона, Ванденберга и Уэлча. Напротив каждого стояла буква "Д". Я думал, что ответственный за дисциплину мистер Лофроп вызовет нас с Эрни и попросит рассказать о случившемся. Но он нас не вызвал.

            Я рассчитывал, что после уроков встречусь с Эрни и по дороге домой поговорю с ним, но и здесь ошибся. Он уже уехал в гараж Дарнелла, чтобы работать над Кристиной.

 17/ КРИСТИНА СНОВА НА УЛИЦЕ

 

            До самого конца следующего субботнего матча у меня не было случая поговорить с Эрни. В тот день он впервые вывел Кристину из гаража Дарнелла.

            Наша поездка на школьном автобусе в Хидден-Хиллз, находящийся в шестнадцати милях от Либертивилла, была самой молчаливой из всех, которые я помню. С таким же успехом мы могли бы ехать на гильотину.

            Никого не радовал даже тот факт, что их разница побед и поражений - 1: 2 - была немногим лучше нашей. Тренер Пуффер сидел позади водителя, бледный и молчаливый, точно страдал от похмелья.

            Обычно поездка на игру была чем-то между балаганом и цирком. За автобусом с командой следовал автобус с болельщиками, школьной рок-группой и всеми теми, кто просто хотел хорошо провести время. Их сопровождал кортеж из пятнадцати или двадцати автомобилей, заполненных большей частью подростками в футболках с эмблемами нашей команды, с фляжками и дудками, в которые они дули почти без перерыва и создавали неимоверный гвалт, сопровождавший нас всю дорогу.

            Однако на этот раз за нами ехали только полупустой автобус и три или четыре легковые машины. Я сидел рядом с Ленни Бэйронгом, мысленно рисовал мрачные картины сегодняшнего матча и не знал, что в числе нескольких автомобилей, следовавших за нами, была Кристина.

            Я увидел ее, когда мы вышли из автобуса на стоянке средней школы Хидден-Хиллз. Их музыканты были уже на поле, звучные удары басового барабана глухо отдавались под низким, облачным небом. Это была первая суббота, вполне подходившая для футбола, - прохладная, пасмурная и невезучая.

            Вид Кристины, стоявшей рядом с оркестром, явился для меня достаточным сюрпризом, но когда с одной ее стороны вылез Эрни, а с другой выбралась Ли Кэйбот, я был ошеломлен.., и больше чем отчасти охвачен ревностью. На Ли были коричневые шерстяные слаксы и белый вязаный пуловер, ее белокурые волосы великолепными волнистыми локонами падали на плечи.

            - Эрни! - воскликнул я. - Ты!

            - Привет, Дэннис, - немного смущенно проговорил он.

            Я был уверен, что игроки выходят из автобуса и тоже замирают, не веря своим глазам: перед ними стоял Каннингейм, Пицца с Ушами, и с ним была прекрасная странница из Массачусетса. Во имя Бога, как это могло случиться?

            - Как ты?

            - Хорошо, - сказал он. - Ты знаком с Ли Кэйбот?

            - По школе, - ответил я. - Привет, Ли.

            - Привет, Дэннис. Вы сегодня выиграете?

            - Постараемся, но я не знаю.

            - Мы будем болеть за вас, - проговорил Эрни. - Я уже вижу заголовки в завтрашних газетах: "Гилдер бьет рекорды и становится чемпионом всех времен".

            - Скорее: "Гилдер с проломленным черепом попадает в больницу", - сказал я. - Сколько ребят с вами? Десять? Пятнадцать?

            - Больше места на трибунах для тех, кто приехал, - уклончиво ответила Ли.

            Она взяла Эрни за руку; думаю, его удивил и обрадовал ее жест. Мне она уже нравилась.

            - Как твоя тачка? - спросил я, направляясь к машине.

            - Недурна. - Он пошел следом.

            Работа была проделана немалая, и теперь у "фурии" был не такой сумасшедший, сумбурный вид, как раньше. Вторая ржавая половина передней решетки оказалась замененной на новую, и полностью исчезла паутина трещин на ветровом стекле.

            - Ты заменил ветровое стекло, - сказал я. Эрни кивнул.

            - И капот.

            Капот был чистым; и, что контрастировало с обшарпанными боками, он сиял новизной. Он был покрашен в ярко-красный цвет. Эрни бережно коснулся его, и касание перешло в ласковое поглаживание.

            - Да. Я сам поставил его. Что-то в его словах задело меня. Он ведь должен был все сделать сам, разве нет?

            - Ты говорил, что собираешься превратить ее в выставочную модель, сказал я. - Кажется, я начинаю верить тебе.

            Я подошел к месту водителя. Пол и обивка были потертыми и грязными, но передние и задние сиденья горели свежей багрово-красной кожей.

            - Она будет чудесна, - сказала Ли, но в ее голосе была какая-то вялая интонация - совсем не так она говорила о футболе, - которая заставила меня взглянуть на нее.

            Я сразу понял. Она не любила Кристину. Я понял это так ясно, как если бы ее мысли передались мне по воздуху. Она хотела ее полюбить, потому что ей нравился Эрни. Но.., она не собиралась по-настоящему полюбить ее.

            - Так, значит, ты получил официальное разрешение на нее? - спросил я.

            - Ну... - Эрни замялся. - Нет. Не совсем.

            - Что ты имеешь в виду?

            - Сирена не работает, иногда отключаются задние огни, когда я нажимаю на тормоз. Думаю, где-то короткое замыкание, но я еще не настолько разобрался в ней.

            Я посмотрел на ветровое стекло - на нем была новая наклейка о техническом осмотре. Эрни проследил за моим взглядом.., и умудрился показаться замешкавшимся и рассвирепевшим одновременно.

            - Уилл дал мне свою наклейку.

            - А это не опасно? - спросила Ли, обращая свой вопрос куда-то между мной и Эрни.

            - Нет, - ответил я. - Когда за рулем Эрни, то считай, что ты находишься рядом с Иисусом Христом. - Я вновь почувствовал приступ ревности. В свои семнадцать лет она была великолепна, неотразима и открыта для жизни.

            Когда я впервые захотел ее? Когда я впервые захотел девушку моего лучшего друга? Да, думаю, что именно тогда. Но клянусь, я бы не приблизился к ней, если бы все так не изменилось. Или я просто должен так чувствовать.

            - Пойдем, Эрни, а то нам не достанется ни одного свободного места на трибунах, - по-женски саркастично заметила Ли.

            Эрни улыбнулся. Ли все еще держала его ладонь; он был бы не против, если бы она обняла его. Почему нет? Будь я на его месте, с моим первым опытом общения с живой девочкой, я бы - три против четырех - уже занимался любовью с ней. Я не желал ему ничего, кроме удачи с ней. Если кто-то заслуживал немного счастья, то это был Эрни.

            Тренер Пуффер окликнул меня, и я вместе со всей командой пошел в раздевалку, а Эрни и Ли направились к трибунам. На полпути я остановился и решил вернуться к Кристине. Приближаясь к ней, я описал довольно большой полукруг: у меня все еще было предубеждение, что лучше не находиться у нее спереди.

            Над задним бампером я увидел металлическую пластинку на пружинах, изображавшую знак торгового агента Пенсильвании. Откинув ее, я прочитал надпись с обратной стороны: СОБСТВЕННОСТЬ ГАРАЖА ДАРНЕЛЛА, ЛИБЕРТИВИЛЛ, ПЕНС., США.

            Я поставил пластинку на место и нахмурился. Дарнелл дал ему наклейку на ветровое стекло, потому что машина была еще очень далека от официального разрешения на эксплуатацию; Дарнелл одолжил ему знак торгового агента, чтобы он мог привезти Ли на матч. Дарнелл так же перестал быть "Дарнеллом" для Эрни; сегодня он был "Уиллом". Интересно, но не очень приятно.

            Что за отношения сложились между Эрни и Дарнеллом? Я не хотел задумываться над этим вопросом. Я знал только то, что Эрни очень изменился за последние несколько недель.

 x x x

 

 

            Мы сами немало изумились, когда выиграли этот матч, - как оказалось позже, он был одним из двух, выигранных нами в том сезоне.., но не то чтобы я был с командой до его конца.

            У нас не было никакого права на победу; на поле мы вышли готовыми к поражению и проиграли жеребьевку. В первой половине игры "Горцы" (дурацкое название для команды) пробивали нашу оборону, как будто ими выстреливали из пушки. Но затем нападающий потерял мяч, который подхватил Гэри Тардифф и с мрачной улыбкой вел все шестьдесят ярдов. Тот мяч переломил ход встречи. Когда в конце матча тренер Пуффер заменил меня Брайаном Макнелли - он должен был стать капитаном команды на следующий год, а стал им гораздо раньше, - и я, умывшись и переодевшись, вышел к трибунам, счет был 27: 18 в нашу пользу, а до конца игры оставалось две минуты.

            На парковочной стоянке было полно машин, но ни одного человека. С поля доносились дикие вопли фанатиков из Хидден-Хиллз, побуждавших "Горцев" сделать невозможное в оставшиеся две минуты.

            Я медленно побрел в сторону Кристины.

            Она стояла на прежнем месте, со своими изъеденными ржавчиной боками, новым капотом и чуть ли не тысячемильными плавниками. Динозавр из темных далеких пятидесятых, когда все нефтяные миллионеры были из Техаса, и американский доллар вышибал дух из японской иены, а не наоборот. Из тех дней, когда Джони Хорбон пел о танцах всю ночь на дубовом полу, а величайшим кумиром молодых янки был Эд "Куки" Бирнз.

            Я прикоснулся к Кристине. Я попробовал погладить ее, как это делал Эрни, полюбить ее ради Эрни, как это пробовала сделать Ли. На самом деле если кто-то должен был стараться полюбить ее, то это был я. Ли знала Эрни всего лишь месяц. Я знал его всю свою жизнь.

            Я провел рукой по шершавой, ржавой поверхности, думая о Джордже Лебэе, о Веронике и Рите Лебэй, и внезапно моя кисть сама собой сложилась в кулак, которым я довольно сильно ударил по боку Кристины - настолько сильно, чтобы отбить руку, издать смущенный смешок и удивиться, какого дьявола я это сделал.

            Шорох осыпающейся ржавчины.

            Глухой стук басового барабана на поле, похожий на удары сердца.

            Стук моего собственного сердца.

            Я подергал переднюю дверь.

            Она была заперта.

            Я поджал губы и понял, что испугался.

            Все было почти так, как если бы - да, очень забавно и очень весело, как если бы эта машина не любила меня, подозревала меня в желании встать между ней и Эрни, и мне не нравилось ходить впереди нее именно потому, что...

            Я снова засмеялся, а потом вспомнил свой сон и осекся. Все было слишком похоже на него, чтобы ощущать комфорт.

            Конечно, в Хидден-Хиллз не было Чабби Маккарти, ревущего над простором, но остальное порождало неприятное чувство дежа вю - крики ободрения, звуки сталкивающихся тел, ветер, шелестящий в деревьях под пасмурным небом.

            Зарычит двигатель. Машина начнет делать рывки вперед и назад, вперед и назад. А затем взвизгнут покрышки, и она ринется на меня...

            Я тряхнул головой. Пора было бросить потворство этой старой уродине. Пора было - давно пора - остановить свои нелепые фантазии. Передо мной стояла машина 1958 года выпуска, сошедшая с конвейера в Детройте вместе с почти четырьмястами тысячами других. Чтобы доказать себе, как мало ее боюсь, я опустился на колени и взглянул под днище. То, что я увидел, было еще более диким, чем, если бы каким-то образом машина вдруг перевернулась вверх колесами. На них были три новехонькие покрышки фирмы "Плэжаризер", но четвертая казалась такой темной и заляпанной маслом, точно не менялась никогда. Выхлопная труба блестела серебристой сталью, но у глушителя был прямо-таки средневековый вид, а передняя труба находилась в плачевном состоянии. Посмотрев на эту трубу, я подумал, что дым из нее может проникнуть в салон, и снова вспомнил о Веронике Лебэй. Потому что выхлопные газы могут убить. Они...

            - Дэннис, что ты здесь делаешь?

            Полагаю, мне стало еще больше не по себе, чем подумалось, потому что я стоял на коленях, как приговоренный к казни, и сердце билось у меня не в груди, а, скорее, в горле.

            Надо мной был Эрни. Он был холоден и зол.

            Потому что я разглядывал его машину? Почему это так взбесило его? Хороший вопрос. Но он и в самом деле выглядел взбешенным.

            - Разглядываю твою недоделанную тачку, - сказал я, стараясь придать голосу беззаботный тон. - Где Ли?

            - Пошла в дамскую комнату, - сказал он, не спуская глаз с моего лица. Дэннис, ты самый лучший друг из всех, какие у меня были. Ты помог мне не попасть в больницу, когда Реппертон угрожал мне ножом, и я это знаю. Но не делай ничего за моей спиной, Дэннис. Никогда не делай.

            - Эрни, я не понимаю, о чем ты говоришь, - сказал я, но почувствовал себя виноватым. Я был виноват в том, что рассматривал Ли и немного хотел ее - хотел девушку, которую он сам так явно хотел. Но.., что-нибудь делать за его спиной? Разве могло мне прийти в голову такое?

            Полагаю, что он мог видеть все в таком свете. Я знал его иррациональный - интерес или одержимость.., считайте, как вам нравится - взгляд на его машину; она была запертой комнатой в доме нашей дружбы, и я не мог попасть в нее без каких-либо сложностей для себя. И если он не уличил меня в попытке взломать дверь, то застал в момент, когда я подглядывал в замочную скважину.

            - Думаю, ты прекрасно знаешь, о чем я говорю, - произнес он, и я, к своему немалому отчаянию, увидел, что он был не просто взбешен, он был разъярен. - Ты вместе с моими отцом и матерью шпионишь за мной "ради моей же пользы", так это называется? Ведь они посылали тебя разнюхать что-нибудь в гараже Дарнелла, да?

            - Эрни, постой...

            - Мальчик, ты думаешь, я ничего не знаю? Я ничего не говорил потому, что мы друзья. Но с меня довольно, Дэннис. Этому должен быть предел, и я положу его. Почему бы тебе не оставить мою машину в покое и не трогать то, что тебе не принадлежит?

            - Во-первых, - вырвалось у меня, - я не шпионю вместе с твоим отцом и матерью. Твой отец попросил меня посмотреть, что ты делаешь с машиной. Я согласился. Мне самому было интересно. Твой папа никогда не делал мне ничего плохого. Что же я должен был сказать?

            - Ты должен был отказаться.

            - Ты не понял. Он на твоей стороне. Твоя мать все еще надеется, что это дело ничем не закончится - так мне показалось, - но Майкл желает, чтобы оно у тебя получилось. Он так сказал.

            - Еще бы, так он и должен был подойти к тебе. - Он почти ухмылялся. На самом деле он хочет только того, чтобы у меня было побольше препятствий. Это все, чего они оба желают мне. Они не желают, чтобы я вырос, потому что не хотят видеть, как становятся старыми.

            - Ну, ты загнул, парень. Что-то уж очень мудрено.

            - Может быть, тебе так кажется. Может быть, у тебя с семьей все слишком нормально, и поэтому у тебя размягчение мозгов, Дэннис. Они предложили мне новый автомобиль за окончание школы, ты этого не знал? От меня требовалось отказаться от Кристины, получить только отличные баллы и согласиться на учебу в университете.., где они могли бы управлять мной еще четыре года.

            Я не знал, что сказать. Конечно, все было уж очень мудрено.

            - Так что, не суйся куда не надо, Дэннис. Это все, что я хочу тебе сказать. Нам обоим будет лучше.

            - Как бы то ни было, я ничего не сказал ему, - медленно проговорил я. Только объяснил, что ты кое-где что-то сделал. Мне показалось, что он успокоился.

            - Я думаю.

            - Мне хотелось посмотреть, насколько она близка к официальной регистрации. Она далека от нее. Например, трубопровод никуда не годится. Я надеюсь, что ты ездишь с открытыми окнами.

            - Не учи меня, как мне ездить на ней! Я знаю о машинах больше, чем ты когда-либо узнаешь!

            Внезапно мне стало наплевать на него и его проблемы. Все это не нравилось мне - я не хотел ссориться с Эрни, особенно сейчас, когда Ли вот-вот должна была присоединиться к нам, - но я чувствовал, как кто-то нажимал на красные кнопки моих мыслей.

            - Наверно, это действительно так, - сказал я, следя за своим голосом. Но я не уверен, что ты так же хорошо разбираешься в людях. Уилл Дарнелл дал тебе негодную наклейку - если бы тебя остановили, то он потерял бы сертификат государственной инспекции. Он дал тебе табличку торгового агента. Почему он это сделал, Эрни?

            В первый раз Эрни показался немного смущенным.

            - Я скажу тебе. Он видит, что я делаю работу.

            - Не будь тупоголовым. Этот парень лишний раз и пальцем не шевельнет, если не имеет какого-то своего расчета.

            - Дэннис, ради Бога, ты можешь не лезть не в свое дело?

            - Парень, - сказал я, придвигаясь к нему, - мне до лампочки, есть у тебя машина или нет. Я только не хочу, чтобы с ней были связаны какие-нибудь твои неприятности. Это я искренне говорю.

            Он неуверенно посмотрел на меня.

            - Я не понимаю, из-за чего мы орем друг на друга. Из-за того, что я заглянул под твою машину и увидел, что выхлопная труба болтается, как на соплях?

            Правда, мои действия на этом не заканчивались. И я знал, что мы оба знали это.

            На поле гулко выстрелила пушка: там происходило награждение победителей. Начал моросить мелкий дождик, и стало холодать. Мы обернулись на звук выстрела и увидели Ли, приближавшуюся к нам. Я почувствовал, как у меня стало улучшаться настроение.

            - Какой счет? - спросил Эрни.

            - Двадцать семь - восемнадцать, - ответила она и весело добавила:

            - Мы уничтожили их. Где вы оба были?

            - Подошли к машине поговорить, - сказал я. Эрни бросил на меня изумленный взгляд и вдруг расхохотался. Его хохот был так заразителен, что я тоже не мог остаться серьезным. - Поговорить с машиной? - шутливо переспросила Ли и засмеялась вместе с нами двоими. У нас был звонкий и радостный смех.

 18/ НА ТРИБУНАХ

 

 

            Минули две недели октября. Я не видел Кристины с того дня, когда мы победили команду из Хидден-Хиллз. Она явно вернулась в гараж Дарнелла для продолжения работы над ней, - может быть, на таком условии Дарнелл дал Эрни незаконную наклейку и табличку торгового агента. Я не видел "фурию", но часто видел Эрни и Ли.., и многое слышал о них. Они были горячей темой школьных сплетен. Девочки, взывая к небу, хотели выяснить, что она нашла в нем; мальчики, как всегда, более практичные и прозаичные, хотели только знать, сумел ли мой юный друг залезть к ней в трусики. Ни то, ни другое меня не волновало, но время от времени мне было любопытно, что Регина и Майкл думали о таком экстраординарном событии, как первая любовь их сына.

            В один из октябрьских понедельников мы с Эрни уплетали ленч на трибунах возле футбольного поля, как планировали в день встречи с Реппертоном - его и вправду исключили из школы за то, что он хотел пустить в дело нож. Шатун и Дон оба получили трехдневные каникулы. Сейчас они вели себя паиньками. Наша команда успела проиграть еще раз, и тренер Пуффер погрузился в скорбное молчание.

            Мы ели вареные яйца и сидели рядом, а я думал о том, как отдалялся от Эрни: у меня были футбол, студенческие консультации, новая подружка, с которой были связаны определенные надежды. На большее я не надеялся; она была слишком увлечена собой. И все же было забавно попробовать.

            Что бы ни происходило, я упускал Эрни. Сначала была Кристина, теперь были Ли и Кристина. Я надеялся, что именно в таком порядке.

            - А где сегодня Ли? - как бы невзначай поинтересовался я.

            - Болеет, - ответил он. - У нее месячные, а она их плохо переносит.

            Я мысленно поднял брови. Если она обсуждала с ним свои женские проблемы, то они действительно далеко зашли.

            - Как тебе удалось упросить ее поехать на футбольный матч? - спросил я. - В тот день, когда мы играли с Хидден-Хиллз?

            Он улыбнулся.

            - Единственная футбольная игра, на которой я присутствовал с начала этого года. Мы принесли тебе удачу, Дэннис.

            - Просто позвонил и попросил приехать?

            - Почти не просил. Это было мое первое свидание. - Он застенчиво взглянул на меня. - Не думаю, что в предыдущую ночь я спал больше двух часов. Когда я позвонил и она согласилась, я до смерти испугался, что покажу себя полным кретином, или появится Бадди Реппертон и захочет драться, или еще что-нибудь случится.

            - Ты прекрасно держался.

            - Да? - Он казался польщенным. - Ну, это хорошо. Но я испугался. До той поры мы разговаривали в холле, она вступила в шахматный клуб, хотя не очень-то разбирается в шахматах.., но она делает некоторые успехи. Я учу ее.

            "Не сомневаюсь, сукин ты сын", - подумал я. Мне вспомнилось, как он "отчитал" меня в тот самый день в Хидден-Хиллз.

            - Немного погодя я начал думать, что она, возможно, интересуется мной, - продолжил Эрни. - Наверно, до меня это дошло не так быстро, как если бы на моем месте был какой-нибудь другой парень - вроде тебя, Дэннис.

            - Еще бы, я ведь секс-машина, - сказал я. - То, что Джеймс Браун называл секс-машиной.

            - Нет, ты не секс-машина, но ты знаешь о девочках, - серьезно проговорил он. - Ты понимаешь их. А я всегда их боялся. Не знал, что сказать. Думаю, сейчас тоже не знаю. Просто Ли не похожа на остальных. - Он помолчал, а потом добавил:

            - Я боялся попросить ее... Она красивая, очень красивая. Тебе так не кажется, Дэннис?

            - Кажется. Насколько я могу судить, она лучшая из всех в нашей школе.

            Он удовлетворенно улыбнулся:

            - Мне тоже так кажется.., но я думал, это потому, что я люблю ее.

            Я взглянул на своего друга, надеясь, что он не собирался взвалить на себя больше проблем, чем ему было по плечу. Тогда я еще не знал, что такое настоящие проблемы.

            - Однажды в химической лаборатории я услышал разговор Ленни Бэйронга и Нэда Строгмена:

            Нэд рассказывал Ленни, как предложил Ли пойти погулять и она отказалась, но так нерешительно.., словно если бы он попросил еще раз, то могла бы согласиться. Я представил, как она с готовностью берет Нэда под руку, и чуть не сошел с ума от ревности. Смешно, да? Смешно, что она отказала ему, а я стал ревновать?

            Я улыбнулся и кивнул. На поле болельщики нашей команды разучивали какой-то новый концертный номер. Я не думал, что они могли помочь нам, но смотреть на них было приятно. Их фигуры отбрасывали четкие тени на зеленую траву.

            - Еще меня беспокоило то, что Нэд выглядел каким-то подавленным.., или пристыженным, не знаю. Он попросил о свидании и получил от ворот поворот, вот и все. Поэтому я решил, что тоже могу попробовать, но когда позвонил, то у меня рубашка была мокрой от пота. Мне было плохо, Дэннис. Я все время воображал себе, как она рассмеется и скажет что-нибудь вроде: "Мне пойти с тобой, маленький уродец? У тебя что, бред? Я еще не свихнулась".

            - Да, - заметил я. - Странно, что она так не сказала.

            Он ударил меня по животу.

            - Дэннис!

            - Что? - спросил я и добавил:

            - Что было дальше?

            Он пожал плечами:

            - Ничего особенного. К телефону подошла ее мама, и я попросил позвать Ли. Я услышал, как она положила трубку на стол, и уже готов был разъединиться. - Эрни щелкнул пальцами. - Я уже почти повесил трубку. Я чуть не обделался от страха.

            - Понимаю тебя, - сказал я.

            Мне было знакомо такое чувство - оно не зависит от того, ходишь ли ты в майке капитана футбольной команды или носишь очки с толстыми стеклами, - но я не думаю, что мог понять степень, с которой Эрни переживал его. То, что он сделал, потребовало поистине героической храбрости. На такой пустяк, как свидание, в нашем обществе смотрят как на нечто совсем неординарное - я подозреваю, что в нашей школе были ребята, у которых за все четыре года ни разу не хватило смелости назначить какой-нибудь девочке свидание. И было очень много грустных девочек, которых ни разу не просили о свидании. Я едва ли мог вообразить, какой ледяной ужас должен был испытывать Эрни, ожидая, пока Ли шла к телефону; он знал, что будет звать с собой не просто любую девочку, но самую красивую девочку в школе.

            - Она ответила, - продолжал Эрни. - Она сказала "Алло?", а я сразу забыл все слова. Потом она сказала "Алло, кто это?" - я поздоровался и замолчал. Я вдруг сообразил, что не имею понятия, куда бы мог предложить ей пойти со мной. Первым, что пришло мне на память, был субботний футбольный матч. Я что-то промямлил про него, а она сразу согласилась, как будто ждала, что я попрошу ее, понимаешь?

            - Вероятно, она и в самом деле ждала.

            - Да? Может быть. - Эрни поражение уставился на меня.

            Прозвучал звонок. До конца пятой перемены оставалось пять минут. Эрни и я поднялись. Болельщики потянулись к выходу с поля.

            Мы спустились с трибун, бросили пакеты из-под ленча в мусорный ящик и пошли в сторону школы.

            Эрни все еще улыбался, вспоминая, как в первый раз попросил Ли о свидании.

            - Позвать ее на игру было довольно рискованным предложением.

            - Спасибо, - сказал я. - Вот и все, что я получаю, когда выкладываюсь во время игры.

            - Ты знаешь, что я имею в виду. После того как она согласилась, меня ужаснула одна маленькая мыслишка, и я позвонил тебе. Помнишь?

            Внезапно я вспомнил. Он позвонил мне, спросил, на чьем поле будет игра, и казался абсолютно огорошенным тем, что она должна была состояться в Хидден-Хиллз.

            - Ситуация была и в самом деле не из лучших. Я добился свидания у самой красивой девочки в школе, я без ума от нее, и оказывается, что игра будет выездной, а моя машина стоит в гараже Уилла.

            - Ты мог поехать на автобусе.

            - Теперь-то я это знаю, но тогда так не думал. Обычно все места в автобусе были заняты за неделю до игры. Я не знал, как много людей перестают ходить на матч, когда команда проигрывает.

            - Не напоминай мне об этом, - сказал я.

            - Поэтому я пошел к Дарнеллу. Я был уверен в Кристине, но у нее не было официального разрешения на езду по улицам. Я был в отчаянии.

            "В отчаянии от чего?" - внезапно и холодно подумал я.

            - Он выслушал меня. Сказал, что понимает, как это для меня важно, и если... - Эрни замялся; казалось, он о чем-то размышлял. - Ну вот и вся история о первом свидании.

            И если...

            Но это было не мое дело.

            "Будь его глазами", - сказал мой отец.

            Но я отмел и его слова.

            Мы проходили мимо места для курения, где сейчас почти никого не было, если не считать троих ребят и двух девочек, торопливо тушивших сигареты. На асфальте валялось множество окурков.

            - Где-нибудь видел Бадди Реппертона?

            - Нет, - ответил он. - И не хотел видеть. А ты? Я видел его однажды, стоявшего возле небольшой заправочной станции в Монроэвилле. Эта станция принадлежала отцу Дона Ванденберга. Бадди не видел меня; я просто проезжал мимо.

            - Видел, но не говорил.

            - Думаешь, он умеет говорить? - бросил Эрни с презрением, которое было несвойственно ему. - Что за говнюк!

            Я вздрогнул. Опять это слово. Я вспомнил кое-что о нем и спросил Эрни, где он нашел такой термин.

            Он задумчиво посмотрел на меня. Вдруг из здания донесся второй звонок. Мы могли опоздать в класс, но в тот момент меня волновало совсем другое.

            - Помнишь тот день, когда я купил машину? - ответил он. - Не тот, когда оставил залог, а тот, когда действительно купил ее?

            - Конечно.

            - Я пошел к Лебэю, а ты остался снаружи. У него была такая крохотная кухонька с красной скатертью на столе. Мы сели, и он предложил пива. Я не отказался, потому что очень хотел купить машину и боялся обидеть его. Поэтому я выпил пива вместе с ним, и он начал нести всякую.., как бы ты это назвал? Наверное, ты бы сказал "околесицу". Всякую чушь о том, как все говнюки были против него. Так вот, это его слово, Дэннис. Говнюки. Он говорил, что если бы не они, то он бы не продал машины.

            - Что он имел в виду?

            - Наверное, то, что был слишком стар для вождения машины, но он так не сказал. Это они во всем были виноваты. Говнюки. Говнюки хотели, чтобы он проходил медицинское обследование каждый год, и без заключения окулистов не продлевали его водительских прав. Еще он сказал, что они не хотели разрешать ему ездить по улице - никто не разрешал. И кто-то бросил камень в его машину.

            Все это я понимаю. Но я не понимаю, почему... - Эрни остановился у самой двери, когда мы опаздывали в класс. Он засунул руки в задние карманы джинсов и нахмурился. - Я не понимаю, почему он позволил Кристине дойти до такого состояния, Дэннис. До такого состояния, в котором я купил ее. Он говорил о ней так, как будто действительно любил ее. Я знаю, ты думаешь, что он просто набивал ей цену, но ты ошибаешься. А потом, когда он стал пересчитывать деньги, то неожиданно разворчался: "Эта дерьмовая машина, пусть меня вздрючат, если я знаю, зачем она нужна тебе. Это пиковый туз". Я спросил его, что он этим хотел сказать, а он ответил: "Все, что хотел сказать, и даже больше того. Остальное пусть объяснят говнюки".

            Мы вошли в школу. Мистер Леруа, учитель французского языка, спешно убегал вверх по лестнице. Оглянувшись, он торопливо бросил нам: "Мальчики, вы опаздываете", - чем напомнил белого кролика из "Алисы в Стране чудес". Мы ускорили шаг, а когда он скрылся из виду, снова пошли медленно.

            Эрни произнес:

            - Когда Бадди Реппертон хотел пустить в дело свой нож, я здорово перепугался. - Он понизил голос и проговорил серьезно, хотя и улыбнулся:

            - Я почти наложил в штаны, если хочешь знать правду... Во всяком случае, я употребил слово Лебэя, даже не задумываясь о нем. Реппертону оно подходит, тебе не кажется?

            - Вполне подходит.

            - Мне нужно идти, - сказал Эрни. - Дифференциальные исчисления, потом автомеханические курсы, третья степень. По-моему, я его за два месяца изучил на Кристине.

            Он поспешил в класс, а я на минуту задержался в холле, глядя ему вслед. У меня было назначено свидание с моей новой подругой, и я думал, что смогу незаметно проскочить в одну из комнат в дальнем крыле.., я уже раз проводил там время уроков. В старших классах это было не самым большим преступлением, если уж иногда дела грозили обернуться убийством, как я быстро понял.

            Я стоял там и старался избавиться от страха, который уже не был таким смутным и неопределенным, как прежде. Что-то было не так, что-то было не на месте, не как обычно. Был какой-то холод, и это был не октябрьский ветер, дувший в школьные окна, как я хотел думать. Все было почти так же, как и раньше, но все было готово измениться - я это чувствовал.

            Я стоял, пытаясь собраться с мыслями и убедить себя в том, что мне было не по себе из-за страха перед собственным будущим. Может быть, отчасти все так и было. Но только отчасти. Эта дерьмовая машина, пусть меня вздрючат, если я знаю, зачем она нужна тебе. Я увидел мистера Леруа, спускавшегося по лестнице, и поспешил отойти в другую сторону.

 x x x

 

 

            Я думаю, у каждого или у каждой есть что-то вроде навозной лопаты, которой в моменты стрессов и неприятностей вы начинаете копаться в себе, в своих мыслях и чувствах. Избавьтесь от нее. Сожгите ее. Иначе вырытая вами яма достигнет глубин подсознания, и тогда по ночам из нее будут выходить мертвецы. Я вновь и вновь видел во сне Кристину, Эрни, сидевшего за ее рулем, полуразложившийся труп Лебэя, подскакивавшего на пассажирском сиденье в тот момент, когда машина с ревом вылетала из гаража и мчалась на меня, пронзая яростными лучами своих передних фар.

            Я просыпался с зажатой подушкой в зубах, и она приглушала мои вопли.

 19/ НЕСЧАСТНЫЙ СЛУЧАЙ

 

 

            После того ленча я вплоть до Дня Благодарения не говорил по-настоящему не говорил - с Эрни, потому что в следующую субботу получил травму. В тот день мы вновь встречались с "Медведями Ридж-Рока" и проиграли с поистине зрелищным счетом 46: 3. Однако конца матча я не застал. На, седьмой минуте третьей четверти я оказался открытым, получил пас и уже приготовился бежать, когда был сбит с ног сразу тремя защитниками "Медведей". Было мгновение ужасной боли - яркая вспышка, как будто надо мной разорвался ядерный заряд. Затем наступила кромешная темнота.

            Во тьме все оставалось довольно долго, хотя мне так не казалось. Я не приходил в сознание почти пятьдесят часов, а когда очнулся в понедельник двадцать третьего октября, то находился в городской больнице Либертивилла. Рядом были мои папа и мама. Вместе с ними была Элли, выглядевшая бледной и напряженной. Помню, что меня особенно тронули темные круги под ее глазами; я даже не заметил, что плакали все трое. Эрни с ними не было, но вскоре он присоединился к моей семье; он и Ли встречали моих родителей в приемной. В тот вечер к нам приехали мои тетя и дядя, и в течение всей недели не кончался парад родственников и друзей - меня навестила вся футбольная команда, включая тренера Пуффера, который выглядел постаревшим на двадцать лет. По-моему, он понял, что есть вещи похуже, чем проигрышный сезон. Тренер был первым, кто сказал мне, что я уже никогда не буду снова играть в футбол. Не знаю, чего он ожидал от меня - слез счастья или истерики, - такое у него было напряженное, натянутое выражение лица. Но я вообще никак не прореагировал на это известие. Я радовался тому, что остался жив, и знал, что постепенно начну ходить.

            Если бы меня ударили только один раз, то я, вероятно, смог бы поправиться и вернуться к тренировкам. Но человеческое тело не создано для того, чтобы его превращали в кашу одновременно с трех сторон. Обе мои ноги были переломаны, левая в двух местах. Правая рука оказалась вывернутой из сустава. Но все это было только лишь верхушкой айсберга. Я получил травму черепа и то, что мой врач назвал "слабым повреждением спинного мозга", а это означало, что в момент падения я был в сантиметре от того, чтобы всю оставшуюся жизнь провести в паралитическом состоянии.

            У меня было много гостей, много цветов и много открыток и писем.

            Но еще у меня было много бессонных ночей, когда я не мог заснуть от боли. Мои загипсованные и перебинтованные рука и ноги лежали на специальных подвешенных шинах, а на пояс был положен гипсовый слепок, который все время давил на живот и спину. Еще я, конечно, получил перспективу длительного пребывания в больнице и бесконечных поездок в комнату ужасов, невинно именуемую Отделением Терапии.

            Ох, и еще одна вещь - я получил много времени.

            Я читал газеты, я задавал вопросы своим посетителям, и очень часто, когда события стали развиваться дальше и у меня начали складываться кое-какие подозрения, я спрашивал себя, не мог ли я потерять рассудок.

            В больнице я находился вплоть до Рождества, и к тому времени, когда вновь очутился дома, мои подозрения почти обрели свою окончательную форму. Мне было все труднее отрицать их чудовищный смысл, и я дьявольски хорошо понимал, что не потерял рассудок. В некоторых отношениях мне было бы гораздо лучше - гораздо спокойнее и удобнее, - если бы я мог поверить в это. К тому времени я был больше чем испуган и больше чем влюблен в девушку моего лучшего друга.

            У меня было время, чтобы думать.., слишком много времени.

            Времени, чтобы найти себе сотни имен за то, что думал о Ли. Времени смотреть в потолок моей комнаты и желать, чтобы я никогда в жизни не слышал об Эрни Каннингейме.., или о Ли Кэйбот.., или о Кристине.

 ЧАСТЬ 2

 

 ЭРНИ - ПЕСЕНКИ ТИНЭЙДЖЕРОВ О ЛЮБВИ

 

 20/ ВТОРАЯ ССОРА

 

 

            Эрни Каннингейм получил официальное разрешение на эксплуатацию "плимута-фурии" в полдень 1 ноября 1978 года. Так закончился процесс, который на самом деле начался в вечер, когда Дэннис Гилдер помог Эрни заменить спустившее колесо автомобиля. Эрни уплатил акцизный сбор, налог на городские дороги и пошлину за регистрацию. В Бюро транспортных средств Монроэвилла ему выдали номерной знак HY-6241-J.

            Из Монроэвилла он вернулся на машине, которую ему одолжил Уилл Дарнелл, а из гаража выехал за рулем Кристины. Он вел ее домой.

            Его отец и мать вернулись из университета на один час позже. Ссора произошла почти сразу.

            - Вы ее видели? - спросил Эрни, обращаясь больше к отцу, чем к матери. - Сегодня я зарегистрировал ее.

            Он гордился собой; у него были причины гордиться собой. Кристина была тщательно вымыта и сияла в лучах осеннего солнца. На ней еще оставалось довольно много ржавчины, но она выглядела в тысячу раз лучше, чем в день, когда Эрни купил ее. Крылья, капот и заднее сиденье были новехонькими. Салон был вычищен до блеска. Стекла и хромированные детали сверкали так, будто их натирали несколько дней подряд.

            - Да, я... - начал Майкл.

            - Разумеется, мы ее видели, - перебила его Регина. Она яростно взбалтывала коктейль, плескавшийся в ручном миксере. - Мы чуть не наехали на нее. Я не хочу, чтобы она стояла здесь. Наш участок выглядит, как место для подержанных автомобилей.

            - Мам! - вырвалось у ошеломленного и уязвленного Эрни.

            Он посмотрел на Майкла, но Майкл встал и пошел в другую комнату возможно, он решил, что ему тоже нужно выпить.

            - Она нам не подходит, - сказала Регина Каннингейм. Ее лицо было бледнее обычного; пятна на щеках делали его похожим на клоунский грим. Она налила в стакан половину порции джина с тоником, отпила и сморщилась так, будто приняла горькое лекарство. - Отвези ее туда, где взял. Мне она не нравится, и я не хочу, чтобы она стояла здесь. Все.

            - Отвезти назад? - переспросил Эрни, теперь уже обозленный. - Там она стоит мне двадцать баксов в неделю!

            - Она обходится тебе гораздо дороже, - сказала Регина. Она допила коктейль и поставила стакан на стол. - На днях я заглянула в твою банковскую книжку...

            - Что ты сделала? - У Эрни глаза полезли на лоб.

            Она немного покраснела, но взгляда не отвела. Вернулся Майкл и с несчастным видом остановился в дверях.

            - Я хотела знать, сколько ты потратил на эту проклятую машину. Что здесь такого странного? В следующем году тебе нужно поступать в колледж. Насколько я знаю, в Пенсильвании не так просто получить бесплатное образование.

            - Поэтому ты пошла в мою комнату и рылась в моих вещах до тех пор, пока не нашла банковскую книжку? - тихо проговорил Эрни. Его серые глаза горели злостью. - Может, еще ты искала наркотики. Или порнографические журналы. А может быть, проверяла подтеки на простыне.

            У Регины раскрылся рот. Она ожидала от него злости, но не ярости.

            - Эрни! - заорал Майкл.

            - А что, почему бы и нет? - в ответ закричал Эрни. - Я думал, что это мое дело. Сколько раз вы твердили, что я несу ответственность за него?

            Регина перевела дыхание.

            - Я очень разочарована твоим поведением, Арнольд. Ты ведешь себя, как...

            - Не говори мне, как я себя веду! Что еще я должен чувствовать? Два с половиной месяца я работал над ней, а когда привез домой, то слышу, что должен отвезти обратно! Мне, наверно, следует плакать от счастья?

            - Это не повод, чтобы разговаривать с матерью в таком тоне, - сказал Майкл. - И употреблять такие слова.

            Регина протянула стакан мужу:

            - Сделай мне еще что-нибудь выпить. Свежая бутылка джина стоит в шкафу.

            Майкл Каннингейм посмотрел на жену, на сына, снова на жену. В обоих он увидел непоколебимую решимость. Захватив пустой стакан, он вышел из кухни.

            Регина мрачно оглядела сына. Она не хотела упускать шанса выбить тот клин, который с самого лета засел в их отношениях.

            - В июле у тебя в банке лежало почти четыре тысячи долларов, - сказала она. - Приблизительно три четверти ты должен был потратить...

            - О, так ты давно все подсчитала? - перебил ее Эрни. Он сел на стул, не спуская глаз с матери. В его голосе послышались презрительные нотки. - Мам, а почему ты просто не перевела эти деньги на свой счет?

            - Потому что до недавних пор ты сам знал, для чего предназначались эти деньги. Но в последние два месяца твоя голова была занята только машиной, а теперь еще и девочками. Ты как будто свихнулся на том и на другом.

            - Благодарю. Это самое объективное мнение о моем образе жизни.

            - В июле у тебя было почти четыре тысячи долларов. На твое образование, Эрни. На твое образование. Сейчас у тебя осталось две тысячи восемьсот. За два месяца ты потратил тысячу двести. Вот почему я не хочу видеть твоей машины. Ты должен меня понять. По-моему...

            - Послушай...

            - ..ты не знаешь цену денег.

            - Могу я сказать тебе пару вещей?

            - Нет, не можешь, Эрни, - решительно отрезала она. - Я не хочу ничего слушать.

            Майкл вернулся со стаканом, наполовину наполненным джином. Он достал из бара тоник, добавил в стакан и протянул Регине. Она выпила и снова поморщилась. Эрни сидел на стуле рядом с телевизором и задумчиво смотрел на нее.

            - Ты учишь студентов? - спросил он. - Ты учишь студентов, и это твоя позиция?

            - Я сказала. Остальные могут заткнуться.

            - Великолепно. Мне жаль твоих студентов.

            - Следи за собой, Эрни, - проговорила она, указывая на него пальцем. Следи за собой.

            - Могу я сказать тебе пару вещей или нет?

            - Выкладывай. Но они не будут иметь никакого значения.

            Майкл откашлялся.

            - Я думаю, Эрни прав. Это едва ли конструктивная пози...

            Она резко повернулась к нему:

            - Ни слова от тебя, слышишь? Майкл потупился.

            - Первое, - сказал Эрни, - если бы ты внимательней посмотрела в мою банковскую книжку, то заметила бы, что в первую неделю сентября я потратил две тысячи двести долларов. Мне нужно было купить новую переднюю часть для Кристины.

            - Ты говоришь так, как будто гордишься собой.

            - Да, я горжусь собой. - Он спокойно выдержал ее взгляд. - Я сам поставил ее, мне никто не помогал. И я хорошо сделал свою работу - она с виду ничем не отличается от заводской. Но с тех пор мой счет увеличился на шестьсот долларов. Уиллу Дарнеллу понравилось, как я работаю, и он платит мне по шестьсот долларов в месяц. Если к этим сбережениям прибавить деньги, которые он платит мне за ремонт старых автомобилей, то к концу учебного года у меня будет уже четыре тысячи шестьсот долларов. А если я буду работать и следующим летом, то ко времени поступления в колледж накоплю почти семь тысяч долларов.

            - Они тебе не помогут, если ты плохо окончишь школу, - возразила она, решив перевести разговор на другую тему. - Ты стал получать неважные отметки.

            - Это не имеет значения.

            - То есть как "не имеет значения"? У тебя отставание по дифференциальному исчислению! На прошлой неделе мы получили красную карточку! Красные карточки высылались родителям детей, чья успеваемость на студенческих курсах была ниже допустимой.

            - Это результат одного-единственного экзамена. Вы знаете, что в целом у меня вполне приличная успеваемость...

            - Она снизится! - резко сказала она и шагнула к нему. - Красная карточка - это только начало, можешь поверить мне и твоему отцу.

            Эрни встал со стула и улыбнулся; Регина враждебно посмотрела на него.

            - Хорошо, - сказал он. - Пусть она стоит здесь до конца экзаменов. Если я не наберу нужного количества баллов, то продам ее Дарнеллу. Он с удовольствием купит машину, потому что сейчас она в хорошем состоянии. Со временем она будет только улучшаться. - Эрни задумался. - Я даже больше скажу. Я избавлюсь от машины в том случае, если в течение всего семестра не буду иметь примерной успеваемости по исчислению.

            - Нет, - незамедлительно ответила Регина. Она бросила на мужа предупреждающий взгляд. Тот хотел было открыть рот, но промолчал.

            - Почему нет? - мягко спросил Эрни.

            - Потому что это уловки, и ты сам прекрасно знаешь, что это уловки! внезапно закричала на него Регина, охваченная приступом неконтролируемой ярости. - И я не собираюсь выслушивать твои дерзости! Я твоя мать, я.., я меняла твои грязные пеленки! Я сказала, что она не будет стоять здесь, и ты сделаешь так, чтобы я ее больше не видела! Все! Хватит!

            - Пап, как ты себя чувствуешь? - спросил Эрни, переведя взгляд.

            Майкл снова открыл рот и хотел что-то сказать.

            - Он себя чувствует так же, как и я, - проговорила Регина.

            Эрни опять посмотрел на нее. Их одинаково серые глаза встретились.

            - То, что я говорю, не имеет значения, да?

            - Думаю, дело зашло слишком да... Она хотела повернуться и уйти, но Эрни схватил ее за локоть.

            - Не имеет значения, да? Да? Когда ты что-то решила, то уже ничего не видишь, не слышишь и ни о чем не думаешь.

            - Эрни, остановись! - закричал на него Майкл. Эрни и Регина смотрели друг на друга ледяными глазами.

            - Я скажу, почему ты не хочешь меня слушать, - произнес Эрни все тем же мягким голосом. - Не из-за денег, потому что автомобиль помогает мне зарабатывать их. И не из-за отметок, потому что они не хуже, чем прежде. Ты это и сама знаешь. Ты выходишь из себя, но не из-за этого, ты не выносишь того, что не можешь держать меня под каблуком, как своих студентов, как его, - он ткнул пальцем в сторону Майкла, - и как меня держала все время. - Эрни покраснел. Его руки были сжаты в кулаки, которые он упер в бока. - У тебя на языке только дерьмовые либеральные разглагольствования о том, как семья вместе решает проблемы, вместе обсуждает дела, вместе находит ответы. Но на самом деле ты одна решала, что мне одевать в школу, какие школьные ботинки я должен был носить, с кем я мог играть, а с кем не мог, ты решала, куда нам поехать на каникулы, ты говорила ему, когда продать машину и какую купить взамен. Теперь эти дела тебе не удаются, и поэтому тебе так дерьмово, разве нет?

            Она наотмашь ударила его по лицу. Звук пощечины раздался, как пистолетный выстрел в общей комнате. На улице уже почти стемнело. Кристина стояла на асфальтовой дорожке Каннингеймов, повернутая передними фарами к дому, - она холодно смотрела на эту безобразную семейную сцену.

            Неожиданно Регина заплакала. Подобный феномен, сравнимый с дождем в пустыне, Эрни наблюдал всего пять или шесть раз в жизни - и ни разу не был причиной слез.

            Ее слезы испугали Эрни - так позже говорил он Дэннису - уже тем, что появились. Но еще больше он испугался оттого, что она сразу стала выглядеть очень постаревшей и усталой, точно за несколько секунд успела прожить не меньше двадцати лет. Ее серые глаза внезапно выцвели, по щекам поплыла размытая косметика.

            Она проковыляла к камину, чтобы выпить остатки джина с тоником, но стакан выскользнул из ее пальцев. Он упал на пол и вдребезги разбился. Все трое смотрели на осколки и молчали, пораженные тем, что дело зашло так далеко.

            Затем она поговорила слабым голосом:

            - Я не хочу, чтобы она стояла в нашем гараже или на дорожке, Арнольд. Он холодно ответил:

            - Я ее не оставлю здесь.

            Он пошел к выходу. Остановившись на полпути, он повернулся и оглядел их обоих:

            - Спасибо. Спасибо за то, что вы меня так понимаете. Большое спасибо вам обоим. Он ушел.

 21/ ЭРНИ МАЙКЛ

 

 

            Майкл догнал Эрни на асфальтовой дорожке, когда тот уже подходил к Кристине. Он положил руку на плечо Эрни. Эрни стряхнул ее и пошел дальше, вынимая ключи от машины.

            - Эрни. Пожалуйста.

            Эрни резко обернулся. Одно мгновение показалось, что он вот-вот ударит своего отца. Затем он расслабился и оперся левой рукой на крыло машины, точно хотел, чтобы ему передалась часть ее силы.

            - Ладно, - сказал он. - Что тебе нужно? Майкл открыл рот, но не знал, как продолжить. На его лице застыло беспомощное выражение - оно было бы смешным, если бы не было таким жалким. Как и Регина, он выглядел постаревшим на несколько лет.

            - Эрни, - с трудом выдавил он. - Эрни, прости меня.

            - Ах, вот оно что. - Эрни вновь повернулся и открыл дверцу водителя. Оттуда повеяло приятным запахом хорошо ухоженной машины. - Тебе проще попросить прощения, чем заступиться за меня.

            - Пожалуйста, - повторил Майкл. - Для меня это было действительно трудно. Труднее, чем ты думаешь.

            Что-то в его голосе заставило Эрни обернуться еще раз. В глазах его отца замерли мольба и отчаяние.

            - Я не говорил, что хотел заступиться за тебя, - сказал Майкл. - Я понимаю ее так же, как и тебя. Ты толкнул ее, ты решил добиться своего любой ценой....

            У Эрни вырвался хриплый смешок:

            - Иными словами, так же, как и она.

            - У твоей матери сейчас происходит изменение в жизни, - спокойно произнес Майкл. - Оно крайне сложно для нее.

            Эрни уставился на него, подумав, что ослышался. Он не понял, каким образом слова его отца могли относиться к их разговору.

            - Ч-что?

            - Изменение. Она боится, она слишком много пьет, а иногда ей физически больно. Не часто, - сказал он, встретив встревоженный взгляд Эрни, - врачи говорят, что это из-за эмоционального напряжения. Ты ее единственный сын, и сейчас для нее самое главное, чтобы у тебя все было нормально - не важно, какой ценой.

            - Она хочет все делать по-своему. И в этом нет ничего нового. Она всегда хотела все делать по-своему.

            - Она бы ничего не сказала, если бы ты не захотел все делать по-своему, - заметил Майкл. - Почему ты думаешь, что ты другой? Или лучше нее? Ты сейчас старался подражать ей, она это видела. И я это видел.

            - Она первая начала...

            - Нет, начал ты, когда привез машину домой. Ты же знал, как она будет себя чувствовать. И она права в другом. Ты изменился. Это началось в тот день, когда ты пришел с Дэннисом и сказал, что купил машину. Ты думаешь, что тогда не расстроил ее?

            - Но, пап...

            - Мы не видим тебя, ты либо работаешь с машиной, либо уходишь с Ли.

            - Ты начинаешь говорить, как она. Майкл внезапно усмехнулся - но его усмешка была грустной.

            - Ты ошибаешься, как всегда. Это она говорит, как она, и ты говоришь, как она, а я пытаюсь сохранять между вами нейтралитет, как миротворческие силы ООН.

            Эрни хмыкнул; его рука пощупала поверхность машины и стала ее поглаживать.

            - Хорошо, - сказал он. - Я понимаю, что ты имеешь в виду. Я не понимаю, почему ты позволяешь так обращаться с собой.

            Грустная усмешка на лице Майкла стала еще грустнее - он стал похожим на собаку, у которой отняли любимую игрушку.

            - Вероятно, некоторые вещи со временем становятся образом жизни. И может быть, существуют другие вещи, которых ты не понимаешь, а я не могу объяснить. Я.., я ведь люблю ее.

            Эрни пожал плечами.

            - Ну.., так что?

            - Мы можем проехаться? Эрни сначала удивился, потом показался польщенным.

            - Конечно. Садись, куда держим путь?

            - В аэропорт.

            У Эрни поднялись брови.

            - В аэропорт? Зачем?

            - По дороге объясню.

 x x x

 

 

            Эрни управлял машиной уверенно и легко. Новые передние фары Кристины разрезали темноту двумя длинными яркими лучами света. Он проехал мимо дома Гилдера, свернул на Элли-стрит и вырулил на Кеннеди-драйв. Вскоре они мчались по шоссе 1-278, ведущему в аэропорт. Движение на дороге было слабым. Глухо рокотал двигатель - старые выхлопные трубы были заменены новыми. Циферблаты на приборной доске горели мифическим зеленым светом.

            Эрни включил радиоприемник и поймал WDIL, средневолновую питсбургскую станцию, которая передавала в эфир только старые записи. Звучала песня "Герцог Эрл" в исполнении Джина Чандлера.

            - Ходкая штуковина, - удивленно проговорил Майкл.

            - Благодарю, - улыбнувшись, сказал Эрни.

            Майкл вдохнул:

            - Пахнет, как новая.

            - Почти так и есть. Эта обивка сидений обошлась мне в восемьдесят баксов. Часть денег, из-за которых так вопила Регина, я потратил на публичную библиотеку и постарался кое-что узнать из книг и журналов. Но это оказалось не так просто.

            - Почему?

            - Ну, во-первых, "плимут-фурия" 58-го года не был задуман как классический автомобиль, и поэтому о нем никто много не писал, даже в ретроспективных изданиях - таких как "Америкен кар". "Америкен классике" или "Автомобили 1950-х".

            - Я не знал, что ты так интересуешься старыми автомобилями, Эрни. Давно ты стал изучать литературу о них?

            Он неожиданно пожал плечами:

            - Как бы то ни было, проблема заключалась в том, что Лебэй изменил вид машины. Детройт не выпускал "фурию" с красно-белой расцветкой, - а я хотел сделать ее такой, какой она была у своего владельца. Поэтому я должен был кое-что узнать о ремонте старых автомобилей.

            - Почему ты хотел переделать ее так, как переделывал Лебэй?

            Вновь неопределенное движение плечами.

            - Не знаю. Просто мне казалось, что так будет лучше.

            - Ну, по-моему, ты проделал адскую работу.

            - Спасибо.

            Его отец наклонился вперед, глядя на приборную панель.

            - Будь я проклят! - воскликнул Майкл. - Никогда не видел такого.

            - Что? - Эрни взглянул вниз. - А! Милеометр.

            - Он крутится в обратную сторону, да? Счетчик и в самом деле крутился в обратную сторону. Вечером первого ноября он показывал 79, 500 и еще несколько миль. Пока Майкл наблюдал за ним, правая цифра 2 на индикаторе сменилась цифрой 1, потом - нулем. Когда появилась цифра 9, число пройденных миль уменьшилось на единицу. Майкл улыбнулся:

            - Вот одна вещь, которую ты упустил из виду, сынок.

            Эрни тоже улыбнулся.

            - Верно, - сказал он. - Уилл говорит, что в электропроводке где-то перепутана полярность.

            - Он хоть значения точно отмеряет?

            - А?

            - Ну, если ты проедешь от нашего дома до главной площади, то он вычтет необходимые пять миль из первоначального числа?

            - Я понял тебя, - сказал Эрни. - Нет, он совсем не точен. После каждой пройденной мили целое число миль уменьшается на две или три единицы. Иногда больше. Рано или поздно оборвется проводка спидометра, и я заменю ее. Я сам сумею все исправить.

            Майкл, у которого два или три раза были неприятности со спидометром, тревожно взглянул на его стрелку. Однако та почти неподвижно застыла возле отметки "40". Казалось, что спидометр был в порядке; неисправен был только милеометр. Неужели Эрни на самом деле думал, что спидометр и милеометр питаются от одной и той же проводки? Конечно, нет.

            Он улыбнулся и проговорил:

            - Это сверхъестественно, сынок.

            - Так почему аэропорт? - спросил Эрни.

            - Я покажу тебе место для парковки, - сказал Майкл. - Пять долларов. Дешевле, чем в гараже Дарнелла. И ты в любое время можешь добраться до нее на автобусе. Правда, аэропорт находится в самом конце маршрута.

            - О Господи, ничего более безумного я еще не слышал! - вскричал Эрни. Он свернул на боковую дорогу. - Я должен ехать двадцать миль до аэропорта, чтобы добраться до своей машины? Это уже кое-что из "Уловки-22"! Нет! Ни за что!

            Он хотел что-то добавить, но вдруг почувствовал, что его схватили за шею.

            - Послушай меня, - проговорил Майкл. - Я твой отец, так что послушай меня. Твоя мать права, Эрни. Ты потерял голову. Последние два месяца ты ведешь себя безрассудно.

            - Пусти меня, - сказал Эрни, пытаясь сбросить руку отца.

            Майкл не отпустил его, но ослабил объятие.

            - Послушай меня, - еще раз повторил он. - Да, до аэропорта добираться долго, но не намного дольше, чем до гаража Дарнелла. Некоторые стоянки расположены ближе, но в городе слишком участились кражи автомобилей и случаи вандализма. В аэропорту же все будет безопасно.

            - Ни одна общественная стоянка не безопасна.

            - Во-вторых, там дешевле, чем в городских гаражах, и намного дешевле, чем в гараже Дарнелла.

            - Это не довод, и ты это знаешь!

            - Может быть. - Майкл помолчал, пристально вглядываясь в сына. Когда он снова заговорил, его голос зазвучал не громче, чем музыка на его магнитофоне. - Но я не знал, куда пропало твое чувство перспективы. Тебе почти восемнадцать лет, ты последний год ходишь в общественную школу. По-моему, ты решил не поступать в университет. Я видел у тебя брошюры из колледжа...

            - Да, я не буду поступать в университет, - почти спокойно произнес Эрни. - После всего этого я не могу поступить туда. Ты даже не знаешь, как мне хочется наплевать на все. А может, понимаешь.

            - Понимаю, Эрни. И думаю, что это будет лучше, чем постоянные прения между тобой и твоей матерью. Только я прошу тебя пока ничего не говорить ей. Пока.

            Эрни пожал плечами и пообещал ничего не говорить заранее.

            - Но вот о чем ты не подумал, - продолжил Майкл. - Ты, наверное, хочешь ездить на автомобиле в колледж?

            - Конечно.

            - А если в твоем колледже не разрешают новичкам ставить машины на стоянку?

            Эрни удивленно посмотрел на отца. О такой возможности он и в самом деле не подумал.

            - Я не буду ходить в колледж, запрещающий мне садиться за руль, сказал он. В его голосе прозвучала терпеливая настойчивость воспитателя, ведущего урок в классе для умственно отсталых детей.

            - Вот видишь? - спросил Майкл. - Она права. Выбирать колледж на основе его отношения к автомобилям учеников - это верх безрассудства. Ты одержим своей машиной.

            - Я не ждал, что ты поймешь меня.

            - Как бы то ни было, в аэропорту ты сэкономишь деньги. Твоя мать будет рада своей маленькой победе. - На лице Майкла снова появилась грустная усмешка. - Она не думает, что ты транжиришь доллары. Она думает, что ты хочешь отдалиться от нее.., от нас обоих.

            Он помолчал и посмотрел на сына. Эрни был задумчив.

            - Ты сможешь по воскресеньям ставить машину дома. Регина будет счастлива видеть тебя и не станет обращать внимания на нее. Дьявол! Она будет помогать тебе мыть ее и натирать "Тартлваксом"! Десять месяцев. Затем все будет позади. У нас в семье снова будет мир. Ну давай! Эрни, я прошу тебя.

            Эрни снова вырулил на шоссе, ведущее к аэропорту.

            - Она застрахована? - внезапно спросил Майкл. Эрни засмеялся:

            - Если у тебя нет страховочного обязательства в нашем штате и ты попал в аварию, то полицейские съедят тебя живьем. Без обязательства ты будешь виноват, даже если другой автомобиль свалится с неба и упадет тебе на крышу. На дорогах Пенсильвании эти говнюки никого не хотят слушать.

            - Только обязательство?

            Они проехали под ярко блеснувшим знаком с надписью ЛЕВАЯ ПОЛОСА К АЭРОПОРТУ. Эрни выключил дальний свет и занял другую полосу. Майкл облегченно откинулся на спинку сиденья.

            - Страховку все равно не будут рассматривать, пока мне не исполнится двадцать один год. Все страховочные компании богаты, как Крезы, но никогда не хотят расставаться с деньгами. - В голосе Эрни послышались какие-то горькие и в то же время грубые нотки, каких Майкл раньше не знал за сыном. Их знал Дэннис Гилдер, но не он и не Регина.

            Впереди засияли огни аэропорта, по бокам дороги появились светящиеся неоновые линии.

            - Если кто-нибудь спросит меня, какой человек больше всех похож на дерьмо, - добавил Эрни, - то я скажу: страховой агент.

            - Ты успел разобраться в этом вопросе? - рассеяно спросил Майкл. Он воздержался от дальнейших комментариев, потому что чувствовал: Эрни вот-вот сорвется.

            - Я был в пяти различных компаниях. Вопреки словам мамы, я вовсе не желаю бросать деньги на ветер.

            - И не нашел ничего лучшего, чем страховочное обязательство?

            - Да, оно мне подходит больше - всего шестьсот пятьдесят долларов в год.

            Майкл присвистнул.

            Сверкнул еще один дорожный знак, указывавший, что две левые полосы вели к парковочной стоянке, а правая - к местам посадки. Перед въездом на стоянку дорога снова раздваивалась. Правая вела к автоматическим воротам, где можно было купить талон на краткосрочную парковку. Слева стояла большая стеклянная будка, в которой сидел сторож, куривший сигарету и смотревший черно-белый телевизор.

            Эрни вздохнул:

            - Может, ты и прав. Может, это и в самом деле лучшее решение всех проблем.

            - Конечно, так оно и есть, - оживился Майкл. Эрни опять стал похож на самого себя. - Десять месяцев, и все.

            - Разумеется.

            Он подрулил к будке, и сторож, молодой парень в черно-оранжевом свитере выпускника средней школы, открыл небольшое стеклянное окошко:

            - Могу чем-нибудь помочь?

            - Мне нужен билет на тридцать дней, - сказал Эрни, вынимая бумажник.

            Внезапно Кристина заглохла. За мгновение до этого двигатель работал безукоризненно. Теперь он был нем и неподвижен; на приборной панели зажглись лампочки индикаторов масла и силы тока.

            Майкл удивленно поднял брови:

            - Что это?

            - Не знаю, - нахмурившись, проговорил Эрни. - Раньше с ней этого не случалось.

            Он повернул ключ, и двигатель сразу заработал.

            - По-моему, ничего, - констатировал Майкл.

            - На неделе придется проверить синхронность зажигания, - пробормотал Эрни. Он нажал на педаль газа и внимательно прислушался.

            В эту секунду Майкл подумал, что Эрни сейчас был совсем не похож на его сына. Он выглядел старше и упрямее. У Майкла что-то екнуло в груди.

            - Эй, вы будете покупать билет или будете всю ночь разговаривать о зажигании? - спросил сторож. Он показался смутно знакомым Эрни, как человек, изредка встречавшийся в коридорах школы, но больше ничем не связанный с ним.

            - Ах, да. Извините. - Эрни протянул ему пятидолларовую бумажку, и сторож дал ему временный билет.

            - В конце стоянки, - сказал сторож. - Не забудь оплатить ее за пять дней до начала следующего месяца, если хочешь, чтобы она осталась на том же месте.

            - Ладно.

            Он зарулил в дальний конец стоянки, нашел свободное место и припарковал Кристину. Выключив двигатель, он поморщился и засунул руку за спину.

            - Тебя что-нибудь беспокоит? - спросил Майкл.

            - Так, немного, - ответил Эрни. - У меня уже все прошло, но вчера снова началось. Наверно, поднял что-нибудь тяжелое. Не забудь запереть свою дверь.

            Они выбрались из автомобиля, и Майкл почувствовал, что ему стало легче - как будто сын сразу стал ближе и понятнее ему. Он почему-то подумал, что в машине ночь была ощутимее, чем снаружи.

            - Посмотрим, сколько времени у меня будет уходить на автобус, - сказал Эрни, и они направились к выходу со стоянки.

            По пути в аэропорт Майкл составил свое мнение о Кристине. На него произвела впечатление работа, которую проделал над ней Эрни, - но сама машина ему очень не понравилась. Он мысленно посмеялся над своими чувствами к неодушевленному предмету, но неприязнь от этого не прошла, а, наоборот, увеличилась.

            От источника этой неприязни невозможно было избавиться. Машина принесла множество огорчений в семью, и он думал, что они были главной причиной его чувства.., главной, но не единственной. Ему не понравилось, как Эрни выглядел за рулем "плимута": в нем было что-то высокомерное и - в то же время - обидчивое. Эта бессильная озлобленность, с которой он прошелся о страховании.., его отвратительное, мерзкое слово "говнюки".., даже то, как он поглаживал машину.

            И запах. Он был не сразу заметен, но он присутствовал в ней. Нет, не запах новой обивки, тот был достаточно приятен; это был какой-то скрытый, неясный душок. Это был какой-то очень застарелый душок. "Но ведь автомобиль-то старый, - подумал Майкл, - почему ты хочешь, чтобы от него пахло новизной?" И все-таки он не мог избавиться от своего ощущения. Несмотря на фантастическую работу, которую проделал Эрни. "фурии" был двадцать один год. Этот горький, затхлый душок - он мог исходить от старого покрытия на полу, от старой циновки; возможно, от старой набивки под новыми, яркими покрытиями сидений. Просто запах старости.

            Но этот смутный, тошнотворный запашок не переставал беспокоить его. Он как будто накатывал медленными волнами, порой очень внятными. Казалось, у него не было никакого определенного источника. Иногда он ощущался, как трупный запах какого-нибудь маленького зверька: кошки, бурундука, а может, белки, - который затем уходил под багажник или развеивался под потолком.

            Майкл очень гордился успехами своего сына.., и очень радовался тому, что выбрался из его машины.

 22/ СЭНДИ

 

 

            Сторожем на стоянке в тот вечер, как и в каждый вечер с шести до десяти часов, работал молодой человек по имени Сэнди Галтон, единственный из закадычных дружков Бадди Реппертона, не присутствовавший на площадке для курения в день, когда Бадди исключили из школы. Эрни не узнал его, но Галтон узнал Эрни.

 x x x

 

 

            Бадди Реппертон, исключенный из школы и не проявлявший интереса к достаточно длительным процедурам восстановления в ней, пошел работать на бензозаправочную станцию, принадлежавшую отцу Дона Ванденберга. Проработав там несколько недель, он полностью освоил весь набор нехитрых уловок, практикуемых не самыми добросовестными представителями его профессии, обсчитывал тех излишне торопливых клиентов станции, у которых не было времени пересчитать сдачу с крупных купюр, устанавливал на их машины изношенные детали вместо новых, что составляло основную часть его нелегального бизнеса, и продавал наклейки дорожной инспекции школьникам из окрестностей Питсбурга, не имевшим возможности получить их официальным путем.

            Станция была открыта двадцать четыре часа в сутки, и Бадди работал на ней в ночную смену, с девяти вечера до пяти утра. Приблизительно в одиннадцать часов обычно подъезжал потрепанный "мустанг" Сэнди Галтона, привозившего с собой Шатуна Уэлча; Ричи Трелани появлялся на своем "файрберде"; и, конечно. Дон Ванденберг почти всегда находился поблизости когда не валял дурака в школе. По уик-эндам к ним присоединялись еще пять-шесть парней, и все вместе они до утра пили пиво, мешая его с виски и разговаривая о чем-нибудь.

            В начале ноября во время одного из таких собраний Сэнди Галтон невзначай упомянул о том, что Эрни Каннингейм поставил свою машину на долгосрочную стоянку в аэропорту. Он сказал, что тот купил билет на тридцать дней.

            Бадди, который обычно на станции вел себя, как сонная муха на оконном стекле, резко вскочил со своего пластикового конторского кресла, отчего оно опрокинулось, и со стуком поставил на стол недопитую бутылку виски.

            - Что ты сказал? - спросил он. - Каннингейм? Прыщавая Рожа?

            - Ну да, - удивленно и немного смущенно проговорил Сэнди. - Это он.

            - Ты уверен? Тот парень, из-за которого меня вытурили из школы?

            Сэнди с нарастающей тревогой смотрел на него.

            - Да. А что?

            - И он купил билет на тридцать дней? То есть он припарковался в долгосрочном терминале?

            - Да. Может, его родители не хотят, чтобы он дома ставил...

            Сэнди запнулся. На лице Бадди появилась улыбка. Она была не из приятных, эта улыбка, потому что из-за нее можно было видеть, насколько подгнили его зубы.

            Бадди перевел взгляд сначала на Шатуна Уэлча, а потом на Дона Ванденберга. Они уставились на него заинтересованно и немного испуганно.

            - Прыщавая Рожа, - протянул он тихим изумленным голосом. - Прыщавая Рожа починил машину, и его трусливые мама и папа заставили поставить ее в аэропорту.

            Он засмеялся.

            Шатун и Дон недоумевающе переглянулись.

            Бадди наклонился к ним, опершись локтями на стол.

            - Слушайте, - сказал он.

 23/ ЭРНИ И ЛИ

 

 

            В машине звучало радио WDIL, передававшее "Ухаживая за Сью" в исполнении Диона, но они его не слушали.

            Его рука скользила под ее блузкой, поглаживала мягкие груди с их упругими, выпирающими сосками. Она дышала прерывисто и возбужденно. И впервые ее рука проникла туда, куда ему хотелось, где она была нужна, в его лоно, в области которого она работала без опыта, но со старанием, достаточным для успеха.

            Он поцеловал ее, она приоткрыла губы, подставив ему язык, и он насладился поцелуем чистым, как аромат леса во время дождя. Он ощущал ее возбуждение, жаркий призыв, исходивший от нее.

            Он наклонился к ней, потянулся к ней и на какое-то мгновение почувствовал, что она отвечает ему чистой, незамутненной страстью.

            Затем она ушла.

            Эрни сидел немного справа от руля, оглушенный и сбитый с толку, когда зажглось внутреннее освещение Кристины. Оно горело недолго; щелкнула закрывавшаяся пассажирская дверца, и свет снова погас.

            Он посидел еще несколько секунд, не понимая, что случилось, и в первое мгновение даже не совсем осознавая, где находился. У него бешено колотилось сердце, мучительно болело горло. В напряженной плоти пульсировала кровь, распространяя по жилам тугие волны адреналина.

            Он сжал кулак и с силой ударил по колену. Затем подвинулся к дверце, открыл и выбрался из машины.

            Ли стояла на самом краю дороги и смотрела в темноту. Посередине этой темноты, в ярком прямоугольнике света маячило изображение Сильвестра Сталлоне, одетого в костюм молодого рабочего лидера тридцатых годов. У Эрни снова появилось чувство пребывания в каком-то непредсказуемом сне, который в любой момент мог превратиться в ночной кошмар.., возможно, это сейчас и происходило.

            Она стояла слишком близко к краю обрыва - он взял ее за локоть и осторожно отвел назад.

            Почва здесь состояла из крошащихся комков глины. Не было ни ограды, ни парапета. Если бы земля осыпалась, то Ли упала бы вниз; ее бы нашли у подножия Либерти-Хилл, по склону которой проходило шоссе.

            Был поздний вечер четвертого ноября, и шел мелкий дождь со снегом, начавшийся еще засветло. Эрни повлек ее обратно в машину, думая, что на ее щеках были капли дождя. И только при смутном зеленоватом свечении приборной панели увидел, что она плакала.

            - Что случилось? - спросил он. - Что не так? Она замотала головой и заплакала еще сильнее.

            - Я.., ты делала то, что тебе не хотелось? - Он сглотнул и заставил себя произнести. - ... Трогала меня, так?

            Она снова замотала головой, но он не понял, что это могло значить. Он обнял ее, встревоженно и неуклюже. У него неожиданно промелькнула мысль о том, что им придется возвращаться по заснеженной дороге, а у Кристины еще не было снеговых покрышек.

            - Я не делала этого ни одному мальчику, - приговорила она, уткнувшись в его плечо. - Я в первый раз так трогала.., ты же знаешь. Я делала это потому, что хотела. Потом у что хотела, вот и все.

            - Тогда что же?

            - Я не могу здесь. - Эти слова дались ей мучительно, и она произнесла их неохотно.

            - Рядом с обрывом? - Эрни начал тупо осматриваться по сторонам, не зная, на чем остановить взгляд.

            - В этой машине! - внезапно закричала она. - Я не могу заниматься любовью с тобой в этой машине!

            - А? - Эрни ошеломленно уставился на нее. - О чем ты говоришь? Почему не можешь?

            - Потому что.., я.., я не знаю! - Она силилась сказать что-то еще, но вдруг разрыдалась с новой силой.

            Эрни прижимал ее к себе до тех пор, пока она не успокоилась.

            - Просто я не знаю, кого ты любишь больше, - проговорила Ли, немного придя в себя.

            - Но ведь... - Эрни помолчал, затем встряхнул головой и улыбнулся. Ли, это какое-то безумие.

            - Да? - спросила она, изучая его лицо. - С кем из нас ты проводишь больше времени? Со мной или с ней?

            - С кем "с ней"? С Кристиной? - Он огляделся вокруг себя с улыбкой недоумения, которую она могла бы посчитать либо приятной и любящей, либо отвратительной и ненавидящей - или той и другой одновременно.

            - Да, - почти беззвучно проговорила она. - С ней. - Она посмотрела на свои руки, безжизненно лежавшие на ее голубых шерстяных слаксах. - Наверное, я глупая?

            - С тобой я провожу гораздо больше времени, - сказал Эрни. Он опять тряхнул головой. - Это безумие. А может, мне так кажется - потому что до сих пор у меня не было девочки.

            Он протянул руку и коснулся ее локона, лежавшего на плече. Соски, выпиравшие под майкой с надписью ЛИБЕРТИВИЛЛ ИЛИ СМЕРТЬ, придавали ей сексуальный вид, который возбуждал желания Эрни.

            - Я думал, что девочки ревнуют только к другим девочкам. Не к машинам. Ли усмехнулась:

            - Ты прав. Наверное, это потому, что у тебя раньше не было девочек. Машины это и есть девочки. Ты не знал?

            - О Господи! Ну давай...

            - А иначе почему ты не назвал ее - Кристофер? - И она вдруг хлопнула ладонью по сиденью. Эрни вздрогнул.

            - Ли! Не надо.

            - Не нравится, когда я ударяю твою девочку? - неожиданно ядовито спросила она. Затем увидела боль в его глазах. - Прости, Эрни.

            Он без всякого выражения посмотрел на нее.

            - Кажется, моя машина не нравится никому - ни тебе, ни моему папе, ни моей маме, ни даже Дэннису Я на нее потратил три месяца жизни, но это никому не нужно. - Его страстное желание уже прошло. Ему было холодно и немного муторно в животе. - Слушай, наверное, нам лучше поехать. У меня нет покрышек на снег.

            Он развернул машину и медленно повел ее по заснеженной, скользкой дороге, спускавшейся к городу. Огни Либертивилла и Монроэвилла постепенно приближались к ним. Ли смотрела на них с некоторой грустью, чувствуя, что лучшая часть потенциально прекрасного вечера куда-то ускользнула и больше не вернется. Она была раздражена и недовольна собой - не удовлетворена, как ей подумалось. Она ощущала тупую, ноющую боль в груди. Она не знала, позволила ли бы ему то, что эвфемистически называется "пройти всю дорогу", или нет, но сожалела о том, что все произошло не так, как ей хотелось.., и не могла винить в этом никого, кроме себя самой.

            Ее тело было неподатливым и усталым, такими же были и ее мысли. Вновь и вновь она уже раскрывала рот, чтобы объяснить, что чувствовала.., а затем закрывала его, боясь быть не правильно понятой; она и сама не вполне понимала то, что чувствовала.

            Она не ощущала ревности к Кристине.., и все-таки ощущала. Эрни сказал не правду. Ей было хорошо известно, сколько времени он возился с машиной, но было ли это так плохо? Эрни знал свое дело, любил его, и машина работала как часы.., не считая этой забавной неполадки с милеометром, крутившимся в обратную сторону.

            "Машины - это и есть девочки", - сказала она. Она не думала, о чем говорила; просто сболтнула то, что было у нее на языке. Конечно, ее слова были слишком поспешны; она вовсе не считала, что их семейный седан обладал каким-то определенным полом; это был просто "форд".

            Однако...

            Забыть, избавиться от всех этих фокусов-покусов и самообманов. Ведь правда была гораздо более безумна и чудовищна, не так ли? Она не могла заниматься любовью с ним, не могла трогать его настолько интимно, а тем более думать о том, чтобы привести его к оргазму таким способом (или даже другим, настоящим - мысленно решала она, лежа в своей узкой постели и чувствуя новое, почти восхитительное возбуждение, владевшее ею), - не могла делать это в машине.

            В его машине.

            Ибо самым безумным было ее чувство, что Кристина наблюдала за ними. Чувство ревности, а может быть - ненависти к ней. Ибо несколько раз (как сегодня, когда Эрни плавно и бережно вел "фурию" вниз по скользкой дороге) она чувствовала, что двое из них - Эрни и Кристина - разыгрывали грубую, непристойную пародию на акт любви. Ибо Ли не ощущала, что ехала с Кристиной: когда она добиралась куда-нибудь с Эрни, то ощущала себя поглощенной Кристиной. И целовать его, заниматься любовью с ним казалось еще худшим извращением, чем эксгибиционизм, - это было как заниматься любовью в теле соперницы.

            И самым по-настоящему безумным было то, что она ненавидела Кристину.

            Ненавидела и боялась. В последнее время она не любила ходить перед ее новой радиаторной решеткой или слишком близко к заднему бамперу; у нее появились смутные мысли о том, что рычаг тормоза по каким-то причинам может оказаться в нейтральном положении. У нее никогда не было таких мыслей об их семейном седане.

            Но самым главным было то, что она не хотела иметь ничего общего с этой машиной.., не хотела никуда ездить на ней - даже с Эрни. За ее рулем он казался совсем другим человеком, и она его по-настоящему почти не знала. Ей нравилось ощущать руки Эрни у себя на теле - на груди, на бедрах (она еще не позволяла ему проникать в более сокровенное место, но подспудно желала, чтобы его руки проникли туда). Его ласки возбуждали ее. Но в машине они казались грубыми.., может быть, в ней Эрни выглядел менее страстным и более похотливым, чем был на самом деле.

            Когда они свернули на ее улицу, она снова раскрыла рот, чтобы объяснить ему хотя бы часть своих чувств, но снова ничего не сказала. Зачем? Что конкретно она могла объяснить? Ничего. У нее было только это раздраженное настроение, и все. То есть.., нет, была одна конкретная вещь. Но она не могла говорить о ней. Он был бы слишком задет ее словами. Она не хотела так задевать его, потому что, как ей казалось, начинала по-настоящему любить его.

            Но вещь все-таки была.

            Конкретная вещь - запах. Запах гнили, пробивавшийся из-под новой обивки сидений и из-под начищенного коврика на полу. Он был, и он был очень неприятен. Почти тошнотворен.

            Как будто однажды что-то забралось в машину и умерло в ней.

 x x x

 

 

            Он прикоснулся губами к ее щеке. Мелкие снежинки серебрились в конусе желтого света, падавшего из-под козырька над входной дверью. Он хотел поцеловать Ли по-настоящему, но его смущал факт присутствия ее родителей за стеной дома.

            - Прости меня, - сказала она. - Я глупо вела себя.

            - Нет, - проговорил Эрни, явно подразумевая "да".

            - Да. - Она не хотела лгать и не решалась быть полностью искренней. - Я хочу, чтобы мы были вместе, но боюсь, что не все можно делать в машине. В любой машине. Ты меня понимаешь?

            - Да, - сказал он.

            Тогда, в машине, он очень разозлился на нее.., ну, если быть честным, то едва сдержался, чтобы не совершить чего-нибудь. Но теперь, стоя на ступеньках дома, он думал, что понимал ее, и удивлялся тому, что мог желать чего-то, нежеланного для нее. "Я знаю, что ты имеешь в виду".

            Она прильнула к нему, ее руки сплелись на его шее. Ее пальто было все еще распахнуто, и он чувствовал мягкую, пьянящую тяжесть ее груди.

            - Я люблю тебя, - впервые сказала она и скользнула за дверь, оставив его, ошеломленного и разгоряченного, стоять на запорошенном снегом крыльце.

            Из оцепенения его вывела мысль о том, что Кэйботы могли посмотреть в окно и увидеть одинокую человеческую фигуру, замершую перед их домом. Он повернулся и пошел к дороге, улыбаясь и потирая озябшие пальцы.

            В том месте, где протоптанная тропинка пересекалась с тротуаром, он остановился, и улыбка сползла с его лица. Кристина стояла у обочины, на стенках поблескивали растаявшие снежинки, освещенные красными огнями изнутри. Он оставил Кристину с включенным двигателем, и она заглохла. Уже во второй раз.

            - Мокрая проводка, - пробормотал он. - Вот и все. - Он недавно перебирал...

            "С кем из нас ты проводишь больше времени? Со мной.., или с ней?"

            Улыбка вернулась, но теперь она была немного виноватой. Ну конечно, он проводил больше времени с машинами - вообще с машинами. В том-то и состояла его работа у Уилла. Но ведь смешно думать, что...

            Ты солгал ей. Вот в чем правда, не так ли?

            "Нет, - нерешительно сказал он себе. - Нет, ты не можешь думать, что на самом деле солгал ей".

            Или?..

            Да, солгал. Он больше времени проводил с Кристиной.

            И это было...

            Было...

            - Не то, - процедил он сквозь зубы.

            Он стоял на тротуаре, а перед ним стоял его заглохший автомобиль, чудесным образом воскресший путешественник во времени, пришедший из эпохи Бадди Холли, Хрущева и космических собачек, и он внезапно возненавидел его. Он что-то сделал ему, что-то непонятное. Что-то.

            Он открыл дверцу водителя, скользнул за руль и снова захлопнул дверцу. Он закрыл глаза. Умиротворенность наполнила его, все вещи встали на свои места. Да, он лгал ей, но ложь была невелика. Просто небольшой обман. Нет не имеющий никакого значения обман.

            Не открывая глаз, по потрогал кожаный квадратик, висевший на ключах на его старой, потертой поверхности были выжжены инициалы "Р. Д. Л.". Он не собирался искать ни нового кольца для ключей, ни нового куска кожи, чтобы выдавить на нем собственные инициалы.

            Но с этим кожаным брелоком на ключах произошло что-то особенное, разве нет? Да. В самом деле произошло.

            Когда он отсчитывал деньги в кухне Лебэя, кожаный квадратик, лежавший на красно-белой скатерти, был потертым и совсем почерневшим от времени, так что инициалы на нем были почти незаметны.

            Теперь их буквы вновь проступили, свежие и чистые. Они обновились.

            Но, как и ложь, это было совершенно не важно. Сидя в металлическом панцире корпуса Кристины, он ясно чувствовал, что именно это и было правдой.

            Он знал - все было совершенно не важно.

            Он повернул ключ. Стартер зажужжал, но зажигания не было.

            - Ну, давай, - прошептал Эрни. - Давай, Кристина. Давай!

            Он погладил руль и снова повернул ключ. Зеленые кошачьи глаза на приборной доске мгновенно зажглись, и двигатель заработал ровно и мощно.

            Ли не могла понять его. Ее не было здесь раньше. Она не видела его прыщей, не слышала криков: "Эй, Пицца с Ушами! " Она не знала его бессилия. Ему казалось, она не могла понять даже того простого факта, что, не будь Кристины, он никогда не набрался бы храбрости позвонить ей по телефону даже если бы она отпечатала на майке Я ХОЧУ ПОЙТИ НА СВИДАНИЕ С ЭРНИ КАННИНГЕЙМОМ и ходила бы в ней по городу. Она не могла понять, что порой он чувствовал себя на тридцать или даже на пятьдесят лет старше - вовсе не мальчиком, а каким-то безнадежно изувеченным ветераном, вернувшимся с какой-то необъявленной войны.

            Его рука потянулась к радиоприемнику и включила его. Ди Ди Шарп пела "Время картофельного пюре", музыкальный сумбур, накатывавший по волнам ночного эфира.

            Он снял машину с тормоза и повел ее в аэропорт, откуда думал добраться до дома одиннадцатичасовым автобусом. Однако вместо него он вернулся к родителям полуночным рейсом и, уже лежа в постели и вспоминая жаркие поцелуи Ли, вдруг осознал, что в минувший вечер потерял целый час и не знал, где мог провести его. Этот час пропал где-то по дороге от дома Кэйботов к аэропорту. Эрни почувствовал себя, как человек, переворачивающий весь дом и ищущий какую-то понадобившуюся вещицу, которая на самом деле находится в другой его руке. Ощущение было явственное.., и немного пугающее.

            Где он был?

            Он отчетливо помнил, как отъехал от обочины у дома Ли, а затем.., просто катался.

            Да. Катался. Вот и все. Ничего особенного.

            Ему показалось, что во время поездки он переключил приемник на другую волну, но вместо УКВ-104 и рок-уик-энда он опять поймал радио WDIL, и программу вел какой-то сумасшедший диск-жокей вроде Алана Фреда, который хрипло передразнивал Джея Хоукинса: "Тебе не уйти от моих ча-а-а-р-р.., потому что ты мо-о-о-й-й! .."

            И еще ему показалось, что он приехал в аэропорт с мерно пульсировавшими - будто повторявшими удары сердца - передними фарами, а когда вылез из машины, то облегченно вздохнул.

 x x x

 

 

            И вот он лежал в постели и не мог заснуть. Что-то было не так.

            Что-то началось, что-то происходило. Он не мог солгать самому себе и сказать, что ничего не происходило. Слишком много людей хвалили его за отличный ремонт машины. Он приезжал на ней в школу, и ребята из автомагазина залезали под днище, чтобы посмотреть на новые выхлопные трубы, глушитель и кузов. Они заглядывали в двигательный отсек, проверяли радиатор, чудесным образом избавившийся от коррозии и многолетних натеков антифриза; исследовали генератор и блестящие свечи, плотно сидевшие в своих гнездах. Даже очиститель воздуха с номером 318 на раструбе, поворачивавшийся в зависимости от скорости, был новым.

            Да, он выглядел настоящим героем в глазах завсегдатаев в автомагазине и с улыбкой превосходства принимал адресованные ему комплименты. Но даже тогда - разве не был он смущен в глубине души? Конечно, был.

            Ибо он не мог вспомнить, что делал с Кристиной и чего не делал.

            Время, проведенное в гараже Дарнелла, когда он работал над ней, было таким же белым пятном, как и сегодняшняя поездка в аэропорт. Он помнил, как начал удалять ржавые пятна на кузове Кристины, но не мог вспомнить, когда и как закончил эту кропотливую возню с ними. Он не знал, когда и где разделался с перекрашиванием капота. Он помнил только то, что подолгу сидел за рулем, отупев от счастья.., чувствуя себя так, как сегодня, когда Ли прошептала: "Я люблю тебя" - и скрылась за дверью своего дома. Что оставался за рулем даже тогда, когда большинство парней из гаража запирали свои машины и уходили ужинать. Что сидел за рулем и иногда слушал старые песенки, которые передавало радио WDIL.

            Может быть, хуже всего обстояло дело с ветровым стеклом.

            Он был уверен, что не покупал нового ветрового стекла для Кристины. Если бы покупал, то его банковская книжка пострадала бы гораздо больше и он узнал бы об этом (сам или от Регины - все равно).

            Тогда, в Хидден-Хиллз, Деннису показалось, что трещины на стекле стали меньше, чем были. А затем.., затем они и вовсе исчезли.

            Но когда это случилось? Как это случилось?

            Он не знал.

            Он долго ворочался в постели и не заметил, когда заснул. Его сон был так же тяжел, как грузные снеговые облака за окном.

 24/ УВИДЕННОЕ НОЧЬЮ

 

 

            "Это было сном и не могло быть ничем, кроме сна", - так она думала почти до самого его конца.

            В этом сне она очнулась от сна, в котором занималась любовью с Эрни, но не в машине, а в какой-то холодной и пустой комнате с голубыми стенами и широкими подушками, лежавшими на толстом голубом ковре.., от того, второго сна она проснулась в своей комнате и увидела, что уже наступило воскресное утро.

            Ей послышался рокот автомобиля, доносившийся с улицы. Она встала и подошла к окну.

            У обочины дороги стояла Кристина. Ее двигатель работал - из выхлопных труб вырывались струйки сизого дыма, - но внутри никого не было.

            Во сне она подумала, что Эрни, должно быть, стоял у двери, хотя оттуда не доносилось ни звука. Ей нужно было срочно бежать вниз. Если бы ее отец проснулся и в пять часов утра застал здесь Эрни, то пришел бы в ярость.

            Но она даже не пошевелилась. Она смотрела на машину и думала о том, как ненавидела ее - и боялась ее.

            И та тоже ненавидела ее.

            "Соперницы", - подумала она, и в ее мысли - в том сне - были не злоба и жаркая ревность, а, скорее, отчаяние и испуг. Та стояла у обочины ее дома и поджидала ее. Поджидала Ли. "Ну давай. Давай, дорогая. Мы покатаемся, поговорим о том, кому он нужнее и кто ему нужнее в долгом пути. Давай.., ты не боишься, нет?"

            Ею овладел ужас.

            Это нечестно, она старше и знает множество всяких уловок, она обманет его...

            - Убирайся, - медленно прошептала Ли в том сне и прикоснулась ладонью к стеклу. Ее пальцы ощутили его холод; она могла видеть их влажные отпечатки, оставшиеся на замерзшей прозрачной поверхности. Удивительно, какими реалистичными иногда бывают сны.

            Но это могло быть только сном. Потому что машина услышала ее. Едва она произнесла свои слова, как щетки на ветровом стекле пришли в движение и двумя полукругами расчистили налипший снег. А затем Кристина мягко отъехала от обочины и направилась вдоль по улице...

            Без водителя.

            Когда она проезжала мимо. Ли сумела разглядеть через боковое не запорошенное снегом стекло, что внутри никого не было. Конечно, такое могло быть только во сне.

            Она снова легла в постель и попробовала представить себе, какой была Кристина лет пятнадцать назад. Сейчас та выглядела года на четыре, не больше. А тогда ее мама еще работала в одном из больших супермаркетов Бостона...

            Она положила голову на подушку и заснула (во сне) с открытыми глазами, а затем - во сне все может случиться - увидела отдел игрушек в бостонском супермаркете.

            Они хотели найти что-нибудь для Брюса, единственного племянника мамы и папы. Из громкоговорителя слышался хохот Санта-Клауса, но его смех был не веселым, а зловещим, как у маньяка, который пришел ночью не с подарками, а с топором.

            Она протягивала руку к витрине и просила маму, чтобы Санта-Клаус принес ей вот это.

            Нет, дорогая, Санта не может принести тебе этого. Это игрушка для мальчиков.

            Но я хочу! Санта принесет тебе какую-нибудь хорошую куколку. Может быть, Барби...

            Я хочу! Это для мальчиков. Хорошие девочки играют в хороших куколок.

            Я не хочу КУКОЛОК! Я не хочу БАРБИ! Я хочу...

            ЭТО.

            Если ты собираешься канючить, то мы пойдем домой. Ли. Понятно?

            Она подчинилась, и мама купила Барби, но еще долго хотелось смотреть на маленький красный автомобильчик, без всякого шнура или провода разъезжавший по игрушечным дорогам, горам и мостам. Создавалась магическая иллюзия, что он катился сам по себе. Она, конечно, знала, что его движением управлял служащий магазина, стоявший справа от прилавка и нажимавший на кнопки пульта. Мама ей объяснила принцип действия игрушки, и, разумеется, так все и было, но ее глаза отрицали это.

            Ее сердце отрицало это.

            Она стояла как зачарованная и не отводила взгляд от витрины с маленьким красным чудом, пока мама не повела ее домой.

            Они пошли прочь, и им вслед прозвучал раскатистый, усиленный громкоговорителем зловещий хохот Санта-Клауса из отдела игрушек.

 x x x

 

 

            Потом Ли заснула крепче и больше не видела сновидений, а в это время за окном уже пробивались первые лучи холодного ноябрьского солнца, постепенно осветившего безлюдные и тихие улицы. Наступило воскресенье, и на припорошенной снегом дороге еще не было ничьих следов, если не считать двух параллельных черных полос от автомобильных шин, каждая из которых заканчивалась то ли вытянутой, кривой восьмеркой, то ли математическим знаком бесконечности, начертанным у обочины дороги возле дома семьи Кэйбот.

            В одиннадцать часов снег начал таять, и к полудню следы исчезли.

 25/ БАДДИ ПОСЕЩАЕТ АЭРОПОРТ

 

 

            Десять дней спустя, когда в окнах подготовительной школы уже начали появляться картонные индейки и скрученные из бумаги рога изобилия, голубой "камаро", перегруженный так, что почти чиркал носом по дороге, подъехал вечером к долгосрочному парковочному терминалу аэропорта.

            Сэнди Галтон, нервничая, быстро распахнул окошко своей стеклянной будки. С водительского сиденья "камаро" ему улыбался Бадди Реппертон.

            - Привет, Сэнди, - весело проговорил Реппертон. - Что случилось? У тебя такой вид, как будто ты наложил в штаны.

            Из "камаро" раздался дружный хохот. Вместе с Бадди были Дон Ванденберг, Шатун Уэлч и Ричи Трелани; несколько бутылок "Техасского драйвера", три из которых были полупустыми, естественно, дополняли компанию.

            - Слушай, если вас поймают, то я потеряю работу, - запинаясь, проговорил Сэнди. Он уже сожалел о том, что упомянул об Эрни Каннингейме и его машине, стоявшей в терминале. Мысль о том, что он мог попасть в тюрьму, тоже не улучшала его настроения.

            - Иисус, что за ребенок, - приняв огорченный вид, сказал Бадди. Никогда не думал, что ты такой ребенок, Сэнди. Честно.

            Сэнди покраснел.

            - Ладно, мне все равно, - произнес он. - Только будьте осторожны.

            - Мы будем осторожны, друг, - искренне пообещал Бадди. Он вытащил из-под сиденья бутылку "Техасского драйвера" и протянул ее в окно. - Вот. Чтобы не скучал.

            Сэнди взял бутылку и стал смотреть, как "камаро" будет заезжать на стоянку. Сначала красные габаритные огни медленно удалялись в темноту, а затем Бадди потушил их. Еще позже перестал доноситься рокот двигателя.

            Сэнди отхлебнул немного "Техасского драйвера". Он знал, что если попадется кому-нибудь пьяным, то скорее всего лишится работы. Но ему было все равно. Быть пьяным было лучше, чем высматривать, не появилась ли на дороге серая машина службы безопасности аэропорта.

            Он пил и прислушивался.

            Звон разбитого стекла, приглушенный смех, скрежет металла.

            Опять звон разбитого стекла.

            Тишина.

            Приглушенные голоса, затем громкое приказание Бадди:

            - Вот сюда! Какое-то бормотание. Снова Бадди:

            - Плевать! Вот сюда, на приборную доску, я сказал!

            Возня, ругань, смех.

            Сэнди еще выпил и почувствовал себя немного лучше - по крайней мере немного пьяным.

            Бутылка была наполовину пуста, когда голубой "камаро" выехал из дальних ворот терминала и спустился по пандусу. Сэнди стало не по себе.

            - Ну вот и все, - сказал Бадди, когда машина поравнялась со стеклянной будкой сторожа.

            - Хорошо, - проговорил Сэнди и попробовал улыбнуться. Он заметил, что глаза Бадди были налиты кровожадной злобой. Они его испугали, и, чтобы скрыть страх, он еще раз приложился к горлышку бутылки. Когда он выпил и перевел дыхание, то увидел, что Бадди все еще смотрит на него.

            - Если тебя будут спрашивать в полиции, - сказал Реппертон, - то ты ничего не знаешь и ничего не видел: как будто все произошло до твоей смены.

            - Конечно, Бадди.

            - У нас были перчатки. Мы не оставили следов.

            - Конечно.

            - Успокойся, Сэнди, - смягчившимся голосом произнес Бадди.

            - Да, ладно.

            Когда "камаро" отъехал и исчез из виду, Сэнди вылил в окно остатки "Техасского драйвера". Он больше не хотел его пить.

 26/ КРИСТИНА В УПАДКЕ

 

 

            На следующий день Эрни и Ли после школы поехали в аэропорт, чтобы забрать Кристину. Они предполагали вместе совершить небольшое путешествие в Питсбург и сделать кое-какие покупки к Рождеству - они казались себе ужасно взрослыми, В автобусе у Эрни было хорошее настроение, он выдумывал всевозможные забавные истории об их попутчиках и заставлял ее смеяться, несмотря на то, что у нее был один из "периодов", которые она обычно переносила тяжело и почти всегда болезненно. Толстая леди в мужских рабочих ботинках была падшей монахиней. Мальчик в ковбойке оказывался карточным шулером. И так далее, и так далее. Она пробовала подхватывать игру, но у нее это выходило не так удачно, как у него. Она восхищалась тем, как он преобразился в последнее время.., как он расцвел. Лучшего слова она просто не могла найти. Она чувствовала в себе самодовольную гордость золотоискателя, который по нескольким признакам определил драгоценные залежи под землей и был прав. Она любила его, и она не ошиблась в нем.

            На последней остановке они вылезли из автобуса и, взявшись за руки, направились к парковочному терминалу.

            - Неплохо, - сказала Ли. Она впервые приехала с ним за Кристиной. Всего двадцать минут от школы.

            - Да, здорово, - согласился Эрни. - Но главное, что в семье стало спокойнее. Говорю тебе, когда мама в тот вечер пришла домой и увидела Кристину рядом с гаражом, у нее случился нервный припадок.

            Ли рассмеялась и подставила лицо ветру. После ночного заморозка температура повысилась градусов до пяти, но все еще было прохладно. Такая погода ее радовала. Что же за рождественские покупки без холодного воздуха? И внезапно она стала радоваться всему, всей своей жизни. И любви.

            Она подумала о том, как любила его. У нее уже были увлечения, и однажды в Массачусетсе ей даже казалось, что она могла полюбить, но этот парень был просто шик. Иногда он доставлял ей неприятности - его одержимость машинами была способна вывести из себя кого угодно, - но даже эти нечастые огорчения играли большую роль в ее чувстве, богаче которого она не знала. И отчасти оно даже ей самой представлялось довольно эгоистичным - через несколько недель она должна была начать завоевывать его.., и победить его.

            Они пробирались между рядами машин, тянувшихся до самого конца стоянки. Им навстречу, ревя двигателем, выехал американский спортивный автомобиль. Эрни начал говорить что-то о Дне Благодарения, но после первых же слов его голос был заглушен слаженным рычанием восьми цилиндров, гулко разносившимся под сводами терминала, - и она повернулась к нему, удивленно следя за беззвучно шевелящимися губами.

            Внезапно его губы перестали шевелиться. Он замер на месте. Его глаза широко раскрылись.., а затем, казалось, медленно поползли из орбит. Губы неожиданно скривились, а рука, державшая Ли, до боли стиснула ее суставы.

            - Эрни...

            Рев спортивного автомобиля затих где-то вдали, но он ничего не замечал. Его лицо словно окаменело. Она подумала: "У него сердечный приступ.., удар.., что-нибудь такое".

            На один невыносимый момент его рука с такой силой сдавила ее кисть, что Ли показалось, ее кости не выдержат и сломаются. Его щеки были смертельно бледными.

            Он выговорил только одно слово: "Кристина! " - и неожиданно выпустил ее руку. Затем он рванулся вперед, задел ногой за бампер "кадиллака", чуть не упал, но удержался и побежал вперед.

            Наконец она поняла, что случилась какая-то неприятность с машиной машина, машина, опять эта проклятая машина, - и почувствовала злость, смешанную с отчаянием. В первый раз у нее мелькнула мысль о том, возможно ли было полюбить его, мог ли Эрни позволить любить себя.

            Ее злоба угасла в тот момент, когда она посмотрела.., и увидела.

 x x x

 

 

            Эрни побежал к тому, что осталось от его машины, и застыл в оцепенении, вытянув руки вперед и отклонив назад голову, в классической позе жертвы перед развязкой трагедии.

            Несколько секунд он стоял так, как будто хотел остановить машину или весь мир. Затем опустил руки. Его кадык перекатился вверх и вниз, когда он проглотил что-то - стон или плач, - и горло напряглось, отчетливо вырисовывая каждую вспухшую артерию и вену. У него было горло человека, пытающегося поднять пианино.

            Ли медленно двинулась к нему. Ее рука все еще болела и назавтра должна была онеметь, но сейчас она не обращала на нее никакого внимания. В порыве сочувствия ей казалось, что она могла разделить его горе и помочь ему. Лишь гораздо позже она осознала, как мало в тот день он нуждался в ней и как много ненависти скрывал от нее.

            - Эрни, кто это сделал? - спросила она дрогнувшим голосом.

            Да, она не любила эту машину, но, увидев ее в таком состоянии, представила, что творилось в душе у Эрни, и сумела забыть о своей неприязни - или только думала так. Эрни не ответил. Он горящими глазами смотрел на Кристину.

            Ветровое стекло было расколото на две части, мелкие кристаллики безопасного стекла густо усеивали распоротую обивку сидений. Передний бампер был наполовину оторван и одним концом упирался в бетонный пол, на котором, как щупальца осьминога, валялись спутанные черные провода. Три из четырех боковых окон также были разбиты. На уровне пояса в кузове виднелись рваные дыры, волнистыми линиями тянувшиеся вдоль всего корпуса. Казалось, что их нанесли каким-то тяжелым и острым инструментом - ломом или монтировкой. Пассажирская дверца висела на одной петле, и, заглянув в салон, она увидела, что стекла на приборной панели были тоже разбиты вдребезги. Всюду были раскиданы клочки и куски ваты. Стрелка спидометра лежала на полу возле места водителя.

            Эрни молча обошел вокруг машины. Ли дважды пробовала заговорить с ним, но он по-прежнему не отвечал ей. Он поднял с пола одно из щупалец осьминога, и она увидела, что это была распределительная коробка - однажды отец показывал ей такую же на своем "форде".

            Несколько секунд он разглядывал ее, как какое-то ископаемое, а потом с силой швырнул на пол. Из-под его ног во все стороны брызнули осколки разбитого стекла. Она опять попробовала заговорить с ним. Он снова не ответил, и теперь она почувствовала не только жалость к нему, но и страх. Позже она рассказывала Дэннису о том, как боялась, что он потерял рассудок.

            Затем он отбросил ногой какую-то хромированную деталь, лежавшую у него на пути. Она звонко ударилась в бетонный парапет терминала и, отскочив, закружилась возле его основания.

            - Эрни, - попробовала она еще раз. Он замер, глядя на разбитое окно водительской дверцы. Какой-то невнятный и дикий звук раздался из его груди. Она посмотрела через его плечо, и внезапно ей стало не по себе. На приборной доске.., вначале она не заметила этого, посреди всеобщего разрушения она не заметила того, что было на приборной доске. И с чувством тошноты, подступившей к горлу, она попыталась вообразить, кто мог быть настолько низок и настолько гадок, чтобы сделать такую вещь, чтобы так...

            - Говнюки! - заорал Эрни не своим голосом. Ли отпрянула и, чтобы удержаться на ногах, ухватилась за крыло машины, стоявшей рядом с Кристиной.

            - Будьте вы прокляты, говнюки! - простонал Эрни. - Но я доберусь до вас, доберусь! Мать вашу, я доберусь до вас, чего бы мне это ни стоило!

            Ли снова отпрянула и в этот жуткий момент пожалела, что когда-либо встретилась с Эрни Каннингеймом.

 27/ ЭРНИ И РЕГИНА

 

 

            Дома он появился в половине двенадцатого ночи. Одежда, в которой он собирался ехать в Питсбург, была пропитана грязью и потом. Руки были выпачканы еще больше, а с левой стороны спины краснел зигзагообразный порез. Лицо казалось совершенно изможденным. Под глазами были темные круги.

            Его мать сидела за столом, перед книгой с головоломками. Она и ждала, и боялась его возвращения. Ли позвонила ей и рассказала о случившемся. Голос этой симпатичной (но казавшейся Регине не совсем подходящей для Эрни) девочки звучал так, как будто она плакала.

            Повесив трубку, встревоженная Регина тотчас же набрала номер гаража Дарнелла. Ли сказала ей, что Эрни вызвал грузовик с платформой и поехал туда вместе с водителем. Ее он почти насильно усадил в такси. В телефоне послышались два гудка, а затем грубый, скрипучий голос ответил:

            "Слушаю. Гараж Дарнелла".

            Она поняла, что подзывать сейчас Эрни было бы ошибкой, и нажала на рычаг отбоя. Она решила подождать, пока он приедет домой, и тогда, глядя ему в глаза, сказать то, что она должна была сказать ему.

            И вот она сказала:

            - Эрни, я виновата.

            Было бы лучше, если бы Майкл мог быть рядом. Но он находился в Канзас-Сити на конференции по торговле и свободному предпринимательству в средние века. Он должен был вернуться в воскресенье утром, но она уже подумывала о том, что его присутствие дома могло понадобиться гораздо раньше. Она признавала - не без некоторого раскаяния, - что ситуация была достаточно серьезной.

            - Виновата, - безжизненным эхом откликнулся Эрни.

            - Я, то есть мы...

            Она не смогла продолжить. Было что-то жуткое в его мертвенном голосе. Его глаза были совершенно пусты. Она почувствовала, что у нее начало щипать в носу и к горлу подступили слезы. Выросшая в строгой католической семье простого рабочего, она вместе со своими семью братьями и одной сестрой была вынуждена самостоятельно прокладывать дорогу в жизни и на этом пути сполна хлебнула горьких и мучительных рыданий. И если собственная семья порой считала ее слишком непреклонной, то лишь потому, что не понимала: пройдя через ад, легче пройти сквозь огонь и воду. Она просто хотела видеть своего сына волевым и закаленным человеком.

            - Знаешь что? - спросил Эрни. Она покачала головой, все еще чувствуя привкус слез во рту.

            - Если бы я не так устал, то рассмеялся бы. Ты могла быть там, вместе с теми ребятами, которые сделали это. Сейчас ты, наверное, даже счастливее, чем они.

            - Эрни, ты несправедлив ко мне!

            - Нет, справедлив! - внезапно заорал он на нее, и его глаза вспыхнули гневом. Впервые в жизни она испугалась сына. - Ты захотела убрать ее отсюда! Он захотел поставить ее в аэропорту! Кого же мне винить, как не вас обоих? Ты думаешь, это случилось бы, если бы она стояла здесь? Да?

            Он сжал кулаки и шагнул к ней. Она едва не отпрянула и не упала со стула.

            - Эрни, мы не можем даже поговорить об этом? - спросила она. - Как два разумных человека?

            - Один из них наложил кучу дерьма на приборную доску, - холодно сказал он. - Как это, с точки зрения разумного человека?

            Она была уверена, что владеет собой и сумеет сдержать слезы. Однако они неожиданно хлынули из ее глаз. Она заплакала. Она горько заплакала от того, что увидел ее сын. И не только от этого.

            Всю свою материнскую жизнь она втайне чувствовала свое превосходство над женщинами, которые окружали ее и у которых были сыновья старше, чем Эрни. Когда ему был всего один годик, эти другие женщины скорбно покачивали головами и говорили, что ей нужно подождать до пяти лет - вот тогда начинаются неприятности, вот тогда мальчики начинают произносить слово "дерьмо" в присутствии родителей и играть со спичками, когда остаются одни. Однако и в пять лет Арнольд был таким же золотым ребенком, что и в один год. Тогда эти другие женщины делали большие глаза и просили подождать до десяти лет, затем до пятнадцати - а Эрни все-таки не был похож ни на кого из своих сверстников. Он не курил наркотиков, не пропадал по вечерам на рок-концертах и не тратил родительские деньги на своих сверстниц.

            Однако теперь он стоял перед ней, бледный, изможденный, по локоть выпачканный в грязи и охваченный той же испепеляющей ненавистью, какая всю жизнь полыхала в его деде, и даже внешне похожий на него. Все разлетелось к черту, на куски.

            - Эрни, мы завтра утром поговорим, что нам делать, - сказала она, пытаясь взять себя в руки и не давать волю слезам. - Завтра утром поговорим.

            - Тебе придется встать очень рано, - произнес он, потеряв интерес к разговору. - Я пойду прилягу часа на четыре, а потом опять поеду в гараж.

            - Зачем?

            Он хрипло рассмеялся:

            - А ты как думаешь зачем? Мне предстоит много работы! Намного больше, чем ты можешь представить!

            - Нет, тебе завтра нужно в школу... Я.., я запрещаю тебе, Эрни, я категорически...

            Он бросил на нее взгляд, от которого она вздрогнула. Все это было похоже на жуткий ночной кошмар, который собирался продолжаться и продолжаться.

            - Я пойду в школу, - проговорил он. - Я возьму с собой чистую одежду и даже приму душ, чтобы от меня не разило потом в классе. После школы я снова поеду к Дарнеллу. Там предстоит большая работа, но я смогу сделать ее... Я знаю, что смогу, правда, на это уйдут все мои сбережения. Плюс то, что я получу за труды у Дарнелла.

            - Но домашние задания.., твоя учеба!

            - Ах, учеба, - он натянуто улыбнулся. - Она, конечно, пострадает. Увы, я не могу тебя порадовать. Я уже не могу пообещать тебе примерной успеваемости. Придется довольствоваться средней.

            - Нет! Тебе нужно думать о колледже! Он, заметно прихрамывая, подошел к столу и оперся на него обеими руками, а потом медленно наклонился к ней. Она подумала: Чужой.., мой сын для меня чужой. Чем я это заслужила? Чем? Тем, что хотела ему добра? Может ли такое быть?

            Пожалуйста, Боже, сделай так., чтобы я очнулась от этого кошмарного сна, и пусть на моих щеках будут слезы, потому что он был так реален.

            - С этих пор, - проговорил он, глядя ей в глаза, - я забочусь только о Кристине, о Ли и о том, как не испортить отношений с Дарнеллом, чтобы я мог привести машину в порядок. Мне начхать на колледж. А если до тебя это все не дойдет, то я брошу школу. Может быть, тогда ты заткнешься.

            - Ты этого не сделаешь, - выдержав его взгляд, негромко сказала она. Ты сам это знаешь, Арнольд. Возможно, я заслужила твое.., твою жестокость.., но я не допущу, чтобы ты разрушал собственную жизнь. Так что больше не говори об уходе из школы.

            - Но я в самом деле ее брошу, - ответил он. - Не утешай себя, думая, что я этого не сделаю. В феврале мне будет восемнадцать, и я смогу сам распорядиться собой, если вы не перестанете мешать мне. Ты меня понимаешь?

            - Иди спать, - проговорила она сквозь слезы. - Иди спать, ты разбиваешь мне сердце.

            - Неужели? - Он неожиданно рассмеялся. - И тебе больно, да? Вот не знал.

            Он повернулся и пошел к двери, припадая на левую ногу. Вскоре она услышала тяжелое шарканье его ботинок о ступени лестницы - звук, ужасно напоминающий ее детство, когда она думала про себя: Вот людоед идет спать.

            Она судорожно зарыдала и, неуклюже поднявшись из-за стола, пошла на улицу, чтобы поплакать в полном одиночестве. Она обхватила себя руками - не лучшее из объятий, но лучше, чем ничего, - и посмотрела на луну, расплывшуюся в пелене ее слез. Все изменилось, и это произошло со скоростью налетевшей бури. Ее сын ненавидел ее; она видела в его глазах ненависть - не вспышку гнева, не раздражение, свойственное переходному возрасту. Он ненавидел ее, и ничего подобного она никогда не могла бы предугадать в своем добром мальчике.

            Ничего подобного.

            Она стояла на крыльце и плакала до тех пор, пока не продрогла и ее губы, вздрагивавшие от всхлипов, не начали дрожать от холода. Тогда она вернулась в дом и поднялась наверх. Она почти минуту стояла перед дверью комнаты Эрни, перед тем как войти к нему.

            Он спал на покрывале постели. Его брюки были на нем. Сам он больше напоминал лежащего без сознания, чем спящего, его лицо выглядело ужасающе старым. В слабом луче света, падавшем из холла через ее плечо, его волосы казались седыми, а приоткрытый во сне рот - почти беззубым. Она вздрогнула от страха и вошла в комнату.

            Ее тень упала на постель, и она увидела, что перед ней лежал ее Эрни, впечатление старости было всего лишь игрой света и ее собственного усталого воображения.

            Будильник-радио был поставлен на 4.30 утра. Она подумала о том, чтобы переставить его на более позднее время, и уже протянула руку к нему, но в последний момент передумала.

            Вместо этого она спустилась в свою спальню, уселась перед столиком с телефоном и сняла трубку. Какое-то время она подержала ее, размышляя. Если она среди ночи позвонит Майклу, то он подумает...

            Что произошло нечто ужасное? Она вздохнула. А разве не так? Конечно, произошло. И продолжало происходить.

            Она набрала номер отеля "Рамада" в Канзас-Сити, где остановился ее муж.

 28/ ЛИ НАНОСИТ ВИЗИТ

 

 

            Почти всю эту историю она рассказала спокойным голосом, сидя с плотно сжатыми ногами и скрещенными лодыжками в одном из двух кресел для посетителей, одетая в разноцветное шерстяное платье, поверх которого была накинута коричневая вельветовая кофта. И, уже замолчав, расплакалась и никак не могла найти свой носовой платок. Дэннис Гилдер подал ей коробку с салфетками, стоявшую на столике у изголовья его постели.

            - Что мне делать? - спросила она, когда вытерла слезы. - Что бы ты сделал на моем месте?

            - Не знаю, - ответил Дэннис. - Наверное, нужно подождать. Что еще остается делать?

            - Но это труднее всего, - ответила она, теребя пальцами салфетку. - Мои родители хотят, чтобы я перестала видеться с ним - чтобы бросила его. Они боятся.., что Бадди Реппертон и его ребята сделают что-нибудь еще.

            - Ты уверена, что это были Реппертон и его друзья, да?

            - Да. Мистер Каннингейм позвонил в полицию, хотя Эрни не просил его. Он сказал, что сам разберется с ними, и это испугало его родителей.

            Я тоже испугалась. Полицейские забрали Бадди Реппертона и одного из его друзей, которого все называют Шатун.., ты знаешь, о ком я говорю?

            - Да.

            - И парня, который по ночам работает на стоянке в аэропорту, его тоже забрали. Его фамилия Галтон, а имя...

            - Сэнди.

            - Они подумали, что он тоже был замешан... что это он впустил их.

            - Да, он из их компании, - сказал Дэннис, - но не такой дегенерат, как остальные. Вот что, Ли, ты уже говорила с кем-нибудь?

            - Сначала с миссис Каннингейм, а потом с его отцом. По-моему, они не сказали друг другу, что собираются поговорить со мной. Они...

            - Расстроены, - подсказал Дэннис. Она покачала головой.

            - Хуже. Они оба выглядят так.., как будто их обокрали или что-то вроде того. Я не могу по-настоящему пожалеть ее - думаю, она просто хочет во что бы то ни стало добиться своего, - но мне до слез жалко мистера Каннингейма. Он мне кажется таким... - Она запнулась, а потом вздохнула. - Когда я вчера вечером зашла к ним, миссис Каннингейм - она просила называть ее Региной, но я не могу себя заставить...

            Дэннис усмехнулся.

            - А ты можешь называть ее так? - спросила Ли.

            - Ну да - но у меня большая практика. В первый раз за время своего визита она улыбнулась.

            - Это могло бы сыграть роль. Во всяком случае, когда я пришла, она была там, а мистер Каннингейм был еще в школе.., то есть в университете.

            - Понятно.

            - Она сказала, что взяла отпуск на всю неделю - на оставшуюся часть.

            - Как она выглядит?

            - У нее подавленный вид, - проговорила Ли и потянулась за новой салфеткой. - И она показалась мне постаревшей на десять лет с тех пор, как я видела ее месяц назад.

            - А он? Майкл?

            - Тоже как будто постарел, но старается держаться.., в нем появилась какая-то внутренняя сила.

            Дэннис промолчал. Он почти тринадцать лет знал Майкла Каннингейма, но ни разу не видел в нем внутренней силы, и не нашелся что сказать. Внутренняя сила была только у Регины, Майкл покорно следовал у нее в кильватере и готовил коктейли, когда Каннингеймы принимали гостей. Он слушал свой магнитофон, был меланхоличен.., но никакая прихоть воображения не позволила бы Дэннису сказать, что у Майкла была "внутренняя сила".

            В семь лет он однажды услышал, как его отец в разговоре с матерью назвал Майкла Каннингейма "слюнтяем". Уже тогда он прекрасно знал, что означает слово "слюнтяй", но не понимал, почему его отец назвал этим словом Майкла Каннингейма. Ему было грустно за отца своего друга.., однако то же самое он чувствовал на протяжении всех тринадцати лет, вплоть до настоящего времени.

            - Он пришел, когда она уже закончила свою историю, - продолжила Ли. Они предложили мне остаться на ужин - Эрни теперь питается у Дарнелла. - но я сказала, что мне пора возвращаться. Тогда мистер Каннингейм спросил разрешения и отвез меня домой.

            - Они заняли разные стороны?

            - Нет, но... К примеру, мистер Каннингейм один пошел встречать полицейских. Эрни не хотел идти, а миссис Каннингейм - Регина - не могла решиться.

            Дэннис осторожно спросил:

            - Он и в самом деле пытается восстановить "плимут"?

            - Да, - прошептала она, а потом вдруг пронзительно закричала:

            - Но это не все! Он слишком тесно связался с тем парнем, с Дарнеллом я ведь знаю! Вчера на третьей перемене он сказал мне, что собирается поставить новую переднюю часть на нее - на свою машину - сегодня днем или вечером, - и я спросила, не будет ли это чересчур дорого, а он ответил: "Не волнуйся. Ли, у меня кредит в полном порядке".

            - Помедленней. Она снова заплакала:

            - У него кредит в полном порядке, потому что он и парень по имени Джимми Сайке выполняют какие-то поручения Уилла Дарнелла. Он так сказал. Но.., я не думаю, что поручения этого сукиного сына не запрещены законом.

            - Что он сказал полицейским, когда они расспрашивали о Кристине?

            - Он рассказал о том, как нашел ее в таком состоянии. Они спросили, не знает ли он, кто мог это сделать, и Эрни сказал, что не знает. Они спросили, правда ли, что у него была драка с Бадди Реппертоном и что Реппертон вытащил нож и хотел пустить его в дело. Эрни сказал, что Реппертон выбил у него из рук пакет с ленчем и раздавил на асфальте, а потом к ним подошел мистер Кейси и остановил Реппертона. Они спросили, не говорил ли Реппертон, что доберется до него, и Эрни ответил, что тот мог сказать и такое, но разговор был несерьезным.

            Дэннис молчал, глядя на серое ноябрьское небо в окне и размышляя над словами Ли. Если она ему верно передала суть официального интервью с полицейскими, то Эрни не солгал им.., но в то же время изобразил дело так, будто на площадке для курения произошла просто небольшая потасовка.

            Дэннису это показалось зловещим.

            - Ты не знаешь, что могло понадобиться Дарнеллу от Эрни? - спросила Ли.

            - Нет, - ответил Дэннис, но у него были кое-какие идеи. Он помнил, какими словами его отец отзывался о Дарнелле.

            Он взглянул в бледное лицо Ли. Она цеплялась за Эрни, цеплялась изо всех сил. Возможно, она училась чему-то такому, чему не научилась бы в ближайшие десять лет. Но эти уроки давались ей нелегко, и вовсе не обязательно, что они были нужны ей. Внезапно - почти наугад - он подумал о том, что заметил первые улучшения на лице Эрни не раньше, чем за месяц до его встречи с Ли.., но после его встречи с Кристиной.

            - Я поговорю с ним, - пообещал он.

            - Хорошо, - сказала она и встала с кресла. - Я.., я не хочу, чтобы все было так, как прежде, Дэннис. И я знаю, что ничего не будет, как прежде. Но я все еще люблю его.., я хочу, чтобы ты передал ему это.

            - Да, ладно.

            Они оба смутились, и в какой-то долгий, долгий момент никто из них не мог ничего сказать. Дэннис подумал о том, что Эрни Каннингейм зря считал его своим лучшим другом и что сам он не совсем желал бы сейчас появления Эрни. Его влекло к ней, как, может быть, давно не влекло к другим девочкам. Давно, а может быть, никогда. Пусть бы Эрни продолжал поджигать фейерверки, ходить в шахматный клуб и возиться со своей проклятой машиной. Тем временем он и Ли могли бы понять друг друга. Известно, как такое бывает.

            И у него было чувство, что именно в этот неловкий момент - после ее признания в любви к Эрни он мог кое-чего добиться - она была уязвлена. Возможно, она училась быть стойкой, но стойкость ее не та школа, в которую идут добровольно. Он мог сказать что-нибудь - что-нибудь верное, а может быть, всего лишь: "Подойди сюда", - и она бы подошла, села на край постели, они бы стали говорить о каких-нибудь приятных вещах, и он, может быть, поцеловал бы ее. У нес были красивые сексуальные губы, созданные для поцелуев. Сначала он поцеловал бы для того, чтобы утешить, потом по-дружески. А там - Бог любит троицу. Да, он инстинктивно чувствовал, что мог многого добиться.

            Однако он не сказал ничего, что могло бы начать все это, и то же самое сделала Ли. Между ними был Эрни. Если бы не весь ужас подобной нелепости, он бы рассмеялся.

            - Когда тебя выпишут? - спросила она.

            - Врачи говорят, пробуду здесь до января, но я надую их. В Рождество хочу быть дома. Хватит и этих мучений в комн