Посвящается Наоми
По-прежнему
ОТ АВТОРА
В
определенной степени в романе затронуты юридические аспекты
законодательства штата Мэн, касающиеся детской опеки. В этих
вопросах я обращался за помощью к моему другу Уоррену Салверу,
превосходному адвокату. Уоррен терпеливо разъяснял мне все
юридические тонкости, а по ходу дела рассказал о старинном
устройстве, называемом стеномаской, которое я незамедлительно
использовал уже для своих целей. Если в тексте романа
внимательный читатель найдет какие-то ошибки по юридической
процедуре, вините меня, а не моего советника. Уоррен также
просил меня, правда, не слишком настойчиво, ввести в состав
персонажей "хорошего" адвоката. Отмечу, я сделал все, что мог.
Благодарю также моего сына Оуэна, который оказал мне неоценимую
помощь в Вудстоке, штат Нью-Йорк, и моего друга Ридли Пирсона,
который помогал мне в Кетчуме, штат Айдахо. Выражаю
благодарность Пэм Дорман за добрые слова, высказанные после
прочтения первого варианта романа. Спасибо Чаку Верриллу за
великолепную редактуру. Тебе я особо признателен, Чак. Благодарю
Сюзан Молдоу, Нэта Грехэма, Джека Романоса и Кэролайн Райди из
издательства "Скрибнер" за заботу и поддержку. И разумеется,
огромное спасибо Тэбби, которая находилась рядом со мной, как бы
ни было трудно. Я люблю тебя, цыпленок.
Стивен
Кинг
Да,
Бартлеби, оставайся за своей ширмой, думал я, более я не буду
наказывать тебя; ты безвреден и бесшумен, как и любой из этих
старых стульев; короче своим присутствием ты не нарушаешь моего
уединения.
Герман
Мелвилл,
"Бартлеби"
Прошлой ночью мне снилось, что я вернулась в Мэндерли... А стоя
там, притихшая, испуганная, могла поклясться, что дом этот - не
пустая оболочка, что он живой и дышит, как встарь.
Дафна
Дюморье,
"Ребекка"
Море - это рай Рэй Брэдбери
Глава 1
Одним
очень жарким августовским днем 1994 года моя жена сказала, что
ей надо съездить в Дерри: врач выписал ей рецепт, по которому
она могла купить в "Райт эйд" <Сеть недорогих аптечных
магазинов, принадлежащих одноименной корпорации.> ингалятор, а
то совсем насморк замучил. Насколько я понимаю, теперь эти
баллончики продаются совершенно свободно. Я уже выполнил дневную
норму, отбарабанил положенное количество страниц, а потому
предложил подвезти ее. Она с благодарностью отказалась,
мотивировав свое решение тем, что потом хотела заскочить за
рыбным филе в супермаркет. Одним выстрелом убить двух зайцев, и
все такое. Она послала мне воздушный поцелуй и отбыла. В
следующий раз я увидел ее на экране монитора. Так нынче в Дерри
опознают мертвых. Не ведут тебя подземным, выложенным зеленой
плиткой коридором, под потолком которого горят флуоресцентные
лампы-трубки, не выкатывают обнаженное тело. Ты просто заходишь
в комнатку с табличкой "ПОСТОРОННИМ ВХОД ВОСПРЕЩЕН", смотришь на
экран монитора и говоришь, да или нет.
"Райт
эйд" и "Шопуэлл" отделяет от нашего дома чуть меньше мили. Там
расположен торговый центр местного значения, где еще есть
видеосалон, букинистический магазин "НЕСИ СЛОВО БЛИЖНЕМУ" (у
них, кстати, неплохо распродаются мои старые книги, выпущенные в
карманном формате), "Рэдио-шэк" <Сеть магазинов,
специализирующихся на продаже бытовой электроники и товаров для
радиолюбителей.> и фотомастерская. Находится торговый центр на
Ап-Майл Хилл, на пересечении Уичхэм- и Джексон-стрит.
Она
припарковала автомобиль перед "Блок-бастер видео" <Крупнейшая в
стране сеть видеосалонов, принадлежащая компании "Блокбастер
энтертейнмент"?>, прошла в аптечный магазин, у аптекаря <В
аптечном магазине непосредственно аптека занимает один-два
прилавка.>, мистера Джоя Уайзера (тогда он работал в Дерри, а
теперь перебрался в "Райт эйд" в Бангоре), получила по рецепту
ингалятор. Уже на кассе прикупила маленького шоколадного мышонка
с начинкой из маршмэллоу <Разновидность суфле.>. Я нашел мышонка
позже, в ее сумочке. Развернул и съел, сидя у кухонного стола,
куда вывалил содержимое ее красной сумки, которую она обычно
носила на плече. Все равно что принял причастие. А когда во рту
и горле остался только привкус шоколада, у меня из глаз хлынули
слезы. Я сидел, склонившись над ее салфетками, косметикой,
ключами, и плакал, закрыв лицо руками. Как ребенок.
Ингалятор лежал в белом фирменном пакете "Райт эйд". Он стоил
двенадцать долларов и восемнадцать центов. В пакете лежала еще
одна покупка, стоимостью двадцать два доллара и пятьдесят
центов. Я долго смотрел на эту покупку видел ее, но не понимал,
каким образом она могла попасть в пакет "Райт эйд". Меня удивила
эта покупка, более того, потрясла, но мысль о том, что Джоанна
Арлен Нунэн могла вести другую жизнь, о которой я ничего не
знал, не пришла мне в голову. Во всяком случае, в тот момент.
***
Расплатившись, Джо направилась к двери, вышла в яркий солнечный
день, сменила обычные очки на солнцезащитные, как рекомендовал
ей врач, и едва выступила из-под навеса (здесь я, возможно,
что-то и выдумываю, это профессиональное, знаете ли, но совсем
чуть-чуть, невелика разница, сколько шагов отделяло ее от
аптеки, два, три или четыре), как раздался препротивнейший скрип
намертво схваченных тормозами колес по асфальту. Звук этот
означал, что столкновение или уже произошло, или до контакта
металл-металл оставались доли секунды.
На
этот раз столкновение таки произошло, авария типичная для этого
Х-образного перекрестка. Не проходило и недели, чтобы на нем не
"поцеловались" машины. "Тойота" модели 1989 года выезжала со
стоянки торгового центра, поворачивая налево, на Джексон-стрит.
За рулем сидела миссис Эстер Эстерлинг, проживающая в
Барреттс-Орчардсе. Ехала она с подругой, миссис Ирен Дорси,
также из Барреттс-Орчардса. Последняя заглядывала в видеосалон,
но не смогла подобрать ничего интересного. Сплошное насилие,
пожаловалась она Эстер. Обе женщины давно уже овдовели.
Эстер
не могла не заметить оранжевый грузовичок департамента
общественных работ, хотя заявила, что в глаза его не видела, и
полиции, и репортерам, и мне, когда я беседовал с ней два месяца
спустя. Я более чем уверен, что она просто не посмотрела по
сторонам, выезжая со стоянки. Как, бывало, говаривала моя мать,
тоже вдова: "У стариков две наиболее распространенные болезни:
артрит и забывчивость. Их вины в этом нет никакой".
За
рулем грузовичка, принадлежащего департаменту общественных
работ, сидел Уильям Фрейкер из Олд-Кейпа. Незадолго до дня
смерти моей жены ему исполнилось тридцать восемь лет, ехал он
без рубашки, мечтая о холодном душе и холодном пиве. А может,
наоборот о холодном пиве и холодном душе. Он и еще трое мужчин
восемь часов лопатили асфальт на Харрис-авеню, неподалеку от
аэропорта. Жаркая работа в жаркий день, и Билл Фрейкер признал,
что ехал он чуть быстрее положенного, может, со скоростью сорок
миль в час, хотя на знаке ограничения скорости стояла цифра
тридцать. Ему не терпелось добраться до гаража, сдать грузовичок
и сесть за руль собственного "F-150", оборудованного
кондиционером. Опять же тормозная система грузовичка, пусть
прошедшего техосмотр, оставляла желать лучшего. Фрейкер ударил
по тормозам, как только увидел "тойоту", выруливающую прямо
перед ним на основную дорогу (ударил и по клаксону), но быстрота
его реакции уже ничего не могла изменить. Он услышал скрип шин
грузовичка и "тойоты": Эстер наконец-то заметила нависшую над
ней опасность, и в самое последнее мгновение Фрейкер увидел ее
лицо.
-
Пожалуй, для меня это самое ужасное воспоминание, - признался он
мне, когда мы сидели на его крыльце и пили пиво. Уже в октябре,
солнце еще согревало лица, но мы оба надели свитера. - Вы же
знаете, как высоко расположено сиденье на этой модели
грузовиков?
Я
кивнул.
- Так
вот, она подняла голову, вытаращившись на меня, и солнце било ей
прямо в лицо. Я еще отметил, какая же она старая. Помнится,
подумал: "Господи, если я не смогу остановиться, она сейчас
разобьется, как фарфоровая статуэтка". Но на самом деле старики
куда крепче молодых. Тут они многим могут дать фору. Посмотрите,
как все обернулось. Обе старушки до сих пор живы, а ваша жена...
Тут он
замолчал, густо покраснев, словно мальчуган на школьном дворе,
которого осмеяли девчонки, увидев, что у него не застегнута
ширинка. Комичное, конечно, зрелище, но я не позволил себе даже
улыбнуться, чтобы окончательно не смущать его.
-
Мистер Нунэн, извините, пожалуйста. Язык у меня ну просто без
костей.
- Все
нормально, - заверил я его. - Во всяком случае, худшее я уже
пережил. - В этом я, конечно, солгал, но зато мы вернулись к
интересующей меня теме.
-
Короче, мы столкнулись. Заскрежетало железо - прогнулась дверца
со стороны водителя "тойоты", зазвенело разбитое стекло. Меня
швырнуло на рулевое колесо с такой силой, что я потом с неделю
не мог глубоко вдохнуть. И здесь образовался здоровенный синяк.
- Он указал на грудь пониже ключицы. - Крепко приложился головой
к ветровому стеклу, но оно не разбилось, а я отделался лишь
шишкой. Кровь не потекла, даже голова не болела. Моя жена
говорит, все потому, что у меня очень крепкий череп. Я увидел,
что женщину, сидевшую за рулем "тойоты", бросило в зазор между
передними сидениями. Когда наши автомобили наконец остановились,
сцепившись посреди мостовой, я вылез из кабины посмотреть,
сильно ли досталось старушкам. Честно говоря, я думал, что они
обе уже мертвы. Но они не только не умерли, но даже не потеряли
сознание, хотя миссис Эстерлинг сломала три ребра и вывихнула
бедро. Миссис Дорси - она сидела на пассажирском сиденье, а удар
пришелся на водительскую половину - отделалась легким
сотрясением мозга: ее ударило головой о боковое стекло.
Моя
жена, Джоанна Арлен, родом из города Морлена, штат Массачусетс,
лицезрела все это, стоя у аптеки. Сумка висела у нее на плече,
пакет с покупками она держала в руке. Как и Билл Фрейкер она,
должно быть, подумала, что сидящие в "тойоте" погибли или
получили серьезные увечья. В застывшем жарком воздухе скрежет
столкновения прогремел, как выстрел из гаубицы. Да еще зазвенело
бьющееся стекло. Автомобили застыли посреди Джексон-стрит.
Грязный оранжевый грузовичок навис над светло-синей "тойотой",
как воинственный родитель над проштрафившимся ребенком.
Джоанна побежала через автостоянку к шоссе. Как и многие другие.
Одна из них, мисс Джилл Данбэрри, в момент столкновения
разглядывала витрины "Рэдио-шэка". Вроде бы она помнила, как
пробегала мимо Джоанны. Во всяком случае, в голове у нее
отложилось, что она пробегала мимо женщины в желтых слаксах. К
тому времени миссис Эстерлинг уже кричала, что ей очень больно,
им обеим очень больно, и когда же, наконец, помогут ей и ее
подруге Ирен.
Пробежав полстоянки, моя жена упала неподалеку от газетных
автоматов. Сумка осталась у нее на плече, а пакет выскользнул из
руки и из него наполовину вывалился ингалятор. Вторая покупка
так и осталась в пакете.
Никто
не заметил женщину, лежащую на асфальте рядом с газетными
автоматами. В центре внимания, естественно, оказались
столкнувшиеся автомобили, кричащие женщины, лужа вытекшей из
радиатора грузовичка смеси воды и антифриза ("Это бензин! -
крикнул приемщик фотолаборатории всем, кто хотел его слушать. -
Это бензин! Будьте осторожны, друзья, как бы он не взорвался!
"). Я полагаю, один или двое спешащих на помощь старушкам даже
перепрыгнули через мою жену, полагая, что та просто лишилась
чувств. Учитывая, что в тот день температура на солнцепеке
зашкалила за сорок, нельзя счесть подобное предложение
алогичным.
Десятка два прохожих уже столпились на месте аварии, еще с
десяток спешили от Стофорд Парк, где проходил бейсбольный матч.
Как я представляю себе, в эти минуты говорились все те слова,
которые обычно произносятся в подобных ситуациях. Все суетились.
Кто-то просунул руку сквозь разбитое стекло водительской дверцы,
чтобы ободряюще пожать дрожащую старческую руку Эстер. Люди тут
же расступились перед Джоем Уайзером: белый халат стал для него
волшебным пропуском. Издалека донесся, нарастая с каждой
секундой, вой сирены "скорой помощи.
Все
это время моя жена лежала незамеченной на автостоянке, с сумкой
через плечо (в которой так и остался нераспечатанным шоколадный
мышонок с начинкой из маршмэллоу) и белым пакетом, отлетевшим на
несколько дюймов от ее вытянутой руки. Обратил на нее внимание
Джой Уайзер, спешивший в аптечный магазин с тем, чтобы сделать
компресс на голову Ирен Дорси. Он узнал мою жену, хотя та и
лежала лицом вниз. Узнал по рыжеватым волосам, белой блузе и
желтым слаксам. Узнал, потому что не прошло и четверти часа, как
он обслужил ее.
-
Миссис Нунэн? - позвал он, напрочь забыв о компрессе для
пребывавшей в шоке, но явно избежавшей серьезной травмы Ирен
Дорси. - Миссис Нунэн, с вами все в порядке? - Он уже знал (я
более чем уверен, что знал, но, возможно, я и ошибаюсь), что
положительного ответа ему не услышать.
Он
перевернул ее на спину. Двумя руками, и то ему пришлось присесть
и поднапрячься. Сверху яростно светило солнце. Снизу жарил
асфальт. После смерти человек, как известно, становится тяжелее.
На ее
лице краснели пятна. На опознании я ясно видел их на экране
монитора. Уже хотел спросить у судебного медика, что это за
пятна, но внезапно понял, что и так все знаю. Август,
раскаленный асфальт, элементарно, Ватсон. Моя жена, упав,
получила ожог.
Уайзер
поднялся, увидел подъехавшую машину "скорой помощи" и побежал к
ней. Протолкался сквозь толпу и схватил одного из санитаров,
вылезших из кабины.
- Там
женщина! - Уайзер указал на автостоянку.
-
Парень, тут у нас две женщины, да еще и мужчина. - Санитар
попытался вырваться, но Уайзер держал его крепко.
- О
них пока можно забыть. В общем, они легко отделались. А вот
женщине совсем плохо.
Женщина умерла, и я готов спорить, что у Уайзера не оставалось в
этом ни малейших сомнений.., но он умел отличить главное от
второстепенного. Отдадим ему должное. Короче, он убедил
прибывшую медицинскую бригаду последовать за ним, несмотря на
крики Эстер Эстерлинг и недовольный ропот толпы.
Когда
они подошли к моей жене, врач "скорой" полностью подтвердил
предположение Уайзера.
-
Господи! - вырвалось у санитара. - Что с ней случилось?
-
Скорее всего, сердце, - предположил врач. - Она переволновалась,
вот сердце и не выдержало.
Но
Джоанну подвело не сердце. Вскрытие показало аневризму, с
которой она жила неизвестно сколько лет, может, и пять. А вот
когда она побежала через автостоянку, истонченный сосуд не
выдержал и лопнул, как воздушный шарик, заливая кровью жизненно
важные мозговые центры. Смерть, возможно, не была мгновенной,
сказал мне помощник патологоанатома, но наступила очень
быстро.., и Джоанна не страдала. Перед ее глазами все почернело,
а ощущения и мысли исчезли еще прежде, чем тело коснулось
асфальта.
- Могу
я вам чем-нибудь помочь, мистер Нунэн? - Помощник
патологоанатома тактично отвлек меня от застывшего лица и
закрытых глаз на экране монитора. - Есть у вас вопросы? Я отвечу
на них, если сумею.
-
Только один. - Я коротко рассказал ему о том предмете, что она
купила в аптеке перед самой смертью. И задал вопрос.
***
Дни до
похорон и сами похороны я помню смутно. Яркое воспоминание
осталось только одно - я сижу на кухне, ем шоколадного мышонка
Джо и плачу.., плачу, главным образом, от того, что знаю - скоро
от вкуса шоколада не останется и следа. Плакал я и еще один раз,
через несколько дней после того, как Джоанну зарыли в землю. Об
этом я вам коротко расскажу.
Меня
порадовал приезд родственников Джо, а особенно прибытие ее
старшего брата, Френка. Именно Френк Арлен - пятидесятилетний,
краснощекий, с брюшком, шапкой черных волос, неподвластных
седине, - все и организовывал.., даже поцапался с владельцем
похоронного бюро.
- Я не
могу в это поверить, - честно признался я ему после похорон,
когда мы сидели за столиком в баре и пили пиво.
- Он
пытался содрать с тебя лишнее, Майки. Я ненавижу людей, готовых
нажиться на чужом горе. - Он сунул руку в карман, достал носовой
платок, вытер щеки. Трагедия не сломила его, она не сломила
никого из Арленов, во всяком случае, в моем присутствии они
держались молодцом, но из глаз Френка постоянно текли слезы,
словно его замучил конъюнктивит.
Из
шести детей Арленов Джо была младшей и единственной девочкой.
Старшие братья пушинки с нее сдували. Подозреваю, если б они
усмотрели в ее смерти хоть толику моей вины, меня бы разорвали в
клочья. Но в сложившейся ситуации любовь и заботу они перенесли
на меня, оградили от мира надежным щитом. Наверное, я смог бы
пережить случившееся и без них, хотя и не знаю, как бы мне это
удалось. Не забывайте, мне тогда было тридцать шесть. Обычно в
таком возрасте жену не хоронят, особенно если она двумя годами
моложе. О смерти в тридцать шесть как-то не думается.
- Если
какого-то парня хватают за руку, когда он пытается украсть
магнитолу из твоего автомобиля, этот поступок называют кражей и
его сажают в тюрьму. - Арлены приехали из Массачусетса, и в
голосе Френка я слышал молденский выговор, они немного акают,
эти массачусетсцы. - Если тот же парень пытается урвать с
потрясенного утратой мужа четыре с половиной тысячи долларов за
гроб, красная цена которому три тысячи, это называется бизнесом,
и его просят выступить на ленче в Ротари-клаб <Местное отделение
общественной организации "Ротари интернэшнл", объединяющей
представителей деловых кругов.>. Жадюга, черт бы его побрал. Но
я с ним разобрался, верно?
- Да.
Более чем.
- Ты в
порядке. Майки?
- Да.
-
Честно?
-
Слушай, откуда мне знать? - Тут я сорвался на крик, и несколько
человек, сидящих за соседними столиками, повернулись к нам. -
Она была беременна.
Его
лицо окаменело:
- Что?
Я уже
говорил чуть ли шепотом:
-
Беременна. Шесть или семь недель, согласно... Ну, ты понимаешь,
вскрытие показало. Ты не знал? Она тебе ничего не говорила?
- Нет!
. Господи, да нет же! - Но по его лицу ясно читалось: что-то она
ему да говорила. - Я знал, что вы пытались... Это же
естественно.., она сказала, что у тебя уменьшенное количество
сперматозоидов, поэтому на это требуется чуть больше времени, но
доктор думает, что у вас.., рано или поздно... - Он замолчал,
уставившись на свои руки. - Они могут это определить? Они
проверили?
-
Могут определить. И проверили. Я не знаю, положено это проверять
в подобных случаях или нет. Я попросил.
-
Почему?
-
Потому что перед смертью она купила не только ингалятор от
насморка. Она также приобрела набор тестов для определения
беременности.
- А ты
об этом даже не догадывался?
Я
покачал головой.
Он
потянулся через стол, сжал мне плечо:
- Она
хотела убедиться, что ошибки нет. Ты это понимаешь, не так ли?
Но
она-то сказала, что поехала за ингалятором и рыбным филе. Чтобы
все выглядело, как обычно. Женщина, отправляющаяся за покупками.
Мы восемь лет пытались зачать ребенка, но она и виду не
подавала, будто произошло что-то из ряда вон.
-
Конечно. - Я похлопал Френка по руке. - Конечно, дружище. Я
понимаю.
***
Именно
Арлены во главе с Френком взяли на себя практически все хлопоты,
связанные с похоронами Джоанны. Мне как писателю поручили
некролог. Мой брат приехал из Виргинии, вместе с моими матерью и
теткой. Ему позволили заносить в специальную книгу фамилии тех,
кто приходил попрощаться с Джоанной. Моя мать - к шестидесяти
шести годам она полностью выжила из ума, хотя врачи и
отказывались признать у нее болезнь Альцгеймера, - жила в
Мемфисе со своей сестрой, двумя годами моложе и сохранившейся
немногим лучше, чем она сама. Им доверили резать торт на
поминках.
Всем
остальным занимались Арлены. Они определяли часы прощания с
покойной, они расписали до мелочей церемонию похорон. Френк и
Виктор, второй по старшинству, произнесли короткие речи.
Папенька Джо предложил помолиться о душе дочери. И наконец, Пит
Бридлав, подросток, который летом выкашивал нашу лужайку, а
зимой сгребал с дорожек снег, вышиб у всех слезу, спев "Буду
восхвалять Ibc-пода...", - псалом, который, по уверениям Френка,
Джоанна девочкой любила больше других. Как Френку удалось найти
Пита и убедить его спеть псалом, осталось для меня загадкой.
Мы
выдержали все. И прощание с усопшей днем и вечером во вторник, и
поминальную службу в среду утром, и короткую молитву у могилы на
кладбище "Феалоун". Я помню, какая стояла жара, как одиноко мне
было без Джо, как я жалел о том, что не купил новые туфли. Джо
наверняка выговорила бы мне за те, что я надел, если б не
умерла.
Потом
я переговорил с моим братом Сидом, считая, что мы должны что-то
предпринять в отношении матери и тети Френсин, пока они обе
окончательно не перешли из реального мира в Сумеречную Зону
<Автор использует название телевизионного фантастического
сериала о людях, которые, оставаясь на Земле, оказываются в
мире, отличном от нашего.>. Они слишком молоды, чтобы отправлять
их в дом престарелых. И что думает по этому поводу Сид?
Он
высказал какое-то предложение, но будь я проклят, если вспомню,
какое именно. В этот же день, только позже, Сидди, наша мама и
тетя загрузились во взятый напрокат автомобиль, чтобы вернуться
в Бостон. Там они собирались переночевать, а утром уехать
экспрессом "Южный полумесяц". Мой брат ничего не имеет против
того, чтобы сопровождать старушек, но категорически отказывается
летать самолетом, даже если билеты оплачиваю я. Он говорит, что
в небе нет обочины, куда можно свернуть, если сломается
двигатель.
На
следующий день в большинстве своем отбыли и Арлены. Солнце
жарило немилосердно, плывя по затянутому белой дымкой небу. Они
стояли перед нашим домом - теперь уже моим домом, - когда к
тротуару подкатили три такси. Все долго прощались со мной и друг
с другом.
Френк
задержался еще на день. Мы набрали за домом большой букет
настоящие цветы, какие любила Джо, а не те, что выращивают в
теплицах (их запах ассоциируется со смертью и органной музыкой),
- и сунули их в две большие банки из-под кофе, которые я отыскал
в кладовой. Потом мы пошли на кладбище и положили цветы на
могилу. Постояли под палящим солнцем.
- Я
всегда в ней души не чаял. - Голос Френка дрогнул. - Мы и в
молодости заботились о Джо. И Джо никто не докучал, уверяю тебя.
Если кто-то из парней пытался, мы быстро вправляли ему мозги.
- Джо
рассказывала мне всякие истории.
-
Хорошие?
- Да,
очень хорошие.
- Мне
будет так недоставать ее.
- Мне
тоже. Френк... - Я запнулся. - Послушай... Я знаю, что из всех
братьев ты был ее любимчиком. Она не звонила тебе, чтобы
сказать, что не пришли месячные или что по утрам ее мутит?
Можешь мне сказать. Я злиться не стану.
- Но
она не звонила. Клянусь Господом! Ее мутило по утрам?
- Я не
замечал.
Так
оно и было. Я ничего не замечал. Разумеется, я писал книгу, а в
такие периоды я впадаю в транс. Но она прекрасно знала, когда я
в трансе, а когда - нет. И легко могла вернуть меня в реальный
мир, если б захотела. Так почему не возвращала? Почему держала в
секрете хорошие новости? Хотела убедиться, что ошибки нет, а
потом сказать? Вроде бы логично.., но очень уж не похоже на Джо.
-
Мальчик или девочка? - спросил Френк.
-
Девочка. Мы даже выбрали имена для наших первенцев. Мальчика бы
назвали Эндрю. Девочку - Киа. Киа Джейн.
***
Френк,
который развелся шесть лет тому назад и теперь жил один,
остановился у меня.
- Я
тревожусь из-за тебя. Майки, - признался он мне, когда мы ехали
домой. - У тебя слишком мало родственников, которые могли бы
поддержать тебя в такие минуты, а те, что есть, живут далеко.
- Я
выкарабкаюсь. Он кивнул:
- Мы
все так говорим, не так ли?
- Мы?
-
Мужчины. "Я выкарабкаюсь". А если нет, то постараюсь, чтобы
никто об этом не узнал. - Он смотрел на меня, по щекам все
катились слезы, в большой загорелой руке он держал носовой
платок. - Если ты почувствуешь, что выкарабкаться не удается.
Майки, и тебе не захочется звонить брату, а я видел, как ты на
него смотрел, позволь мне стать твоим братом. Если не ради себя,
то ради Джо.
-
Хорошо. - Я с благодарностью принял его предложение, хотя и
знал, что никогда им не воспользуюсь. Я не обращаюсь к людям за
помощью. Не потому, что меня так воспитали, во всяком случае,
мне кажется, что причина не в воспитании. Просто такой уж у меня
характер. Джоанна как-то заметила, что случись мне тонуть в
озере Темный След, где у нас летний коттедж, я бы молча пошел ко
дну в пятидесяти футах от пляжа, но не стал бы звать на помощь.
И дело не в том, что мне чужды любовь и добрые чувства. Я могу
отдавать и то, и другое, могу и получать. И боль я ощущаю, как
все. Мне, как и любому другому, нужна ласка. Но я не могу
ответить "нет", если кто-то спрашивает меня:
"Ты в
порядке?" Я не могу попросить о помощи.
Пару
часов спустя Френк отбыл в южную часть штата. Когда он открыл
дверцу автомобиля, у меня на мгновение улучшилось настроение: я
увидел, что он слушает кассету с моей книгой. Он обнял меня, а
потом удивил, поцеловав в губы.
- Если
появится желание поговорить, звони. Если захочешь побыть с
близким человеком, сразу же приезжай.
Я
кивнул.
- И
будь осторожен.
Вот
этого я не понял. От жары и горя у меня возникло ощущение, что в
последние дни я даже и не живу, и все происходящее со мной -
сон, но эта фраза меня проняла.
- А
чего мне, собственно, опасаться?
- Не
знаю, - ответил он. - Не знаю. Майки. Он сел за руль, такой
огромный мужик втиснулся в такой крохотный автомобильчик, и
отбыл. Солнце как раз покатилось к горизонту. Вы знаете, как
выглядит солнце в конце жаркого августовского дня, оранжевое и
какое-то сплющенное, словно невидимая рука придавливает его
сверху, и оно вот-вот лопнет, как опившийся кровью комар,
расплескав содержимое своего желудка по всему горизонту. На
востоке, где небо уже потемнело, погромыхивал гром. Но дождь в
ту ночь так и не пошел, лишь темнота окутала город, как толстое,
жаркое одеяло. Тем не менее я включил компьютер и поработал с
час. Насколько мне помнится, писалось хорошо. А если даже и нет,
вы не хуже меня знаете, что работа позволяет коротать время.
***
Второй
приступ слез случился у меня через три или четыре дня после
похорон. Ощущение, что я по-прежнему сплю, не проходило. Я
ходил, разговаривал, отвечал на телефонные звонки, работал над
книгой, которую к моменту смерти Джо закончил процентов на
восемьдесят, но мне постоянно казалось, что происходит все это
не со мной, что я - это не я, а настоящий "я" наблюдает за всем
со стороны, послав вместо себя двойника.
Дениз
Бридлав, мать Пита, предложила в один из дней на следующей
недели привести двух своих подруг и прибраться в большом доме, в
котором я теперь жил один - одинокая горошина, позабытая в
банке. Она сказала, что генеральная уборка обойдется мне в сотню
долларов на троих, и добавила, что без этого никак нельзя. После
смерти обязательно надо прибраться, даже если человек умер и не
в доме.
Я
ответил, что мысль неплохая, но сказал, что заплачу каждой
женщине по сто долларов за шесть часов работы. То есть закончить
уборку они должны за шесть часов. А то, что они не успеют
сделать в отпущенное им время, останется на следующий раз.
-
Мистер Нунэн, это слишком много, - запротестовала Дениз.
-
Может - много, а может, и нет, но я плачу именно столько.
Беретесь за уборку?
Она
ответила, что они берутся, конечно, берутся.
В
итоге в вечер, предшествующий их приходу, я провел предуборочную
инспекцию дома. Наверное, я хотел, чтобы женщины (двух я
совершенно не знал) не нашли ничего лишнего?
К
примеру, шелковых трусиков Джоанны, засунутых за подушки дивана
("Что-то мы очень часто занимаемся этим на диване, Майк, -
как-то сказала она мне. - Ты заметил?"), или пустых банок из-под
пива под креслом на крыльце, а может, туалетную бумагу в
унитазе, которую забыли спустить в канализацию. По правде
говоря, я не могу сказать, что именно я искал. Помните, я же жил
как во сне, и ясность мыслей обретал, лишь когда дело касалось
концовки романа (психопат-убийца завлек мою героиню на крышу
многоэтажки с твердым намерением столкнуть ее вниз) или
изготовленного фирмой "Норко" теста на беременность, который Джо
купила в день смерти. Ингалятор от насморка, сказала она. Рыбное
филе на ужин, сказала она. И в ее глазах я не заметил ничего
такого, что заставило бы меня заглянуть в них второй раз.
***
Завершая инспекцию, я заглянул под нашу кровать и нашел книгу на
стороне Джо. Она только-только умерла, но если в доме где-то и
собирается пыль, так это в Подкроватном королевстве.
Светло-серый налет, который я увидел на глянцевой обложке,
достав книгу, напомнил мне о лице и руках лежащей в гробу
Джоанны... Джо в Подземном царстве. В гробу тоже пыльно? Скорее
всего, нет, но...
Я
отогнал эту мысль. Она прикинулась, будто уходит, но весь день
пыталась вновь пробраться мне в голову, словно белый медведь
Толстого.
Джоанна и я - выпускники университета штата Мэн. Оба защищали
диплом по англоязычной литературе. Как и многие другие, мы
влюбились в сладкозвучный голос Шекспира и обожали цинизм
горожан Тилбюри, который сумел донести до нас Эдвин Арлингтон
Робинсон <Робинсон Эдвин Арлингтон (1869 - 1935) американский
поэт, лирика которого отличается психологической напряженностью
и поэтикой намека.>. Однако вместе нас свел не поэт и эссеист, а
Сомерсет Моэм, пожилой писатель-драматург с сердцем романтика и
лицом, на котором отчетливо читалось презрение к роду
человеческому (хотя практически на всех фотографиях между лицом
и объективом вставала пелена сигаретного дыма). Поэтому я не
удивился, обнаружив под кроватью "Луну и грош". Роман этот я
прочел в юношестве, причем не один раз, а дважды, естественно,
отождествляя себя с Чарлзом Стриклен-дом (но в Южные моря я
хотел отправиться, чтобы писать книги, а не рисовать).
Вместо
закладки она воспользовалась игральной картой бог знает из какой
колоды. Открывая книгу, я вспомнил слова, сказанные ею за заре
нашего знакомства. Случилось это на семинаре "Английская
литература 20-го столетия", наверное, в 1980 году. Джоанна Арлен
училась тогда на втором курсе, я - на последнем, а на
"Английскую литературу 20-го столетия" ходил потому, что в тот
последний для меня семестр у меня появилось свободное время.
"Через сто лет, - заявила она на семинаре, - литературных
критиков середины двадцатого века заклеймят позором за то, что
они обласкали Лоренса <Лоренс Дэйвид Герберт (188 5 - 1930) -
английский писатель. В России более известен другой его роман -
"Любовник леди Чаттерли".> и пренебрегли Моэмом". Слова эти
вызвали доброжелательный смех (все студенты знали, что "Женщины
в любви" - одна из лучших книг, когда-либо написанных). Я не
засмеялся - влюбился.
Игральная карта лежала между страницами 102 и 103: Дирк Струве
только что узнал, что его жена уходит к Стрикленду, так назвал
Моэм Поля Гогена. Рассказчик (повествование ведется от первого
лица) пытается поддержать Струве. "Мой дорогой друг, ну что ты
так печалишься. Она вернется..."
-
Тебе-то легко так говорить, - бросил и комнате, теперь
принадлежащей мне одному.
Я
перевернул страницу и прочитал: "Оскорбительное спокойствие
Стрикленда лишило Струве остатков самообладания. В слепой
ярости, не осознавая, что делает, он бросился на Стрикленда. Тот
не ожидал нападения и пошатнулся, но силы ему хватало, даже
после тяжелой болезни, поэтому мгновением спустя Струве,
неожиданно для себя, оказался на полу. - Смешной вы человечишка,
- молвил Стрикленд".
И тут
до меня дошло, что Джо никогда не перевернет страницу и не
узнает, что Стрикленд назвал исполненного праведным гневом
Струве смешным человечишкой. В этот момент истины, который мне
не забыть никогда (как можно? То были едва ли не худшие
мгновения моей жизни), я понял, что это не ошибка, которую можно
исправить. И не кошмарный сон, от которого можно пробудиться.
Джоанна мертва.
Горе
отняло у меня последние силы. Мы плачем глазами, другого не
дано, но в тот вечер я почувствовал, что плачет все мое тело,
каждая его пора. Я сидел на краю кровати, держа в руке карманное
издание романа Сомерсета Моэма "Луна и грош", и рыдал навзрыд.
Потом я, конечно, понял, что ревел не без причины. Несмотря на
труп, который я опознал на цветном экране монитора с высокой
разрешающей способностью, несмотря на похороны и тенорок Пита
Бридлава, спевшего любимый псалом Джоанны, несмотря на короткую
службу у могилы и брошенную на гроб землю, я не верил в
случившееся. А вот книжке карманного формата, выпущенной
издательством "Пенгуин", удалось преуспеть там, где потерпел
неудачу серый гроб, - она доказала, что Джоанна мертва.
" -
Смешной вы человечишка, - молвил Стрикленд".
Я
откинулся на кровать, закрыл лицо руками и плачем загнал себя в
сон, как делают дети, когда им очень плохо. И мне тут же
приснился кошмар. В нем я проснулся, увидел, что книга "Луна и
грош" по-прежнему лежит рядом со мной на покрывале, и решил
положить ее туда, где нашел, то есть под кровать. Вы знаете, как
перемешиваются во сне реальность и фантазии: логика в них, что
часы Дали, которые становятся такими податливыми: их можно
развесить по веткам, как половики.
Я
вернул игральную карту на прежнее место, между страницами 102 и
103, окончательно и бесповоротно убрал указательный палец со
строчки " - Смешной вы человечишка, - молвил Стрикленд",
перекатился на другую половину кровати, опустил голову,
перевесившись через край, с тем чтобы положить книгу именно на
то место, с которого я ее и поднял.
Джо
лежала среди катышков пыли. Паутинка свесилась с кроватной
пружины и ласкала ей щеку, словно перышко. Рыжеватые волосы
потеряли привычный блеск, но глаза - черные, живые - злобно
горели на бледном, как полотно, лице. А когда она заговорила, я
понял, что смерть лишила ее рассудка.
- Дай
ее сюда, - прошипела она. - Это мой пылесос. - И выхватила у
меня книгу, прежде чем я успел протянуть к ней руку. На
мгновение наши пальцы соприкоснулись. Ее были холоднее льда. Она
раскрыла книгу (игральная карта вывалилась) и положила ее себе
на лицо. А когда Джо скрестила руки на груди и застыла, я понял,
что надето на ней то самое синее платье, в котором мы ее
похоронили. Она вышла из могилы, чтобы спрятаться под нашей
кроватью.
Я
проснулся со сдавленным криком, дернулся так, что едва не
свалился на пол. Спал я недолго, слезы еще не успели высохнуть,
а веки щипало, такое бывает после того, как поплачешь. Сон был
очень уж яркий, поэтому я таки заглянул под кровать, в полной
уверенности, что она там и лежит, накрыв лицо книгой, что она
протянет руку, чтобы коснуться меня ледяными пальцами.
Но,
разумеется, никого под кроватью не обнаружил - сон есть сон. Тем
не менее спать я улегся на диване в своем кабинете. И правильно
сделал, потому что в ту ночь кошмары меня не мучили. И мне
удалось хорошо выспаться.
Глава 2
За
десять лет моей супружеской жизни, да и сразу после смерти
Джоанны, мне так и не довелось почувствовать на себе действие
психологического барьера, который вставал на пути многих
писателей. По правде говоря, я так долго не замечал его
существования, что барьер этот, а речь идет о полной утрате
способности писать, укоренился и окреп, прежде чем я наконец
понял, что со мной происходит что-то необычное. Причина, думаю,
в том, что я искренне считал, будто такие катаклизмы возможны
только с "литераторами", которых обсуждали, разбирали по
косточкам, а иногда и растирали в порошок в "Нью-йоркском
книжном обозрении".
Моя
писательская карьера и семейная жизнь практически наложились
друг на друга. Я закончил черновой вариант моего первого романа
"Быть вдвоем" вскоре после того, как мы с Джоанной официально
обручились (я надел на средний палец ее левой руки кольцо с
опалом, купленное в "Дайс джевеллерс" за сто десять баксов..,
для этого мне пришлось свести чуть ли не к нулю остальные
расходы.., но Джоанна пришла в восторг), а последний роман,
"Вниз с самого верха", закончил через месяц после ее смерти. Об
убийце-психопате, который обожал крыши высоких домов. Его
опубликовали осенью 1995 года. После этого публиковались и
другие мои романы, парадокс, который я могу объяснить, но не
думаю, что в обозримом будущем в планах какого-либо издательства
появится новый роман Майка Нунэна. Теперь я знаю, что есть
писательский психологический барьер. Знаю лучше, чем мне
хотелось бы.
***
Когда
я показал черновой вариант "Быть вдвоем" Джо, она прочитала
роман за один вечер, уютно устроившись в любимом кресле, одетая
лишь в трусики да футболку с Мэновским черным медведем на груди.
Она читала и пила холодный чай, стакан за стаканом. Я ушел в
гараж (тогда мы с еще одной семейной парой арендовали дом в
Бангоре, поскольку денег было в обрез.., с Джо мы еще не
поженились, но кольцо с опалом она с руки не снимала) и маялся в
ожидании ее вердикта. Начал даже собирать скворечник из
купленного в магазине набора (в инструкции говорилось, что
собрать скворечник под силу ребенку) и чуть не отрезал себе
указательный палец левой руки. Каждые двадцать минут я
возвращался в дом и заглядывал в гостиную. Если Джо и замечала
мое нетерпение, то не подавала виду. Читала себе и читала. Я
счел, что это добрый знак.
Я
сидел на крыльце черного хода, смотрел на звезды и курил, когда
она подошла, села рядом, положила руку мне на плечо.
- Ну?
- спросил я.
-
Хороший роман. А теперь почему бы тебе не вернуться в дом и не
трахнуть меня?
Прежде
чем я успел ответить, трусики, в которых она сидела в кресле,
упали мне на колени с легким нейлоновым шуршанием.
***
Потом,
когда мы лежали в постели и ели апельсины (от этой вредной
привычки мы в конце концов избавились), я спросил:
-
Достаточно хороший, чтобы опубликовать?
-
Видишь ли, - ответила она, - я ничего не знаю о сияющем
издательском мире, но я всегда читала ради удовольствия...
Признаюсь тебе, что моей первой любовью стал "Любопытный
Джордж"...
-
Любопытно.
Она
придвинулась ко мне, навалилась на предплечье теплой грудью,
кинула в рот дольку апельсина.
- Так
вот, этот роман я прочитала с огромным удовольствием. И берусь
предсказать, что твоя репортерская карьера в "Дерри ньюс" не
переживет испытательного срока. Я думаю, что мне уготована
участь писательской жены.
От ее
слов меня бросило в дрожь.., кожа на руках покрылась мурашками.
Да, конечно, она ничего не знала о сияющем издательском мире, но
если она верила, то верил и я., . Как выяснилось, мы не
заблуждались. Агента я нашел через одну из моих университетских
преподавательниц (она прочитала роман и отметила в нем некоторые
художественные достоинства; думаю, что коммерческую ценность
романа она отнесла к недостаткам). Агент продал "Быть вдвоем"
первому же издательству, в которое направил рукопись. Это
оказалось престижное "Рэндом хауз".
Как и
предсказывала Джо, моя репортерская карьера закончилась очень
быстро. Четыре месяца я писал статьи о цветочных выставках,
собачьих бегах, благотворительных обедах, получая сто долларов в
неделю, пока не пришел первый чек от "Рэндом хауз" - на двадцать
семь тысяч долларов, без учета комиссионных агента. Я проработал
в газете совсем ничего, даже не успел получить мизерной прибавки
к жалованию, но тем не менее мне устроили прощальную вечеринку в
пабе "У Джека". На стене повесили плакат:
УДАЧИ
ТЕБЕ, МАЙК, - ПИШИ!
Потом,
когда мы вернулись домой, Джо сказала, что будь зависть
кислотой, от меня остались бы лишь пряжка от ремня да три зуба.
-
Никто не спутает ее с "Взгляни на дом свой. Ангел" <Роман
известного американского писателя Томаса Вулфа (1900 - 1938),
написанный в 1929 г.>, не так ли? - спросил я, когда мы погасили
свет, доели последний апельсин и выкурили последнюю сигарету.
Джо
знала, что я говорил про свою книгу. Знала она и про то, что
меня смутила реакция на роман моего университетского
преподавателя.
-
Надеюсь, ты не собираешься заниматься самокопанием и сетовать на
тяжелую судьбу художника, которого никто не хочет понять? -
спросила Джо. Если да, то завтра утром я первым делом покупаю
комплект документов, необходимых для развода, и руководство по
их заполнению.
Я,
конечно, улыбнулся, но ее слова меня все-таки задели.
- Ты
видела первый пресс-релиз "Рэндом хауза"? - Я знал, что видела.
Они же назвали меня "Ви-Си Эндрюс с членом".
- И
что? - Она ухватилась за означенный предмет. - Член у тебя
имеется. А насчет того, как тебя обозвали... Майк, в третьем
классе Патти Бэннинг дразнила меня шлюшкой-по-таскушкой. Но я же
ею не была.
-
Ярлыки приклеиваются намертво.
-
Е-рун-да. - Она все не отпускала мой игрунчик, то крепко, до
сладостной боли, сжимая, то чуть ослабляя хватку. И брючную
мышку такое внимание очень даже устраивало. - Главное - это
счастье. Ты счастлив, когда пишешь, Майк?
-
Безусловно. - Она это и так знала.
-
Когда ты пишешь, тебя мучает совесть?
-
Когда я пишу, то не могу думать ни о чем другом, кроме одного. -
И я перекатился на Джо.
-
Дорогой... - Это слово она произнесла тем капризным голоском,
который особенно возбуждал меня. - Между нами чей-то пенис. И
когда мы ласкали друг друга, я окончательно понял следующее:
во-первых, она не кривила душой, говоря, что ей понравилась моя
книга (черт, у меня не было в этом сомнений с того самого
момента, как я увидел, с каким увлечением она читает рукопись),
а во-вторых, мне нет нужды стыдиться написанного.., по крайней
мере по ее убеждению я ничего постыдного не сотворил. И еще, в
оценке моей работы я должен исходить исключительно из нашего
семейного мнения, которое формируется на основе ее точки зрения
и, естественно, моей.
Слава
Богу, она тоже любила Моэма.
***
Ви-Си
Эндрюс с членом я пробыл десять лет.., четырнадцать, если
добавить четыре года после смерти Джоанны, когда продолжали
выходить мои книги. Первые пять лет я издавался в "Рэндом",
потом мой агент получил чрезвычайно выгодное предложение от
"Патнам" <"Дж. П. Патнамссанс" - еще одно известное нью-йоркское
издательство, основанное в 1938 году.>, и я сменил издателя.
Вы
видели мою фамилию в списках бестселлеров.., если ваша
воскресная газета печатает не десять, а пятнадцать первых
позиций. Я не сравнялся с Клэнси, Ладлемом или Гришемом, но
многие мои книги издали в переплете <Для американского писателя
выпуск романа не в обложке (большая часть книг в США выходит
именно в карманном формате), а в переплете - огромное событие,
признание мастерства.> (у Ви-Си Эндрюс, как-то сказал мне
Гарольд Обловски, все книги выходили исключительно в обложке,
несмотря на популярность ее романов), а однажды я занял пятую
строчку в списке бестселлеров в "Тайме".., с моим вторым
романом, который назывался "Мужчина в красной рубашке". Ирония
судьбы, но одной из книг, которая не позволила мне подняться
выше, была "Стальная машина" Теда Бюмонта <Тед Бюмонт один из
главных героев романа Стивена Кинга "Темная половина".> (он
опубликовал роман под псевдонимом Джордж Старк). В те дни у
Бюмонтов был летний коттедж в Касл-Роке, в пятидесяти милях
южнее нашего загородного дома на озере Темный След. Теда уже нет
среди нас. Самоубийство. Не знаю, был ли тому причиной
писательский психологический барьер.
Я
стоял на границе магического круга мега-бестселлеров, но
нисколько не переживал из-за того, что не могу прорваться
внутрь. Мне еще не исполнилось тридцати одного, а нам уже
принадлежали два дома: старинный, построенный в стиле Эдуарда
<Речь идет об архитектурном стиле, сформировавшемся во время
правления английского короля Эдуарда VI.>, особняк в Дерри и
приличных размеров коттедж на озере в западной части Мэна.
"Сара-Хохотушка", так называли этот бревенчатый дом местные
жители. Причем дома именно принадлежали нам, поскольку мы
полностью за них расплатились, тогда как многие пары нашего
возраста почитали за счастье, если банки соглашались дать им на
покупку дома кредит. Мы были богаты и счастливы и спокойно
смотрели в будущее. Я не считал себя Томасом Вулфом (не считал
даже Томом Вулфом и Тобиасом Вулффом <Том Вулф, Тобиас Вулфф -
современные американские писатели.>), но мне хорошо платили за
работу, которая мне нравилась, и я полагал, что лучше ничего на
свете и быть не может.
Я
попал в разряд середнячков. Критика меня игнорировала, работал я
в строго определенном жанре (очаровательная молодая женщина
встречает на своем пути интересного незнакомца), труд мой хорошо
оплачивался, поскольку общество понимало, что обойтись без меня
нельзя. Точно так же относятся к разрешенным в штате Невада
публичным домам: основному инстинкту надобно давать выход, а
потому кто-то должен заниматься Этим Самым Делом. Я занимался
Этим Самым Делом с большим желанием (а иногда мне с энтузиазмом
помогала Джо, в случаях, когда я оказывался на сюжетной
развилке), и в какой-то момент - кажется, после избрания Джорджа
Буша, - наш бухгалтер сообщил, что мы - миллионеры.
Конечно, нашего богатства не хватило бы, чтобы купить личный
реактивный самолет (как Гришем) или профессиональную футбольную
команду (как Клэнси), но по меркам Дерри, штат Массачусетс, мы
просто купались в деньгах. Мы несчетное количество раз
занимались любовью, посмотрели тысячи фильмов, прочитали тысячи
книг (Джо складывала свои на пол у кровати). А главное - и
наверное, это следует почитать за счастье - мы не знали, сколь
краткий нам отпущен срок.
***
Не
единожды я задумывался, а не нарушение ли ритуалов приводит к
возникновению писательского психологического барьера? Днем я,
конечно, отметал эти мысли, не люблю рассуждений о
сверхъестественном, но ночью у меня возникали проблемы. Ночью у
мыслей есть особенность срываться с поводка и гулять на свободе.
А если ты всю взрослую жизнь выдумываешь сюжеты и переносишь их
из головы на бумагу, мыслям сорваться с поводка куда как проще.
То ли Бернард Шоу, то ли Оскар Уайльд сказал, что писатель - это
человек, который научил свой разум вести себя неподобающим
образом.
Но так
ли уж крамольна мысль о том, что нарушение ритуалов сыграло свою
роль, и внезапно и неожиданно (по крайней мере неожиданно для
себя) я кончился как писатель? Когда ты зарабатываешь хлеб в
выдуманным мирах, граница между тем, что есть на самом деле, и
тем, что кажется, слишком размыта. Художники иногда отказываются
рисовать, не надев определенной шляпы. Бейсболисты, у которых
пошел удар, не меняют носки.
Ритуал
начался со второй книги, единственной, из-за которой, насколько
мне помнится, я очень нервничал. Наверное, я вновь переболел
болезнью второкурсника: им всегда кажется, что после первого
успеха обязателен провал. Кстати, на одной из лекций по курсу
американской литературы профессор сказал, что из всех
американских писателей только Харпер Ли удалось избежать
панического страха за вторую книгу.
Заканчивая "Мужчину в красной рубашке", я остановился в шаге от
финишной черты. До приобретения старинного особняка на
Бентон-стрит в Дерри оставалось еще два года, но
"Сару-Хохотушку", коттедж и участок земли на озере Темный След
мы уже купили, хотя еще не обставили и не пристроили студию Джо.
Там я и дописывал "Мужчину".
Я
отодвинул стул, поднялся из-за стола, на котором стояла моя
старенькая "Ай-би-эм селектрик" (тогда я еще не освоил
компьютер) и прошел на кухню. Сентябрь уже перевалил на вторую
половину, дачники в большинстве своем разъехались, и никакие
посторонние шумы не заглушали крики гагар. Солнце садилось,
гладкая поверхность озера горела холодным оранжево-красным
огнем. Это воспоминание осталось со мной навсегда, яркое и
живое. Иной раз мне даже кажется, что достаточно небольшого
усилия воли, чтобы оно вновь стало реальностью. Вот я и
задумываюсь: а что бы изменилось, если бы тогда все было иначе?
Еще
раньше я поставил в холодильник бутылку "тэттинжера" и два
бокала. Теперь я достал их и на жестяном подносе, который обычно
использовался для транспортировки кувшинов с холодным чаем или
"кул-эйдом" из кухни на террасу, где коротала время Джо, или в
гостиную, где я работал, и понес к Джоанне.
Она
сидела в кресле-качалке и читала (не Моэма, а Уильяма Денброу,
одного из ее любимых современных писателей).
-
О-о-о, - протянула она, заложив закладкой страницу и закрывая
книгу. - Шампанское! По какому случаю?
Вы
понимаете, как будто она не знала.
- Дело
сделано. Mon livre est tout fini <Моя книга написана (фр.).>.
Джоанна и была той самой основой, без которой ритуал терял свою
силу. Мы практически всегда пили шампанское, и она практически
всегда шла, в мой кабинет, чтобы завершить ритуал, но все-таки
не после каждой книги.
- Что
ж, - улыбаясь, она взяла с подноса, с которым я перед ней
склонился, один бокал. - Значит, есть повод выпить, верно?
Теперь
я понимаю, что основа любого ритуала - всего лишь малая его
толика, можно сказать, единственное магическое слово в
тарабарщине заклинания. Последняя фраза.
Однажды, за пять лет до ее смерти, в тот день, когда я закончил
книгу, Джоанна находилась в Ирландии. Уехала с подругой. Я выпил
шампанское в одиночестве, сам отпечатал последнюю фразу (тогда я
уже работал на "макинтоше", который умел делать бог весть что,
хотя я использовал его исключительно как пишущую машинку), и
меня это нисколько не смутило. Во всяком случае, в ту ночь я
спал как младенец. Но я позвонил в гостиницу, в которой
остановились она и Брин, ее подруга. Сообщил ей, что закончил
книгу, и услышал слова, ради которых, собственно, и звонил.
Слова, которые скользнули в ирландский телефонный провод,
добрались до микроволнового передатчика, вознеслись, как
молитва, к спутнику связи, а потом спустились вниз, в мое ухо:
"Что ж, значит, есть повод выпить, верно?"
Обычай
этот пошел, как я и говорил, со второй моей книги. Когда мы
выпили шампанского, сначала по одному бокалу, затем - по
второму, я повел ее в кабинет, где стояла пишущая машинка с
вставленным в нее листом бумаги. На озере последняя гагара
криком призвала темноту.
- Я
думала, ты закончил книгу.
-
Осталось последнее предложение, - ответил я. - Книга, как ты
понимаешь, посвящена тебе, и я хочу, чтобы последнюю точку в ней
поставила ты.
Она не
запротестовала, не засмеялась, просто посмотрела на меня, чтобы
понять, не шутка ли это. Я кивнул, показывая, что настроен
серьезно, и она села на мой стул. Она недавно выкупалась, и ее
волосы, схваченные сзади белой эластичной лентой, были темнее
обычного. Я коснулся их рукой. Они напоминали влажный шелк.
- С
красной строки? - спросила она, глядя на меня словно молоденькая
секретарша на босса.
- Нет,
- покачал я головой. - Продолжай. - И я продиктовал предложение,
которое сложилось у меня в голове еще до того, как я поднялся
из-за стола и пошел за шампанским. - "Через голову он снял с ее
шеи цепь, и бок о бок они спустились по лестнице к дожидающемуся
внизу автомобилю".
Джоанна все напечатала, вновь посмотрела на меня.
- Все.
Теперь, полагаю, надо напечатать "Конец".
Джо
дважды нажала на кнопку "Возврат каретки", затем выставила ее по
центру, и ай-би-эмовским шрифтом "курьер" (моим любимым),
отпечатала последнее слово.
- А
что за цепь он снял с ее шеи? - спросила она.
-
Чтобы это узнать, надо прочесть книгу. Она сидела у стола, я
стоял позади нее, так что она без труда добралась до нужного ей
места. И когда заговорила, губы ее елозили по самой
чувствительной части моего тела. А разделяли губы и эту самую
часть лишь трусы из хлопчатобумажной ткани.
- У
наш ешть шпошобы жаштафить тефя гофорить.
-
Похоже на то.
***
Я по
крайней мере попытался возродить ритуал в тот день, когда
закончил "Вниз с самого верха". От него осталась только форма,
магическое содержание исчезло, но я в общем-то этого и ожидал. И
пошел на это не из суеверия, а от уважения и любви. Если хотите,
совершил ритуал в память о Джоанне. Или, если угодно, ритуал
этот стал настоящей поминальной службой, которую я смог провести
через месяц после того, как тело Джоанны легло в землю.
В
третьей декаде сентября по-прежнему стояла жара, в последние
годы не случалось такого жаркого лета. Заканчивая книгу, я
постоянно думал о том, как мне недостает Джоанны.., но мысли эти
не мешали мне работать. Упомяну вот еще о чем: я оставался в
Дерри, из-за жары ходил по дому в одних трусах, но ни разу не
подумал о том, чтобы перебраться в наш коттедж у озера. Словно
из моей памяти исчезла вся информация, связанная с нашей
загородной усадьбой "Сара-Хохотушка". Может, потому, что, дойдя
до последней фразы романа, я окончательно осознал: на этот раз
Джоанна уехала не в Ирландию.
На
озере у меня маленький кабинет, но с окном. В Дерри - длинный, с
протянувшимися вдоль стен книжными стеллажами и без единого
окна. В тот вечер три вентилятора под потолком лениво Перегоняли
сгустившийся воздух. Я вошел в кабинет в шортах, футболке и
резиновых шлепанцах, с маленьким жестяным подносом, на котором
стояли бутылка шампанского и два запотевших бокала. В дальнем
конце этого железнодорожного вагона, под таким крутым карнизом,
что мне приходилось чуть ли не садиться на корточки, чтобы
добраться до стула (год за годом Джо убеждала меня, что я выбрал
для компьютера самое неудачное место в комнате, но не могла
переубедить), светился экран "макинтоша".
Я уж
подумал, что сам нарываюсь на новый приступ слез, но ведь наша
эмоциональная реакция всегда удивляет нас, я прав? В тот вечер я
не выл и не рыдал. Наверное, горе ушло. А его место заняло
щемящее чувство утраты: я видел пустое кресло, в котором она
любила сидеть и читать, пустой стол, на который она ставила свой
бокал, всегда у самого края.
Я
наполнил бокал шампанским, подождал, пока осядет пена, поднял
его.
- Дело
сделано, - сообщил я вращающимся под потолком лопастям
вентилятора. - Что ж, значит, есть повод выпить, верно?
Ответной реакции не последовало. В свете того, что произошло
позже, думаю, эту фразу есть смысл повторить: ответной реакции
не последовало. Я не почувствовал, как случалось потом, что я не
один во вроде бы пустой комнате. Я выпил шампанское, поставил
бокал на жестяной поднос, наполнил второй. С ним пошел к "маку"
и сел перед ним, как села бы Джоанна, если бы не вмешательство
горячо любимого всеми Бога. Тело мое не сотрясали рыдания, но в
уголках глаз стояли слезы. На экране я прочитал:
Не
таким уж и плохим выдался денек, подумала она. Пересекла
лужайку, направляясь к своему автомобилю, рассмеялась, увидев
белый квадратик бумаги, прижатый дворником к ветровому стеклу.
Кэм Диленси, который никогда не сдавался, для которого не
существовало слова "нет", приглашал ее во вторник на
еженедельную дегустацию вин. Она вытащила квадратик, уже
собралась разорвать его, но в последний момент передумала и
сунула в карман джинсов.
- Не с
красной строки. Продолжаем абзац, - указал я сам себе и
отпечатал предложение, которое сложилось в голове еще до того,
как я потел за шампанским:
Перед
ней лежал целый мир; так почему не начать его освоение с
дегустации вин, на которую пригласил ее Кэм Диленси?
Я
замер, глядя на крошечный мерцающий курсор. Уголки глаз все
щипали слезы, но, повторяю, никакой холодный ветерок не обдувал
мои колени, ничьи ледяные пальцы не хватали за шею. Я дважды
нажал на клавишу "Enter". Потом на клавишу "Center". Напечатал
завершающее слово "Конец" и отсалютовал экрану бокалом, который
предназначался Джо.
- За
тебя, крошка! Как бы я хотел, чтобы ты была рядом. Мне чертовски
тебя недостает, - мой голос дрогнул на последнем слове, но
дыхания у меня не перехватило.
Я
выпил "тэттинжер", сохранил в памяти компьютера последнее
предложение, перегнал файл на дискету, вытащил ее из дисковода,
положил к остальным дискетам, на которых хранился текст моей
очередной нетленки. И за последующие четыре года не написал ни
строчки, если не считать писем, перечней необходимых покупок и
заполнения соответствующих граф на чеках и различных документах.
Глава 3
Мое
издательство ничего не знало. Как и мой редактор Дебра Уайнсток,
и мой агент Гарольд Обловски. В полном неведении пребывал и
Френк Арлен, хотя меня не раз так и подмывало обо всем ему
рассказать. Позволь мне быть твоим братом, если не ради тебя, то
ради Джо. Эти слова я услышал от него, когда он возвращался к
своей типографии и уединенной жизни в маленький городок Сэнфорд
в южной части штата Мэн. Я не собирался плакаться ему в жилетку,
и не плакался - но каждые две недели звонил. Поболтать ни о чем,
вы понимаете. "Как дела? - Нормально, только на улице жуткая
холодина. - Да, здесь тоже. Ты поедешь в Бостон, если я возьму
билеты на "Медведей"? - Может, в следующем сезоне, сейчас я
очень занят. - Да, я понимаю. - До встречи, Майки. - Счастливо,
Френк. - Держи хвост пистолетом". Мужской разговор.
Я
уверен, что раз или два он спрашивал, работаю ли я над новой
книгой, и вроде бы я отвечал...
Да
ладно.., врал я ему. И так привык к своему вранью, что сам стал
в него верить. Он спрашивал, это точно, а я говорил, что
работаю, конечно, работаю, и пишется отлично, лучше, чем когда
бы то ни было. Но с языка едва не срывалось совсем другое.
"Стоит мне написать пару абзацев, как со мной начинает твориться
что-то ужасное: пульс убыстряется в два, потом в три раза,
дыхание перехватывает, глаза вылезают из орбит. Я становлюсь
похож на страдающего клаустрофобией человека, который неведомо
как оказался в быстро тонущей подводной лодке.
Такие
вот у меня дела, спасибо, что спросил". Но конечно, ничего
такого я ему так и не сказал. Я звоню не для того, чтобы просить
о помощи. Я не могу просить о помощи. Кажется, я вам об этом уже
говорил.
***
С моей
точки зрения - признаю, очень субъективной, - среди творческих
личностей удачливые романисты (пусть даже относительно
удачливые) занимают самую выгодную позицию. Действительно, люди
покупают больше компакт-дисков, чем книг, часто ходят в кино,
много времени проводят у телевизора. Но у романистов более
длительный период продуктивной работы, возможно, потому, что
читатели чуть умнее поклонников других видов искусства, где
обходятся без печатного слова. Дэвид Соул из знаменитого в
семидесятых сериала "Старски и Хатч" или в свое время очень даже
известный белый рэппер Ванилла Айс нынче бог знает где. А Герман
Вук, Джеймс Мичинер или Норман Майлер все еще в обороте. Вот и
рассуждай после этого о динозаврах, когда-то ходивших по Земле.
Артур
Хейли работал над новой книгой (тогда это был слух, который
полностью подтвердился), Томас Харрис мог замолчать на семь лет,
а потом снова начать выдавать бестселлеры, а произведения
Джерома Дэвида Сэлинджера, пусть за последние сорок лет он и не
написал ни слова, продолжают горячо обсуждать как студенты
гуманитарных вузов, так и члены неформальных литературных
объединений. Верность читателей не идет ни в какое сравнение с
верностью почитателей поп-звезды. Вот почему так много книг,
авторы которых уже не способны выдать на-гора что-нибудь
новенькое, вновь и вновь попадают в списки бестселлеров
исключительно благодаря магической надписи на обложке:
"АВТОР..."
К
автору, каждое произведение которого в переплете может
продаваться тиражом в пятьсот тысяч, а в карманном формате - в
миллион, издатель предъявляет только одно, очень простое
требование: роман в год. Нью-йоркские мудрецы считают, что это
оптимум. Триста восемьдесят страниц, переплетенных или
склеенных, каждые двенадцать месяцев, с началом, серединой и
концовкой, с запоминающимися персонажами. Лучше бы не новыми, а
перешедшими из прежних книг. Читатели это обожают. Знакомый
персонаж для них что родственник.
Если
книга в год не получается, недовольны и издатель, и агент. У
издателя могут не окупиться вложенные в тебя инвестиции, у
агента не хватит денег для оплаты счетов его психоаналитика.
Опять же, если книга сильно задерживается, часть читателей может
тебя и подзабыть. Тут уж ничего не поделаешь. Опять же, нельзя и
частить, иначе читатель может сказать: "Что-то начитался я этого
парня, он уже на зубах завяз".
Я
рассказываю вам все это, чтобы вы поняли, каким образом мне
удалось четыре года водить всех за нос: компьютер я использовал
главным образом для игры в "Скрэббл", но об этом никто не
догадывался. Писательский психологический барьер? Что такое
писательский психологический барьер? Нет у нас никакого
писательского психологического барьера! О каком таком
писательском психологическом барьере может идти речь, если
каждый год поздней осенью появляется новый детективный роман
Майкла Нунэна? Почитать его на досуге - одно удовольствие, не
только вам, но и вашим родственникам. И, между прочим, обратите
внимание, что в нашем книжном магазине на второй экземпляр
предоставляется тридцатипроцентная скидка. Выгодное получается
дельце.
Секрет
прост, и я не единственный популярный американский автор,
который им владеет. Если слухи верны, Дэниэла Стил (приведу
только один пример) десятилетиями пользовалась Формулой Нунэна.
Видите ли, хотя я публиковал по книге в год, начиная с романа
"Быть вдвоем", который увидел свет в 1984 году, за последующие
десять лет я написал четырнадцать романов. То есть четыре года
мне удавалось писать по две книги. Одну я отдавал агенту, вторую
припрятывал.
Не
помню, говорил ли я об этом с Джо, но вопросов она точно не
задавала, то есть понимала, что я делаю: как белочка, запасаю
орешки. Конечно, думал я тогда не о психологическом барьере.
Черт, да я просто развлекался.
В
феврале 1995 года, запоров по меньшей мере два многообещающих
сюжета (вот эта функция моего мозга - подбрасывать сюжеты,
никуда не подевалась и теперь вместо радости приносила только
горе), я более не мог отрицать очевидное: у меня самые серьезные
неприятности, с какими может столкнуться писатель, за
исключением разве что болезни Альцгеймера и инсульта. Однако в
большой сейфовой ячейке, которую я абонировал в "Файделити
юнион", лежали четыре картонные коробки с рукописями.
Промаркированные как "Обещание", "Угроза", "Дэрси" и "Верх".
Где-то на День Святого Валентина позвонил мой агент, и в его
голосе слышалось волнение. Обычно я передавал ему мой последний
шедевр в конце января, а тут минула половина февраля. И им
пришлось бы задействовать все резервы, чтобы успеть с очередным
романом Майка Нунэна к Рождественской лихорадке. Конечно же, он
желал знать, все ли в порядке?
То был
мой последний шанс признаться, что все как раз не в порядке, но
мистер Гарольд 06-ловски из дома 225 по Парк-авеню не относился
к тем, кто смиряется с неизбежным. Он был хорошим агентом, в
издательских кругах его любили и ненавидели (иногда одни и те же
люди и одновременно), но весть о том, что золотая жила вдруг
иссякла, вызвала бы у него бурную и негативную реакцию. Он бы
прилетел в Дерри первым же рейсом, чтобы не уезжать до тех пор,
пока ему не удастся вернуть меня на круги своя. Нет, я любил
Гарольда, но только на расстоянии, когда он сидел в своем
кабинете на тридцать восьмом этаже и любовался Ист-Сайдом.
И я
сказал ему: "Гарольд, какое совпадение, ты звонишь мне в тот
самый день, когда я закончил новый роман, фантастика, не правда
ли, я высылаю его немедленно, через "Федэкс" <"Федерал экспресс
корпорейшн" - крупнейшая в США частная почтовая служба срочной
доставки небольших посылок и бандеролей.>, так что завтра ты его
получишь". Гарольд заверил меня, что никакого совпадения нет,
просто он находится в телепатической связи со своими авторами.
Потом поздравил меня и положил трубку. А два часа спустя я
получил от него большой букет.
Поставив цветы в столовой - туда я после смерти Джо заходил
редко - я отправился в "Файделити юнион". Вставил в замочную
скважину банковской ячейки свой ключ и вскоре уже нес в приемный
пункт "Федэкс" рукопись романа "Вниз с самого верха". Я взял
только что написанную книгу потому лишь, что она лежала ближе
всех к дверце. В ноябре ее напечатали, аккурат поспели к
Рождеству. Я посвятил ее памяти моей любимой жены, Джоанны.
Книга поднялась на одиннадцатую строчку в списке бестселлеров
"Тайме". На радость всем, в том числе и мне. Потому что жизнь
поворачивалась в лучшую сторону, ведь так? Ведь в конце концов
писательский психологический барьер рушится у всех, разве нет?
(За исключением, возможно, Харпер Ли.) Все, что от меня
требуется, так это расслабиться, как сказала архиепископу
девушка из кордебалета. И, слава Богу, я был запасливой белочкой
и заготовил достаточно орешков.
Не
потерял я оптимизма и на следующий год, когда отправил через
"Федерал экспресс" рукопись романа "Угрожающее поведение". Этот
роман я написал осенью 1991 года, и он очень понравился Джо.
Оптимизма поубавилось к марту 1997 года: в этом месяце Гарольд
получил от меня "Поклонника Дэрси". Однако, когда меня
спрашивали, как идут дела, подразумевая под этим: как пишутся
книги, я отвечал: "Хорошо, отлично, все путем, пишутся и
пишутся, сюжеты прут из меня, как дерьмо из коровьей задницы".
Когда
же, прочитав "Дэрси", Гарольд заявил, что это мой лучший роман,
я осторожно намекнул на то, что хочу сделать перерыв на год. Он
отреагировал мгновенно, самым неприятным для меня вопросом: все
ли у меня в порядке? Конечно, ответил я, все тип-топ, просто
думаю о том, чтобы немного сбавить темп.
Последовала одна из фирменных пауз Гарольда, смысл которой -
показать, что ты - стопроцентное дерьмо, но, поскольку Гарольд к
тебе очень хорошо относится, он ищет слова, чтобы выразить сие в
максимально мягкой форме. Прием этот очень эффектный, да только
я раскусил его шесть лет тому назад. Вернее, раскусила Джо.
"Сочувствие у него притворное, - вынесла она вердикт. - Он - как
коп в старых французских фильмах. Держит рот на замке с тем,
чтобы ты говорил и говорил, пока не признаешься".
На
этот раз рот на замке держал я. Только перекинул трубку от
левого уха к правому да устроился поудобнее в кресле. И при этом
взгляд упал на фотографию в рамочке, что стояла на компьютере:
"Сара-Хохотушка", наша усадьба на озере Темный След. Я не был
там уже целую вечность и внезапно задался вопросом: а почему?
Наконец в трубке послышался голос Гарольда, осторожный,
успокаивающий, голос человека в здравом уме, пытающегося убедить
психа, что его умопомешательство - явление сугубо временное.
- Мне
кажется, эта идея не из лучших, Майк, во всяком случае, на
текущий момент.
-
Отчего же? - упорствовал я. - Максимума я достиг в 1991 году. С
тех пор продажи моих книг держатся на постоянном уровне. Я - на
плато, Гарольд, один год ничего не изменит.
-
Видишь ли, писатели, книги которых стабильно продаются, как бы
находятся на развилке. Или книги и дальше будут продаваться, или
тиражи пойдут вниз.
"Значит, мои тиражи пойдут вниз", - едва не вырвалось у меня..,
но не вырвалось. Я не хотел, чтобы Гарольд знал, в каком я
состоянии, насколько далеко все зашло. Я не хотел, чтобы он
знал, что теперь у меня прихватывало сердце - действительно,
прихватывало - почти всякий раз, когда я открывал шестой "Ворд"
и смотрел на пустой экран и мерцающий курсор.
- Да,
- пробормотал я. - Хорошо. Сообщение принято.
- Ты
уверен, что с тобой все в порядке?
-
Разве книга утверждает обратное, Гарольд?
-
Черт, да нет же... Книга потрясающая. Твой лучший роман, я тебе
уже говорил. Если бы Сол Беллоу <Беллоу Сол (р. 1915) -
известный американский писатель, лауреат Нобелевской (1976) и
Пулитцеровской (1975) премий по литературе> писал романтические
детективы, из-под его пера выходили бы именно такие книги. Но..,
у тебя нет проблем со следующей книгой? Я понимаю, тебе
по-прежнему недостает Джо, это естественно, мы все...
- Нет,
- оборвал его я. - Никаких проблем. Вновь последовала долгая
пауза. Я ее выдержал. Перемолчал Гарольда. Так что первым опять
заговорил он.
-
Гришем может позволить себе год отдыха. Клэнси может У Томаса
Харриса длительные промежутки между книгами скорее правило, чем
исключение. Но ты находиться на том уровне, Майк, где жизнь куда
как сложнее, чем на самом верху. На каждую строчку в этой части
списка - пять претендентов, и ты их хорошо знаешь. Черт, каждый
год они три месяца соседствуют с тобой. Некоторые поднимаются,
как со своими двумя последними книгами поднялась Патриция
Корнуэлл <Корнуэлл Патриция, современная американская
писательница, работающая в жанре романтического детектива.>,
некоторые опускаются. Кто-то держится на одном уровне. Если бы
Том Клэнси не писал пять лет, а потом вновь вышел на рынок с
романом о Джеке Райане, он бы вновь попал в десятку в этом нет
ни малейших сомнений. Если ты выпадешь из поля зрения читателей
на пять лет, то просто не вернешься. Мой совет...
-
Заготавливай сено, пока светит солнце.
- Ты
просто снял слова с языка. Мы еще немного поболтали, потом
попрощались. Я откинулся на спинку стула, вновь посмотрел на
фотографию нашего прибежища в западной части штата Мэн.
"Сара-Хохотушка". Прямо-таки героиня какой-нибудь старинной
баллады. Джо наш коттедж у озера нравился больше, чем мне, но
ведь и у меня он вызывал только положительные эмоции. Тогда
почему я столько лет и носа туда не кажу? Билл Дин, наш сторож,
каждую весну снимал с окон ставни и каждую осень навешивал их
вновь. Каждую осень сливал воду из труб и каждую весну проверял
работу насоса, генератора, в соответствии с указанными в
инструкции сроками вызывал мастеров, чтобы те провели положенное
техническое обслуживание, и каждый год, после Дня поминовения в
пятидесяти ярдах от принадлежащего нам клочка берега ставил на
якорь плот.
Летом
1996 года Билл прочистил дымоход, хотя за последние два года в
камине ни разу не разжигали огонь. Я платил ему ежеквартально,
как принято оплачивать труд сторожей в этой части света. Билл
Дин, старый янки, предки которого давным-давно обосновались в
Америке, обналичивал мои чеки и не спрашивал, почему я больше не
живу в своем коттедже. После смерти Джо я приезжал туда два или
три раза, но на ночь не оставался. Хорошо, что Билл не
спрашивал, почему, ибо я не знал, как ему ответить. Собственно,
до разговора с Гарольдом я и думать не думал о "Саре-Хохотушке".
Я
перевел взгляд на телефон, мысленно продолжив разговор с
Гарольдом. Да, я хочу сделать паузу, и что в этом такого? Мир
рухнет? Вот этого не надо. Он бы рухнул, если на моей шее висели
жена и дети. Но жена умерла на автостоянке у аптеки, вместе с
еще не родившимся ребенком, о котором мы мечтали столько лет. Я
не жажду славы. Если писатели, которые сейчас занимают более
низкие строки в списке бестселлеров "Тайме", станут знаменитыми,
хуже спать я не стану. Тогда почему? Почему я должен оставаться
в этой гонке?
Но на
последний вопрос я мог ответить и сам. Сойти с дистанции -
значит сдаться. Без жены и работы я никому не нужен. И мне
оставалось только одно жить в одиночестве в большом, полностью
выкупленном доме и каждый день после обеда заполнять клетки
газетного кроссворда.
***
Я
продолжал.., не жить - существовать. Снова забыл про
"Сару-Хохотушку" (или какая-то часть моего сознания, которая не
хотела, чтобы я ехал туда, похоронила эту мысль) и провел еще
одно ужасное лето в Дерри. Ввел в компьютер специальную
программу и теперь сам составлял кроссворды. Согласился войти в
состав директоров местного отделения Ассоциации молодых
христиан, не отказался от предложения поучаствовать в работе
жюри на Летнем фестивале искусств в Уотервилле. Снялся в
нескольких роликах на местном телеканале, призванных собрать
дополнительные пожертвования на содержание ночлежек для
бездомных, потом вошел в состав попечительского совета при
департаменте муниципалитета, ведающего этими самыми ночлежками
(на одном из публичных заседаний совета какая-то женщина назвала
меня другом дегенератов, на что я ответил: "Благодарю, именно об
этом я и мечтая". Результатом стал шквал аплодисментов, которые
я до сих пор не могу объяснить). Я попытался обратиться к
психоаналитику, но сдался после пяти посещений, решив, что у
психоаналитика проблемы покруче моих. Я назначил стипендию
одному азиатскому ребенку и небезуспешно играл в боулинг.
Иногда
я пытался писать, но всякий раз заканчивалось сие печально.
Стоило мне выдавить из себя одно или два предложения (любые одно
или два предложения), как мне приходилось срочно хватать
корзинку для мусора, потому что меня выворачивало. Я блевал до
тех пор, пока желудок, казалось, не вылезал через горло.., а
потом по толстому ковру буквально на четвереньках отползал от
стола и компьютера. К тому времени, когда я добирался до
противоположной стены кабинета, мне становилось лучше. Издали,
через плечо, я даже решался взглянуть на экран монитора. Не мог
только подойти. Потом, в конце дня, конечно подходил - с
закрытыми глазами - и выключал компьютер.
В те,
уже последние дни лета я все больше и больше думал о Деннисон
Кэрвилл, моей университетской преподавательнице, которая помогла
мне выйти на Гарольда и сдержанно похвалила мой первый роман
"Быть вдвоем". Как-то раз Кэрвилл произнесла одну фразу, которую
мне, наверное, никогда не забыть. Авторство она приписала Томасу
Харди, викторианскому поэту и писателю <Харди Томас (1840 -
1928) - английский писатель-реалист и один из крупнейших
лирических поэтов XX века.>. Возможно, Харди и произнес эту
фразу, но она никогда не повторялась, во всяком случае, не
процитирована в "Бартлетсе" <Бартлет Джон (1820 - 1905),
редактор и издатель. В 1855 г, выпустил первое издание словаря
"Знакомые цитаты", который потом неоднократно дополнялся и
переиздавался.> и отсутствует в биографии Харди, которую я
прочитал между публикациями романов "Вниз с самого верха" и
"Угрожающее поведение". Я думаю, что фразу эту придумала сама
Деннисон, а чтобы она звучала весомее, осенила ее именем Харди.
Пусть мне будет стыдно, но время от времени я и сам пользуюсь
таким приемом.
В
любом случае, думал я об этой цитате все чаще и чаще, сражаясь с
паникой в теле и омертвением в голове, этим ужасным чувством,
когда накопившиеся мысли не могут вырваться наружу. Отчаяние
охватывало меня, во мне крепла уверенность, что больше мне не
писать никогда (подумаешь, трагедия - Ви-Си Эндрюс с членом не
может преодолеть писательский психологический барьер). А цитата
подчеркивала, что все мои усилия, даже если мне удастся
вырваться из этой кошмарной ситуации, бессмысленны.
Ибо,
согласно Деннисон Кэрвилл, честолюбивый романист должен с самого
начала понимать, что конечной цели писательства (изобразить
жизнь, как она есть) ему не достичь никогда, так что все его
усилия, по большому счету, напрасны. "В сравнении с самым
тупоумным человеком, который действительно шагал по земле и
отбрасывал на нее свою тень, - вроде бы сказал Харди, любой
персонаж романа, пусть и идеально выписанный, - мешок с
костями". Я очень хорошо понимал, о чем говорила эта фраза,
потому что именно мешком с костями и ощущал себя в те печальные
дни.
***
Прошлой ночью мне снилось, что я вернулась в Мэндерли.
Если и
есть более красивая и загадочная фраза, открывающая английский
роман, то я ее не читал. И в период между осенью 1997 и зимой
1998 года у меня не раз возникал повод подумать о ней. Снилась
мне, разумеется, не Мэндерли, а "Сара-Хохотушка", наша усадьба,
которую Джо, бывало, называла "убежищем". Наверное, правильно,
поскольку речь идет о клочке земли с домом, расположенном вне
пределов городка, который с трудом можно найти на самой
подробной карте.
Да, в
последний раз мне приснился кошмар, но прежде сны отличала
какая-то сюрреалистичная простота. От этих снов я просыпался с
желанием включить свет в спальне, чтобы определиться со своим
местонахождением в реальном мире, прежде чем заснуть вновь. Вам
же знакомо состояние перед грозой, когда воздух застывает, а все
цвета становятся более резкими? Вот и мои зимние сны о
"Саре-Хохотушке" как-то перекликались с предгрозовой атмосферой,
вызывая аналогичные ощущения. "Мне вновь снилась Мэндерли".
Иногда я размышлял над этой фразой, а иной раз лежал в постели с
включенным светом, прислушивался к завыванию ветра, поглядывал в
темные углы и думал о том, что Ребекка де Уинтер утонула не в
бухте, а в озере Темный След. Пошла ко дну, пуская пузыри, ее
необычные черные глаза залила вода, а гагары все кричали и
кричали в сумерках, случившееся их не касалось. Бывало, я
вставал и выпивал стакан воды. А то просто выключал свет,
убедившись, что я в собственной спальне, и засыпал.
Днем я
практически не думал и не вспоминал о "Саре-Хохотушке", и только
много позже до меня дошло, что подобная дисгармония жизни во сне
и наяву наглядно свидетельствовала о неладном.
Я
думаю, что толчком для этих снов послужил звонок Гарольда
Обловски в октябре 1997 года. Вроде бы позвонил Гарольд для
того, чтобы поздравить меня с несомненным успехом "Поклонника
Дэрси" - этот роман и читатели, и критика действительно
встретили с энтузиазмом. Но я подозревал, что это не
единственная причина, Гарольд обычно не звонит только по одному
делу, и я не ошибся. Он и Дебра Уайнсток, мой редактор,
встречались за ленчем днем раньше, и разговор у них зашел об
осени 1998 года.
-
Похоже, собирается целая толпа. - Гарольд имел в виду список
готовящихся к выходу книг, вернее половину списка, отведенную
беллетристике. - И есть несколько сюрпризов. Дин Кунц...
- Я
думал, он обычно публикуется в январе, - вставил я.
-
Обычно, но Дебра слышала, что на этот раз выход книги
откладывается. Он хочет добавить пару глав. Опять же, Гарольд
Роббинс <Гарольд Роббинс скончался в начале 1998 г. "Хищники" -
его последний роман.> с "Хищниками"...
-
Подумаешь!
- У
Роббинса по-прежнему хватает поклонников, Майк. Ты сам не раз
указывал, что романистам хранят верность всю жизнь.
- Это
точно. - Я перекинул телефонную трубку к другому уху, уселся
поудобнее. Поймал взглядом фотографию "Сары-Хохотушки", что
стояла в рамочке на столе. Уже ночью мне предстояло посетить
этот дом, но во время разговора я этого еще не знал. Меня
занимало только одно: когда же Гарольд Обловски перестанет
бродить вокруг да около и доберется до сути.
- Я
чувствую нетерпение, Майк, - прервал паузу Гарольд. - Я отрываю
тебя от стола? Пишешь?
-
Только что выполнил дневную норму. И подумываю о ленче.
- Буду
краток, - пообещал он. - Но, пожалуйста, послушай меня
внимательно, потому что дело важное. Осенью могут появиться пять
книг, которые мы не брали в расчет. Кен Фоллетт.., вроде бы это
будет лучший его роман со времен "Игольного ушка"... Белва
Плейн... Джон Джейке...
- Они
не играют в теннис на моем корте, - ответил я, хотя и понимал, к
чему клонит Гарольд: в списке "Тайме" всего пятнадцать позиций.
- А
как насчет Джин Оуэл, которая наконец-то публикует очередной
роман из своей эпопеи о сексе среди пещерных людей?
Я
выпрямился.
- Джин
Оуэл? Неужели?
- Ну,
стопроцентной уверенности нет, однако шансы высоки. И уж точно
порадует нас новым романом Мэри Хиггинс Кларк. Я знаю, на чьем
корте она играет, да и ты тоже.
Если
бы я услышал эти слова шесть или семь лет тому назад, когда мне
было за что бороться, то, пожалуй, взбеленился бы. Мэри Хиггинс
Кларк действительно играла на моем корте, и публикации наших
книг разносились по времени.., причем, поверьте мне, выигрывал
от этого только я. Потому что, если бы мы столкнулись нос к
носу, она бы меня сделала. Как мудро заметил покинувший нас Джим
Кроус <Кроус Джим - известный американский литературный
критик.>, негоже натягивать шляпу на нос супермена, плевать
против ветра, срывать маску с одинокого рейнджера и переходить
дорогу Мэри Хиггинс Кларк. Во всяком случае, негоже таким, как
Майк Нунэн.
- Как
такое могло случиться? - спросил я, Не думаю, что в моем голосе
прозвучали зловещие нотки. Но Гарольд отреагировал очень нервно,
словно боялся, что его за этот проступок уволят или в лучшем
случае вынесут последнее предупреждение.
- Не
знаю. Вроде бы в этом году она решила написать два романа. Мне
говорили, такое с ней случается.
Я по
себе знал, что случается, поэтому напрямую спросил Гарольда, а
чего, собственно, ему надо. Ответ меня не удивил: он и Дебра, не
говоря уже о прочих моих друзьях в "Патнаме", хотели одного и
того же - опубликовать мою книгу на исходе лета 1998 года, то
есть на пару месяцев опередить Мэри Хиггинс Кларк и остальных
конкурентов. Тогда в ноябре торговый отдел "Патнама" мог второй
раз потратиться на рекламу, обеспечив на Рождество второй пик
продаж.
- Они
всегда так говорят, - вырвалось у меня. Я принадлежал к
большинству романистов (как удачливых, так и нет), которые ни в
грош не ставят обещания издателей.
- Я
думаю, ты можешь им поверить, Майк... Как ты помнишь, "Поклонник
Дэрси" - последняя книга, которую ты написал по старому
контракту. - Голос Гарольда звенел от предвкушения грядущих
переговоров с Деброй Уайнсток и Филлис Грэнн из "Патнама",
предваряющих подписание нового контракта. Главное, тебя в
издательстве любят. И полюбят еще больше, если увидят рукопись с
твоей фамилией на первой странице еще до Дня благодарения
<Национальный праздник США, отмечается в последний четверг
ноября.>.
- Они
хотят, чтобы я представил им книгу в ноябре? В следующем месяце?
- Я надеялся, что Гарольд уловит в моем голосе нотки праведного
негодования. Все-таки коробка с рукописью романа "Обещание Элен"
по-прежнему лежала в банковской ячейке. На том самом месте, куда
я положил ее одиннадцать лет тому назад. Первый, запасенный мною
орешек. И последний, оставшийся про запас.
- Нет,
нет, крайний срок - пятнадцатое января, - попытался успокоить
меня Гарольд. Я же задался вопросом, а куда они ходили на ленч?
Наверняка в один из самых дорогих ресторанов. Скорее всего, в
"Четыре сезона". - Им, конечно, придется поднапрячься, сократив
издательский цикл, но они на это готовы. Вопрос в том, сможешь
ли ты закончить роман раньше обычного срока?
-
Думаю, что смогу, - ответил я, - но им придется за это
заплатить. Как в химчистке за срочность.
- Об
этом можешь не беспокоиться! - воскликнул Гарольд так радостно,
будто долго гонял шкурку, но наконец-то добился желаемого
результата.
- И
сколько ты думаешь...
-
Прежде всего увеличим аванс. Они, конечно, надуются, заявят, что
более ранний выход книги и в твоих интересах. Мол, прежде всего,
в твоих интересах. Но, учитывая, что тебе придется удлинить
рабочий день.., дополнительные расходы на масло, которое сгорит
в лампе в ночные часы...
- Не
забудь про душевное смятение, неизбежное при ускорении процесса
творчества, и боль от преждевременных родов...
-
Правильно.., правильно... Полагаю, аванс повысим на десять
процентов. - Говорил он рассудительно, словно стараясь учесть
все факторы. Я же думал о том, сколько женщин согласились бы
родить месяцем раньше, если бы им заплатили за это триста тысяч.
Но наверное, есть вопросы, которые лучше оставлять без ответа.
А в
моем случае дискуссия вообще носила чисто теоретический
характер. Книгу-то я давно написал.
- Что
ж, посмотри, что тебе удастся сделать.
- Да,
но я не уверен, что речь надо вести только об одной книге,
понимаешь? Думаю...
-
Гарольд, сейчас я могу думать только о еде.
-
Что-то не нравится мне твой голос, Майкл. У тебя...
- У
меня все в порядке. Поговори с ними только об одной книге,
позаботься о том, чтобы я получил за свои труды сладенькую
Карамель. Хорошо?
-
Хорошо, - согласился он после очередной знаменитой паузы. - Но я
думаю, сказанное не означает, что ты не откажешься от
переговоров по контракту на три или четыре книги. Суши сено,
пока светит солнце, так? Вот девиз чемпионов.
- У
них есть и другой девиз: пересекай каждый мост, который
встретился на пути, - ответил я, а ночью во сне опять отправился
в "Сару-Хохотушку".
В этом
сне, как во всех снах, которые я видел той осенью и той зимой, я
шел по дороге, ведущей к коттеджу. Дорога эта дугой прорезала
лес, упираясь концами в Шестьдесят восьмое шоссе. У каждого
съезда стоял указатель
ДОРОГА
42
На
случай, если кто-то сообщит о пожаре, а его попросят точно
указать место возгорания, но безо всякого названия. Мы с Джо
тоже никак не прозвали эту дорогу, даже между собой. Дорога эта
узкая, двум машинам не разъехаться - по существу, две колеи от
колес, между которыми сквозь асфальт уже пробилась трава. И
когда едешь по ней, она шуршит, задевая о днище автомобиля.
Но в
своих снах я никогда не ехал по Сорок второй дороге на
автомобиле. Исключительно шел на своих двоих.
С
обеих сторон к дороге подступали деревья. Темнеющее небо
превратилось в узкую полоску между кронами. До появления первой
звезды оставалось совсем недолго. Солнце уже село. Стрекотали
цикады. На озере кричали гагары. Маленькие зверьки - бурундуки,
а может, белки - копошились в лесу.
Направо по склону холма уходил проселок. Он служил нам
подъездной дорожкой. У съезда стоял маленький указатель с
надписью
САРА-ХОХОТУШКА
Я
остановился у поворота, вниз не пошел. Смотрел на коттедж.
Сложенный из бревен, с многочисленными пристройками. Террасы,
выходящей к озеру, я сверху не видел. В коттедже четырнадцать
комнат, нелепое число. Несмотря на преклонный возраст, выглядел
коттедж достойно. Как столетняя дама, идущая легкой походкой,
несмотря на артрит и негнущиеся колени.
Центральную часть построили то ли в конце прошлого, то ли в
начале нынешнего века. Остальное добавляли в тридцатых,
сороковых, шестидесятых. Задумывалась "Сара-Хохотушка" как
охотничий домик. В начале семидесятых здесь жила коммуна хиппи.
Коттедж не раз сдавали в аренду, но с сороковых по 1984 год он
принадлежал Хингерманам, Деррену и Мэри.., потом одной Мэри:
Деррен умер в 1971 году. Купив коттедж, мы добавили к нему самую
малость: установили на коньке крыши спутниковую антенну. Идея
принадлежала Джоанне, но посмотреть телевизор ей практически не
удалось.
За
домом в отсветах заката блестело озеро. Проселок устилал толстый
слой опавших сосновых иголок. Тут и там валялись ветви. Кусты,
растущие по обе стороны проселка, тянулись друг к другу,
стремясь преодолеть узкий разрыв. Если бы я ехал на автомобиле,
ветки бы неприятно скреблись о борта. Я видел мох, растущий на
бревнах коттеджа, и три больших подсолнечника с головками,
похожими на прожекторы, которые выросли сквозь щели между
досками маленького крылечка, со стороны подъездной дорожки.
Создавалось ощущение, что хозяева не забросили коттедж, но на
какое-то время определенно забыли о нем.
Подул
прохладный ветерок, и тут я понял, что весь в поту. До меня
долетал запах хвои и слабый запах воды. Темный След - одно из
самых чистых и глубоких озер штата Мэн. До конца тридцатых,
рассказывала нам Мэри, оно было куда как больше, но компания
"Уэстерн мэн электрик" вместе с заводами в Рамфорде,
производящими металл и бумагу, добились у правительства штата
разрешения на строительство плотины на реке Джесса. Мэри
показывала нам очаровательные фотографии дам в белых платьях и
джентльменов в костюмах-тройках, катающихся по озеру на каноэ.
Фотографии эти сделали еще до первой мировой войны. Мэри указала
на одну из женщин, замершую с поднятым веслом. "Это моя мама,
пояснила она, - а мужчина, на которого она замахивается веслом,
- мой отец".
Гагары
кричали. Я уже различал в небе Венеру. Звездный свет, звездный
свет, исполни мое желание... В тех снах все мои желания были
связаны с Джоанной.
Загадав желание, я попытался спуститься вниз по проселку.
Разумеется, попытался. Дом-то ведь мой, верно? Куда еще я мог
пойти, как не в свой дом, когда с каждой минутой все темнело, а
в не прекращающихся ни на секунду лесных шорохах чувствовалась
порою угроза? Куда еще я мог пойти? Вокруг темно и одному
страшно входить в темный дом (вдруг "Сара" обиделась, что ею так
долго пренебрегали? Вдруг она из-за этого злится?), но ничего
другого мне не оставалось. Если электричества нет, подумал я,
зажгу керосиновую лампу, которую мы держали в кухонном буфете.
Только
я не сумел спуститься вниз. Ноги отказывались идти по проселку.
Словно мое тело знало о доме что-то такое, о чем понятия не имел
мой мозг. Ветер усилился, от холода по коже побежали мурашки, я
не мог понять, с чего это я так вспотел. Я бежал? Если бежал, то
куда? От кого?
От
пота промокли волосы. Тяжелой массой легли на лоб, прилипли к
нему. Я поднял руку, чтобы отбросить их, и обнаружил неглубокую
царапину на тыльной стороне ладони, за костяшками пальцев. На
этот раз на правой руке. Случалось, что царапина перекочевывала
на левую руку. Я подумал: если это сон, то откуда такие
подробности? С такой четкостью их обычно подмечает писатель..,
но, возможно, во сне все - писатели. Как узнать?
Теперь
"Сара-Хохотушка" - темное пятно на чуть более светлом фоне
озера, и я понимаю, что вниз мне идти совсем не хочется.
Предчувствие беды наполняет меня, я без труда представляю себе
все те опасности, которые могут подстерегать меня в доме.
Бешеный енот, затаившийся в углу кухни. Летучие мыши в ванной -
если их побеспокоить, они начнут с криками кружить над головой,
задевая лицо крыльями. Даже одно из знаменитых Потусторонних
Существ, плод фантазии Уильяма Денброу, может прятаться под
крыльцом, наблюдая сквозь щели за моим приближением.
- Что
ж, но я не могу оставаться и здесь, - говорю я сам себе, но ноги
по-прежнему не слушаются, и, похоже, нет у меня иного выхода,
как оставаться здесь, на пересечении дороги и проселка. Хочу я
этого или нет, нравится мне это или нет, но придется стоять
столбом.
А из
леса доносятся уже не шорохи мелких животных (они все залезли в
норы и спят), но приближающиеся тяжелые шаги. Я хочу повернуться
и посмотреть, кто идет ко мне, но не могу...
...и
вот тут я обычно просыпался. Первым делом включал свет, чтобы
убедить себя, что по возвращении в реальный мир мое тело стало
более послушным. Иногда - нет, практически всегда. -
проснувшись, я думал о Мэндерли.
Прошлой ночью мне снилось, что я вернулась в Мэндерли. В этом
есть что-то нездоровое (думаю, что-то нездоровое есть и в
повторяющемся сне, мое подсознание бьет и бьет в одну точку), но
я не стану отрицать, что какая-то часть моего "я" наслаждалась
летним покоем, который окружал меня во сне, и этой самой части
нравилась грусть, которую я испытывал, просыпаясь. Экзотичности
этого сна так недоставало мне в реальной жизни, особенно теперь,
когда дорогу, на которой ранее резвилось мое воображение,
наглухо заблокировали.
Насколько мне помнится, по-настоящему я испугался только один
раз (но должен прямо сказать, воспоминаниям этим я не очень-то
доверяю, потому что их вовсе не существовало). И случилось это,
когда, проснувшись, произнес в темноте спальни: "Что-то у меня
за спиной. Не подпускайте его ко мне. Что-то затаилось в лесу,
не подпускайте его ко мне". Напугали меня не сами слова, а
голос, которым я их произнес. То был голос человека, который
вот-вот уступит охватывающей его панике, и звучал он совсем не
как мой голос.
***
За два
дня до Рождества 1997 года я вновь поехал в "Файделити юнион",
где менеджер банка проводил меня к ячейке, упрятанной в залитые
люминесцентным светом катакомбы. Когда мы спускались по
ступеням, он заверил меня (наверное, в десятый раз), что его
жена - давнишняя поклонница моего таланта и читает все мои
книги. В десятый раз я ответил, что пора бы и ему попасться в
мои сети. На что он добродушно хохотнул. Видать, мы придумали с
ним новый Банковский ритуал.
Мистер
Куинлэн вставил ключ в замочную скважину "А" и повернул его.
Затем, скромненько, как сутенер, приведший клиента к кровати
шлюхи, удалился. Я вставил свой ключ в замочную скважину "В",
повернул, открыл ячейку. Она словно увеличилась в размерах.
Оставшаяся коробка с рукописью забилась в дальний угол,
напоминая единственного уцелевшего щенка, который знает, что его
братьев и сестер уже отловили и удушили газом. На светлом
картоне чернели буквы единственного слова:
ОБЕЩАНИЕ
Откровенно говоря, я уже не помнил, о чем шла речь в этом
чертовом романе.
Я
вытащил из банковской ячейки путешественника во времени,
добравшегося до 1997 года из далеких восьмидесятых, и захлопнул
дверцу. В ячейке осталась разве что пыль.
Дай ее
сюда, - прошипела в моем сне Джо - за долгие годы впервые мне
вспомнился этот сон. Дай ее сюда, это мой пылесос.
-
Мистер Куинлэн, я закончил, - позвал я. Мне показалось, что
голос мой дрожит, но Куинлэн, похоже, ничего не заметил.., а
может, сделал вид, что не заметил. Наверное, я был не
единственным его клиентом, на которого визиты в "Файделити
юнион" нагоняли тоску.
- Я
обязательно почитаю ваши книги. - Он коротко глянул на коробку,
которую я держал в руке (наверное, я мог бы приходить в банк с
брифкейсом и класть в него рукопись, но никогда этого не делал).
- Вот на Новый Год и почитаю.
-
Почитайте, мистер Куинлэн, - энергично кивнул я. - Не пожалеете.
-
Марк, - поправил он меня. И тоже не в первый раз.
Я
написал два письма, одно из которых вложил в коробку с
рукописью, прежде чем сдать ее в приемный пункт "Федерал
экспресс". Оба я писал на компьютере, поскольку мое тело
позволяло мне пользоваться программой "Ноутпэд". Конфликт
возникал лишь в том случае, когда я хотел запустить шестой "Ворд".
Я никогда не пытался писать роман, используя программу "Ноутпэд",
предназначенную для составления коротких файлов, понимая, к чему
это приведет., естественно, я мог составлять кроссворды и играть
в компьютерные игры, если у меня возникало такое желание. Я
пытался писать роман ручкой, но без особого успеха. Без
светящегося экрана вдохновение не приходило.
Одно
из писем предназначалось Гарольду, второе - Дебре Уайнсток.
Содержание разнилось в мелочах: "Вот вам моя новая книга,
"Обещание Элен". Надеюсь, она понравится вам так же, как и мне.
А если встретятся шероховатости, то причина в том, что мне
пришлось ужаться на целый месяц. Так что счастливого вам
Рождества и веселой Хануки, надейтесь, что кто-нибудь подарит
вам гребаного пони".
Я
простоял час в очереди (перед Рождеством никто никуда не спешит,
особенно те, кто на службе). Коробку с рукописью я держал в
левой руке, книгу Нелсона Демилля "Школа колдовства" - в правой.
Прочитал почти пятьдесят страниц, прежде чем мой последний
неопубликованный роман перекочевал в руки усталой приемщицы.
Когда я пожелал ей счастливого Рождества, она лишь пожала
плечами и ничего не ответила.
Глава 4
Телефон зазвонил, как только я переступил порог. Френк Арлен.
Спросил, не составлю ли я ему компанию на Рождество. Не только
ему, но всем братьям, которые собирались приехать с семьями.
Я уже
открыл было рот, чтобы отказаться (не хватало мне ирландского
Рождества, когда все пьют виски и со слезами на глазах
вспоминают Джо, а по полу при этом ползает с десяток
представителей подрастающего поколения в компании с не меньшим
числом собак), но неожиданно услышал, что обязательно приеду.
Френка
мой ответ удивил не меньше, чем меня, но он искренне
обрадовался.
-
Фантастика! - воскликнул он. - Когда ты сможешь сюда добраться?
Я
стоял в холле, с галош на линолеум капала вода, через арку я мог
видеть гостиную. Рождественская елка там не стояла: после смерти
Джо Рождество я не праздновал. Комната казалась таинственной и
слишком большой для меня... Каток для роллеров с обстановкой
начала века.
- Я
только что приехал, - ответил я. - Со всеми делами покончил. Как
насчет того, если я прямо сейчас соберу сумку, сяду в машину и
покачу на юг, пока мотор еще не остыл?
-
Великолепно, - без малейшей заминки послышалось с другого конца
провода. - Мы сможем устроить себе холостяцкий вечерок до
прибытия сыновей и дочерей Восточного Молдена. Как только положу
трубку, сразу наполню твой стакан.
-
Тогда и я не буду терять времени.
***
Рождество обернулось для меня лучшим со дня смерти Джоанны
праздником. Пожалуй, единственным праздником за все время моего
одиночества. Четыре дня я был почетным Арленом. Слишком много
выпил, несчетное количество раз поднимал стакан в память
Джоанны.., и знал, как - понятия не имею, что она полностью
одобряет такое мое поведение. Дважды младенцев вырвало на меня,
один раз, глубокой ночью, ко мне в постель забралась собака, а
сестра жены Никки Арлена подкатилась ко мне на следующий после
Рождества день, когда застала на кухне одного: я сооружал себе
сандвич с индейкой. Я поцеловал ее, потому что она очень хотела,
чтобы ее поцеловали, и тут ее шаловливая рука ухватила меня за
то самое место, которого последние три с половиной года касались
только мои руки. Не могу сказать, что это вызвало у меня
исключительно отрицательные эмоции.
Дальнейшего развития наш роман не получил, да и не мог получить:
вокруг полно Арленов, да и Сюзи Донахью официально еще не
развелась (как и я, на то Рождество она была почетным
Арленом).., но я решил, что пора уезжать.., а может, мне
хотелось разогнать автомобиль на узкой улице, которая
заканчивалась кирпичной стеной. Так или иначе, двадцать седьмого
я отбыл, довольный, что приезжал. Перед тем как сесть в машину,
я крепко обнял Френка. Четыре дня я совсем не думал о том, что в
моей банковской ячейке "Файделити юнион" нет ничего, кроме пыли,
и четыре ночи спал до восьми утра, просыпаясь разве что от
спазмов в желудке да похмельной головной боли. И ни разу мысль о
Мэндерли, фраза о возвращении в Мэндерли, не приходили мне в
голову. В Дерри я приехал умиротворенный, посвежевший, словно
родившийся заново.
Утро
первого дня нового 1998 года выдалось ясным, морозным,
солнечным. Я встал, принял душ, подошел к окну спальни с
чашечкой кофе в руке. И внезапно меня как громом поразило. Я
почувствовал, что вновь могу писать. Начался новый год, что-то
переменилось, и я могу писать, если будет на то мое желание.
Валун, перегородивший дорогу, откатили в сторону.
Я
прошел в кабинет, сел перед компьютером, включил его. Сердце
билось нормально, ни на лбу, ни на шее не выступал пот, руки не
холодели. На экране возникло главное меню, я подвел стрелку к
яблоку, дважды щелкнул мышью, вызывая моего старого знакомца
шестого "Ворда". На экране высветился логотип программы, и тут
же я лишился способности дышать. Будто железные пальцы сдавили
горло.
Я
отпрянул от стола, хрипя, хватаясь за ворот водолазки, которую
надел в то утро. Колесики кресла за что-то зацепились, оно
перевернулось, я через спинку полетел на пол. Крепко приложился
затылком, перед глазами вспыхнули разноцветные искры. Наверное,
мне еще повезло: сознания я не потерял. Но главная моя удача в
первый день 1998 года состояла именно в том, что кресло
перевернулось и я вылетел из него, как из катапульты. Если бы
кресло просто отъехало назад, и в поле зрения остался бы
монитор, на котором логотип шестого "Ворда" сменился бы чистым
серым полем, думаю, я бы умер от удушья.
С
огромным трудом мне удалось подняться. Гортань сузилась до
размеров соломинки, воздух едва проникал в легкие, но я дышал.
Добрался до ванной. Меня вырвало в раковину с такой силой, что
брызги долетели до зеркала. Лицо у меня посерело, колени
подогнулись. На этот раз я ударился лбом о край раковины.
Затылок я не разбил (правда, к полудню там выросла приличных
размеров шишка), а вот лоб рассадил. И конечно же, не обошлось
без синя-тка. Потом я всем говорил, что наткнулся на дверь
ванной, когда ночью пошел в туалет. Вот мол, что происходит,
если ленишься зажечь лампу.
Окончательно придя в себя, я обнаружил, что лежу на полу,
свернувшись клубочком. Встал, продезинфицировал ссадину на лбу,
уселся на край ванны, низко опустив голову, и встал лишь после
того, как убедил себя, что ноги не откажутся мне служить. Должно
быть, просидел я минут пятнадцать, и за это время окончательно
решил, что моя писательская карьера закончена, если, конечно, не
произойдет чуда. Гарольд будет негодовать, Дебра откажется мне
верить, но что они смогут предпринять? Пришлют издательскую
полицию? Пригрозят гестапо клуба "Книга месяца"? Даже если и
пришлют, если и пригрозят, что это изменит? Из кирпича не выжать
воды, из камня - крови. Если исключить вмешательство свыше,
писательский этап моей жизни завершен.
А
если, это и так, что ты будешь делать в последующие сорок лет,
Майк? спросил я себя. За сорок лет можно вдоволь наиграться в
"Скрэббл", поучаствовать во множестве турниров и конкурсов
составителей кроссвордов, выпить много виски. Но достаточно ли
этого? Чем еще ты мог бы заполнить сорок последующих лет своей
жизни?
Мне не
хотелось об этом думать, во всяком случае, тогда. Последующие
сорок лет сами смогут постоять за себя. А я мечтал только об
одном: пережить первый день нового 1998 года.
Окончательно убедившись, что вернул себе контроль над телом, я
вернулся в кабинет, добрался до компьютера, не отрывая глаз от
пола, нащупал нужную кнопку и выключил машину. Когда выключаешь
компьютер, не закрыв программу, последнюю можно повредить, но,
учитывая обстоятельства, едва ли меня это тревожило.
В ту
ночь мне опять снилось, как в сумерках я шагаю по Сорок второй
дороге. Вновь я загадал желание, увидев вечернюю звезду, под
крики гагар на озере. Вновь почувствовал, как Кто-то или Что-то
крадется ко мне по лесу, подбираясь все ближе. Рождественские
праздники остались в прошлом.
Зима
выдалась холодной, суровой, снежной, а февральская эпидемия
гриппа жестоко обошлась со стариками Дерри. Многих отправила на
тот свет. Точно так же, бывало, смерч расправлялся со старыми
деревьями. Меня болезнь миновала. В ту зиму я ни разу не
кашлянул.
В
марте я слетал в Провидено и принял участие в конкурсе
кроссвордов Уилли Венга. Занял четвертое место и выиграл
пятьдесят долларов. Обналичивать чек не стал, но заказал под
него рамочку и повесил на стене в гостиной. Раньше все мои
Свидетельства триумфа, как называла их Джо, украшали стены моего
кабинета, но в первые месяцы 1998 года я туда практически не
заходил. Если мне хотелось сыграть с компьютером в "Скрэббл" или
составить кроссворд, я пользовался "пауэрбуком" <одна из моделей
портативного компьютера (ноутбука).>, который ставил на кухонный
стол.
Помнится, как-то я раз, включив компьютер и открыв главное меню,
я проскочил программу кроссвордов и подвел курсор к моему
старому знакомцу шестому "Ворду".
И в
том момент меня охватили не раздражение и не бессилие, не слепая
ярость (весь этот джентльменский набор я испытал не раз, после
того, как поставил последнюю точку в романе "Вниз с самого
верха"), а грусть и тоска. Пиктограмма шестого "Ворда" внезапно
напомнила мне о фотографиях Джо, которые я держал в бумажнике.
Глядя на них, я иногда думал, что готов продать мою бессмертную
душу ради того, чтобы вернуть ее.., и в тот мартовский день я
подумал, что смог бы продать душу, если б вновь обрел
возможность писать.
Так ты
попробуй, внезапно зазвучал у меня в голове чей-то голос. Может,
что и получится.
Но я
знал, что ничего не получится. Поэтому, вместо того, чтобы
открыть "Ворд", я перекинул пиктограмму к корзине, которая
находилась в правом нижнем углу экрана, и бросил туда. Прощай,
дружище.
В ту
зиму часто звонила Дебра Уайнсток, и всегда с хорошими
новостями. В начале марта она сообщила, что на август "Обещание
Элен" отобрана "Литературной гильдией" <один из наиболее
известных и крупных клубов "книги-почтой".>, как одна из двух
книг месяца. Компанию "Элен" составил триллер Стива Мартини, еще
одного ветерана нижней половины пятнадцатистрочного списка
бестселлеров "Тайме". И моему английскому издателю, по словам
Дебры "Элен" понравилась. Он посчитал, что этим романом я
наконец-то подберу ключ к сердцу британцев (в Англии мои книги
всегда продавались хуже, чем в Америке).
-
"Обещанием Элен" ты как бы открыл новое направление в своем
творчестве. Ты с этим согласен? - спросила меня Дебра.
-
Такая мысль посещала меня, - признался я, гадая, а что бы
сказала Дебби, узнав, что роман, открывающий новое направление в
моем творчестве, больше десяти лет пылился в банковской ячейке.
- В
нем.., даже не знаю, как и сказать.., чувствуется зрелость.
-
Благодарю.
-
Майк? Что-то с телефоном. Ты куда-то пропал.
Конечно, пропал. Потому что вцепился зубами в руку, чтобы
удержаться от смеха. Потом убрал руку, осмотрел следы от зубов.
-
Сейчас слышно лучше?
- Да,
намного. А о чем будет новый роман? Хотя бы намекни.
- Ты
же знаешь ответ. Дебра рассмеялась.
-
"Тебе придется прочитать книгу, чтобы узнать что да как".
Правильно?
-
Абсолютно.
- Что
ж, пиши дальше. Твои друзья в "Патнаме" вне себя от радости. Они
говорят, что ты вышел на новый уровень.
Я
попрощался с Деброй, положил трубку на рычаг и смеялся никак не
меньше десяти минут. Смеялся, пока не начал плакать. Оплакивал я
себя. И мой новый уровень.
***
В этот
период я также согласился на телефонное интервью журналисту
"Ньюсуик", который готовил обзорную статью по новой американской
готике (что бы ни подразумевалось под этим литературным стилем,
такое название определенно помогло продать несколько
экземпляров) и на интервью для "Паблишер уикли", которое
еженедельник намеревался опубликовать перед появлением на
прилавках "Обещания Элен". Я согласился на эти интервью, потому
что они от меня ничего не требовали. На такие вопросы можно
отвечать по телефону, при этом разбирая почту. Дебру мое
согласие очень обрадовало обычно я сторонился прессы. Я
ненавидел всю это рекламную суету, особенно телевизионные
ток-шоу, участники которых в глаза не видели мою книгу, а первый
вопрос всегда звучал одинаково: "Где вы берете идеи для своих
книг?" Период раскрутки романа я всегда считал для себя самым
трудным, но на этот раз я имел полное право с гордостью сказать,
что благодаря мне Дебра могла порадовать своих боссов хорошими
новостями. "Да, - могла она заявить с чистой совестью, - он,
конечно, чурается рекламы, но мне удалось убедить его хоть в
чем-то поступиться принципами".
И хотя
мне по-прежнему снилась "Сара-Хохотушка", пусть не каждую ночь,
а через две на третью, днем я об этих снах не вспоминал. Я
составлял кроссворды, купил стальную акустическую гитару и начал
учиться на ней играть (хотя и не рассчитывал, что меня пригласят
по-гастролировать с Патти Лавлесс <Патриция Рейми (р. 1957) -
певица, с десяти лет пишет и исполняет свои песни.> или Аланом
Джексоном <Джексон Алан, певец, сам пишет песни и исполняет их,
анкоипанируя себе на гитаре.>), ежедневно просматривал некрологи
в "Дерри ньюс", выискивая знакомые фамилии. Короче, вел
растительный образ жизни.
Но вся
эта лафа закончилась звонком Гарольда Обловски, имевшим место
быть через три дня после того, как Дебра сообщила мне о решении
"Литературной гильдии". За окном как раз разбушевался буран, как
выяснилось впоследствии, один из последних и самых сильных в ту
зиму. К вечеру во всем Дерри вырубилось электричество: мокрый
снег оборвал провода, но Гарольд позвонил в пять часов, когда
свет еще не погас, а телефоны работали.
- У
меня только что состоялся довольно интересный разговор с твоим
издателем. Очень ободряющий разговор, доложу я тебе. И я сразу
набрал твой номер.
-
Однако.
- Так
вот, в "Патнаме" все, более утверждаются в мысли, Майк, что у
твоей последней книги очень большой потенциал. Они считают, что
продаваться она будет значительно лучше предыдущих.
- Да,
- согласился я. - Я поднимаюсь на новый уровень.
- Что?
-
Мысли вслух. Не обращай внимания, Гарольд. Продолжай.
- Элен
Ниаринг - очень колоритный персонаж, а Скейт - твой лучший
злодей. Я молчал.
-
Дебра предложила заключить контракт на три книги, первой из
которых будет "Обещание Элен". Очень выгодный контракт на три
книги. Без всякого нажима с моей стороны. На одну больше, чем
принято заключать практически во всех издательствах. Я упомянул
девять миллионов долларов, по три миллиона за книгу, полагая,
что она рассмеется мне в глаза.., но агент должен с чего-то
начинать, а я считаю, что прежде всего надо занять
господствующую высоту. Должно быть, среди моих предков были
румынские кадровые офицеры.
Скорее, эфиопские торговцы старьем, подумал я, но ничего не
сказал. Потому что не мог произнести ни слова. Я словно сидел в
кресле дантиста, который перестарался с новокаином и заморозил
не только больной зуб, но и язык, и губы. А Гарольд разливался
соловьем. Контракт на три книги для нового, зрелого Майкла
Нунэна. По самой высокой ставке.
На
этот раз у меня не возникло желания смеяться. Наоборот, хотелось
выть. Гарольд же говорил, говорил и говорил. Гарольд не знал,
что книжное дерево засохло. Гарольд не знал, что новый Майк
Нунэн не может написать ни строчки. А если предпринимает такую
попытку, то заканчивается все удушьем и приступом рвоты.
-
Хочешь знать, что она мне на это ответила, Майк?
-
Выкладывай.
- Она
сказала: "Девять миллионов, конечно, перебор, но почему бы не
начать танцевать от этой суммы. Как исходная, она ничуть не хуже
любой другой. Мы чувствуем, что новая книга принесет ему славу".
Это потрясающе. Потрясающе! Я, разумеется, не давал никаких
обещаний, сначала хотел поговорить с тобой. Но я уверен, что
семь с половиной нам гарантировано. А скорее всего,
окончательная цифра окажется выше. Я даже...
- Нет.
Он
запнулся. Всего лишь на мгновение. Но мне хватило и этого, чтобы
понять, что я изо всей силы сжимаю телефонную трубку. У меня
даже заболела рука.
-
Майк, сначала выслушай меня...
-
Незачем мне тебя выслушивать. Я не хочу обсуждать новый
контракт.
-
Позволь мне с тобой не согласиться. Лучшего момента не будет.
Подумай об этом! Сейчас мы можем запросить самую высокую цену.
Если же ждать выхода в свет "Обещания Элен".., я не могу
гарантировать, что мы получим такое же...
- Я
знаю, что не можешь. Мне не нужны гарантии, мне не нужны
предложения. Я не хочу обсуждать новый контракт.
-
Кричать не обязательно, Майк. Я и так хорошо тебя слышу. Я
кричал? Возможно.
- Тебя
не устраивает "Патнам"? Я думаю, Дебру это очень огорчит. Я
также думаю, что Филлис Грэнн пойдет тебе навстречу практически
во всем...
"Ты
спишь с Деброй, Гарольд?" - так и подмывало меня спросить. А
что, вполне логичное допущение - толстенький, пятидесятилетний
лысеющий коротышка Гарольд Обловски, трахающий мою
светловолосую, утонченную, аристократическую, обученную в "Смит"
<Колледж Софи Смит, основан в 1871 г. Престижный частный колледж
высшей ступени, преимущественно для женщин. Находится в
Нортхэмптоне, штат Массачусетс.> редакторшу. Ты спишь с ней, и
вы обсуждаете мое будущее, лежа в постели в номере "Плазы"? Вы
вдвоем пытаетесь определить, сколько еще золотых яиц сможет
снести эта старая курица, прежде чем вы свернете ей шею и
отправите в кастрюлю? Такие у вас планы?
-
Гарольд, сейчас я не могу об этом говорить. Сейчас я не хочу об
этом говорить.
- А
что случилось? Чего ты так расстроился? Я-то хотел тебя
порадовать. Черт, я думал, ты будешь прыгать до потолка.
-
Ничего не случилось. Просто сейчас не время обсуждать
долговременные контракты. Извини, Гарольд. У меня что-то горит в
духовке.
-
Сможем мы вернуться к этому разговору на следующей не...
- Нет,
- отрезал я и бросил трубку. Наверное, впервые за всю мою
сознательную жизнь я бросил трубку, оборвав разговор с
человеком, которого я знал. Раньше такой чести удостаивались
только сотрудники телефонных магазинов, которые желали всучить
мне что-то абсолютно необходимое.
В
духовке, разумеется, у меня ничего не горело. Потому что я в нее
ничего и не ставил. Так что зашагал я не на кухню, а в гостиную.
Плеснул себе виски, сел перед телевизором. Просидел перед ним
четыре часа. Смотрел все подряд и ничего не видел. За окнами
продолжал бушевать буран. Завтра, решил я, все деревья в Дерри
превратятся в ледяные скульптуры.
В
четверть десятого электричество отключилось, потом свет зажегся
на тридцать секунд, чтобы окончательно погаснуть. Я решил, что
это весомый повод для того, чтобы перестать думать о контракте,
упомянутом Гарольдом, и о том, в какой восторг пришла бы Джо,
услышав про девять миллионов. Я встал, выдернул из розетки шнур
телевизора, чтобы тот не ожил в два часа ночи (вот этого я мог
бы и не опасаться:
Дерри
оставался без электричества почти двое суток), и пошел наверх.
Бросил одежду на пол у изножия кровати, забрался в постель, даже
не почистив зубы, и через пару минут заснул. Не знаю, сколько я
спал, прежде чем мне приснился этот кошмар.
То был
последний сон из моего, как я его называю, "Мэндерлийского
сериала", кульминационный сон. И воздействие его многократно
усилилось кромешной тьмой, в которой я проснулся.
Начался сон, как и все прочие. Я шагаю по дороге, прислушиваясь
к цикадам и гагарам, смотрю на полоску темнеющего неба над
головой. Дохожу до проселка, и вот тут что-то меняется. Кто-то
украсил указатель
САРА-ХОХОТУШКА
Маленькой яркой наклейкой. Я наклоняюсь к указателю и вижу, что
это наклейка радиостанции:
WBLM.
РОК-Н-РОЛЛ ИЗ ПОРТЛЕНДА
С
наклейки я перевожу взгляд на небо. Венера уже тут как тут. Как
обычно, я загадываю желание, как обычно, мне хочется, чтобы
Джоанна вновь была со мной.
Что-то
большое ломится через лес, шуршит опавшая листва, трещат
ломающиеся ветки.
Тебе
бы лучше спуститься вниз, звучит голос в моей голове. На тебя
выставили контракт, Майк.
Трехкнижный контракт, хуже не бывает. Я не могу пошевелиться. Я
не могу сдвинуться с места. Я могу только стоять. У меня в
голове возник психологический барьер, не позволяющий сделать и
шага.
Но я
уже понимаю, что это не так. Я могу идти. На этот раз я могу
идти. Радость охватывает меня. Я прорвал барьер. Во сне я думаю:
"Это
все меняет! Это все меняет! "
Я
ступаю на проселок, вдыхая запах опавшей хвои, то переступая
через валяющиеся на земле ветви, то отбрасывая их в сторону.
Поднимаю руку, чтобы смахнуть со лба влажные от пота волосы,
вижу царапину на тыльной стороне ладони. Останавливаюсь, с
интересом начинаю ее разглядывать.
Не
теряй времени, вновь оживает голос в моей голове. Иди вниз. Тебе
надо писать книгу.
Я не
могу писать, отвечаю я. Эта часть моей жизни закончена. Начались
следующие сорок лет.
Нет,
возражает голос. И безжалостная интонация, которую я в нем
уловил, путает меня до смерти. Ты не мог ходить, а не писать, а
теперь сам видишь, психологический барьер исчез. Так что
быстренько спускайся вниз.
Я
боюсь, признаюсь я голосу.
Боишься чего?
Ну..,
а если там миссис Дэнверс?
Голос
не отвечает. Он знает, что я не боюсь домоправительницы Ребекки
де Уинтер. Она всего лишь книжный персонаж, мешок с костями,
ничего больше. Поэтому я продолжаю спуск. Ничего другого не
остается, но с каждым шагом нарастает охватывающий меня ужас, и
где-то на полпути к темной громаде бревенчатого дома меня уже
бьет дрожь. Что-то там не так, там меня поджидает беда.
Я
убегу отсюда, думаю я. Убегу обратно, буду бежать до самого
Дерри, если потребуется, и никогда не вернусь назад.
Да
только за спиной я слышу натужное дыхание и тяжелые шаги. Лесная
тварь уже вышла на проселок. И если я повернусь, одного ее вида
будет достаточно, чтобы лишить меня разума. Потому что
надвигается на меня что-то огромное, с красными глазами, злое и
голодное.
И
спасение я могу обрести только в доме.
Я
шагаю дальше. Ветви кустарника, словно руки, хватают меня. В
свете поднимающейся луны (никогда раньше в моих снах луна не
всходила, но и сон не затягивался так надолго) шелестящие под
ветерком листья складываются в ухмыляющиеся физиономии. Я вижу
подмигивающие мне глаза, растянутые в ухмылке рты. А ниже - дом
с темными окнами, и я знаю, что электричества нет, ураган
оборвал провода, и я буду нажимать на выключатель, нажимать и
нажимать безо всякого результата, пока чьи-то пальцы не сожмут
мне запястье и не увлекут меня, словно заждавшегося любовника, в
темноту.
Позади
уже три четверти проселка. Я вижу ступени лестницы, сбегающей от
коттеджа к озеру, я вижу плот на воде - черный квадрат на лунной
дорожке. Билл Дин уже поставил его на привычное место. И я вижу
продолговатый предмет, лежащий на полянке, которой у крыльца
заканчивается проселок. Раньше этого предмета там не было. Что
же это?
Еще
два или три шага - и я знаю ответ. Это гроб, тот самый, из-за
которого торговался Френк Арлен.., потому что, сказал он,
владелец похоронного бюро решил нажиться на мне. Это гроб Джо,
лежит он на боку, крышка сдвинута, и я вижу, что он пуст.
Мне
хочется кричать. Мне хочется развернуться и бежать вверх по
проселку.., я готов даже к встрече с той тварью, что спускается
следом. Но прежде чем мои мысли успевают превратиться в
действия, распахивается дверь черного хода "Сары-Хохотушки", и
какая-то жуткая фигура выбегает из дома. Фигура вроде бы
человеческая, а вроде бы и нет. Она во всем белом, руки вскинуты
над головой. Там, где должно быть лицо, ничего нет, но фигура
издает пронзительные крики. Это же Джоанна, доходит до меня. Из
гроба она выбралась, а вот от савана избавиться не смогла. Саван
по-прежнему на ней.
И
какое же невероятно стремительное это создание! Оно не плывет,
как должно плыть призракам, оно несется по проселку со скоростью
курьерского поезда. Оно дожидалось здесь, пока во всех моих снах
я стоял, как вкопанный, а теперь, когда я наконец смог
спуститься вниз, вознамерилось добраться до меня. Я, конечно,
закричу, когда оно заключит меня в свои объятия, я закричу,
когда мне в нос ударит запах разлагающейся плоти, я закричу,
когда увижу буравящие меня черные, сверкающие глаза. Я
закричу.., но здесь нет никого, кто может меня услышать. Только
гагары услышат меня. Я вновь пришел в Мэндерли, только на этот
раз, чтобы остаться здесь навсегда.
***
Орущее
белое создание подбежало ко мне, и я проснулся на полу спальни,
заходясь в жутком крике, колотясь обо что-то головой. И сколько
времени прошло, прежде чем я осознал, что я уже не сплю, что я
уже не в "Саре-Хохотушке"? Сколько времени прошло, прежде чем я
осознал, что в какой-то момент свалился с кровати и во сне на
карачках пополз через спальню, пока не добрался до угла и
принялся колотить головой в то место, где сходятся стены?
Колотить вновь и вновь, словно буйный помешанный в
психиатрической клинике.
Я не
знал, не мог знать, потому что электричество отключили и часы на
прикроватном столике более не показывали время. Зато я
осознавал, что сейчас не смогу выползти из угла, потому что
чувствую себя там в большей безопасности, чем посреди комнаты. И
это ощущение еще долго оставалось со мной, хотя я уже и
проснулся. Кошмар по-прежнему цепко держал меня в своих когтях
(наверное, потому, что я не мог зажечь свет и разрушить его злые
чары). Я боялся, что это белое существо, стоит мне покинуть
угол, с воплями выскочит из моей ванной с твердым намерением
завершить начатое. Я знал, что весь изошел криком, что дрожу от
холода, что у меня мокрые пижамные штаны и ноги тоже мокрые:
мочевой пузырь не выдержал стресса.
Я
оставался в углу, мокрый, жадно хватая ртом воздух. Вглядывался
в темноту и задавался вопросом: может ли кошмар свести человека
с ума? В ту мартовскую ночь я пришел к выводу (и с тех пор не
изменил своего мнения), что такое очень даже возможно.
Наконец я почувствовал в себе силы вылезти из убежища. Отполз на
несколько шагов, стянул с себя пижамные штаны и в этот момент
потерял ориентацию. А потом последовали пять ужасных
сюрреалистичных минут (может, всего две), в течение которых я
ползал взад-вперед по собственной спальне, то и дело обо что-то
ударялся и всякий раз жалобно вскрикивал. И каждый предмет, на
который внезапно натыкалась моя рука, казался мне трупом в белом
саване. Пальцы мои не могли нащупать ни одной знакомой вещи.
Зеленые, успокаивающие цифры на электрических часах погасли, и
теперь я не мог определить, где прикроватный столик, кровать,
окно, дверь в ванную. Я словно ползал в мечети далекой
Аддис-Абебы.
В
конце концов я врезался плечом в кровать. Встал, сдернул с одной
из подушек наволочку, обтер промежность и верхнюю часть ног.
Забрался в постель, натянул на себя одеяло и лежал, дрожа всем
телом, слушая, как ветер бросает в стекло то ли мокрый снег, то
ли крупку.
Заснуть я в ту ночь больше не смог, а приснившийся мне кошмар
продолжал стоять перед глазами, не уходил, как обычно уходят сны
после того, как человек просыпается. Я лежал на боку, дрожь
постепенно стихала, и думал о ее гробе на проселке, который
служил нам подъездной дорожкой. Думал о том, что Джо любила
"Сару", и если уж ее призрак получил возможность вселиться в
один из наших домов, то предпочтение Джо отдала бы коттеджу на
озере. Но почему она набросилась на меня, хотела причинить мне
боль? Как могло получиться, что моя Джо вдруг набросилась на
меня? Причины я назвать не мог.
Время
текло, и в какой-то момент я понял, что воздух стал серым, что
из тумана тьмы начинают возникать контуры шкафов, стульев,
другой мебели. Мне сразу полегчало. Свет придал сил. Я решил,
что сейчас разожгу на кухне дровяную плиту и сварю себе крепкий
кофе. С тем чтобы начать-таки изгонять ночной кошмар.
Перекинув ноги через край кровати, я поднял руку, чтобы
отбросить волосы со лба. Да так и застыл со вскинутой на уровень
глаз рукой. Должно быть, я поцарапался, когда, потеряв
ориентацию, ползал в темноте, пытаясь отыскать дорогу к кровати.
На царапине, на тыльной стороне ладони, пониже костяшек, уже
запеклась кровь.
Глава 5
Однажды - мне тогда было шестнадцать - самолет перешел
сверхзвуковой барьер прямо у меня над головой. Я как раз бродил
по лесу, обдумывал какой-то рассказ из тех, что собирался
написать, а может, мечтал о том, чтобы в одну из пятниц Дорин
Форнье дала слабину и позволила мне стянуть с нее трусики, когда
мы будем обниматься в автомобиле, припаркованном в конце
Кашмен-роуд.
В
любом случае, я ушел в собственный мир, и грохот звукового
перехода застал меня врасплох. Я повалился на заваленную
листьями землю, закрыв голову руками, с бешено бьющимся сердцем,
в полной уверенности, что жизнь моя закончилась (а ведь я еще не
познал женщину). И если брать прожитые сорок лет, то ужас, в
который поверг меня последний из кошмаров "Мэндерлийского
сериала", можно сравнить лишь с ощущениями, испытанными мною в
тот момент.
Я
лежал на земле, ожидая, что громадный молот сейчас расплющит
меня в лепешку, но прошло тридцать секунд, молот все не падал, и
я сообразил, что какой-то пилот, поднявшийся с военного
аэродрома в Брансуике, не смог дождаться, пока под крылом
заплещется Атлантический океан, и пробил звуковой барьер над
сушей. Но, святый Боже, кто же мог ожидать, что преодоление
скорости звука сопровождается таким грохотом?
Я
медленно поднялся, постоял, ожидая, пока успокоится сердце, и
только тут заметил, что гром с ясного неба испугал не только
меня. Впервые на моей памяти в леске, что начинался за нашим
домом в Праутс-Нек царила полная тишина. Я стоял, опавшие листья
облепили мои джинсы и футболку, и слушал. Полная, абсолютная
тишина. А ведь даже в холодный январский день лес не умолкает ни
на секунду.
Наконец запел вьюрок. На две или три секунды вернулась тишина,
потом почин вьюрка поддержала сойка. Еще две или три секунды, и
свое отношение к случившемуся высказала ворона. Забарабанил
дятел. Слева от меня зашелестел в опавшей листве бурундук. И
через минуту после того, как я поднялся с земли, лес уже жил
прежней жизнью, занимаясь привычными делами. Я занялся своими,
но навсегда запомнил и внезапный грохот, и последовавшую за ним
мертвую тишину.
Тот
июньский день я часто сравнивал с пробуждением от кошмара.
Что-то случилось, по крайней мере могло случиться.., но сначала
приходит тишина. Она нужна нам для того, чтобы убедиться, что мы
в полном порядке, а опасность, если она и существовала, более не
грозит.
В
последующую неделю жизнь в Дерри замерла. Мокрый снег и ветер
много чего натворили, а резкое понижение температуры осложнило
расчистку дорог и ликвидацию последствий бурана. И люди,
конечно, сделались мрачными и угрюмыми. Такие природные
катаклизмы случаются у нас каждый год, иногда даже в апреле, но
их никогда не ждут. И когда городу достается, мы воспринимаем
это как личное оскорбление.
Но к
концу недели погода начала налаживаться. Я воспользовался этим
подарком судьбы и отправился выпить чашечку кофе и съесть
пирожное в маленький ресторанчик, расположенный по соседству с
аптечным магазином "Райт эйд", в котором Джоанна сделала свою
последнюю покупку. Ел пирожное, запивал его кофе, разгадывал
газетный кроссворд, когда рядом со мной раздался мужской голос:
-
Позволите сесть за ваш столик, мистер Нунэн? Сегодня здесь очень
уж много народу.
Я
поднял голову и увидел старика. Я его определенно знал, только
не мог припомнить, где и когда пересекались наши пути.
- Ралф
Роберте, - представился он. - Доброволец "Красного креста". Мы
там работаем с моей женой, Лойс.
- Да,
конечно, - кивнул я. Каждые шесть недель я сдавал кровь в
местном отделении "Красного креста". Ралф Роберте, среди прочих
старичков-добровольцев, разносил донорам сок и булочки и
предупреждал, чтобы мы не вставали и не делали резких движений,
если кружится голова. Пожалуйста, присядьте.
Он
взглянул на мою газету с кроссвордом, лежащую в полоске
солнечного света, и уселся за столик, - Вы не находите, что
разгадывание кроссворда в "Дерри ньюс" - одно из тех занятий,
без которых можно обойтись?
Я
рассмеялся и кивнул.
- В
принципе, да. Но я разгадываю кроссворд, а другие люди
забираются на Эверест по одной и той же причине, мистер Роберте,
- потому что он есть. Только, разгадывая кроссворд, никто не
рискует сломать шею.
-
Зовите меня Ралф. Пожалуйста.
-
Хорошо. А я - Майк.
-
Отлично. - Он улыбнулся, обнажив зубы, желтоватые, но,
несомненно, даровании ему природой. - Мне нравится переходить
имена. Словно галстук снимаешь. Хорошенький кий мы пережили
буран, не так ли?
- Да,
но теперь, слава Богу, потеплело Температура действительно резко
поднялась (для марта это характерно) с ночных минус три до
дневных плюс десяти. Солнечные лучи приятно грели кожу. Именно
погода и выгнала меня из дома.
-
Весна все-таки придет - покивал Ралф. - В иной год она забывает
дорогу домой, но в конце концов находит нужную тропу. - Он
глотнул кофе и поставил чашку на стол. - Что-то давно не видел
вас в "Красном кресте".
-
Восстанавливаю запасы крови. - Тут я, конечно, грешил против
истины. Кровь мне полагалось сдать две недели тому назад. Об
этом напоминала открытка, которая лежала на холодильнике. - На
следующей неделе приду обязательно.
- Я
упомянул об этом лишь потому, что у вас группа А, а у нас она в
дефиците.
-
Придержите для меня койку.
-
Можете на это рассчитывать. У вас все нормально? Извините, что
спрашиваю, но вы неважно выглядите. Если причина в бессоннице, я
могу посочувствовать.
По
нему видно, что он страдает бессонницей, отметил я. Большие
мешки под глазами. Но, с другой стороны, ему глубоко за
семьдесят, а в этом возрасте мешки под глазами могут появиться
из-за сотни болезней. Поживи с его и будешь выглядеть как
незнамо кто. Я уже открыл рот, чтобы дать мой стандартный ответ
на вопрос, касающийся моего самочувствия ("У меня все в
порядке"), а потом подумал: а к чему мне постоянно играть роль
мужчины с рекламного щита "Мальборо", у которого действительно
нет проблем? Да и кого я пытаюсь обмануть? Что произойдет, если
я скажу тому старику, который приносит мне булочку после того,
как медицинская сестра вытащит иглу для забора крови из моей
вены, что похвастаться мне нечем? Землетрясение? Пожар и потоп?
Едва ли.
-
Знаете, Ралф, состояние у меня не очень.
-
Грипп? В этом году чуть ли не все им переболели.
- Нет.
Грипп меня миновал. И сплю я хорошо. - Я говорил правду, спал я
хорошо, если забыть повторяющиеся ночные визиты в
"Сару-Хохотушку". - Думаю, просто плохое настроение.
-
Тогда вам надо поехать в отпуск. - Он вновь поднес чашку ко рту.
А когда посмотрел на меня, тут же поставил ее на стол. - Что
такое? Вам нехорошо?
"Нет,
- очень хотелось сказать мне - Просто вы - первая птичка,
запевшая а тишине, Ралф, ничего больше".
- Нет,
нет, все в порядке, - ответит я, а потом повторил ключевое
слово, наверное, - хотел услышать его из собственных уст. -
Отпуск?
-Да. -
Он улыбался. - Люди всегда ездят в отпуск.
***
Люди
всегда ездят в отпуск. Он говорил, правду: даже те люди, которые
не могут позволить себе ехать в отпуск. Когда они устают. Когда
им надоедает захлебываться в собственном дерьме. Когда
окружающий мир требует от них слишком многого Я, разумеется, мог
позволить себе отпуск. И мог оторваться от работы (какой
работы?), однако только старичок-доброволец сумел открыть мне
глаза на то, что я мог бы увидеть и сам: в отпуск я последний
раз ездил с Джо. Мы летали на Бермуды зимой того года, когда она
умерла. Работать я давно не работал, наверное, поэтому начисто
забыл о том, что кроме работы в жизни есть место и отпуску И
только летом, прочитав в <Дерри ньюс" некролог Ралфа Робертса
(его сбила машина), я осознал, в каком я долгу перед стариком.
Его совет принес мне гораздо больше пользы, чем стакан
апельсинового сока, который я получал, сдавая кровь. Можете мне
поверить.
***
Покинув ресторан, я не пошел домой, а долго кружил по этому
чертову городу, зажав под мышкой газету с наполовину разгаданным
кроссвордом. Я шагал, пока не продрог, несмотря на плюсовую
температуру. Вроде бы не думал ни о чем и одновременно обо всем.
То был особый способ размышления, которым я всегда пользуюсь,
когда готовлюсь к написанию новой книги. И хотя прошло уже
несколько лет с тех пор, как я в последний раз брался за новую
книгу, никаких проблем у меня не возникло: память услужливо
подсказала все, что требовалось.
Представьте себе, что на вашу подъездную дорожку въехал трейлер
и несколько здоровенных парней начали его разгружать,
перетаскивая вещи в подвал. Другой подходящей аналогии я просто
не нахожу. Вы не можете видеть вещи, потому что они или в
чехлах, или в коробах. Это предметы обстановки, они нужны вам,
чтобы превратить дом в жилище, создать угодную вам среду
обитания.
Когда
грузчики запрыгивают в свой трейлер, вы спускаетесь в подвал и
прохаживаетесь по нему (точно так я прохаживался в тот день по
Дерри, поднимался на холмы и спускался в низины в своих старых
галошах), прикасаетесь к коробу, чехлу. Это диван? А это комод?
Не важно. Все на месте, грузчики ничего не забыли, ничего не
потеряли, и хотя вам придется перетаскивать все наверх (не
надорвать бы спину), вы довольны. Потому что главное сделано
все, что вам нужно, уже находится в доме.
В тот
момент я думал, надеялся, что трейлер привез все необходимое для
тех сорока лет, которые мне предстояло прожить в стране, где не
пишут книг. Они подошли к двери в подвал, вежливо постучались,
несколько месяцев ждали, но, так и не получив ответа, высадили
дверь. Однако оставили записку:
Дружище, надеемся, шум тебя не напугал. Насчет двери извини.
На
дверь я плевать хотел, на обстановку - нет. Может, они что-то
разбили или потеряли? Едва ли. Я думал, что дел у меня -
перенести вещи наверх, снять чехлы и короба и расставить по
местам.
По
пути домой я проходил мимо "Тени", очаровательного маленького
кинотеатра Дерри, где крутили старые фильмы. Кинотеатр
процветал, несмотря на видеореволюцию, а может, именно благодаря
ей. В этот месяц шел ретроспективный показ классических
научно-фантастических фильмов пятидесятых годов. Апрель
посвящался Хэмфри Богарту <Богарт ("Боуги") Хэмфри (1899 1957) -
один из самых знаменитых актеров Голливуда, в кино с 1930 г.>,
любимому киноактеру Джо. Я постоял у афиши, перечитал список
предполагавшихся к показу фильмов. А дома раскрыл справочник,
выбрал наугад туристическое агентство и сказал мужчине, снявшему
трубку на другом конце провода, что хочу поехать в Ки-Ларго. Вы
имеете в виду Ки-Уэст <Речь идет о цепочке островов у
оконечности полуострова Флорида. Ки-Уэст - последний в цепочке и
самый известный из них. На нем расположен музей Эрнеста
Хемингуэя, который часто бывал и подолгу жил на этом острове.>,
переспросил мужчина. Нет, возразил ему я, я имею в виду
Ки-Ларго, как в фильме <"Ки-Ларго" фильм 1948 г, о людях,
оказавшихся в одном отеле и отрезанных от остального мира
ураганом. Женская роль второго плана в "Ки-Ларго" удостоена
"Оскара".>, где снялись Боуги и Бейколл.
Сначала я хотел поехать на три недели, а потом передумал. Я
богат, я независим, я на пенсии. О каких трех неделях может идти
речь? Шесть недель, и точка. И попросил найти мне отдельный
коттедж. Он предупредил, что это дорого. Я ответил, что о
деньгах он может не беспокоиться. Особенно меня радовало, что в
Дерри я вернусь уже теплой весной.
А тем
временем я мог распаковать кое-какую мебель.
***
Первый
месяц я восторгался Ки-Ларго, последние две недели едва не умер
со скуки. Однако остался там, потому что и в скуке была своя
прелесть. Люди, обладающие высоким порогом терпимости к скуке,
могут о многом передумать. Я съел миллион креветок, выпил тысячу
"маргарит" <популярный в юго-западных штатах коктейль, в состав
которого входят текила, лимонный сок и ликер.>, прочитал
двадцать три детектива Джона Макдональда <Отметим, что Джон
Макдональд - один из любимых писателей Стивена Кинга.>. Сначала
я обгорел, потом с меня слезла кожа, наконец, загорел. Купил
себе кепку с длинным козырьком и надписью
ПОПУГАЯЧЬЯ ГОЛОВА
Вышитой ярко-зеленой ниткой. Каждый день прогуливался по одной и
той же полосе берега и вскоре уже знал всех отдыхающих по имени.
И я распаковывал "вещи". Многие мне не нравились, но у всех, это
точно, было свое место в доме.
Я
думал о нашей совместной жизни с Даю, Думал о том, как сказал
ей, что никто не спутает "Быть вдвоем" с "Взгляни на дом свой,
Ангел". Тогда она мне еще ответила:
"Надеюсь, ты не собираешься заниматься самокопанием, а, Нунэн?"
Пока я находился на Ки-Ларго, эти слова то и дело возвращались
ко мне, произнесенные с интонациями Джо: не собираешься
заниматься самокопанием, гребаным самокопанием, не хочешь
сетовать на тяжелую судьбу художника, которого никто не хочет
понять?
Я
вспоминал, как Джо подходила ко мне с полной корзиной белых
грибов н, торжествуя, восклицала: "В этот вечер у Нунэнов будет
самый роскошный ужин! " Я вспоминал, как она, по-особенному
изогнувшись, красила ногти на ногах. Я вспоминал, как она
швырнула в меня книгу, когда я высмеял ее новую прическу. Я
вспоминал, как она училась играть на банджо и как она выглядела
без бюстгальтера в тонком свитере. Я вспоминал, как она говорила
мне, что все это самокопание, гребаное самокопание.
И я
вспоминал сны, особенно последний, самый кошмарный из всех.
Вспоминал без труда, потому что в отличие от обычных снов он
накрепко впечатался в мою память. Последний сон о
"Саре-Хохотушке" и самый первый, вызвавший поллюцию (в нем я
подходил к обнаженной девушке, которая лежала в гамаке и ела
сливу). Эти два сна никуда не девались, год за годом оставались
со мной, остальные же или полностью, или по большей части
забылись.
Конечно, в снах, связанных с "Сарой", я помнил мелкие
подробности: гагар, цикад, вечернюю звезду, желание, которое я
загадывал, глядя на нее, что-то еще, но все это могло мне и
почудиться. Фон, знаете ли. Их не следовало брать в расчет. Но
оставались три серьезных, основополагающих момента, три больших
предмета обстановки, которые следовало аккуратно распаковать.
В
"Сариных" снах такими моментами были лес позади меня, дом - подо
мной и я сам, Майкл Нунэн, застывший посередине. Я боялся идти к
дому внизу, возможно, потому; что он слишком долго пустовал, но
я ни на мгновение не сомневался в том, что идти туда надо.
Пугало меня что-то или нет, я знал, что коттедж у озера - мое
единственное убежище. Но только я не мог идти туда. Потому что
не мог сдвинуться с места. Мои ноги вросли в землю.
В
последнем кошмаре я все-таки смог добраться до убежища, да
только убежище оказалось обманом. Более опасным, чем я мог себе
представить, . Моя мертвая жена выскочила из него с криком,
завернутая в саван, и набросилась на меня. Даже пять недель
спустя, в трех тысячах миль от Дерри, меня начинала бить дрожь,
когда я вспоминал, с какой стремительностью несется на меня это
белое нечто.
Но
была ли это Джоанна? Я ведь этого не знал, правда? Я видел
только белое одеяние. Гроб был похож на тот, в котором
похоронили Джоанну, но вдруг это совпадение?
Психологический барьер, лишающий способности ходить, лишающий
способности писать.
"Я не
могу писать", - сказал я голосу во сне. Голос ответил, что могу.
Голос заявил, что психологического барьера больше нет, и
доказательство тому - вернувшаяся ко мне способность ходить. И я
пошел по проселку, пошел к коттеджу. Конечно, мне было страшно.
Меня охватил ужас еще до того, как из двери выскочило
бесформенное белое нечто. Я сказал, что боюсь миссис Дэнверс, но
лишь потому, что у меня в голове, разумеется, во сне,
"Сара-Хохотушка" и Мэндерли перемешались. Я боялся...
- Я
боялся писать, - услышал я свой голос. - Я боялся даже попытки
писать.
Откровение это вырвалось у меня вечером, накануне того дня,
когда я наконец-то улетел в Мэн, когда я уже крепко набрался. К
концу отпуска я пил практически каждый вечер.
- Меня
пугает не сам психологический барьер. Меня пугает его слом. Я в
полной заднице, мальчики и девочки, в полной заднице.
В
заднице или нет, но я понял, что сумел ухватить суть проблемы. Я
боялся разрушить этот самый барьер, может, боялся начать заново
свою жизнь, уже без Джо. Однако какая-то глубинная часть моего
сознания верила, что без этого мне не обойтись. Вот и объяснение
угрожающих шумов в лесу у меня за спиной. А вера - не пустой
звук. Особенно для человека с богатым воображением. Когда у
человека с богатым воображением возникают психологические
проблемы, грань между реальным и кажущимся имеет тенденцию
исчезать.
Лесные
существа... Да, сэр. Одно из них я держал в руке, когда обо всем
этом размышлял. Я поднял стакан, поставил его между собой и
западным горизонтом, чтобы заходящее солнце окрасило содержимое
в красные тона. Пил я много, возможно, для Ки-Ларго это норма, в
отпуске людям положено пить, это как бы закон... но перед
отъездом я стал пить совсем много. Если столько пьешь, потерять
контроль над собой - пара пустяков. А тогда жди беды.
Зловещие существа в лесу, потенциальное убежище, охраняемое
злобным призраком, возможно, то была не моя жена, а память моей
жены. Логичное предположение, поскольку для Джо на Земле не
существовало лучшего места, чем "Сара-Хохотушка". Эта мысль
потянула за собой следующую, которая заставила меня перекинуть
ноги через край шезлонга и сесть. Ритуал вел начало от "Сары"...
Шампанское, последняя фраза, наконец, ключевое благословение:
"Что ж, значит, есть повод выпить, верно?"
Хотел
ли я, чтобы все вернулось на круги своя? Хотел ли? Месяц или год
тому назад я не мог абсолютно искренне ответить на этот вопрос.
Теперь ситуация изменилась. Да, хотел! Хотел двигаться дальше,
хотел закрыть одну страницу моей жизни, пусть и очень дорогую,
полную воспоминаний о моей умершей жене, и открыть новую, пока
совсем еще чистую. Но для этого мне предстояло вернуться назад.
В
бревенчатый коттедж у озера. В "Сару-Хохотушку".
- Да,
- вырвалось у меня, и по коже тут же побежали мурашки. - Да, все
так.
А
почему нет?
Вновь
я почувствовал себя круглым идиотом. Как в том случае, когда
Роберте заметил, что мне следует поехать в отпуск. Если я
должен, вернуться в "Сару" теперь, после завершения отпуска,
почему нет? Возможно, мне будет страшно ночь или две - скажем
так, я буду мучиться похмельем от последнего кошмара, но
пребывание в "Саре" позволит быстрее переступить через него.
И
(этой последней мысли я позволил едва слышно пискнуть в дальнем
уголке моего сознания), возможно, что-то изменится и в моих
отношениях с компьютером. Маловероятно, конечно., но шанс
оставался. Мне поможет только чудо, не так ли я думал, сидя на
краю ванны, приложив мокрое полотенце к царапине на лбу? Да,
только чудо. Но иногда слепые падают, ударяются головой и
прозревают. Иногда калеки отбрасывают костыли, поднявшись по
лестнице к двери храма.
О
Дебре и Гарольде я мог не беспокоиться. Да, они начнут
интересоваться новым романом, но месяцев через восемь или
девять. Я решил провести эти месяцы в "Саре-Хохотушке". Конечно,
требовалось какое-то время, чтобы я закончил мелкие дела в
Дерри, чтобы Билл Дин подготовил коттедж к моему приезду, но я
решил, что смогу перебраться туда к Четвертому июля. Удачная,
между прочим, дата. Не просто день рождения нашей страны. К
этому дню в западном Мэне практически сходил на нет весенний пик
активности насекомых, тех же клещей.
И к
тому моменту, когда я собрал все вещи (детективы Джона
Макдональда остались тому, кто сменит меня в этом номере), сбрил
недельную щетину с загорелого дочерна лица (глядя в зеркало, я
себя уже не узнавал) и загрузился в самолет, относительно
ближайшего будущего сомнений у меня не было: я возвращаюсь в то
место, которое мое подсознание ассоциирует с убежищем против
сгущающейся тьмы; я возвращаюсь туда, хотя мое сознание
предупреждает: это чревато. Я возвращаюсь туда, хотя и не жду,
что "Сара" станет Лурдом <Городок на юге Франции, где в 1858 г,
дочери мельника, Бернадетте Субиру, явилась в гроте Пресвятая
Дева. На месте явления открылся источник, признанный
чудодейственным, и начались исцеления.>.., но с надеждой, что
смогу загадать желание, когда увижу над озером первую вечернюю
звезду.
***
Была
только одна деталь, которая не укладывалась в мои планы по
нейтрализации снов о "Саре-Хохотушке". Объяснения я не находил,
поэтому пытался эту деталь игнорировать. Получалось не очень.
Все-таки я оставался писателем, а писатели, как известно, учат
свой разум вести себя неподобающим образом.
Я
говорю о царапине на тыльной стороне ладони. Царапине, которая
присутствовала во всех снах, клянусь, присутствовала.., а в
конце концов появилась и наяву. Смею вас уверить, у доктора
Фрейда об этом ничего не написано.
Простое совпадение, ничего больше, думал я, когда самолет пошел
на посадку. Я сидел во втором ряду (хорошо сидеть в носовой
части самолета: в случае аварийной посадки надувной трап рядом)
у иллюминатора и смотрел на сосновые леса, над которыми мы
скользили, приближаясь к международному аэропорту Бангора. Снег
давно сошел; я пропустил его кончину, отправившись в отпуск.
Всего лишь совпадение. Поцарапать руку - пустяк. Они же все
время перед тобой, ты ими постоянно машешь. Как же обойтись без
царапин?
Вроде
бы логичное предположение, но что-то не складывалось. Не
складывалось, и все.
Мешали
мальчишки в подвале. Те самые, которые тебе не верили. Мальчишки
в подвале не верили твоей истории.
В этот
момент колеса "Боинга-737" коснулись посадочной полосы, и я
выбросил эти мысли из головы.
***
Как-то
днем, вскоре после возвращения домой, я обшаривал стенные шкафы,
пока не нашел коробку из-под обуви со старыми фотографиями Джо.
Я рассортировал их и внимательно просмотрел те, что были сделаны
на озере Темный След. Их оказалось более чем достаточно, но
фотографировала главным образом Джоанна. Однако несколько
фотографий запечатлели и ее, причем я нашел один фотоснимок,
который сделал сам, то ли в 1990, то ли в 1991 году.
Иногда
даже любителю-фотографу улыбается удача (если семьсот мартышек
будут семьсот лет барабанить по клавишам семисот печатных
машинок, то, как вам известно, они создадут все шедевры,
написанные лучшими представителями человечества), вот и этот
снимок получился что надо. Джо стояла на плоту, за ее спиной
садилось золотисто-красное солнце. Она только что вылезла из
озера, в разъемном, сером в красную горошину, купальнике, и с
нее еще капала вода. Я запечатлел ее в тот самый момент, когда
она, смеясь, отбрасывала волосы со лба и висков. Соски выпирали
сквозь тонкую ткань бюстгальтера. Выглядела Джо совсем как
киноактриса с афиши очередного фильма о чудовищах, облюбовавших
океанский пляж, или маньяке-убийце, шастающем по кампусу.
Внезапно меня охватила страсть. Мне хотелось увести ее наверх,
такой, какой она осталась на фотографии, с прядками волос,
прилипших к щекам, в купальнике, не скрывающем ее прелестей. Мне
хотелось приникнуть к ее соскам, вот так, не снимая
бюстгальтера, почувствовать вкус ткани, ощутить, как твердеет
под моими губами сосок. Мне хотелось высасывать, словно молоко,
воду из купальника, а потом сдернуть с Джо трусики и трахать ее,
пока мы оба не сольемся в оргазме.
С
легкой дрожью в руках я положил эту фотографию рядом с теми, что
тоже мне понравились (хотя таких эмоций и не вызвали). У меня
все встало, да так, что член превратился в камень, обтянутый
кожей. В таких случаях ты ни на что не годишься, пока твой
"игрунчик" не опадет.
Самый
быстрый способ решить проблему, если рядом нет женщины, привлечь
на помощь собственную руку, но в тот момент у меня даже не
возникло такой мысли. И я бесцельно бродил по комнатам второго
этажа, покорно ожидая, пока исчезнет бугор на моих джинсах.
Злость
- один из элементов скорби, я где-то об этом читал, но я первый
раз разозлился на Джоанну, лишь найдя эту фотографию. Не просто
разозлился, пришел в ярость. Глупая сучка, ну зачем ты решила
пробежаться едва ли не в самый жаркий день в году! Глупая,
безмозглая сучка, как ты могла оставить меня одного, лишив даже
возможности работать!
Я сел
на ступени, гадая, что же мне теперь делать. Хорошо бы
пропустить стаканчик, а вдогонку и второй. И у нее поднялся, но
тут же понял, что эта идея не из лучших.
Я
прошел в кабинет, включил компьютер и составил кроссворд. В тот
вечер, улегшись в постель, я снова вспоминал фотографию Джоанны
в купальнике. И решил, что напрасно, потому что мысли эти опять
закончатся ночным кошмаром. С тем я и выключил свет.
Но
кошмар мне не приснился. Мои ночные визиты в "Сару-Хохотушку"
закончились.
***
Неделю
спустя я еще сильнее проникся мыслью о том, чтобы провести лето
у озера. Поэтому в начале мая, во второй половине дня, когда, по
моим расчетам, любой уважающий себя сторож будет сидеть перед
телевизором и смотреть матч "Красных носков" <Профессиональная
бейсбольная команда из Бостона.>, я позвонил Биллу Дину и
сказал, что с Четвертого июля хочу пожить в моем коттедже...
Возможно, останусь там на осень и зиму.
-
Отлично, - живо откликнулся он. - Это очень хорошие новости.
Многим недостает тебя, Майк. Мы все хотим выразить тебе свои
соболезнования.
В его
голосе слышались нотки упрека, или мне это только показалось?
Разумеется, мы с Джо оставили след в тех краях. Пожертвовали
приличные деньги маленькой библиотеке, обслуживавшей треугольник
Моттон - Кашвакамак Касл-Вью. Джо провела успешную кампанию по
сбору средств для создания книжного автомагазина. Участвовала
она и в работе Общества по развитию народного творчества округа
Касл. Навещала больных.., сдавала кровь.., что-то продавала на
благотворительном, базаре в Касл-Роке. Короче, достаточно
активно участвовала в местной светской в жизни, пусть иногда и
язвительно улыбаясь (разумеется, мысленно). Господи, подумал я,
наверное, у старины Билла действительно есть повод упрекнуть
меня.
- Ее
помнят. - В моем голосе не слышалось вопросительных интонаций.
- Да,
конечно.
- И
мне очень ее недостает. Наверное, поэтому я и не приезжал на
озеро. Там нам было очень хорошо вдвоем.
- Оно
и понятно. Но чертовски приятно узнать, что мы наконец-то увидим
тебя. Значит, мне пора приниматься за дело. Коттедж в полном
порядке, можешь переезжать хоть сегодня, если хочешь, но он
долго пустовал и в него надо вдохнуть жизнь.
- Я
знаю.
- Я
попрошу Бренду Мизерв вычистить "Сару" от подвала до чердака.
Если помнишь, она всегда у вас прибиралась.
- Не
старовата ли Бренда для генеральной уборки? - спросил я.
Речь
шла о шестидесятипятилетней даме, дородной, доброй, обожающей
всякие скабрезности. Более всего она любила рассказывать
анекдоты о коммивояжере, который проводил ночи, как кролик,
прыгая из норки в норку. Это вам не миссис Дэнверс.
-
Такие, как Бренда Мизерв, не стареют, - заверил меня Билл. - На
тяжелую работу она наймет двух или трех девчонок. И выставит
счет на три сотни долларов. Тебя это устроит?
-
Вполне.
- Мне
надо проверить насос и систему канализации, но, думаю, они в
порядке. В студии Джо я видел осиное гнездо. Его я выкурю. Да, и
крыша на старом доме, ты знаешь, в центральной части. Надо бы ее
перекрыть. Мне следовало сказать об этом в прошлом году, но ты
на озеро не приехал, вот я и оставил все как есть. Ты готов
раскошелиться?
- Да,
если запросят меньше десяти "штук", решение принимай сам. Если
больше, позвони мне.
- Если
запросят больше, я погоню их пинками.
-
Постарайся все закончить до моего приезда, хорошо?
-
Конечно. Тебе захочется побыть одному, я понимаю... Но поначалу
гости у тебя будут. Она ушла такой молодой. Ее смерть потрясла
нас. Мы ее очень любили.
-
Спасибо, Билл. - Я почувствовал, как от слез защипало глаза.
Горе, как пьяный гость, всегда возвращается для прощальных
объятий. - Спасибо за сочувствие.
- Ты
получишь свою долю морковных пирогов, дружище, - рассмеялся он,
но как-то осторожно, словно опасаясь выйти за рамки приличий.
-
Морковных пирогов я съем сколько угодно, - ответил я, - а если
уж соседи начнут перегибать палку.., надеюсь, у Кенни Ос-тера
все еще живет тот большой ирландский волкодав?
- Да,
уж он-то будет есть пироги, пока не лопнет! - воскликнул Билл. И
смеялся, пока не закашлялся. Я ждал, улыбаясь. - Черника, так он
зовет свою животину, уж не знаю, почему. Вот уж кто у нас
обжора! - Я предположил, что Билли ведет речь о собаке, а не о
ее хозяине, Кенни Остере, росточком не выше пяти футов,
худеньком, складненьком и не дающим повода для обвинении в
чревоугодии.
Внезапно я понял, как мне недостает всех этих людей - Билли,
Бренды, Бадди Джеллисона, Кенни Остера и других, круглый год
живущих у озера. Мне недоставало даже Черники, ирландского
волкодава, который всегда ходил с гордо поднятой головой и
висящими на нижней челюсти слюнями.
- Мне
еще надо расчистить участок после зимы. - В голосе Билла
прозвучало смущение. - В этом году обошлось без сильного ветра.
Снега, правда, навалило много. Но все равно обломало немало
ветвей. Мне следовало давно их убрать. И негоже мне
оправдываться тем, что ты уже несколько лет не приезжаешь.
Чеки-то я регулярно обналичиваю. - Я улыбался, слушая, как
старый пердун кается и посыпает голову пеплом. Джо, слушая его,
хохотала бы до слез, в этом я абсолютно уверен.
-
Билл, если к Четвертому июля ты все приведешь в порядок, я буду
счастлив.
-
Будешь прыгать от восторга, я обещаю, - радостно возвестил Билл.
Хочешь приехать и написать книгу, вдохновляясь озером? Как в
прежние времена? Два последних романа тебе удались. Жена не
могла оторваться...
- Еще
не знаю, - оборвал я его хвалебную песнь. И тут меня осенило.
Билл, окажи мне одну услугу. И сделать это надо сразу, до того,
как ты расчистишь подъездную дорожку, и пустишь в дом Бренду
Мизерв.
- Если
это в, моих силах, сделаю, - ответил Билл.
И я
объяснил, что мне от него нужно.
***
Четырьмя днями позже я получил маленькую бандероль. Вскрыл ее и
достал, двадцать фотографий, отснятых одноразовым фотоаппаратом.
Билл
сфотографировал дом с разных сторон. По снимкам чувствовалось,
что в доме не живут хотя за ним и приглядывают, пусть и без
должного рвения, в чем, собственно, Билл мне и признался.
Большинство фотографий я сразу отодвинул в сторону, оставив
четыре первые. Их я разложил на кухонном столе, залитом
солнечными лучами. Билл сделал их с верхней точки проселка,
примерно с того места, где он пересекался с дорогой, направив
фотоаппарат на "Сару-Хохотушку". Я видел, что мох рос теперь не
только на бревнах центральной части, но перебрался и на бревна
северного и южного крыла. Я видел валяющиеся на проселке ветви,
кучки сосновых иголок. Биллу, должно быть, хотелось все это
убрать до того, как сфотографировать проселок, но он устоял
перед искушением. Я просил его заснять все, как есть, и он
выполнил мою просьбу.
Кусты
по обе стороны проселка стали куда гуще с тех пор, как мы с Джо
последний раз приезжали в "Сару". Длинные ветви действительно
тянулись через него друг к другу, как разлученные влюбленные.
Но мой
взгляд вновь и вновь возвращался к крыльцу черного хода,
обращенного к подъездной дорожке. Все прочие совпадения между
фотографиями и моими снами о "Саре" могли быть случайностью (или
могло сработать писательское воображение, а уж оно-то умеет
нарисовать более чем реальный фон для вымышленных событий), но
как объяснить подсолнухи, выросшие сквозь щели в досках крыльца?
Никак, точно так же, как и царапину на тыльной стороне ладони.
Я
перевернул одну из фотографий. На обороте Билл написал мелким
почерком: "Эти господа заявились очень уж рано.., и нарушили
границы частного владения".
Я
вновь посмотрел на фотографию. Три подсолнуха выросшие сквозь
щели между досками крыльца.
Не
два, не четыре, а три больших подсолнуха с
головками-прожекторами.
Точно
такие я видел во сне.
Глава 6
Третьего июля 1998 года я положил два чемодана и портативный
компьютер "Пауэр-бук" в багажник моего "шевроле", подал его
задним ходом к дороге, потом нажал на педаль тормоза и вернулся
в дом. Он стоял одинокий и покинутый, как верная любовница, не
понимающая, за что ее бросили. Я не стал накрывать мебель
чехлами, не отключил электричество (понимал, что Великий Озерный
Эксперимент может быстро закончиться), но все равно дом номер
четырнадцать по Бентон-стрит полагал, что наши пути разошлись. И
мои шаги отдавались гулким эхом, которого просто не могло быть в
комнатах, заставленных мебелью.
В
кабинете я выдвинул ящик комода, в котором лежали четыре пачки
бумаги. Достал одну, задвинул ящик, двинулся к двери, но на
втором шаге остановился. Обернулся. Фотография Джо в купальном
костюме стояла на комоде. Я взял фотографию, разорвал обертку
пачки с торца и засунул фотографию между листами бумаги, как
закладку. Если б ко мне вернулась способность писать и если б я
этим воспользовался, то вновь встретился бы с Джоанной
где-нибудь на двести пятидесятой странице.
Я
вышел из дома, запер дверь черного хода, сел в автомобиль и
уехал. Больше я на Бентон-стрит не вернулся.
***
Несколько раз у меня возникало желание съездить на озеро и
посмотреть, как идет ремонт: расходы оказались куда выше, чем
поначалу предположил Билл Дин. Но что-то меня удерживало. Мое
сознание словно убеждало меня, что в "Сару-Хохотушку" я должен
приехать для того, чтобы там и остаться.
Перекрывать крышу Билл нанял Кении Ос-тера, а кузену Кенни,
Тимми Ларриби, поручил ошкурить бревна снаружи. Он также
пригласил сантехника и получил мое согласие на замену некоторых
труб и водяного насоса. Потом выяснилось, что надо менять и
автономный генератор.
В
телефонных разговорах Билл очень сокрушался из-за всех этих
расходов. Я ему не мешал. Когда янки в пятом или шестом
поколении заводит разговор о деньгах, которые предстоит
потратить, надо дать ему выговориться. Выкладывать зелененькие
для янки так же противоестественно, как обниматься на улице. Что
же касается меня, то я мог позволить себе потратиться. Жил я
скромно. Не потому, что меня так воспитали. Просто мое
воображение не подсказывало мне интересных способов тратить
деньги. Трехдневный загул в Бостон состоял для меня из посещения
матча "Красных носков", "Тауэр рекорс и видео" и книжного
магазина "Вордсворт" в Кембридже. При такой жизни я не мог
потратить даже проценты, не говоря уж об основном капитале. К
тому же в Уотервилле у меня был хороший финансовый менеджер, и в
день, когда я запер дом в Дерри и отправился к озеру, мое личное
состояние превышало пять миллионов долларов. Пустяк в сравнении
с богатством Билла Гейтса <Билл Гейтс, основатель и владелец
компании "Microsoft", в последние годы является самым богатым
жителем Земли. По оценке журнала "Форбс", на июнь 1998 года его
состояние составляло 51 миллиард долларов.>, но куда как много
по здешним меркам. Так что я мог позволить себе заплатить за
ремонт дома.
В тот
год странными выдались для меня конец весны и начало лета. Я
главным образом ждал, закруглял мои городские дела, разговаривал
по телефону с Биллом Дином, когда тот звонил, чтобы высыпать на
меня ворох очередных проблем, и старался не думать. Я сделал
интервью для "Паблишер уикли", и когда репортер спросил меня,
испытывал ли я определенные трудности, возвратившись к работе
после "утраты самого близкого человека", я, не моргнув глазом,
ответил, что нет. И ведь сказал чистую правду. Мои проблемы
начались, лишь когда я поставил последнюю точку в романе "Вниз с
самого верха". А до того все у меня получалось, как и прежде.
В
середине июня мы с Френком встретились за ленчем в льюистонском
кафе "Старлайт", расположенном практически на полпути между
нашими домами. За десертом (ели мы, естественно, фирменный
клубничный торт "Старлайт") Френк спросил, встречаюсь ли я с
кем-нибудь. Я в изумлении вытаращился на него.
- А
чего ты на меня пялишься? - в голосе его слышалось недоумение.
Если и видишься, я не собираюсь обвинять тебя в том, что ты
изменяешь Джо. В августе пойдет пятый год, как она мертва.
- Нет,
- ответил я. - Я ни с кем не вижусь. Он молча смотрел на меня.
Несколько секунд я не отводил глаз, затем принялся месить
ложечкой взбитые сливки на моем куске клубничного торта. Торт
подавали теплым, прямо из духовки, и сливки таяли. Почему-то мне
вспомнилась старая песня о том, как кто-то оставил торт под
дождем.
- А
хоть с кем-нибудь встречался, Майк?
- Я не
уверен, что должен тебе в этом отчитываться.
- Да
перестань, Майк. А на Ки-Ларго? Там хоть...
Я
заставил себя оторвать взгляд от тающих взбитых сливок.
- Нет.
Не встречался.
Какое-то время он молчал. Я думал, ищет другую тему для
разговора. Меня это вполне устраивало. Но он прямо спросил, спал
ли я с кем-нибудь после смерти Джоанны. Он принял бы на веру
любой мой ответ, даже если бы и сомневался в его правдивости:
мужчины часто лгут насчет секса. Но я сказал правду.., испытывая
при этом какое-то извращенное наслаждение:
- Нет.
- Ни
единого раза?
- Ни
единого раза.
- А
как насчет массажных салонов? Ты понимаешь, хотя бы для того,
чтобы...
- Нет.
Теперь
уже он завозил ложечкой по сливкам. К торту он еще не
притронулся. Потом посмотрел на меня. Да так, словно видел перед
собой некоего нового, неизвестного науке жука. Мне этот взгляд
не понравился, но я понимал, чем он вызван.
Дважды
я подходил к тому, что в наши дни называется "близкими
отношениями", но не на Ки-Ларго, где лицезрел примерно две
тысячи миловидных женщин, которые только и ждали приглашения в
постель. Первый раз с рыжеволосой официанткой Келли. Она
работала в ресторане, куда я часто заходил на ленч. Вскоре мы
уже раскланивались, как добрые знакомые, шутили, а потом начали
оценивающе поглядывать друг на друга - вы понимаете, о чем я. Я
обратил внимание на ее ноги, на то, как униформа обтягивала
бедра, когда она наклонялась или поворачивалась, а она заметила
мое внимание.
А еще
была женщина в спортивном зале "Ну, ты", где я занимался на
тренажерах. Высокая женщина, которая отдавала предпочтение
розовым эластичным топикам и черным велосипедным шортам.
Смотрелась она в таком наряде великолепно. И еще мне нравились
книги, которые она читала, крутя педали стационарного
велосипеда. Не "Мадемуазель" или "Космополитен", а романы Джона
Ирвинга или Эллен Джилкрист. Мне симпатичны люди, которые читают
книги, и не потому, что я их пишу. Читатели книг тоже могут
начать разговор с обсуждения погоды, но, как правило, им
доступны и более интересные темы.
Блондинку в розовых топиках и черных шортах звали Адрия Банди.
Мы начали обсуждать книги, оседлав два стоявших рядом
велотренажера, а потом раз или два в неделю, по утрам, я засекал
ее в зале поднятия тяжестей. Подходил, смотрел, как она выжимает
штангу, лежа на спине. И в какой-то момент, а было это зимой
1996 года, взгляды мои стали достаточно красноречивыми.
Келли
было под тридцать, Адрии - на пару лет меньше. Келли развелась,
Адрия не выходила замуж. Так что в обоих случаях я не посягал на
семейное счастье, и, думаю, обе согласились бы улечься со мной в
постель, не строя долговременных планов. Просто для того, чтобы
посмотреть, а что из этого выйдет. Однако в случае с Келли я
просто сменил ресторан, а когда Ассоциация молодых христиан
предложила мне заниматься бесплатно в их тренажерном зале, забыл
дорогу в "Ну, ты". Помнится, полгода спустя я столкнулся с
Адрией Банди на улице. И поздоровался с ней, постаравшись не
заметить обиды, мелькнувшей в ее глазах.
Чисто
физически я, конечно, хотел их обеих (вроде бы мне даже
приснился сон, в котором я и поимел их обеих, одновременно, в
одной кровати) и при этом не хотел. Частично я видел причину в
моей неспособности писать - жизнь и так поломана, так чего
создавать себе лишние трудности? С другой стороны, не хотелось
выяснять, что нравится женщине, которая отвечает на твои
взгляды, - ты или твой банковский счет.
Но
главное препятствие, думал я, заключалось в том, что Джо
по-прежнему занимала большую часть моего разума и души. И места
для другой там просто не было, даже через четыре года после ее
смерти. Печально, конечно, но так уж вышло.
- А
как насчет друзей? - Френк начал есть клубничный торт. - С
друзьями-то ты встречаешься, так?
- Да,
- кивнул я, - друзей у меня много. - Тут я солгал, но я заполнил
и составил сотни и сотни кроссвордов, прочитал множество книг,
по вечерам по видеомагнитофону просмотрел массу фильмов; я мог
практически в любое время дня и ночи процитировать
предупреждение ФБР о незаконном копировании фильмов. Что же
касалось настоящих людей, то перед отъездом из Дерри я позвонил
своим врачу и дантисту, а большинство писем, отправленных мною в
том июне, состояло из просьб о переадресовке таких журналов, как
"Харперс" или "Нешнл джеографик".
-
Френк, ты говоришь, как еврейская мамаша, - заметил я.
- С
тобой я иной раз и ощущаю себя еврейской мамашей, - ответил он.
Которая, правда, верит в целебные свойства тушеного картофеля, а
не клецок из мацы. Ты сейчас выглядишь лучше, чем раньше,
наконец-то чуть поправился...
-
Разжирел.
-
Ерунда, на Рождество ты вообще напоминал ходячий скелет. Опять
же лицо и руки у тебя загорели.
- Я
много гуляю.
- Да,
выглядишь ты лучше.., а вот твои глаза меня тревожат. Иногда у
тебя такой взгляд, что я просто за тебя боюсь. И я думаю, Джо
только порадовалась, если б узнала, что кто-то волнуется из-за
тебя.
- Что
это за взгляд?
- Я
тебе скажу. Такое ощущение, будто тебя загнали в западню, и ты
не знаешь, как из нее вырваться.
***
Из
Дерри я уехал в половине четвертого, остановился на ужин в
Рамфорде, затем медленно покатил по пологим холмам западного
Мэна, поглядывая на заходящее солнце. Я постарался максимально
точно рассчитать время отъезда и прибытия и, уже миновав Моттон,
заметил, как гулко бьется мое сердце. Руки и лицо покрывал пот,
и это при работающем кондиционере. Я переключал радиоприемник с
одной радиостанции на другую, но мне ничего не нравилось: не
музыка, а какие-то визги и вопли. В итоге радио я выключил.
Меня
терзал страх, и не без причины. Даже если не учитывать зыбкую
грань между сном и реальностью (я это мог сделать без труда,
посчитав царапину на тыльной стороне ладони и растущие на заднем
крыльце подсолнечники чистым совпадением или неким психическим
феноменом), мне было чего бояться. Потому что мне снились
необычные сны, и мое решение вернуться в дом у озера не
проходило по разряду ординарных. Я казался себе не современным
человеком конца двадцатого века, который копается в собственном
подсознании в поисках источника страхов (у меня все хорошо, у
меня все хорошо, давайте займемся душевным стриптизом под тихую
музыку Уильяма Акермана), а безумным ветхозаветным пророком,
отправляющимся в пустыню, чтобы жить там, питаясь акридами,
выполняя веление Господа, явившегося ему во сне.
Я
угодил в серьезный переплет, жизнь моя рушилась, и неспособность
писать составляла лишь часть моих бед. Я не насиловал
несовершеннолетних и не бегал на Таймс-сквер с мегафоном в
руках, призывая к мировой революции, но со мной случилось нечто
ужасное. Я потерял свое место в мировом порядке вещей и никак не
мог найти его вновь. Неудивительно: в конце концов жизнь не
книга. И в тот жаркий июльский день я осознанно устраивал себе
сеанс шоковой терапии. Подчеркиваю, осознанно, можете мне
поверить.
К
озеру Темный След я добирался следующим образом: по автостраде
1-95 доехал от Дерри до Ньюпорта, по Второму шоссе - от Ньюпорта
до Бетела (с остановкой в Рамфорде, в котором воняло, как в
преисподней, пока там, случилось это во время второго
президентского срока Рейгана, не закрыли целлюлозно-бумажный
комбинат), по Пятому шоссе - от Бетеля до Уотерфорда. Далее по
Шестьдесят восьмому шоссе, прежде Каунти-роуд, через Касл-Вью,
Моттон (центр которого состоит из перестроенных амбаров, в
которых нынче продают видео, пиво, подержанные ружья), мимо
большого щита с надписью:
ЕГЕРЬ
- ЛУЧШИЙ ПОМОЩНИК!
ПРИ
ЧРЕЗВЫЧАЙНЫХ ОБСТОЯТЕЛЬСТВАХ,
ЗВОНИТЕ 1-800-555-GAME
ИЛИ 72
ПО СОТОВОМУ ТЕЛЕФОНУ
Ниже
кто-то добавил краской из баллончика:
ОРЛОВ
- НАХРЕН
Проехав еще пять миль, я повернул направо, на узкую дорогу,
маркированную жестяной стрелкой-указателем с выцветшим числом
42. Повыше числа в стрелке темнели две дырки от пуль двадцать
второго калибра.
На
Сорок вторую дорогу я свернул в расчетное время, шестнадцать
минут восьмого, если верить часам на приборном щитке моего
"шевроле".
Я
проехал две десятые мили, слушая, как шелестит, касаясь днища,
трава, растущая между колеями, как иногда ветка скребет по крыше
или стеклу со стороны пассажирского сиденья.
Потом
нажал на тормоз и заглушил мотор. Вылез из кабины, обошел
"шевроле" сзади, лег на живот и начал вытаскивать траву,
застрявшую между днищем и раскаленной выхлопной трубой. Лето
выдалось жарким, а потому не следовало пренебрегать мерами
предосторожности. Я приехал в этот час, чтобы избавиться от
кошмаров, в надежде понять, что их вызывало и как мне жить
дальше. Так что лесной пожар никак не вписывался в мои планы.
Покончив с этим, я встал и огляделся. Цикады стрекотали, деревья
прижимались к обочинам, над головой синела полоска неба. Как и
во сне.
Я
зашагал по дороге, по правой колее. У нас с Джо был только один
сосед, старик Ларе Уошбурн, но теперь подъездная дорожка Ларса
заросла кустами, и ее перегораживала ржавая цепь. К дереву слева
от цепи прибили доску со словами:
ПОСТОРОННИМ ВХОД ЗАПРЕЩЕН
На
другой доске, справа от цепи, я прочитал:
РИЭЛТОРСКОЕ АГЕНТСТВО
"СЛЕДУЮЩЕЕ СТОЛЕТИЕ"
Ниже
значился местный телефон. Слова выцвели и в сгущающихся сумерках
читались с трудом.
Я
пошел дальше, слыша гулкие удары сердца и, жужжание комаров,
облюбовавших мои лицо и руки. Комариный сезон практически
закончился, но я сильно потел, и немногие оставшиеся слетались
на запах. Должно быть, он напоминал им о крови.
Насколько я был напуган, приближаясь к "Саре-Хохотушке"? Не
помню. Подозреваю, что страх, как и боль, со временем
забываются. А осталось в памяти ощущение, которое я испытывал и
прежде, проходя этой дорогой. Опущение того, что ткань
реальности очень тонка. Я думаю, она действительно тонка, совсем
как лед на озере после оттепели, и мы сознательно наполняем нашу
жизнь шумом, светом, движением, чтобы скрыть от себя эту
особенность окружающего нас мира. Но в таких местах, как Сорок
вторая дорога, мы обнаруживаем, что дымовых завес и зеркал нет.
И остались только стрекот цикад да зелень листвы, темнеющая с
угасанием дня, ветви, принимающие облик лиц, гулкие удары сердца
в груди, кровь, бьющая в виски и синяя слеза дня, бегущая по
щеке неба.
И по
мере того как уходит день, тебе открывается истина: то, что
видишь перед собой, скрывает некую тайну. Ты чувствуешь эту
тайну каждым вздохом, видишь ее в каждой тени, ждешь, что
столкнешься с ней на каждом повороте. Она здесь, она поджидает
тебя, но ты не знаешь, где и когда тайное станет явным.
Я
остановился в полумиле южнее того места, где остался мой
автомобиль, не дойдя полмили до проселка, ведущего к
"Саре-Хохотушке". Здесь дорога резко поворачивает, и справа
открывается широкое поле, сбегающее к озеру. Местные называют
его Луг Тидуэлл, а иногда Старый Лагерь. Именно здесь Сара
Тидуэлл и ее клан построили свои хижины, так по крайней мере
говорила Мэри Хмнгерман (однажды, когда я спросил об этом Билла
Дина, он согласился с тем, что хижины стояли именно здесь.., но
я заметил, что желания продолжать разговор у него нет, и меня
это несколько удивило).
Какое-то время я стоял, глядя на северную оконечность озера
Темный След. Вода, красноватая в отсвете заката, напоминала
зеркало. Ни ряби, ни лодок. Лодки уже стояли у пристани, а
рыбаки сидели в баре, ели лобстеров, обильно запивая их
спиртным. Я знал, что через какое-то время некоторые из них,
разгоряченные виски и "мартини", примутся гонять по озеру в
лунном свете. Я мог лишь гадать, услышу ли я их. Потому что к
тому времени я мог уже ехать в Дерри, то ли напуганный
увиденным, то ли разочарованный тем, что ничего не увидел.
" -
Смешной вы человечишка, - молвил Стрикленд".
Я не
знал, что собираюсь произнести эти слова до того самого момента,
когда они сорвались с языка. И до сих пор понятия не имею,
почему произнес именно эти слова. Я вспомнил, как мне приснилась
лежащая под кроватью Джо, и по моему телу пробежала дрожь. Комар
зажужжал прямо в ухе. Я его убил и двинулся дальше.
К
проселку я прибыл, когда и хотел, то есть практически в то же
время, что и во снах. Можно сказать, идеально вписался в сон.
Даже воздушные шарики, привязанные к указателю с надписью
САРА-ХОХОТУШКА
(один
- белый, второй - синий), оба с аккуратно написанными черным
фломастером словами
С
ВОЗВРАЩЕНИЕМ, МАЙК
Только
усилили опущение дежа-вю, чего я собственно и добивался, ибо
никакие два сна не повторяют друг друга в мельчайших
подробностях. Точно так же не совпадают образ вещи, созданный
воображением, и она сама, сработанная руками, несмотря на все
наши попытки сделать их идентичными. Потому что мы сами меняемся
день ото дня, даже от минуты к минуте.
Я
подошел к указателю, всем своим существом ощущая загадочность
этого места. Прижал ладонь к шершавой доске, потом подушечкой
большого пальца прошелся по буквам, не думая о занозах, читая их
кожей, словно слепой:
С, А,
Р, А;
Х, О,
Х, О, Т, У, Ш, К, А.
Проселок очистили от кучек опавших иголок и обломившихся ветвей,
но озеро Темный След, как и в моих снах, красновато поблескивало
внизу. А на его фоне точно так же темнела громада дома. Билл
заботливо оставил зажженным фонарь на крыльце черного хода,
подсолнечники, пробившиеся сквозь щели между досками крыльца,
давно уже срезали, но в остальном картина не изменилась.
Я
поднял голову к полоске неба над дорогой. Ничего... Я
подождал... Снова ничего... Еще подождал... И тут, точно в той
точке, куда я и смотрел, благо во снах натренировался, вспыхнула
звезда. Мгновением раньше я видел только темнеющее небо (на
синеву по центру с боков надвигалось индиго), и внезапно
засветилась Венера. Многие рассказывают о том, что наблюдали за
появлением звезд на вечернем небе. Кто-то действительно
наблюдал, но я, думаю, впервые в жизни увидел, как в небе
появилась первая звезда. И загадал желание, только на этот раз -
в реальной жизни и не имеющее отношения к Джо.
-
Помоги мне, - попросил я, не отрывая взгляда от Венеры.
Наверное, мне следовало что-то добавить, да только я не знал,
что. Не знал, в какой я нуждался помощи.
Этого
достаточно, зазвучал голос в моей голове. На сегодня достаточно.
А теперь возвращайся за своим автомобилем.
Да
только не собирался я возвращаться. Я наметил для себя другое:
спуститься к дому, как в последнем кошмарном сне. Доказать себе,
что в старом бревенчатом коттедже не прячется укутанный в саван
призрак. План мой базировался на мудрости Нового века. А
мудрость эта гласила: чтобы преодолеть собственные "страхи",
нужно взглянуть им в лицо и выздороветь. Но, пока я стоял у
съезда и смотрел вниз на искорку фонаря на заднем крыльце
(крошечную искорку в море сгущающейся тьмы), мне пришла в голову
другая мудрая мысль, которая, в светлое, солнечное утро,
возможно, и не покажется мудрой. Мысль эта, в сущности, очень
проста и предполагает, что страх есть проявление инстинкта
самосохранения, а потому, почувствовав его, надобно послать все
к черту и бежать. И в лесу, на исходе дня, второе толкование
казалось куда как более логичным, тут сомнений быть не могло.
Случайно мой взгляд упал на руку, и я с удивлением отметил, что
держу один из воздушных шариков: отвязал его, даже не заметив,
занятый своими мыслями. Он плавал в воздухе, на другом конце
нитки, и в темноте я уже не мог разобрать написанные на нем
слова.
Может,
никакой дилеммы и нет; может, психологический барьер никуда не
делся, и я не смогу спуститься вниз: буду стоять, как статуя,
пока кто-то не придет и не уволочет меня в лес.
Но
происходило все это в реальном времени и в реальном мире, а в
реальном мире не существовало, во всяком случае, для меня,
обездвиживающего психологического барьера. Я разжал пальцы.
Шарик, почувствовав свободу, устремился вверх, а я двинулся вниз
по проселку. Шаг, еще шаг - и процесс пошел. Я все глубже
погружался в терпкий запах сосновых иголок, а однажды поймал
себя на том, что переступил через сломанную ветвь, которая
лежала на проселке в моем сне, но не наяву.
Сердце
по-прежнему колотилось о ребра, пот выступал из всех пор,
смачивая кожу и привлекая комаров. Я поднял руку, чтобы
отбросить волосы со лба, замер, остановив ее на уровне глаз, с
растопыренными пальцами. Поднял вторую руку. Ни на одной не
нашел царапины. Не осталось даже шрама от той, что я получил,
ползая в темноте по спальне во время бурана.
- Я в
полном порядке, - вырвалось у меня. - Я в полном порядке.
-
Смешной вы человечишка, - молвил Стрикленд", - откликнулся
голос. Не мой, не Джо. Голос НЛО, который я слышал в кошмаре,
голос, который гнал меня вперед, даже когда я хотел
остановиться. Голос со стороны.
Я
двинулся дальше. Половину проселка я уже миновал. Добрался до
того места, где во сне признался голосу в том, что боюсь миссис
Дэнверс.
- Я
боюсь миссис Дэнверс, - сообщил я сумраку позднего вечера. -
Что, если нехорошая старая домоправительница поджидает меня
внизу?
На
озере закричала гагара, но голос не ответил. Действительно,
подумал я, чего ему отвечать. Не было никакой миссис Дэнверс,
она мешок с костями из старой книги, и голос это знал.
Я
вновь зашагал вниз. Прошел большую сосну, с которой как-то раз
Джо не смогла разминуться, разворачиваясь на нашем джипе. Как же
она тогда ругалась! Словно бывалый моряк! Мне удавалось
сохранять скорбную мину, пока она не добралась до "гребаный
насрать". Тут я не выдержал, загоготал так, что по щекам
покатились слезы. А Джо буквально пепелила меня взглядом.
Я
увидел отметину на стволе, в трех футах от земли, светлое пятно
на фоне темной коры. И именно здесь тревога, которая пронизывала
все мои сны, исключая последний кошмар, сменилась животным
страхом. Еще до того, как белый призрак выскочил из дома, я
почувствовал: что-то не так, почувствовал, что дом сошел с ума.
Именно в тот момент, когда я поравнялся с сосной, на которой
осталась отметина от джипа, меня охватило безумное желание
бежать со всех ног.
Я
говорю о кошмаре. А в реальной жизни я ничего такого не
испытывал. Боялся - да, но ужас меня не охватывал. И за спиной,
разумеется, не слышалось тяжелого дыхания. С кем человек мог
столкнуться в этих лесах, так это с рассерженной мышью. Или,
если уж совсем не повезет, со злобным медведем.
Во сне
по небу плыла луна, не полная, в три четверти, - в эту ночь я
видел лишь звезды. Другого и быть не могло. Утром я заглянул на
страницу синоптика в утреннем выпуске "Дерри ньюс": луна только
народилась.
Даже
самое могущественное дежа-вю на самом деле очень хрупкое, и при
мысли о безлунном небе мое разлетелось на мелкие осколки.
Ощущение того, что я вжился в собственный сон исчезло так
быстро, что я даже задался вопросом: а зачем я все это
проделывал, что старался доказать, чего добивался? И теперь мне
предстояла дальняя дорога. Назад, в темноте, к автомобилю.
Хорошо, решил я, но сначала я возьму в доме фонарь. Один из них
наверняка лежит на...
На
дальнем берегу озера прогремела череда взрывов, последний
громким эхом отозвался от холмов. Я остановился, на мгновение у
меня перехватило дыхание. Чуть раньше эти внезапные взрывы
обратили бы меня в паническое бегство, теперь заставили лишь
вздрогнуть. Разумеется, это петарды. Завтра же Четвертое июля, а
на другом берегу подростки начали отмечать праздник на день
раньше, для подростков это обычное дело.
Я
направился к дому. Кусты тянулись ко мне ветками, но я знал, что
мне они ничем не грозят Я мог не беспокоиться и об отключении
электричества. Я находился так близко от дома, что видел
мотыльков, слетевшихся на свет фонаря, который Билл Дин оставил
включенным на крыльце черного хода. Даже если бы электричество
отключилось (в западном Мэне большинство проводов по-прежнему
протянуты над землей, так что обрывы случаются часто),
автоматически включился бы автономный генератор.
И
все-таки внушительная часть моего сна полностью
материализовалась в реальном мире, что не могло не произвести на
меня должного впечатления. Пусть даже ощущение того, что я
заново повторяю (переживаю) сон, и пропало. Кадки для цветов
стояли там же, где и всегда, по обе стороны лестницы-тропинки,
ведущей к маленькому песчаному пляжу "Сары". Наверное, Бренда
Мизерв нашла их в подвале и по ее указаниям их поставили на
прежнее место. В ящиках еще ничего не росло, но я подозревал,
что ждать осталось недолго: наверняка посаженные семена скоро
взойдут. И даже без луны, присутствующей в моем сне, я различал
черный квадрат ярдах в пятнадцати от берега. Там Билл Дин
поставил на якорь плот.
А вот
никакого продолговатого предмета у крыльца не было.
Действительно, откуда здесь взяться гробу? И все же сердце мое
стучало, как паровой молот. И если бы в этот момент на другом
берегу озера, около Кашвакамака, вновь загрохотали петарды, я бы
закричал от ужаса.
" -
Смешной вы человечишка, - молвил Стрикленд".
"Дай
ее сюда. Это мой пылесос".
Что,
если смерть ведет нас к безумию? Пусть нам удается выжить, но
она ведет нас к безумию? Что тогда?
От
дома меня отделяло совсем ничего. Вот оно, то самое место, с
которого я увидел, как открывается дверь черного хода и из нее
выскакивает белая тварь. Я сделал еще шаг и остановился. Дыхание
шумно вырывалось из груди, зато в легкие воздух проникал с
большим трудом, обдирая гортань. Ощущение дежа-вю отсутствовало,
но на мгновение мне показалось, что призрак все равно выбежит из
двери.., здесь, в реальном мире, в реальном времени. Я стоял и
ждал, сцепив потные ладони. Вдохнул еще раз, шумно выдохнул.
Теперь протоку воздуха ничего не мешало.
Вода
мягко плескалась у берега.
Легкий
ветерок гладил лицо, шелестел листвой.
Где-то
крикнула гагара; мотыльки кружили в свете фонаря.
Закутанный в саван призрак не распахнул дверь, через большие
окна, справа и слева от двери, я не видел ничего движущегося,
белого или какого другого. Над ручкой на двери белела записка,
должно быть, от Билла. Я вновь шумно выдохнул и решительно
преодолел оставшиеся ярды, отделявшие меня от "Сары-Хохотушки".
***
Записку действительно оставил Билл Дин. Он сообщал, что Бренда
купила для меня кое-что из еды. Счет из супермаркета - на столе
в кухне, в кладовой я найду консервы, в холодильнике - молоко,
масло и гамбургер - основной рацион одинокого мужчины.
Я
заеду к тебе в понедельник. Будь моя воля, заглянул бы завтра,
но моя жена заявила, что пришла наша очередь ехать в гости,
поэтому мы отправляемся в Виргинию (в эту жару! ), чтобы
провести Четвертое с ее сестрой. Если тебе что-нибудь
потребуется или возникнут какие-то...
Билл
оставил телефон сестры своей жены в Виргинии, а также номер
Батча Уиггинса в городе, который местные называли Тэ-Эр, к
примеру говорили: "Нам с мамой надоел Бетел, вот мы и
перебрались с нашим трейлером в Тэ-Эр". Не забыл Билл указать и
другие номера: сантехника, электрика, Бренды Мизерв, даже
телевизионщика из Харрисона, который отрегулировал спутниковую
антенну, с тем чтобы она принимала максимальное число каналов.
Билл позаботился обо всем. Я перевернул записку, предполагая,
что на обратной стороне найду постскриптум:
P. S.
Кстати, Майк, если атомная война начнется до того, как мы с
Яветт вернемся из Виргинии...
Что-то
шевельнулось у меня за спиной.
Я
резко обернулся, записка выскользнула у меня из руки.
Спланировала на доски крыльца черного хода - увеличенная
белоснежная разновидность мотыльков, слетевшихся к горящему
фонарю. В то мгновение я не сомневался, что увижу перед собой
облаченную в саван тварь, безумный призрак моей давно усопшей
жены. Отдай мне мой пылесос, отдай немедленно, как ты посмел
явиться сюда и нарушить мой покой, как ты посмел вернуться в
Мэндерли, а раз уж ты здесь, как ты сумеешь уйти отсюда? Ты
останешься со мной, смешной ты человечишка. Ты останешься со
мной.
Но я
никого не увидел. Только ветерок шелестел листвой... Однако моя
разгоряченная, покрытая потом кожа ветерка не почувствовала. На
этот раз не почувствовала.
- Что
ж, как и следовало ожидать, никого тут нет, - изрек я.
Если
человек один, звук собственного голоса может или испугать, или
успокоить. На этот раз произошло последнее. Я наклонился, поднял
записку Билла, сунул в задний карман. Затем достал кольцо с
ключами. Стоя под фонарем, я перебирал ключи, пока не нашел
нужный. Провел пальцем по бородке, в который уже раз задавшись
вопросом, а почему я не приезжал сюда (два-три коротких набега
за какими-то вещами не в счет) все эти месяцы и годы, прошедшие
после смерти Джо. Конечно, будь она жива, она бы настояла...
И тут
до меня дошло: смерть Джо - неверная точка отсчета. Конечно,
легко отталкиваться именно от этого, за шесть недель,
проведенных в Ки-Ларго, у меня не возникало и мысли, что может
существовать какая-то другая, но теперь, стоя под пляшущими
тенями мотыльков (словно на дискотеке) и слушая крики гагар, я
вспомнил, что умерла Джоанна не здесь, а в Дерри, хотя случилась
трагедия в августе 1994 года. В городе нас донимала дикая
жара.., тогда почему мы не жили здесь? Почему не сидели в
купальных костюмах на крытой террасе, выходящей к озеру, не пили
ледяной чай, не смотрели на снующие взад-вперед катера, за
которыми рассекают озерную гладь воднолыжники? Каким ветром ее
вообще занесло на эту чертову автостоянку у "Райт-эйд"? Ведь в
любой другой август мы всегда находились в десятках миль от нее.
И это
еще не все. Обычно мы оставались в "Саре" до конца сентября,
наслаждаясь теплой, мягкой погодой. Но в 1993 году уехали, едва
пошла вторая неделя августа. Я это хорошо помню, потому что в
конце месяца Джо полетела со мной в Нью-Йорк на какую-то
рекламную акцию, связанную с выходом нового романа. Манхэттен
задыхался от жары, плавящийся асфальт поливали из гидрантов. В
один из вечеров мы пошли посмотреть "Призрак оперы" <знаменитый
мюзикл.>. Ближе к концу Джо наклонилась ко мне и прошептала:
"О
черт! Призрак опять пускает слюни! " Оставшееся время я изо всех
сил пытался сдержать смех. Джо умела подложить такую вот свинью.
Почему
Джо полетела со мной в тот август? Джо не любила Нью-Йорк даже в
апреле и октябре, когда этот город особенно хорош. Теперь я
точно знал, что, уехав из "Сары-Хохотушки" в начале августа 1993
года, более она туда не возвращалась... А совсем недавно я
как-то об этом и не задумывался.
***
Я
сунул ключ в замочную скважину, повернул. Я собирался зажечь на
кухне свет, взять фонарь и вернуться к автомобилю. Не сделай я
этого, какой-нибудь пьяный парень, дом которого стоял у южного
края Сорок второй дороги, мог врезаться в мой "шеви", а потом
отсудить у меня миллион долларов.
Дом
как следует проветрили, так что пахло в нем не затхлостью, а
сосной. Я протянул руку к выключателю, и тут в темноте заплакал
ребенок. Рука моя застыла, внутри похолодело. Я не запаниковал,
честное слово, но соображать точно перестал. Я слышал плач,
детский плач, но никак не мог понять, откуда он доносится.
Затем
звук начал таять. Не затихать, а таять, словно кто-то взял
ребенка на руки и понес длинным коридором.., но в "Саре" такого
коридора не было. Тот, что соединял центральную часть и две
пристройки, длинным не назовешь...
Таял.., таял.., почти пропал.
Я
стоял в темноте, с бегающими по коже мурашками, с застывшей на
выключателе рукой. Часть моего сознания требовала, чтобы я
повернулся и бежал со всех ног. Но верх взяла другая,
рациональная.
Я
щелкнул выключателем. Та часть, что хотела бежать, говорила:
напрасный труд, ничего из этого не выйдет, это же сон, глупец,
твой сон, обернувшийся явью. Но вышло. Лампа загорелась, осветив
коллекцию керамики по левую руку и книжный стеллаж по правую.
Керамику и книги я не видел четыре года, но они остались на
прежних местах. На центральной полке стеллажа стояли три ранних
детектива Элмора Леонарда: "Взятка", "Крепкий удар", "Мистер
Маджестик". Я прикупил их на случай плохой погоды: если уж ты за
городом, подобные меры предосторожности необходимы. Без хорошей
книги даже два дождливых дня, проведенные в лесу, могут свести с
ума.
Послышался последний всхлип, сменившийся тишиной. Нарушало ее
только тиканье часов, доносящееся из кухни. Часы эти стояли у
плиты - пожалуй, одна из самых неудачных покупок Джо, тот редкий
случай, когда ее подвел вкус. Кот Феликс <Один из первых
мультипликационных персонажей, получивших широкую популярность.
Создан в 1919 г. Отто Мессмером. Является героем бесчисленных
комиксов и широко используется в рекламе.>, с большими глазами,
двигающимися из стороны в сторону в соответствии с движениями
хвоста-маятника. Я думаю, такие часы присутствовали во всех
дешевых фильмах ужасов.
- Кто
здесь? - спросил я. Шагнул к кухне, примыкающей к маленькой
прихожей, остановился. Дом напоминал черную пещеру. Плач мог
доноситься откуда угодно. Его источником могло служить и мое
воображение. - Есть тут кто-нибудь?
Нет
ответа... Но я не думал, что звук этот родился в моей голове.
Если б так, то писательский психологический барьер показался бы
цветочками.
На
книжной полке, слева от детективов Леонарда, стоял фонарь с
длинной ручкой на восемь батареек, который мог временно
ослепить, если кто-то направлял его тебе в лицо. Я схватил
фонарь, и лишь когда он едва не выскользнул из моей руки, понял,
как сильно я вспотел, точнее, как сильно я перепугался. Фонарь я
удержал, а сердце билось часто-часто. То ли я ожидал, что
ребенок заплачет вновь, то ли думал, что из гостиной выплывет
призрак в саване, протягивая ко мне белые руки.
Я
включил фонарь. Направил яркий луч в гостиную. Он высветил
мышиную голову на каминной доске: засверкали стеклянные глаза. Я
увидел старые бамбуковые кресла, старый диван, обшарпанный
обеденный стол, который шатался, если под одну или две ножки не
подложить несколько игральных карт или подставку для пивного
стакана. А вот призраков не обнаружил. Но решил, что тут
определенно что-то нечисто. Мне очень хотелось повторить слова
бессмертного Кола Портера: давайте поставим на этом точку. Если
я, добравшись до автомобиля, сразу поеду на восток, то буду в
Дерри еще до полуночи. И улягусь спать в собственную постель.
Я
выключил свет в прихожей, и теперь лишь луч фонаря разгонял
темноту. Прислушался к тиканью глупого кота, со встроенными в
него часами, которые, должно быть, завел Билл, к знакомому
гудению холодильника. Вслушиваясь, понял, что не ожидал услышать
ни тиканья, ни гудения. А вот насчет плача...
А был
ли плач? Был ли на самом деле?
Да.
Плач или что-то еще. Не об этом следовало сейчас думать. Куда
более уместным казался другой вопрос: а не сглупил ли, решив
приехать сюда, человек, научивший свой разум вести себя
неподобающим образом? Стоя в прихожей, темноту которой взрезал
луч ручного фонарика, я окончательно осознал, что грань между
реальным миром, к котором я жил, и тем, что рисовало мое
воображение, в значительной мере исчезла.
Я
вышел из дома, повернул ключ в замке, убедился, что дверь
заперта, и зашагал по проселку, покачивая фонарем из стороны в
сторону. Точно так же качался хвост-маятник кота Феликса на
кухне. Выйдя на дорогу, я подумал, что хорошо бы сочинить для
Билла Дина какую-то историю, объясняющую, почему я не добрался
до "Сары-Хохотушки". Не мог же я сказать ему:
"Видишь ли, Билл, я приехал и услышал, как в моем запертом доме
плачет ребенок. Меня это так испугало, что я бежал до самого
Дерри. Фонарь, который я взял, я пришлю по почте. Поставь его на
книжную полку, где он и стоял, рядом с романами Элмора
Леонарда". Такого я сказать не мог, потому что Билл передал бы
этот разговор соседям, а те, покачав головой, отреагировали бы
однозначно: "Неудивительно. Наверное, он написал слишком много
книг. От такой работы крыша и едет. И теперь он боится
собственной тени. Профессиональная болезнь".
Даже
если бы я до конца своих дней не собирался возвращаться в
"Сару", я не хотел, чтобы у жителей Тэ-Эр сложилось обо мне
такое мнение, чтобы они наполовину презирали, наполовину жалели
меня.
Лучше
сказать Биллу, что я заболел. В определенном смысле я не грешил
против истины. Или нет... Заболел не я.., а мой друг... Кто-то в
Дерри.., подруга. "Билл, видишь ли, приболела моя подруга, вот я
и..."
Я
остановился как вкопанный: луч фонаря выхватил из темноты мой
автомобиль. Я прошагал милю в темноте, не замечая никаких звуков
в лесу, хотя жизнь там не замирала ни на минуту. Я ни разу не
оглянулся, чтобы посмотреть, а не преследует ли меня призрак в
саване (или плачущий ребенок). Я увлекся историей, с помощью
которой хотел оправдаться перед Биллом, начал прорабатывать
подробности сюжета, занялся привычной мне работой, используя
стандартные приемы, с одним только отличием: я проделывал все
это в голове, а не бумаге. И творческий процесс так захватил
меня, что я напрочь забыл про страх. Сердце уже билось в
нормальном ритме, пот высох, комары не жужжали в ушах. А когда я
остановился, любопытная мысль пришла мне в голову. Мысль о том,
что мое сознание терпеливо ждало, пока я успокоюсь, прежде чем
напомнить мне об очевидном.
Трубы.
Билл получил мое разрешение на замену части старых труб, и
сантехник их заменил. Незадолго до моего приезда.
-
Воздух в трубах, - озвучил я свою догадку, проведя лучом по
радиаторной решетке "шевроле". - Вот что я слышал.
Я
ждал, что некая глубинная часть моего сознания назовет это
предположение глупой ложью, стремлением подвести под случившееся
материалистическую базу Не назвало.., потому что согласилось с
тем, что такое возможно. Воздух в трубах может шуметь по-разному
Эти звуки принимают и за разговор людей, и за собачий лай, и за
детский плач. Возможно, конечно, что сантехник сдренировал
воздух, и я слышал что-то еще.., но мог и не сдренировать. Вновь
вопрос встал ребром: что делать, сев за руль? Проехать задним
ходом две десятых мили, развернуться и покатить в Дерри,
испугавшись того звука, что я слышал в течение десяти секунд
(может, только пяти), пребывая в крайне взвинченном состоянии?
Или ехать вперед?
Я
выбрал второй вариант. Не мог меня развернуть один лишь звук,
услышанный в прихожей. Не мог, потому что слишком многое означал
для меня приезд в "Сару-Хохотушку".
Голоса
в голове я слышал с тех пор, как помню себя. Не знаю,
непременный ли это атрибут писателя или нет. Моим коллегам я
такого вопроса не задавал. Не видел в этом необходимости, потому
что знал, каждый голос тот же я, но в другой ипостаси. Часто,
конечно, я слышал голоса других людей, а самым, знакомым (и
близким) был мне голос Джо. Вот тут этот голос и зазвучал, и
слышались в нем любопытство, легкая ирония и.., одобрение.
Решил
побороться, Майк?
- Да,
- ответил я, стоя в темноте перед сверкающей в свете фонаря
хромированной радиаторной решеткой. - Спасибо тебе, крошка.
Что ж,
значит, есть повод выпить, верно?
Да.
Повод был. Я сел в машину, завел двигатель и поехал по дороге. А
добравшись до проселка, свернул на него.
***
Я не
услышал детского плача, когда второй раз вошел в дом. Медленно
прошелся по всему первому этажу с фонарем в руке, пока не зажег
свет во всех комнатах. Если в это время кто-то еще плавал на
лодке у северного берега Темного Следа, он мог бы принять старую
"Сару" за спилберговскую летающую тарелку.
Я
думаю, дома живут своей жизнью в потоке времени, отличном от
того, в котором пребывают их обитатели. Во всяком случае,
скорость у этого потока поменьше. В доме, особенно в старом
доме, прошлое ближе. В моей жизни Джо уже четыре года как
умерла, но в "Саре" эти годы сжались до месяцев. Я вошел в дом,
зажег все лампы, поставил фонарь на книжную полку и лишь тогда
окончательно уразумел, как же я боялся возвращения в
"Сару-Хохотушку". Боялся разбудить свое горе свидетельствами
того, сколь безвременно ушла от меня Джо. Книгой, лежащей на
столике у дальнего угла дивана, на котором Джо любила сидеть в
ночной рубашке, читать и есть сливы: картонной коробкой с
овсяными хлопьями, которые она всегда ела на завтрак, на полке в
кладовой; ее старым зеленым халатом, который висел на крючке с
обратной стороны двери в ванную в южном крыле. По терминологии
Билла Дина - "новом крыле", хотя построили его задолго до того,
как мы впервые увидели "Сару".
Бренда
Мизерв хорошо потрудилась, по-человечески хорошо, постаравшись
убрать с глаз то, что могло напомнить мне о Джо, но все она
убрать не могла. Романы Дороти Сэйер о Питере Уимсли, купленные
Джо, по-прежнему стояли в книжном шкафу в гостиной. Джо прозвала
мышиную голову на каминной доске Бантером и однажды, уж не помню
по какой причине (едва ли кому из предков Бантера это
понравилось бы), повесила на волосатую мышкину шею колокольчик.
Он висел до сих пор, на красной ленте. Миссис Мизерв, должно
быть, этот колокольчик поставил в тупик, она наверняка долго
размышляла над тем, убрать его или нет, не зная, что на нашем
семейном языке "позвонить в колокольчик Бантера" означало
заняться любовью на диване в гостиной (у нас с Джо такое
случалось довольно часто). Бренда Мизерв сделала все, что могла,
но любая крепкая семья - территория, недоступная посторонним,
белое пятно, без которых карте общества не обойтись. А то, о чем
не знают другие, остается твоим.
Я
ходил по дому, к чему-то прикасался, на что-то смотрел, как бы
заново открывая для себя те или иные вещи. И во всем я видел
Джо. А когда я уселся в старое плетеное кресло перед
телевизором, и оно заскрипело подо мной, я буквально услышал
голос Джо: "Какой же противный звук".
Я
закрыл лицо руками и заплакал. Наверное, в тот вечер я в
последний раз оплакивал Джо, но от этого мне легче не было. Я
плакал, пока не понял, что внутри что-то сломается, если я не
остановлюсь. Когда слезы иссякли, на меня внезапно напала икота.
А потом навалилась жуткая усталость. Ломило все тело. Частично
потому, что я отшагал больше двух миль, но в основном от жуткого
нервного напряжения, вызванного приездом в "Сару".., и решением
остаться здесь. Чтобы бороться. И еще этот странный детский
плач, который я услышал, когда в первый раз переступил порог...
Я
умылся над раковиной в кухне, смыл со щек слезы, высморкался.
Затем отнес чемоданы в северное крыло, где находилась спальня
для гостей. У меня не было ни малейшего желания спать в южном
крыле, в главной спальне, где мы всегда спали с Джо.
Бренда
Мизерв это предугадала. На комоде стоял букет полевых цветов.
Под ним лежала записка:
С
возвращением, мистер Нунэн.
Если б
не крайняя эмоциональная опустошенность, я бы, увидев записку,
вновь расплакался. Наклонившись к цветам, я глубоко вдохнул.
Хорошо они пахли, солнечным светом. Потом я разделся, побросав
все на пол, и откинул покрывало. Чистые простыни, чистые
наволочки. И все тот же Нунэн, залезающий между первыми, чтобы
положить голову на последние.
Я
лежал при включенной лампе на прикроватном столике, смотрел на
тени на потолке, все еще отказываясь поверить, что я в этом доме
и в этой кровати. Да, конечно, закутанный в саван призрак не
встретил меня.., но во мне крепла уверенность, что он придет ко
мне в моих снах.
Иногда, во всяком случае для меня, переход от бодрствования ко
сну и обратно растянут во времени. В ту ночь все произошло
мгновенно. Я не заметил, как заснул, а проснулся уже утром,
когда спальню заливал солнечный свет. Лампа на столике все
горела. Я не помнил, чтобы мне что-нибудь снилось, но вроде бы
ночью я один раз просыпался и слышал доносящийся издалека
тоненький звон колокольчика.
Глава 7
Маленькая девочка, совсем кроха, вышагивала по разделительной
полосе Шестьдесят восьмого шоссе, в красном купальнике, желтых
пластиковых шлепанцах и бейсболке с эмблемой бостонских "Красных
носков", повернутой козырьком на затылок. Я как раз проехал мимо
супермаркета Лейквью и авторемонтной мастерской Дикки Брукса, на
подъезде к которым стоял знак, предписывающий сбросить скорость
с пятидесяти пяти до тридцати пяти миль. Слава Богу, я выполнил
указание. Иначе мог бы и задавить девочку.
То был
мой первый день на озере. Поднялся я поздно, большую часть утра
провел в лесу, что подступал к берегу, отмечая, что осталось
прежним, а что изменилось. Уровень воды вроде бы понизился и
лодок на озере оказалось меньше, чем я ожидал, особенно для
самого большого летнего праздника, а в остальном я словно и не
уезжал. Вроде бы я отгонял и убивал тех же самых мух.
Часов
в одиннадцать желудок напомнил мне о том, что я забыл
позавтракать. И я решил, что самое время нанести визит в
"Деревенское кафе". В ресторане "Уэррингтона" кормили, конечно
же, лучше, но там бы на меня все глазели. Так что для моих целей
- просто поесть - "Деревенское кафе" смотрелось
предпочтительнее. Если, конечно, оно еще работало. Да, характер
у Бадди Джеллисона был не сахар, но зато в западном Мэне никто
не мог сравниться с ним в умении жарить бургеры. А мой желудок
просто требовал большого, сочащегося жиром "вилладжбургера".
Вот по
пути мне и встретилась маленькая девочка, шагающая по белой
разделительной полосе, словно марионетка, ведомая невидимой
ниткой.
На
скорости тридцать пять миль в час я увидел девочку загодя, но
летом по шоссе машины сновали одна за другой, и редко кто
подчинялся ограничительным дорожным знакам. Все знали, что в
округе Касл всего двенадцать патрульных машин, и в Тэ-Эр они
приезжали только по вызову.
Я
съехал на обочину, поставил "шевроле" на ручник и вылез из
машины, прежде чем начала оседать пыль. День выдался сумрачным,
воздух застыл, облака прижимались к земле. Ребенок, крохотная
блондинка с курносым носиком и поцарапанными коленками, стояла
на белой полосе и безо всякого страха наблюдала за моим
приближением.
-
Пьивет, - поздоровалась она со мной. - Я иду на пляж. Момми не
захотела отвезти меня, и я безумно йазозлилась. - Она топнула
ножкой, показывая, что отлично знает, о чем говорит. Я решил,
что ей три или четыре года.
Очень
разговорчивая, очаровательная, но все равно не старше четырех
лет.
-
Конечно, куда еще можно идти Четвертого июля, как не на пляж,
кивнул я, - но...
-
Четвейтое июля плюс фейейвейк, - напомнила она.
- Но
если ты и дальше будешь шагать по дороге, то, скорее всего,
попадешь в больницу Касл-Рока.
Я не
собирался стоять с ней на проезжей части и вести светскую беседу
в пятидесяти ярдах от крутого поворота, который многие лихачи
любили проскакивать на скорости шестьдесят миль в час. Я,
кстати, уже слышал приближающийся рев мотора. И по звуку
чувствовалось, что водитель тормозить не намерен.
Я
подхватил девочку на руки и отнес на обочину, где на нейтральной
скорости тихонько мурлыкал мой "шевроле". Девочке явно нравилось
сидеть у меня на руках, она нисколечко не испугалась, и все
равно я ощутил себя Честером-Растлителем, как только ее попка
устроилась на моей руке. Я отдавал себе отчет, что всем клиентам
автомастерской Брукса, оформляющим заказы или дожидающимся, пока
им выкатят автомобиль, достаточно выглянуть в окно конторы,
чтобы увидеть меня. Такова уж особенность наших дней: мужчине
средних лет нельзя прикоснуться к чужому ребенку без опасения,
что другие увидят в этом прикосновении что-то похотливое. Да и
ты сам подсознательно задаешься этим вопросом. Но с проезжей
части я девочку унес. Не мог поступить иначе. Пусть этим и
навлек на себя праведный гнев всех матерей западного Мэна.
- Ты
отвезешь меня на пляж? - спросила маленькая девочка. Сверкая
глазками, улыбаясь. Я предположил, что она успеет забеременеть к
двенадцати годам, особенно если и дальше будет подобным образом
носить бейсболку. - У тебя есть плавки?
-
Честно говоря, плавки остались дома. Извини, что так вышло.
Милая, а где твоя мама?
Словно
отвечая на мой вопрос, из-за поворота выскочил автомобиль,
который возвещал о своем приближении ревом мотора. Джип "скаут"
с заляпанными грязью боками. Мотор ревел, как разъяренный зверь.
Из бокового окна высовывалась женская головка. Мама малышки так
перепугалась, что не могла сидеть. И если бы в этот самый момент
по встречной полосе ехала другая машина, моя приятельница в
красном купальнике скорее всего осталась бы сиротой.
"Скаут" резко затормозил, голова исчезла, раздался скрежет,
водитель переключал скорости, пытаясь как можно быстрее
разогнать свою колымагу. Я не сомневался, что полетела
трансмиссия, но нет, джип понесся дальше.
- Это
Мэтти, - пояснила девочка. - Я йазозлилась на нее. И убезяла,
чтобы пьовести Четвейтое на пляже. Если она злится на меня, я
уйду к моей седой нанни.
Я
понятия не имел, о чем она говорит, но подумал, что эта кроха
наверняка своего добьется и проведет Четвертое июля на пляже.
Пока же я отчаянно махал свободной рукой, пытаясь привлечь
внимание водителя джипа.
- Эй!
- кричал я. - Эй! Она у меня! "Скаут" промчался мимо, женщина за
рулем все сильнее вжимала в пол педаль газа. Из выхлопной трубы
валили клубы сизого дыма. Вновь заскрежетала старая трансмиссия
джипа. Я словно попал на очередной выпуск телевикторины "Давай
поспорим": "Мэтти, тебе удалось включить вторую передачу... Ты
хочешь на этом остановиться и получишь вот эту красивую
посудомоечную машину или попытаешься включить третью?"
Я не
смог придумать ничего другого, как вновь выйти на проезжую
часть, повернуться лицом к уезжающему от меня джипу (выхлоп у
него вонял ужасно) и поднять девочку высоко над головой, в
надежде, что Мэтти увидит ее в зеркале заднего обзора. Теперь я
уже полагал себя не Честером-Растлителем, а жестоким
аукционистом из мультфильма Диснея, предлагающим самого
красивого из всего помета маленького поросенка тому, кто назовет
самую высокую цену. Моя попытка удалась. Зажглись тормозные огни
"скаута", яростно завизжали по асфальту шины схваченных
тормозными накладками колес. Если б эту сцену лицезрели местные
сплетники, им бы было о чем посплетничать. Особенно им
понравился бы тот эпизод, когда мамаша, крича во все горло,
потребовала от меня опустить ее ребенка на землю. Когда
возвращаешься в летний коттедж после долгого отсутствия, всегда
приятно отметить свой приезд хорошеньким скандалом.
Тормозные огни сменились огнями заднего хода. Джип надвигался на
нас со скоростью двадцати миль в час. Теперь в скрежете
трансмиссии слышался откровенный страх: она явно просила пощады.
Задний борт "скаута" мотался из стороны в сторону, словно хвост
веселящегося щенка. Я, словно загипнотизированный, наблюдал за
его приближением. Вот он на моей полосе движения, вот на
противоположной, снова на моей, теперь зацепил обочину.
-
Мэтти едет быстйо, - буднично так изрекла моя новая подружка.
Одной рукой она обнимала меня за шею. Клянусь Богом, мы уже
стали закадычными друзьями.
Слова
ребенка помогли мне очнуться. Мэтти едет быстро, слишком быстро.
И скорее всего снесет задний бампер моего "шевроле". А поскольку
я стоял на пути джипа, меня и девочку размазало бы между
автомобилями.
И я
начал пятиться, не отрывая взгляда он джипа и крича: "Сбавь
скорость, Мэтти! Сбавь скорость! ".
Девчушка тут же присоединилась ко мне.
-
Сбавь скойость! - прокричала она, тут же начала смеяться. -
Сбавь скойость, стайюшка Мэтти, сбавь скойость!
Вновь
жалобно завизжали тормоза. Джип дернулся назад, но колодки
крепко держали колеса. Задний бампер "скаута" замер, не
дотянувшись до заднего бампера моего "шевроле" самую малость.
Зазор можно было перекрыть сигаретой. Жутко воняло гарью.
Девочка театрально замахала ручонками, начала кашлять.
Дверца
со стороны сиденья водителя распахнулась, Мэтти Дивоур выскочила
из кабины, как цирковой акробат выскакивает из пушечного ствола,
если вы, конечно, можете представить себе циркового акробата в
старых шортах из пестрой ткани и топике. Поначалу я подумал, что
это старшая сестра девочки, которую оставили присматривать за
малышкой, и Мэтти и Момми - два разных человека. Я, конечно,
знал, что маленькие дети часто зовут родителей по именам, но это
блондинистое создание с побледневшим лицом выглядело на
двенадцать, максимум, на четырнадцать лет. Я даже решил, что ее
экзотическая манера управления "скаутом" обусловлена не боязнью
за ребенка, а элементарным недостатком водительской практики.
Признаю, я сделал еще одно допущение. Грязный вседорожник с
приводом на четыре колеса, старые шорты, топик, от которого за
милю несло "Кеймартом" <сеть универмагов, продающих товары по
сниженным ценам>, длинные светлые волосы, перехваченные красными
эластичными закрутками, отсутствие должного присмотра за
ребенком, что в первую очередь и привело к тому, что трехлетняя
девчушка оказалась на дороге.., все это подводило меня к
однозначному выводу: трейлерные бродяги <малоимущие, проживающие
в домиках на колесах.>. И у меня были основания для такого
заключения. Все-таки я ирландец, черт побери! И мои предки были
теми самыми трейлерными бродягами, когда место трейлеров
занимали запряженные лошадьми фургоны.
- Фу,
как плохо пахнет! - девочка все махала пухлой ручонкой. "Скаути"
ужасно ийзвонялся!
И тут
ее вырвали из моих рук. Теперь, когда Мэтти оказалась совсем
рядом, у меня возникли серьезные сомнения в том, что она -
старшая сестра крохи. Конечно, зрелого возраста она могла
достичь только в следующем столетии, но я видел, что ей не
двенадцать и даже не четырнадцать. Скорее двадцать, может, на
год меньше. А когда она выхватывала у меня ребенка, я заметил
обручальное кольцо на ее левой руке. Не укрылись от моего
внимания и темные мешки под глазами. Да, выглядела она очень
молодо, но, думаю, я узнал усталость и материнские ужас и
тревогу.
Я
думал, она отшлепает свое сокровище, потому что именно так
реагируют трейлерные бедняки, если их дети выкидывают
какой-нибудь фортель. Думаю, я попытался бы ее остановить,
отвлечь, дать ей излить свою злость на меня. И не потому, что
хотел как-то помочь ребенку. Нет, просто мне не хотелось, чтобы
на него кричали, его шлепали и трясли в моем присутствии.
Все-таки я в городе первый день. Так охота ли мне тратить время,
наблюдая, как какая-то шлюха наказывает своего ребенка за
собственную ошибку?
Но
вместо того чтобы как следует тряхнуть девчушку и заорать: "Куда
это ты направилась, маленькая дрянь?", Мэтти крепко прижала
ребенка к груди (а девочка, не выказывая ни малейшего страха,
тут же обхватила ее ручонками за шею), а потом начала покрывать
ее лицо поцелуями.
-
Почему ты это сделала? - воскликнула Мэтти. - Что на тебя нашло?
Я чуть не умерла, когда увидела, что тебя нигде нет.
И
Мэтти разрыдалась. Девочка в купальном костюме вытаращилась на
нее с выражением крайнего изумления на лице. А потом заплакала.
Я стоял и смотрел, как они плачут и обнимаются, и мне стало
стыдно за мои поспешные выводы.
Проезжающий мимо автомобиль сбавил ход. Пожилая пара, которая,
наверное, отправилась в магазин за праздничной коробкой
сладостей, уставилась на нас. Я нетерпеливо замахал руками,
показывая, что мы прекрасно обойдемся без их любопытных
взглядов. Водитель нажал на педаль газа, но я не увидел, как
надеялся, номерных знаков другого штата. Парочка жила здесь, а
потому всей этой истории суждено было стать достоянием
общественности. Мэтти, молодая жена, и ее маленькая дочка
(несомненно, зачатая на заднем сиденье легковушки или в кузове
пикапа за несколько месяцев до церемонии бракосочетания),
плачущие навзрыд на обочине дороги. В компании незнакомца. Ну не
совсем незнакомца. Майка Нунэна, заезжего писателя.
- Я
хотела пойти на пляж и по-по-пла-вать! - всхлипывала маленькая
девочка.
- Я же
сказала, что отвезу тебя во второй половине дня. - Мэтти еще
плакала, но уже пыталась взять себя в руки. - Больше этого не
делай, малышка, пожалуйста, не делай. Момми очень напугалась.
- Не
буду. Пьавда, не буду. - Девочка обнимала Мэтти за шею,
прижимаясь к ней всем тельцем. Бейсболка свалилась на землю. Я
поднял ее, чувствуя себя посторонним. Начал совать сине-красную
бейсболку в руку Мэтти, пока ее пальцы не сомкнулись, на
козырьке.
Я даже
подумал, что все обернулось как нельзя лучше, и, возможно, имел
право так рассуждать. История получалась забавной, правда, из
тех, что кажутся забавными, когда все позади. А в процессе такие
истории скорее тянут на ужастик. Допустим, из-за поворота
выскочил бы грузовик? Да еще на предельной скорости?
И тут
из-за поворота действительно выехал автомобиль. Старый пикап, но
с мощным мотором. Еще двое местных вылупились на нас.
- Мэм?
- обратился я к молодой маме. - Мэтти? Я, пожалуй, поеду. Очень
рад, что все так хорошо закончилось.
Едва
эти слова сорвались с моих губ, как меня чуть не разобрал смех.
Я без труда представил, что держу эту речь перед Мэтти (отличное
имя для вестернов вроде "Непрощенный" или "Настоящий смельчак"),
засунув большие пальцы за ремень кожаных штанов, и в сбитом на
затылок стетсоне, дабы все видели мой благородный лоб. Меня так
и подмывало добавить:
"Вы
очень милы, мэм. Вы, часом, не наша новая учительница?"
Она
повернулась ко мне, и я увидел, что она действительно очень
мила. Не портили впечатления даже мешки под глазами и висящие
патлами светлые волосы. Я решил, что держится она очень хорошо,
учитывая, что по возрасту ей еще не нальют спиртного в баре. Во
всяком случае, девочку она не отлупила.
-
Большое вам спасибо. Она шла прямо по шоссе? - "Скажите, что
нет, умоляли глаза Мэтти. - Скажите, что она шла по обочине".
- Ну..
- Я
шла по той линии. - Девочка указала на разделительную полосу. -
Она же белая. - В голосе ее звучала уверенность. - А раз белая,
значит безопасная.
Щеки
Мэтти, и без того бледные, сделались совсем бескровными. Просто
удивительно, что она не лишилась чувств. И мне очень не
хотелось, чтобы в таком состоянии она ехала домой, да еще и с
ребенком.
- Где
вы живете, миссис...
-
Дивоур, - представилась она. - Я - Мэтти Дивоур. - Она
перекинула девочку на одну руку, а вторую протянула мне. Я ее
пожал. Утро выдалось теплое, день обещал быть жарким, отличная
пляжная погода, но я прикоснулся к ледяным пальцам. - Мы живем
вон там.
Она
махнула рукой в сторону поворота. Сразу за ним к шоссе подходил
проселок, Уэсп-Хилл-роуд. Длиной в полмили, он соединял
Шестьдесят восьмое шоссе и Среднюю Бухту. В двухсот ярдах от
шоссе проселок огибал сосновую рощицу, а в ней стоял большой
трейлер. Ситуация прояснялась. Я вновь оказался рядом с озером
Темный След. А уж около озера спасать маленьких детей - мое
призвание.
И
все-таки я облегченно вздохнул, узнав, что она живет совсем
близко от того места, где, едва не соприкасаясь задними
бамперами, стояли наши автомобили. И тут же понял, что по
другому и быть не могло. Эта маленькая красотуля в купальнике и
не могла уйти далеко от дома.., хотя, при продемонстрированной
ею решительности... Я подумал, что усталость, читаемая на лице
молодой мамы, в определенной степени обусловлена этой самой
решительностью: И порадовался, что слишком стар, чтобы стать ее
будущим кавалером. Уж из них она будет веревки вить, как в
школе, так и в колледже.
Уж в
школе-то наверняка. Потому что девочки из трейлеров, как
правило, в колледж не попадают, за исключением, конечно,
вундеркиндов. И веревки она будет вить из них до тех пор, пока
из-за Великого Поворота Жизни не выедет прекрасный принц и не
припечатает ее к дороге, прежде чем она поймет, что белая
разделительная полоса - не самое безопасное место. А потом все
повторится вновь.
Святый
Боже, Нунэн, немедленно прекрати, приказал я себе. Ей всего три
года, а ты уже видишь ее с тремя детьми, двое из которых со
стригущим лишаем, а третий - умственно отсталый.
-
Большое вам спасибо, - повторила Мэтти.
- Все
нормально. - И я ущипнул маленькую девочку за вздернутый носик.
И хотя на ее щечках еще не высохли слезы, в ответ она
ослепительно улыбнулась. - Это очень разговорчивая маленькая
девочка.
-
Очень разговорчивая и очень своевольная. - На этом Мэтти
тряхнула-таки дочь, но та не выказала никакого страха, как бы
говоря, что обычно ее не трясут и не бьют. Наоборот, ее улыбка
стала шире. Улыбнулась ей и мать. Тут уж я окончательно
убедился, что она очень мила. А если одеть ее в платье для
тенниса и пригласить в загородный клуб Касл-Рока (куда она могла
попасть только горничной или официанткой), то там она смотрелась
бы просто красавицей. Юной Грейс Келли <Грейс Келли (1929 -
1982) - звезда Голливуда 50-х годов, с 1956 г, жена князя Монако
Ренье III. В 1982г, погибла в автокатастрофе.>, никак не меньше.
Потом
она посмотрела на меня, ее глаза стали серьезными.
-
Мистер Нунэн, я не такая уж плохая мать. Я, конечно, удивился,
что ей известна моя фамилия, но лишь на секунду. Она достаточно
взрослая, чтобы читать мои книги, и, возможно, предпочитала
проводить вторую половину дня с ними, а не смотреть телесериалы
вроде "Центральной больницы" и "Одна и единственная жизнь". Они,
пусть и не намного, но получше.
- Мы с
ней поспорили, когда идти на пляж. Я хотела повесить выстиранное
белье, перекусить, а уж потом ехать на озеро. Кира же считала...
- Она замолчала. - Что такое? Что я сказала?
- Ее
зовут Киа? Правильно... - Тут и я не смог продолжать. Произошло
нечто экстраординарное: мой рот наполнился водой. Меня охватила
паника. Наверное, я оказался в положении человека,
переплывающего океан, которого внезапно захлестнула волна.
Только мой рот наполнила не соленая, а холодная. В ней разве что
чувствовался слабый металлический привкус, как у крови.
Я
отвернулся от них и сплюнул. Ожидал, что из меня хлынет целый
поток, какой выливается изо рта едва не утонувшего человека. Но
нет. Слюны хватило лишь на скромный плевок. И ощущение, что рот
полон воды, пропало еще до того, как моя слюна долетела до
обочины. Пропало напрочь, словно его и не было.
- Этот
дядя плюнул, - деловито отметила девочка.
-
Извините. - Я и сам не понимал, что со мной произошло. -
Наверное, замедленная нервная реакция.
В
глазах Мэтти отражалась тревога, словно она решила, что мне не
сорок, а восемьдесят. Впрочем, подумал я, для ее возраста все
одно, что сорок, что восемьдесят.
-
Может, подъедем к нам? Выпьете стакан воды.
- Нет,
я уже в норме.
-
Отлично. Мистер Нунэн.., я хотела только сказать" что такого
никогда не случалось. Я развешивала простыни.., она сидела в
трейлере, смотрела мультфильмы про Микки Мауса по
видеомагнитофону.., а потом, когда я зашла за прищепками... -
Она смотрела на девочку, которая больше не улыбалась. Вроде бы
до нее начало доходить, чем все могло закончиться. Глаза
округлились, готовые наполниться слезами. - Ее не было. Я
думала, что умру от страха.
Тут
рот ребенка задрожал, из глаз брызнули слезы. Мэтти погладила ее
по волосам, прижала ее головку к кеймартовскому топику.
- Все
хорошо, Ки, - проворковала Мэтти. - На этот раз все обошлось, но
ты не должна выходить на дорогу. Это опасно. Маленьких на дороге
могут раздавить, а ты маленькая. Маленькая и самая моя любимая.
Девочка рыдала все сильнее. После таких рыданий ребенку
следовало прежде всего поспать, даже перед походом на пляж.
- Ки
плохая, Ки плохая, - твердила она, уткнувшись лицом в мамину
шею.
- Нет,
сладенькая, тебе же только три года, - успокаивала ее Мэтти, и
от ее слов последние опасения в том, что она - плохая мама,
развеялись как дым. А может, от них давно уже ничего не
осталось: ребенок - упитанный, ухоженный, развитой, без синяков.
Все
это откладывалось на одном уровне сознания. А на другом я
пытался понять, как такое вообще могло случиться: маленькую
девочку, которую я унес с белой разделительной полосы, звали
Киа, тем именем, которое мы собирались дать нашему ребенку,
родись у нас девочка.
- Киа.
- Я словно пробовал ее имя на вкус. Осторожно погладил по
головке. По теплым, шелковистым волосам.
- Нет,
- возразила Мэтти. - Это она так себя называет, потому что не
выговаривает букву "эр". Она - Кира, не Киа. Греческое имя. Как
у благородной дамы. - Она потупилась. - Я выбрала ее из книги
детских имен. Проштудировала ее, когда была беременной.
-
Прекрасное имя, - кивнул я. - И я не думаю, что вы - плохая
мать.
Тут
мне вспомнилась история, которую Френк Арлен рассказывала на
Рождество. О Пити, младшем из Арленов. Стараниями Френка все,
кто сидел за столом, покатывались со смеху. Даже Пити,
заявлявший, что он ничего такого не помнит, смеялся до слез.
Как-то
на Пасху, рассказывал Френк, когда Пити было лет пять, их
родители устроили им охоту за яйцами. Днем раньше, отправив
детей к бабушке и дедушке, родители спрятали в доме больше сотни
крашеных яиц. А в пасхальное утро начались их поиски. И
продолжались до тех пор, пока Джоанна, которая вышла во
внутренний дворик, чтобы пересчитать свою добычу, не подняла
голову и не закричала во весь голос. Потому что увидела Пити,
ползущего по карнизу аккурат в шести футах над бетонным полом.
Мистер
Арлен спас Пити, в то время как остальные члены семьи, взявшись
за руки, стояли внизу, замерев от ужаса. А миссис Арлен
непрерывно молилась, причем произносила слова так быстро, что
они налезали друг на друга и было совершенно непонятно, что она
говорит А когда сильные руки мужа схватили Пити и унесли в
раскрытое окно спальни, она повалилась без чувств, разбив о
бетон нос. Когда Пити спросили, что он делал на карнизе, тот
ответил, что хотел проверить, нет ли яиц в сливной канавке, что
шла по краю.
Я
думаю, в каждой семье есть хоть одна похожая история. Выживание
в таких ситуациях маленьких мальчиков и девочек - более чем
убедительное свидетельство (во всяком случае, для родителей)
существования Бога.
- Я
так напугалась! - Мэтти вновь выглядела на четырнадцать лет.
Максимум на пятнадцать.
- Все
уже в прошлом, - успокоил ее я. - И Кира больше не будет
выходить на шоссе. Не будешь. Кира?
Она
замотала головой', не поднимая глаз. Я предположил, что девочка
заснет, прежде чем Мэтти доберется до трейлера.
- Я и
представить себе не могла, что такое может произойти. Один из
моих любимых писателей появляется, как джин из бутылки, и
спасает мою девочку. Я знала, что у вас в Тэ-Эр усадьба, старый
бревенчатый дом, который все называют "Сарой-Хохотушкой", но
люди говорили, что вы не приезжали сюда после смерти вашей жены.
- Я
действительно давно не приезжал. Будь "Сара" моей супругой, а не
домом, вы бы мости назвать мое появление здесь примирением по
решению суда.
По ее
лицу пробежала улыбка, но мгновение спустя исчезла.
- Я
хочу попросить вас об одном одолжении.
-
Просите.
-
Пожалуйста, никому об этом не говорите. Это может повредить и
мне, и Ки.
-
Почему?
Они
прикусила губу, уже собираясь ответить на мой вопрос, но в
последний момент передумала.
- Не
важно. Но я буду вам очень признательна, если в городе не узнают
об этом инциденте. Более чем признательна.
- Нет
проблем.
- Вы
серьезно?
-
Конечно. Я обычно приезжал сюда летом, в последние годы вообще
не приезжал.., так что знакомых у меня здесь немного. -
Разумеется, я хорошо знал Билла Дина, но судачить с ним не
собирался. Это, однако, не означало, что он остался бы в
неведении. Если юная дама думала, что от местных жителей
останется тайной поход ее дочери на пляж, она сильно
заблуждалась. - Мне представляется, что мы уже находимся в
центре внимания. Взгляните на автомастерскую Брукса. Не
поворачивайтесь, посмотрите как бы невзначай.
Она
посмотрела и вздохнула. Два старичка стояли на асфальте в том
месте, где когда-то торчали бензоколонки. Один, похоже, сам
Брукс: мне показалось, что я разглядел венчик рыжих волос.
Второй, гораздо старше, опирался на трость с золотой ручкой,
хищно, как мне показалось, наклонившись вперед.
- Тут
уж ничего не поделаешь, - в ее голосе слышалась тоска. - Никуда
от них не денешься. Наверное, я должна полагать за счастье, что
сегодня праздник, и их лишь двое.
-
Кроме того, - добавил я, - они скорее всего ничего не видели.
Я
сознательно опустил два момента: во-первых, пока мы стояли на
обочине, мимо проехало с полдюжины автомобилей, во-вторых, если
Брукс и его пожилой спутник чего-то и не видели, они могли с
радостью навыдумывать с три короба.
Кира
уже сладко посапывала на плече Мэтти. Она поглядела на дочь и
одарила ее улыбкой, полной любви.
-
Жаль, что мы встретились при таких обстоятельствах и в ваших
глазах я выгляжу дура-дурой. Я, между прочим, ваша давнишняя
поклонница. В книжном магазине в Касл-Роке говорят, что этим
летом у вас выходит новый роман.
Я
кивнул:
- Он
называется "Обещание Элен". Мэтти улыбнулась:
-
Хорошее название.
-
Спасибо. Вам бы отвезти ребенка домой, пока у вас не затекла
рука.
Есть
люди, которые умеют задавать лишние вопросы, причем в самый
неподходящий момент и, как говорится, не корысти ради. Для этого
нужен особый талант, и он у меня есть. Тут уж ничего не
попишешь. Этот вопрос я задал, когда мы шагали к "скауту". Я
хотел открыть дверцу со стороны пассажирского сидения, чтобы она
могла положить на него малышку. Однако я не мог винить себя в
том, что хотел еще больше огорчить Мэтти. В конце концов я же
видел на ее руке обручальное кольцо.
- Мужу
вы скажете?
Ее
улыбка поблекла. Губы затвердели. Если я бы мог снять вопрос,
как снимают букву, слово, строку с дисплея компьютера, нажав на
кнопку "Delete", я бы его снял.
- Он
умер в прошлом августе.
-
Мэтти, извините меня. У меня язык что помело.
- Вы
могли и не знать. Девушкам моего возраста еще рано замуж, не так
ли? И если она и замужем, то муж должен быть в армии или где-то
еще.
Открыв
дверцу я увидел розовое детское кресло-сиденье, скорее всего
тоже из "Кей-марта". Мэтти попыталась усадить в него Киру, той
не хотелось отлипать от матери. Я подошел вплотную, чтобы
помочь, протянул руку, чтобы ухватить девочку за пухлую ножку, и
в этот момент тыльная сторона ладони коснулась груди Мэтти. Она
не могла отпрянуть, не рискуя уронить Киру на пол, но я
чувствовал, что она отметила мое прикосновение. Муж мертв,
угрозы нет, вот известный писатель и думает, что имеет полное
право полапать молоденькую женщину. А что я могу сказать?
"Мистер Известный Писатель появился как нельзя вовремя и увел
мою дочь с дороги, может, даже спас ей жизнь".
Нет,
Мэтти, мне, конечно, еще сорок, а не сто, но лапать тебя я не
хотел.
Разумеется, ничего такого я не сказал. Зачем усугублять и без
того щекотливую ситуацию? Но почувствовал, как зарделись щеки.
-
Сколько вам лет? - спросил я, когда ребенка усадили в кресло и
нас разделило безопасное расстояние.
Она
быстро глянула на меня.
-
Достаточно, чтобы знать, что к чему. - Она протянула руку. -
Премного вам благодарна, мистер Нунэн. Господь послал вас нам в
самый нужный момент.
- Нет,
Господь только сказал, что я должен съесть гамбургер в
"Деревенском кафе", - улыбнулся я, - А может его вечный оппонент
Скажите, пожалуйста, Бадди по-прежнему стоит за прилавком?
Улыбнулась и она. Улыбка сразу согрела ее лицо, чему я искренне
порадовался.
- Он
будет там стоять, даже когда дети Ки смогут покупать пиво, не
показывая фальшивого удостоверения личности. Если только не
приедет кто-нибудь из большого города и не закажет креветочный
тетраззини. Если такое случится, он скорее всего умрет от
сердечного приступа.
- Это
точно. Ладно, когда я получу новый роман, одну книжку завезу
вам.
В
глазах Мэтти тут же появилась настороженность.
- Это
не обязательно, мистер Нунэн.
- Не
обязательно, но я завезу. Мой агент присылает мне пятьдесят
экземпляров. И с годами мне все труднее раздаривать их.
Возможно, она уловила в моем голосе то, чего там не было и в
помине. Такое, знаете ли, случается.
-
Хорошо. С нетерпением буду ждать. Я еще раз взглянул на ребенка,
сладко спавшего в кресле, свесив голову на плечо, пуская слюни.
Меня всегда поражала детская кожа. Такая гладенькая, без единой
поры. Бейсболка Киры съехала на бок. Мэтти наблюдала, как я
протянул руку и поправил ее, чтобы тень от козырька падала на
глаза.
-
Кира, - проговорил я.
Мэтти
кивнула:
-
Звучит благородно.
- Киа
- африканское имя, - пояснил я. - Оно означает "начало сезона".
С тем я и отбыл, помахав Мэтти рукой и направившись к "шеви". Я
ощущал на себе ее любопытный взгляд, и почему-то мне казалось,
что я сейчас заплачу.
Чувство это оставалось со мной и после того, как "скаут" и обе
его пассажирки скрылись из виду: я держал путь к "Деревенскому
кафе". Я въехал на земляную автостоянку слева от ряда новеньких
бензоколонок, посидел, думая о Джо и тесте для домашней проверки
на беременность, который стоил двадцать два доллара и пятьдесят
центов. Маленький секрет, которым она не хотела делиться со
мной, не убедившись наверняка, что у нас будет ребенок. Должно
быть, так оно и было. Разве могло быть по-другому?
- Киа,
- вырвалось у меня. - "Начало сезона".
И
вновь мне захотелось плакать, поэтому я вылез из кабины и со
всей силы захлопнул дверцу, словно желал запереть тоску в
салоне.
Глава 8
Бадди
Джеллисон действительно ничуть не изменился: те же измазанные,
но когда-то явно белые куртка и фартук, те же черные волосы,
торчащие из-под бумажного колпака в пятнах то ли крови, то ли
брусничного сока. Даже, по внешнему виду, те же крошки овсяного
печенья в топорщащихся усах. Выглядел он и на пятьдесят пять, и
на семьдесят, а этими пределами, как известно, большинство
мужчин ограничивают средний возраст. И габариты его не
изменились, и рост, шесть футов четыре дюйма, остался при нем, и
вес добрых триста фунтов. Как быстро выяснилось, четыре года
нисколько не отразились ни на его манерах, ни на остроумии.
- Дать
меню или и так все помнишь? - пробурчал он, словно последний раз
я заходил в его кафе только вчера.
- Ты
все еще готовишь "вилладжбургер делюкс"?
- А
ворона все еще дрищет с сосновых верхушек? - Светлые глаза
буравили меня взглядом. Никаких поблажек мне он делать не
собирался. Что меня вполне устраивало.
-
Скорее всего. Тогда мне один "вилладжбургер". Бог с ней, с
вороной, и шоколадное фрапе. Рад вновь тебя видеть.
Я
протянул руку. На его лице отразилось изумление, но руку он мне
пожал. Его рука была чистой, в отличие от куртки, фартука и
бумажного колпака, даже без грязи под ногтями.
- Я
тоже. - И он кивнул болезненного вида женщине, шинкующей лук за
грилем. - "Вилладжбургер", Одри. По высшему разряду.
Обычно
я остаюсь у прилавка, но в тот день уселся в кабинке около
автомата с газировкой и стал ждать, пока Бадди крикнет, что
гамбургер готов: Одри ставила тарелки на прилавок, а не
разносила по столикам. Мне было о чем подумать, и едва ли я мог
бы найти лучшее место для размышлений, чем "Деревенское кафе"
Бадди. Двое местных жителей ели сандвичи и пили газировку, но на
них список посетителей исчерпывался. Хозяева летних коттеджей
могли прийти в "Деревенское кафе" лишь под угрозой голодной
смерти, да и то их пришлось бы загонять в дверь пинками. Зеленый
линолеум на полу являл собой сложно-пересеченную местность, где
холмы то и дело переходили в долины, тут же сменявшиеся новыми
холмами. Как и униформа Бадди, пол не отличался чистотой (а
дачники, если уж заглядывали в кафе, скорее всего не заметили бы
чистых рук Бадди), В темное дерево столов и обшивки кабинок
въелся жир, а штукатурку над кабинками украшали наклейки Бадди
полагал, что они придают кафе особый колорит:
НОГОТЬ
СЛОМАЛСЯ - БЕРЕГИ ПАЛЕЦ
ПРОПАЛИ ЖЕНА И СОБАКА.
ЗА
СОБАКУ - ВОЗНАГРАЖДЕНИЕ
ГОРОДСКОГО ПЬЯНИЦЫ ЗДЕСЬ НЕТ МЫ ПО ОЧЕРЕДИ ВЫПОЛНЯЕМ ЕГО
ОБЯЗАННОСТИ
Юмор -
почти всегда замаскированная злость, подумал я, но в маленьких
городах к маскировке относятся спустя рукава. Три вентилятора
под потолком лениво разгоняли горячий воздух, а слева от
автомата висели две полоски клейкой ленты, облепленные мухами.
Некоторые еще дергались, пытаясь вырваться. Если человек мог
смотреть на них и при этом еще есть, ему было грех жаловаться на
пищеварение. <В маленьких американских городах городской пьяница
- фигура значимая, имеющая важное общественное значение: на его
примере детям показывают, к чему может привести чрезмерное
потакание своим вредным привычкам.>
Я
думал о сходстве имен, которое, безусловно, не могло не быть
случайным. Я думал о молодой симпатичной девушке, которая стала
мамой в шестнадцать или семнадцать лет и вдовой в девятнадцать
или двадцать. Я думал о том, как случайно коснулся ее груди, и о
том, как общество воспринимает сорокалетних мужчин, которые
внезапно открывают для себя удивительный мир молодых женщин со
всеми их прелестями. Но в основном мои мысли занимала более чем
странная реакция моего организма на произнесенное Мэтти имя
девочки: ощущение, что мои рот и горло внезапно залило холодной
водой. Наводнение местного значения.
Бадди
пришлось дважды звать меня за бургером. Когда я подошел к
прилавку, он спросил:
- Ты
вернулся, чтобы остаться или продать дом?
- А
что? Неужели ты скучал без меня, Бадди?
- Нет,
но по крайней мере ты из этого штата. Ты знаешь, что Массачусетс
на языке индейского племени пискатауай означает говнюк?
- Ты
все такой же юморист.
- Да.
И собираюсь в писатели. Хочешь знать, для чего Бог дал чайкам
крылья?
- Для
чего, Бадди?
-
Чтобы они могли измочалить ими французов <О том, как птицы
"мочалили" людей небезынтересно почитать в рассказе "Птицы",
написанном упомянутой в эпиграфе Дафной Дюморье (Бадди знать
этого не может, но Стивен Кинг, конечно же, рассказ читал), по
которому Альфред Хичкок снял отличный триллер.>.
Я взял
с полки газету и соломинку для фрапе. С газетой под мышкой
прошествовал к телефону, раскрыл справочник. При желании я мог
бы унести его с собой: справочник не привязали к телефону.
Действительно, ну кому могут понадобиться телефонные номера
округа Касл?
В
справочнике значились двадцать Дивоуров, что меня особо не
удивило: в здешних местах эта фамилия достаточно
распространенная, вроде Пелки, Боуи или Тутейкер. Я думаю,
причина проста: некоторые семьи размножались быстрее и не
жаловали путешествия.
Один
из Дивоуров проживал на Уэсп-Хилл-роуд, но ни Мэтти, ни
Матильда, ни Марта, ни просто М. Рядом с телефонным номером
стояло имя Лэнс. Я взглянул на первую страницу справочника.
Издан в 1997 году, когда муж Мэтти еще пребывал в мире живых. С
этим все ясно... Но фамилия вызывала у меня определенные
ассоциации. Дивоур, Дивоур, восславим знаменитых Дивоуров, кто
же ты, нужный мне Дивоур? Но память не желала мне помочь.
Я ел
гамбургер, пил фрапе и старался не смотреть на добычу клейкой
ленты.
Ожидая, пока болезненного вида, молчаливая Одри отсчитает мне
сдачу (на пятьдесят долларов я по-прежнему мог столоваться в
"Деревенском кафе" целую неделю.., если сосуды выдержат такое
количество холестерина), я прочитал еще одну наклейку,
украшавшую кассовый аппарат. Очередной шедевр Бадди Джеллисона:
КИБЕРПРОСТРАНСТВО ТАК НАПУГАЛО МЕНЯ, ЧТО Я НАЛОЖИЛ В ШТАНЫ
Смеха
этот изыск у меня не вызвал, зато помог найти ответ на одну из
загадок, которые подбросил мне этот не так уж давно и начавшийся
день: я вспомнил, откуда мне знакома фамилия Дивоур.
Я
человек обеспеченный, по местным меркам даже богатый. Но на
озере жил один человек, который по тем же меркам считался
фантастическим богачом. Разумеется, если он до сих пор ел, дышал
и попирал землю ногами.
-
Одри, а Макс Дивоур еще жив? Она чуть улыбнулась:
- Да.
Но здесь мы видим его нечасто.
Я
расхохотался. Вот смешно, так смешно, это тебе не глупые
наклейки Бадди. Одри позволила себе хихикнуть. Кожа у нее всегда
отливала желтизной, а теперь она просто явно нуждалась в
пересадке печени. Бадди удостоил нас сурового взгляда
библиотекаря. Он сидел у другого конца прилавка и изучал
рекламный буклет гонок серии NASCAR, которые в эти выходные
проводились в Оксфорд-Плейнс.
Обратно я поехал той же дорогой. Большой гамбургер - не лучшая
еда для жаркого дня. Он нагоняет сон и затягивает мозги туманом.
Мне более всего хотелось приехать домой (я уже считал
"Сару-Хохотушку" домом, хотя не пробыл в коттедже и двадцати
четырех часов), плюхнуться на кровать в северном крыле под
вращающимся вентилятором и придавить пару часов.
Проезжая Уэсп-Хилл-роуд, я притормозил. Белье висело на
веревках, перед трейлером валялись игрушки, а вот "скаут"
отсутствовал. Видать, Мэтти и Кира надели купальники и
отправились на общественный пляж. Они обе мне понравились, очень
понравились. Короткая замужняя жизнь Мэтти каким-то боком
связала ее с Максом Дивоуром.., но, глядя на ржавый, пусть и
большой трейлер, стоявший у проселка, вспоминая застиранные
шорты и топик из "Кей-марта", я сомневался, что она стала
близкой родственницей Макса.
Прежде
чем в конце восьмидесятых удалиться на покой в Палм-Спрингс,
Максуэлл Уильям Дивоур был ключевой фигурой в компьютерной
революции. Делали эту революцию преимущественно молодые, но и
Дивоур показал себя молодцом легко просчитывал маневры своих и
чужих на игровом поле и понимал правила. Начинал он в тот
период, когда для хранения памяти использовалась магнитная
лента, а не компьютерные чипы, и монстр, размером со склад, под
названием УНИВАК <За давностью лет уже не упомнишь, то ли это
одна из первых больших ЭВМ, использовавшихся в 50-е годы, то ли
плод воображения американских фантастов.> считался примером для
подражания. Макс свободно знал КОБОЛ <КОБОЛ - язык
программирования, разработанный для экономических задач.>,
ФОРТРАН <ФОРТРАН - язык программирования, разработанный в 1956
г, и используемый главным образом для научных расчетов.> просто
стал ему родным. А по мере развития компьютеров и информационных
систем, когда его собственные способности уже не позволяли ему
оставаться в лидерах, Макс нашел прекрасный способ удержаться на
плаву: покупал тех, у кого был талант, но отсутствовали деньги.
Его
компания "Вижнс" разрабатывала программы, которые позволяли
практически мгновенно перекачивать данные с жесткого диска на
дискеты. Она создала графические программы, которые стали
стандартом для всей отрасли. "Вижнс" предложила пользователям
"Пик-сель-изл" программу, которая позволяла владельцам
портативных компьютеров рисовать на экране мышкой.., вернее,
рисовать пальцем, если в комплектацию компьютера входил, как
называла его Джо, "клитерный курсор". Сам Дивоур ничего этого не
изобретал, но он понимал, что все это можно изобрести, и ставил
перед своими сотрудниками очень конкретные задачи. Ему
принадлежали десятки патентов, в сотнях его фамилия значилась
среди соавторов изобретения. И на текущий момент "стоил" он
порядка шестисот миллионов долларов, в зависимости от курса
акций компьютерных фирм на Нью-йоркской бирже.
В
Тэ-Эр его не жаловали, полагая сварливым и неприятным в общении.
Неудивительно - какой назаретянин думает, что из Назарета может
быть что-то хорошее? Разумеется, говорили и о его
эксцентричности. Вообще если слушать старожилов, которые помнят
годы молодости богатых и удачливых (а все старожилы настаивают
на том, что помнят), то получится, что они ели обои, трахали
собак и появлялись в церкви исключительно в описанных кальсонах.
Даже если в случае с Дивоуром сие соответствовало
действительности, даже если он мог дать фору Скруджу Макдаку из
диснеевских "Утиных историй", я сомневался, что он мог позволить
двум своим близким родственникам жить в ржавом трейлере.
Я
свернул на дорогу над озером, затормозил у съезда на проселок,
ведущий к моему дому, посмотрел на указатель: кусок доски,
прибитый к дереву с надписью
САРА-ХОХОТУШКА
Здесь
обходились без столбов, если под рукой оказывалось подходящее
дерево. Взгляд, брошенный на указатель, вызвал воспоминание о
последнем сне из "Мэндерлийского сериала". В этом сне кто-то
пришлепнул на указатель наклейку радиостанции, из тех, что
украшают на платных автодорогах будки кассиров.
Я
вылез из машины, подошел к указателю, пригляделся к нему.
Никаких наклеек. Подсолнухи были, выросли сквозь щели в досках
крыльца, доказательство тому - фотографии, что лежали в моем
чемодане, а вот наклейка радиостанции на указателе
отсутствовала. И что это доказывало? Перестань, Нунэн, вернись в
реальный мир.
Я
зашагал к "шеви": дверца открыта, в радиоприемнике надрываются
"Пляжные мальчики" <"Пляжные мальчики" (Beach Boys) -
рок-группа, созданная в 1961 году Брайаном Уилсоном и состоящая
из двух его родных братьев, одного двоюродного и одноклассника.
Одна из самых знаменитых в американском шоу-бизнесе.>, но
передумал и вернулся к указателю. В моем сне наклейку прилепили
над разрывом между словами, так, что она захватывала две
последние буквы от Сары и две первые от Хохотушки. Я коснулся в
этом месте доски и мне показалось, что поверхность липкая.
Конечно, в такой жаркий день к пальцам могла липнуть и краска. А
может, я только вообразил, что поверхность липкая.
Я
съехал к дому запарковал автомобиль, поставил его на ручник (на
склонах, у Темного Следа и у десятка других озер в западном Мэне
автомобиль всегда ставят на ручник), дослушал "Не волнуйся,
крошка", я всегда считал, что эта песня у "Пляжных мальчиков" -
лучшая, и дело тут не в стихах, а в исполнительском мастерстве.
"Если ты знаешь, как сильно я тебя люблю, - пел Брайан Уилсон, -
с тобой не может случиться ничего плохого". Да, старички, если
бы мир жил по этому закону.
Я
сидел, слушал и смотрел на металлический шкаф справа от крыльца.
Мы держали там мусор, чтобы местные еноты не рылись в нем и не
растаскивали по двору. Потому что контейнеры с крышками не
спасали. Если енотам очень уж хотелось есть, им удавалось
открывать их своими умелыми лапками.
Ты же
не собираешься сделать то, о чем думаешь, сказал я себе. Я
про.., или собираешься?
Похоже, собирался. И когда "Пляжных мальчиков" сменила "Сырая
земля" <"Сырая земля" (Rare Earth) - музыкальная группа,
образованная в 1961 году саксофонистом Джилом Биджесом и
барабанщиком Питом Риверой Название получила в 1969 году. Меняя
состав, продолжала выступать и в начале 90-х годов.>, я вылез из
машины, открыл шкаф и вытащил два пластиковых мусорных
контейнера. Билл Дин подрядил одного из местных. Стана Проулкса,
тот приезжал (четырьмя годами раньше) дважды в неделю и увозил
мусор, но я сомневался, что Стэн побывал здесь в выходные
(все-таки праздник) и забрал последние накопления. Так и вышло.
В каждом контейнере лежали по два мешка с мусором. Я достал их
(по-прежнему называя себя дураком) и развязал желтые тесемки.
Честно
говоря, я не ожидал, что желание найти наклейку заставит меня
вывернуть содержимое мешков на крыльцо, но заставило. В доме уже
четыре года никто не жил - помните? - а ведь именно жильцы
являются основным источником мусора. Тут тебе и кофейная гуща, и
использованные салфетки. В этих же мешках находился лишь мусор,
собранный при уборке Брендой Мизерв и ее командой.
Девять
одноразовых пакетиков из пылесоса, вобравших в себя сорок восемь
месяцев пыли и дохлых мух. Ворохи бумажных полотенец, пахнущих
полиролем и чистящей жидкостью. Рваный поролоновый коврик и
шелковый пиджак, которым отменно закусила моль. Потеря пиджака
не вызвала у меня печали. Его покупка в молодости была явной
ошибкой. Он казался пришельцем из эры "Битлз". Прощай, кротка,
прощай.
Еще я
обнаружил коробку с осколками стекла.., еще одну с какими-то
втулками и тройниками (наверное, для новых труб они не
подходили).., грязный и рваный кусок ковра.., вытертые до дыр
посудные полотенца.., и рукавицы, которыми я пользовался, когда
сам жарил бургеры или курицу...
Перекрученную наклейку я нашел на дне второго мешка. Я знал, что
найду ее, знал с того самого момента, как прикоснулся к чуть
липкой поверхности указателя, но мне хотелось убедиться в ее
существовании. Наверное, точно так же Фома неверующий все хотел
проверить собственноручно.
Я
отделил находку от остального мусора, рукой расправил ее на
нагретой солнцем доске. Края пообтрепались. Я догадался, что
Билл воспользовался перочинным ножом, чтобы отскрести ее от
указателя. Он не хотел, чтобы мистер Нунэн, вернувшись после
четырехлетнего отсутствия, первым делом обнаружил, что какой-то
безответственный тип прилепил наклейку радиостанции к указателю
на съезде к его дому. Нехорошо это, думал он, не-хо-ро-шо. Вот
наклейка и отправилась в мешок для мусора, откуда я ее и извлек
- еще одно наглядное свидетельство моего кошмара. Я прошелся по
наклейке пальцами.
WBLM.
102, 9, РОК-Н-РОЛЛ ИЗ ПОРТЛЕНДА
Я
убеждал себя, что бояться нечего. Наклейка ничего не значит, как
ничего не значило и все остальное. Потом я достал из шкафа метлу
и отправил весь мусор обратно в мешки. Не избежала общей участи
и наклейка.
***
Я
вошел в дом с намерением смыть под душем грязь и пыль, но увидел
плавки, лежащие в одном из раскрытых чемоданов, на самом виду, и
решил выкупаться. Плавки у меня были веселенькие, с
разноцветными китами, резвящимися на синем фоне. Я их купил в
Ки-Ларго. И подумал, что они понравились бы моей новой подружке
в бейсболке "Красных носков". Взглянув на часы, я понял, что
"вилладжбургер" я доел сорок пять минут тому назад. Столько
времени ушло у меня на дорогу домой и поиск "сокровищ" в
мусорных мешках.
Я
надел плавки, сунул ноги в шлепанцы и по ступеням, сложенным из
железнодорожных шпал, направился к воде. Жужжали редкие комары.
Озеро блестело передо мной, манило к себе, застыв под низкими
облаками. Вдоль воды на север и на юг уходила тропа. Тянулась
она вдоль всего восточного берега, считалась "общественной
собственностью", а местные жители называли ее Улицей. Если б я,
сойдя с лестницы, повернул налево, то мог бы дошагать по Улице
до пристани Темный След, мимо ресторана "Уэррингтона" и
забегаловки Бадди Джеллисона.., не говоря уже о десятке летних
коттеджей, приткнувшихся на склонах среди сосен и елей. Направо
Улица уходила к Сияющей бухте, но дорога туда занимала целый
день, потому что та часть Улицы сильно заросла.
Я
постоял на тропе, а потом с разбегу бросился в воду. И когда уже
оторвался от земли и летел по воздуху, вспомнил, что в последний
раз совершал подобный прыжок вместе с женой, держа ее за руку.
Приводнение едва не обернулось катастрофой. Холодная вода разом
напомнила, что мне сорок, а не четырнадцать, и на мгновение мое
сердце перестало биться. И когда воды озера Темный След
сомкнулись над моей головой, я уже не сомневался, что живым на
поверхность мне не выбраться. И найдут меня дрейфующим лицом
вниз на маленьком пятачке между плотом и отрезком Улицы,
проходящим по моей земле, жертву холодной воды и жирного
"вилладжбургера". А на могильном камне высекут надпись:
ТВОЯ
МАТЬ ВСЕГДА ГОВОРИЛА, ЧТО КУПАТЬСЯ МОЖНО ЛИШЬ ЧЕРЕЗ ЧАС ПОСЛЕ
ЕДЫ
А
потом мои ноги коснулись каменистого, в склизлых водорослях дна,
сердце забилось вновь, и я рванул к поверхности, словно
баскетболист, атакующий кольцо. Вынырнув, я жадно схватил ртом
воздух. И тут же нахлебался воды, которую немедленно проглотил.
Куда больше меня заботило сердце. Я похлопывал рукой по груди,
как бы говоря ему: давай, милое, не шали, работай как должно.
Я
стоял по пояс в воде, и тут до меня дошло, что вкусовые ощущения
у меня те же, что и на Шестьдесят восьмом шоссе. Получалось, что
когда Мэтти назвала мне имя дочери, мой рот наполнился озерной
водой.
Я
провел психологическую параллель, и все. От схожести имен к моей
умершей жене, от нее - к озерной воде. Которую...
-
Которую мне уже приходилось пару раз попробовать, - произнес я
вслух. И чтобы подчеркнуть значение собственных слов, сложил
ладони лодочкой, зачерпнул воды, едва ли не самой чистой во всем
штате, в чем нас неоднократно убеждали анализы, сделанные
Ассоциацией западных озер, и выпил. Мне не открылась истина,
перед глазами не засверкали искры. То была обычная вода озера
Темный След. Сначала она обреталась у меня во рту, потом
спустилась в желудок.
Я
доплыл до плота, по лесенке взобрался на него, попрыгал на
прогретых досках, внезапно очень обрадовавшись тому, что
вернулся домой. И решил, что завтра начну новую жизнь.., во
всяком случае, постараюсь начать. А пока удовольствовался тем,
что прилег, положив голову на сгиб руки и чуть не задремал,
уверенный в том, что сегодня новых приключений не ожидается.
Как
выяснилось, мои надежды не оправдались.
***
В наше
первое лето, проведенное на озере, мы обнаружили, что можем
любоваться фейерверком в Касл-Рок прямо с террасы. Я вспомнил об
этом, когда уже начало темнеть, и подумал, что проведу праздник
в гостиной, перед экраном телевизора. Не хотелось мне выходить
на террасу, где Четвертого июля, из года в год, мы сидели
вдвоем, пили пиво, смеялись и смотрели, как небо переливается
всеми цветами радуги. Мне и так одиноко, пусть и одиночество это
не такое, как в Дерри. А потом я напомнил себе о причине приезда
в "Сару-Хохотушку" - вызвать из глубины подсознания все до
последнего воспоминания о Джоанне и с любовью их упокоить. И уж
конечно, перспектива вновь обрести способность писать в тот
вечер представлялась, мягко говоря, туманной.
Пива
не было, я забыл купить упаковку из шести банок в супермаркете
или в "Деревенском кафе", но в холодильнике стояла газировка,
спасибо Бренде Мизерв. Я достал банку "пепси" и уселся на
террасе, надеясь, что фейерверк не причинит мне сильной душевной
боли. Надеясь, что удастся обойтись без слез. Я не обманывал
себя, зная, что выплакал еще не все слезы. И понимал, что через
это придется пройти.
Телефон зазвонил, едва погасли ракеты первого залпа, окрасившего
небо в ярко-синие тона. Я аж подпрыгнул от неожиданности. Решил,
что звонит Билл Дин, чтобы удостовериться, что я на месте и у
меня все в порядке.
За год
до смерти Джо мы приобрели беспроводной телефон, чтобы,
разговаривая, бродить по первому этажу. Нам это нравилось. Я
прошел в гостиную, взял трубку, сказал: "Привет, это Майк", - и
вернулся к креслу-шезлонгу на террасе. В этот момент на другой
стороне озера, под самыми облаками, заполыхали зеленые и желтые
звезды. А вскоре долетел и грохот разрывов.
И
только потом в трубке послышался скрипучий мужской голос,
старческий, но не Билла Дина:
-
Нунэн? Мистер Нунэн?
- Да?
- Облака обдало золотом. Мне сразу вспомнились церемонии
награждения, которые я видел по телевизору, все эти прекрасные
женщины в роскошных вечерних платьях.
-
Дивоур.
- Да?
- осторожно повторил я.
- Макс
Дивоур.
"Здесь
мы видим его нечасто", - сказала Одри. Я принял ее слова за
юмор, а выходит, она говорила серьезно. Чудеса продолжались.
Ладно,
что теперь? Я не знал, о чем говорить дальше. Подумал, а не
спросить ли, где он раздобыл мой номер, который не значился в
справочнике, решил, что это бессмысленно. Когда твое состояние
превышает полмиллиарда долларов, если я действительно
разговаривал с Максом, раздобыть любой телефонный номер -
пустяк.
Поэтому ограничился третьим "да", на этот раз без вопросительной
интонации.
Последовала пауза. Если бы молчание нарушил я и начал задавать
вопросы, он направил бы разговор в нужное ему русло.., если наше
телефонное общение на тот момент можно было считать разговором.
И я воспользовался опытом Гарольда Обловски. Вот уж кто умел
держать паузу. Я сидел тихо, прижимая к уху трубку, и наблюдал
за фейерверком. Красное сменялось золотым, золотое зеленым..,
невидимые женщины ходили в облаках в переливающихся вечерних
платьях.
- Как
я понимаю, сегодня вы познакомились с моей невесткой, - не
выдержал он. В голосе слышалось раздражение.
-
Возможно. - Я старался не выказать изумления. - Позвольте узнать
причину вашего звонка, мистер Дивоур?
- Как
я понимаю, едва не произошел несчастный случай.
По
небу плясали белые огни, словно взорвался космический корабль.
Вновь над озером загрохотало.
Я
раскрыл секрет путешествий по времени, подумал я. Это звуковой
феномен.
Моя
рука слишком сильно сжимала трубку, поэтому я заставил пальцы
чуть разжаться. Максуэлл Дивоур. Полмиллиарда долларов. И живет
он вовсе не в Палм-Спрингсе, как я предполагал, а здесь, в
Тэ-Эр, если можно полагаться на характерный треск помех в
трубке.
- Я
тревожусь из-за моей внучки. - голос стал еще более скрипучим. В
нем чувствовалась злость: этот человек не привык скрывать свои
эмоции. - Как я понимаю, моя невестка в очередной раз
пренебрегла своими материнскими обязанностями. У нас это обычное
дело.
В небе
расцвело полдюжины цветов, совсем как в диснеевских
мультфильмах. Я без труда представил себе толпу, собравшуюся на
Касл-Вью. Все сидят скрестив ноги на одеялах, едят мороженое,
пьют пиво и одновременно охают и ахают от восторга. Это общее
оханье и аханье, по моему разумению, и есть гласное
свидетельство успеха того или иного зрелища.
Ты
боишься этого типа, да? спросила Джо. И правильно, у тебя есть
основания бояться его. Человек, который считает себя в праве
выказать злость, если он ее испытывает.., такой человек опасен.
И туг же я услышал голос Мэтти: Мистер Нунэн, я не такая уж
плохая мать. Такого никогда не случалось.
Разумеется, в подобной ситуации и самая плохая мать произнесла
бы именно эти слова.., но я ей поверил.
И,
черт побери, номера моего телефона в справочнике нет! Я сижу на
террасе, пью "пепси", любуюсь фейерверком, никого не трогаю, так
какого черта этот...
-
Мистер Дивоур, я понятия не имею, о чем вы говорите...
-
Только вот этого не надо, при всем моем уважении к вам, мистер
Нунэн, не надо дурить мне голову. Вас видели, когда вы с ними
разговаривали. - Так, наверное, Джо Маккарти наваливался на
бедолаг, которых вызывали в его комитет по подозрению в связях с
коммунистами.
Будь
осторожен, Майк., предупредила Джо. Остерегайся серебряного
молотка Максуэлла.
-
Утром я виделся и разговаривал с женщиной и маленькой девочкой,
признал я. - Наверное, вы говорите именно о них.
- Нет,
вы видели, как маленькая девочка шла по дороге одна, - возразил
он. - А потом увидели женщину, которая мчалась за ней. Мою
невестку, в той старой колымаге, на которой она ездит. Ребенок
мог угодить под машину. Почему вы защищаете эту молодую женщину,
мистер Нунэн? Она вам что-нибудь пообещала? Позвольте вас
заверить, ребенку от этого пользы не будет.
Она
пообещала пригласить меня в трейлер, а потом показать мне мир,
едва не ответил я. А еще обещала все время держать рот открытым,
если я никому не скажу ни слова.., вы это хотите услышать?
Да,
ввернула Джо. Скорее всего именно это он и хочет услышать. В это
он готов поверить. Не провоцируй его своим сарказмом, Майк..,
потом ты можешь об этом пожалеть.
Действительно, а почему я защищал Мэтти Дивоур? Я не знал.
Откровенно говоря, тогда я и представить себе не мог, к чему все
это приведет. Я только знал, что выглядит она очень усталой, а
ребенок - ухоженный, развитой (даже слишком), без единого
синячка, не боится матери, наоборот, тянется к ней.
-
Автомобиль помню. Старый джип.
-
Так-то лучше, - в голосе слышалась удовлетворенность. И жадное
любопытство. - Что...
-
Наверное, они вместе приехали на джипе. - Я с удовольствием
отметил, что способность сочинять осталась при мне. Я чувствовал
себя ветераном-питчером <Питчер - в бейсболе игрок обороняющейся
команды, который вбрасывает мяч.>, который уже не выступает
перед переполненными трибунами, но у себя во дворе может сделать
отменный бросок. - Вроде бы девочка держала в руках маргаритки.
- Все с одной стороны ясно и понятно, а с другой присутствует
определенная доля сомнения, словно я даю показания в суде, а не
сижу на собственной террасе. Гарольд мог бы мною гордится. Ну уж
нет. Гарольд пришел бы в ужас, если б услышал наш разговор. - У
меня сложилось впечатление, что они собирали цветы на лугу. Но,
к сожалению, воспоминания об этой встрече у меня смутные. Я
писатель, мистер Дивоур, и часто погружаюсь во внутренний мир...
- Вы
лжете! - Злость прорвалась наружу. Как я и подозревал,
социальным приличиям этот господин значения не придавал.
-
Мистер Дивоур? Полагаю, тот самый компьютерный Дивоур?
-
Правильно полагаете.
Чем
сильнее сердилась Джо, тем холоднее становился ее голос. Я решил
воспользоваться ее фирменным оружием. И получилось.
-
Мистер Дивоур, я не привык к тому, чтобы по вечерам мне звонили
незнакомые люди, и я не собираюсь продолжать разговор с
человеком, который назвал меня лжецом. Спокойной ночи, сэр.
- Если
все было нормально, почему вы остановились?
- Я
достаточно долго отсутствовал в Тэ-Эр и остановился, чтобы
спросить, открыто ли "Деревенское кафе". Между прочим, я не
знаю, где вы раздобыли мой телефонный номер, но могу сказать,
куда вы можете его засунуть. Спокойной ночи.
Большим пальцем я нажал на кнопку отбоя, а потом уставился на
телефонную трубку, словно видел ее впервые. Рука, державшая ее,
дрожала. Сердце учащенно билось. Я чувствовал его удары не
только в груди, но и на шее и в запястьях. Я гадал, посмел бы я
порекомендовать Дивоуру засунуть мой телефон себе в задницу,
если бы на моем счету не лежало несколько миллионов.
Битва
титанов, дорогой, послышался бесстрастный голос Джо. И все из-за
молоденькой девушки из трейлера. У которой и груди-то приличной
нет Я громко рассмеялся. Битва титанов? Едва ли. Еще кто-то из
баронов-разбойников <Так называют основателей
промышленно-финансовых империй, сколотивших свои состояния в
период первичного накопления капитала во второй половине XIX и
начале XX вв.>, промышлявших в начале столетия, сказал: "В эти
дни человек с миллионом долларов думает, что он богат". Дивоур
наверняка именно так и относился ко мне. И по большому счету,
правда была на его стороне. Теперь небо на западе окрасилось
невероятным многоцветьем: то был финальный аккорд фейерверка.
- И
что все это значило? - спросил я.
Ответа
не получил. Только где-то закричала гагара, протестуя против
непривычного грохота.
Я
поднялся, прошел в дом, положил трубку на подставку и подумал,
что жду повторного звонка Дивоура со стандартным набором угроз,
несчетное число раз звучавших с экрана телевизора: "Если ты
попадешься у меня на пути, а я настоятельно рекомендую тебе,
дружище, не попадайся, пенять ты сможешь только на себя".
Телефон не зазвонил. Я вылил остатки "пепси" в горло, как вы
понимаете, достаточно пересохшее, и решил, что пора спать. По
крайней мере мое пребывание на террасе обошлось без слез и
рыданий: Дивоур не позволил мне нырнуть в прошлое. Мне даже
захотелось поблагодарить его.
Я
прошел в северную спальню, разделся и лес Думал я о маленькой
девочке Кире и ее матери, которая скорее тянула на старшую
сестру. Дивоур Мэтти терпеть не мое двух мнений тут быть не
могло, хотя я не понимал, чем она могла насолить ему. А если уж
она перешла ему дорогу, то что могла противопоставить, если в
финансовом плане он и меня не держал за человека? С этой не
слишком приятной мыслью я и заснул.
Через
три часа я поднялся, чтобы освободиться от содержимого банки
"пепси", которую столь легкомысленно опорожнил перед тем как
лечь спать. И когда я стоял над унитазом, приоткрыв один глаз,
чтобы не промахнуться, услышал плач. Ребенок плакал где-то в
темноте, потерявшийся, испуганный.., а может, притворялся
потерявшимся и испуганным.
- Не
надо. - Я голым стоял перед унитазом, и кожа на спине покрылась
мурашками. - Пожалуйста, обойдемся без этого, я боюсь.
Плач
затих, медленно удалился, как и в прошлый раз, словно ребенка
унесли в тоннель. Я добрался до кровати, лег на бок, закрыл
глаза.
- Это
был сон, - прошептал я. - Еще один мэндерлийский сон.
Я
знал, что это не так, но знал и другое: сейчас я снова засну, а
это куда как важнее. И засыпая, успел подумать: Она живая.
"Сара" живая.
При
этом осознав кое-что еще: "Сара-Хохотушка" принадлежала мне. Я
вернул себе право владения. Пойдет мне это на благо или погубит;
но мой дом, здесь.
Глава 9
Наутро, в девять часов, я наполнил пластиковую бутылку
грейпфрутовым соком и отправился в долгую прогулку по Улице,
взяв курс на юг. В небе ярко сияло солнце, чувствовалось, что
день будет жарким. На озере царила тишина, какая, пожалуй,
бывает только после праздничной субботы. Причин тому две:
умиротворенность и похмелье. Я видел двух-трех рыбаков,
устроившихся довольно далеко от берега, но не услышал ни урчания
лодочных моторов, ни воплей барахтающихся в воде детей. Я прошел
мимо пяти или шести летних коттеджей. В это время года в них,
безусловно, жили, но о присутствии людей говорили разве что
купальные принадлежности, сохнущие на поручне, обегающем террасу
Пассендейлов, да наполовину сдувшаяся резиновая лодка,
привязанная к минипристани Раймеров.
Но
принадлежал ли Пассендейлам маленький, выкрашенный серой краской
пассендейловский коттедж? И оставались ли Бэтчелдеры владельцами
этого необычного круглого дома с панорамными окнами? Этого я
знать не мог. За четыре года многое могло измениться.
Я
шагал и старался не думать - давний мой прием, которым я часто
пользовался, когда еще мог писать книги. Пусть работает тело, а
мозг отдыхает: мальчики в подвале свою работу сделают. Я
проходил мимо тех мест, куда нас с Джо приглашали выпить и
поесть жаркое, иногда сыграть в карты, я впитывал тишину, словно
губка, время от времени прикладывался к бутылке с грейпфрутовым
соком, стирал пот со лба и ждал, какие же мысли придут ко мне в
голову.
Первая
оказалась очень даже любопытной: плач ребенка в ночи
представлялся мне куда более реальным, чем вечерний звонок Макса
Дивоура. Неужели в первый вечер моего пребывания в Тэ-Эр мне
действительно позвонил богатый и, похоже, с несносным
характером, технократ? И в какой-то момент нашего разговора
обозвал меня лжецом (обозвал справедливо, учитывая рассказанную
мною байку, но не об этом речь)? Я знал, что все это имело
место, но с большей легкостью поверил бы в существование Духа
озера Темный След, который, по свидетельству старожилов, давал о
себе знать детским плачем. Вот и прозвали его Загадочный
плачущий ребенок.
Вторая
мысль, пришла она аккурат перед тем, как я допил грейпфрутовый
сок, состояла в том, что я должен позвонить Мэтти Дивоур и
рассказать о вечернем звонке. Я решил, что желание это
естественное, но идея определенно не из лучших. Я прожил на
свете достаточно долго, чтобы знать, что не бывает таких простых
ситуаций, когда несчастная девушка одна-одинешенька противостоит
злобному отчиму.., или, как в нашем случае, свекру. Я приехал на
озеро, чтобы решать свои проблемы, и мне не хотелось усложнять
себе жизнь, вмешавшись в чреватый самыми непредсказуемыми
последствиями конфликт между мистером Компьютером и миссис
Трейлер. Дивоур погладил меня против шерсти, прямо скажем,
погладил энергично, но, возможно, с другими он вел себя точно
так же. Такие уж у него манеры. Черт, некоторые вон рвут
бретельки бюстгальтеров. И теперь я жаждал его крови? Нет. Не
жаждал. Я спас маленькую мисс Красный Носок, я, пусть и
случайно, пощупал маленькую, но приятно-упругую грудь момми, я
узнал, что девочке дали греческое имя Кира, потому что оно
звучит благородно. Хорошего понемножку, иначе можно и зажраться.
В этот
момент я остановился - перестал двигать ногами и думать,
осознав, что добрался до "Уэррингтона", большого, смахивающего
на сарай сооружения, которое местные жители иногда называли
загородным клубом. Наверное, правильно называли, учитывая
наличие поля для гольфа на шесть лунок, конюшни, дорожек для
верховой езды, ресторана, бара и комнат для проживания: трех
десятков номеров в главном здании и восьми или девяти отдельных
бунгало. Была в "Уррингтоне" даже двухполосная дорожка для
боулинга, правда, ставить кегли каждой команде приходилось по
очереди. Построили клуб в тот год, когда в Европе началась
Первая мировая война. "Сара-Хохотушка" появилась на берегу озера
чуть раньше.
Длинная пристань вела к зданию поменьше, которое называлось "Бар
заходящего солнца". Именно там постояльцы "Уэррингтона"
собирались, чтобы пропустить по стаканчику в конце дня (кое-кто
заглядывал туда и утром за "Кровавой Мэри"). И посмотрев в
сторону бара, я увидел, что мое одиночество нарушено. На
крыльце, слева от раскрытой двери, стояла женщина и пристально
разглядывала меня.
От
неожиданности я аж подпрыгнул. Нервы у меня тогда были ни к
черту, и, возможно, причину следовало искать в этом.., но,
думаю, я подпрыгнул бы в любом случае. Из-за того что стояла она
как статуя. Из-за ее невероятной худобы. А главное, из-за ее
лица. Вы когда-нибудь видели картину Эдуарда Манча "Крик"? Так
вот, представьте себе это разодранное криком лицо с закрытым
ртом и ничего не упускающими глазами, и перед вами возникнет та
самая женщина, что стояла в конце пристани, положив руку с
длинными пальцами на поручень. Хотя, признаюсь, прежде всего я
подумал не о картине Эдуарда Манча, а о миссис Дэнверс.
Выглядела она лет на семьдесят и поверх черного закрытого
купальника надела черные же шорты. Сочетание выглядело очень
строго, официально, можно сказать, вариант не теряющего
популярности короткого черного платья, в каком приходят на
коктейль. Кремово-белую кожу над плоской грудью и на плечах
покрывали большие коричневые старческие бляшки. Скулы и лоб
выступали вперед, а глаза словно прятались в тени. Седые волосы
свисали патлами.
Господи, какая же она худая, подумал я. Прямо-таки мешок с...
Вот
тут меня тряхнуло. Сильно тряхнуло, будто от удара электрическим
током. Я не хотел, чтобы она это заметила (хорошенькое начало
летнего дня: твой вид вызывает у мужчины такое отвращение, что
его трясет), поэтому я поднял руку, помахал. Попытался и
улыбнуться. Привет, старушка, стоящая у бара над водой. Привет,
мешок с костями, ты испугала меня до смерти, но нынче это
просто, вот я тебя и прощаю. И что вообще ты там делаешь? Я,
правда, подумал, что моя улыбка показалась ей гримасой.
В
ответ она мне рукой не помахала.
Чувствуя себя круглым идиотом (ДЕРЕВЕНСКОГО ИДИОТА ЗДЕСЬ НЕТ. МЫ
ПО ОЧЕРЕДИ ИСПОЛНЯЕМ ЕГО ОБЯЗАННОСТИ), я опустил руку и двинулся
в обратный путь. Через пять шагов оглянулся: меня не оставляло
ощущение, что ее взгляд упирается мне между лопатками.
Пристань опустела. Я прищурился, полагая, что она просто
отступила в тень, отбрасываемую boozehaus <Винного дома (иск,
нем.).>, но нет, она исчезла. Словно призрак.
Она
просто зашла в бар, дорогой, вставила Джо. Ты это знаешь, не так
ли? Я.., ты знаешь, да?
- Да,
да, - бормотал я" шагая по Улице к своему дому. - Естественно,
знаю. Куда же еще она могла зайти?
Да
только мне казалось, что не успела бы она войти в бар. А если бы
и вошла, я бы услышал ее шаги, пусть она была и босиком. Утро
выдалось очень уж тихое.
Может,
походка у нее бесшумная. Опять Джо.
- Да,
- согласился я. "Если так будет продолжаться, - подумал я, - то
к концу лета я уже привыкну говорить вслух сам с собой". - Да,
наверное. Может, у нее бесшумная походка.
Конечно. Как у миссис Дэнверс.
Я
вновь остановился и оглянулся, но тропа следовала за небольшим
изгибом берега, и я больше не увидел ни "Уэррингтона", ни "Бара
заходящего солнца". И, честно признаюсь, нисколько об этом не
пожалел.
***
На
обратном пути я попытался составить список странностей, которые
предваряли или сопровождали мое возвращение в "Сару-Хохотушку":
повторяющиеся сны; подсолнечники; наклейка радиостанции; плач в
ночи. Я предположил, что встречу с Мэтти и Кирой плюс
последовавший за ней телефонный разговор с мистером Пикселем
Излом также можно считать странными.., но они не становились в
один ряд с детским плачем, который я слышал по ночам.
А куда
отнести тот факт, что то лето, когда умерла Джоанна, мы
проводили в Дерри, а не на озере Темный След? Можно включить его
в перечень странностей? Я не знал. Даже не смог вспомнить,
почему мы остались в Дерри. Осенью 1993 года я писал рассказы и
пытался сделать сценарий из "Мужчины в красной рубашке". В
феврале 1994-го засел за "Путь вниз с самого верха". А кроме
того, решение ехать на запад, к "Саре"...
- Этим
заведовала Джо, - сообщил я озеру и, как только услышал
собственные слова, понял, что сказал чистую правду. Мы оба
любили бревенчатый коттедж, но именно на Джо лежала обязанность
сказать: "Эй, Ирландец, давай оторвем наши задницы от дивана и
смотаемся на несколько дней в Тэ-Эр". Она мота произнести эти
слова в любое время.., только в год, предшествующий ее смерти,
не произнесла ни разу. А у меня и в мыслях не было произнести их
за нее. Я как-то забыл про "Сару-Хохотушку", несмотря на
наступившее лето. Возможно ли так глубоко погрузиться в новый
роман? Вроде бы нет.., но где взять другое объяснение?
Но
общей картины не получалось, а почему - я не знал. Что-то не
складывалось.
Почему-то на ум пришла Сара Тидуэлл и одна ее песня. Она так ее
и не записала, но у меня была пластинка с записью этой песни в
исполнении Слепого Лимона Джефферсона <Джефферсон Лимон (1897 -
1929) - очень популярный исполнитель блюзов, в том "теле и
сельских. С раннего детства страдал слепотой или очень сильной
потерей зрения. В 1926 - 1929 г.г., уже записал более 90
пластинок. Его записи продаются и сейчас, но уже на
компакт-дисках.>, который, конечно, несколько поменял слова,
подстраивая песню под себя. Один куплет звучал так:
Деревенские танцульки любим мы с подругой,
Раз с
прихлопом, два с притопом и еще по кругу!
Вот
сейчас я поцелую милку свою в губы,
Парень
я такой приятный и совсем не грубый!
Конечно. Сара Тидуэлл спела бы ее не так, как этот трубадур с
осипшим от виски голосом. Хотелось бы мне услышать Сару, но -
увы!
Я
добрался до своего дома. Огляделся, в непосредственной близости
никого не увидел (хотя где-то заурчал лодочный мотор), разделся
до трусов, вошел воду и поплыл к плоту. Забираться на него не
стал, полежал на воде, держась за перекладину лесенки, лениво
перебирая ногами. Приятно, конечно, но чем занять остаток дня?
Я
решил навести порядок в моем кабинете на втором этаже. А
покончив с этим, заглянуть в студию Джо. Если, конечно, достанет
мужества.
Я
поплыл назад, поднимая и опуская голову. Вода, словно холодный
шелк, струилась вдоль моего тела. Я чувствовал себя выдрой. А
когда до берега оставалось всего ничего и я вновь поднял голову,
то увидел женщину, которая стояла на Улице и наблюдала за мной.
Такая же тощая, что и встреченная мною в "Уэррингтоне".., только
в зеленом наряде. В зеленом наряде и указывающая рукой на север,
словно дриада в старинной легенде.
Челюсть у меня отвисла, в рот полилась вода, которую я тут же
выплюнул. Встал, протер глаза. И расхохотался, нервным таким
смехом. За женщину в зеленом я принял березку, растущую чуть к
северу от того места, где лестница от "Сары-Хохотушки"
спускалась к Улице. Но даже когда вода уже не заливала мне
глаза, мне показалось, что сквозь зеленую листву на меня смотрит
не белый, с черными отметинами ствол, а чье-то лицо. Ветра не
было вовсе, воздух застыл, вот застыла и физиономия (совсем как
лицо женщины в черных шортах и купальнике). За березой стояла
засохшая сосна. Одна голая ветвь тянулась к северу. Ее-то я и
принял за костлявую руку.
Так я
пугал себя не впервые. Мне много чего чудится, тут уж ничего не
поделаешь. Напишите с мое, и вам тоже каждая тень на полу
покажется следом, а каждая линия, замеченная в пыли, - тайным
посланием. Все эти рассуждения, однако, не приближали меня к
решению главного вопроса: что же такого особенного в
"Саре-Хохотушке"? И не определяется ли это особенное
особенностями моего подсознания?
Я
огляделся, еще раз убедился, что в этой части озера я пребываю в
одиночестве (хотя период одиночества приближался к завершению,
потому что к первому мощному мотору уже присоединились второй и
третий), и снял с себя мокрые трусы. Вылез из воды, подхватил
шорты и футболку и голым поднялся по ступеням, прижимая одежду к
груди. Я воображал себя Бантером, несущим завтрак и утреннюю
газету лорду Уимзи <Лорд Уимзи - главное действующее лицо многих
детективных романов и рассказов американской писательницы Дороти
Сейерс.>. И входя в дом, улыбался во весь рот.
***
На
втором этаже меня встретила духота, от которой не спасали даже
открытые окна. Второй этаж мы с Джо поделили на две неравные
части. Ей досталась левая комната, по существу, клетушка,
поскольку у нее была еще и студия, мне - правая. В дальнем конце
коридора торчало забранное решеткой рыло кондиционера, который
мы приобрели через год после покупки коттеджа. Глядя на него, я
понял, что недостает характерного жужжания. К решетке скотчем
крепилась записка:
Мистер
Нунэн, кондиционер сломан. При включении гонит горячий воздух, а
внутри что-то дребезжит, как разбитое стекло. Дин говорит, что
нужная деталь заказана "Уэстерн ауто" в Касл-Рок. Я в это
поверю, когда увижу.
Б.
Мизерв
Прочитав последнее предложение, я улыбнулся - да уж, миссис М,
во всей красе, - и включил кондиционер. Механизмы обычно
положительно реагируют на присутствие человеческого существа с
пенисом, утверждала Джо, но на этот раз фокус не удался.
Послушав пять секунд хрипы и треск кондиционера, я его выключил.
И тяжело вздохнул: без кондиционера на втором этаже я не мог
даже решать кроссворды.
Однако
заглянул в свой кабинет, из чистого любопытства, чтобы узнать,
какие меня при этом охватят эмоции. Выяснилось, что эмоций
практически нет. В кабинете стоял тот самый стол, за которым я
дописывал "Мужчину в красной рубашке", второй мой роман, которым
я доказал прежде всего себе, что успех первого не был
случайностью, стену украшал плакат с изображением Ричарда
Никсона, победно вскинувшего руки, и надписью по низу:
ВЫ
КУПИЛИ БЫ У ЭТОГО ЧЕЛОВЕКА ПОДЕРЖАННЫЙ АВТОМОБИЛЬ?
А на
полу лежал коврик, который связала для меня Джо за год или за
два до того, как она открыла удивительный мир турецких ковров и
перестала вязать.
Я не
мог сказать, что это кабинет незнакомца, но все в нем (а
особенно пустой стол) указывали на то, что принадлежал он
другому, более молодому Майку Нунэну. Жизнь мужчины, как я
однажды прочитал, движут две основные силы: работа и семья. В
моей жизни семью я потерял, а работа застопорилась, и пока у
меня не было оснований надеяться на изменения к лучшему. Так что
не приходилось удивляться, что помещение, в котором я провел
столько часов и дней, радостных часов и дней, не вызвало у меня
никаких эмоций. Я видел перед собой кабинет сотрудника, которого
уволили.., или который внезапно умер.
Я уже
повернулся, чтобы уйти, но тут меня осенило. Ящики комода в углу
заполняли бумаги: банковские балансы (восьми или десятилетней
давности), письма (в основном оставшиеся без ответа), черновики
рассказов, отрывки романов, но я не смог найти то, что искал. Я
перешел к стенному шкафу, хотя температура в кабинете
зашкаливала за сорок градусов, и в картонной коробке, на которой
миссис М, написала
УСТРОЙСТВА
Обнаружил искомое: "Мемоскрайбер" фирмы "Санио", который Дебра
Уайнсток подарила мне по завершении работы над моим первым
романом, подготовленным к публикации в издательстве "Патнам".
Скрайбер в отличие от обычных диктофонов включался по голосу и
автоматически переходил в режим ожидания, если человек замолкал,
чтобы обдумать следующую фразу Я никогда не спрашивал Дебру, с
чего она вздумала преподнести мне такой подарок. Может,
подумала: "Готова спорить, любой уважающий себя романист, должен
иметь такую игрушку". А может, своим подарком она на что-то
намекала? Не пора ли озвучить те маленькие факсы, что посылает
тебе подсознание, Нунэн? Тогда я не узнал причины, осталась она
для меня тайной и теперь. Но так или иначе, в руках я держал
профессиональный диктофон, а в машине лежало никак не меньше
десятка кассет, которые я записал дома, чтобы слушать в дороге.
И вечером я мог вставить одну из них в скрайбер и включить его в
режиме записи голоса. И тогда, если ночью повторится плач,
который я уже слышал дважды, магнитофонная пленка его
зафиксирует. А я смогу прокрутить ее Биллу Дину и спросить, что
он думает по этому поводу.
А что,
если этой ночью я услышу плач ребенка, а машина не включится?
- Что
ж, тогда и будем искать другое решение, - сообщил я пустому,
залитому солнечным светом кабинету. Я стоял в дверях, со
скрайбером под мышкой, обливаясь потом. Вариантов нет.
В
сравнении с клетушкой Джо мой кабинет казался обжитым и
заставленным мебелью. Меня встретили голые пол и стены. Ни
ковра, ни фотографий, стол и тот вынесли. Присутствие Джо в этой
комнате более не ощущалось, и внезапно я рассердился на Бренду
Мизерв. Я вспомнил, как мать выговаривала мне, если я по
собственной инициативе делал то, что ей не нравилось: "Ты
слишком много на себя берешь, а?" Такие же чувства испытывал и
я, войдя к комнатку Джо: миссис Мизерв слишком много на себя
взяла.
Может,
прибиралась здесь не миссис М., послышался голос НЛО. Может, это
работа Джо. Ты об этом не думал, приятель?
- Это
глупо, - ответил я. - С какой стати? Едва ли она предчувствовала
свою смерть. Особенно если учесть, что она купила...
А вот
этого я не произнес. Во всяком случае, вслух. Решил, что идея не
из лучших.
И уже
выходил в коридор, когда поток холодного воздуха, - и откуда он
только взялся в такую жару? - овеял мне лицо. Не тело, только
лицо. Ощущение удивительное: словно руки мягко похлопали по
щекам и лбу. И одновременно вздох донесся до моих ушей.., нет,
пожалуй, не вздох. Торопливый шепот.
Я
обернулся, ожидая увидеть покачивающиеся занавески на окне.., но
они не шевелились.
- Джо?
- спросил я, и при упоминании ее имени мое тело сотрясла такая
сильная дрожь, что я едва не выронил скрайбер. - Джо, это была
ты?
Никакой реакции. Ничьи, призрачные руки коснулись моего лица, но
занавески остались неподвижными.., а ведь обязательно
колыхнулись бы, будь хоть малейшее движение воздуха. Все
застыло. В том числе и высокий мужчина с покрытым потом лицом и
скрайбером под мышкой... Пожалуй, именно в том момент
окончательно стало ясно, что в "Саре-Хохотушке" я не один.
И что
из этого? спросил я себя. Даже если это и так, что из этого?
Призраки не могут причинить вреда.
Тогда
я действительно так думал.
***
Когда
после ленча я зашел в студию Джо (там кондиционер работал), я
изменил свое мнение о Бренде Мизерв: все-таки слишком многого
она на себя не брала. Практически все, что раньше находилось в
комнатке, примыкающей к моему кабинету, во всяком случае то, что
я помнил: квадратный турецкий ковер, зеленый, связанный Джо
коврик, большая фотография, на которой она засняла луговые
цветы, все перекочевало в студию. Словно миссис М, говорила мне:
я не могу облегчить твою боль и развеять печаль, и я знаю, что
возвращение сюда разбередит старые раны, но я могу собрать все
то, что вызовет боль, в одно место, чтобы ты не натыкался на
память о Джо неожиданно для себя. Вот это мне по силам.
В
студии голых стен не было. Стены покрывали творения моей жены.
Связанные ею вещи, некоторые строгие, другие причудливые,
квадраты из батика, тряпичные куклы, абстрактные композиции из
ленточек желтого, черного и оранжевого шелка, фотографии цветов,
а на книжной полке - незаконченная модель "Сары-Хохотушки" из
зубочисток и палочек от леденцов.
В
одном углу стоял ее ткацкий станок и деревянный сундучок с
привязанной к ручке табличкой:
НИТКИ
И ИГОЛКИ ДЖО! ПОСТОРОННИМ ВХОД ВОСПРЕЩЕН.
В
другом - банджо, на котором она пыталась научиться играть, но
отказалась от этой затеи, заявив, что от струн очень болят
пальцы.
Третий
угол занимало байдарочное весло и роликовые коньки со сбитыми
носами и лиловыми помпонами на шнурках.
Но
более всего меня заинтересовал некий предмет, стоявший на
шведском бюро с убирающейся крышкой, которое занимало середину
студии. При жизни Джо, летом, осенью, в зимние уик-энды, которые
мы здесь проводили, на бюро горой лежали катушки с нитками,
обрезки ткани, подушечки для иголок, рисунки, иной раз книга о
гражданской войне в Испании или о знаменитых американских
собаках. Джоанна не любила заниматься чем-то одним. Более того,
она обожала заниматься всем сразу. И ее стол наилучшим образом
иллюстрировал ее характер.
Теперь
же я видел перед собой иное. Разумеется, напрашивалось
предположение о том, что миссис М, собрала со стола весь хлам и
рассовала по ящикам, но верилось в это с трудом. С какой стати
ей этим заниматься? Лишний труд.
А
предмет, оставшийся на столе, прятался под серым пластиковым
футляром. Я протянул руки, чтобы снять его, но пальцы застыли в
дюйме или двух, потому что мне вспомнился (Дай ее сюда. Это мой
пылесос) старый сон. Воспоминание промелькнуло в моей голове и
исчезло, совсем как дуновение холодного воздуха несколькими
минутами раньше. А как только оно исчезло, я снял футляр с моей
старой пишущей машинки "Ай-би-эм селектрик", которую я уже много
лет не видел. Даже не подозревал, что она до сих пор в доме. Я
наклонился к ней, заранее зная, что настроена она на шрифт
"курьер", мой любимый. И, разумеется, моя догадка подтвердилась.
Но
каким образом моя пишущая машинка могла попасть в студию
Джоанны?
Она
рисовала (пусть и не очень хорошо), фотографировала (иной раз
более чем удачно) и, случалось, продавала свои снимки, вязала,
вышивала, ткала и красила ткань, могла взять восемь из десяти
основных гитарных аккордов. Разумеется, она могла писать, как и
практически все, кто защищал диплом по английской литературе.
Собственно, потому они и выбирали эту дисциплину. Но
демонстрировала ли она литературное дарование? Нет. Несколько ее
поэтических экспериментов закончились неудачно, и она поставила
на этом крест. "Ты пиши за нас обоих, -Майк, - как-то сказала
она мне. - Это твоя епархия. А я буду понемногу заниматься всем
остальным". Сравнивая уровень ее стихов с достижениями в
вышивке, вязании, фотографии, я склонялся к мнению, что она
приняла мудрое решение.
Но на
ее столе стояла моя старая "Ай-би-эм". Почему?
-
Письма, - высказал я догадку. - Она нашла мою "Ай-би-эм" в
подвале и принесла в студию, чтобы печатать письма.
Только
Джо этого бы не сделала. Она показывала мне большинство своих
писем, часто просила дописать короткий постскриптум, напоминая
старую присказку о детях сапожника, остающихся без сапог
("Подруги жены писателя никогда не получают от тебя ни строчки,
- упрекала она меня, - а если бы не Александр Грэхем Белл, то
твое общение с ними вообще бы свелось к нулю"). И со времени
нашей свадьбы я не видел ни одного ее письма, отпечатанного на
машинке. Она считала делом чести писать личные письма от руки.
Печатать она, конечно, умела и, если возникала необходимость,
могла, пусть и медленно, без единой ошибки напечатать на
"Ай-би-эм" деловое письмо. Но для этого она всегда использовала
мой компьютер или собственный "пауэрбук".
- И
что все это значит, милая? - спросил я и принялся обследовать
ящики.
Бренда
Мизерв пыталась навести в них порядок, но с характером Джо ей
сладить не удалось. Она подобрала катушки ниток по цвету, но
дальше все смешалось в кучу, как, собственно, было и при Джо.
Содержимое ящиков возродило сотни воспоминаний, от которых
щемило сердце, но я не нашел в них бумаги для моей "Ай-би-эм".
Ни одного листочка.
Покончив с поисками, я откинулся на спинку стула (ее стула) и
посмотрел на маленькое фото в рамочке на ее столе, которого
раньше вроде бы не видел, по крайней мере вспомнить не мог. Джо
скорее всего напечатала этот снимок сама (оригинал, должно быть,
пылился в подвале), а затем раскрасила его. В итоге получилось
что-то вроде постера "Разыскивается".
Я взял
фотографию, провел большим пальцем по блестящей поверхности.
Сара Тидуэлл, исполнявшая блюзы на рубеже столетия. Известно,
что какое-то время она жила в Тэ-Эр, не одна, с друзьями и
родственниками, потом все вместе они отбыли в Касл-Рок, побыли
там.., а потом исчезли, словно облако, уплывшее за горизонт, или
туман в летнее утро.
На
фотографии она улыбалась, но я не понимал, что означала ее
улыбка. Полузакрытые глаза. Гитарная струна, именно струна, а не
ремень, через плечо. На заднем плане негр в дерби, сдвинутым под
немыслимым углом (кто умел носить шляпы, так это музыканты),
стоящий рядом с контрабасом.
Джо
выкрасила кожу Сары в светло-коричневый цвет, возможно,
основываясь на других ее фотографиях (в доме их хватало, почти
на всех Сара была запечатлена с откинутой назад головой,
длинными, до пояса, развевающимися волосами, заливающаяся своим
знаменитым смехом), хотя ни одной цветной я не видел. В начале
века цветную фотографию еще не изобрели. Так что они не
позволяли установить цвет кожи Сары. Я вспомнил, что Дикки
Брукс, владелец автомастерской, рассказывал мне, как его отец
выиграл турнир по стрельбе на ярмарке в Касл-Выо, а полученный
приз, плюшевого медведя, подарил Саре Тидуэлл. За что она
отблагодарила его поцелуем. По словам Дикки, его отец до конца
своих дней не мог забыть этого поцелуя, утверждал, что это был
лучший поцелуй в его жизни.., хотя я сомневаюсь, что он мог
произнести такие слова в присутствии жены.
На
этом фото Сара лишь улыбалась. Сара Тидуэлл, больше известная,
как Сара-Хохотушка. Ее песни не попали на пластинки, но тем не
менее не канули в Лету. Одна из них, "Пройдись со мной, крошка",
очень уж схожа с "Пройди этим путем" в исполнении "Аэросмит"
<Aerosmlth - одна из наиболее популярных американских
хард-роковых групп. Создана в 1970 г.>. Сегодня эту даму
называли бы афро-американкой. В 1984 году, когда мы с Джо купили
коттедж и обустраивались в нем, она была черной. А уж в начале
века она оставалась бы негритоской, будь в ее жилах даже одна
осьмушка негритянской крови. Тогда это воспринималось как само
собой разумеющееся. И как могу я поверить, что отец Дикки
Брукса, белый человек, поцеловал ее в присутствии половины
населения округа Касл? Нет, не получается. Но кто может
утверждать, что этого не было? Свидетелей уже нет. С прошлым это
обычное дело.
-
Деревенские танцульки любим мы с подругой, - процитировал я,
возвращая фотографию на стол. - Раз с прихлопом, два с притопом
и еще по кругу.
Я уже
взял пластиковый футляр, чтобы накрыть им пишущую машинку, но
передумал. Взгляд мой упал на Сару, которая стояла, прикрыв
глаза, с гитарной струной, на которой за спиной висела гитара,
через плечо. Чем-то она напомнила мне Роберта Джонсона <Джонсон
Роберт Лерой (1911 - 1938) необычайно одаренный музыкант, его
самобытная музыка не забыта и по сей день. Жил страстями не
только на сцене, но и в жизни.>, музыкальные находки которого
потом прочитывались чуть ли не во всех композициях, записанных
"Лед Зеппелин" <Led Zeppelin - современная рок-группа, созданная
английским гитаристом Джимми Пейджем в 1968 г, после распада
"Ярдбердс".> и "Ярдбердс" <Yardbirds ("Дворовые пташки") -
английская группа, созданная в 1963 г, и просуществовавшая до
1968 г. Помимо Пейджа в ней играл Эрик Клептон.>. Кто, согласно
легенде, вышел на перекресток дорог и продал душу дьяволу за
семь лет бесшабашной жизни, когда виски лилось рекой, а женщины
сменяли друг друга. И бессмертную музыку. Он получил все сполна.
А умер, по слухам, от яда, подсыпанного мужем-рогоносцем.
Ближе
к вечеру я поехал в супермаркет и увидел в прилавке-холодильнике
симпатичную камбалу. Она так и просилась мне на ужин. Еще я взял
бутылку белого вина, а когда стоял в очереди к кассе, за моей
спиной раздался дребезжащий старческий голос:
-
Вроде бы у вас появилась новая подружка. Я обернулся и увидел
старика, который днем раньше стоял перед автомастерской и на
пару с Дикки Бруксом наблюдал, как я общаюсь с Мэтти, Кирой и
"скаути". Он по-прежнему опирался на трость с золотой рукояткой,
и тут я ее узнал. В пятидесятых годах "Бостон пост" подарила по
одной такой трости всем округам Новой Англии. Предназначалась
она самому старому гражданину округа и должна была переходить от
одного старого пердуна к другому. Получается, что и переходила,
хотя "Бостон пост" давно уже приказала долго жить.
- Не
одна, а две подружки, - поправил я старика, стараясь выудить из
памяти его имя. Не смог, хотя встречал его и до смерти Джо. Он
любил иной раз посидеть в приемной автомастерской Дикки,
поговорить о политике и погоде или погоде и политике, под грохот
молотков и тарахтение компрессора. Пикейный жилет. И если уж
Что-то происходило на Шестьдесят восьмом шоссе, он все видел.
- Я
слышал, Мэтти Дивоур - такая душка, - и одно из его век
опустилось. Люди и раньше похотливо мне подмигивали, но этот
старик с золотой тростью мог дать им сто очков форы. И я едва
подавил желание отшибить ему нос. Наверное, он отлетел бы от его
лица с таким же хрустом, как ветвь - от засохшего дерева.
- Вы,
видать, многое слышали.
- Да,
да. - Его губы, темные как печень, разошлись в улыбке, обнажая
бледные десны и четыре желтых зуба, два на верхней челюсти, два
- на нижней. - И дочурка у нее - прелесть! Да, да!
-
Прелесть, - согласился я.
Он
кивнул, улыбка стала шире:
-
Только не приглядывает она за ней как должно. Ребенок убежал из
дома, знаете ли.
Тут я
понял, что с полдюжины человек внимательно вслушиваются в наш
разговор.
- А
мне так не показалось. - Я возвысил голос. - Нет, совсем не
показалось.
Он
продолжал улыбаться.., и улыбка этого старикашки словно
говорила: "Да, конечно, уж я-то знаю, чего ты защищаешь ее".
Из
супермаркета я ушел, тревожась за Мэтти Дивоур. По моим
представлениям, слишком много людей совали свои длинные носы в
ее дела.
Вернувшись домой, я понес вино на кухню, чтобы поставить в
холодильник: пусть остынет, пока я разожгу мангал и зажарю рыбу.
Протянул руку к дверце и замера К передней панели крепилось
никак не меньше четырех десятков магнитиков в форме овощей,
фруктов, латинских букв, цифр. Но только теперь они крепились не
хаотически, где придется, а образовали окружность. Кто-то здесь
побывал. Кто-то проник на кухню и...
Переставил магниты на передней панели холодильника?
Если
так, то взломщику следовало как можно быстрее обращаться к
психиатру. Я коснулся одного из магнитов, тихонько, кончиком
пальца. И тут же, рассердившись на себя, смешал магниты, сдвинул
их с такой силой, что два или три свалились на пол. Поднимать их
я не стал.
Вечером, перед тем как лечь спать, я поставил скрайбер на стол
под Бантером - Большим Мышиным Чучелом, включил и настроил на
режим записи по голосу. Потом вставил в скрайбер кассету.
Выставил счетчик ленты на ноль, улегся в постель и без
сновидений проспал следующие восемь часов.
***
Следующий день, понедельник, выдался идеальным. Ради таких дней
туристы и приезжают в Мэн: кристально чистый, пронизанный
солнечными лучами воздух и холмы по другую сторону озера, на
которых видно каждое дерево. А над ними гора Вашингтон, самая
высокая в Новой Англии.
Я
поставил на плиту воду для кофе, насвистывая, прошел в гостиную.
И все подозрения, копившиеся у меня в последнее время, в такое
утро казались особенно глупыми. А потом свистеть я перестал.
Потому что на счетчике ленты скрайбера вместо трех нолей
виднелись другие цифры: 012.
Я
прокрутил пленку назад. Занес палец над клавишей Play,
поколебался, сказал себе (голосом Джо): не будь дураком, и нажал
на клавишу.
- О,
Майк, - скорбно прошептал голос с ленты, и мне пришлось зажать
рот, чтобы не закричать. Именно это я услышал в кабинете Джо,
когда мое лицо овеяло холодным воздухом.., только теперь слова
произнесли не так быстро, и я смог их разобрать. - О, Майк, -
повторил скрайбер. Раздался слабый щелчок. Машина какое-то время
молчала. А потом, в третий раз, в гостиной, я в это время спал в
северном крыле, произнесли те же слова. - О, Майк.
И
воцарилась тишина.
Глава 10
Около
девяти часов утра пикап съехал по проселку и припарковался в
затылок моему "шевроле". Новая модель, "додж рэм", чистенький,
поблескивающий хромом, но того же белого цвета и с той же
надписью на дверце водителя:
УИЛЬЯМ
"БИЛЛ" ДИН. ОХРАНА, ПРИСМОТР, МЕЛКИЕ СТОЛЯРНОЕ РАБОТЫ И,
разумеется, телефонный номер. Я вышел на крыльцо черного хода с
чашкой кофе в руке.
-
Майк! - воскликнул Билл, вылезая из-за руля. Мужчины-янки не
обнимаются, точно так же, как крутые парни не танцуют, но Билл
столь энергично тряхнул мою правую руку, что из чашки, на три
четверти пустой, которую я держал в левой, выплеснулся кофе, а
потом от всего сердца хлопнул по спине. Улыбаясь, он
продемонстрировал великолепные вставные челюсти, из тех, что
можно приобрести по каталогу.
Я
подумал, что такие не помешали бы моему недавнему собеседнику из
супермаркета Лейк-вью. Уж конечно, с их помощью есть старикану
было бы легче.
-
Майк, как же приятно тебя видеть!
- И я
рад нашей встрече. - Я тоже улыбался. Не кривя душой, искренне.
То, что до смерти пугает глубокой ночью, да еще в грозу,
солнечным летним утром вызывает немалый интерес. - Ты прекрасно
выглядишь, дружище.
Я
сказал правду. Билл стал старше на четыре года, в волосах
прибавилось седины, но в остальном он ничуть не изменился.
Шестьдесят пять лет или семьдесят - разница невелика. Здоровый
цвет кожи, морщинки разве что у глаз, мужчина хоть куда.
- Ты
тоже. - Он отпустил мою руку. - Мы очень жалели Джо, Майк. Здесь
ее уважали. Все были просто в шоке - умереть такой молодой! Моя
жена просила, чтобы я выразил соболезнования от ее имени. В тот
год, когда она болела пневмонией, Джо связала ей очень теплый
свитер, и Яветт этого никогда не забудет.
-
Спасибо тебе. - Голос у меня дрогнул. Похоже, в Тэ-Эр моя жена и
не умирала. - И поблагодари от меня Яветт.
-
Обязательно. Все у тебя в порядке? Разумеется, за исключением
кондиционера. Такое безобразие! В "Уэстерн ауто" мне обещали
привезти сломавшуюся деталь на прошлой неделе, а теперь говорят,
что привезут не раньше августа.
-
Ничего страшного. У меня есть "пауэр-бук". Если захочется им
воспользоваться, сойдет и кухонный стол. - В том, что захочется,
я не сомневался: кроссвордов много, времени мало.
-
Горячая вода течет?
-
Конечно, но есть одна проблема. Я замолк. Как сказать сторожу,
что в доме, который он охраняет, поселились призраки? Может,
оптимального варианта и не найти. И самое лучшее - резать
правду-матку. У меня были вопросы и мне не хотелось ходить
вокруг да около. Кроме того, Билл бы это почувствовал. Пусть
зубы он покупал по каталогу, но умом Бог его не обидел.
- О
чем ты, Майк? Выкладывай.
- Ума
не приложу что ты на это скажешь, но... Он улыбнулся, как
человек, который внезапно понял, о чем идет речь. Поднял руку.
-
Догадываюсь, что уже знаю, в чем проблема.
-
Знаешь? - Безмерное чувство облегчения охватило меня. Мне не
терпелось услышать, что он испытал в "Саре", возможно, когда
менял перегоревшие лампочки или проверял, не просела ли под
снегом крыша. - Что же ты слышал?
-
Главным образом то, что говорили Ройс Меррилл и Дикки Брукс,
ответил он. - А больше я ничего и не знаю. Мы с женой ездили в
Виргинию, помнишь? Вернулись вчера в восемь вечера. Однако в
магазине только об этом и судачат.
Мысли
мои вертелись вокруг "Сары-Хохотушки", поэтому я не сразу понял,
о чем он толкует. И подумал, что местные судачат о странных
голосах в моем доме. Но упоминание Ройса Меррилла направило меня
по верному пути. Так звали старика с золотой тростью и
похотливым прищуром. Старикан Четыре Зуба. И мой сторож говорил
не о призраках - речь шла о Мэтти Дивоур.
-
Давай-ка я налью тебе чашку кофе. - Я увлек Билла на кухню. - А
ты расскажешь мне, в какую я вляпался историю.
***
Когда
мы уселись на террасе, я - с чашкой кофе, Билл - с кружкой чая
(кофе он в последнее время не пил), я первым делом попросил его
рассказать, как описывал мою встречу с Мэтти и Кирой тандем Ройс
Меррилл - Дикки Брукс.
Выяснилось, что все не так уж скверно. Оба старика видели, как я
стоял на обочине с Кирой на руках. Заметили они и мой "шеви",
чуть ли не съехавший в кювет, с распахнутой водительской
дверцей. Но, судя по всему, ни один из них не углядел Киры,
шагающей по белой разделительный полосе Шестьдесят восьмого
шоссе, как канатоходец - по проволоке. Зато, чтобы
компенсировать собственный недогляд, Ройс утверждал, что Мэтти
крепко обняла меня и поцеловала в губы.
- А
почему он забыл упомянуть о том, как я прихватил ее за зад? Билл
улыбнулся:
- Ройс
с современными манерами не знаком.
- Я к
ней не прикасался. - Ладно, тыльной стороной ладони я скользнул
по ее груди, но произошло это случайно, что бы там ни думала
Мэтти.
-
Слушай, мне об этом говорить не надо. - Билл улыбнулся. - Но...
Это
"но" он произнес зловеще, совсем как моя мать, словно
предупреждая о таящейся за ним опасности.
- Что
"но?"
-
Лучше бы тебе держаться от нее подальше. Она - девушка хорошая,
почти что городская, но... - Он помолчал. - Дело в том, что ей
грозят серьезные неприятности.
-
Старик хочет установить опеку над ребенком, так?
Билл
поставил кружку на пол, удивленно таращась на меня.
-
Откуда ты знаешь?
-
Сложил два и два. Ее свекор позвонил мне в субботу вечером, во
время фейерверка. И хотя причины он не назвал, я сомневаюсь,
чтобы Макс Дивоур вернулся в западный Мэн лишь для того, чтобы
удостовериться, что его невестка и внучка живут в трейлере и
ездят на старом джипе. Так что тут у вас происходит, Билл?
Несколько мгновений он молча смотрел на меня. Словно человек,
который знает, что ты тяжело болен, но не уверен, стоит ли
говорить тебе об этом. От этого взгляда мне стало как-то не по
себе. Я даже подумал о том, что требую от Билла слишком многого.
В конце концов, Макс Дивоур здесь родился. Я, как бы хорошо Билл
не относился ко мне, - нет. Мы с Джо - чужаки. Конечно, могло
быть и хуже, живи мы в Массачусетсе или Нью-Йорке, но Дерри тоже
не ближний свет, пусть и в границах штата Мэн.
-
Билл! Если ты не хочешь говорить сам, посоветуй...
- Не
вставай у него на пути. - Улыбка, блуждавшая на его лице,
исчезла. - Он же безумец.
Сие
означает, что Дивоур сильно на меня разозлился, поначалу решил
я, но вновь взглянув Биллу в глаза, понял, что речь идет не о
единичном эпизоде, а о чем-то более фундаментальном.
- Что
значит - безумец? Как Чарлз Мэн-сон? Или Ганнибал Лестер
<"Герои" громких дел конца 60-х - начала 70-х годов, осужденные
судом за массовые убийства.>?
-
Скорее, как Говард Хьюз <Хьюз Говард (1905 - 1976) -
промышленник, авиатор, кинопродюсер, состояние которого
исчислялось миллиардами долларов. Отличался эксцентричным
характером.>. Ты о нем читал? Знаешь, что он делал ради того,
чтобы добиться желаемого? И он не видел никакой разницы между
особым сортом хот-догов, какие продавали только в Лос-Анджелесе,
или авиаконструктором, которого он хотел переманить от "Локхида"
или "Макдоннелл-Дугласа" <Крупнейшие аэрокосмические компании
США.>. Он не останавливался ни перед чем, пока не получал то,
что хотел. Дивоур такой же. С самого детства. Очень настырный.
По городу о нем ходит много историй.
Одну
рассказывал мой отец. Как-то раз, зимой, маленький Макс Дивоур
влез через окно в сарай Скента Ларриби, чтобы утащить снегокат,
который Скент подарил на Рождество своему сыну. Скутеру. Где-то
в 1923 году. Отец говорил, что, разбивая стекло. Макс порезал
обе руки, но снегокат уволок. Его нашли около полуночи. Он
катался на склоне Шугар-Мапл-Хилл. Кровью он запачкал и варежки,
и лыжный костюм. Есть и другие истории, если будешь
интересоваться, тебе расскажут не меньше пятидесяти. Возможно,
некоторые и соответствуют действительности. Но история о
снегокате - чистая правда. Я готов поспорить на собственную
ферму. Потому что мой отец не лгал. Его религия этого не
допускала.
-
Баптист?
- Нет,
сэр. Янки.
- 1923
год - далекое прошлое, Билл. Со временем люди меняются.
-
Кое-кто - возможно, но большинство - нет. Я не видел Дивоура с
тех пор, как он вернулся в наши края и поселился в
"Уэррингтоне", поэтому сам ничего сказать не могу, но из того,
что я слышал, ясно одно: если он изменился, то к худшему. Он
приехал не для того, чтобы вспомнить детство, отдохнуть. Ему
нужен этот ребенок. Для него девочка - тот же снегокат Скутера
Ларриби. И я настоятельно советую тебе - помни, что стало с
оконным стеклом, оказавшимся между ним и его целью.
Я пил
кофе и смотрел на озеро. Билл дал мне время подумать,
отковыривая сапогом "кляксу" птичьего помета с одной из досок.
Нагадила, по моему разумению, ворона. Из птиц такие смачные
"кляксы" оставляют только они.
В
одном сомнений у меня не было: Мэтти Дивоур вынесло на
стремнину, да еще из ее рук выбило весло. Я уже не тот циник,
каким был в двадцать лет (а разве могло быть иначе?), но не
столь наивен, чтобы верить, будто закон сможет защитить миссис
Трейлер от мистера Компьютера.., конечно, не защитит, если
мистер Компьютер сыграет грязно. Мальчиком он добыл снегокат и
сразу помчался на склон, не обращая внимания на порезанные в
кровь руки. Чего же ждать от него теперь, если за последние
сорок лет он завладевал всеми снегокатами, на которые положил
таз?
-
Расскажи мне о Мэтги, Билл, - попросил я.
Много
времени его рассказ не занял. Деревенские истории обычно
простые. Но это не значит, что они неинтересные.
Мэтти
Дивоур, урожденная Мэтти Стенчфилд, появилась на свет не в
Тэ-Эр, но по соседству, в Моттоне. Отец - лесоруб, мать -
домашний парикмахер (обычная для маленьких городков семья).
Когда Дейв Стенчфилд не вписался в поворот и лесовоз рухнул в
Кевадин-понд, его вдова, как говорили, "больше не хотела жить".
И вскоре умерла. Страховки после них не осталось.
Сюжет
для братьев Гримм, вы не находите? Если исключить сваленные во
дворе игрушки, два стационарных фена в подвале и старенькую
"тойоту" на подъездной дорожке, все будет как у них: "Когда-то
давно жила бедная вдова и было у нее четверо детей".
Мэтти
в этом раскладе досталась роль принцессы - бедной, но прекрасной
(насчет красоты я мог подтвердить). Появился и принц. В нашем
случае рыжеволосый, неуверенный в себе, сильно заикающийся Лэнс
Дивоур. Сын Макса Дивоура, родившийся у него уже на склоне лет.
Когда Лэнс встретил семнадцатилетнюю Мэтти, ему шел двадцать
второй год. Познакомились они в "Уэррингтоне", куда Мэтти на
лето взяли официанткой.
Лэнс
Дивоур жил на другом берегу, в Верхней бухте, но по вторникам в
"Уэррингтоне" играли в софтбол <Широко распространенная в США
спортивная игра, похожая на бейсбол, но площадка для нее меньших
размеров, а мяч, наоборот, больше, чем в бейсболе.>, местные
против тех, кто приезжал на озеро на лето, и он обычно приплывал
в каноэ, чтобы принять участие в игре. Для таких, как Лэнс
Дивоур, софтбол - просто спасение: когда ты стоишь на поле с
битой в руках, от неуверенности не остается и следа. И никто не
посмеивается над твоим заиканием.
- В
"Уэррингтоне" он задал им задачку, - продолжал Билл. - Они никак
не могли решить, в какой команде ему играть. Местных или
Приезжих. Лэнсу было все равно, его устраивал любой вариант.
Поэтому иногда он играл за одних, а проходила пара недель -
переходил к другим. Везде его принимали с распростертыми
объятиями: по мячу он бил от души, по полю бежал со всех ног.
Его часто ставили на первую базу, из-за высокого роста, и
напрасно. На второй или на перехвате... Господи! Он же прыгал
совсем как этот парень, Нуриега.
- Ты
хочешь сказать, Нуриев? - поправил я его.
Билл
пожал плечами.
- Суть
в том, что играл он хорошо. Зрителям нравилось. И в команду он
вписывался. Играла-то в основном молодежь, сам знаешь, а им без
разницы, кто ты. Главное, чтобы умел играть. Опять же, многие не
могли отличить Макса Дивоура от кроличьей норы.
-
Только те, кто не читал "Уолл-стрит джорнэл" и компьютерные
журналы, - уточнил я. - Там фамилия Дивоур встречалась так же
часто, как имя Господне в Библии.
- Ты
серьезно?
- В
компьютерных журналах слово "Бог" чаще пишется как "Гейтс", но
ты понимаешь, о чем я.
-
Пожалуй. Но даже если и так. Макс Дивоур уехал из Тэ-Эр
шестьдесят пять лет тому назад, а если потом и бывал здесь, то
набегами. Ты знаешь, что произошло после его отъезда, да?
- Нет.
Откуда?
Он
вновь бросил на меня удивленный взгляд. Глаза его словно
подернулись дымкой. Билл мигнул, чтобы разогнать ее.
-
Расскажу тебе в другой раз. Это не секрет, но к одиннадцати я
должен заехать к Гарриманам, проверить водяной насос. Не хочу
нарушать слово. Так я вот о чем. Лэнса Дивоура считали своим
парнем, потому что при удачном ударе он мог отбросить мяч футов
на триста , пятьдесят. И остальные игроки в силу своего возраста
ничего не знали об его отце. Не злились на Лэнса и из-за его
богатства, потому что на лето к озеру съезжается много богатых
людей. Ты это знаешь. Не таких богатых, как Макс Дивоур, но
богатство - это не количество денег, а статус.
Утверждение Билла, конечно же, не соответствовало
действительности, и у меня было достаточно денег, чтобы оценить
это на себе. Богатство, что шкала Рихтера <Сейсмическая шкала
магнитуд, основанная на оценке энергии сейсмических волн,
возникающих при землетрясениях.>. Как только ты минуешь некую
точку, происходит переход на новый качественный уровень,
отличающийся от предыдущего как минимум на порядок. Фицджеральд
прекрасно об этом написал, хотя мне кажется, что он сам в это не
верил: очень богатые совсем не такие, как вы или я. Я уже хотел
сказать об этом Биллу, но передумал: он мог не успеть на
свидание с насосом Гарриманов.
***
Родители Киры встретились у бочонка пива. Мэтти везла его на
тележке к площадке для софтбола. Большую часть пути она
преодолела без проблем, но накануне прошел сильный дождь, и
неподалеку от поля тележка завязла. Так уж получилось, что Лэнс
в это время сидел на скамейке, ожидая своей очереди выйти на
поле. Он увидел, как девушка в белых шортах и синей тенниске,
униформе сотрудников "Уэррингтона"; пытается вытащить из грязи
тележку и поднялся, чтобы помочь ей. Три недели спустя они уже
были неразлучны, а Мэтти забеременела. Еще через три поженились.
А тридцать семь месяцев спустя Лэнс Дивоур лежал в гробу. Все у
него осталось позади: и софтбол, и холодное пиво в жаркие летние
вечера, и отцовство, и ласки прекрасной принцессы... Еще одна
безвременная смерть.
Билл
Дин не стал расписывать подробности их встречи: "Они встретились
на площадке для софтбола. Она везла пиво, а он помог ей вытащить
тележку из грязи".
Мэтти
вообще ничего об этом не говорила, поэтому я многого не знаю.
Но, с другой стороны, знаю.., хотя не могу ручаться за
стопроцентную достоверность. Но готов поставить сто долларов
против одного, что в целом картину я себе представляю. Таким уж
выдалось для меня лето 1998 года: мне открывалось то, чего знать
вроде бы не следовало.
Но
вернемся в год 1994-й. Итак, лето стоит жаркое, самое жаркое
лето десятилетия, а июль - самый жаркий месяц лета. На
президента Клинтона наседают республиканцы. Многие говоря г, что
Хитрый Уилли не будет баллотироваться на второй срок. Борис
Ельцин, по слухам, то ли умирает от сердечного приступа, то ли
лечится в закрытой клинике от алкоголизма. "Красные Носки"
играют как никогда хорошо. В Дерри Джоанну Арлен Нунэн,
возможно, немного мутит по утрам. Если и так, она ничего не
говорит мужу.
Я
вижу. Мэтти в синей тенниске, над левой грудью белыми нитками
вышито ее имя. Белые шорты оттеняют загорелую кожу ног. Я также
вижу, что она в синей бейсболке, над длинным козырьком которой
краснеет буква "У", от "Уэррингтона". Ее светлые волосы падают
на воротник тенниски. Я вижу, как она пытается вытащить из грязи
тележку, не расплескав при этом пиво. Голова опущена. Козырек
бросает тень на все лицо, за исключением разве что рта и
маленького подбородка.
-
П-п-поз-з-звольте в-вам п-помочь, - говорит Лэнс, и она
поднимает голову. Тень от козырька уходит, и он видит ее большие
синие глаза, те самые, что унаследует от нее дочь. Один взгляд в
эти глаза, и война закончена без единого выстрела. Он покорен ею
полностью и навсегда, как только молодая женщина может покорить
молодого мужчину.
Что за
этим следует, понятно без слов...
У
старика было трое детей, но отцовские чувства он питал именно к
Лэнсу ("Дочь у него совершенно завернутая, - буднично так
сообщил мне Билл Дин. Сидит в каком-то дурдоме в Калифорнии.
Вроде бы у нее еще и рак"). Пусть это покажется странным, но
Макса только радовало, что Лэнс не выказывает ни малейшего
интереса к компьютерам и программному обеспечению. У него был
второй сын, который мог возглавить фирму после того, как отец
отошел бы от дел. Зато старший сын Макса уступал младшему брату
(по отцу) в другом: ждать от него продолжателя рода не
приходилось.
- Он
предпочитает мужчин, - поделился со мной Билл-- Как я понимаю, в
Калифорнии таких полным-полно.
Я
полагал, что таких хватает и в Тэ-Эр, но посчитал, что не мое
дело раскрывать глаза моему сторожу на сексуальные пристрастия
местных жителей и приезжих, предпочитающих проводить лето в
окрестностях Темного Следа.
Лэнс
Дивоур учился в колледже Рида в Орегоне, готовился стать
специалистом по лесному хозяйству. Нравились ему кондоры,
парящие на заре над лесом. Короче, дровосек из сказок братьев
Гримм. На каникулах между первым и вторым курсом отец вызвал его
в семейное поместье в Палм-Спрингсе и положил перед ним целый
чемодан, заполненный картами, аэрофотоснимками и документами.
Все лежало навалом, но я сомневаюсь, чтобы Лэнс выразил по этому
поводу свое неудовольствие. Представьте себе коллекционера
комиксов, которому дали коробку с редкими старыми изданиями
"Дональда Дака" <Дональд Дак ("Утенок Дак") перекочевал в
комиксы, едва появившись в мультфильмах Уолтера Диснея.>. Или
коллекционера кинофильмов, который получил предмонтажную пленку
не вышедшего на экраны фильма с участием Хэмфри Богарда и
Мерилин Монро. И тогда вам будет нетрудно понять состояние
будущего лесника, осознавшего, что его отцу принадлежат не
просто акры или квадратные мили в лесах западного Мэна, но леса
целиком.
Макс
Дивоур хоть и уехал из Тэ-Эр в 1933 году, продолжал
интересоваться местами, в которых вырос, выписывая местные
газеты и журналы, вроде "Даун-ист" или "Мэн тайме". И в начале
восьмидесятых он начал скупать участки леса к востоку от границы
штатов Мэн и Нью-Хемпшир. Видит Бог, недостатка в продавцах не
было. Для компаний, производящих бумагу, настали тяжелые
времена, вызванные перепроизводством их основного товара и
стремительным падением цен, и многие решили, что свертывание
операций лучше всего начать с Новой Англии, где к ним
предъявлялись жесткие природоохранительные требования. Вот так в
руки Макса Дивоура попала земля, когда-то украденная у индейцев,
на которой в двадцатых и пятидесятых лес вырубался подчистую.
Возможно, он купил ее, потому что она продавалась. Цену просили
невысокую, и он мог позволить себе такие расходы. А может, он
хотел показать самому себе, что действительно стал взрослым,
оставив детство в прошлом. Более того, одержав над ним
триумфальную победу.
А
может, он купил игрушку своему любимому младшему сыну. Конечно,
когда Дивоур покупал землю в западном Мэне, Лэнс был еще
ребенком.., но наблюдательный отец мог заметить, в каком
направлении простираются интересы сына.
Дивоур
попросил Лэнса провести лето 1994 года в Мэне, сделать инспекцию
территорий, приобретенных им десять лет тому назад. Он хотел,
чтобы молодой человек привел в порядок бумаги, но еще больше ему
хотелось другого: чтобы Лэнс почувствовал себя хозяином. Ему не
требовались рекомендации по использованию земель, хотя он бы и
выслушал сына, если бы тот обратился к нему со своими
предложениями. Но задача все-таки ставилась иначе. Не проведет
ли Лэнс лето в западном Мэне, стараясь понять, что он чувствует,
объезжая угодья, которые со временем станут его? Получая при
этом месячное жалование в две или три тысячи долларов?
Как я
понимаю, старик услышал более интеллигентную версию ответа Бадди
Джеллисона: "Ворона дрищет с сосновых верхушек?"
Парень
приехал в июне 1994 года и разбил лагерь на дальнем берегу
Темного Следа. В колледже Рида его ждали в конце августа. Но он
предпочел взять академический отпуск на год. Отцу это не
понравилось. Отец понял, что тут замешана женщина.
- Но
Калифорния слишком далеко от Мэна, - говорил Билл Дин,
привалившись к водительской дверце пикапа. - Сам он остался в
Палм-Спрингсе, но нашел человека, который стал его глазами и
ушами.
- О
чем ты? - не понял я.
- О
сплетнях. Люди собирают и распространяют их за бесплатно, а уж
за деньги большинство готово рыть носом землю.
- Люди
вроде Ройса Меррилла?
- Ройс
- достойный кандидат, но Макс Дивоур выбрал другого. Жизнь здесь
не бывает хорошей или плохой. Если ты местный, то выбирать
приходится между плохой и очень плохой. И когда такой богач, как
Макс Дивоур посылает сюда своего человека, который шуршит в
кармане пятидесятками и сотенными...
- Он
нашел кого-то из местных? Адвоката?
- Не
адвоката. Риэлтера. Ричарда Осгуда ("склизлого типа", по
определению Билла Дина), который жил и вел дела в Моттоне. А вот
уже Осгуд нанял адвоката в Касл-Роке. Осгуд не подкачал, и к
концу лета 1994 года - а Лэнс Дивоур все оставался в Тэ-Эр -
Макс поставил перед ним задачу положить конец этому безобразию.
- И
что потом? - спросил я.
Билл
взглянул на часы, на небо, наконец, на меня. Пожал плечами, как
бы говоря: "Мы же оба не вчера родились, многое повидали, так
чего задавать такие глупые вопросы?"
-
Потом Лэнс Дивоур и Мэтти Стенчфилд обвенчались в Первой
баптистской церкви, что на Шестьдесят восьмом шоссе. Ходили
слухи, что Осгуд пытался этому помешать. Даже хотел дать взятку
преподобному Гучу, чтобы тот не венчал их, но, я думаю, это
глупо. Они бы просто поехали в другую церковь. А главное, я не
люблю рассказывать о том, чего не знаю наверняка.
Билл
оттопырил большой палец правой руки.
- Они
поженились в середине сентября 1994 года, вот это я знаю, - он
загнул большой палец. - Все гадали, приедет ли на свадьбу отец
жениха. Не приехал. - Он выставил вперед указательный палец:
получился пистоль со взведенным курком. - Мэтти родила девочку в
апреле 1995-го, чуть раньше, чем положено.., но не настолько,
чтобы об этом судачили. Я сам видел девочку, когда ей
исполнилась неделя. Недоношенной она мне не показалась. -
Средний палец присоединился к указательному. - Я не могу
утверждать, что отец Лэнса Дивоура полностью отказал им в
финансовой поддержке, но я знаю, что поселились они в трейлере
неподалеку от автомастерской Дикки, то есть денег у них было в
обрез.
-
Дивоур закрыл денежный кран, - кивнул я. - Человек, который
всегда добивался своего, не мог поступить иначе.., но, если он
действительно любил сына, то сумел бы найти способ ему помочь.
-
Может - да, а может; и нет - Билл вновь взглянул на часы. -
Позволь мне побыстрее закончить, а то очень уж печет солнце...
Эта история наглядно показывает, как в жизни все меняется. В
прошлом июле, за месяц до смерти, Лэнс Дивоур показывается в
почтовом отделении супермаркета Лейквью. У него в руке большой
конверт, который он хочет отослать, но сначала он хочет показать
Карле Десинчес, что в конверте. Карла вспоминала, что его
прямо-таки распирало от гордости.
Я
попытался представить себе худосочного, заикающегося Лэнса
Дивоура, которого распирало от гордости. Получилось. И смеха
этот образ не вызывал.
-
Фотографию они сделали в студии в Касл-Роке. Сфотографировали
ребенка.., как ее зовут? Кайла?
-
Кира.
-
Точно. И откуда они только берут такие имена? Так вот, Кира
сидела в большом кожаном кресле, нацепив на нос-пуговку огромные
очки и рассматривала один из аэрофотоснимков лесов на другой
стороне озера, то ли квадрат Тэ-Эр Сто, то ли Тэ-Эр Сто десять.
Короче, один из тех, что старик отдавал Лэнсу. Карла говорила,
что на лице девочки отражалось недоумение, словно она не
подозревала, что в мире может быть так много леса. И такой она
получилась милашкой.
- Как
в жизни, - пробормотал я.
- Эту
фотографию Лэнс отправил Максуэллу Дивоуру в Палм-Спрингс, штат
Калифорния.
-
Выходит, то ли старик в конце концов смягчился и попросил
прислать фотографию своей единственной внучки, то ли Лэнс Дивоур
думал, что фотография заставит его смягчиться.
Билл
кивнул, на лице его отражалась удовлетворенность родителя, чей
ребенок справился с трудной задачей.
- Не
знаю, смягчился или нет. Не хватило времени, чтобы понять. Лэнс
купил маленькую спутниковую антенну, вроде той, что стоит у
тебя. В тот день, когда он ее устанавливал, налетел шквал. Дул
сильный ветер, лило, как из ведра, сверкали молнии. Но произошло
все это ближе к вечеру, уже после того, как Лэнс поставил
антенну. А вот когда полило, он вспомнил, что забыл на крыше
трейлера разводной ключ. И полез за ним, потому что не хотел,
чтобы ключ заржавел.
- Его
ударило молнией? Господи, Билл!
-
Молния ударила, но не в него, а рядом. Когда поедешь в следующий
раз мимо того места, где Уэсп-Хилл-роуд вливается в Шестьдесят
восьмое шоссе, то увидишь обожженный пень. Все, что осталось от
дерева, в которое ударила молния. Лэнс в этот момент спускался
по лестнице с ключом в руке. Если гром никогда не гремел прямо
над твоей головой, ты не знаешь, как это страшно.., все равно
что пьяный водитель выруливает на встречную полосу и прет прямо
на тебя, а за мгновение до столкновения уходит обратно на свою
половину дороги. От близкого удара молнии волосы встают дыбом.
Да что там волосы, встает даже чертов крантик. В ушах стоит гул,
во рту вкус паленого. И если у тебя есть время подумать до того,
как ты падаешь на землю, то мысль одна: тебя ударило током.
Бедный малый. Он любил Тэ-Эр, но любовь эта осталась
безответной.
- Он
сломал шею?
- Да.
Из-за грома Мэтти не слышала, как он упал. Не слышала и криков,
если они и были. Через несколько минут она выглянула из
трейлера, не понимая, что его задержало. И увидела, что он лежит
на земле и широко раскрытыми глазами смотрит на дождь.
Билл в
последний раз взглянул на часы и распахнул дверцу пикапа.
- На
свадьбе старика не было, но он приехал на похороны сына и с тех
пор живет здесь. Но не хочет знаться с молодой женщиной...
- Зато
хочет отнять у нее ребенка. - Я и так об этом знал, но у меня
все равно засосало под ложечкой. "Никому об этом не
рассказывайте, попросила меня Мэтти утром четвертого июля. - Для
меня и Ки сейчас тяжелое время". - На какой стадии судебный
процесс?
- Я бы
сказал, близится к завершению, - ответил Билл. - Слушание дела в
окружном суде пройдет или в конце этого месяца, или в начале
следующего. Судья может вынести решение передать девочку деду
немедленно или с наступлением осени. Дата значения не имеет но я
абсолютно уверен, что матери на этом суде рассчитывать не на
что. Так или иначе, девочка будет расти в Калифорнии.
По
моей спине пробежал холодок.
Билл
скользнул за руль.
-
Держись от этого подальше, Майк. Обходи стороной Мэтти Дивоур и
ее дочь. А если тебя вызовут в суд, чтобы дать показания о вашей
встрече, побольше улыбайся и поменьше говори.
- Макс
Дивоур обвиняет ее в том, что она пренебрегает воспитанием
дочери?
- Да.
-
Билл, я видел ребенка. Она вполне ухоженная.
Он
улыбнулся, но больно уж невеселой улыбкой.
-
Вполне возможно. Но суть не в этом. Держись подальше от этой
истории, дружище. Предупредить тебя - мой долг. Теперь, когда
Джо нет я единственный оставшийся у тебя сторож. - Он захлопнул
дверцу "рэма", завел двигатель, потянулся к ручке переключения
скоростей, убрал руку, словно о чем-то вспомнил.
- Если
у тебя будет возможность, поищи сов.
-
Каких сов?
- Тут
есть пара пластмассовых сов. То ли в подвале, то ли в студии
Джо. Их привезли осенью, за год до ее смерти.
-
Осенью 1993 года?
- Да.
-
Этого не может быть, осенью 1993 года мы ни разу не приезжали в
"Сару".
-
Может. Я как раз навешивал ставни, когда приехала Джо. Только мы
перекинулись парой слов, как подкатил грузовичок Ю-пи-эс
<"Юнайтед парсел сервис" - частная служба доставки посылок.>. Я
занес коробку в дом и выпил кофе, тогда я еще пил кофе, а она
тем временем вытащила сов и показала их мне. И доложу тебе,
выглядели они, как настоящие! А десять минут спустя она отбыла.
Словно приезжала только для того, чтобы распаковать сов, хотя
ехать из Дерри ради этого просто глупо.
- А
когда она приезжала, Билл? Ты помнишь?
- Во
вторую неделю ноября, - без запинки ответил он. - В тот день, во
второй половине, мы с женой поехали в Льюистон, к сестре Ветти.
Она пригласила нас на день рождения. По пути назад завернули в
Касл-Рок и Ветти купила индейку ко Дню Благодарения
<Национальный праздник США, отмечается в четвертый четверг
ноября.>, - он с любопытством взглянул на меня. - Ты
действительно ничего не знал о совах?
- Нет.
- Это
странно, да?
-
Может, она говорила мне, а я забыл, - ответил я. - Наверное,
теперь это не имеет значения. - Однако имело. Пустячок, конечно,
но пустячок значимый. - Зачем Джо понадобились пластмассовые
совы?
-
Чтобы не давать воронам срать на дом. Одна вот отметилась у тебя
на террасе. Если вороны видят пластиковых сов, то предпочитают
облетать их стороной.
Я
рассмеялся, хотя мысли мои занимало другое.
-
Правда? Неужели помогает?
- Да,
если переставлять сов с места на место, чтобы вороны не
заподозрили, что они - пластмассовые. Вороны - самые умные
птицы. Поищи сов, они избавят тебя от многих хлопот.
- Я
поищу.
Пластиковые совы отпугивают ворон. Случайно узнав об этом (а Джо
много чего выхватывала из захлестывающего нас информационного
потока), она тут же начала действовать. В этом была вся Джо. В
который уж раз я остро ощутил, как мне ее недостает.
-
Хорошо. Я на днях подъеду, и мы обойдем всю усадьбу. Если
захочешь, заглянем и в лес. Думаю, ты останешься доволен.
- Я в
этом уверен. А где остановился Дивоур?
Кустистые брови взлетели вверх:
- В
"Уэррингтоне". Вы с ним соседи. Я думал, ты знаешь.
Я
вспомнил женщину, которую видел на прогулке. Черный купальник и
черные шорты, комбинация которых чем-то напоминала выходное
платье, и кивнул.
- Я
видел его жену.
Билл
так смеялся, что ему пришлось лезть за носовым платком. Он
вытащил его из бар-дачка - не платок, а целая скатерть - и вытер
глаза.
- Что
тут смешного? - полюбопытствовал я.
-
Тощая женщина? С седыми волосами? И лицом-маской?
Тут уж
я рассмеялся:
- Все
так.
- Она
ему не жена, а личный секретарь. Зовут ее Роджетт Уитмор. Все
жены Дивоура умерли. Последняя - двадцать лет тому назад.
-
Странное имя - Роджетт. Французское?
-
Калифорнийское. - Он пожал плечами, словно одно это слово все
объяснило. - Местные ее боятся.
-
Неужели?
- Да.
- Билл замялся, потом улыбнулся одной из тех улыбок, которыми мы
даем знать собеседнику, что говорим глупость. - Берта Мизерв
утверждает, будто она - ведьма.
- И
они живут в "Уэррингтоне" круглый год?
- Да.
Эта Уитмор приезжает и уезжает, но в основном живет там. В
городе считают, что они останутся здесь, пока не получат опеку
над ребенком, а потом вернутся в Калифорнию на принадлежащем
Дивоуру реактивном самолете. Оставят Осгуда продать "Уэррингтон"
и...
-
Продать? Ты сказал - продать?
- Я
думал, ты знаешь. - Билл включил первую передачу. - Когда Хью
Эмерсон сказал Дивоуру, что они закрывают клуб после Дня
Благодарения, Дивоур ответил, что у него нет ни малейшего
желания куда-либо переезжать. Ему, мол, и здесь удобно.
- Так
он купил клуб! - За последние двадцать минут я удивлялся,
веселился, злился, но впервые едва не лишился дара речи. - Он
купил "Уэррингтон лодж", чтобы не переселяться в отель или не
арендовать дом?
- Да,
купил. Девять зданий, включая основной корпус и "Бар заходящего
солнца", двенадцать акров леса, поле для гольфа на шесть лунок и
пятьсот футов Улицы. Плюс двухполосную дорожку для боулинга и
площадку для софтбола. За четыре с половиной миллиона. Его
приятель Осгуд оформил сделку, и Дивоур расплатился чеком.
Просто удивительно, как ему хватило места для такого количества
нулей. До встречи, Майк.
С
этими словами он подал джип задним ходом, а я, раскрыв рот,
смотрел ему вслед.
***
Пластмассовые совы.
В
промежутках между взглядами, брошенными на часы. Билл рассказал
мне много интересного, но главной новостью для меня стал приезд
Джо в "Сару-Хохотушку" (а в том, что она приезжала, сомнений у
меня не было:
Билл
не стал бы врать) ради того, чтобы получить от почтовиков пару
чертовых пластмассовых сов.
Она
мне об этом говорила?
Могла
и сказать. Я этого не помнил, но Джо не раз указывала мне, что
разговаривать со мной бесполезно, если я что-то пишу: в одно ухо
входит, в другое, не задерживаясь, выходит. Иногда она
пришпиливала маленькие записочки (что-то купить, кому-то
позвонить) к моей рубашке, словно я еще ходил в первый класс. Но
я не смог бы пропустить мимо ушей такой фразы: "Я собираюсь в
"Сару", дорогой, Ю-пи-эс должна доставить посылку, которую я
хочу получить лично, не составишь даме компанию?" Черт, неужели
я бы не поехал? Я бы с удовольствием воспользовался поводом
лишний раз побывать в Тэ-Эр. Правда, тогда я работал над
сценарием и не все складывалось, как хотелось бы.., записки,
пришпиленные к рукаву... "Если, закончив работу, ты поедешь в
город, нам нужны молоко и апельсиновый сок..."
Я
обошел то место, где был огород Джо. Солнце жгло шею, а я думал
о совах, чертовых пластиковых совах. Допустим, Джо сказала мне,
что едет в "Сару-Хохотушку". Допустим, я отказался составить ей
компанию, потому что писал и даже не понял, о чем речь. Даже
если исходить из того, что все так и было, остается еще один
вопрос: почему ей вздумалось приехать самой, если она могла
позвонить и посылку принял бы кто-то еще? Кении Остер с радостью
услужил бы Джо. Точно так же, как и миссис М. И Билл Дин, наш
сторож, в этот день был в нашем коттедже. За первым вопросом
последовал второй: почему она не распорядилась доставить покупку
в Дерри? Наконец я решил, что не смогу жить дальше, если воочию
не увижу этих чертовых сов. Может, думал я, возвращаясь к дому,
ставить одну на крышу "шевроле", припаркованному у крыльца
черного хода? Чтобы предотвратить вороньи бомбардировки.
Едва я
переступил порог, меня осенило. Я позвонил Уэрду Хэнкинсу,
финансовому менеджеру из Уотервилла, который занимался моими
налогами и вел некоторые дела, не связанные с издательским
бизнесом.
-
Майк, - радостно откликнулся он. - Как озеро?
-
Озеро прохладное, погода жаркая, как и должно быть, - ответил я.
Уэрд, ты хранишь наши документы за пять лет, верно? На случай,
если налоговое управление задумает пощекотать нам нервы?
- Пять
лет - общепринятая практика, но твои бумаги я храню семь. В
глазах налоговиков ты очень жирный голубь.
Лучше
быть жирным голубем, чем пластмассовой совой, подумал я, но не
озвучил свою мысль. Сказал я другое:
- В
том числе и ежедневники, так? Мой и Джо, пока она не умерла?
-
Конечно. Поскольку вы оба не вели дневников, лучшего
подтверждения расходам не...
-
Сможешь ты найти ежедневник Джо за 1993 год и посмотреть, что
она делала во вторую неделю ноября?
- С
удовольствием. А что конкретно тебя интересует?
И тут
я увидел себя сидящим за кухонным столом в Дерри, в первый вечер
моего вдовства, сжимающим в руках коробочку с тестом на
беременность. Действительно, что конкретно меня интересовало? С
учетом того, что я любил эту женщину и она уже четыре года как
умерла?
- Меня
интересуют две пластмассовые совы. - Уэрд, возможно, думал, что
я обращаюсь к нему, но лично я в этом очень сомневался. - Я
понимаю, звучит это странно, но так уж вышло. Ты сможешь мне
перезвонить?
- В
течение часа.
-
Отлично. - И я положил трубку. Теперь пришла пора заняться
совами. Где же мне их искать?
Взгляд
упал на дверь подвала. Элементарно, мой дорогой Ватсон.
***
Темные
ступени лестницы уходили вниз. Я уже стоял на верхней площадке и
нащупывал рукой выключатель на стене, когда дверь за моей спиной
захлопнулась с таким грохотом, что я от неожиданности вскрикнул.
Ни ветерка, ни сквозняка, воздух как застыл, а дверь все равно
захлопнулась. Или ее захлопнули?
Я
стоял в темноте, искал выключатель и вдыхал затхлый воздух. Если
нет хорошей вентиляции, в подвалах он всегда такой. Не только
затхлый, но и холодный, куда холоднее, чем по другую сторону
двери. И я отдавал себе отчет, что в подвале я не один. Я
боялся. Если б я этого не признал, вы имели бы все основания
назвать меня лжецом... Но при этом меня разбирало любопытство.
Рядом со мной находилось нечто. Здесь, рядом со мной находилось
нечто.
Я
убрал руку со стены, прекратив поиски выключателя. Прошло
какое-то время. Минуты или секунды - не знаю. Сердце отчаянно
колотилось в груди. Я чувствовал, как кровь бьет в висках. Стало
очень холодно.
-
Привет, - сказал я.
Ответа
не последовало. Я слышал, как далеко внизу с какой-то трубы
падают капли конденсата. Я слышал собственное дыхание. Я слышал
доносящееся издалека, из другого мира, где светило солнце,
торжествующее карканье вороны. Может, она только что
разгрузилась на капот моего автомобиля. Мне действительно нужна
сова, подумал я. Просто не знаю, как я сумею без нее обойтись.
-
Привет, - вновь подал я голос. - Ты можешь говорить?
Тишина.
Я
облизнул губы. Я стоял в темноте, обращался к призракам и тем не
менее не казался себе полным идиотом. Отнюдь. Я чувствовал
холод, которого сначала не было, и знал, что я в подвале не
один.
-
Тогда ты можешь стучать. Наверняка можешь, если тебе по силам
захлопнуть дверь.
Я
стоял и вслушивался в падение капель. Других звуков не было. Я
уже поднял руку к выключателю, когда где-то под ногами раздался
негромкий стук. В "Саре-Хохотушке" подвал глубокий, и три
верхних фута бетона изолированы большими панелями "инсу-гард"
<гидроизоляционный материал.>. И звук, который я слышал,
возникал, я мог в этом поклясться, при ударе кулака о такую
панель.
От
этого удара волосы у меня встали дыбом, глаза едва не вылезли из
орбит, а вся кожа покрылась мурашками. В подвале что-то есть!
Что-то мертвое. Я более не мог нажать на рычажок выключателя,
даже если бы и захотел. У меня не было сил поднять руку.
Я
попытался заговорить, но сподобился лишь на сиплый шепот:
- Ты
здесь?
Удар.
- Кто
ты? - Я по-прежнему говорил сиплым шепотом, словно умирающий,
который отдает последние указания жене и детям. На этот раз мне
не ответили.
Я
лихорадочно размышлял, что делать дальше, и тут мне вспомнился
какой-то старый фильм, в котором Тони Кертис играл Гарри Гуцини
<знаменитый иллюзионист.>. Согласно сценарию, Гуцини искал
честного медиума. Он попал на один спиритический сеанс, по ходу
которого с мертвыми общались...
- Если
ответ - да, стукни один раз, если нет - два. Сумеешь?
Удар.
Пониже
меня.., но не у самого пола. Пятью ступенями ниже, максимум
семью. Достаточно далеко, чтобы я не мог дотянуться рукой до
этого нечто, зависшего в темноте подвала.
-
Ты... - Я не договорил. Холодный воздух перехватил горло. Я
собрал волю в кулак и предпринял вторую попытку. - Ты - Джо?
Удар.
Несильный удар кулаком по гидроизоляции. Пауза, потом два удара.
Да и
нет.
Тут я
задал вроде бы совсем неуместный вопрос:
- Совы
внизу?
Два
удара.
- Ты
знаешь, где они?
Удар.
-
Следует мне их искать?
Удар!
Очень сильный.
"Зачем
она их купила?" - хотел спросить я, но обитатель подвала не смог
бы...
Горячие пальцы коснулись моих глаз, и я чуть не вскрикнул, но
вовремя сообразил, что это пот. Я поднял руки и вытер лицо. Я
просто купался в собственном поту.
- Ты -
Лэнс Дивоур? Двойной удар. Вез промедления.
- В
"Саре" я в безопасности? Мне тут ничего не грозит?
Удар.
Пауза. Я знал, что это пауза, что я еще не услышал полного
ответа. Потом: два удара. Да, мне ничего не грозит. Нет,
все-таки угроза есть.
Я
вновь обрел контроль над рукой. Поднял ее, коснулся стены,
нащупал выключатель, положил палец на рычажок. Горячий пот на
лице превратился в лед.
- Ты
плачешь в ночи?
Два
удара, а в паузе между ними я щелкнул выключателем. Вспыхнули
лампы в подвале и под потолком над лестничной площадкой. Яркие,
никак не меньше ста двадцати пяти ватт. Времени спрятаться, не
то чтобы убежать, не было, да никто и не пытался. Опять же,
миссис Мизерв, при всех ее достоинствах, забыла подмести
лестницу, ведущую в подвал. Спускаясь к тому уровню, на котором
раздавались удары, я оставлял следы на серой пыли. Других следов
не было.
Я
шумно выдохнул и увидел легкий парок. Значит, в подвале было
холодно, но температура быстро повышалась. Второй выдох - пар
еще оставался, третий исчез.
Я
провел рукой по гидроизоляционной панели. Гладкая, ровная. Ткнул
пальцем, не прикладывая особой силы, но на серебристой
поверхности образовалась ямочка. Панель мягкая, как пирог. Если
б кто-то лупил по ней кулаком, серебристая оболочка разорвалась
бы, открыв розовый гидроизоляционный материал. Но все панели
серебрились передо мной.
- Ты
все еще здесь? - спросил я. Ответа я не получил, но чувствовал,
что мой гость никуда не делся. По-прежнему пребывал в подвале.
-
Надеюсь, я не обидел тебя, включив свет. - Вот тут мне стало
как-то не по себе. Наверное, я являл собой странное зрелище:
стою на лестнице, громко разговариваю - видимо, с пауками. - Я
просто хотел тебя увидеть. - Не знаю, правду я говорил или нет.
Резко,
так резко, что едва не потерял равновесие и не скатился вниз, я
повернулся в полной уверенности, что за моей спиной стоит
существо в саване, что именно оно стучало по панелям, не добрый
призрак старинных баллад, а жуткая тварь из потустороннего мира.
Но
никого не увидел.
Я
вновь развернулся на сто восемьдесят градусов, два или три раза
глубоко вдохнул, успокаивая нервы, спустился вниз. В подвале
обнаружил готовое к плаванию каноэ, даже с веслом, старую
газовую плиту, которую мы заменили, купив коттедж, кадку, в
которую Джо (несмотря на мои возражения) хотела что-то посадить.
Я нашел чемодан со скатертями, картонную коробку с кассетами (на
них остались "шедевры" таких групп, как "Дифлоникс",
"Функаделик", "38-й калибр"), несколько картонных же ящиков со
старой посудой. Если здесь и теплилась жизнь, то не слишком
интересная. Не идущая ни в какое сравнение с той, что я
почувствовал в студии Джо. Оно и понятно: я видел прошлое того
настоящего, что уже стало прошлым. Таи уж заведено в этом мире.
На
полке лежал альбом с фотографиями. Я его взял главным образом из
любопытства. Ничего из ряда вон выходящего не обнаружил. В
основном окрестные пейзажи, заснятые в год покупки
"Сары-Хохотушки". Нашел, правда, фотографию Джо в
джинсах-бананах, с волосами, зачесанными назад и белой помадой
на губах, и Майка Нунэна в цветастой рубашке и с бакенбардами,
от одного вида которых меня скривило (вдовцу Майку такой женатый
Майк не понравился).
Я
нашел сломанные пяльцы Джо, грабли, которые мне могли
понадобиться осенью: сгребать опавшую листву, широкую лопату для
расчистки дорожек от снега, несколько банок краски. Чего я не
отыскал, так это пластмассовых сов. Моя подруга (или друг),
стучавшая по гидроизоляции, не ошиблась.
Наверху зазвонил телефон.
Я
поспешил наверх, уже выскочил за дверь, потом вернулся и щелкнул
выключателем. С одной стороны, мой поступок меня позабавил, с
другой - я поступил как и должно.., к примеру, в детстве, шагая
по тротуару я старался не наступать на трещины и не видел в этом
ничего предосудительного. А если мое поведение и показалось
кому-нибудь странным, так ли уж это важно? Я пробыл в "Саре"
только три дня, но уже вывел Первый нунэновский закон
эксцентричности: когда ты один, твое странное поведение вовсе не
кажется странным.
Я
схватил трубку:
-
Слушаю.
-
Привет, Майк. Это Уэрд.
-
Что-то ты быстро.
-
Архив от меня в двух шагах. Я все нашел. В еженедельнике Джо на
второй неделе ноября 1993 года есть только одна запись.
Зачитываю. "Эс-ка Мэна, Фрип, Одиннадцать утра". Вторник,
шестнадцатое. Это тебе что-нибудь говорит?
- Да.
Премного тебе благодарен, Уэрд. Ты ! мне здорово помог.
Я
отключил связь, положил телефон на подставку. Действительно
помог. "Эс-ка Мэна" расшифровывалось как "Суповые кухни Мэна". С
1992 года по день своей смерти Джо входила в состав совета
директоров этой благотворительной организации. Фрип - сокращение
от Фри-порта. Наверное, речь шла о заседании совета. Вероятно,
они говорили о том, как накормить бездомных в День
Благодарения.., а потом Джо проехала семьдесят миль до Тэ-Эр,
чтобы получить у почтовиков двух пластмассовых сов. Нет, ответа
на свои вопросы я так и не получил.
И тут
же в голове раздался голос НЛО: Раз уж ты стоишь у телефонного
аппарата, почему бы не позвонить Бонни Амудсон? Поздороваешься,
спросишь, как она поживает.
В
начале девяностых Джо входила в состав совета директоров четырех
благотворительных организаций. Ее подруга Бонни убедила ее
поучаствовать в работе "Суповых кухонь", когда в совете
освободилось одно место. И на заседания они часто ездили вместе.
Так что едва ли Бонни вспомнит то заседание, что проходило в
ноябре 1993 года.., все-таки прошло пять лет.., однако, если у
нее сохранились протоколы...
Да,
странные мысли лезли мне в голову. Позвонить Бонни, поболтать ни
о чем, потом попросить поднять протокол заседания, которое имело
место в ноябре 1993 года. А дальше? Спросить, отмечено ли в
протоколе отсутствие Джо? Полюбопытствовать, не заметила ли она
изменений в поведении Джо в последний год ее жизни? А если Бонни
спросит, зачем мне все это нужно, что мне ей ответить?
Дай ее
сюда, рявкнула Джо в моем сне. В нем она и не выглядела, как
Джо, скорее, напоминала женщину из Книги пословиц, странную
женщину, у которой с губ тек мед, но в сердце затаились змеи и
черви. Странную женщину с пальцами, холодными как лед. Дай ее
сюда. Это мой пылесос.
Я
подошел к двери подвала, взялся за ручку. Повернул.., затем
отпустил. Я не хотел заглядывать в темноту, не хотел слушать
чьи-то удары. Лучше уж оставить дверь закрытой. А чего мне
хотелось, так это выпить какой-нибудь холодной жидкости. И я
пошел на кухню, повернулся к холодильнику и обмер. Магниты вновь
образовали окружность, но на этот раз в ее центре вытянулись в
ряд четыре буквы и одна цифра. Из них сложилось слово:
hel1o
В доме
жил призрак. Теперь я в этом не сомневался и ясным днем. Я
спрашивал, безопасно ли для меня пребывание в "Саре-Хохотушке",
и получил двойственный ответ.., но это ничего не значило. Если б
я сейчас ретировался из "Сары", ехать мне было некуда. У меня
был ключ от дома в Дерри, но ответы на интересующие меня вопросы
я мог найти только здесь. И я это знал.
-
Привет, - ответил я и открыл холодильник, чтобы взять банку
"пепси". - Кто бы ты ни был, привет.
Глава 11
Я
проснулся в темноте, в полной уверенности, что в северной
спальне я не один. Сел, протер глаза и увидел темный, плечистый
силуэт, стоящий между моей кроватью и окном.
- Кто
ты? - спросил я, подумав, что ответ я получу не в словах, а
ударами по стене. Один удар - да, два удара - нет... Какие
предложения, Гудини? Но фигура у окна не прореагировала на мои
слова. Я нащупал шнурок бра, висящей над кроватью, дернул. Рот у
меня перекосило, тело напряглось.
-
Дерьмо, - выдохнул я. - Чтоб я сдох! На перекладине для
занавесок на плечиках висел мой пиджак. Я повесил его туда,
когда распаковывал вещи, и забыл убрать в стенной шкаф. Я
попытался рассмеяться и не смог. В три часа ночи висящий на окне
пиджак не показался мне смешным.
Я
выключил свет, полежал с открытыми глазами, ожидая услышать звон
колокольчика Бантера или детский плач. И слушал, пока не уснул.
Семью
часами позже, когда я уже позавтракал и собирался пойти в студию
Джо, чтобы проверить, не стоят ли пластмассовые совы в чулане,
куда я не заглядывал днем раньше, новенький, последней модели
"форд" скатился по проселку и замер нос к носу с моим "шевроле".
Я уже ступил на короткую дорожку, соединяющую коттедж и студию,
но повернул назад. День вновь выдался жарким, поэтому мой наряд
состоял из джинсов с обрезанными штанинами и шлепанцев.
Джо
всегда говорила, что среди тех, кто одевается в кливлендском
стиле, есть представители двух направлений: классического и
небрежного. Мой утренний гость, безусловно, придерживался
второго: гавайка с ананасами и мартышками, светло-коричневые
брюки из банановой республики, белые туфли. Кливлендский стиль
цвета носков не оговаривал, но в обуви признавался только один
цвет - белый. Непременным атрибутом являлось и что-нибудь
кричащее и золотое. И тут мой гость оправдал мои ожидания: на
левой руке блестел "ролекс", на шее сверкала цепь. Рубашку он
носил навыпуск, на спине под ней что-то подозрительно бугрилось.
Похоже, этот господин предпочитал ездить в гости вооруженным.
-
Майкл Нунэн?
Некоторые женщины от него млели. Те, кто сжимается в комок, если
мужчина повышает голос. Те, кто не бежит в полицию после
домашних разборок, потому что верят, что сами накликали на себя
неприятности. Как то: фонарь под глазом, вывихнутую руку, а то и
сигаретный ожог на груди. Те, кто предпочитает обращаться к
своему мужу или любовнику, как к отцу:
"Принести тебе пива, папуля?" или "На работе выдался тяжелый
день, папуля?"
- Да,
я - Майкл Нунэн. Чем могу служить? "Папуля" отвернулся,
наклонился, взял что-то с пассажирского сиденья. Закрепленная
под приборным щитком рация пискнула и замолчала. Он вновь
повернулся ко мне, со светло-желтой папкой в руке. Протянул ее
мне.
- Это
вам.
Поскольку я не сделал попытки взять папку, он шагнул ко мне и
попытался всунуть ее мне в ладонь, чтобы мои пальцы, повинуясь
безусловному рефлексу, схватили папку. Я, однако, успел поднять
руки, словно он наставил на меня свой револьвер.
Он
по-отечески взглянул на меня - лицо у него было ирландское, как
и у братьев Арленов, только без арленовских доброты, открытости,
любопытства. Их место заняло пренебрежение, словно все
человеческие хитрости давно ему не в диковинку, а с самыми
изощренными он сталкивался как минимум дважды. Одну бровь
рассекал давнишний шрам, а румянец на щеках указывал то ли на
отменное здоровье, то ли на повышенный интерес к спиртным
напиткам. Похоже, он мог бы скинуть тебя в канаву, да еще
усесться сверху, чтобы услышать: "Я ничего не сделал, папуля,
отпусти меня, не сердись".
- Не
создавайте себе лишних проблем. Вы возьмете эту повестку, мы оба
это знаем, так что не будем тянуть время.
-
Сначала покажите мне ваши документы.
Он
вздохнул, сунул руку в карман рубашки, достал кожаный бумажник,
раскрыл. Я увидел полицейский жетон и удостоверение с
фотографией. Ко мне пожаловал Джордж Футмен, помощник шерифа
округа Касл. На фотографии он смотрел прямо в объектив. Точно
так же в полицейских участках фотографируют задержанных, прежде
чем определить их в камеру.
-
Довольны? - спросил он.
Я взял
папку, когда он вновь протянул ее мне. Он продолжал смотреть на
меня все с тем же пренебрежением, прописанном на лице. Десятого
июля 1998 года, то есть в пятницу, в десять утра, мне надлежало
явиться в Касл-Рок, к адвокату Элмеру Дарджину. Вышеупомянутого
Элмера Дарджина назначили опекуном ad litem <для целей
судопроизводства (лат.).> Киры Элизабет Дивоур,
несовершеннолетней. Он намеревался взять у меня свидетельские
показания касательно всего того, что мне известно о здоровье и
благополучии Киры Элизабет Дивоур. Указание взять с меня
показания многоуважаемый адвокат получил от Высшего суда <В
штате Мэн - промежуточная судебная инстанция между судебными
учреждениями первой инстанции и Верховным судом штата.> округа
Касл и судьи Нобла Рэнкорта. Мои показания предполагалось
стенографировать. Меня заверяли, что желание получить их выразил
непосредственно суд, и решение это никак не связано с действиями
истца или ответчика.
- Моя
обязанность - напомнить вам, что уклонение от дачи показаний
является уголовно...
-
Премного вам благодарен, но давайте считать, что свои
обязанности вы выполнили, хорошо? Я приеду. - Я бросил на его
машину негодующий взгляд. Будь у меня автомат, изрешетил бы ее.
Меня охватила ярость. Какое они имели право грубо вламываться в
мою жизнь? Мне никогда не вручали повестку, и я не испытывал ни
малейшего желания появляться в суде.
Он
вернулся к "форду", уже хотел сесть за руль, но остановился,
положив волосатую руку на открытую дверцу. "Ролекс" яростно
блестел на солнце.
-
Позвольте дать вам совет. - Этой фразы мне вполне хватило, чтобы
понять, с кем я имею дело. - Не переходите дорогу мистеру
Дивоуру.
- А не
то он раздавит меня как жука.
- Что?
- Вы
просто не договорили. Ваша ремарка:
"Позвольте дать вам совет... Не переходите дорогу мистеру
Дивоуру, а не то он раздавит вас как жука".
- Ну
да, вы же писатель, - протянул он.
-
Вроде бы мне об этом говорили.
- Вы
можете придумать такое, потому что вы - писатель.
- У
нас же свободная страна, не так ли?
-
Острите, значит?
-
Давно вы работаете на Макса Дивоура, помощник шерифа? И знают ли
в управлении шерифа, что вы подрабатываете на стороне?
-
Знают. И ничего не имеют против. Так что с этим у меня проблем
нет. А вот у вас они могут возникнуть, мистер Остряк-Писатель.
Я
решил, что лучше остановиться до того, как мы ублажим слух друг
друга более непристойными прозвищами.
-
Пожалуйста, помощник шерифа, покиньте мою подъездную дорожку.
Он еще
несколько секунд смотрел на меня, судя по всему, хотел, чтобы
последнее слово осталось за ним, но не мог ничего продумать. Вот
где ему мог бы прийти на помощь мистер Остряк-Писатель.
- В
пятницу я буду вас искать.
- С
тем чтобы пригласить на ленч? Не волнуйтесь, я не привередлив,
так что особо тратиться вам не придется.
Румянец на щеках стал гуще, и я понял, что именно такой цвет и
приобретут его щеки к шестидесяти годам, если он не откажется от
употребления огненной воды. Он завел мотор, включил задний ход и
с такой силой надавил на педаль, глаза, что колеса едва не
провернулись. Я постоял, пока он не выехал на Сорок вторую
дорогу, а потом вернулся в дом. Подумал о том, что
дополнительная работа помощника шерифа Футмена неплохо
оплачивается, раз он может позволить себе "ролекс". С другой
стороны, он мог носить и подделку.
Успокойся, Майкл, послышался голос Джо. Красной тряпки больше
нет, никто не машет ею перед тобой, так что успокойся...
Я осек
ее голос. Не собирался я успокаиваться. Наоборот, я только начал
распаляться. Они вломились в мою жизнь.
Я
прямиком направился к столу в прихожей, в котором Джо держала
документы, которые могли понадобиться в любой момент (в том
числе и ежедневники, подумал я) и за уголок вытащил повестку из
светло-желтой папки. После чего поднял сжатый кулак на уровень
глаз, взглянул на обручальное кольцо и врезал кулаком в стену,
рядом с книжным стеллажом. Врезал с такой силой, что стоявшие на
полке книжки в обложках подпрыгнули. Я подумал о выношенных
шортах и кеймартовском топике Мэтти, о четырех с половиной
миллионах долларов, уплаченных ее свекром за "Уэррингтон". О
чеке, выписанном на эту сумму. Мне вспомнились слова Билла Дина
о том, что не мытьем так катаньем, но маленькой девочке придется
расти в Калифорнии.
Все
еще кипя от негодования, я кружил по дому, пока ноги сами не
привели меня к холодильнику. Окружность из магнитов осталась,
буквы внутри изменились. Вместо
hel1o
Я
увидел:
help r
-
Помощник? - переспросил я, едва произнес это слово, как все
понял: на холодильнике был только один комплект алфавита, да и
то неполный: куда-то затерялись буквы "g" и "х". Поэтому букв
следовало добавить. Раз уж передняя панель моего "кемора"
превращалась в гадальную доску, букв требовалось много. Особенно
гласных. Тем временем я передвинул "h" и "е", поставив их перед
"г". Получилось:
Ip her
Потом
смешал магниты, выстроенные в окружность, и вновь закружил по
дому. Я принял решение не вставать между Дивоуром и его
невесткой, но тем не менее оказался аккурат между ними. Помощник
шерифа в кливлендском наряде объявился на моей подъездной
дорожке, усложнив мне и без того сложную жизнь.., да еще
припугнув меня. А что такое страх, я уже понимал. И вот тут я
решил, что не хочется мне все лето тревожиться из-за призраков и
детского плача, гадать о том, что задумывала моя жена четыре или
пять лет тому назад.., если и задумывала. Я не мог писать книги,
но это не означало, что мне осталось только ковырять в носу.
Помоги
ей.
Что ж,
по крайней мере попытаюсь.
***
-
Литературное агентство Гарольда Обловски.
-
Поедем со мной в Белиз, Нола, - ответил я. - Ты мне нужна. Мы
сольемся в полночь, когда полная луна превращает песок в
серебро.
-
Привет, мистер Нунэн. - Чувство юмора у Нолы отсутствовало. Как
и романтичность. Поэтому в агентстве ее очень ценили. - Хотите
поговорить с Гарольдом?
- Если
он на месте.
- На
месте. Минуточку.
Вот с
этим у авторов бестселлеров (даже если в списке пятнадцати
появлялась только одна книга) проблем не возникает: для них
литературный агент всегда на месте. Даже если он в отпуске в
Нантакете, секретарь найдет способ соединить вас с ним. Правда,
разговор обычно не затягивается.
-
Майк! - радостно прокричал в трубку Гарольд. - Как озеро? Я
думал о тебе весь уик-энд.
Как
же, хмыкнул про себя я, уже и подумать ему, кроме меня, не о
ком.
- В
целом все отлично, Гарольд, но в этой бочке меда есть ложка
дегтя. Мне надо поговорить с адвокатом. Сначала я хотел
позвонить Уэрду Хэнкинсу, чтобы он мне кого-нибудь
порекомендовал, но потом решил, что мне нужен более известный
специалист, чем те, с кем знаком Уэрд. С острыми зубами и
попробовавший человечины.
На
этот раз Гарольд обошелся без фирменной паузы.
- Что
случилось, Майк? Ты попал в передрягу?
Один
удар - да, два удара - нет, подумал я и едва не отстучал по
столу условный сигнал. Помнится, дочитав мемуары Кристи Броун
"Все дни в печали", я еще подумал: а каково написать целую
книгу, держа ручку пальцами левой ноги? Теперь я задался другим
вопросом: каково прожить целую вечность, имея в своем
распоряжении лишь одно средство общения - удары по подвальной
стене? И только в том случае, когда люди хотели услышать и
понять эти удары. Не все люди, а только некоторые, и лишь в
редких случаях.
Джо,
это ты? А если, ты, то почему дала двойной ответ?
-
Майк? Ты где?
-
Здесь. В передрягу попал не я, Гарольд, поэтому можешь не
волноваться. Но проблема есть, и ее надо решать. Ты обычно
работаешь с Голдэкром, так?
- Да.
Я немедленно поз...
- Но
он специализируется на авторском праве. - Я рассуждал вслух, а
когда замолчал. Гарольд не заполнил паузу. Иногда он все делал
как надо. Вернее, в большинстве случаев. - Ты ему все-таки
позвони. Скажи, что мне необходимо поговорить с адвокатом,
который напрямую связан с делами о детской опеке. Пусть он
свяжет меня с лучшим из тех, кто на данный момент свободен и
может сразу включиться в процесс. Вполне возможно, что уже в
пятницу он должен быть со мной в суде.
- Речь
идет об отцовстве? - В голосе Гарольда слышались как уважение,
так и испуг.
- Нет,
об опеке. - Я хотел уже предложить ему узнать все подробности от
адвоката, которого предстояло найти, но, с другой стороны,
отношения у нас сложились доверительные, так что Гарольд имел
право узнать все от меня... Рано или поздно он просто потребовал
бы от меня изложить мою версию происшедшего, независимо от того,
что наговорит ему адвокат. И я отчитался за утро четвертого июля
и последующие события. Ограничился, конечно, только Дивоурами,
опустив голоса, детский плач и постукивание в темноте. Гарольд
прервал меня лишь однажды, когда понял, кто в этой истории
определен на роль злодея.
- Ты
нарываешься на неприятности. И знаешь об этом, так ведь?
- В
принципе, да. Видишь ли, я решил, что мне надо немного
встряхнуться, ничего больше.
- Ты
лишишься тишины и покоя, которые необходимы писателю для
плодотворной работы. - Строгость и чопорность в его голосе едва
не подвигли меня на то, чтобы успокоить его: со мной все будет в
порядке, поскольку после смерти Джо я не писал ничего, кроме
перечня необходимых покупок. И драчка скорее всего только пойдет
мне на пользу. Но я ничего ему не сказал. Потому что принцип
клана Нунэнов - никому не открывать душу. И на двери фамильного
склепа следует высечь:
НЕ
ВОЛНУЙТЕСЬ,
У
КАЖДОГО ИЗ НАС
ВСЕ В
ПОРЯДКЕ
Потом
перед моим мысленным взором возникли буквы:
help
r.
- Этой
молодой женщине нужен друг, на которого она могла бы опереться.
И Джо хотела бы, что я стал ей таким другом. Джо не любила,
когда о маленьких людей вытирают ноги.
- Ты
так думаешь?
- Да.
-
Хорошо, я посмотрю, что можно сделать. Майк.., хочешь, чтобы я
приехал в пятницу и пошел с тобой в суд?
- Нет.
- Слово это прозвучало очень уж резко, а за ним последовала
пауза, не планировавшаяся заранее, но все равно обидная для
Гарольда. Поэтому я поспешил умаслить моего агента. - Понимаешь,
Гарольд, это дело об опеке будет слушаться в суде в самое
ближайшее время. Так, во всяком случае, утверждает мой сторож.
Если так и случится, а ты захочешь приехать, я тебе позвоню. Ты
знаешь, я всегда готов воспользоваться твоей моральной
поддержкой.
- В
моем случае, это скорее аморальная поддержка. - По голосу
чувствовалось, что к нему вернулось хорошее настроение.
Мы
попрощались. Я вернулся к холодильнику и посмотрел на магниты.
Они пребывали на тех же местах, где я их и оставил. Вот и
хорошо, с облегчением подумал я. Даже призраки должны иногда
отдыхать.
Я взял
трубку беспроводного телефона, прошел на террасу и плюхнулся в
плетеное кресло, в котором сидел вечером четвертого июля, когда
позвонил Дивоур. Даже после визита "папули" мне не верилось, что
тот телефонный разговор действительно состоялся. Дивоур обозвал
меня лжецом: я предложил ему засунуть бумажку с моим номером
себе в задницу. Соседи познакомились Я пододвинул кресло поближе
к краю террасы. Склон круто уходил вниз, спускаясь на девяносто
футов к озеру. Я поискал глазами зеленую женщину, которую
увидел, когда плавал, убеждая себя, что все это - напрасный
труд, что дерево может показаться женщиной в зеленом платье
только в одном ракурсе, да и то при стечении многих
обстоятельств. Но здесь я столкнулся с исключением из правил. И
мне стало как-то не по себе, когда я понял, что береза, растущая
внизу, рядом с Улицей, и с террасы похожа на женщину. Частично
это сходство вызывалось засохшей сосной, одна из ветвей которой
напоминала руку, но только частично. Сверху белые ветви и
зеленая листва создавали некое подобие женской фигуры, а когда
ветер шевелил нижнюю часть кроны, листва и ветви колыхались, как
длинная юбка.
На
предложение Гарольда приехать в "Сару" я ответил отказом еще до
того, как произнес слово "нет". И теперь, глядя на
женщину-дерево, я знал, в чем причина: Гарольд слишком шумный,
Гарольд не ловит полутонов, Гарольд может спугнуть то, что здесь
обитает. Я этого не хотел. Да, я боялся, а стоя в темноте на
лестнице, ведущей в подвал и слушая удары по гидроизоляции, едва
не умер от ужаса, но при этом впервые за последние годы во мне
пробудился интерес к жизни. Здесь, в "Саре-Хохотушке", я
столкнулся с совершенно новыми ощущениями и не хотел обрывать
этот эксперимент в самом зародыше.
Зазвонила лежащая на моих коленях трубка, заставив меня
подпрыгнуть. Я схватил ее, ожидая услышать Макса Дивоура или
Футмена, его золоченую шестерку. Но позвонил адвокат, Джон
Сторроу, который, судя по голосу, только-только, скажем, две
недели тому назад, закончил юридическую школу. Однако работал он
в фирме "Эвери, Маклейн и Бернстайн" на Парк-авеню, а
Парк-авеню, как известно, престижный адрес для адвоката, даже
если у пего еще осталась пара-тройка молочных зубов. Если Генри
Голдэкр полагал, что Сторроу - ас, значит, так оно и было. И
занимался он исключительно опекой.
- А
теперь расскажите мне, что произошло. - Джон Сторроу подвел
черту под прологом, в ходе которого мы представились друг другу
и утрясли рутинные вопросы.
Я
рассказал, с мельчайшими подробностями, и настроение мое
мало-помалу улучшилось. После того как включается счетчик,
разговор с адвокатом всегда действует успокаивающе: ты
пересекаешь критическую отметку, до которой твой собеседник -
просто адвокат, а после - твой адвокат. Твой адвокат всегда
погладит по шерстке, всегда посочувствует, в нужный момент
что-то запишет в желтый блокнот или кивнет. Вопросы, в
большинстве своем, он задает те, на которые ты можешь ответить.
А если не можешь, то твой адвокат с готовностью придет тебе на
помощь и укажет выход из казалось бы тупиковой ситуации. Твой
адвокат всегда на твоей стороне. Твои враги - его враги. Для
него ты не говнюк, а уважаемый человек, с которого он готов
пылинки сдувать.
-
Однако, - вырвалось у Джона, когда я выговорился. - Просто
удивительно, что эта история еще не попала в газеты.
- Я
как-то об этом не думал. - Но мысль его я уловил. Семейная сага
Дивоуров - не тема для "Нью-Йорк тайме" или "Бостон глоуб".
Возможно, не тема и для "Дерри ньюс". Но для желтых
еженедельников, которые бросаются в глаза в каждом супермаркете,
вроде "Нэшнл инкуайер" или "Взгляд изнутри", золотая жила:
Кинг-Конг пытается украсть не красавицу, а невинного ребенка
красавицы и уволочь его в свое логово на вершине
Эмпайр-Стейт-Билдинга. Отсюда и лозунг - чудовище, руки прочь от
крохи! Да, для первой полосы эта история не годиться: нет крови
и знаменитостей, но на девятой она будет смотреться очень даже
неплохо. Я даже представил себе заголовок, бегущий над
фотографиями "Уэррингтонс лодж" и трейлера Мэтти:
КОМПЬЮТЕРНЫЙ МАГНАТ
УТОПАЕТ В РОСКОШИ, ГОТОВЯСЬ ОТНЯТЬ
ЕДИНСТВЕННОГО РЕБЕНКА КРАСАВИЦЫ
Пожалуй, длинновато, решил я. Я уже не писал, но все равно не
мог обойтись без редактора. Печально, но такова жизнь.
-
Возможно, на каком-то этапе мы введем их в курс дела, -
промурлыкал Сторроу. Я уже понял, что это тот человек, которому
я могу довериться, особенно теперь, когда меня разбирает злость.
Он, однако, вернулся к нашим делам. - Кого я представляю, мистер
Нунэн? Вас или юную даму? Я голосую за юную даму.
- Юная
дама понятия не имеет о том, что вы позвонили мне. Она может
подумать, что я проявил излишнюю инициативу. Возможно, пошлет
меня очень далеко.
- С
какой стати?
-
Потому что она - янки, янки из Мэна, то есть хуже не бывает. В
сравнении с ними ирландец кажется образцом логического мышления.
-
Возможно, но в данной ситуации она - жертва. Я думаю, вы должны
ей это разобъяснить, то ли по телефону, то ли при встрече.
Я
пообещал, что разобъясню. Почему нет? Я знал, что без разговора
все равно не обойтись: я должен связаться с ней, потому что взял
повестку, доставленную помощником шерифа Футменом.
- А
кто составит компанию Майклу Нунэну в ближайшую пятницу?
Сторроу сухо рассмеялся:
- Я
найду кого-нибудь из местных. Он пойдет с вами к Дарджину, будет
тихонько сидеть, положив на колени брифкейс, и слушать.
Возможно, я в этот день тоже буду в городе, точно смогу сказать
лишь после того, как переговорю с миссис Дивоур, но к Дарджину
не пойду. А вот когда начнется судебное слушание по иску об
опеке, вы увидите меня в нужном месте.
-
Хорошо. Позвоните мне, когда определитесь с моим новым
адвокатом. Моим другим новым адвокатом.
-
Обязательно. А пока переговорите с юной дамой. Устройте меня на
работу.
- Я
попытаюсь.
-
Также постарайтесь, чтобы разговор этот происходил прилюдно.
Если мы дадим плохишам шанс сыграть грязно, они его не упустят.
Между вами ничего нет, не так ли? Ничего такого? Извините, но
спрашиваю по долгу службы.
- Нет.
Я уж забыл, когда у меня с кем-либо такое было.
- Меня
так и тянет выразить вам сочувствие, мистер Нунэн, но, учитывая
обстоятельства...
-
Майк. Обойдемся без фамилии.
-
Хорошо. Так мне больше нравится. А я - Джон. Люди начнут
судачить о вашем участии в этом деле. Вы это понимаете, не так
ли?
-
Конечно. Люди знают, что я могу позволить себе такого адвоката,
как вы. Они начнут размышлять, чем она сможет расплатиться со
мной. Красивая молодая вдова, вдовец средних лет. Прежде всего
на ум проходит секс.
- Вы -
реалист.
-
Полной уверенности в этом у меня нет, но некоторые аксиомы мне
известны.
- Я на
это надеюсь, потому что операция предстоит тяжелая. Наш
противник - очень богатый человек. - Однако испуга в его голосе
я не почувствовал. В нем слышалась.., жажда действия. Что-то
похожее испытывал и я, когда увидел, что магниты на передней
панели холодильника вновь сложились в окружность.
- Я
знаю.
- В
суде это не станет основополагающим фактором, поскольку у другой
стороны тоже есть деньги. Опять же, судье придется учитывать,
что этот процесс - пороховая мина. Нам это на руку.
- А
какой наш главный козырь? - спросил я, вспоминая розовое личико
Киры, полное отсутствие страха перед матерью. Спросил потому,
что ожидал услышать в ответ: беспочвенность обвинений. Но
ошибся.
-
Главный козырь? Возраст Дивоура. Он же старше Господа Бога.
-
Исходя из того, что я узнал в этот уикэнд, ему лет восемьдесят
пять. Получается, что Господь старше.
- Да,
но какой из него получится потенциальный папаша? - в голосе
Джона прозвучали злорадные нотки. - Подумайте об этом, Майк:
ребенок закончит среднюю школу, когда дедуле стукнет стольник.
Опять же, есть шанс, что старик перестарался. Вы знаете, кто
такой опекун ad litem?
- Нет.
-
Обычно это адвокат, которого назначает суд, чтобы тот защищал
интересы ребенка. Гонорар он получает от суда, а это крохи.
Большинство соглашается стать опекуном ad litem исключительно из
альтруизма.., но не все. В - любом случае ad litem в процессе -
фигура заметная. Судьи не обязаны следовать его рекомендациям,
но почти всегда следуют. Потому что судья выглядит глупцом,
отвергая рекомендации человека, которого сам и назначил. А
ходить в глупцах судья не может: не изберут на следующий срок.
- У
Дивоура будет свой адвокат? Джон рассмеялся:
- Как
насчет пяти или шести?
- Вы
серьезно?
-
Старичку восемьдесят пять лет. На "феррари" он уже не поедет, в
Тибет не полетит, с проститутками завязал, если он, конечно, не
супермен. Так на что ему тратить деньги?
- На
адвокатов, - без запинки ответил я.
-
Именно так.
- А
Мэтти Дивоур? Кто выступит на ее стороне?
-
Благодаря вам, у нее есть я. Прямо-таки роман Джона Гришема <В
том, что современный и очень популярный американский писатель
Джон Гришем известен русскоязычному читателю, сомнений нет. Но
уместно упомянуть, что стержнем его романов обычно является
судебный процесс.>, не так ли? Но сейчас меня интересует
Дарджин, опекун ad litem. Если Дивоур не ожидал серьезного
сопротивления, он мог предпринять попытку искусить Дарджина. А
Дарджину возможно, не хватило ума, чтобы устоять. Кто знает, что
мы сможем найти, если копнем глубже.
Но я
еще не утолил любопытство.
- У
нее есть вы. Благодаря мне. А если бы я не сунулся в это дело?
Что бы она тогда получила?
-
Бабки. Это означает...
- Я
знаю, что это означает. Не может быть!
-
Таково уж американское правосудие. Вы же знакомы с этой леди,
которая держит в руке весы? Обычно ее статуя возвышается перед
зданием городского суда.
-
Что-то такое я видел.
-
Наденьте на нее наручники, рот залепите пластырем, изнасилуйте и
вываляйте в грязи. Понравится вам итог? Мне - нет. Но именно так
работает закон, решая вопросы опеки, если истец богах а ответчик
беден. А равенство полов только усугубляет ситуацию: матери
обычно бедны, а в силу этого пресловутого равенства они уже не
могут рассчитывать, что суд автоматически примет решение в их
пользу.
-
Значит, без вас Мэтти Дивоур в суде делать нечего?
- Да,
- без обиняков ответил Джон. - Позвоните мне завтра и скажите,
что она готова воспользоваться моими услугами.
-
Надеюсь, что позвоню.
- Я
тоже. И.., есть еще один момент.
-
Какой?
- В
телефонном разговоре с Дивоуром вы солгали.
- Чушь
собачья!
-
Нет-нет, мне, конечно, неприятно выводить на чистую воду
любимого писателя моей сестры, но вы солгали и прекрасно это
знаете. Вы сказали Дивоуру, что мать и дочь были вместе, ребенок
собирал цветы, а мамаша умиленно за ней наблюдала. Осталось
только упомянуть о пасущемся на лужке олененке Бемби.
Я
выпрямился в кресле. Меня словно огрели по голове пыльным
мешком. Я понял, что учел далеко не все.
- И
все-таки, я ему не лгал. Я же не говорил ему, что я видел
конкретно. Использовал только сослагательное наклонение.
Высказывал исключительно свои предположения. Не раз употреблял
такие слова, как "наверное, возможно, допустим". Я это хорошо
помню.
- Если
он записал ваш разговор на пленку, у вас появится возможность
еще раз подсчитать, сколько раз вы употребили эти самые слова.
Сразу
я не ответил. Вспоминал наш разговор, вспоминал гудение в
телефонной линии, характерное гудение, которое помнил по моим
прежним приездам в "Сару-Хохотушку". Не показалось ли мне, что в
субботу вечером гудело чуть сильнее, чем раньше?
-
Вполне возможно, что он записал наш разговор на магнитофон, - с
неохотой признал я.
-
Вот-вот. А если адвокат Дивоура передаст пленку судебному
опекуну, как будет звучать ваш голос?
- Это
будет голос человека, который хочет что-то скрыть.
- Или
человека, пребывающего в собственном мире. Вам это простительно,
не так ли? В конце концов вы - писатель и этим зарабатываете на
жизнь. На судебном слушании адвокат Дивоура обязательно об этом
упомянет. А если вызовет в свидетели человека, который проезжал
мимо вскоре после появления Мэтти.., человека, который покажет,
что юная мама выглядела очень испуганной и взволнованной.., за
кого вас тогда примут?
- За
лжеца. Черт!
-
Бояться нечего, Майк. Держите хвост пистолетом.
- С
чего?
-
Разрядите их ружья, прежде чем они выстрелят Расскажите Дарджину
то, что вы видели. Пусть все внесут в пяти показания. Сделайте
упор на то, что девочка считала себя в полной безопасности.
Особо отметьте белую линию.
- А
если потом они прокрутят пленку и как я буду после этого
выглядеть?
-
Нормально. Разговор по телефону - это не показания, которые дают
под присягой. Вы сидели на террасе, думали о своем, любовались
фейерверком. И вдруг вам звонит какой-то старый козел. Начинает
наезжать на вас. Вы же не давали ему ваш телефонный номер?
- Нет.
- И
ваш номер не внесен в справочник?
- Нет.
- И
хотя он представился Максуэллом Дивоуром, на самом деле он мог
быть кем угодно.
-
Совершенно верно.
- Даже
шахом Ирана.
- Нет,
шах умер.
-
Ладно, шаха исключим. Но он мог быть назойливым соседом.., или
каким-то озорником.
- Да.
- И вы
разговаривали с ним, держа в голове такие мысли. Но теперь вы
участвуете в судебном процессе, а потому говорите правду, только
правду и ничего, кроме правды.
-
Абсолютно верно! - Возникшее незадолго до этого ощущение, что
мой адвокат отдалился от меня, исчезло бесследно.
-
Лучшая линия поведения, Майк, - говорить правду, - назидательно
произнес он. - За исключением некоторых случаев. Но наш к ним не
относится. С этим мы разобрались?
- Да.
-
Отлично, тогда на сегодня все. Завтра в одиннадцать жду звонка
от вас или Мэтти Дивоур. Лучше бы услышать ее голос.
- Я
постараюсь.
- Если
она станет упираться, вы знаете, какие привести аргументы?
-
Думаю, что да. Спасибо, Джон.
- Так
или иначе, мы скоро поговорим вновь. - И он положил трубку.
Какое-то время я сидел, не шевелясь. Потом нажал кнопку
включения телефона и еще раз нажал, отключая связь. Не
чувствовал я себя готовым к разговору с Мэтти. И решил
прогуляться.
"Если
она станет упираться, вы знаете, какие привести аргументы?"
Естественно. Напомнить, что сейчас не время проявлять гордыню.
Нельзя ей оставаться стопроцентной янки, отказываясь принять
милостыню от Майкла Нунэна, автора романов "Быть вдвоем",
"Мужчина в красной рубашке" и еще не опубликованного "Обещания
Элен". Напомнить ей, что она останется или с гордостью, или с
дочерью. Потому что о сохранении и первого, и второго не могло
быть и речи. Что ж, Мэтти, выбор за тобой.
***
Я
прошел до конца Сорок второй дороги и остановился над Лугом
Шдуэлл, где открывался прекрасный вид на озеро и возвышающиеся
за ним Белые горы. Вода дремала под сонным небом - то серая,
если взглянуть на нее в одном ракурсе, то синяя, если смотреть в
другом. Чувство загадочности не проходило. Мэндерлийское
чувство.
Более
сорока черных поселились здесь в самом начале столетия и
какое-то время тут жили, если верить Мэри Хингерман (и "Истории
округа Касл и Касл-Рока", увесистому тому, изданному в 1977
году, когда округ праздновал сотую годовщину своего
существования). Неординарных черных: в большинстве своем
родственники, чуть ли не все талантливые, многие входили в
состав музыкального ансамбля, который сначала назывался "Ред-топ
бойз", а потом "Сара Тидуэлл и Ред-топ бойз". Они купили луг и
приличных размеров участок на берегу у некоего Дугласа Дэя.
Деньги собирались в течение десяти лет, если верить Сынку
Тидуэллу, который заведовал финансами коллектива (в "Ред-топ"
Сынок играл на гитаре).
Местные заволновались, даже устроили митинг протеста, требуя
"прогнать черных, налетевших ордой". Но постепенно все
утряслось, как обычно и бывает. Лачуги (чего особо боялись
местные) на Холме Дэя (так назывался Луг Тидуэлл в 1900 году, до
того, как его от лица всего клана купил Сынок Тидуэлл) так и не
появились. Зато возник ряд аккуратных, выкрашенных белой краской
домиков, окруживших здание побольше, предназначенное для
собраний, репетиций, а может и концертов.
"Сара
и Ред-топ бойз" (иной раз среди них попадалась и Ред-топ герл,
состав ансамбля менялся на каждом выступлении) гастролировали по
западному Мэну больше года, почти что два. Во всех городах
Западной Линии Фармингтоне, Скоухегане, Бриджтоне, Гейтс Фоллз,
Моттоне, Фрайбурге - можно отыскать их старые афиши. Ансамбль
"Сара и Ред-топ бойз" везде встречали на ура, и с жителями Тэ-Эр
они тоже ладили, что, впрочем, меня не удивляет. Я не люблю
Роберта Фроста <Фрост Роберт Ли (1874 - 1963) - "певец Новой
Англии" один из самых читаемых поэтов США.> как поэта, но с
одним его высказыванием не могу не согласиться: крепкий забор -
основа добрососедства. Да мы можем ворчать и выражать
недовольство, но только по свою сторону забора, и это благо.
"Они платят по счетам", - говорим мы. "Мне не придется
пристрелить их собаку", - говорим мы. "Они не лезут в чужие
дела", - говорим мы, как будто изолированность - достоинство. И
наконец: "Они не просят милостыни".
И в
какой-то момент Сара Тидуэлл стала Сарой-Хохотушкой.
Конечно, сельский район Тэ-Эр-90 не мог стать финальной точкой
пути "Сары и Ред-топ бойз", поэтому в конце лета 1901 года,
после концертов на одной или двух ярмарках округа, клан снялся с
места. Аккуратные белые домики семья Дэя каждое лето сдавала в
аренду, получая неплохой доход. Но домики сгорели во время
большого пожара 1933 года, практически уничтожившего леса на
восточном и северном берегах озера. На том и заканчивается
история Сары Тидуэлл.
История закончилась, музыка осталась. Музыка пережила Сару.
Я
поднялся с камня, на котором сидел, потянулся и зашагал обратно,
напевая одну из ее песен.
Глава 12
По
пути от луга до дома я старался ни о чем не думать. Мой первый
редактор любил говорить, что восемьдесят процентов мыслей,
роящихся в голове романиста, не имеют никакого отношения к его
работе, но я никогда не верил, что сказанное можно отнести
только к писателям. А так называемые возвышенные мысли, мягко
говоря, сильно переоцениваются. Когда сталкиваешься с проблемой
и возникает необходимость что-то предпринять, я твердо убежден,
что наилучшее решение - отойти в сторону и предоставить
мальчикам в подвале выполнить положенную им работу. Это тяжелый,
физический труд, удел синих воротничков, парней, не охваченных
профсоюзом, с мощными бицепсами и россыпью татуировок по телу.
Действуют они, руководствуясь инстинктом, а к тем, кто находится
выше, обращаются за советом лишь в самом крайнем случае.
***
Когда
я попытался позвонить Мэтти Дивоур, меня ждал сюрприз. Насколько
я могу судить, не имеющий никакого отношения к призракам.
Нажав
на кнопку "ON/OFF" на трубке беспроводного телефона, я услышал
не длинный гудок, а тишину. Потом, когда я уже успел подумать,
что оставил трубку не на подставке, а в северной спальне, я
понял, что тишина-то не полная. Издалека, словно из глубокого
космоса, до меня доносился мужской голос, поющий известный
шлягер с ярко выраженным бруклинским акцентом.
Я уже
открыл рот, чтобы спросить, кто мне звонит, когда услышал:
-
Алле? - В женском голосе слышалось удивление и тревога.
-
Мэтти? - в этом сумбуре я даже не подумал о том, что должен
обратиться к ней более официально, скажем, миссис Дивоур. Не
показалось мне странным и то обстоятельство, что я узнал ее по
одному слову, хотя до этого мы разговаривали с ней только раз и
очень непродолжительное время. Наверное, мальчики из подвала
узнали музыку, что звучала в трубке, и соединились с Кирой.
-
Мистер Нунэн? - Удивление только возросло. - Телефон не звонил!
-
Должно быть, я снял трубку в тот самый момент, когда проходил
сигнал, - ответил я. - Такое случается.
Но как
часто? Как часто человек, которому ты собираешься звонить,
заканчивает набирать твой номер в тот самый момент, когда ты
снимаешь трубку? Возможно, очень часто. Как знать? Телепатия или
совпадение? Какая разница. В любом случае возникают мысли о
магии. Мой взгляд остановился на стеклянных глазах Бантера, и я
подумал: "Действительно, почему бы в нашей жизни не найтись
места и магии?"
-
Наверное. - По голосу чувствовалось, что она в этом сомневается.
Извините, что звоню вам, не сочтите мой поступок за дерзость. Я
знаю, что вашего телефона нет в справочнике.
"Вот
из-за этого мучиться угрызениями совести тебе не стоит", -
подумал я. Похоже, уже нет такого человека, который не знал бы
этот номер. Пожалуй, пора внести его в "Желтые страницы".
- Я
взяла его из вашего формуляра в библиотеке, - продолжила она, со
смущением в голосе. - Я там работаю. - Песня, звучавшая где-то
вдали, сменилась другой.
- Все
нормально, - заверил я ее. - Особенно если учесть, что я снял
трубку, чтобы позвонить вам.
- Мне?
Зачем?
-
Позвольте пропустить даму вперед. Она издала нервный смешок:
- Я
хотела пригласить вас на обед. Вернее, мы с Киа хотим пригласить
вас на обед. Мне следовало сделать это раньше. Вы очень нам
помогли. Придете?
- Да,
- без запинки ответил я. - Буду вам очень признателен. Тем
более, что нам есть о чем поговорить. - Последовала долгая
пауза. - Мэтти? Вы еще здесь?
- Он
вас зацепил, да? Этот ужасный старик. Втянул в эту историю? - Из
голоса исчезли все эмоции, он стал тусклым, мертвым.
- Да и
нет. Скорее, в эту история меня втянула судьба, или стечение
обстоятельств, или Бог. В то утро я оказался на дороге не из-за
Макса Дивоура. Я преследовал ускользавший от меня
"вилладжбургер".
Она не
рассмеялась, но голос слегка ожил, чему я только порадовался.
Люди, которые говорят таким мертвым, ничего не выражающим
голосом, обычно сильно запуганы. И от ужаса ничего не
соображают.
- Я
все-таки сожалею, что из-за моих неприятностей досталось и вам.
Хорошо, что мне не придется рассказывать ей по телефону о
привлечении к этому делу Джона Сторроу, подумал я. Как бы она не
подумала, что я решил добавить ей неприятностей.
- В
любом случае я готов приехать к вам. Когда?
- Как
насчет сегодняшнего вечера?
-
Превосходно.
- Вот
и хорошо. Только обедать нам придется рано, чтобы моя девочка не
заснула за десертом. Если не возражаете, ждем вас к шести.
- Не
опоздаю ни на минуту.
- Киа
будет в восторге. Гости у нас - большая редкость.
- Она
больше никуда не уходит? Я испугался, что Мэтти может
оскорбиться. Но она рассмеялась:
-
Господи, да нет же! Вся эта субботняя суета очень ее напугала.
Теперь она подходит ко мне, чтобы сказать, что больше не будет
качаться на качелях и поиграет в песочнице. И говорит она только
о вас. Вы у нее "тот высокий дядя, который унес меня с дороги".
Я думаю, она беспокоится, не сердитесь ли вы на нее.
-
Скажите ей, что не сержусь. Нет, не надо. Я скажу ей сам. Мне
что-нибудь принести?
-
Бутылку вина? - Нотка сомнения. - Это не перебор? Я же собираюсь
только поджарить гамбургеры в гриле и сделать картофельный
салат.
-
Отнюдь. Запить гамбургеры вином - самое оно.
-
Спасибо. Я тоже очень рада, что вы приедете. Гости у нас
практически не бывают.
Тут я
едва не признался ей, что за последние четыре года первый раз
собираюсь на встречу с женщиной.
-
Благодарю за приглашение.
Отключая связь, я вспомнил, что Джон Сторроу советовал мне
встречаться с ней только на людях, чтобы не давать повода для
сплетен. Если она будет жарить гамбургеры на мангале, люди
увидят, что мы все еще одетые.., во всяком случае, большую часть
вечера. В какой-то момент она, однако, из вежливости пригласит
меня в трейлер. А я, тоже из вежливости, войду. Повосхищаюсь
портретом Элвиса на стене, или дешевенькими декоративными
тарелками, или чем-то еще, что там у них украшает стены. Потом я
позволю Кире показать мне свою спальню, буду ахать и охать над
ее плюшевым зоопарком и любимой кухней, если того потребует
ситуация. Таковы реалии жизни. Какие-то из них твой адвокат
может понять, а какие-то, к сожалению, нет.
-
Правильно я все делаю, Бантер? - спросил я мышиное чучело. -
Звякни колокольчиком один раз, если да, два - если нет.
Я уже
пересекал прихожую, держа курс на северное крыло, предвкушая,
как встану под прохладный душ, когда на шее Бантера коротко
звякнул колокольчик. Я остановился, напряг слух, ожидая второго
звонка. Напрасно. Минуту спустя я двинулся дальше и скоро уже
блаженствовал в душе.
***
Супермаркет Лейквью предлагал неплохой выбор вин. Местные вино
практически не покупали, а вот среди приезжих оно пользовалось
успехом. Я выбрал бутылку красного "мондэви". Дорогого вина,
которое подошло бы к более изысканной трапезе, чем гамбургеры и
картофельный салат, но я собирался отлепить наклейку с ценой,
чтобы не смущать Мэтти. В очереди в основном стояли туристы, в
футболках, прилипших к мокрым плавкам или купальникам, с песком
на ногах. Медленно продвигаясь к кассе, я разглядывал мелочевку,
выложенную на прилавке. Среди прочего там лежали несколько
пластиковых мешочков с надписью
МАГНИФИТ
В
информационном листке указывалось, что в каждом мешочке два
комплекта всех букв алфавита плюс дополнительные гласные. Я взял
два мешочка.., а потом и третий, решив, что дочка Мэтти Дивоур
достаточно взрослая для такого подарка.
***
Кира,
увидев мой "шевроле", въезжающий в заросший сорняками двор,
спрыгнула с качелей, метнулась к матери и спряталась за ней.
Когда я подходил к жаровне, что стояла у сложенных из
шлакоблоков ступенек, ведущих к двери, ребенок, который так
бесстрашно болтал со мной в субботу, едва выглядывал из-за
маминой юбки, ухватившись за нее пухлыми ручонками.
Но два
часа многое изменили. И когда начали сгущаться сумерки, Кира уже
сидела у меня на коленях в маленькой гостиной трейлера и,
мужественно борясь со сном, внимательно слушала историю Золушки.
Диван, на котором мы расположились, наверняка был куплен в
магазине уцененных товаров, но в целом мои предположения о
внутреннем убранстве трейлера не подтвердились. На одной стене
висела репродукция картины Эдуарда Хоппера, на другой, над
пластмассовым столиком - "Подсолнухи" Винсента ван Гога.
Почему-то в трейлере Мэтти Дивоур они очень даже смотрелись.
-
Хьюстальная туфелька пойезет ей нозку - врезалась Ки в мое
монотонное чтение.
-
Никогда, - возразил я. - Хрусталь для туфелек изготавливался в
королевстве Гримуа. Гладкий и очень прочный. Но он рассыпался в
прах, если обладательница туфелек начинала визжать, - А мне
такие купят?
- К
сожалению, нет, Ки. Теперь никто не знает, как делать хрусталь
для туфелек. Он утерян безвозвратно, как толедская сталь. - За
день воздух в трейлере сильно прогрелся, да и Ки прижималась ко
мне жарким тельцем, но я не жаловался. Приятно, знаете ли,
сидеть с ребенком на коленях. Во дворе ее мать что-то напевала,
собирая посуду с карточного столика, за которым мы обедали. Ее
пение еще больше поднимало мне настроение.
-
Дальше, дальше! - Кира тыкала пальцем в Золушку, моющую пол.
Маленькая девочка, испуганно выглядывающая из-за ноги матери,
исчезла; сердитая собеседница, твердо решившая попасть в субботу
на пляж, исчезла; у меня на коленях сидела сонная кроха, умница
и красавица. - А то я засну.
- А ты
не хочешь пи-пи?
- Нет.
- Она недовольно посмотрела на меня. - Я узе. Читай быстрее, а
то я не успею дослушать.
- Я
попробую, - пообещал я и перевернул страницу. Теперь Золушка,
добрая душа, махала рукой, провожая на бал своих зловредных
сестриц, одетых, словно старлетки в дискотеке. - Как только
Золушка попрощалась с Тамми Фей и Вэнной...
- Так
звали сестей?
- Я их
так назвал. Не возражаешь?
- Нет.
- Она устроилась поудобнее, положив головку мне на грудь.
- Как
только Золушка попрощалась с Тамми Фей и Вэнной, в углу кухни
вспыхнул яркий свет. И прямо из него выступила красивая женщина
в серебристом платье. Драгоценные камни в ее волосах сверкали
как звезды.
- Фея
- кьесная, - буднично прокомментировала Кира.
- Да.
Мэтти
вошла с бутылкой "мондэви" (мы выпили только половину) и
почерневшей решеткой, на которой жарились гамбургеры. На ней
было ярко-красное летнее платье и белоснежные кроссовки.
Конечно, в загородном клубе в таком наряде появляться не стоило,
но в трейлере она смотрелась великолепно. Она поглядела на Киру,
потом на меня, выразительно вскинула брови, показала руками, не
пора ли девочке бай-бай. Я покачал головой, полагая, что еще
рано.
И
продолжил чтение, пока Мэтти оттирала решетку от сажи. И все
напевала себе под нос. Когда же она закончила с решеткой, я
увидел, что у Киры уже закрываются глазки. Положил "Золотую
сокровищницу сказок" на кофейный столик, рядом с двумя книжками,
которые, должно быть, читала Мэтти. Поднял глаза, увидел, что
она смотрит на меня из ниши-кухни, и победно вскинул руку.
-
Нунэн, победа в восьмом раунде техническим нокаутом.
Мэтти
вытерла руки полотенцем, подошла к нам.
-
Дайте ее мне.
Но я
поднялся с Кирой на руках.
- Я
отнесу. Скажите, куда. Она указала:
-
Налево.
По
узкому коридорчику (мне пришлось идти боком, чтобы не стукнуть
ее ножки об одну стену, а головку - о другую) я протиснулся к
двери в левой стене. Коридорчик упирался в безукоризненно чистую
ванную. Закрытая дверь в правой стене вела, по моим
предположениям, в спальню, которую Мэтти раньше делила с Лэнсом
Дивоуром и где теперь спала одна. Если же в трейлере и случалось
бывать бойфренду, стараниями Мэтти его присутствие ничем не
давало себя знать.
В
левой комнатушке я увидел маленькую кроватку, застеленную
покрывалом с розочками, столик, на котором стоял кукольный
домик, картинку Изумрудного города на стене. Вторую стену
украшала надпись
ДОМ
КИРЫ
Большие, яркие буквы. Дивоур хотел забрать ее отсюда, увезти из
старого трейлера, поселить в другом месте, как он полагал,
идеальном для девочки. Однако ей было очень неплохо и здесь, в
маленькой комнатке с громким названием
ДОМ
КИРЫ
-
Положите ее на кровать и налейте себе стакан вина, - предложила
Мэтти. - Я только переодену ее в пижаму и присоединюсь к вам. Я
знаю, нам есть о чем поговорить.
-
Хорошо. - Я положил Киру и наклонился, чтобы поцеловать ее в
нос. Уже подумал было, что не стоит но все-таки поцеловал. Когда
я уходил из комнатки, Мэтти улыбалась. Значит я все сделал
правильно.
***
Я
плеснул в стакан вина, прошел в гостиную, сел на диван,
посмотрел на книги, что лежали рядом со сказками Киры. Мне
всегда любопытно, что читают люди. По книгам о них можно узнать
не меньше, чем по содержимому домашней аптечки. Только рыться в
лекарствах хозяина всегда считалось дурным тоном.
Книги
настолько разнились, что возникло подозрение, а не шизоид ли
тот, кто их читает Одна, карманного формата, принадлежала перу
Ричарда Норта Паттерсона. "Молчаливый свидетель". Судя по
закладке - игральной карте, Мэтти уже прочитала три четверти
книги. Я отметил ее хороший вкус. Демилль и Паттерсон, пожалуй,
лучшие из нынешних популярных авторов. Под ней лежал увесистый
том в переплете: "Избранные рассказы Германа Мелвилла". Уж кто
не сочетался с Ричардом Нортом Паттерсоном, так это Герман
Мелвилл. Согласно лиловой печати, книгу эту Мэтти взяла в
библиотеке "Фор лейкс коммунити". Красивое каменное здание, в
котором располагалась библиотека, находилось в пяти милях к югу
от озера Темный След, где Шестьдесят восьмое шоссе покидало
Тэ-Эр и переходило в Моттон. Похоже, там Мэтти и работала. Я
открыл книгу на странице, где лежала закладка, еще одна
игральная карта. "Бартлеби".
-
Странную пару вы подобрали для чтения, - заметил я, положив
книги на место.
-
Паттерсона я читаю для удовольствия. - Мэтти зашла на кухню,
быстро глянула на бутылку вина (я понял, что она не отказалась
бы еще от стаканчика), потом открыла холодильник, достала кувшин
с "кул-эйдом". На передней панели холодильника ее дочь уже
выложила из букв-магнитов:
КИ,
МЭТТИ И ХОХО
(как
я понимаю, подразумевался Санта-Клаус). - Наверное, я обе книги
читаю для удовольствия, но наш литературный кружок собирается
обсудить "Бартлеби". Мы собираемся в библиотеке по четвергам. А
мне еще осталось прочитать десять страниц.
-
Читательский клуб?
- Да.
Его возглавляет миссис Бриггс. Кружок этот она организовала
задолго до моего рождения. В "Фор лейке" она - старший
библиотекарь.
- Я
знаю. Линди Бриггс - сестра жены моего сторожа.
Мэтти
улыбнулась:
- Мир
тесен, не так ли?
- Нет,
мир широк и огромен, но городок мал. Она хотела продолжить
разговор, прислонившись к столу за спиной, но передумала.
-
Почему бы нам не посидеть во дворе? Тогда любой, кто проедет
мимо, увидит, что мы по-прежнему одеты и ничем таким не
занимаемся.
Я в
изумлении вытаращился на нее. Она чуть улыбнулась. Циничной
такой улыбкой, которая совсем ей не шла.
- Мне
только двадцать один год, но дурой я себя не считаю. Он
наблюдает за мной. Я это знаю, да и вы, скорее всего, тоже. В
другой вечер я бы подумала, да ну и хрен с ним, но во дворе куда
как прохладнее, а дым от жаровни будет отгонять комаров. Я вас
шокировала? Если так, извините.
- Да
нет же. - Если и шокировала, то чуть-чуть. - Извиняться вам не
за что.
Со
стаканами в руках мы спустились по ступеням из шлакоблоков и бок
о бок сели в пластиковые кресла. Слева от нас в жаровне краснели
угли, над ними поднимался дымок. Мэтти откинула голову,
прикоснулась ко лбу запотевшим стаканом, потом осушила его на
три четверти. Звякнули кубики льда. Вокруг стрекотали цикады.
Далеко впереди, на Шестьдесят восьмом шоссе, сияла белыми
флуоресцентными лампами вывеска "Лейквью дженерэл". Покой и
умиротворенность охватили меня. Это дешевое кресло я бы не
променял ни на какое другое. Давно уже я так хорошо не проводил
вечер... Но еще предстоял разговор о Джоне Сторроу.
- Я
рада, что вы приехали во вторник, - прервала Мэтти затянувшуюся
паузу. - Втор |