ИЮЛЬ 1958

                Ты ждешь меня в объятьях сна, И я иду к тебе, горя От страсти. Я потрясен красой твоей, Я потрясен. Уильям Карлос Уильяме "Патерсон" Когда я родился в рубашке, То доктор, похлопав задок, Сказал мне: "Чудесный сладкий маленький свисток", Сидней Симьен "Мой свисток"

Глава 13

РЕШАЮЩАЯ БИТВА

                Билл приехал первым. Он сидел в кресле с откидной спинкой и через дверь читального зала наблюдал, как Майк разбирается с несколькими запоздалыми посетителями - пожилой дамой, которая взяла книгу по готике, мужчиной с огромным томом по истории Гражданской войны и худосочным пареньком, который ждал своей очереди, чтобы отметить книгу в твердой обложке с семидневной наклейкой в верхнем углу тома. Билл увидел, что это его последний роман, но не испытал ни удивления, ни радости.

                Уходя, юноша распахнул перед девушкой дверь. Они прошли в вестибюль, и Билл готов был поспорить на весь гонорар за ту книгу, которую мальчик сейчас держал в руке, что перед тем, как открыть девушке дверь на улицу, он успел ее украдкой поцеловать. А если ты не сделал этого, то ты просто дурак, подумал он. - Теперь проводи ее до дома в целости и сохранности.

                Майк сказал:

                - Порядок, Большой Билл. Сейчас только заполню это.

                Билл кивнул и положил ногу на ногу. Бумажный пакет у него на коленях слегка хрустнул. В нем лежала полулитровая бутылка бурбона, и он был готов поклясться, что ему никогда в жизни так не хотелось выпить, как сейчас. Если не окажется льда, Майк принесет воды, и, если у него не пропадет желание, воды потребуется совсем немного, чтобы разбавить выпивку.

                Он подумал о Сильвере, стоящем у гаража Майка на Палмерлейн. От Сильвера его мысли естественным путем вернулись к тому дню, когда они встретились в Барренсе - все, кроме Майка - и каждый рассказывал свою историю: о прокаженном под балконом, о мумии, разгуливающей по льду, о крови в водостоке и мертвых мальчиках в водонапорной башне, о картинах, которые двигались, и об оборотнях, преследовавших маленьких детей на пустынной улице.

                Теперь он вспомнил, что они пришли в Барренс накануне Четвертого Июля. В городе стояла жара, но в тени на западном берегу Кендускеага было холодно. Он вспомнил один из тех бетонных цилиндров неподалеку от реки, гудящих как ксерокс, за которым только что стояла хорошенькая девушка. Билл вспомнил, как остальные посмотрели на него, когда каждый рассказал свою историю.

                Они ждали, что он скажет им, что делать, как поступить, а он просто не знал, что им ответить, что они хотели от него услышать. Что он сам хотел им сказать? Он вспомнил их лица: Вена, Вевви, Эдди, Стэна, Ричи. И вспомнил музыку. Литл Ричард.

                Музыка. Тихая. И солнечные зайчики в глазах. Он вспомнил солнечных зайчиков, потому что

                Ричи повесил транзистор на самую нижнюю ветку дерева и прислонился к нему. Несмотря на то, что они находились в тени, отраженные водной поверхностью Кендускеага солнечные лучи падали на хромированный корпус транзистора и слепили Биллу глаза.

                - Поставь ээто нна землю, Рррричи, - сказал Билл, - Я ммогу ослепнуть.

                - Разумеется, Большой Билл, - сразу же согласился Ричи и убрал радио с дерева. Заодно он его выключил, хотя Билл не просил его об этом; в наступившей тишине журчание воды и монотонное гудение канализации показались очень громкими. Их глаза были устремлены на него, и ему хотелось сказать, чтобы они смотрели в какоенибудь другое место. За кого они его принимают, за чудотворца?

                Конечно, он не мог им этого сказать, так как все они ждали, что он им подскажет, что делать. Они были уверены: он им обязательно скажет, что делать. Почему я? - хотелось ему крикнуть, но он знал, почему именно он. Потому что, хотел он этого или не хотел, нравилось ему или не нравилось, но он контролировал ситуацию. Потому что от него исходила идея, потому что у него погиб брат, но самое главное, потому что он каким-то не понятным ему самому образом стал Большим Биллом.

                Он посмотрел на Беверли и сразу же отвел взгляд от ее спокойных доверчивых глаз. Когда он смотрел на Беверли, у него внутри появлялось странное чувство. Какоето потепление.

                - Мы нне мможем обратиться в полицию, - наконец сказал он. Ему показалось, что его голос прозвучал слишком резко и громко. - Мы также нне ммможем пойти ккк родителям. Пока... - он с надеждой посмотрел на Ричи. Как насчет тттвоих ппппредков, четырехглазый? Они, ккажется, ничего?

                - Мой добрый друг, - произнес Ричи голосом дворец кого, - вы, вероятно, не понимаете, что собой представляют мои мать и отец...

                - Говори поанглийски, Ричи, - сказал Эдди со своего места рядом с Беном. Он сидел вместе с Беном по одной простой причине: Бен создавал достаточно обширную тень, чтобы Эдди мог в ней укрыться от солнца. У Эдди было маленькое сморщенное беспокойное личико - лицо старичка. В правой руке он держал ингалятор.

                Ричи покачал головой.

                - У меня нормальные предки, но они никогда не поверят в такое.

                - Как ннасчет ддддругих ребят?

                Они огляделись вокруг, словно искали кого-то, кого не было с ними, вспоминал через несколько лет Билл.

                - Кто? - с сомнением спросил Стэн. - Я не припоминаю больше никого, кому бы мог доверять.

                - Тем не мменее... - сказал Билл с беспокойством, и, пока он соображал, что сказать дальше, никто не проронил ни слова.

                Если бы у Вена Хэнскома спросили, он бы ответил, что Генри Бауэре ненавидит его больше, чем кого либо из Неудачников. Из-за того, что произошло в тот день, когда он убежал от Генри в Барренс по Канзас-стрит, из-за того, что случилось в тот день, когда он, Ричи и Беверли убежали от него после "Аладдина", но в основном из-за того, что он не разрешил Генри списать на экзамене и Генри отправился в летнюю школу, что вызвало гнев его отца, Батча Бауэрса, которого все считали сумасшедшим.

                Если бы Ричи Тозиера спросили, он бы ответил, что Генри его ненавидит больше всех остальных из-за того случая, когда он перехитрил Генри и еще двух его мушкетеров, которые были с ним во Фризе.

                Стэн Урис ответил бы, что Генри больше всех ненавидит его, потому что он еврей (когда Стэн учился в третьем классе, а Генри в пятом, он однажды до крови натер Стэну лицо снегом, а Стэн при этом дико орал от боли и страха).

                Билл Денбро считал, что Генри Бауэре больше остальных ненавидит именно его из-за его худобы, заикания и потому что он любил хорошо одеваться ("Пппосмотрите на этого пппедика! " - кричал Генри, когда в апреле в школе был День Карьеры и Билл явился в галстуке; но не успел закончиться праздник, как галстук был сорван и заброшен на дерево по дороге к Чартер-стрит).

                Он действительно ненавидел их всех, но тот мальчик, который занимал первое место в личном хитпараде врагов Генри, не был членом клуба Неудачников в тот день третьего июля; это был черный мальчик по имени Майкл Хэнлон, который жил в четверти мили от фермы Бауэрсов.

                Отца Генри, который на самом деле был не менее сумасшедшим, чем о нем говорили люди, звали Оскар "Батч" Бауэре. Виновником своей финансовой, физической и умственной деградации Батч Бауэре считал семью Хэнлонов в целом и отца Майка в частности. Это Хэнлон, как любил рассказывать Батч своим немногочисленным друзьям и сыну, чуть не посадил его в окружную тюрьму из-за того, что все его, Хэнлона, цыплята передохли. "Так он смог получить страховку, разве вы не понимаете, - заявлял Батч, пристально вглядываясь в аудиторию зловещим взглядом драчливого капитана Билли Бонса в "Адамрале Бенбоу". - Он подговорил своих дружков, чтобы они выгородили его, а мне пришлось продать мой "Меркурий".

                "Кто его выгородил, папа?" - спросил однажды восьмилетний Генри, горя от возмущения, что так несправедливо поступили с его отцом. Он решил про себя, что когда он вырастет, то найдет этих выгораживалыциков, обольет их медом и посадит на муравейную кучу, как в тех вестернах, которые крутят в кинотеатре "Бижу" по субботам.

                После происшествия с цыплятами стал происходить один несчастный случай за другим - то у трактора отваливался рычаг, то его еще новая борона застревала в северном поле, то он обварил шею кипятком и она воспалилась, пришлось вскрывать ланцетом, после чего она опять воспалилась и пришлось делать хирургическую операцию; и в завершение всего этот ниггер начал использовать свои нечестно полученные деньги, чтобы сбить цены Батча, и в результате они потеряли клиентуру.

                Постоянно Генри слышал одно и то же: ниггер, ниггер, ниггер. Во всем виноват этот ниггер. У этого ниггера красивый белый дом с лестницами и камином, в то время как Батч со своей женой и сыном живут чуть ли не в лачуге. Когда Батчу однажды не хватило денег на жизнь от дохода с фермы и он вынужден был какое-то время поработать в лесу, в этом тоже был виноват этот ниггер. И когда в 1956 году пересох их колодец - в этом опять же был виноват он.

                Позднее Генри, которому исполнилось уже десять лет, начал прикармливать старыми косточками и хрустящей картошкой Мистера Чипса, собаку Майка. Вскоре Мистер Чипе уже вилял хвостом и бежал Генри навстречу, когда тот его звал. Когда собака достаточно привыкла к Генри и принимала его угощение прямо из рук, в один прекрасный день он накормил ее гамбургером с изрядной порцией яда от насекомых. Отраву он нашел на городской свалке; три недели он экономил, чтобы купить мясо у Кастелло.

                Мистер Чипе съел половину отравленного мяса и остановился. "Давай, доедай, ниггерова собака", - сказал Генри. Мистер Чипе завилял хвостом. Так как Генри звал его так с самого начала, то он решил что это его второе имя. Когда у пса начались рези в желудке, Генри оторвал полоску ткани и привязал Мистера Чипса к березе, чтобы он не мог вырваться и убежать домой. Потом он уселся на плоский нагретый солнцем камень и стал наблюдать, как умирает собака. Это продолжалось довольно долго, но Генри решил, что он неплохо провел это время. Наконец у Мистера Чипса начались судороги и с подбородка стекла тонкая струйка зеленой пены.

                "Как тебе это нравится, ниггерова собака? - спросил Генри, и на звук его голоса пес, закатив умирающие глаза, попытался вильнуть хвостом. Понравился завтрак, ты, вонючая собачонка?"

                Когда собака умерла, Генри отвязал ее, отправился домой и рассказал отцу, что он сделал. В то время Оскар Бауэре был особенно сумасшедшим; год спустя его жена уйдет от него после того, как w изобьет ее чуть ли не до смерти. Генри боялся отца, иногда даже испытывал к нему страшную ненависть, но в тот день он любил его. И после того, как он рассказал отцу о своем поступке, он понял, что наконец нашел ключ к отцовской любви. Отец хлопнул его по спине так, что Генри едва не упал, отвел его в гостиную и угостил его пивом. Это было первое пиво в его жизни, и все последующие годы его вкус будет ассоциироваться у Генри с положительными эмоциями: победа и любовь.

                "Это тебе за хорошую работу", - сказал сумасшедший отец Генри. Они чокнулись коричневыми бутылками и выпили до дна. Насколько Генри было известно, ниггеры никогда не доискивались, кто убил их собаку, но он догадывался, что у них возникли подозрения, кто это сделал. Он надеялся, что возникли.

                Остальные члены клуба Неудачников знали Майка лишь зрительно. В городке, где жил одинединственный негритенок, было бы странно его не заметить, но не более, потому что Майк не ходил в начальную школу Дерри. Его мать была набожной баптисткой, и поэтому Майка отдали учиться в церковную школу на Нейболт-стрит. Между уроками географии, чтения и арифметики дети там изучали Библию и, кроме того, такие предметы, как Значение Десяти Заповедей в безбожном мире, и проводили в классах дискуссии на тему: как решать ежедневные нравственные проблемы (если бы, например, вы увидели, как ваш знакомый стащил что-то в магазине, или услышали, как учитель упоминает имя Господа всуе, то как бы вы поступили? )

                Майку казалось, что в церковной школе не так уж и плохо. Бывали времена, когда он смутно подозревал, что что-то упустил в жизни - вероятно, у него могло бы быть больше друзей среди сверстников, - но он надеялся, что, поступив в университет, наверстает упущенное. Планы на будущее заставляли его немного волноваться из-за цвета кожи, но к его родителям в городе все хорошо относились, насколько Майк мог видеть, и он верил, что и к нему будут хорошо относиться, если он в свою очередь будет добр с окружающими.

                Исключением из правила, разумеется, был Генри Бауэре.

                Несмотря на то, что Майк старался не показывать вида, он чувствовал, что Генри внушает ему постоянный страх. В 1958 году Майк был худеньким стройным мальчиком с хорошей фигурой, выше Стэна Уриса, но не такой высокий, как Билл Денбро. Он был быстрым и проворным, что несколько раз спасало его от Генри. И конечно, его спасало то, что он ходил в другую школу. Из-за этого и из-за разницы в возрасте их пути редко пересекались. Майк прилагал все усилия, чтобы избегать конфликта. Итак, по насмешке судьбы, несмотря на то, что Генри ненавидел Майка Хэнлона больше, чем коголибо в Дерри, Майку доставалось от него меньше остальных.

                Но он получил свое сполна. Однажды весной, после того как он убил собаку Майка, Генри поливал кусты, а Майк в это время направлялся в библиотеку. Был конец марта, погода стояла достаточно теплая для велосипедной прогулки, но в те дни Витчем-стрит раскисла от грязи как раз за фермой Бауэрсов. Образовалось настоящее грязное болото, ничего хорошего не сулившее велосипедистам.

                "Привет, ниггер", - сказал Генри, с ухмылкой появившись из-за кустов.

                Майк сделал шаг назад, стреляя глазами по сторонам и прикидывая возможные пути к отступлению. Он знал, что если даст деру, то наверняка обгонит Генри. Генри был большим и сильным, но медлительным.

                "Хочешь испачкать меня дегтем, - сказал Генри, наступая на мальчика. Но ты недостаточно черен для этого, и ко мне не пристанет".

                Майк скосил глазами влево и сделал обманное движение в ту же сторону. Генри клюнул на приманку и рванулся в том же направлении - слишком быстро и слишком далеко, чтобы успеть остановиться. Майк быстро взял вправо (на втором курсе университета он будет играть в университетской футбольной команде и только сломанная в середине сезона нога помешает ему установить новый университетский рекорд). Он бы легко увернулся от Генри, если бы не грязь. Она была густой, и Майк поскользнулся и упал на колени. Не успел он подняться, как Генри уже навалился на него.

                "Ниггерниггерниггер! " - кричал Генри в каком-то религиозном экстазе, катая Майка по грязи. Грязь набилась Майку за воротник рубашки и поползла вниз по спине до самых брюк. Он чувствовал, как грязь стекает ему прямо в ботинки. Но заплакал он, только когда Генри размазал ему по лицу огромную пригоршню грязи, залепив обе ноздри.

                "Вот теперь ты черный! - с ликованием прокричал Генри, втирая Майку в волосы грязь. - Теперь ты НАСТОЯЩИЙ черный! "

                Он разорвал поплиновый пиджак и рубашку Майка до самого низа и нашлепнул мальчику на пуп грязную лепешку.

                "Теперь ты черен, как полночь в РУДНИКЕ! " - победно заорал Генри и налепил Майку на уши по лепешке грязи. Потом он встал, уткнув руки в бока и закричал:

                "Я убил твою собаку, черномазый! "

                Но Майк не слышал его не только из-за грязи, набившейся ему в уши, но и из-за ужасных рыданий, сотрясавших его маленькое тело.

                Генри швырнул в Майка последний липкий комок грязи, повернулся и зашагал домой, не оглядываясь. Через некоторое время Майк тоже поднялся и направился домой, все еще продолжая плакать.

                Его мать, разумеется, пришла в ярость; она потребовала, чтобы Вилл Хэнлон позвонил шерифу Бортону и тот зашел в дом Бауэрсов до захода солнца. "Он и раньше такое вытворял, до Майка", - услышал Майк голос матери. Он сидел в ванне, а его родители разговаривали на кухне. Он принимал уже вторую ванну, первая почернела в тот же момент, когда он в нее залез. От ярости его мать перешла на местное наречие, которое Майк едва понимал. "Примени к нему закон, Вилл Хэнлон! Щенок, молокосос! Должен быть на него закон! Слышишь?"

                Вилл слышал, но не сделал того, что говорила жена. В конце концов, когда она поостыла (это произошло уже ночью, когда Майк уже часа два как спал), он объяснил ей некоторые обстоятельства. Шериф Бортон-не Саливан. Если бы Бортон был шерифом в то время, когда произошел тот случай с отравленными цыплятами. Вилл никогда бы не получил свои двести долларов и вынужден был бы довольствоваться тем, что есть. Коекто сочувствует тебе, а коекто нет. Бортон относился к последним. По сути, он был просто бесхарактерным человеком.

                "У Майка и раньше бывали неприятности с этим парнем, - сказал он Джессике. - Но дело не заходило далеко, потому что он обходил Генри Бауэрса стороной. Это послужит ему уроком".

                "Ты хочешь сказать, что так все и оставишь?"

                "Подозреваю, что Бауэре напичкал сына историями о наших с ним стычках, - сказал Вилл, - и поэтому сын ненавидит нас троих, и к тому же отец наверняка сказал ему, что все люди должны ненавидеть ниггеров. Все сводится к этому. Я ничего не могу поделать с тем, что наш сын - негр, что вот сижу здесь и объясняю, что Генри Бауэре не оставит его в покое только потому, что у него темная кожа. Он будет преследовать его до конца жизни, и я ничего не смогу с этим поделать, и ты тоже ничего не сможешь поделать. Именно там, в той христианской школе, в которую ты так стремилась его отдать, учительница сказала им, что белые лучше черных, потому что Хам, сын Ноя, смотрел на своего отца, пока тот спал пьяный и голый, а два других сына отвели глаза. Поэтому сыновья Хама были прокляты и обречены во веки веков рубить деревья и черпать воду, сказала она. И Майки сказал, что когда она рассказывала им эту историю, то смотрела прямо на него.

                Джессика глядела на мужа, безмолвная и жалкая. Две слезинки выкатились у нее из глаз и медленно поползли по щекам.

                "Неужели ничего нельзя поделать?"

                Он ответил мягко, но неумолимо - в те годы жены верили своим мужьям, и у Джессики не было причин сомневаться в словах Вилла:

                "Нет. С такой кличкой ничего нельзя поделать ни сейчас, ни в другой жизни. Ниггеры в Мэне навсегда останутся ниггерами. Я много раз думал, что я потому вернулся в Дерри, что нет лучше места, чтобы помнить об этом. Но я поговорю с мальчиком".

                На следующий день он позвал из конюшни Майка. Вилл присел на край бороны и похлопал рядом с собой, приглашая Майка сесть с ним.

                "Я хочу, чтобы ты больше не попадался на глаза Генри Бауэрсу", - сказал он.

                Майк кивнул.

                "Его отец - сумасшедший".

                Майк снова кивнул. Он слышал об этом много раз. И те несколько раз, что он видел мистера Бауэрса, только усилили представление.

                "Я не имею в виду, что он немного не в себе, - сказал Вилл, закурив самокрутку с табаком "Баглер". Он взглянул на сына. - Он в трех шагах от психушки. Таким он вернулся с войны".

                "Мне кажется, что Генри тоже сумасшедший", - сказал Майк тихим, но уверенным голосом, и у Вилла защемило сердце... хотя он не мог в это поверить. Даже после всего того, что он перенес в жизни, после всех испытаний, выпавших на его долю, после того случая, когда он чуть заживо не сгорел в том подпольном баре "Блэк-Спот", он не мог поверить, что ребенок вроде Генри может быть сумасшедшим.

                "Нет, он слишком наслушался рассказов своего отца, и это вполне естественно", - сказал Вилл. Но все же здесь его сын был прав. Генри Бауэре либо из-за постоянного общения с отцом, либо по какой-то другой причине, непонятной для окружающих, действительно медленно, но верно сходил с ума.

                "Я не хочу, чтобы ты улепетывал от него со всех ног, - сказал отец, только потому что ты негр, а потому, что ты не заслужил, чтобы с тобой плохо обращались. Понимаешь, что я имею в виду?"

                "Да, папа", - сказал Майк.

                "Я вижу, что ты на самом деле понимаешь, что я имею в виду, - сказал Вилл и взъерошил сыну волосы. - И из этого следует, чтотебе надо ходить осторожнее. Спроси сам себя, волнуешься ли ты из-за Генри Бауэрса. Волнуешься?"

                "Нет, - сказал Майк. - Нет, не думаю".

                Через некоторое время он переменит свое мнение. А именно третьего июля 1958 года.

                Пока Генри Бауэре, Виктор Крисе, Белч Хаггинс, Питер Гордон и наполовину вылетевший из колледжа Стив Садлер по прозвищу Лось (по имени одного из героев в комиксах) толпой преследовали перепуганного Майка Хэнлона от сортировочной станции до Барренса на протяжении почти полумили, Билл и остальные Неудачники продолжали сидеть на берегу Кендускеага, обсуждая проблему своих ночных кошмаров.

                - Кккажется, я знаю, ггде Оно, - нарушил наконец молчание Билл.

                - В канализации, - сказал Стэн, и все подскочили от внезапного резкого шума. Эдди, виновато улыбнувшись, убрал респиратор.

                Билл кивнул.

                - Несколько дней ннназад я сспросил отца о ккканализации.

                "Раньше здесь было сплошное болото, - рассказал Зак сыну, - и отцы города умудрились в самой худшей его части основать деловой район Дерри. Часть канала под Центральной и Главной улицами, впадающая в Бассейпарк, не что иное, как сток Кендускеага. Большую часть года в стоках почти нет воды, но когда начинается весенний разлив или наводнение, они просто необходимы."Здесь он замолчал, видимо, вспомнив наводнение прошлой осени, во время которого он потерял младшего сына. - Из-за насосов", - закончил он.

                "Пппочему из-за нннасосов?" - спросил Билл, непроизвольно повернув голову.

                "Насосы откачивают нечистоты, - сказал отец. - Они расположены в Барренсе. Такие бетонные муфты, которые торчат примерно на три фута над землей..."

                "Бббен Хэнском называет их "пещеры Морлоков", - сказал Билл.

                Зак улыбнулся сыну... но улыбка вышла печальной. Они сидели у Зака в магазине, где он безучастно скреплял стулья шпонками. "Самые обычные насосы для грязи, малыш, - сказал он. - Они находятся в цилиндрах на глубине примерно десяти футов и, когда изменяется уровень наклона земли, они начинают откачивать отходы. Это старое сооружение, и городу не помешали бы несколько новых насосов, но Совет всегда ссылается на свою нищету, когда на бюджетных собраниях заходит разговор о деньгах на аренду. Если бы мне заплатили по четверти доллара каждый раз, когда я спускался туда и, стоя по колено в дерьме, чинил какой-нибудь из этих моторов... но тебе неинтересно это, Билл? Почему бы тебе не посмотреть телевизор? По-моему, сегодня вечером будет "Сахарная нога".

                "Я хххочу пппослушать", - сказал Билл.

                "Почему тебе так интересно слушать про кучу канализационных насосов?" спросил Зак.

                "Шшкольный ддоклад", - поспешно ответил Билл.

                "Сейчас каникулы".

                "В следующем ггоду".

                "Да, довольно скучная тема, - сказал Зак. - Если ты повергнешь учителя в сон, то он наверняка поставит тебе "неуд".

                "Смотри, вот Кендускеаг, - он начертил среди стружки на столе, порезанном ленточной пилой, прямую линию. - А вот Барренс. Так как деловая часть города находится ниже, чем окраины, Канзас-стрит, например, или Олд-Кейп, или Западный Бродвей, то большая часть отбросов из центра города откачивается в реку. Отходы эти вместе с местными отходами текут прямо к Барренсу. Понимаешь?"

                "Дда", - сказал Билл, ближе наклоняясь к отцу, чтобы получше разглядеть линии; его <плечо оказалось как раз рядом с рукой отца.

                "Когда-нибудь, когда перестанут сбрасывать отходы в реку, этим насосам придет конец. Но пока еще они находятся в... как их называет твой приятель?"

                "Пещеры Морлоков", - сказал Билл безо всякого заикания; ни он сам, ни его отец этого не заметили.

                "Да. Вот для этого и нужны насосы в этих чертовых дырах, и если выпадает немного дождей или не слишком сильные наводнения, то работают они сравнительно хорошо. Хотя стоки и канализация были предусмотрены как отдельные системы, но на самом деле они все время пересекаются. Видишь?" Он начертил несколько лучеобразных крестиков на линии, изображающей Кендускеаг, и Билл кивнул.

                "Ладно, единственное, что тебе необходимо знать о стоке воды, так это что она стекает, куда может. Когда поднимается уровень воды, она заполняет и стоки, и канализационные трубы. Когда вода в стоках поднимается до уровня насосов, она заливает их. И причиняет мне массу хлопот, потому что мне приходится их чинить".

                "Ппапа, а ккакого размера сстоки и ттрубы?"

                "Ты имеешь в виду отверстия?"

                Билл кивнул.

                "Основная канализационная труба, наверное, футов ШАСТЬ в диаметре. Вспомогательная, та, которая с окраин, думаю, фута три или четыре. Некоторые, может быть, немного больше. И поверь мне. Билли, и можешь сказать об этом своим друзьям: никогда не вздумайте лазать в эти трубы ни затем, чтобы поиграть, ни на спор, ни по какой-нибудь другой причине".

                "Почему?"

                "Почти с 1885 года за ними следит дюжина различных городских организаций. Во время Депрессии водопроектная организация предложила целую систему канализационных стоков и третичных систем; на общественные работы тогда отпускались большие деньги. Но парней, которые возглавляли этот проект, убили во второй мировой войне, и приблизительно пять лет спустя Водный департамент обнаружил, что большинство проектов системы пропало. Почти девять фунтов документов просто испарилось с 1937 по 1950 год. Мое мнение такое: кто-то не хочет, чтобы узнали, куда ведут эти проклятые трубы и почему.

                Когда они работают, всем на них наплевать. Когда они ломаются, приходят три или четыре лопуха из "Дерри Уотер" и пытаются выяснить, какой насос протекает или где образовалась пробка. А когда они спускаются туда, то хорошенько упаковывают свои завтраки, потому что там полная темнота, жуткая вонь и крысы. Поэтому лучше держаться отсюда подальше. Но самое главное, конечно, то, что вы можете потеряться. Такое уже раньше случалось".

                Потеряться под Дерри. Потеряться в канализации. Потеряться в темноте. Сама мысль об этом была настолько мрачной и леденящей, что Билл некоторое время не мог произнести ни слова. Затем он сказал: "Но разве туда нникогда не ппосылали людей, чтобы составить карту..."

                "Мне надо закончить эти шпонки, - резко сказал Зак, отворачиваясь от Билла. - Иди в дом и посмотри, что показывают по телевизору".

                "Нно, пппапа..."

                "Иди, Билл", - сказал Зак, и Билл почувствовал себя чужим. Из-за этого чувства ужин превратился для него в пытку. Отец листал журналы по электричеству (он надеялся еще когда-нибудь сделать карьеру), а мать читала один из бесконечных английских романов: Марш, Сайерс, Иннес, Аллингем. Из-за этого чувства еда показалась безвкусной, словно замороженные обеды, которые и в глаза не видели духовки. Спустя некоторое время он поднялся в свою комнату, лег на кровать, держась за живот, и подумал: Лавировали корабли, лавировали, да не вылавировали. С тех пор, как умер Джордж, он все чаще повторял эту скороговорку, хотя мать научила его этой фразе еще за: , два года до смерти брата. Она звучала в его голове как заклинание. В тот день, когда он сможет подойти к матери и запросто произнести эту фразу без ошибок и без заикания, глядя ей прямо в глаза, он больше не будет для них чужим, лед между ними растает, ее глаза потеплеют, она обнимет его и скажет: "Замечательно, Билли! Какой хороший мальчик! Какой хороший! "

                Конечно, он никому не мог поведать свою тайную фантазию, ни под какими пытками он не выдал бы своей потаенной мысли. Если бы он смог произнести эту скороговорку, которой она случайно научила его одним субботним утром, когда они с Джорджем сидели и смотрели Гая Медисона и Энди Дивайн в "Приключениях дикого Била Хикока", то это было бы как поцелуй, который разбудил Спящую Красавицу от холодного сна и вернул ее в теплый мир сказочной любви красавцапринца.

                Лавировали корабли, лавировали, да не вылавировали.

                - Почему ты так уверен, что Оно в канализации? - спросил Ричи, переводя взгляд с Билла на Стэна Уриса и снова на Билла.

                - Вввсе ввведет тттуда, - сказал Билл. - Голоса, кккоторые слышала Ббеверли, ррраздавались из вводостока. И кровь. Кккогда нас ппппреследовал кккклоун, у ккканализации были оранжевые пппуговицы. И Ддджорджи...

                - Это был не клоун. Большой Билл, - сказал Ричи. - Я же говорил тебе. Я знаю, это сумасшествие, но это был оборотень.

                Он с вызовом посмотрел на остальных ребят.

                - Ей-Богу. Я видел это сам.

                Билл сказал:

                - Это для тебя Оно было оборотнем.

                - А?

                Билл пояснил:

                - Разве тты нне пппонимаешь? Это дддля ттебя Оно ббыло оборотнем, ппотому что ттты ппппосмотрел это ннемое кккино в "Аааалладине".

                - Не понимаю.

                - Помоему, я понял, - спокойно сказал Бен.

                - Я ссссходил в ббблиотеку и ппосмотрел книги, - продолжал Билл. - Я думаю. Оно - ннна... - он замолчал, напрягая гортань и потом выпалил, наваждение.

                - Наваждение? - с сомнением переспросил Эдди.

                - Нннаваждение, - подтвердил Билл. Он рассказал им о том, что он нашел по этому поводу в энциклопедии и о главе, которую он прочел в книге под названием "Правда о ночи". Глэмор, сказал он, это гэльское имя существа, которое терроризировало Дерри; другие народы и другие культуры в разные времена называли его поразному, но все они имели в виду одно и то же. Индейцы с равнины называли это "Маниту". Оно иногда принимало обличье горного льва, или лося, или орла. Эти индейцы верили, что дух Маниту иногда может входить в них, и, когда это происходило, они сами получали возможность превращаться в то животное, которое покровительствовало их дому. Гималайцы называли его "таллус" или "таелус", что означало злое магическое существо, которое может читать ваши мысли и превращаться в ту вещь, которой вы больше всего боитесь. В Центральной Европе Оно называлось "эялик", подобие вурдалака или вампира. Во Франции его называли "ле лугару", или "сбрасывающий кожу", термин, который варварски переводят, как "оборотень", но Билл сказал им, что "ле лугару" (которое он произносит "ле лупгароу") может быть чем угодно, абсолютно чем угодно: волком, ястребом, овцой, даже насекомым.

                - А в какой-нибудь из тех статей сказано, как справиться с ним? спросила Беверли.

                Билл кивнул, но вид его при этом выражал сомнение.

                - У ггималайцев сосуществует ррритуал, чтобы ссправиться с ннним, нно он сслишком ооотвратителен.

                Они посмотрели на него. Им уже расхотелось слушать то, что он собирался им сказать, но это было необходимо для них всех.

                - Это нназывается ррритуал Ччуди, - сказал Билл и приступил к объяснению. - Если бы вы были гималайским святым, вы бы выследили таелуса. Таелус высовывает язык. Вы высовываете свой. Вы и Оно касаетесь языками и прикусываете их друг у друга, как будто сцепляете скобой, и смотрите в глаза друг другу.

                - Ой, меня сейчас стошнит, - сказала Беверли, согнувшись пополам. Бей легонько похлопал ее по спине и оглянулся вокруг: не видел ли кто. Никто не видел; все смотрели на Билла, как зачарованные.

                - Что дальше? - спросил Эдди.

                - Тттак, - сказал Билл, - зззвучит ддико, ннно в кккниге сссказано, что плотом вы нначинаете рассказывать шшшутки и загадывать зззагадки.

                - Что? - спросил Стэн.

                Билл кивнул. Его лицо напоминало лицо журналиста, который хочет, чтобы вы знали, что не он придумывают новости, он только сообщает их вам.

                - Ввот тттак. Ссначала рассказывает ччудовище-таелус, пппотом ддолжны рассказывать вввы, рассказываете и ппповорачиваетесь...

                Беверли села, подтянув колени к подбородку и обхватила их руками.

                - Не понимаю, как люди могут разговаривать, когда у них языки пригвождены друг к другу.

                Ричи тут же высунул язык, обхватил его пальцами и заговорил нараспев:

                - А мой папа - мусорщик!

                Никто не рассмеялся, хотя это была старая детская шутка.

                - Ммможет ббыть, имеется в ввиду телепатия, - сказал Билл. - Во вввсяком сслучае, если ччеловек зззасмеется первым, ннесмотря на бббо...

                - Боль? - спросил Стэн.

                Билл кивнул,

                - ...то таелус уубивает его и сссъедает. Я ддумаю, его додушу. Ннно если чччеловек ззаставит ттаелуса ззасмеяться пппервым, то ему пппридется исчезнуть на сссотни лет.

                - В книге не сказано, откуда он появляется? - спросил Бен.

                Билл покачал головой.

                - Ты сам хоть немного веришь в это? - спросил Стэн, пытаясь придать голосу насмешливые нотки, но не смог найти в себе для этого достаточно моральных и умственных сил.

                Билл пожал плечами и сказал:

                - Ппочти верю. - Казалось, он собирается еще что-то добавить, но он не произнес больше ни слова.

                - Это объясняет многое, - медленно произнес Эдди. - Клоун, прокаженный, оборотень... - он посмотрел на Стэна. - Мертвые мальчики, мне кажется, тоже.

                - Похоже, это работенка как раз для Ричарда Тозиера, - сказал Ричи голосом диктора за кадром в кинохронике, - человека, у которого всегда в запасе тысяча шуток и шесть тысяч загадок.

                - Если мы тебе поручим эту работенку, мы все помрем, - сказал Бен. Медленно. В страшных мучениях.

                Тут все снова рассмеялись.

                - Ладно, что будем делать? - требовательно сказал Стэн, но Билл лишь снова покачал головой... и тут он почувствовал, что знает ответ. Стэн поднялся.

                - Давайте пойдем куда-нибудь? - сказал он. - Мне тут надоело.

                - Мне здесь нравится, - сказала Беверли. - Здесь в тени очень неплохо.

                Она взглянула на Стэна.

                - Тебе, наверное, захотелось подурачиться? Пойти на свалку или побросать в бутылки камнями?

                - И мне нравится бросать в бутылки камнями, - сказал Ричи и встал рядом со Стэном. Он отряхнул воротник и принялся гордо вышагивать по кругу, как Джеймс

                Дин в "Бунтаре без причины". - Они обидели меня, - сказал он с унылым выражением лица, почесывая грудь. - Мои родители. Школа. Общество. Все они, все давят на меня, малыш. Они...

                - Дерьмо, - сказала Беверли и вздохнула.

                - У меня есть петарды, - сказал Стэн, и все забыли и о Глэморах, и о Маниту, и об ужасной пародии Ричи на Джеймса Дина, когда Стэн достал из бокового кармана упаковку "Блэк Кэтс". Даже Билл был поражен.

                - Гггосподи пппомилуй, Стэн, гггде ты их вввзял?

                - У того толстого мальчишки, с которым время от времени хожу в синагогу, - сказал Стэн. - Я их обменял на целую кучу комиксов про Супермена и Маленькую Лулу.

                - Давайте постреляем! - закричал Ричи, от радости с ним чуть не случился апоплексический удар. - Давай постреляем, Стэнни, я никому не скажу, христопродавец ты этакий, обещаю. Я всем буду говорить, что у тебя самый маленький нос, Стэнни! Я всем буду говорить, что ты - не обрезанный!

                Услышав это, Беверли зарыдала от смеха. С ней и в самом деле мог случиться апоплексический удар, если бы она не закрыла лицо руками. Билл засмеялся, Эдди засмеялся, И через минуту Стэн засмеялся вместе с ними. В тот день, накануне Четвертого Июля, их смех разносился над залитой солнечным светом водой Кендускеага, и никто из них не заметил уставившиеся на них из зарослей ежевики и бесплодных кустов черной смородины оранжевые глаза. Берег реки на тридцать футов кругом полностью зарос ежевикой, а в центре зарослей находилась как раз одна из тех "чертовых дыр" Вена. Именно из этой бетонной трубы на них таращились эти глаза в два фута шириной.

                В тот день Майк убегал от Генри Бауэрса и его дружков, потому что на следующий день был праздник, Четвертое Июля. В оркестре церковной школы Майк играл на тромбоне, и Четвертого Июля оркестр должен был участвовать в ежегодном праздничном параде и играть "Военный гимн республики". Этого дня Майк ждал целый месяц. Из-за слетевшей велосипедной цепи он прогулял последнюю репетицию. Репетиция была запланирована до половины третьего, и он заодно решил почистить тромбон, который раньше хранился в школьном музыкальном классе.

                Когда он подошел к церковной школе на Нейболт-стрит и обернулся назад, мысли его мгновенно повернули в другом направлении. Генри, Виктор, Белч, Питер Гордон и Лось Садлер, цепью рассредоточившись по всей дороге, шли за ним. Если бы они вышли из дома Бауэрса на пять минут позже, Майк успел бы скрыться из виду за вершиной следующего холма, и решающая битва и все, что за ней последовало, могло бы произойти в другое время или не произойти вовсе.

                Но спустя несколько лет именно у Майка возникла мысль, что, вероятно, в то лето никто из них не был полноценным хозяином своих дел и поступков; если какая-то доля удачи и доброй воли принимала участие в этом спектакле, то их роль была очень незначительной. Он бы мог перечислить множество подозрительных совпадений, но по крайней мере одну вещь он наверняка не мог знать. Когда в тот день Стэн Урис показал друзьям коробочку "Блэк Кэтс" и Неудачники отправились на свалку взрывать петарды, Виктор, Белч и другие пришли на ферму Бауэрса, потому что у Генри тоже были петарды, небольшие бомбочки и М80 (за хранение последних несколько лет спустя ввели уголовное наказание). Большие мальчишки собрались пойти за угольную яму около железной дороги и там взорвать сокровища Генри.

                Все они, даже Белч, обходили стороной ферму Бауэрсов по двум простым причинам: во-первых, из-за сумасшедшего отца Генри и чтобы не заканчивать за Генри различную работу. Эти мальчики не были лентяями, но у них самих было дома множество дел: прополоть сорняки, натаскать камней и дров, наносить воды, накосить травы, собрать то, что созрело в то или иное время года: горох, огурцы, помидоры, картофель. Кроме того, дома они это делали без потогонной системы чокнутого отца Генри, которому было абсолютно наплевать, кого бить (однажды, когда Виктор Хрисс уронил корзину с помидорами, которую он тащил от самой дороги, отец Генри избил его поленом). Довольно неприятная вещь - получать по спине березовым поленом; но хуже всего, что при этом Батч Бауэре напевал: "Я убью всех узкоглазых! Я убью всех вонючих узкоглазых! "

                С присущей ему немногословностью, Белч Хаггинс два года назад сказал Виктору: "Я не трахаюсь с сумасшедшими". Виктор засмеялся и согласился с ним.

                Но петарды были слишком большим искушением для мальчиков, и они не смогли устоять.

                "Вот что я скажу тебе. Генри, - сказал Виктор, когда Генри позвонил ему в девять утра и пригласил в гости. - Лучше давай встретимся около часа у угольной ямы. Что скажешь?"

                "Ты можешь подходить к яме к часу, только меня там не будет, - ответил Генри. - У меня дома дел по горло. Но если ты подойдешь туда часам к трем, то я буду там. И первая М80 полетит в твою дурацкую башку, Вик".

                Вик засмеялся, но потом согласился прийти и помочь управиться с делами.

                Остальные тоже пришли, и пятеро парней как черти трудились на ферме у Бауэрса все утро. Когда Генри спросил у отца, может ли он уйти, Бауэрсстарший просто вяло махнул рукой. Батч устроился на веранде в креслекачалке с молочной бутылкой, наполненной крепким сидром, и поставил на перила веранды портативный радиоприемник "Филко". Обнаженный японский меч лежал на коленях Батча; военный трофей, который, как говорил Батч, он вытащил из тела умирающего япошки на острове Тарава (на самом деле он обменял его в Гонолулу на шесть бутылок "Будвейзера" и три ручки). Когда Батч напивался, он почти всегда доставал этот меч. И с тех пор все мальчики, включая Генри, в глубине души были убеждены, что рано или поздно он убьет этим мечом кого-нибудь еще и лучше бы его убрать подальше от Батча.

                Когда Генри заметил на улице Майка Хэнлона, мальчикам ничего больше не оставалось, как выйти на дорогу.

                - Это ниггер! - сказал он, и глаза у него загорелись, как у ребенка, ожидающего скорого появления СантаКлауса у рождественской елки.

                - Ниггер? - у Белча Хаггинса был озадаченный вид. Он видел Хэнлона только один раз, но его безжизненные глаза сверкнули. - А, да! Ниггер! Пошли за ним, Генри.

                Белч рысью бросился за Майком, остальные последовал ли его примеру, но Генри схватил Белча за руку и осадил назад. У Генри было больше опыта в охоте на Майка Хэнлона, чем у остальных, и он знал, что поймать его не так просто. Этот черномазый мог уйти.

                - Он не видит нас. Давайте просто быстро пойдем за ним и постепенно сократим расстояние.

                Так и сделали. Сторонний наблюдатель был бы удивлен: пятеро мальчиков были похожи на спортсменов, участвующих в олимпийских соревнованиях по ходьбе. Пузо Лося Садлера подпрыгивало вверх-вниз внутри футболки с надписью "Университет Дерри". По красному лицу Белча катился пот. Но расстояние между ними и Майком уменьшалось - двести ярдов, сто пятьдесят ярдов, сто ярдов.

                - Что будем с ним делать. Генри? - тихо спросил Виктор Крисе. В его голосе прозвучало любопытство, но, по правде говоря. Вик был обеспокоен. Через некоторое время он начнет беспокоиться за Генри все больше и больше. Ему было наплевать, что Генри собирался сделать с сыном Хэнлонов: избить его или просто порвать ему рубашку или стащить с него штаны и повесить их на дерево. Но он не был уверен, что у Генри на уме только это. В этом году было несколько неприятных случаев с детьми из начальной школы, про которых Генри обычно говорил "мелкое дерьмо". Генри часто командовал и терроризировал "мелкое дерьмо", и с марта они стали обходить его за версту. Одного из них, четырехглазого сына Тозиеров, Генри с друзьями выслеживали до самого Фриза, но где-то упустили его в тот момент, когда им уже стало казаться, что они схватили его за задницу. Потом, в последний день школьных занятий, сын Хэнскомов...

                Но Виктор не любил вспоминать об этом.

                Его беспокоила одна простая вещь: Генри мог зайти СЛИШКОМ ДАЛЕКО. Насколько ДАЛЕКО, Виктор даже боялся себе представить... но сердце подсказывало ему, что на этот вопрос есть только один ответ.

                - Мы поймаем его и спустим в угольную яму, - сказал Генри. - Думаю, засунем ему в башмаки по парочке петард и посмотрим, как он умеет танцевать.

                - Но не М80, Генри, правда?

                Если Генри собирается сделать чтолибо подобное, Виктор высыплет порох. М80 в туфлях могут прострелить ниггеру ноги, а это - более чем СЛИШКОМ ДАЛЕКО.

                - У меня их только четыре штуки, - сказал Генри, не сводя глаз со спины Майка Хэнлона. Теперь расстояние между ними сократилось до семидесяти пяти ярдов, и он тоже заговорил тихо. - Ты думаешь, я выброшу их ради какого-то вонючего ниггера?

                - Нет, Генри, конечно, нет.

                - Мы просто положим парочку "Блэк Кэтс" в его мокасины, - сказал Генри, - потом стащим с него штаны и выбросим одежду в кусты. Пусть прикрывается крапивой.

                - И бросим его в уголь, - сказал Белч, и его обычно мутные глаза засверкали. - Да, Генри? А там холодно?

                - Холодно, как в могиле, - небрежно сказал Генри, и Виктору это совершенно не понравилось. - Мы вымажем его углем, как я уже однажды вымазал его в грязи, и... - Генри оскалился, обнажив зубы, которые у него начали гнить, когда ему было еще лет двенадцать. - И я ему кое-что скажу. Не думаю, чтобы он слышал, когда я ему это сказал в прошлый раз.

                - Что ты скажешь, Генри? - спросил Питер. Питер Гордон был страшно заинтригован и возбужден. Он вырос в одной из "приличных семей" Дерри - они жили на Западном Бродвее - и через два года его пошлют в приготовительную школу в Гротоне, по крайней мере, он так думал тогда, третьего июля. Он был умнее Виктора Крисса, но недостаточно долго водился с ними, чтобы понять, насколько велико разлагающее влияние Генри.

                - Увидишь, - сказал Генри. - Теперь все заткнитесь. Мы уже близко.

                От Майка их отделяло всего двадцать пять ярдов, и Генри уже открыл рот, чтобы отдать приказ схватить его, когда у Лося Садлера выстрелила первая в этот день петарда. Вечером Лось съел три тарелки печеных бобов, и звук получился почти такой же громкий, как выстрел из пистолета.

                Майк обернулся. Генри увидел, как округлились его глаза.

                - Хватайте его! - заорал Генри.

                Майк застыл на секунду, затем сорвался с места и побежал во весь опор.

                Неудачники огибали бамбуковые заросли в Барренсе, когда Билл представил, что они в джунглях на сафари. Он часто так представлял, гуляя по этой части Барренса. Высокий белый бамбук мешал разглядеть дорогу. Земля была черная, под ногами хлюпала грязь с дерном, и, чтобы не зачерпнуть грязь в ботинки, детям приходилось перепрыгивать через нее. Лужи со стоячей водой отражали странно унылую радугу. В воздухе стоял тяжелый запах испарений, издаваемый частично свалкой, частично гниющей растительностью.

                Недалеко от Кендускеага Билл остановился и обернулся к Ричи.

                - Ввпереди тттигр, Тгтозиер.

                Ричи кивнул и обернулся к Беверли:

                - Тигр, - выдохнул он.

                - Тигр, - сказала она Вену.

                - Людоед? - спросил Бен, сдерживая дыхание, чтобы не пыхтеть.

                - Весь в крови, - ответила Беверли.

                - Тигр-людоед, - прошептал Бен Стану, и тот передал новость Эдди, худое лицо которого от волнения покрылось румянцем.

                Они медленно скрылись в зарослях бамбука. Тигр прошел прямо перед ними, они увидели его очень близко: крупный, наверное, фунтов четыреста, в его движениях чувствовалась грация и сила, шкура переливалась как шелк. Очень близко они увидели его зеленые глаза и пятна крови на морде - кровь воинапигмея, последней съеденной заживо жертвы.

                Бамбук шуршал музыкально и как-то жутковато. Либо это летний ветерок, либо тигр направляется к Олд-Кейп на краю Барренса.

                - Ушел, - сказал Билл. Он перевел дыхание и снова вышел на тропинку. Остальные последовали за ним.

                Ричи оказался единственным вооруженным мужчиной: он сделал из плотного картона пистолет, а рукоятку обмотал изолентой, чтобы не скользила.

                - Если двинешься с места, Большой Билл, я всажу в тебя пулю, - зловеще произнес он и поправил дулом пистолета свои старые очки.

                - Здесь жжживет ппплемя ватусов, - сказал Билл. - Нине состоит стрелять. Тты же нне хочешь, чччтобы с ттебя сссняли скальп?

                - О! - сказал изумленный Ричи.

                Билл жестом подозвал остальных ребят, и они снова пошли по тропинке, которая сужалась к концу бамбуковых зарослей. Они вышли на берег Кендускеага там, где для перехода через реку были набросаны камни. Бен стал показывать, как их следует класть. Берете большой камень и бросаете его в воду, затем берете второй камень и, встав на первый, бросаете его в воду тоже, потом берете третий камень и, стоя на втором камне, опять бросаете его в воду и так до тех пор, пока не перейдете через реку (которая здесь в это время года менее фута глубиной и даже видно дно с темножелтыми песчаными бугорками), не замочив ноги. Фокус был простой, почти детский, но никто из них не видел его, пока Бен не показал, как это делается. Когда он молол чепуху, его было приятно послушать, но как только он начинал показывать то, что они раньше никогда не видели, все чувствовали себя просто болванами.

                Поодиночке они спустились вниз по берегу и стали переходить через реку по сухим выступам камней, которые только что набросали.

                - Билл! - неожиданно позвала Беверли.

                Он сразу же застыл с вытянутыми вперед руками, но не оглянулся. Вокруг него плескалась и струилась вода.

                - Что?

                - Здесь пираньи! Два дня назад я видела, как они съели целую корову. Через минуту после того, как она упала, от нее не осталось ничего кроме костей. Не упади!

                - Хорошо, - сказал Билл. - Будьте осторожны, ребята.

                Неожиданный свист гудка товарного поезда, загружающегося на железнодорожной насыпи, заставил Эдди Каспбрака покачнуться почти на середине пути, и он чуть не упал в воду. На мгновение он посмотрел на блестящую от солнечных лучей воду, от которой слепило глаза, и действительно увидел стаю кружащих пираний. Они не были частью той игры воображения Билла про джунглисафари, он был в этом совершенно уверен. Рыбы, которых он увидел в воде, были похожи на выросших до гигантских размеров золотых рыбок с огромными отвратительными челюстями, как у морского окуня. Пилообразные зубы торчали между толстых губ, и, как и золотые рыбки, они были оранжевого цвета. Такие же оранжевые, как пушистые помпоны, которые иногда носят цирковые клоуны.

                Они кружились в обмелевшей реке и скрежетали зубами.

                Эдди уколол себя в руку булавкой.

                Я упаду в воду, - подумал он, - я упаду в воду, и они съедят меня заживо.

                Стэн Урис крепко схватил его за запястье и оттащил от смертельного места.

                - Ты был на волосок от гибели, - сказал Стэн. - Если бы ты упал в воду, твоя мать всыпала б тебе по перАб число.

                Но в этот раз Эдди совсем не подумал о матерр. Остальные ребята уже добрались до другого берега и считали вагоны товарного поезда. Эдди дико посмотрел Стэну прямо в глаза и снова посмотрел в воду. Он увидел плавающую кожуру от помидора и больше ничего. Он снова посмотрел на Стэна.

                - Стэн, я видел...

                - Что?

                Эдди покачал головой.

                - Ничего, наверное, показалось, - сказал он. - Я просто немного (но они были там, да, они были и они съели бы меня заживо) нервный. Из-за тигра, наверное. Пошли.

                Западный берег Кендускеага - Олд-Кейп - в дождливую погоду и во время весенних паводков превращался в грязное болото, но за последние две недели или больше в Дерри не было сильных дождей, и берег высох до такой степени, что покрылся трещинами, из которых, отбрасывая темные тени, выпирали некоторые из тех самых бетонных цилиндров. Приблизительно в двадцати ярдах от них над Кендускеагом возвышалась бетонная труба, из которой постоянно стекала в реку коричневая струя воды.

                Бен спокойно сказал:

                - Жутко здесь.

                Остальные кивнули.

                Билл повел всех наверх по сухому берегу, и они очутились в густом кустарнике среди жужжания жуков и стрекота кузнечиков. Запах свалки стал теперь более отчетливым и едким; в небо поднимались черные клубы дыма. На земле повсюду, кроме узенькой тропинки, валялся мусор. Билл расчистил ногой кучу отбросов, и Ричи пришел в неописуемый восторг. Он смеялся чуть ли не до слез.

                - Тебе обязательно нужно написать об этом книгу, Большой Билл, - сказал он. - Это будет интересно.

                Билл вскарабкался на вершину кряжа и посмотрел вниз на свалку.

                - О, черт, - сказал он и засунул руки в карманы. Остальные ребята собрались вокруг него.

                Сегодня мусор жгли в северном конце свалки, а здесь, в этой части, мусорщик (наверняка это был Армандо Фазио, для друзей приято Мэнди, холостой брат сторожа начальной школы) возился с бульдозером Д9. оставшимся со времен второй мировой. С его помощью он иногда Сгребал мусор в ямы, чтобы потом все сжечь. Он сидел без рубашки, и на сиденье бульдозера под парусиновым зонтиком работал большой переносной радиоприемник, по которому передавали предпраздничный концерт, Золотой Сакс играл "Сенаторов".

                - Здесь мы не сможем спуститься, - заметил Бен. Мэнди Фазио был неплохим парнем, но если он встречал на свалке детей, он их сразу же прогонял - из-за крыс, из-за яда, который он ежедневно рассыпал, чтобы крысы не так быстро плодились, из страха, что они могут порезаться, упасть, сгореть... но самое главное, потому что он считал, что свалка - не место для детских игр. "Разве вы хорошие дети?" - кричал он на ребят, которых ему удавалось выследить на свалке. Их привлекали сюда битые бутылки (или крысы, или гайки), а может быть, экзотическое очарование "свалкиподбиралки": здесь можно было найти еще работающую игрушку, стул, который можно починить и поставить в штабе, или старый телевизор с целехоньким кинескопом - если в него бросить камень, может получиться великолепный взрыв. "Разве вы хорошие дети? - ревел Мэнди (он кричал не оттого, что был зол, а потому что был глухим и не носил слуховой аппарат). - Тебе что, твои старики не говорили, чтобы ты был хорошим? Хорошие парни и девчонки не играют на свалке! Идите в парк! Идите в Дом культуры и поиграйте там в хоккей. Будьте вы хорошими детьми! "

                - Нет, - сказал Ричи. - Здесь нам точно не спуститься.

                Они немного посидели, понаблюдали за Мэнди, колдующим над своим бульдозером, в надежде, что он сдастся и уйдет, но в действительности сами в это не верили: если у Мэнди был радиоприемник, то, значит, он намерен проторчать здесь целый день. За это время можно обоссаться, - подумал Билл.

                На целом свете не было лучше места, чтобы взрывать петарды, чем свалка. Их можно положить под оловянный таз и потом наблюдать, как таз взлетит на воздух, когда петарда взорвется, или можно зажечь шнур, опустить их в бутылку, а потом убежать, как будто за тобой гонятся три дюжины чертей. Бутылки не всегда взрываются, но, как правило, взрываются.

                - Как бы я хотел, чтобы у нас было хоть несколько М80, - вздохнул Ричи, не подозревая, что скоро одна из них полетит ему в голову.

                - Моя мама говорит, что люди должны довольствоваться тем, что у них есть, - сказал Эдди так торжественно, что все рассмеялись.

                Когда смех утих, все снова посмотрели на Билла.

                Билл подумал и потом произнес:

                - Я знаю одно ммместо. В кконце Бббарренса у жжелезноддорожных путей есть сстарый ппесчаный карьер.

                - Да! - сказал Стэн, поднимаясь на ноги. - Я знаю это место. Ты гений, Билл!

                - Там должно здорово бабахнуть, - согласилась Беверли.

                - Хорошо, пойдемте, - сказал Ричи.

                Шестеро ребят (до магического числа не хватает одного) направились вдоль холма, огибающего свалку. Мэнди Фазио, случайно подняв глаза, увидел их силуэты, напоминающие возвращающихся после набега индейцев. Он подумал сначала, не крикнуть ли им, что Барренс - не место для детей, но вместо этого вернулся к своей работе. Во всяком случае, они не были на свалке.

                Майк Хэнлон без передышки добежал до церковной школы и рванулся по Нейболт-стрит прямо к железнодорожным путям. В школе имелся сторож, но мистер Гендрон был очень стар и слышал еще хуже, чем Мэнди Фазио. К тому же он любил летом большую часть дня подремать в тихой котельне, развалившись в видавшем виды креслекачалке с газетой "Ньюз" на коленях. Майк мог стоять, барабанить в дверь, кричать старику, чтобы он впустил его, а Генри Бауэре тем временем догнал бы его и отвинтил бы его дурную голову.

                Итак, Майк просто побежал дальше.

                Но он не просто бездумно несся вперед, - он пытался задать себе темп, пытался контролировать дыхание, чтобы не выдохнуться. Генри, Белч и Лось Садлер не представляли для него опасности, даже будучи относительно свежими и бодрыми, они бегали, как раненые быки. Виктор Крисе и Питер Гордон, однако, были гораздо проворнее. Когда Майк пробежал дом, где Билл и Ричи видели клоуна - или оборотня, - он обернулся и с тревогой увидел, что Питер Гордон уже почти догоняет его. Питер весело улыбался улыбкой лошади, участвующей в скачках с препятствиями, и Майк подумал: Интересно, как бы он улыбался, если б знал, что случится, когда они меня поймают... Неужели он думает, что они просто скажут мне: "Твоя очередь пятнать" и убегут?

                Когда впереди появились неясные очертания ворот сортировальной станции с надписью: ЧАСТНАЯ СОБСТВЕННОСТЬ. НЕ ВХОДИТЬ. НАРУШИТЕЛИ ПРЕСЛЕДУЮТСЯ В СУДЕБНОМ ПОРЯДКЕ, Майк был вынужден сбавить темп. Он не чувствовал сильной усталости; дыхание было частым, но он продолжал его контролировать, хотя знал, что, если ему придется долго держать такой темп, его ожидают потом болезненные последствия.

                Ворота были наполовину открыты. Он еще раз оглянулся и увидел, что снова оторвался от Питера. Виктор отстал от Питера шагов на десять, остальные были от них ярдах в сорокапятидесяти. Даже в эти короткие мгновения Майк успел разглядеть черную ярость, искажавшую лицо Генри.

                Он легко и быстро проскользнул в приоткрытые ворота, повернулся и захлопнул дверь. Услышал щелчок сработавшего замка. Через минуту Питер Гордон уже ломился в решетку, а через несколько секунд к нему подбежал Виктор Крисе. На лице Питера уже не было улыбки: он смотрел на Майка мрачным, угрюмым взглядом. Он пошарил в поисках замка, но безуспешно: ворота запирались изнутри.

                Невероятно, но он сказал:

                - Давай, парень, открывай ворота. Это нечестно.

                - Что значит "нечестно"? - спросил Майк, часто и тяжело дыша. - Пятеро на одного?

                - Нечестно, - повторил Питер, словно не слыша того, что сказал Майк.

                Майк посмотрел на Виктора и увидел беспокойство в его глазах. Он заговорил, только когда к воротам прибежали остальные:

                - Открывай, ниггер, - взревел Генри. Он стал трясти решетку с такой свирепой яростью, что Питер испуганно посмотрел на него. - Открой! Открой сейчас же!

                - Не открою, - спокойно сказал Майк.

                - Открой! - закричал Белч. - Открой, ты, вонючий черномазый!

                Майк, отошел от ворот, сердце громко стучало в груди. Он не мог понять, то ли он был напуган, то ли просто взволнован. Они прильнули к воротам с другой стороны, кричали, обзывали его ниггером и такими словами, о существовании которых он и не подозревал: черножопый, землекопалка, черничник, обезьяна и тому подобное. И он лишь удивился, когда Генри достал что-то из кармана, зажег о ноготь большого пальца спичку и нечто круглое красное перелетело через ограду. Он инстинктивно отскочил, когда, поднимая столбы пыли, слева от него разорвалась бомба.

                На какое-то мгновение после взрыва наступила тишина. Майк, не веря в случившееся, уставился на них через ограду, они тоже уставились на него. Питер Гордон застыл в шоке, и даже у Белча был потрясенный вид.

                Теперь они испугались за него, - подумал Майк, и неожиданно внутри его заговорил неизвестный голос, возможно, впервые за всю его жизнь, голос повзрослому взволнованный. - Они испугались, но это их не остановит. Тебе надо бежать. Майки, или случится что-то ужасное. Не все они хотят, чтобы это случилось, может быть, Виктор не хочет и Питер Гордон, он тоже не хочет, но это все равно случится, потому что Генри сделает так, чтобы это случилось. Поэтому - беги. Беги быстрее.

                Он отступил на дватри шага назад, и тогда Генри Бауэре сказал:

                - Это я убил твою собаку, ниггер.

                Майк замер, словно его ударили под дых мячом в кегельбане. Он пристально посмотрел Генри Бауэрсу прямо в глаза и понял, что Генри говорит чистую правду. Он убил Мистера Чипса.

                Этот момент показался Майку бесконечно долгим; глядя в мутные сумасшедшие глаза Генри и в его почерневшее от бешенства лицо, он подумал, что за это время он понял многое, и главное, что Генри был гораздо более сумасшедшим, чем Майк себе представлял. Кроме того, он понял, что мир жесток, и это открытие так потрясло его, что он крикнул ему:

                - Ты, проклятый ублюдок!

                Генри взревел от ярости, бросился на ограду и с бешеным упорством пообезьяньи полез на решетку. Это было ужасающее зрелище. Майк молчал, он хотел проверить, прав ли тот взрослый голос, который заговорил внутри его или нет. Да, он был прав: после минутного колебания остальные тоже начали карабкаться наверх.

                Майк перебежал через трехколейный путь, подняв теннисными туфлями облачко золы, лежащей между путей. Перебегая через вторую колею, он споткнулся и почувствовал, что лодыжку обожгла резкая боль. Он поднялся и снова побежал. Позади раздался глухой стук - это Генри спрыгнул с забора.

                - Вот теперь я поймаю тебя за задницу, ниггер! - заорал Генри.

                Разум подсказывал Майку, что Барренс - это единственный шанс. Если ему удастся добраться туда, он сможет спрятаться в зарослях кустарников, в бамбуке... или если положение будет действительно безысходное, то заберется в одну из водосточных труб и переждет там.

                Он мог это сделать, может быть... но ярость кипела у него в груди, потому что он ничего не мог поделать с голосом разума. Он понимал, что Генри преследует его, что у него есть шанс, но Мистер Чипе?., убить Мистера Чипса? Моя СОБАКА не была ниггером, ты, вонючий ублюдок, - думал он набегу, и в нем росла неукротимая ярость.

                Теперь он услышал другой голос, голос своего отца.

                Я не хочу, чтобы ты улепетывал от него со всех ног... и из этого следует, что тебе надо ходить осторожнее. Спроси сам себя, волнуешься ли ты еще из-за Генри Бауэрса?..

                Майк бежал через сортировочную станцию прямо к сборным домам складов. За складами виднелась другая решетчатая ограда, отделявшая станцию от Барренса. Сначала он собирался подняться по ней и спрыгнуть по другую сторону ограды, но вместо этого круто изменил направление и побежал направо, к песчаному карьеру.

                Прибежав к карьеру, Майк стянул рубашку. У самого края он обернулся. Генри бежал через рельсы, его приятели неслись рядом с ним. Все нормально. Может быть.

                Как можно быстрее Майк набрал шесть пригоршней крупных кусков угля и набил ими рубашку. Затем он снова побежал к ограде. Вместо того, чтобы перелезть через ограду, он развернулся к ней спиной. Он вывалил уголь из рубашки прямо на землю, нагнулся и поднял пару кусков.

                Генри не видел их; он видел только затравленного ниггера, стоящего у забора. Улыбаясь, он бежал ему навстречу.

                - Это тебе за мою собаку, ублюдок! - прокричал Майк бессознательно срываясь на крик. Замахнувшись, он швырнул в него один из комьев. Уголь полетел строго по прямой и попал Генри прямо в лоб. - Бум! - и рикошетом отлетел в сторону. Генри споткнулся и упал на колени, схватившись руками за голову. Между пальцами, как по заклинанию, тут же потекла кровь.

                Остальные замедлили бег и остановились, на их лицах появилось одинаковое недоумевающее выражение. Генри издал душераздирающий крик и снова поднялся на ноги, продолжая держаться за голову. Майк бросил следующий камень. Генри увернулся. Он направился прямо к Майку, и, когда Майк швырнул третий кусок угля, Генри убрал руку от разбитого лба и почти небрежно отбил летящий камень. Он улыбнулся.

                - Тебя ждет большой сюрприз! - сказал он. - Такой... О, ГОСПОДИ! Генри попытался сказать еще что-то, но издал только невнятный булькающий звук.

                Майк бросил еще один кусок угля, и именно этот кусок попал Генри прямо в рот. Генри снова свалился на колени. Питер Гордон стоял, широко разинув рот. Лось Садлер нахмурил лоб, словно пытался решить трудную математическую задачу.

                - А вы чего ждете? - выдавил Генри. Между пальцами у него сочилась кровь. Голос звучал хрипло и казался чужим. - Хватайте его! Хватайте этого сосунка!

                Майк не стал дожидаться, когда они бросятся выполнять приказ Генри. Он отбросил рубашку и полез через ограду. Он начал карабкаться наверх и тут почувствовал, как сильные руки схватили его за ногу. Он посмотрел вниз и увидел искаженное лицо Генри Бауэрса, перепачканное кровью и углем. Майк дернул ногой. Теннисная туфля осталась в руках у Генри. Он лягнул Генри голой пяткой прямо в лицо и услышал как что-то хрустнуло. Генри снова заорал и попятился, держась за расквашенный нос.

                Другая рука - Белча Хаггинса - грубо вцепилась в отворот джинсов, но Майку удалось от него отделаться. Он перекинул одну ногу через ограду, и в это время что-то с ослепительной силой ударило в лицо и обожгло щеку. Потом что-то ударило в бок, в предплечье и бедро. Они обстреливали Майка его же боеприпасами.

                На некоторое время он повис на руках, потом упал на землю и дважды перевернулся через себя. Поросшая кустарником земля в этом месте шла под уклон, и, возможно, это спасло Майку Хэнлону зрение, а может быть, даже и жизнь: Генри снова подошел к ограде и на этот раз бросил через забор одну из четырех М80. Она упала и с ужасным грохотом - БАХ! - взорвалась, образовав в траве широкую зияющую воронку.

                В ушах у Майка зазвенело, и он, пошатываясь, поднялся на ноги. Теперь его скрывала высокая трава, росшая на окраине Барренса. Он провел рукой по правой щеке, и на руке осталась кровь. Это его не особенно беспокоило, он не ждал, что выйдет из этой переделки без единой царапины.

                Генри бросил бомбу, но Майк увидел, как она перелетела через забор, и легко увернулся.

                - Давайте, ловите его! - прорычал Генри и полез через ограду.

                Остальные начали взбираться на забор; Питер и Виктор - с некоторой неохотой, а Белч и Лось - с прежним нетерпением.

                Майк не стал ждать. Он повернулся и побежал в заросли. Генри ревел ему вслед:

                - Я найду тебя, ниггер! Я найду тебя!

                Неудачники добрались до дальнего конца песчаного карьера, который напоминал огромную, поросшую сорняком выбоину в земле. Последний раз отсюда добывали песок три года назад. Когда раздался первый взрыв, они все стояли вокруг Стэна и оценивающе разглядывали упаковку "Блэк Кэтс". Эдди подпрыгнул. Он все еще был напуган тем видением с пираньями, которых, как ему показалось, он на самом деле видел (он точно не знал, как выглядят настоящие пираньи, но у него не возникало никаких сомнений, что они напоминают огромных золотых рыбок с зубами).

                - Спокойна, Эддисан, - сказал Ричи, подражая голосу китайца. - Эта проста другие мальтиски стрелять из петарда.

                - Ппопробуй их пппередразнить, Ррричи, - заметил Билл. Все рассмеялись.

                - Я попытаюсь. Большой Билл, - сказал Ричи. - Я чувствую, что, если у меня хорошо получится, я заслужу твою любовь. - Он послал Биллу воздушный поцелуй. Билл выстрелил в него из пальца. Бен и Эдди стояли рядом и улыбались.

                - О, я такая молодая, а ты такой старый, - неожиданно запел Стэн Урис, удачно подражая Полу Анке, - сказала мне любимая...

                - Он умеет петь! - взвизгнул Ричи детским голоском. - Какой холосый мальцик, какой музыкальный, умеет петь песенки! - и потом голосом диктора за кадром. - Распишитесь здесь, мальчик, на этой пунктирной линии.

                Ричи обнял Стана за плечи и одарил его широкой очаровательной улыбкой.

                - Мы отрастим тебе волосы, мальчик. Дадим в руки гитару. Дадим...

                Билл быстро и легко дважды хлопнул Ричи по руке. Из-за предстоящей стрельбы все были немного взволнованы.

                - Открывай, Стан, - сказала Беверли. - У меня есть спички.

                Они опять собрались вокруг Стэна, который осторожно открыл коробочку с петардами. Медленно, с благоговением он снял красную целлофановую обертку и выложил блок картонных трубочек, голубых, красных и зеленых, на ладонь. Шнуры петард были сплетены вместе в китайскую косичку.

                - Я размотаю... - начал Стан, и тут раздался более громкий взрыв. Эхо медленно прокатилось по Барренсу. С восточной части свалки, пронзительно крича, поднялась стая чаек. Все одновременно вздрогнули. Стэн выронил петарды и наклонился, чтобы их собрать.

                - Динамит? - взволнованно спросила Беверли. Она посмотрела на Билла, стоящего с поднятой головой и широко раскрытыми глазами, и подумала, что никогда он не был так красив, как сейчас, но в гордой посадке его головы было что-то слишком тревожное, слишком напряженное. Он был похож на оленя, принюхивающегося к запаху пороха.

                - Помоему, это М80, - спокойно произнес Бен. - В прошлом году на Четвертое Июля я был в парке, и там были эти ребята из университета, и у них была парочка этих бомб. Они положили одну в железную урну. Грохот был такой же, как сейчас.

                - А в урне пробило дыру, Соломення Голова? - спросил Ричи.

                - Нет, но ее раздуло по бокам, как будто туда ктотд забрался и грохнул. Они убежали.

                - Последний взрыв был ближе, - сказал Эдди. Он тоже посмотрел на Билла.

                - Ну что, ребята, будем стрелять или нет? - спросил Стэн. Он развязал, около дюжины петард, а остальные до поры до времени завернул обратно в вощеную бумагу.

                - Конечно, - сказал Ричи.

                - Ууубери.

                Все вопросительно и немного испуганно посмотрели на Билла. Его резкий тон подействовал на них больше, чем слова.

                - Ууубери, - повторил Билл, лицо его исказилось от усилия, когда он пытался произнести слова. С губ потекла струйка слюны. - Чччто-то ссслучилось.

                Эдди облизнул губы, Ричи поправил большим пальцем сползшие на нос очки, а Бен лишь машинально подвинулся ближе к Беверли.

                Стэн открыл рот и хотел что-то сказать, но раздался еще один взрыв, потише.

                - Ккамни, - сказал Билл.

                - Что, Билл? - спросил Стэн.

                - Ккамни. Снаряды, :- Билл начал подбирать камни и класть их в карманы, покате не раздулись. Остальные уставились на него, словно он сошел с ума... а Эдди почувствовал, что его прошиб пот. Неожиданно он подумал, что так начинается приступ малярии. Однажды с ним случилось нечто подобное, когда они с Биллом встретили Вена, и в тот день Генри Бауэре нечаянно расквасил ему нос. Но сейчас ощущение было еще хуже. Было такое чувство, что в Барренсе вот-вот разразится Хиросима.

                Бен принялся собирать камни, к нему присоединился Ричи. Они подбирали быстро и молча. Очки Ричи все время сваливались и с легким звоном падали на усыпанную песком землю. Он рассеянно сложил их и засунул в карман.

                - Зачем ты это делаешь, Ричи? - спросила Беверли. Ее голос прозвучал тонко и слишком натянуто.

                - Не знаю, детка, - сказал Ричи, продолжая собирать камни.

                - Беверли, может быть, тебе лучше, э-э, на некоторое время вернуться на свалку? - сказал Бен. В руках у него были камни.

                - К чертям собачьим, - сказала она. - К чертям собачьим, Бен Хэнском, Она наклонилась и начала тоже собирать камни.

                Стэн задумчиво посмотрел на них. Они собирали камни как фермерылунатики. Губы их были сжаты в тонкую упрямую линию.

                Эдди почувствовал знакомое напряжение, его горло начинало сжиматься.

                Не сейчас, черт бы тебя побрал, - неожиданно подумал он. - Не сейчас, когда я нужен своим друзьям. Как сказал Вен, к чертям собачьим.

                И тоже начал собирать камни.

                Генри Бауэре чересчур быстро стал слишком большим, чтобы при обычных обстоятельствах быть быстрым и проворным, но сейчас обстоятельства не были обычными. Он обезумел от боли и ярости, и они придавали ему невероятную физическую силу. Сознательное мышление исчезло; в его мозгу творилось нечто напоминающее пожар поздним летом, когда наступают сумерки и все вокруг становится розовокрасным и дымчатосерым. Майк Хэнлон действовал на него как красная тряпка на быка. Майк бежал по примитивному маршруту вдоль края карьера, так он непременно прибежит на свалку. Но мысли Генри были слишком далеко от траектории движения Майка; он продирался сквозь кустарник и заросли ежевики по прямой, не чувствуя ни уколов шипов, ни ударов гибких веток, которые хлестали его по лицу, по шее, по рукам. Единственное, что сейчас имело для него значение, - это курчавая голова ниггера, маячащая впереди. Одна из М80 лежала у него в правой руке, в левой он сжимал деревянную спичку. Когда он поймает этого ниггера, он зажжет спичку, поднесет ее к шнуру и затолкает эту пепельницу прямо ему в штаны.

                Майку был открыт только, один путь - вперед, и он скорее дополз, чем добежал до края карьера. Майк скатился на дно, встал на ноги и вдруг на полпути понял, что здесь есть еще кто-то. Шестеро ребят стояли в один ряд и со странным выражением следили за происходящим. Только потом, когда у него была возможность разобраться со своими мыслями, он понял, что ему показалось странным в их взгляде: казалось, они ждали его.

                - Помоги, - с трудом произнес Майк, хромая им навстречу. Интуитивно он обратился к высокому мальчику с рыжими волосами. - Ребята... Большие ребята...

                В это время в карьер влетел Генри. Он увидел еще шестерых ребят, забуксовал и остановился. На какое-то мгновение на его лице промелькнула неуверенность, и он через плечо обернулся назад. Увидев своих воинов, он, уже улыбаясь, снова, посмотрел на Неудачников. Майк стоял позади Билла, тяжело дыша.

                - Я знаю тебя, парень, - сказал Генри, обращаясь к Биллу. Он посмотрел на Ричи. - И тебя тоже знаю. Где твои очки, четырехглазый?

                Не успел Ричи ответить, как Генри заметил Вена.

                - И вы здесь, сукины дети! Еврей и толстяк! Это твоя подружка, толстяк?

                Бен слегка вздрогнул.

                Как раз в это время рядом с Генри остановился Питер Гордон. Подбежавший Виктор встал от Генри по другую сторону, Белч и Лось появились последними. Они встали рядом с Виктором и Питером, и теперь двумя аккуратными, почти симметричными рядами друг против друга стояли два враждебных лагеря.

                Когда Генри заговорил, он дышал часто и тяжело, и это придавало ему еще большее сходство с быком:

                - Я могу вас так отделать, что и костей не соберете, но сегодня я вас отпускаю. Мне нужен только этот ниггер. А вы, мелкое дерьмо, брысь отсюда!

                - Вово! - поддакнул Белч.

                - Он убил мою собаку! - крикнул Майк пронзительным срывающимся голосом. - Он сам сказал!

                - Иди сюда, - сказал Генри, - и может быть, я не стану убивать и тебя.

                Майк задрожал, но не сдвинулся с места.

                Мягко и отчетливо Билл произнес:

                - Барренс наш. А вы, ррребята, убирайтесь отттсюда.

                У Генри расширились глаза, как будто ему неожиданно дали пощечину.

                - Ты что меня гонишь? - спросил он. - Ты, козел?

                - Вввас, - сказал Билл. - Ммы ввытряхнем из вввас дддерьмо, Бббауэрс. Убирайтесь оотсюда.

                - Ты, заикающийся урод, - сказал Генри. Он нагнул голову и бросился на Билла.

                Билл набрал целую пригоршню камней. У всех, за исключением Майка и Беверли, которая держала в руке только один камень, тоже были полные руки. Билл, не спеша, стал бросать камни в Генри. Его броски были сильными и достаточно точными. Первый камень пролетел мимо; второй попал Генри в плечо. Если бы БИЛЛ промахнулся в третий раз, то Генри был бы совсем рядом и свалил бы его на землю. Но Билл не промахнулся. Он попал прямо в бычью голову Генри.

                От неожиданной боли Генри закричал, поднял глаза... и получил еще четыре удара: любовное послание от Ричи Тозиера попало ему в грудь; камень, брошенный Эдди, срикошетил от плеча; Стэн Урис попал ему в подбородок; и единственный камень Беверли угодил ему в живот.

                Он бросил на них ошарашенный взгляд, и тут воздух наполнился свистом снарядов. Генри упал на спину, на его лице застыло то же самое недоумевающее выражение.

                - Ну же, ребята, - закричал он. - Помогите мне!

                - За ними, - сказал Билл низким голосом и, не дожидаясь остальных, побежал вперед.

                Они бросились за ним, швыряя камнями теперь не только в Генри, но и в остальных. Приятели Генри пытались подобрать снаряды с земли, но, пока они успевали набрать достаточное количество, их засыпали градом камней. Камень, брошенный Биллом, до крови рассек скулу Питеру Гордону. Он закричал и отступил на несколько шагов, замолчал, нерешительно бросил пару камней... и побежал. С него достаточно; такая переделка не для мальчика с Западного Бродвея.

                Генри свирепо схватил пригоршню камней, но, к счастью для Неудачников, большинство из них оказалось галькой. Самый большой камень он бросил в Беверли и ранил ее в руку. Она закричала.

                Бен с рычанием бросился к Генри Бауэрсу, который вовремя обернулся и заметил приближающегося Вена, но для отступления уже не осталось времени. Генри потерял равновесие - Бен весил футов сто пятьдесят или сто шестьдесят; результат не оставлял сомнений. Нельзя сказать, что Генри просто неуклюже растянулся. Он полетел. Он приземлился на спину и забуксовал. Бен снова подбежал к нему, лишь смутно ощутив отдающую теплом боль в ухе, потому что Белч Хаггинс оцарапал ему ухо камнем размером с шарик для гольфа.

                Генри, шатаясь, встал на колени. Бен подбежал к нему и сильно ударил ногой в левый бок. Генри грузно скатился на спину, полоснув взглядом по Вену.

                - Будешь знать, как бросать камни в девчонок! - закричал Бен. Он не мог припомнить, чтобы когда-нибудь в жизни был в таком бешенстве. - Будешь знать...

                И тут он увидел в руке Генри пламя. Генри зажег спичку. Он поднес ее к толстому шнуру М80 и швырнул Вену в лицо. Совершенно бессознательно Бен отбил бомбу ладонью, словно воланчик бадминтонной ракеткой. М80 полетела обратно. Генри увидел, как она приближается к нему. С расширенными от ужаса глазами он откатился в сторону. Через какую-то долю секунды бомба взорвалась, опалив ему рубашку на спине.

                В следующее мгновение Лось Садлер ударил Вена, и тот упал на колени. Клацнув зубами, он прикусил язык; изо рта потекла кровь. Он изумленно сощурился. Лось приближался к нему, но не успел он дойти до стоящего на коленях Вена, как позади него оказался Билл и запустил в него камнем. Лось упал и взвыл.

                - Ты меня ударил сзади, желтопузый, - заорал Лось. - Ты, грязный вонючий драчун!

                Он собрался броситься на него, но Ричи присоединился к Биллу, и они вместе начали обстреливать Лося камнями. На Ричи красноречие Лося о том, как должны и как не должны вести себя желтопузые, не произвело никакого впечатления; он видел, как они впятером преследовали одного испуганного мальчишку, и не собирался строить из себя короля Артура и рыцарей Круглого стола. Один из посланных Ричи камней оцарапал Лосю кожу над левой бровью. Лось снова взвыл.

                К ним присоединились подошедшие Эдди и Стэн. Вслед за ними подошла Беверли; ее рука кровоточила, но глаза горели решимостью. Кругом летели камни. Один из них попал Белчу Хаггинсу в "электрическую" косточку, и он закричал. Неуклюже приплясывая, он стал тереть локоть. Генри поднялся на ноги, его рубашка свисала на спине лохмотьями, но кожа под ней каким-то чудом оказалась нетронутой. Не успел он повернуться, как Бен Хэнском запустил ему камнем в затылок, и он снова упал на колени.

                Самый большой ущерб в тот день нанес Неудачникам Виктор Крисе, отчасти оттого, что был неплохим бейсбольным питчером, но в основном, как ни парадоксально звучит, оттого, что он единственный был взволнован происходящим. С каждой минутой ему все больше хотелось поскорее убраться отсюда. В драке с камнями можно серьезно пострадать: можно размозжить комунибудь череп или выбить зубы или даже глаз. Но, несмотря на это, он участвовал в этой драке с самого начала, он действительно в ней участвовал. И пытался заглушить беспокойное чувство.

                Благодаря своему хладнокровию он выиграл полминуты и набрал пригоршню крупных камней. Один из них он послал в Эдди, так как Неудачники перестроили свою стрелковую цепь, и попал ему в подбородок. Он с криком упал, и из раны сразу же потекла кровь. Бен обернулся к нему, но Эдди уже вставал на ноги; кровь на его мертвеннобледной коже казалась ужасающе красной.

                Виктор бросил камень в Ричи, и камень отскочил от его груди. Ричи бросил камень в Виктора. Вик легко увернулся и запустил одним из снарядов в Билла Денбро. Билл убрал голову, но недостаточно быстро - камень сильно рассек ему щеку.

                Билл повернулся к Виктору. Их глаза встретились, и Виктор увидел во взгляде этого заикающегося мальчика нечто такое, что в два счета отрезвило его. Невероятно, но с его губ уже были готовы сорваться слова: "Я больше не буду"... но он ничего не сказал этому маленькому парню, не то его дружки спустили бы на него всех собак.

                Билл пошел на Виктора, Виктор пошел на Билла. В этот момент, словно по какомуто телепатическому сигналу, они начали бросать друг в друга камни, продолжая при этом сближаться. Основная борьба разворачивалась вокруг этих двух ребят, поэтому остальные остановились и стали наблюдать за ними, даже Генри повернул голову.

                Виктор уворачивался и наклонялся, а Билл даже не пытался избежать ударов. Камни, посланные Виктором, били его в грудь, плечи, живот. Один из них поранил ухо. Билл невозмутимо бросал один камень за другим с убийственной силой. Третий камень, пущенный Биллом, с сухим ломким хрустом попал Виктору в колено. Его боеприпасы подошли к концу. У Билла оставался последний камень, гладкий и белый, с кварцевым отливом, несколько напоминающий по размеру и по форме утиное яйцо. Виктор Крисе подумал, что он должен быть очень твердым.

                Билла отделяло от него менре пяти футов.

                - Ттты, уубирайся отсюда, сссейчас же, - сказал он, - или я пппроломлю тттебе ббашку. Я нне шучу.

                Взглянув в глаза Билла, Виктор понял, что он действительно сделает это. Не сказав ни слова, он повернулся и направился туда, куда ушел Питер Гордон.

                Белч и Лось Садлер неуверенно озирались. Из уголка рта Садлера стекала кровь. По лицу Белча из раненой головы тоже текла кровь.

                Генри шевельнул губами, но не произнес ни слова.

                Билл повернулся к Генри.

                - Уубирайтесь, - сказал он.

                - А если я не уберусь? - Генри пытался говорить грубо, но Билл видел, какие у него были глаза. Он напуган, и он уйдет. Казалось, Билл должен был почувствовать радость, даже триумф, но он не чувствовал ничего, кроме усталости.

                - Если тты нне уберешься, - сказал Билл, - мммы ттебя вввынесем. Я дддумаю, что шесть ччеловек сссмогут уложить ттебя в быбольницу.

                - Семь, - сказал Майк Хэнлон и присоединился к ним. В каждой руке он держал по камню размером с теннисный мяч. - Только попробуй тронуть меня, Бауэре. Я с удовольствием отправлю тебя в больницу.

                - Ты, вонючий НИГГЕР! - срывающимся голосом, в котором уже слышались слезы, завопил Генри. Услышав этот крик, Белч и Лось решили для себя исход сражения: они отступили, и последние камни выпали у них из рук. Белч оглянулся вокруг, как бы не понимая, где он находится.

                - Убирайтесь с нашего места, - сказала Беверли.

                - Заткнись ты, сиповка, - сказал Генри. - Ты...

                Четыре камня полетели в него одновременно. Он закричал и пополз назад по заросшей полынью земле, лохмотья рубашки волочились вслед за ним. Он перевел взгляд с суровых лиц мальчишек на обезумевшие лица Белча и Лося. От них нечего ждать помощи. Лось сконфуженно отвернулся.

                Генри встал, всхлипывая и шмыгая разбитым носом.

                - Я всех вас убью, - сказал он и неожиданно побежал. Через минуту он скрылся из виду.

                - Дддавай, - сказал Билл, обращаясь к Белчу. - Убирайся отттсюда. И ббболыпе ччтобы я тттебя здесь нне видел. Барренс наш.

                - Размечтался. Лучше не стой Генри поперек дороги, малыш, - сказал Белч. - Пошли, Лось.

                Они ушли, низко опустив головы, и ни разу не оглянулись.

                Наступившую тишину нарушил сдавленный кашель Эдди Каспбрака. Бен направился к нему, но тут почувствовал, что три конфеты "Твинки" и четыре "Дин-Дон", которые он проглотил по дороге к Барренсу, начали у него в желудке забастовку, и он, забыв про Эдди, побежал в кусты, где его тихо стошнило в полном одиночестве.

                К Эдди подошли Ричи и Беверли. Беверли обняла мальчика за тонкую талию, а Ричи тем временем пытался достать из его кармана аспиратор.

                - Глотай, Эдди, - сказал он и нажал на кнопку. Эдди сделал резкий вдох.

                - Спасибо, - наконец произнес Эдди.

                Бен вернулся из-за кустов, красный от смущения, вытирая рот рукой. Беверли подошла к нему и взяла за руки.

                - Спасибо, что вступился за меня, - сказала она.

                Бен кивнул, глядя на свои грязные кроссовки.

                - В любое время, детка, - сказал он.

                Все по очереди обернулись и посмотрели на Майка, чернокожего Майка. Они смотрели внимательно, настороженно, задумчиво. Майк и раньше чувствовал, что люди его разглядывают с любопытством. Не было в его жизни минуты, чтобы он не чувствовал этого, и он тоже посмотрел на них честными глазами.

                Билл перевел взгляд с Майка на Ричи. Их глаза встретились. Биллу показалось, что в его голове словно раздался щелчок, как будто недостающая деталь машины встала на свое место, и почувствовал, как ледяные капли пота заструились по спине. Теперь мы все в сборе, - подумал он, и мысль эта была настолько сильной, настолько правильной, что на секунду он подумал, не произнести ли ее вслух. Но, конечно, говорить об этом во всеуслышание не было необходимости; он увидел это по глазам Ричи, Вена, Эдди, Беверли, Стэна.

                Теперь мы все в сборе, - подумал он снова. - О, Боже, помоги нам. Теперь это начнется по-настоящему. Прошу Тебя, Господи, помоги нам.

                - Как тебя зовут, мальчик? - спросила Беверли.

                - Майк Хэнлон.

Глава 14

АЛЬБОМ

                Вышло, что Билл был не одинок, - все принесли выпивку.

                Билл принес бурбон, Беверли - водку и пакет апельсинового сока, Ричи пиво, Бен Хэнском - бутылку "Уайлд Терки". У Майка в небольшом холодильнике в кладовке тоже оказалось пиво.

                Эдди Каспбрак с маленькой коричневой сумкой в руках пришел последним.

                - Что у тебя там, Эдди? - спросил Ричи. - "За-Рекс" или "Кул-Эйд"?

                Многозначительно улыбаясь, Эдди сначала вытащил бутылку джина, а за ней - бутылку сливового сока.

                Наступила гробовая тишина, и Ричи патетически произнес:

                - Кто-нибудь, позовите людей в белых халатах. У Эдди Каспбрака окончательно поехала крыша.

                - Джин со сливовым соком очень полезен для здоровья, - наставительно произнес Эдди... и все дико засмеялись. В тишине библиотеки раскаты смеха докатились до застекленного вестибюля, разделявшего взрослую и детскую библиотеки.

                - Ты пришел во всеоружии, - сказал Бен, утирая глаза. - Ты пришел во всеоружии, Эдди. Держу пари, ты точно тронулся.

                Улыбаясь, Эдди наполнил бумажный стаканчик на три четверти соком и торжественно влил в него две крышечки джина.

                - О, Эдди, как я люблю тебя, - сказала Беверли, и Эдди, вздрогнув, посмотрел на нее, не переставая улыбаться. Она опустила глаза. - Я всех вас люблю.

                - Ммы ттоже любим ттебя, Ббев, - сказал Билл.

                - Да, - подтвердил Бен. - Мы любим тебя. Его зрачки расширились, и он засмеялся. - Я думаю, мы по-прежнему любим друг друга... Знаете, насколько редко такое бывает.

                Некоторое время все сидели молча, потом Майк поинтересовался у Ричи, почему он снова в очках.

                - Я чуть не разорился на контактных линзах, - кратко объяснил Ричи. Может, займемся делом?

                Все посмотрели на Билла, так же как тогда в карьере, и Майк подумал: Они смотрят на Билла, когда им нужен лидер, и на Эдди, когда им нужен штурман. "Займемся делом" - что за дурацкая фраза. Что я им скажу? Что дети, тела которых нашли тогда и находят сейчас, не подверглись сексуальному насилию и даже не были изувечены, а только частично съедены? Что я достал семь шахтерских касок с мощными электрическими фонарями и они лежат у меня дома, и одна из них - для парня по имени Стэн Урис, который больше не может "устроить сцену", как мы раньше говорили? Или достаточно сказать, чтобы они отправлялись домой и хорошенько выспались, потому что завтра или послезавтра ночью этому навсегда придет конец - либо для Оно, либо для нас?

                Нет, про это не следует говорить ни слова, и вот почему, вот она, причина: мы по-прежнему любим друг друга. Многое изменилось за последние двадцать семь лет, но, как ни удивительно, это чувство осталось таким же, как и раньше. В этой любви, подумал Майк, заключается наша единственная настоящая надежда.

                Единственное, что им осталось сделать, чтобы положить этому конец отловить Оно, собрав в некое колесо опыт прошлого и настоящего. Да, подумал Майк, - именно так. Сегодня вечером начнем собирать колесо; завтра посмотрим, вертится ли оно по-прежнему... как раньше, когда мы прогнали тех больших парней из песчаного карьера и из Барренса.

                - Ты вспомнил остальное? - спросил Майк у Ричи.

                Ричи глотнул еще пива и покачал головой.

                - Я помню, ты рассказывал нам о птице... и о дымоходе.

                Улыбка исчезла с лица Ричи.

                - Я вспомнил об этом, когда гулял здесь вечером с Бевви и Беном. Что за отвратительное представление там устроили...

                - Биби, Ричи, - улыбнулась Беверли.

                - Ладно, как знаешь, - сказал он, снова улыбаясь и поправляя на носу очки. Он стал ужасно похож на прежнего Ричи. Он подмигнул Майку. - Ты да я, да мы с тобой. Майки?

                Майк фыркнул и кивнул.

                - Мись Скалет! Мись Скалет! - прохныкал Ричи детским голоском. - В коптильне стало оцень залко, мись Скалет!

                Смеясь, Билл сказал:

                - Еще одна блестящая техническая и архитектурная победа Вена Хэнскома.

                Беверли кивнула.

                - Когда мы копали штаб, ты приносил в Барренс альбом твоего отца с фотографиями, Майк.

                - О, Господи! - резко выпрямившись, сказал Билл. - И фотографии...

                Ричи мрачно кивнул.

                - Тот же фокус, что и в комнате Джорджи. Только в этот раз мы все видели это.

                Бен сказал:

                - Я вспомнил, куда делся еще один серебряный доллар.

                Все повернулись и посмотрели на него.

                - Перед тем как приехать сюда, я дал три доллара своему другу, спокойно произнес Бен. - Для его ребятишек. Я точно помнил, что где-то был четвертый, но не мог вспомнить, куда он подевался. Теперь я вспомнил, - он посмотрел на Билла. - Мы делали серебряную пулю, помните? Ты, я и Ричи. Сначала мы делали серебряную пулю...

                - Ты был уверен, что сможешь сделать ее, - согласился Ричи, - но в конце...

                - Мы сструсили, - медленно произнес Билл. Память снова вернула его туда и он снова услышал тот же самый тихий, но отчетливый звук - ЩЕЛК! - когда это произошло. Мы уже близко, - подумал он.

                - Мы вернулись на Нейболт-стрит, - сказал Ричи. - Все.

                - Ты спас мне жизнь. Большой Билл, - неожиданно сказал Бен, и Билл покачал головой. - Да, да, не спорь, - настаивал Бен, и на этот раз Билл не стал возражать. Он подумал, что, может быть, именно так и было, но он не помнит... и действительно ли это был он? Он подумал: может быть, Беверли...

                - Извините, я на минутку, - сказал Майк. - Пойду возьму пиво из холодильника.

                - Возьми и на меня, - сказал Ричи.

                - Хэнлон не пьет пиво с белыми мужчинами, - ответил Майк, - но ты исключение. Дразнила.

                - Биби, Майки, - с серьезным видом произнес Ричи, и Майк пошел за пивом; за его спиной звучал их веселый смех.

                Он щелкнул выключателем. Кладовка находилась в маленькой комнатке, нуждавшейся в хорошей уборке. Он открыл небольшой холодильник, и его до самых костей пронзил ледяной холод, словно наступил февраль, а апрель больше не наступит никогда.

                Праздничная гирлянда из синих и оранжевых воздушных шариков весело вырвалась из холодильника, и он вдруг, несмотря на страх, непроизвольно подумал: Теперь нам не хватает только Гая Ломбарда, играющего на трубе "Старую долгую песню". Слегка коснувшись лица Майка, они взмыли под потолок кладовки. Он хотел закричать, но крик застрял у него в горле, когда он увидел то, что находилось за воздушными шариками, что Оно подбросило ему в холодильник рядом с упаковкой пива, как будто для того, чтобы было чем пообедать поздно вечером, когда его ни на что не годные друзья расскажут свои никудышные истории и отправятся по казенным кроватям в их родном городе, который больше не был для них родным.

                Майк попятился, закрыв лицо руками, чтобы не видеть страшной картины. Он споткнулся об один из стульев, чуть не упал и отвел руки от глаз. Оно было по-прежнему там: отчлененная голова Стэна У риса лежала рядом с упаковкой пива "Буд Лайт", но эта голова не принадлежала мужчине, это была голова одиннадцатилетнего мальчика. Рот Стэна был открыт в беззвучном крике, но Майк не увидел ни зубов, ни языка, потому что он был полностью забит перьями. Перья были светлокоричневого цвета и невообразимо огромные. Он знал, какой птице принадлежат эти перья. О, да. Точно, Он видел эту птицу в мае 1958 года, и они все видели ее в начале августа 1958 года и потом, год спустя, когда он приехал к умирающему отцу, он узнал, что Вилл Хэнлон тоже видел ее однажды после того, как спасся при пожаре в "Блэк-Спот".

                Из шеи Стэна по лоскуткам кожи стекала кровь и сворачивалась в луже на нижней полке холодильника. При ярком свете лампочки она казалась темнорубинового цвета.

                - У... у... у... - попытался что-то сказать Майк, но кроме этих нечленораздельных звуков не смог ничего произнести. Голова открыла глаза. Это были серебристые глаза клоуна. Глаза повернулись и посмотрели на него. Вокруг забитого перьями рта начали извиваться губы. Голова пыталась что-то сказать, вероятно, что-то пророческое, как оракул в Древней Греции.

                - Я просто решил, что должен быть с тобой, Майк, потому что без меня ты проиграешь. Ты проиграешь без меня, и ты знаешь об этом, ведь знаешь? У тебя был бы шанс, если бы ты увидел мое остальное тело, но твой истинно американский рассудок этого бы не вынес. Надеюсь, ты понимаешь, что я имею в виду, дружище? Все, что вы шестеро можете сделать - это попрощаться со своим прошлым и покончить жизнь самоубийством. И я подумал, что могу тебе в этом помочь. Помочь, усек. Майки? Усек, старина? Усек, ты, вонючий ниггер?

                Ты не существуешь! - закричал он, но на самом деле не издал ни единого звука, как телевизор, у которого выключили громкость.

                Невероятно нелепо, но голова подмигнула ему.

                - Я существую. Существую. Как капли дождя. И ты знаешь, что я хочу сказать, Майки. То, что вы шестеро хотите попытаться сделать, - это все равно, что взлететь в реактивном самолете без шасси. Нет; смысла взлетать, если не можешь приземлиться, не так ли? И нет смысла садиться, если не можешь снова взлететь. Ты никогда не знал настоящих загадок и шуток. Тебе никогда не заставить меня смеяться. Майки. Биби, Майки, что скажешь? Помнишь птичку? Обычный воробышек. Но скажи: хей! Это было великолепно, правда? Большой, как сарай, как одно из чудовищ в глупых японских фильмах, которых ты так боялся в детстве. Времена, когда ты знал, как прогнить эту птичку от своего дома, прошли безвозвратно. Поверь мне. Майки. Если ты знаешь, как работать головой, то убирайся отсюда, убирайся из Дерри прямо сейчас. Если ты не знаешь, с твоей головой произойдет то же самое. Воспользуйся этим указателем на большой дороге жизни, прежде чем потеряешь ее, мой добрый друг.

                Перекатившись через лицо, голова, издавая жуткий скрежет из набитого перьями рта, выпала из холодильника. Она покатилась по полу прямо к нему, как чудовищный шар, у которого попеременно показывались то спекшиеся от крови волосы, то сморщенное лицо; она катилась к нему, и за ней тянулась дорожка тягучей крови с оторвавшимися кусочками перьев. Губы ее шевелились, обнажая комок птичьего оперения.

                - Биби, Майки! - закричала она, и Майк как сумасшедший побежал от нее с вытянутыми руками, словно отгораживаясь ими от кошмарного видения. - Биби, биби, биби, мать твоюбии...

                Неожиданно раздался громкий хлопок, напоминающий звук пробки, вылетевшей из бутылки дешевого шампанского. Голова исчезла. Тонкие фонтанчики кровавых струек взмыли вверх и снова упали на пол. Не имеет смысла мыть кладовку, Кэрол все равно ничего не увидит, когда придет завтра, даже если ей придется проходить сквозь эти шарики, чтобы подойти к плитке и сварить кофе. Как удобно, - он нервно хихикнул.

                Он посмотрел наверх. Да, шарики по-прежнему были здесь. На голубых было написано:

                В ДЕРРИ НИГГЕРЫ ЛОВЯТ ПТИЧЕК

                На оранжевых было написано:

                НЕУДАЧНИКИ

                ПРОДОЛЖАЮТ

                ПРОИГРЫВАТЬ.

                СТЭНЛИ УРИС НАКОНЕЦ ВПЕРЕДИ

                - Майк? - позвал его Ричи из справочного, где собрались все остальные. - Ты что там, умер?

                Почти, - подумал Майк, глядя на воздушные шарики, кровь и перья в холодильнике.

                В ответ он крикнул:

                - Я думаю, что вам, ребята, лучше подойти сюда.

                Он услышал, как скрипнули стулья, и среди невнятных голосов Ричи сказал: "О, Господи, что опять?", а другим слухом, слухом своей памяти услышал, как Ричи сказал что-то еще, и неожиданно вспомнил, что давно искал; более того, он понял, почему это оказалось таким неуловимым. Он вспомнил реакцию остальных, когда он пришел в самую темную, самую заросшую часть Барренса и в тот день... ничего не случилось. Никто не удивился, никто не спросил, как он нашел их, никто ничего не расспрашивал. Бен жевал "Твинки", он точно помнил, Беверли и Ричи курили сигареты, Билл лежал на спине, закинув руки за голову и смотрел в небо, Эдди со Станом внимательно разглядывали веточки, разложенные поверх квадратной ямы со стороной около пяти футов.

                Никто не удивился, никто не спросил, никто не расспрашивал. Он просто появился, и его приняли. Они как будто, сами того не ведая, ждали его. И этим третьим ухом, принадлежавшим его памяти, он услышал детский голосок Ричи, такой же писклявый, как недавно в библиотеке:

                - Лоди, мись Клоди, сюда опять идет челный мальцик! Запилайтесь, я не знаю, зацем он плисел в Балленс. Посмотли на его кульцавую голову, Больсой Билл!

                Билл даже не повернул головы, он продолжал задумчиво разглядывать кучевые облака, плывшие по небу. Он был полностью погружен в свои размышления. Однако Ричи не обиделся, что его обделили вниманием, и продолжал лепетать:

                - Вы только посмотлите, кульцавая голова плинес мне есе один тюльпанцик. У меня узе есть один на веланде...

                - Биби, Ричи, - сказал Бен с полным ртом, и Беверли рассмеялась.

                - Привет, - неуверенно произнес Майк. Сердце его билось немного сильнее обычного, но он сам решил для себя, что должен сюда прийти. Он был обязан поблагодарить их, а отец его учил, что долги надо отдавать, и чем быстрее, тем лучше, пока их не накопилось слишком много.

                Стэн оглянулся.

                - Привет, - сказал он и снова посмотрел на квадрат с веточками. - Бен, ты уверен, что это то, что нужно?

                - Абсолютно, - сказал Бен. - Привет, Майк.

                - Хочешь сигаретку, - предложила Беверли. - У меня еще две остались.

                - Нет, спасибо.

                Майк глубоко вздохнул и сказал:

                - Я хочу вас еще раз поблагодарить, что вы спасли меня тогда. Те парни меня не пощадили бы. Мне жаль, что некоторые из вас пострадали из-за меня.

                Билл махнул рукой:

                - Не ббеспокойся об этом. Они и нннас ддоставали целый ггод, - он сел и посмотрел на Майка с неожиданным интересом. - Могу я тебя кккое о чем ссспросить?

                - Спрашивай, - он робко присел. Майк уже слышал такое начало. Этот парень Денбро собирается спросить его, что значит быть негром.

                Но вместо этого Билл сказал:

                - Когда два года ннназад Ллларсен пподал нннеберущийся нна чччемпионате, ккак ддумаешь, ему ппросто пповезло?

                Ричи слишком сильно затянулся сигаретой и закашлялся. Беверли добродушно похлопала его по спине:

                - Ты еще новичок, Ричи, тебе надо учиться.

                - Мне кажется, она обрушится, Бен, - с беспокойством сказал Эдди, глядя на яму, - а я не уверен, что мне хочется быть похороненным заживо.

                - Если не хочешь, чтобы тебя похоронили заживо, - сказал Бен, - то просто возьми и соси свой проклятый аспиратор, пока тебя от него кто-нибудь не оттащит.

                Стэну Урису шутка показалась прелестной. Он запрокинул голову и смеялся до тех пор, пока Эдди не пнул его по ноге и не сказал, чтобы он заткнулся.

                - Повезло, - наконец произнес Майк. - Мне кажется, в любом неберущемся мяче больше везения, чем умения.

                - И я тттак сосчитаю, - сказал Билл. Майк хотел развить эту тему, но Билл, казалось, был удовлетворен его ответом. Он опять лег, сцепил руки над головой и принялся дальше изучать облака.

                - Ребята, что это вы сооружаете? - спросил Майк, указывая на квадрат.

                - О, это идея недели Соломенной Головы, - сказал Ричи. - В прошлый раз он затопил Барренс, но это был так, пустяк, вот сейчас - настоящий класс. Называется: вырой штаб. В следующем, месяце...

                - Нине нннадо обижать Ббена, - сказал Билл, глядя в небо, - это нннехорошо.

                - Ради бога, Билл, я просто шучу.

                - Иногда ттты сслишком мммного шутишь, Ррричи.

                Ричи выслушал упрек молча.

                - Я так и не понял, - сказал Майк.

                - Ну, это очень просто, - сказал Бен. - Они хотели построить штаб на дереве, и это легко сделать. Но у людей дурацкая привычка ломать себе кости, когда падают с деревьев...

                - Петушок-петушок, одолжи косточку... - сказал Стэн и снова засмеялся, а остальные озадаченно уставились на него. Чувство юмора Стэна оставляло желать лучшего, и те немногие шутки, которые он отпускал, были в основном такого характера.

                - Вы есть сходить с ума, сеньоро, - сказал Ричи. - В вашей голова завелась таракан, я думать.

                - В общем, так, - сказал Бен. - Вот что мы делаем. Мы выкопали яму около пяти футов. Глубже сделать нельзя, потому что, как мне кажется, дальше находятся грунтовые воды. Они здесь очень близко к поверхности. Потом мы укрепим края, чтобы они не обвалились, - здесь он выразительно посмотрел на Эдди, но Эдди остался невозмутим.

                - И что потом? - спросил Майк, заинтересовавшись.

                - Потом мы сделаем перекрытие.

                - Аа.

                - Наложим сверху досок. Можно сделать люк или что-нибудь в этом роде, чтобы можно было входить и выходить, даже окна, если захотите.

                - Ннам цннадо ннесколько ппетель, - сказал Билл, продолжая следить за облаками.

                - Можно купить в скобяной лавке у Рейнольдса, - сказал Бен.

                - Ребята, у ккого есть ккарманные двденьги? - спросил Билл.

                - У меня есть пять долларов, - сказала Беверли, - я их заработала, когда подрабатывала няней.

                Ричи моментально встал на четвереньки и пополз к ней.

                - Я люблю тебя, Бевви, - сказал он, глядя на нее преданными собачьими глазами. - Ты выйдешь за меня замуж? Мы будем жить в бунгало среди кипарисов...

                - Среди чего? - сказала Беверли, а Бен смотрел на них со смешанным чувством тревоги, удивления и сосредоточенности.

                - Среди кипарисов, окружающих бунгало. Пять баксов нам хватит за глаза, любимая, и тебе, и мне, и нашим троим малышам...

                Беверли рассмеялась и смущенно отошла в сторону.

                - Нннадо пподсчитать зазазатраты, - сказал Билл. - Ппполучится ли у ннас штаб?

                - После того, как мы перекроем яму досками, - продолжал Бен, - мы намажем их супермощным клеем "ТэнглТрек" и обложим дерном. Можно присыпать сосновыми иголками. Мы заберемся туда, и люди типа Генри Бауэрса будут ходить прямо над нами и не будут знать, что мы здесь.

                - Это ты сам придумал? - спросил Майк. - Господи, вот здорово!

                Бен улыбнулся. Настала его очередь краснеть.

                Неожиданно Билл сел и посмотрел на Майка.

                - Хххочешь ппомочь?

                - Еще бы... конечно, - сказал Майк. - Это было бы замечательно.

                Остальные переглянулись.

                Нас семеро, - подумал он и безо всякой причины вздрогнул.

                - Когда вы собираетесь начать?

                - Очень сскоро, - сказал Билл, и Майк знал - знал, что Билл говорит не только о подземном штабе Бена. И Бен это знал, и Ричи, и Беверли, и Эдди. Даже Стэн Урис перестал улыбаться. - Очень скоро ммы ссделаем, что ззадумали.

                Наступила пауза, и Майк понял две вещи. Они хотели ему что-то сказать, о чем-то рассказать... и он не был до конца уверен, что хочет это слышать. Бен собрал веточки и теперь бесцельно бросал их в грязь. Волосы свисали ему прямо на лицо. Ричи грыз и без того обгрызенные ногти. Только Билл смотрел прямо на Майка.

                - Что-то не так? - с беспокойством спросил Майк,

                Медленно подбирая слова, Билл сказал:

                - Ммы - отряд. Если хххочешь, мможешь вввступить в ннаш отряд, нно тты дддолжен ббудешь хранить ннашу ттайну.

                - Ты имеешь в виду штаб? - спросил Майк более тревожно. - Да, конечно...

                - У нас есть другая тайна, парень, - сказал Ричи, не глядя на Майка. И Большой Билл хочет сказать, что этим летом нам предстоит совершить нечто более важное, чем выкопать подземный штаб.

                - Он прав, - сказал Бен.

                Неожиданно раздался свистящий звук. Майк подскочил. Но это был всего лишь Эдди. Он виновато посмотрел на Майка, пожал плечами и кивнул.

                - Ладно, - наконец сказал Майк, - не испытывайте мое терпение. Рассказывайте.

                Билл посмотрел на остальных.

                - Мможет, ккто-то из присутствующих нне хочет, чччтобы он был в ннашем отряде?

                Никто не ответил и не поднял руки.

                - Ккто хочет рассказать? - спросил Билл.

                Снова наступило долгое молчание, и на этот раз Билл не стал его нарушать. Наконец Беверли вздохнула и подняла на Майка глаза.

                - Дети, которых убили, - сказала она. - Мы знаем, кто это делает, и это - не человек.

                Они рассказали ему все по очереди: о клоуне на льду, о прокаженном под балконом, о крови и голосах в водостоке, о мертвых мальчиках в водонапорной башне. Ричи рассказал о том, что случилось, когда они с Биллом возвращались по Нейболт-стрит. Последним был Билл, который рассказал об ожившей школьной фотографии и о картинке, которая схватила его за руку. В конце рассказа он объяснил, что Оно убило его брата Джорджа и что отряд Неудачников собирается уничтожить чудовище... что бы оно из себя ни представляло.

                Позднее, когда Майк возвращался вечером домой, он вспоминал, что сначала он слушал с недоверием, которое потом переросло ветрах, и подумал, что тут в конце концов он мог вскочить и убежать без оглядки в полной уверенности, что либо попал в компанию белых детей, которые не любят черных, либо что находится среди шестерых сумасшедших, которые нахватались друг от друга безумных фантазий, подобно детям, заразившимся в школе друг от друга опасной болезнью.

                Но он не убежал, потому что, несмотря на весь ужас, у него появилось странное чувство успокоенности. Или какое-то другое, очень простое чувство, словно он пришел домой. Нас здесь семеро, - снова подумал он, когда Билл, наконец, закончил свой рассказ.

                Он открыл рот, еще не зная, что собирается сказать.

                - Я видел клоуна, - сказал он.

                - Что? - одновременно спросили Ричи и Стэн, а Беверли так резко повернула голову, что ее лошадиный хвост перепрыгнул с левого плеча на правое.

                - Я видел его четвертого, - медленно сказал Майк, в основном обращаясь к Биллу. Билл пристально смотрел прямо в зрачки Майка. - Да, четвертого июля.

                На мгновение он замешкался и подумал: Но я узнал его. Я узнал его, потому что видел его не в первый раз. И не в первый раз я видел что-то... что-то не то.

                Затем он вспомнил о птице; впервые с самого мая он позволил себе подумать о ней, если не считать ночных кошмаров. Он решил, что сходит с ума. Какое он испытал облегчение, когда понял, что он не сумасшедший... но это облегчение было пугающим. Он облизал губы.

                - Продолжай, - нетерпеливо сказала Бев. - Поживее.

                - Ладно, дело в том, что я участвовал в параде. Я...

                - Я видел тебя, - сказал Эдди. - Ты играл на саксофоне.

                - Вообщето это тромбон, - сказал Майк. - Я играю в оркестре нейболтской церковной школы. Короче, как бы там ни было, я видел этого клоуна. Он раздавал детям шарики. Он был таким же, как о нем рассказывали Бен и Билл. Серебристый костюм, оранжевые пуговицы, белый грим на лице, большая красная улыбка. Не знаю, что это: помада или грим, но выглядит как кровь.

                Остальные кивнули, взволнованные рассказом Майка, а Билл продолжал пристально смотреть ему в глаза.

                - И рыжая пппакля нна гголове? - спросил он, бессознательно шевельнув над головой пальцами.

                Майк кивнул.

                - Когда я увидел его такого... я испугался. И пока я смотрел на него, он повернулся и помахал мне рукой, как будто прочитал мои мысли, или чувства, или как там это называется. И я... еще больше испугался. Я не знаю почему, но за пару секунд он так меня напугал, что я даже не мог больше играть на тромбоне. У меня пересохло во рту, и я почувствовал... - Он мельком взглянул на Беверли. Теперь он отчетливо вспомнил, как нестерпимо ярко вспыхнуло солнце на меди тромбона, а музыка показалась очень громкой, а небо - слишком синим. Клоун поднял руку в белой перчатке (в другой он держал нитки шариков) и медленно помахал ему на прощанье; его кровавая улыбка была такой красной и такой широкой, что Майк чуть не закричал. Он вспомнил, как у него свело живот, а в кишечнике стало тесно и горячо, и он чуть не наложил прямо в штаны. Но при Беверли он не мог об этом рассказать. Никто никогда не скажет подобной чепухи при девчонках, даже при таких, при которых можно сказать "стерва" или

                "дрянь"... - Я испугался, - закончил он, чувствуя, как его рассказ прозвучал очень слабо, но он не знал, как рассказать об остальном. Но они кивнули, словно все поняли, и он почувствовал невероятное облегчение. Почему-то этот клоун, который смотрел на него и улыбался красной улыбкой, медленно машущий ему вслед рукой в белой перчатке... испугал его больше, чем Генри Бауэре и его дружки. Намного больше.

                - Потом мы прошли, - продолжал Майк. - Мы промаршировали к Мейн-стрит, и я опять увидел его. Он раздавал детям шарики. Но почти все дети не хотели их брать. Некоторые малыши плакали. Я не мог понять, как он так быстро добрался туда. Я решил, что их, видимо, двое, просто они одеты одинаково. Команда. Но он повернулся, и снова мне помахал, и я узнал его. Это был тот же человек.

                - Он не человек, - сказал Ричи, и Беверли вздрогнула. Билл на минуту обнял ее, и она с благодарностью посмотрела ему в глаза.

                - Он помахал мне... и потом подмигнул. Как будто знал какую-то тайну. Или как будто понял, что я узнал его.

                Билл снял руку с плеча Беверли.

                - Ттты узнал его?

                - Мне кажется, да, - сказал Майк. - Мне надо кое-что проверить, и потом я скажу наверняка. У моего отца есть коекакие открытки... Он их соопрает... Послушайте, ребята, вы тут еще будете играть?

                - Конечно, - сказал Бен. - Нам же надо построить штаб.

                Майк кивнул.

                - Я проверю и скажу, прав ли я. Если я прав, то могу принести открытки сюда.

                - Ссстарые? - спросил Билл.

                - Да.

                - Чччто там? - спросил Билл.

                Майк открыл рот и потом снова закрыл. Он нерешительно оглядел их и сказал:

                - Вы подумаете, что я сошел с ума. Или вру.

                - Тгты решил, чччто ммы сссумасшедшие?

                Майк покачал головой.

                - Готов поспорить, что мы не сумасшедшие, - сказал Эдди. - Я, конечно, не совсем здоров, но я не ненормальный. Мне так кажется.

                - Нет, - сказал Майк. - Не думаю, что ты сумасшедший.

                - Ххорошо, мы тоже не ббудем считать тебя сссумасшедшим, - сказал Билл.

                Майк оглядел их с ног до головы и, откашлявшись, сказал:

                - Я видел птицу. Два или три месяца назад. Я видел птицу.

                СтэнУрис посмотрел на Майка.

                - Какую именно?

                Майк неохотно ответил:

                - Она была похожа на воробья, но напоминала немного малиновку. У нее была оранжевая грудка.

                - Ясно, и что такого особенного в этой птичке? - спросил Бен. - В Дерри много птиц, - но ему было не по себе и, когда он посмотрел на Стэна, он был уверен, что Стэн вспоминает водонапорную башню и какой остановил это, когда начал выкрикивать названия птиц. Но когда Майк заговорил, он забыл об этом и обо всем остальном.

                - Эта птица была больше, чем дом, - сказал он.

                Он посмотрел на их потрясенные, изумленные лица. Он ожидал, что они засмеются, но никто из них не засмеялся. У Стэна был такой вид, словно его кто-то стукнул кирпичом. Его лицо стало бледным, как безжизненное ноябрьское солнце.

                - Клянусь, что это правда, - сказал Майк. - Это была гигантская птица, как в фильмах ужасов про доисторические времена.

                - Да, как "Гигантский коготь", - сказал Ричи.

                Он вспомнил, что птица в том фильме выглядела фальшивой, но к тому времени, когда она добралась до Нью-Йорка, он уже был так взволнован, что рассыпал воздушную кукурузу на балконе в "Аладдине"... Фокси Фоксворт чуть не вышвырнул его из кинотеатра, но фильм и так уже почти закончился. Время от времени вы получаете пинок под зад, но, как говорит Большой Билл, придет и ваш черед.

                - Но она не казалась доисторической, - сказал Майки. - И она не была похожа на этих, как их там, в греческих легендах...

                - Рррух, - предположил Билл.

                - Помоему, так. На них она тоже не была похожа. Она была нечто среднее между малиновкой и воробьем. Самая обычная птица, - он засмеялся немного странно.

                - Гггде? - начал Билл.

                - Расскажи нам, - просто сказала Беверли.

                И, собравшись с мыслями, Майк стал рассказывать. Он видел, как их лица становятся все более сосредоточенными и испуганными, но в них не было ни недоверия, ни насмешки, и почувствовал, как что-то тяжелое сжимается у него в груди. Так же кик Бен со своей мумией или Эдди с прокаженным, или Стэн с утонувшими мальчиками, он увидел то, что могло бы привести его к настоящему помешательству; не из-за ужаса, а из-за того, что потрясение было слишком велико и необъяснимо. Этому не существовало рационального объяснения, это надо было просто не заметить. Майк читал, что свет Божьей любви опалил лицо Илии и сделал его черным; но когда это произошло, Илия был уже стариком, и, видимо, вот в чем разница. Пытался ли кто-нибудь из этих библейских парней потягаться с ангелом, когда они только вышли из детского возраста?

                Он остался в живых, но у него сложился свой собственный взгляд на мир. Он был достаточно молод, и этот взгляд оказался невероятно разносторонним. Но то, что произошло в тот день, тем не менее проникло в самые отдаленные уголки его разума, и иногда во сне он убегал от этой гротескной птицы, а ее гигантская тень нависала прямо над ним. Некоторые из этих снов отложились у него в памяти, некоторые он забыл, но все они были - тени, которые двигались сами по себе.

                Майк рассказал им историю с птицей у старого литейного завода и как он, убегая оттуда, спрятался в трубе. Позднее трое из них, Бен, Ричи и Билл, отправились в публичную библиотеку. Бен и Ричи оглядывались по сторонам, не появится ли Бауэре, а Билл только, нахмурившись, смотрел на тротуар, погруженный в свои мысли. Примерно через час после того, как Майк поведал свою историю, он ушел, сказав, что отец велел прийти к четырем, чтобы собрать горох. Беверли сказала, что ей надо сходить в магазин и приготовить отцу обед. У Эдди и Стэна тоже нашлись свои дела. Но перед тем как разойтись, они начали копать то, что должно было скоро стать их штабом, если Бен не ошибся. Для Билла и для всех остальных, как ему казалось, копание было актом почти символическим. Они начали делать это. Что бы они ни задумали сделать, они делали это вместе, у них был отряд, и они начали делать это.

                Бен спросил Билла, поверил ли он рассказу Майка Хэнлона. Они проходили мимо городского Дома культуры. Библиотека находилась как раз впереди большое каменное продолговатое здание в тени столетних вязов, еще не тронутых голландской болезнью, которая скоро подкосит их.

                - Да, - сказал Билл. - Ммне ккажется, что это ппправда. Бббезумная, нно ппправда. А ты как сосчитаешь, Ррричи?

                Ричи кивнул.

                - Да. Я не хочу в это верить, если вы понимаете, что я имею в виду, но помоему, да. Помните, что он сказал о птичьем языке?

                Билл и Бен кивнули. На языке был оранжевый пушок.

                - Вот ведь скандалист, - сказал Ричи. - Словно шутник из комиксов как Леке Лютор или Джокер или еще кто-нибудь такого рода. Всегда оставляет фирменный знак.

                Билл задумчиво кивнул. Оно было похоже на шутника из комиксов. Потому что они его таким видели. Именно таким его придумали. Да, скорее всего. Все это детские фантазии, но почему-то эта штука - их детская фантазия - была слишком буйной.

                Они перешли на другую сторону улицы, где находилась библиотека.

                - Я спросил Стэна, ссслышал ли он ккогда-нибудь о такой птице, - сказал Билл, - не обязательно ттакой ббболыпой, а ппросто...

                - Настоящей? - договорил Ричи.

                Билл кивнул.

                - Он ссслышал, что ггде-то в Южной Ааамерике или Аааафрике должна быть пппохожая, но не в этих мместах.

                - Значит, он не поверил? - спросил Бен.

                - Он ппповерил, - ответил Билл. И рассказал о том, что предположил Стэн, когда они с Биллом ходили за велосипедом Стэна. Стэну пришло в голову, что до того, как Майк поведал свою историю, никто из них не видел эту птицу. Что-то другое, может быть, но не эту птицу, потому что эта птица была личным кошмаром Майка Хэнлона. Но теперь... теперь птица стала собственностью всего отряда неудачников. Любой из них мог увидеть ее теперь. Она не обязательно должна выглядеть так, как описал ее Майк; Билл мог ее увидеть в виде вороны, Ричи - ястребом, Беверли - золотистым орлом; и еще одно знал Стэн: что Оно теперь могло всем им явиться в виде птицы. Билл сказал Стэну, что если это так, то любой из них может теперь увидеть прокаженного, мумию и, возможно, мертвых мальчиков.

                - И это значит, что мы должны как можно скорее что-то делать, - ответил Стэн. - Оно знает...

                - Ччто? - резко спросил Билл. - Ввсе, что зззнаем мы?

                - Парень, если Оно знает все, то мы погибли, - ответил Стэн. - Но могупоспорить, что Оно знает, что мы знаем про Него. Мне кажется. Оно попытается добраться до нас. Помнишь, о чем мы говорили вчера?

                - Да.

                - Мне бы хотелось пойти с тобой.

                - Бббен с Ррричи ттоже ббудут. Бен ддействительно остроумный пппарень, и Ррричи тоже, кккогда не ввыпендривается.

                Теперь, когда они стояли около библиотеки, Ричи спросил Билла, что конкретно он имел в виду. Медленно произнося слова, чтобы не очень сильно заикаться, Билл рассказал им все. Эта мысль вертелась в голове на протяжении двух последних недель, но ему не хватало именно истории Майка с птицей, чтобы идея обрела нормальный вид.

                Что делают, когда хотят избавиться от птиц?

                Лучше всего подстрелить их.

                Что делают, когда хотят избавиться от чудовища?

                В кино показывают, что лучше всего подстрелить его серебряной пулей.

                Бен и Ричи выслушали его достаточно почтительно. Потом Ричи спросил:

                - Где ты достанешь серебряную пулю, Большой Билл? Закажешь по почте?

                - Очень сссмешно. Ннам пппридется самим сделать ее.

                - Как?

                - Помоему, для того мы и пришли в библиотеку. Чтобы выяснить это, сказал Бен.

                Ричи кивнул и поправил очки. Глаза за стеклами очков были серьезными и задумчивыми... но он сомневался, подумал Билл. Он чувствовал, что и сам не уверен в успехе. По крайней мере, Ричи больше не дурачится, а это уже шаг вперед.

                - Кажется, у твоего отца есть "Вальтер"? - спросил Ричи. - Тот, который мы брали на Нейболт-стрит.

                - Да, - ответил Билл.

                - Если мы действительно будем знать, как сделать серебряную пулю, где мы возьмем серебро? - спросил Ричи.

                - Я позабочусь об этом, - скромно сказал Бен.

                - Так... хорошо, - сказал Ричи. - Пусть об этом позаботится Соломенная Голова. Что дальше? Опять Нейболт-стрит?

                Билл кивнул.

                - Ооопять Нннейболт-стрит. И пппотом ммы пппрострелим его вввонючую гголову.

                Трое ребят постояли еще немного, серьезно глядя друг на друга, и пошли в библиотеку.

                - Конечно, робята, опять тот же чорный парня! - закричал Ричи голосом ирл андцаполицейского.

                Прошла неделя, была уже почти середина июля, и подземный штаб был почти готов.

                - Допрос утро тебе, мистер Хэнлон, сэр! И прекрасно, прекрасно день обещать быть! Прекрасно, как картошка, как мой старый мам бывало...

                - Насколько я знаю, Ричи, полдень - это конец утра, - сказал Бен, неожиданно появляясь из ямы, - и полдень был два часа назад.

                Они с Ричи укрепляли стенки ямы. Бен снял свитер, потому что день был жаркий, а работа - не из легких. Посеревшая от пота футболка прилипла к груди и мешком свисала на животе. Взгляд у него был в высшей степени самонадеянный. Но Майк подозревал, что стоит появиться Беверли, как Бен снова спрячется в свой нелепый свитер, не успеете вы и глазом моргнуть.

                - Не надо колкостей, ты говоришь совсем как мистер Стэн, - сказал Ричи. Пять минут назад он вылез из ямы, потому что, как он сказал, настало время перекурить.

                - Мне послышалось, что ты сказал, что у тебя нет сигарет, - сказал Бен.

                - Да, - сказал Ричи. - Но это дело принципа.

                Майк держал под мышкой отцовский альбом с фотографиями.

                - Где все? - спросил он. Он знал, что Билл должен быть где-то поблизости, так как видел под мостом Сильвера.

                - Билл и Эдди ушли на свалку примерно полчаса назад, за досками, сказал Ричи. - Стэнни и Бев отправились в скобяную лавку Рейнольдса за петлями. Я не знаю, зачем там вверх-вниз скачет ряса Соломенной Головы вверх-вниз ха-ха, усек? - но, видимо, пользы от него никакой. Мальчику нужен кто-нибудь, чтобы за ним приглядывал, понимаешь? Между прочим, ты должен нам двадцать три цента, если все еще хочешь быть в нашем отряде. Твой пай за петли.

                Майк переложил альбом из правой руки в левую и полез в карман. Он отсчитал двадцать три цента (в общем итоге его оставшееся богатство составило десять центов) и протянул их Ричи. Затем он подошел к яме и посмотрел вниз.

                Это была уже не просто яма. Ее края были аккуратно выровнены и укреплены. Доски были все разной формы и ширины, но Бен, Билл и Стэн над ними хорошенько потрудились и с помощью инструментов из магазина Зака Денбро довели их до нужной кондиции (Билл очень болезненно следил, чтобы все инструменты каждый вечер и в том же состоянии возвращались на прежнее место). Бен с Ричи прибивали поперечины между подпорками. Рядом лежал сваленный в кучу дерн для крыши штаба.

                - Мне кажется, вы, ребята, неплохо потрудились, - сказал Майк.

                - Конечно, - сказал Бен и указал на альбом. - Что ты принес?

                - Альбом отца, - сказал Майк. - Он собирает старые открытки и вырезки из газет про Дерри. Это его хобби. Пару дней назад я его просматривал - я говорил вам, что мне показалось, я где-то видел этого клоуна раньше. И я видел его. Здесь. Вот поэтому я принес это сюда. - Ему стыдно было признаться, что он не осмелился спросить на это разрешения у отца, побоявшись вопросов, которые могли последовать из его просьбы. Он, как воришка, взял его из дома, пока отец сажал помидоры на западном поле, а мать развешивала белье на заднем дворе. - Я думаю, вам, ребята, стоит тоже на это посмотреть.

                - Ладно, давай посмотрим, - сказал Ричи.

                - Я бы подождал остальных. Так было бы лучше.

                - О'кей, - Ричи, по правде говоря, не горел желанием рассматривать открытки с видами Дерри ни в этом, ни в каком другом альбоме. Особенно после того, что случилось в комнате Джорджи. - Хочешь помочь мне и Вену укрепить стенки?

                - Еще бы, - Майк осторожно положил альбом отца на землю подальше от ямы, чтобы не заляпать его грязью, и взял лопату.

                - Копай здесь, - сказал Бен и показал Майку участок, где надо было копать. - Примерно на фут глубиной. Потом я вставлю доску и подержу ее, чтобы она не упала, а ты в это время ее засыплешь землей.

                - Хороший план, парень, - глубокомысленно изрек Ричи, сидя на краю ямы и болтая ногами.

                - А почему бы тебе самому этим не заняться? - спросил Майк.

                - Я что-то притомился, - с довольным видом сказал Ричи.

                - Как продвигается ваш с Биллом план? - Майк остановился, чтобы снять рубашку, и снова принялся копать. День был очень жаркий, даже в Барренсе.

                - Так... неплохо, - сказал Ричи, и Майку показалось, что он бросил на Вена предостерегающий взгляд. - Помоему, неплохо.

                - Почему молчит радио, Ричи? - спросил Бен. Он соскользнул в яму, в которой копал Майк. Транзистор Ричи висел на ремне в укромном месте, - на толстой ветке ближайшего кустарника.

                - Батарейки сели, - сказал Ричи. - Ты забрал мои последние двадцать пять центов, чтобы купить петли, помнишь? Жестоко, Соломенная Голова, очень жестоко. После всего, что я для тебя сделал. Кроме того, единственное, что я могу сейчас поставить, это "WABI", а они играют рок-н-ролл.

                - Что?

                - Соломенная Голова думает, что Томми Сендс и Пат Бун поют рок-н-ролл, - сказал Ричи, - но он так думает, потому что он больной. Элвис поет рок-н-ролл, Эрни К. Доу поет рок-н-ролл. Карл Перкинс поет рок-н-ролл, Бадди Холли. "Оо, Пегги... моя Пегги..."

                - Прошу тебя, Ричи, - сказал Бен.

                - А еще, - сказал Майк, налегая на лопату, - Фате Домино, Чак Берри, Литл Ричард, Шеп и "Лаймлайтс", Лаверн Бейкер, Френки Лаймон и "Тинэйджеры", Ханк Баллард и "Миднайтерс", "Коастерс", "Айсли Бразерс", "Кресте", "Чордс", Стик Макти...

                Они смотрели на него с таким изумлением, что Майк рассмеялся.

                - Я запутался сразу после Литл Ричарда, - сказал Ричи.

                Он любил Литл Ричарда, но если у него был этим летом тайный кумир в рок-н-ролле, то это - Джерри Ли Льюис. Его мать случайно вошла в гостиную в тот момент, когда Джерри Ли выступал в "Американской эстраде". Как раз в эту минуту Джерри Ли влез на пианино и играл на нем, вися вниз головой. Он пел "Студенческий рок-н-ролл". Какоето время Ричи был уверен, что мать упадет в обморок. В обморок она не упала, но она была настолько потрясена увиденным, что за обедом поставила вопрос о том, чтобы отправить Ричи провести остаток лета в спортивном лагере. Теперь Ричи занавесил глаза волосами и запел: "Давай, детка, все кошечки в университете танцуют рок-н-ролл..."

                Бен обошел вокруг ямы, потирая большой живот и сделав вид, что его вот-вот стошнит. Майк зажал нос и так засмеялся, что из глаз хлынули слезы.

                - Что-то не так? - спросил Ричи. - Что вас беспокоит, ребята? Это же здорово! Я хочу сказать, что это действительно здорово.

                - О, парень, - сказал Майк, но он так сильно смеялся, что едва мог вымолвить слово, - это же бред! Я хочу сказать, что это действительно бред!

                - У негров нет вкуса, - сказал Ричи. - Я думаю, об этом написано даже в Библии.

                - О, мамми, - простонал Майк, смеясь еще больше, а когда Ричи с искренним недоумением спросил, что. это такое было, Майк свалился на землю и принялся кататься по ней, подвывая и держась за живот.

                - Ты, наверное, думаешь, что я завидую, - сказал Ричи. - Ты, наверное, думаешь, что я тоже хочу быть негром.

                Теперь и Бен сполз вниз, дико хохоча. Его тело колыхалось и тряслось, глаза вылезли из орбит.

                - Хватит, Ричи, - выдавил он. - Я сейчас наложу в штаны. Я попоподохну, от смеха, если ты не перерестанешь...

                - Я не хочу быть негром, - продолжал Ричи. - Кому охота носить розовые штаны и жить в Бостоне, и покупать пиццу по кусочкам? Я хочу бить евреем, как Стэн. Хочу иметь залоговый магазин и продавать переключатели для бритв, пластиковые собачьи подстилки и подержанные гитары.

                Бен и Майк рыдали от смеха. Их смех эхом перекатывался по зеленым джунглям оврага, пугая птиц и белок на ветках. Их смех был полон беззаботной юности, жизненной силы и свободы. Почти каждое живое существо, уха которого достиг этот жизнерадостный смех, так или иначе отреагировало на него, но существо, которое вынырнуло из широкой бетонной трубы водостока и снова пропало в верхней части Кендускеага, не было живым.

                Накануне внезапно разразилась сильная буря (будущий штаб не сильно пострадал, потому что с тех пор, как ребята начали копать яму, они каждый вечер тщательно накрывали ее куском брезента, который Эдди стянул с киоска Уолпи Спа; брезент пропах краской, но свое предназначение оправдывал), и в сточные трубы под Дерри часа два-три, не меньше, бурлящим потоком стекала вода. Этот неистовый поток воды и вынес на свет Божий свой страшный груз.

                Это было тело девятилетнего мальчика по имени Джимми Куллум. На его лице кроме носа не было больше ничего. На том месте, где должно было быть все остальное, осталось сплошное месиво. Этот кусок сырого мяса был сплошь усыпан глубокими черными отметинами, которые, кажется, мог опознать только Стэн Урис: это были следы от птичьего клюва. Очень большого клюва.

                Билли и Эдди с набранными на свалке досками переходили по камням Кендускеага менее чем в сорока ярдах от трупа. До них долетел смех Ричи, Вена и Майка. Они улыбнулись и поспешили дальше, чтобы узнать, что такое смешное произошло за время их отсутствия, не заметив останков Джимми Куллума.

                Они по-прежнему продолжали смеяться, когда на пустошь, качаясь под тяжестью досок, пришли Билл и Эдди. Эдди, обычно бледный, как сыр, даже порозовел. Они свалили доски, пополнив свои почти истощившиеся запасы. Бен выбрался из ямы, чтобы проверить находку.

                - Хорошая работа, - сказал он. - Ничего себе! Здорово!

                Билл рухнул на землю.

                - Мне сссейчас умереть от ррразрыва ссердца или нн немного пподождать?

                - Немного подожди, - рассеянно сказал Бен. Он принес коекакие свои инструменты и теперь осторожно ходил по новым доскам, выдергивая гвозди и болты. Одну доску он отбросил в сторону, потому что она была расколота. Он постучал по другой доске, и она по крайней мере в трех местах издала гнилой звук. Эту доску он тоже отбросил в сторону. Эдди сидел на куче земли и наблюдал за ним. Пока Бен вытаскивал гвоздодером старый гвоздь из доски, он трубил на своем аспираторе. Гвоздь визжал, как маленькое отвратительное животное, на которое наступили, а ему это не понравилось.

                - Если ты поранишься ржавым гвоздем, у тебя может получиться гангрена, - сказал Эдди Вену.

                - Да? - спросил Ричи. - А что такое гонорена? Название как у венерической болезни.

                - Эх ты, птичка божия, - сказал Эдди. - Не гонорена, а гангрена, то есть заражение крови. А еще может быть столбняк. То есть сжатие челюстей. В ржавчине содержатся такие специальные микробы, которые, когда порежешься, проникают в тело, и твоим нервам хана, - лицо Эдди стало пунцовокрасным, и он сделал из аспиратора быстрый вдох.

                - Сжатие челюстей, о. Господи, - потрясение произнес Ричи.

                - Еще бы. Сначала твои челюсти сжимаются так плотно, что ты не можешь даже открыть рот, не то что есть. Приходится прорезать дырку в щеке и кормить тебя жидкостью через трубочку.

                - Вот это да, - сказал Майк, выпрямляясь в яме. Его глаза были широко раскрыты, и белки на темном лице казались очень белыми. - Не может быть!

                - Это мне рассказывала мама, - сказал Эдди. - Потом сжимается глотка, ты больше не можешь есть и начинаешь умирать.

                Они молча обдумывали ужасные последствия болезни.

                - И нет никаких лекарств, - усилил впечатление Эдди.

                Тишина.

                - Поэтому, - отрывисто сказал Эдди, - я всегда опасаюсь ржавых гвоздей и тому подобного дерьма. Когда-то мне делали укол от столбняка, и это действительно больно.

                - Тогда почему бы тебе не пойти с Биллом на свалку и не отнести весь этот хлам обратно? - спросил Ричи.

                Эдди взглянул на Билла, который смотрел в яму, в его взгляде промелькнули любовь и преклонение, и он мягко сказал:

                - Некоторые вещи делают даже тогда, когда есть риск. Это первое, что я выяснил для себя сам, без помощи мамы.

                Снова наступила тишина. Потом Бен пошел опять выдирать ржавые гвозди, и через некоторое время к нему присоединился Майк Хэнлон.

                Лишившийся голоса транзистор Ричи висел на нижней ветке, качаясь от слабого ветерка. Билл подумал, как все странно, как странно и как правильно, что этим летом они все собрались здесь. Он знал, что многие дети уезжают на лето к родственникам. Некоторые его знакомые ребята поехали на каникулы в Калифорнию в Диснейленд или в лагерь Код, а один его закадычный друг уехал в одно местечко с труднопроизносимым, странным, но почему-то запоминающимся названием Кстаад. Некоторые дети поехали в церковный лагерь, некоторые в лагерь для скаутов, а дети богатых родителей - в лагерь, где учат плавать, играть в гольф и говорить "о, хороший удар! " вместо "мать твою...", когда ваш соперник срезает мяч в теннисе; некоторых детей родители просто отправили ПОДАЛЬШЕ. Билл мог их понять. Он знал нескольких ребят, которые хотели уехать ПОДАЛЬШЕ отсюда, напуганные маньяком, разгуливающим этим летом в Дерри, но он подозревал, что в городе еще больше родителей, напуганных этим чудовищем. Те, кто собирался провести отпуск дома, неожиданно решили уехать ПОДАЛЬШЕ (Кстаад? Где это: в Швеции? в Аргентине? в Испании?) отсюда. Немного было похоже на страх, вызванный полиомиелитом в 1956 году, когда заболели четверо ребят, которые пошли купаться в бассейн "О'Брайен мемориал пул". Взрослые это слово было для Билла синонимом родителей, решили тогда, впрочем, как и теперь, что лучше уехать ПОДАЛЬШЕ отсюда. Безопаснее. Все, кто мог уехать, уехали. Билл понимал, что значит ПОДАЛЬШЕ.

                Никто из нас не уехал ПОДАЛЬШЕ, - подумал Билл, наблюдая за Беном и Майком, которые выдергивали ржавые гвозди из старых досок, и за Эдди, направляющимся в кусты отлить (в этом деле нельзя терпеть, говорил он, потому что может лопнуть мочевой пузырь, но при этом надо смотреть, чтобы не дотронуться до ядовитого плюща. Кому охота иметь неприятности на этом месте?). - Мы все здесь, в Дерри. Не в лагере, не у родственников, не на отдыхе, не где-то ПОДАЛЬШЕ.

                Все здесь. Примите и распишитесь.

                - Там, на свалке, я видел дверь, - сказал Эдди, застегивая на ходу ширинку.

                - Надеюсь ты стряхнул, Эдди, - сказал Ричи. - Надо стряхивать каждый раз, а то заболеешь раком. Моя мама всегда мне это твердит.

                Эдди испуганно посмотрел на Ричи, но увидел, что он улыбается. Он бросил на него уничтожающий взгляд и сказал:

                - Нам было все не унести. Но Билл сказал, что если мы все сходим, то быстро все принесем.

                - Конечно, ты никогда не стряхиваешь до конца, - продолжал Ричи. Хочешь знать, что мне сказал один умный человек, Эд?

                - Нет, - сказал Эдди, - и я не хочу, чтобы ты впредь называл меня Эдом, Ричи. Я говорю совершенно искренне. Я же не называю тебя Дик, к примеру: "У тебя есть еще жвачка. Дик?" И я не понимаю, почему...

                - Этот умный человек, - произнес Ричи, - сказал следующее: "Как бы ты ни изгибался, последние капли всегда упадут тебе в штаны". Поэтому на свете так много больных раком, Эдди, любовь моя.

                - На свете потому так много больных раком, что такие сопляки, как ты и Беверли, курят сигареты, - сказал Эдди.

                - Беверли не соплячка, - сказал Бен обиженным голосом. - Следи за тем, что говоришь.

                - Биби, ребята, - рассеянно сказал Билл. - Ккстати о Беверли. Она довольно ссильная дддевочка и может нам ппомочь пппритащить дверь.

                Бен спросил, что из себя представляет эта дверь.

                - Ммне кккажется, она из красного ддерева.

                - Кто это выбросил дверь из красного дерева? - спросил удивленный Бен.

                - Люди все выбрасывают, - сказал Майк. - Для чего же тогда свалка? Но для меня убийственно ходить туда. Я имею в виду, что это меня на самом деле убивает.

                - Да, - согласился Бен. - Многое из этого хлама еще может пригодиться. А в Китае и Южной Америке есть люди, у которых ничего нет. Вот что говорит моя мать.

                - Люди, у которых ничего нет, есть и здесь, в Мэне, солнышко, улыбнулся Ричи.

                - Чччто это? - спросил Билл, заметив альбом, который принес Майк. Майк сказал, что, когда вернутся Стэн и Беверли, он покажет всем фотографию клоуна.

                Билл и Ричи переглянулись.

                - Что-то не так? - спросил Майк. - Думаете, случится то же, что и в комнате твоего брата, Билл?

                - Дда, - ответил Билл и не произнес больше ни слова.

                Они снова спустились в яму и работали там до возвращения Стэна и Беверли. Они принесли коричневые бумажные пакеты с петлями. Пока Майк рассказывал, Бен сидел потурецки и делал из длинных досок окошки. Наверное, только Билл заметил, как легко и быстро двигаются его пальцы, какие они умелые и проворные, как пальцы хирурга. Билл залюбовался ими.

                - Некоторым из этих открыток несколько сотен лет, - сказал Майк, положив альбом на колени. - Отец их покупает на распродажах и в магазинах подержанных вещей. Иногда он их покупает или обменивается с другими коллекционерами. Некоторые открытки объемные, со стереоэффектом, а на. одной длинной картонке наклеены две одинаковые открытки, и когда на них смотришь через такую штуку наподобие бинокля, получается как будто видишь одну картинку, только в трех измерениях. Как "Дом ярости" или "Тварь из Черной лагуны".

                - Чем ему нравится весь этот хлам? - спросила Беверли. На ней были простые джинсы "Ливайс", но она что-то придумала с отворотом брюк, оторочив их по краю каким-то блестящим материалом дюйма четыре шириной, так, что они стали похожи на некую причуду моряка.

                - Да, - поддержал Эдди, - в Дерри такая скукотища.

                - Ну, я, правда, не уверен, но мне кажется, это от того, что он родился в другом месте, - нерешительно произнес Майк. - Для него все как будто - я не знаю - как будто все внове, словно приходишь в кино, а полфильма уже прошло...

                - Кконечно, и хочется посмотреть ннначало, - сказал Билл.

                - Да, - сказал Майк. - О Дерри ходит очень много разных историй. Некоторые мне даже нравятся. И мне кажется, какието истории должны быть и про это существо, про Оно, если вы так решили его называть.

                Он посмотрел на Билла, и Билл кивнул. Взгляд у него был задумчивым.

                - Итак, после парада Четвертого Июля я просмотрел альбом, потому что я знал, где я видел клоуна. Я знал это. Смотрите.

                Он открыл книгу, пролистал ее и отдал сидящему справа Вену.

                - Нине тттрогай ссстраницы, - сказал Билл. Его голос был таким властным, что все вздрогнули. Ричи увидел, что он сжал в кулак руку, которую когда-то затянуло в альбом Джорджи.

                - Билл прав, - сказал Ричи, и этот покорный голос, совершенно не похожий на голос Ричи, убедил всех. - Будь осторожен, как говорит Стэн. Если мы видели, как это произошло, то и вы, ребята, можете увидеть это.

                - Почувствовать, - мрачно сказал Билл.

                Альбом передали из рук в руки. Все держали книгу осторожно, за края, словно это был старый динамит.

                Альбом вернулся к Майку. Он открыл его на одной из первых страниц.

                - Папа говорит, что возраст этой открытки определить невозможно, но вероятно, это начало или середина семнадцатого века. Он как-то починил одному парню ленточную пилу, и тот дал ему ящик старых книг и открыток. Это одна из них. Он говорит, что она стоит не меньше сорока баксов, а может быть, и больше.

                Это была гравюра на дереве, размером с большую открытку. Когда очередь дошла до Билла, он с облегчением заметил, что все открытки в альбоме отца Майка находятся под защитной пластиковой пленкой. Он посмотрел на гравюру зачарованным взглядом и подумал: Здесь. Я вижу его. Оно. На самом деле вижу. Это лицо врага.

                На открытке был изображен веселый парень, жонглирующий огромными кеглями посреди грязной улицы. По обеим сторонам улицы были изображены несколько домов и бараков, которые, как догадался Билл, были магазинчиками, или лавками, или как там они тогда назывались. Городок был бы совсем не похож на Дерри, если бы не Канал. Он тек здесь, посреди глинистых берегов. Вверху открытки на заднем плане Билл увидел упряжку мулов, которые тащили по воде баржу.

                Вокруг веселого парня собрались около дюжины ребятишек. Один из них был в соломенной шляпе как у пастушка. У другого мальчика в руках был обруч с палкой, чтобы катать его; не такая палка, которую теперь можно купить вместе с обручем в магазине Вулворта, - это была ветка от дерева. Билл разглядел на ней обнаженные узелки в тех местах, где ножом или топориком отсекли прутики. Этот малыш не тайванец и не кореец, - подумал он, - этим мальчиком мог бы быть он сам, если б родился на четырепять поколений раньше.

                У веселого парня была огромная улыбка на лице. Он был без грима (хотя Билл заметил, что все его лицо выглядело так, словно на нем лежал слой краски), и лыс, за исключением двух клочков волос, которые торчали над ушами, как рожки, и Билл не сомневался, что это был их клоун. Двести лет назад или больше, - подумал он и почувствовал, как в нем растет огромная волна ужаса, ярости и беспокойства. Спустя двадцать семь лет, сидя в городской библиотеке и вспоминая, как он впервые заглянул в альбом отца Майка, он понял, что должен чувствовать охотник, который напал на свежий след тиграубийцы. Двести лет назад... так давно, одному Богу известно, как давно. Он удивился насколько давно дух этого Шутника обитал в Дерри, но еще он понял, что как раз эту мысль ему совершенно не хочется развивать.

                - Дай мне, Билл! - сказал Ричи, но Билл еще несколько секунд продолжал держать альбом, не сводя глаз с гравюры, в полной уверенности, что она вот-вот задвигается: кегли (если это кегли), которыми жонглировал весельчак, будут взлетать и падать, взлетать и падать, дети будут смеяться и хлопать в ладоши (хотя, может быть, не все будут смеяться и аплодировать, некоторые, может быть, заплачут и убегут), а упряжка мулов, тянущих баржу, скроется за краем гравюры.

                Этого не произошло, и он передал книгу Ричи.

                Когда альбом вернулся к Майку, он перевернул несколько страниц.

                - Вот, - сказал он. - Это открытка 1856 года, за четыре года до того, как Линкольна выбрали президентом.

                Книга снова пошла по кругу. Открытка была цветной и сделана из картона. На ней была изображена компания пьяниц, стоящих перед салуном, а толстый полицейский с бачками, стоя на доске, положенной между двумя бочками, с пафосом произносил обличительную речь. В одной руке он держал кувшин с пенящимся пивом. Доска ощутимо подгибалась под тяжестью его тела. В некотором отдалении группа женщин в чепцах с отвращением смотрела на это предстаадение, где смешались буффонада и попытка порицания невоздержанности. Под картинкой стояла надпись: "ПОЛИТИКИ В ДЕРРИ ЖАЖДУТ РАБОТЫ", - ГОВОРИТ СЕНАТОР ГАРНЕР! "

                - Папа говорит, что такого рода картинки пользовались широкой популярностью целых двадцать лет до начала Гражданской войны, - сказал Майк. - Их называли "дурашливые картинки" и посылали друг другу. Наподобие тех шуток в "Безумном", помоему.

                - Ссатира, - сказал Билл.

                - Да, - согласился Майк. - Теперь посмотрите в этот угол.

                Сходство этой открытки с "Безумным" было несколько иного характера. На ней, так же как и на коллаже Морта Друкера из кадров фильма "Безумный", напечатанном в журнале о кино, было множество картинок и шутливых надписей. Здесь был изображен толстый улыбающийся мужчина, вливающий стакан пива собаке в глотку. Здесь была женщина, которая рассыпала картофель прямо в грязь. Здесь были два озорных уличных мальчишки, засовывающих серную спичку в подметки туфель какого-то процветающего бизнесмена. Девочка, которая так сильно кружилась под вязами, что были видны трусики. Но, несмотря на эти сбивающие с толку подробности, Майку не пришлось никому из них показывать, где изображен клоун. В кричащем костюме оборванца он играл в кости с компанией пьяных лесорубов. Он подмигивал дровосеку с удивленным лицом, который, видимо, прозевал фишку. Бродягаклоун забирал у него деньги.

                - Снова он, - сказал Билл. - Что... через сто лет?

                - Около того, - сказал Майк. - А вот еще одна. 1891 год.

                Это была вырезка с первой страницы "Дерри Ньюз". "УРА! - кричал витиеватый заголовок, - ОТКРЫТ ЧУГУНОЛИТЕЙНЫЙ ЗАВОД! " И чуть ниже: "Город превращается в большой галапикник". Картинка изображала церемонию разрезания ленточки перед чугунолитейным заводом Кичнера. Манера, в какой была сделана фотография, напомнила Биллу фотографии Курье и Ива, которые его мать повесила в столовой, хотя эти вырезки не шли ни в какое сравнение с глянцевыми фотографиями знаменитостей. Парень в причудливой визитке и в цилиндре держал над ленточкой пару больших ножниц с распахнутыми ножами, а толпа, человек пятьсот, смотрела на него. Слева от него клоун - их клоун делал перед ребятами "колесо". Он перевернулся вниз головой, и казалось, что он не улыбается, а кричит.

                Он поспешно передал альбом Ричи.

                Следующая картинка оказалась фотографией, под которой Вилл Хэнлон написал: "1933. Отмена закона в Дерри". Хотя никто из мальчиков не знал о законе Уол Стеда и об его отмене, по фотографии было нетрудно догадаться, что это был за закон. На фото был изображен киоск прохладительных напитков УоллиСпа в ХелсХафакр, который заполонили плотовщики в белыу. рубашках с расстегнутыми воротниками, в канотье, некоторые были в футболках или в рыбацких костюмах. Все они с победным видом поднимали вверх стаканы и бутылки. На окне висели два больших плаката: "С ВОЗВРАЩЕНИЕМ, ДЖОН-ЯЧМЕННОЕ ЗЕРНО" и "СЕГОДНЯ ПИВО-БЕСПЛАТНО". Клоун был одет как изысканный денди: белые туфли, гетры, гангстерские брюки. Поставив одну ногу на подножку автомобиля "Рено", он пил из бокала шампанское.

                - 1945-и, - сказал Майк.

                Опять "Дерри Ньюз". Заголовок: "ЯПОНИЯ СДАЕТСЯ. ВОЙНА ОКОНЧЕНА! СЛАВА БОГУ, ВОЙНА ОКОНЧЕНА! " Парад танцующей лентой двигался по Главной улице, направляясь к Ап-Майл-Хилл. И здесь на заднем плане маячил клоун в серебристом костюме с оранжевыми пуговицами, застывший в матрице точек зернистой газетной вырезки, он, казалось, предупреждал, что ничего не кончилось, никто не сдался, никто не победил, кроме того, он словно предупреждал, что все потеряно. По крайней мере так показалось Биллу.

                Билл похолодел. Во рту у него пересохло. Он испугался.

                Точки на картинке неожиданно исчезли, и она зашевелилась.

                - Это то, что... - начал Майк.

                - Пппосмотрите, - сказал Билл. Слова слетали с его губ, как полурастаявшие кубики льда. - Все, ввсе пппосмотрите на это!

                Они столпились вокруг Билла.

                - О, Боже! - прошептала Беверли в суеверном страхе.

                - Это Оно! - почти крикнул Ричи, в запале ударив Билла по спине. Он перевел взгляд с белого искаженного лица Эдди на застывшее лицо Стэна Уриса. - Это то, что мы видели в комнате Джорджа! Это точно то, что мы видели...

                - Тесс... - сказал Бен. - Слушайте.

                Он почти прорыдал.

                - Господи, вы слышите их, вы слышите, это там!

                И в тишине, которую нарушал лишь летний ветерок, они услышали оркестр, который играл военный марш. Музыка была тихой от разделявшего их расстояния или от времени... звуки ликующей толпы доносились словно с плохо настроенной радиостанции. Они услышали звуки хлопков, такие тихие, словно кто-то щелкал пальцами.

                - Петарды, - прошептала Беверли и потерла трясущимися руками глаза. Там петарды, правильно?

                Никто не ответил. Все жадно смотрели на картинку.

                Парад развернулся и направился прямо на них, но когда демонстранты достигли крайней границы - в том месте, где, казалось, они вот-вот переступят через край картинки и шагнут в мир, от которого их отделяли тринадцать лет, - они скрылись из виду, словно соскользнули по невидимой горке. Сначала исчезли солдаты первой мировой войны, под плоскими касками их лица казались удивительно старыми, в руках они держали плакаты: "ВЕТЕРАНЫ ПЕРВОЙ МИРОВОЙ! ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ ДОМОЙ, В ДЕРРИ, НАШИ ХРАБРЫЕ МАЛЬЧИКИ", потом исчезли бойскауты, потом - пехотинцы, медсестры, христианский оркестр Дерри, потом ветераны второй мировой войны и за ними - университетский оркестр. Толпа двигалась и менялась, со вторых и третьих этажей выстроившихся вдоль улицы зданий летели телеграфные ленты и конфетти. Клоун пританцовывал на тротуаре, ходил колесом, изображал стрелков и передразнивал салют. Но Билл заметил, что народ сторонится его, но не так, словно они его видят, это совершенно точно, - они обходили его, словно в этом месте дурно пахло.

                Только дети действительно видели клоуна, но и они шарахались от него.

                Бен протянул руку к картинке, как это сделал Билл в комнате Джорджа.

                - НннНЕТ - закричал Билл.

                - Мне кажется, все нормально, Билл, - сказал Бен. - Посмотри. И он на минуту положил руку на защитный пластик на картинке и потом убрал ее. - Но если снять обертку...

                Беверли вскрикнула. Когда Бен протянул руку, клоун прекратил фиглярствовать. Он бросился к ним, нарисованный кровавый рот что-то быстро невнятно тараторил и смеялся. Билл вздрогнул, но не выпустил книгу из рук, решив, что, может, он исчезнет, как исчезли парад, и оркестр, и бойскауты, и "кадиллак", в котором восседала "Мисс Дерри" 1945 года.

                Но клоун не исчез на той горке, которая как бы определяла границу между тем старым миром и миром сегодняшним. Вместо этого он с ужасающей ловкостью вспрыгнул на фонарный столб на заднем плане в левой части фотографии. Оно пообезьяньи вскарабкалось по столбу и вдруг прижалось лицом к плотной пластиковой пленке, которой Вилл Хэнлон проложил каждую страницу альбома. Беверли снова закричала. На этот раз закричал и Эдди, хотя его крик был тихим, почти беззвучным. Пластик прогнулся - потом они, обсуждая этот случай, пришли к выводу, что им не показалось, а так и было на самом деле. Билл увидел, как сплющился красный шарик клоунского носа, как всегда сплющивается нос, когда вплотную прильнешь к оконному стеклу лицом.

                Убью вас всех! - кричали смеялся клоун. - Попробуйте остановить меня, и я убью вас всех! Вы не можете меня остановить! Я - оборотень!

                На мгновение Оно превратилось в оборотня, в серебристое лицолуну, выглядывающее на них из воротника серебристого костюма, сверкая обнаженными белыми зубами.

                Вы не можете остановить меня, я - прокаженный!

                Теперь появилось шелушащееся от гноящихся язв лицо прокаженного, уставившееся на них глазами живого мертвеца.

                Вы не можете остановить меня, я - мумия!

                Лицо прокаженного постарело и покрылось безжизненными трещинами. Древние бинты наполовину сползли с кожи. Бен отвернулся, его лицо побледнело как творог, одной рукой он вцепился в шею.

                Вы не можете остановить меня, я - мертвые мальчики!

                - Нет! - заорал Стэн Урис. Его глаза выкатились из орбит, лицо приобрело синюшный оттенок. Шоковое состояние, - непроизвольно подумал про себя Билл, и именно это словосочетание послужит двенадцать лет спустя названием для его романа; он не вспомнит, откуда оно появилось, просто возьмет и назовет так книгу, как обычно писатели подбирают нужное слово в нужное время, словно скромный дар из внешнего пространства, (другого пространства) где иногда встречаются хорошие слова.

                Стэн выхватил альбом у него из рук и с грохотом захлопнул его. Так он и держал его закрытым, и от напряжения на его обеих руках от запястья до предплечья вспухли сухожилия. Он посмотрел на всех полубезумным взглядом.

                - Нет, - быстро сказал он. - Нет, нет, нет!

                И Билл неожиданно понял, что эти быстро повторяющиеся отрицания Стэна важнее страшного клоуна; он понял, что именно на такую реакцию надеялся клоун, потому что...

                Потому что, может быть. Оно боится нас, по-настоящему боится, впервые за свою долгую, долгую жизнь.

                Он схватил Стэна и дважды встряхнул его, сильно держа за плечи. Стэн клацнул зубами и выронил альбом. Майк поднял его и поспешно отложил в сторону. После того, что он только что увидел, ему не хотелось даже дотрагиваться до него. Но альбом принадлежал его отцу, и он интуитивно понял, что его отец никогда не увидит того, что только что видел его сын.

                - Нет, - вяло сказал Стэн.

                - Да, - сказал Билл.

                - Нет, - повторил Стэн.

                - Да. Мывввсе...

                - Нет.

                - ...вввсе ввидели это, Стэн, - сказал Билл. Он посмотрел на остальных ребят.

                - Да, - сказал Бен.

                - Да, - сказал Ричи.

                - Да, - сказал Майк. - Боже мой, да.

                - Да, - сказала Бев.

                - Да, - сдавленно произнес Эдди.

                Билл посмотрел на Стэна, пытаясь встретиться с ним глазами, но Стэн отвел взгляд в сторону.

                - Не дддай этому зззавладеть ттобой, друг, - сказал Билл. - Тты тттоже ввидел это.

                - Я не хотел это видеть, - простонал Стэн.

                - Нно тты вввидел.

                Стэн посмотрел на остальных. Он пробежал руками по стриженым волосам, вздрогнул и вздохнул. Глаза, кажется, прояснились от того безумия, которое так взволновало Билла.

                - Да, - сказал он. - Да. Хорошо. Да. Ты этого хочешь? Да.

                Билл подумал: Мы по-прежнему вместе. Оно не остановит нас. Мы по-прежнему можем убить Его. Мы по-прежнему можем убить Его... если не будем бояться.

                Билл посмотрел на остальных и увидел, что все они поразному оценили про себя истерику Стэна.

                - Ддда, - сказал он и улыбнулся Стэну. Стэн улыбнулся в ответ, и с его лица исчезло ужасное потрясенное выражение.

                - Этого я и хххотел, ты, мокрый кконец.

                - Биби, Думбо, - сказал Стэн, и все рассмеялись.

                - Смех был нервный, но лучше, чем никакой, - подытожил Билл. Додавайте, - сказал он, потому что кто-то должен был что-то сказать. Ддавайте ззакончим штаб. Что сскажете?

                Они посмотрели на него благодарными глазами, и он почувствовал, что рад этому... нр их благодарное чувство не убавило его собственного ужаса. Даже было что-то в их благодарности такое, из-за чего он был готов их возненавидеть. Неужели ему всегда суждено скрывать свой собственный страх, чтобы не разорвать эту хрупкую связь, которая объединяет их в одно целое? Об этом непорядочно даже думать, Большой Билл. Потому что он в какой-то степени использует их, использует своих друзей, рискует их жизнями, чтобы установить причину смерти своего брата. Но в этом ли все дело? Нет, потому что Джорджи мертв, а Билл считал, что мстить можно только за живых. Что его толкает на это? Самонадеянное маленькое дерьмо, которое размахивает оловянным мечом и пытается убедить себя, что похож на короля Артура!

                О, Господи, - простонал он про себя, - если взрослые ломают головы над этой чепухой, то я не хочу, не хочу быть взрослым.

                Его решение было твердым, но мучительным.

Глава 15

ДЫМОВОЕ ОТВЕРСТИЕ

                Ричи Тозиер поправил очки на носу (жест стал совершенно привычным, хотя он носил контактные линзы уже целых двадцать лет) и с некоторым изумлением подумал, что атмосфера в комнате изменилась, пока Майк вспоминал случай с птицей на чугунолитейном заводе и напоминал им о фотоальбоме отца и о том, как двигалась фотография.

                Ричи почувствовал, как в комнате появляется какая-то буйная пьянящая энергия. За последние несколько лет он девять или десять раз пробовал кокаин - в основном на вечеринках. Кокаин не столь необходим, если ты лежишь себе дома, особенно когда в основном время у тебя проходит, как и у всех дискжокеев - в работе. Но ощущение кайфа, как от кокаина, было похожим, правда не совсем таким. Это чувство было более чистым и более высоким. Ему вдруг показалось, что чувство это пришло к нему из детства, что он испытывал его каждый день и принимал это как само собой разумеющееся. Он подумал, что если бы он задумывался об этом мощном потоке энергии ребенком (он не мог вспомнить, было ли такое), он бы просто принял это как одно из явлений жизни, что-то вроде того, что всегда при тебе, как цвет глаз или волос.

                Ну, в конце концов, все это оказалось неправдой. Энергия, которой вы распоряжались так экстравагантно, когда были ребенком, энергия, которая, казалось, никогда не истощится - вдруг испарилась где-то в возрасте от 18 до 24 лет, ее сменило что-то скучное, что-то вроде искусственного кайфа от кокаина: может быть, это были какието стремления, может быть, высокие цели или какоелибо из подобных слов, употребляемых в Молодежной торговой палате. Это не имело большого значения, не все сразу пошло хорошо. И, может быть, подумал Ричи, - это и было самое жуткое. Нельзя сразу перестать быть ребенком, сразу, с громким треском, как лопнувший воздушный шарик с надписями "Бурма-Шэйв" по бокам. Ребенок просто выходит из тебя, как воздух из шины. И однажды ты смотришь на себя в зеркало, а оттуда на тебя глядит взрослый человек. Можно продолжать носить голубые джинсы, можно по-прежнему ходить на концерты Спрингстина и Сигера, можно подкрашивать волосы, но лицо останется таким же - взрослого человека.

                Но сейчас эта энергия возвращалась. Нет, не во всем - и не совсем, - но все-таки возвращалась. И не только к нему одному; он чувствовал, что она наполняет всю комнату. Ричи показалось, что Майк выглядит отлично - первый раз с того времени, как они собрались на этот ужасный ланч над пропастью. Когда Ричи вошел в холл и увидел Майка, сидящего с Беном и Эдди, он был шокирован и подумал: Вот человек, который сходит с ума; может быть даже готов покончить жизнь самоубийством. Но сейчас это прошло. Не затаилось, а просто исчезло. Ричи сидел и наблюдал, как последние следы этого безумия исчезают с лица Майка, когда он вспоминал эти случаи с птицей и альбомом. Он наполнился энергией. И то же самое произошло со всеми остальными. Это было видно по их лицам, по их жестам.

                Беверли посмотрела на шарики, которые Билл отнес к аппарату микрофильмирования на большом столе.

                Голубые шарики.

                В ДЕРРИ НИГГЕРЫ ЛОВЯТ ПТИЧЕК Оранжевые шарики. НЕУДАЧНИКИ ПРОДОЛЖАЮТ ПРОИГРЫВАТЬ.

                СТЭНЛИ УРИС НАКОНЕЦ ВПЕРЕДИ

                Господи, - подумал Ричи, открывая новую бутылку пива, - все еще не так плохо. Оно может быть любым монстром, которым Оно хочет быть, и немудрено, что Оно может подпитывать наши страхи.

                Эдди нарушил молчание:

                - Что, как вы думаете. Оно знает о том, что мы собираемся делать? спросил я.

                - Оно было здесь, правда? - произнес Бен.

                - Не думаю, что это имеет большое значение, - ответил Эдди.

                Билл кивает.

                - Это только иллюзии, - сказал он.

                - Я не уверен, что Оно может видеть нас и знать, что мы делаем. Вы можете видеть диктора в телевизоре, но онто вас не видит.

                - А эти шарики, ведь они не иллюзии, - Беверли показала пальцем через плечо. - Онито реальные.

                - Но все-таки это неправда, - произнес Ричи, и все смотрят на него.

                - Образы реальные. Я уверен. Они...

                И вдруг что-то щелкнуло и появилось в комнате, что-то новое; оно щелкнуло с такой силой, что он зажал уши. Глаза его расширились за стеклами очков.

                - О, Господи! - неожиданно крикнул он. Он схватился за стол, почти встал, потом опять упал в кресло с глухим шумом. Он посмотрел на Майка, а все остальные испуганно и встревоженно повернулись к нему.

                - Горит, - почти крикнул он. - Глаза горят! Майк! глаза горят...

                Майк кивнул, слегка улыбаясь.

                - Ррричи, ччто это? - спросил Билл.

                Но Ричи не слышал его. Воспоминания наплыли на него как прилив, бросая его попеременно то в жар, то в холод, и он неожиданно понял, почему эти воспоминания возвращаются так постепенно. Если бы он вспомнил все сразу, сила их была бы подобна выстрелу, разрывающему виски. Они снесли бы ему весь затылок.

                - Мы видели, что Оно пришло! - сказал он Майку. - Ведь правда, мы видели, что Оно пришло? Ты и я... или, может быть, это был не я? - Он схватил руку Майка, которая лежала на столе. - Ты тоже видел это. Майки, или это только я? Ты видел? Лесной костер? Кратер?

                - Да, я видел, - ответил Майк спокойно и стиснул руку Ричи. Ричи закрыл глаза, думая, что он никогда не чувствовал такой мощной волны облегчения в своей жизни.

                - О чем вы, парни? - спросил Эдди, глядя то на одного, то на другого.

                Ричи посмотрел на Майка, но Майк покачал головой.

                - Давай ты, Ричи. Я скажу что-нибудь вечером.

                - Вы все не знаете, а может быть, просто не запомнили, потому что вы ушли, - сказал им Ричи. - Я и Майки были последними индейцами в вигваме с дымовым отверстием.

                - Дымовое отверстие, - сказал Билл задумчиво. Глаза его были где-то далеко, и они светились голубым.

                - Ощущение горения в глазах, - сказал Ричи, - под моими контактными линзами. Я первый раз почувствовал его сразу после того, как Майк позвонил мне в Калифорнию. Я не знал, что это такое, но сейчас я знаю. Это был дым 27-летней давности.

                Он посмотрел на Майка.

                - Психологический, ты бы сказал? Психосоматический? Что-то связанное с подсознанием?

                - Я бы так не сказал, - спокойно заметил Майк. - То, что ты чувствовал, так же реально, как шарики или та голова, которую я видел в холодильнике, или труп Тони Трэкера, который видел Эдди. Расскажи им, Ричи.

                Ричи начал рассказывать:

                - Это случилось через четыре или пять дней после того, как Майк принес отцовский альбом в Барренс. Думаю, что это было где-то во второй половине июля. Наш штаб уже был. Но... дымовое отверстие, это и была твоя идея, Соломення Голова! Ты вычитал ее из одной из твоих книг!

                Слегка улыбаясь, Бен кивнул.

                Ричи подумал: В тот день было пасмурно. Ни ветерка. В воздухе пахло грозой. Как тогда, за месяц до того, когда мы стояли у реки кружком, а Стэнли резал наши руки осколком бутылки из-под кокаколы. В воздухе такая тишина, как будто природа ждала, что вот-вот что-то случится, а позже Билл сказал, что все было так плохо и произошло так быстро, потому что не было тяги.

                17 июля. Да, именно тогда. Это был день дымового отверстия. 17 июля 1958 года, почти спустя целый месяц после начала летних каникул, и ядро Неудачников - Билл, Эдди и Бен - сформировалось в Барренсе. Это случилось через два дня после того, как было найдено тело Джимми Куллума, и через день после того, как мистер Нелл снова явился в Барренс и встал прямо над их штабом, не зная, что он там находится, потому что к этому времени они замаскировали его, и Бен сам следил за тем, чтобы были уничтожены все следы и чтобы дерн был на месте. Если вы только не станете на четвереньки и не проползете все вокруг, у вас даже не возникнет подозрения, что там что-то есть. Как и запруда, штаб Вена удался на славу, но мистер Нелл ничего об этом не знал. Он детально допросил их, официально, занося их ответы в черную записную книжку, но они мало что могли сказать, fio крайней мере о Джимми Куллуме, и мистер Нелл опять ушел, напомнив им еще раз, что нельзя играть в Барренсе одним... никогда.

                Мистер Нелл приходил 16-го, день был жаркий, влажный, но солнечный. А 17-го было пасмурно...

                - Ты расскажешь нам, Ричи? - спросила Бев, слегка улыбаясь полными, накрашенными бледнорозовой помадой губами, глаза ее сияли.

                - Я как раз думаю, с чего начать, - сказал Ричи. Он снял очки, протер подолом рубашки, и неожиданно понял, с чего: с земли, раскрывающейся перед ногами Билла и его собственными. Конечно, он знал о штабе, как и Билл и все остальные, но его до сих пор пугало зрелище разверзающейся земли.

                Он вспомнил, как Билл вез его на багажнике Сильвера к их обычному месту на Канзас-стрит, а потом оставил свой велик под маленьким мостом. Он вспомнил, как они вдвоем шли к открытому месту, иногда сворачивая, потому что кусты были слишком густыми - была середина лета, и Барренс был в полном расцвете своей пышности. Он вспомнил сонмища комаров, назойливо зудящих у самого уха; вспомнил, что Билл сказал (все возвращается к нему настолько ясно, как будто это случилось не вчера, а происходит сейчас):

                - Ппподдожди ее ссекунду, Ррричи! Проклятущий сидит у тебя на шее.

                - О, Господи! - сказал Ричи. Он ненавидел комаров. Маленькие летающие вампиры - вот что они такое. - Убей его. Билли!

                Билл хлопнул Ричи по шее.

                - Ой!

                - Что?

                Билл открыл ладонь перед лицом Ричи. Там лежал убитый комар, как раз посередине ладони, и кровь испачкала всю ладонь.

                Моя кровь, - подумал Ричи, - большая потеря для вас и для многих.

                - Да, - сказал он.

                - Нине беспокойся, - сказал Билл. - Этот гад никогда уже не станцует танго.

                Они шли, отбиваясь от комаров, которые тучей вились над ними, наверное, привлеченные запахом пота - тем, что через несколько лет назовут "ферменты". Или еще чем-то еще.

                - Билл, а когда ты собираешься рассказать всем о серебряных пулях? спросил Ричи, когда они добрались до полянки, хотя он предполагал, что Стэн уже обо всем догадался. Стэн был очень проницательным, слишком проницательным, чтобы быть везучим, думал иногда Ричи. В тот день, когда Майк принес альбом своего отца в Барренс, Стэн пропал. И Ричи уже подозревал, что они больше не увидят Стэна, и что клуб Неудачников скоро станет секстетом (это слово Ричи очень любил, даже с ударением на первом слоге). Но Стэн объявился на следующий день.

                - Собираешься ли ты рассказать им что-нибудь сегодня?

                - Нине сегодня, - сказал Билл.

                - Ты думаешь, они не будут работать? Да?

                Билл пожал плечами.

                Ричи, который понимал Билла Денбро лучше всех, подозревал, что, если бы не заикание, Билл мог бы сказать, что изготовление серебряных пуль - это просто подражание персонажам из книг, даже из комиксов. Одним словом, это была игра. Но они попробуют сыграть в нее. А Бен Хэнском, может быть, даже и закончит ее. В кино это бы сработало. Но...

                - Итак?

                - У меня есть идея, - сказал Билл. - Гораздо проще. Но если только Ббббеверли...

                - Если Беверли что?

                - ...не будет против.

                И Билл больше ничего не сказал. Они вышли на открытое пространство. Если посмотреть поближе, можно было бы подумать, что трава примята, слегка примята - какой-то у нее потрепанный вид. Можно было даже подумать, что есть здесь нечто искусственное в том, как лежали листья, как были разбросаны сосновые иглы на самом дерне. Билл подобрал обертку от жвачки - наверняка это Бен ее выбросил - и рассеянно положил ее в карман.

                Мальчики вышли к центру поляны... и кусок земли около 10 дюймов длины и 3 дюймов шириной с пронзительным скрипом повернулся на петлях, обнаруживая черные веки. Глаза выглянули из этой темноты, заставив Ричи покрыться холодным потом. Но это был только Эдди Каспбрак и его глаза.

                Эдди, придуряясь, сказал:

                - Кто идет по моему мосту?

                Внизу захихикали, появились огоньки.

                - Это я, ваш слуга, сеньор, - сказал Ричи, присев на корточках, закручивая невидимые усы, говоря Голосом Панчо Ванилла.

                - Правда? - спросила Беверли снизу. - Покажи свой значок.

                - Сачок? - крикнул Ричи, кривляясь. - Не нужен нам никакой чертов сачок.

                - Иди к черту, Панчо, - ответил Эдди и закрыл черное отверстие. Снизу опять раздались сдавленные смешки.

                - Руки вверх, выходите по одному! - скомандовал Ричи низким взрослым голосом. Он начал шагать взад и вперед по дерновому покрытию над клубным домом. Земля под ним пружинила, но выдерживала: построили они на совесть.

                - Вам не отвертеться! - кричал он вниз, представляя из себя бесстрашного Джо Фрайди. - Давайте, давайте, выходите, гнилушки! Или мы войдем и будем стрелять!

                - Впусти их, Бен, а то они снесут крышу, - сказала Бев. Мгновение спустя дверца отвалилась, как люк в подводной лодке. Выглянул Бен. Он был весь красный. Ричи сразу же вспомнил, что тот сидел рядом с Беверли.

                Билл и Ричи спустились вниз, а Бен снова закрыл крышку. И вот они уже все сидят, вытянув ноги, облокотившись на деревянные стены, лица их тускло освещены лучом фонарика Вена.

                - Нину, чччто тттут происходит? - спросил Билл.

                - Ничего особенного, - сказал Бен. Он действительно сидел рядом с Беверли, и лицо его было красным и счастливым. - Мы только...

                - Скажи им, Бен, - прервал его Эдди. - Расскажи им эту историю, посмотрим, что они скажут.

                - Это не повредит твоей астме? - спросил Стэн Эдди тоном практичного человека, дающего деловые советы.

                Ричи сел между Майком и Беном, обхватив руками колени. Было восхитительно прохладно здесь, внизу, все казалось таким таинственным. Следуя глазами за лучом фонарика, он на время забыл, что так поразило его там, снаружи минуту назад.

                - О чем это вы говорите?

                - О, Бен рассказывает нам историю об одной индейской церемонии, сказала Бев. - Но Стэн прав, это может повредить твоей астме, Эдди.

                - Не беспокойтесь об этом, - сказал Эдди. - Обычно это происходит, когда я волнуюсь. Но я попытаюсь, в любом случае.

                - Чччто попытаешься? - спросил его Билл.

                - Участвовать в церемонии Дымового Отверстия, - сказал Эдди.

                - А чччто это такое?

                Ричи следил глазами, как луч фонарика поднялся вверх. Он бесцельно шарил по деревянной крышке потолка над штабом, пока Бен объяснял. Он скользил по разбитым в щепки панелям дверей красного дерева, тех самых дверей, которые они притащили с дамоы три дня тому назад - за день до того, как было обнаружено тело Джимми Куллума. Все, что Ричи помнил о Джимми Куллуме, тихом мальчике, тоже в очках, - это то, что он любил в дождь играть в "Скрэбл". Больше не поиграет, - подумал Ричи, слегка вздрогнув. В сумеречном свете никто не заметил этой дрожи, но Майк Хэнлон, который сидел рядом с ним, плечом к плечу, посмотрел на него внимательно.

                - Да, я взял эту книгу в библиотеке на прошлой неделе, - заговорил Бен. - Она называется "Духи Великой Равнины", и она вся об индейских племенах, которые жили на западе лет сто пятьдесят тому назад. Все эти пайуты, пауни, кайова и прочие команчи. Правда, очень хорошая книга. Мне бы хотелось когда-нибудь побывать там, где они жили. В Айова, Небраске, Колорадо, Юте...

                - Хватит, заткнись и расскажи о церемонии Дымового Отверстия, - сказала Беверли, толкая его локтем.

                - Конечно, - сказал он. - Правильно. - И Ричи был уверен, что его реакция будет такая, если даже Беверли толкнет его локтем и скажет: "А сейчас выпей яду, Бен, хорошо?"

                - Понимаете, почти все эти племена имели свои собственные обряды. И я подумал, что нашему штабу тоже нужно что-то такое... Если им приходилось принимать какоенибудь важное решение, они рыли большую яму в земле и закрывали ее ветками, оставляя маленькую отдушину на самом верху.

                - Ддддымовое отверстие, - сказал Билл.

                - Не устаю изумляться быстроте реакции твоего ума, Большой Билл, авторитетно заявил Ричи. - Тебе бы хорошо поучаствовать в игре "21". Уверен, ты побьешь самого старого Чарли Ван Дорена.

                Билл сделал вид, что хочет ударить его, Ричи отклонился и сильно стукнулся головой о подпорку.

                - Оооо!

                - Так тебе и надо, - сказал Билл.

                - Я тебе покажу, подлый гринго, - сказал Ричи, - не нуждаемся мы в...

                - Мальчики, хватит, надоело, - сказала Беверли, - это интересно. - И она одарила Вена таким теплым взглядом, что Ричи подумал, что через пару минут из ушей Соломенной Головы вырвется пар.

                - О'кей, Бббен, - сказал Билл. - Продолжай.

                - Ладно, - сказал Бен. Вместо слова раздалось какое-то карканье. Ему пришлось прочистить горло, прежде чем он смог заговорить. - Как только дымовое отверстие заканчивали, они начинали разводить внизу костер. Из зеленых веток, чтобы они получше дымили. Затем все воины спускались вниз ц садились вокруг огня. Помещение наполнялось дымом. В книге говорилось, что это была религиозная церемония, но еще и своего рода соревнование, понимаете? Через полдня большинство воинов выползали оттуда, потому что они не могли больше вынести дыма, а только двое или трое оставались. И все думали, что они видят разные видения.

                - Да, если вдыхать дым пятыпесть часов, у каждого будут видения, сказал Майк, и все рассмеялись.

                - Все думали, что эти видения дают знаки племени, что делать дальше, сказал Бен. - И я не знаю, насколько правдива эта часть книги, но там говорится, что видения всегда подсказывали правильно.

                Воцарилось молчание, и Ричи посмотрел на Билла, он был уверен, что и все остальные смотрят на него сейчас. И Ричи почувствовал, что история Вена - это не только то, что вы просто прочитали в книге, а потом хотите попробовать сделать сами, как химический эксперимент или какой-нибудь фокус. Они все знали это. Это было нечто, что они должны были сделать.

                У них были видения... В большинстве случаев видения подсказывали правильно.

                Ричи подумал: Держу пари, если мы спросим Соломенную Голову, он скажет, что книга сама прыгнула ему в руки. Как будто он хотел прочитать только именно эту книгу и потом рассказать нам про обряд Дымового Отверстия. Потому что здесь есть племя, не правда ли? Да. Это мы. И, конечно, я думаю, мы очень нуждаемся в предсказании, мы хотим знать, что случится дальше.

                За этой мыслью последовала другая: Известно ли было, что это случится? С того времени как Вена посетила мысль вместо штаба на дереве сделать его под землей, предполагалось ли, что это случится? Интересно, как много мы думаем за себя сами, и сколько думается за нас?

                В любом случае, он думал, что такая идея должна успокаивать. Приятно было представлять, что нечто большее, чем вы сами, более сильное, думает вместо вас, как взрослые люди, которые заботятся о том, чтобы вы были сыты, покупают вам одежду и распоряжаются вашим временем. И Ричи был убежден, что сила, которая собрала их вместе, сила, которая использовала Вена как передатчика для того, чтобы они использовали дымовое отверстие, - эта сила была не такая, как та, которая убивала детей. Эта сила была, напротив, враждебна той, другой...

                 (которую вы могли бы назвать)

                Оно.

                Но все равно, ему не нравилось быть под контролем, не нравилось, что контролируются все его действия, не нравилось, что им управляли, не нравилось, что их направляли...

                Все они смотрели на Билла, все ждали, что скажет Билл.

                - Зззнаете, - сказал он, - это звучит соблазнительно.

                Беверли вздохнула, а Стэн неловко шевельнулся...

                - В сссамом деле ллловко, - повторил Билл, глядя на свои руки, и, возможно, от слабого света фонарика, или это было собственное воображение Ричи, но ему показалось, что Билл выглядит немного бледным и немного испуганным, хотя и улыбается. - Может быть, мы воспользуемся видением, чтобы оно рассказало нам, как нам поступить с нашими проблемами.

                Если у кого-то и будут видения, - подумал Ричи, - так это у Билла. Но в этом он ошибся.

                - Ну, - сказал Бен, - может быть, это происходит только с индейцами, но было бы глупо не попытаться.

                - А, возможно, мы все задохнемся в этом дыму и умрем здесь, - угрюмо сказал Стэн. - Вот уж действительно будет глупо.

                - Ты не хочешь попробовать, Стэн? - спросил Эдди.

                - Да нет, хочу, - сказал Стэн. - С вами я готов и не на такие глупости.

                Он посмотрел на Билла.

                - Когда?

                Билл сказал:

                - Ну, другого времени, кроме сегодняшнего, может и не быть?

                Все задумчиво замолчали. Затем Ричи встал, поднял на вытянутых руках крышку двери и впустил смутный свет тихого летнего дня.

                - Я возьму топорик, - сказал Бен, следуя за ним. - Кто хочет помочь мне срезать несколько зеленых веток?

                В конце концов они все стали помогать.

                На подготовку у них ушло около часа. Они срезали по четыре или пять охапок небольших зеленых ветвей, а Бен ободрал с них веточки и листья.

                - Ох, и дыму будет, - сказал он. - Я даже не знаю, сможем ли мы их зажечь.

                Беверли и Ричл пошли к берегу Кендускеага и принесли целую коллекцию камней приличного размера, сложив их в куртку Эдди. Неся камни, Ричи сказал:

                - Тебе не нужно этого делать, ты ведь девочка. А Бен говорил, что только воины заходили вниз в дымовое отверстие, а не скво.

                Беверли помолчала, глядя на Ричи с удивлением и раздражением. Локон выбился из ее конского хвоста, она выпятила нижнюю тубу и заправила его обратно.

                - Если мы будем драться с тобой, Ричи, я уложу тебя за минуту, и ты это отлично знаешь.

                - Эта не имеет значений, мисс Скавлет, - заявил Ричи, глядя ей прямо в глаза. - Ты девочка и всегда будешь девочкой! И никогда не станешь индейским воином.

                - Тогда я буду воинкой, - сказала Беверли. - Мы будем нести эти камни, или мне запустить их в твою дебильную башку?

                - Потише, потише, мисс Скавлет! У меня не дебильная голова! проканючил Ричи, а Беверли рассмеялась так, что выпустила свой конец куртки Эдди, и все камни посыпались на землю.

                Хотя Ричи всерьез не думал о том, чтобы исключить ее из числа присутствующих на церемонии по причине ее пола, но Билл Денбро отнесся к этому очень серьезно.

                Она стояла, глядя на него и уперев руки в бедра, ее щеки пылали от негодования.

                - Держи карман шире, Заика. Я тоже принимаю в этом участие! Или я больше не член вашего клуба?

                Билл терпеливо объяснял:

                - Эээто не совсем тттак, Бев, и тты ззнаешь это. Просто кто-то должен остаться наверху.

                - Почему?

                Билл попытался ответить, но не смог преодолеть своего заикания. Он посмотрел на Эдди, прося помощи.

                - Это то, о чем говорил Стэн, - сказал Эдди спокойно. - Из-за дыма. Билл говорит, что действительно может случиться, что мы угорим. От этого можно умереть. Билл говорит, что такое часто случается, когда люди погибают от пожаров в домах. Они не сгорают, они просто угорают. Они...

                Теперь она повернулась к Эдди:

                - Понятно, он хочет, чтобы кто-нибудь был на страже на случай, если что-нибудь произойдет?

                Эдди принужденно кивнул.

                - Хорошо, а почему не гы? У тебя ведь астма, - Эдди ничего не сказал. Тогда она повернулась обратно к Биллу. Все остальные стояли вокруг, засунув руки в карманы и глядя на свои башмаки.

                - Все потому, что я девчонка, да? Именно поэтому?

                - Бббев! ..

                - Не смей ничего говорить, - оборвала она резко. - Просто кивай, если "да", и мотай головой, если "нет". Мозгито у тебя не заикаются? Из-за того, что я девчонка?

                Билл неохотно кивнул. Она смотрела на него несколько мгновений, губы ее дрожали, и Ричи подумал, что вот сейчас она заплачет, но вместо этого она разразилась руганью.

                - Ну что, вашу мать? - она повернулась, чтобы посмотреть на всех остальных, а они отворачивались от ее взгляда, будто он был радиоактивным. Пошли вы все подальше, если вы все так думаете!

                Она повернулась к Биллу и начала говорить быстро, стараясь не обидеть его:

                - Это же не просто детская игра в войну или в прятки, и ты знаешь это, Билл. Мы должны сделать это. Это часть какого-то плана. И ты не исключишь меня только потому, что я девчонка. Ты что, не понимаешь? Если ты не передумаешь, я сейчас же уйду, а если я уйду, то навсегда. Вам ясно?

                Она остановилась. Билл посмотрел на нее. Казалось, он взял себя в руки, но Ричи испугался. Он чувствовал, что шанс победить того, кто убил Джорджи и других детей, добраться до Оно и убить Его, сейчас находится под угрозой. Семь, - подумал Ричи. - Магическое число. Нас должно быть семеро. Вот как должно это быть.

                Где-то запела птица; умолкла; запела снова.

                - Ллладно, - сказал Билл, и Ричи вздохнул свободнее.

                - Нно кто-то дддолжен оостаться. Ккто ххххочет?

                Ричи думал, что либо Эдди, либо Стэн наверняка будут добровольцами, но Эдди не сказал ничего. А Стэн стоял бледный, молчаливый и задумчивый. Майк заложил большие пальцы рук за пояс, как Стив Маквин в фильме "Жить или умереть", неподвижно глядя на всех.

                - Додавайте, - сказал Билл и Ричи осознал, что все притворство сейчас улетучилось - и страстная речь Бев, и мрачность Билла - за всем этим виделось хорошо знакомое старое лицо. Это была часть всего, и, возможно, такая же опасная, как экспедиция его и Билла к дому Э 29 на Нейболт-стрит. Они знали это. И неожиданно он почувствовал гордость за них, гордость за то, что он вместе с ними. Много лет его не считали одним из них, а теперь считают. Наконец он стал одним из них. Он не знал, считают их еще неудачниками, или нет, но он знал, что они вместе. Они друзья. Чертовски близкие друзья. Ричи снял очки и протер их краем рубашки.

                - Я знаю, как поступить, - сказала Бев и вытащила из кармана коробок спичек. На этикетке были совсем крошечные изображения претенденток на звание "Мисс Рейнтолд" этого года. Беверли зажгла спичку, потом погасила ее и присоединила к остальным шести. Белые концы семи спичек торчали из ее зажатого кулака.

                - Тяни, - сказала она, протягивая спички Биллу. - Кто вытянет спичку с обгорелой головкой, останется наверху и будет вытаскивать остальных, если кто-нибудь угорит.

                Билл спокойно посмотрел на нее.

                - Вввот ттак ттты ххочешь?

                Она улыбнулась, и улыбка осветила ее лицо.

                - Да, чучело, я хочу так. А ты?

                - Я лллюбблю тебя, Ббев, - сказал он и стремительно покраснел. Казалось, он не замечает этого. Он изучал концы спичек, торчащие из ее кулака, и наконец вытащил одну. Головка была необгорелая. Она повернулась к Вену и предложила ему оставшиеся шесть спичек.

                - Я тоже люблю тебя, - сказал Бен хрипло. Лицо его побагровело, он выглядел так, что, казалось, вот-вот упадет в обморок. Но никто не засмеялся. Где-то в глубине Барренса снова запела птица. Стэн знает, что это за птица, - подумал Ричи невпопад.

                - Спасибо, - сказала она, улыбаясь, и Бен вытащил спичку; она была необгорелая.

                Следующим был Эдди. Эдди смущенно улыбался, и улыбка его была необыкновенно милая и застенчивая.

                - Думаю, я тоже люблю тебя, Бев, - сказал он и вытащил спичку. Головка была целой.

                Теперь у Беверли в руке было четыре спички, и она предложила их Ричи.

                - Яаа люблю вас, мисс Скарлет! - заорал Ричи изо всех сил и, кривляясь, стал посылать ей воздушные поцелуи. Беверли только посмотрела на него, слегка улыбаясь, но Ричи стало стыдно.

                - Я правда люблю тебя, Бев, - сказал он и дотронулся до ее волос. Тебе приятно?

                - Спасибо, - сказала она.

                Он вытащил спичку и посмотрел на нее, думая, что вытащил обгорелую. Но нет, она оказалась необгорелой.

                Бев протянула спички Стэну.

                - Я люблю тебя, - сказал Стан и вытащил одну спичку. Необгорелая.

                - Теперь мы с тобой, Майк, - сказала она и предложила вытащить из оставшихся двух.

                Он сделал шаг вперед.

                - Я не слишком хорошо знаю тебя, чтобы говорить о любви, - сказал он, и тем не менее, я люблю тебя. Помоему, ты можешь давать моей матери уроки ругани.

                Все засмеялись, и Майк взял спичку. И у него оказалась необгорелая спичка.

                - Ттгвоя очередь Ббев, - сказал Билл.

                Беверли, выглядевшая раздраженной - все ухищрения оказались напрасными, - открыла руку. Голойка оставшейся спички тоже была необгоревшей.

                - Тттты пподменила их, - сказал Билл обвиняющим тоном.

                - Нет, нет, - в ее голосе не было гневного протеста, который следовало бы ожидать, а просто неподдельное изумление.

                - Честное слово, нет, - она показала им ладонь. Они все увидели явный след от обгоревшей спички.

                - Билл, клянусь именем матери!

                Билл посмотрел на нее и кивнул. Не сговариваясь, все протянули свои спички Биллу. Все семеро стояли, почти касаясь головами друг друга. А Стэн и Эдди стали шарить по земле в поисках обгоревшей спички. Но все было напрасно.

                - Я не подменяла, - снова сказала Беверли, ни к кому в частности не обращаясь.

                - И что теперь делать? - спросил Ричи.

                - Давайте пойдем все вместе, - сказал Билл, - помоему ттолько это ннам и остается.

                - Ну, а если мы все угорим? - спросил Эдди.

                Билл снова посмотрел на Беверли.

                - Бели Бев ссказала ппправду, а я ввверю ей, то иниичего нне сслучится.

                - Откуда ты знаешь? - спросил Стэн.

                - Ззнаю, и ввсе.

                Где-то снова запела птица.

                Бен и Ричи спустились вниз первыми, а остальные передавали камни друг другу, спуская их вниз. Ричи передавал их Вену, который выкладывал из них круг на земля ном полу штаба.

                - О'кей, - сказал он. - Достаточно.

                Остальные спускались вниз с охапками зеленых веток, которые они срезали топориком Вена. Билл спустился последним. Он закрыл большую дверь и открыл узенькое оконце на петлях.

                - Вввот, - сказал он, - ввот наше ддымовое отверстие. У нас есть что-нибудь для растопки?

                - Если хотите, можете использовать это, - сказал Майк и достал из заднего кармана потрепанную книжонку с юмористическими рассказами Арчи. - Я ее уже прочитал.

                Билл мрачно и медленно разрывал одну страницу за другой. Остальные сидели у стены, колено к колену, плечо к плечу, молча наблюдали. Все были внимательны и сосредоточены.

                Билл положил листья и ветки на бумагу, а потом взглянул на Беверли.

                - Ддавай сспички, - сказал он.

                Она зажгла одну, и крошечное желтое пламя засветилось во мраке.

                - Может, это отгонит проклятье, - сказала она неровным голосом и поднесла горящую спичку к бумаге в нескольких местах. Когда пламя спички дошло до пальцев, она бросила спичку на середину.

                Желтое пламя поднималось, потрескивая и отбрасывая отблески на их лица, снимая напряжение. В этот момент Ричи нисколько не удивляла индейская история Вена. Ему казалось, что они вернулись в те далекие времена, когда белого человека воспринимали как небылицу те индейцы, которые преследовали стада бизонов, такие громадные, что могли покрыть землю от горизонта до горизонта, а когда они бежали, то земля сотрясалась, будто во время землетрясения.

                В этот момент Ричи явственно представил себе этих индейцев кайова или пауни, или как там их еще, как они сидели в своей дымовой яме, колено к колену, плечо к плечу, глядя, как пламя пожирает, шипя, зеленые деревья, прислушиваясь к тихому и непрерывному ссссссс вытекающего из свежего дерева сока, ожидая видения.

                Сидя тут, он мог поверить во все это... и глядя на их спокойные лица, наблюдающие за пламенем, он понимал, что и они во все это верят. Загорелись ветки. Помещение стало наполняться дымом. Часть дыма, белая, как дымовые сигналы в субботнем сериале с Рэндольфом Скоттом и Эдди Мерфи, выходила из дымового отверстия.

                Дым не расходился, потому что не было сквозняка, и большинство его оставалось внизу. Он был едким и разъедал глаза и горло. Ричи услышал, как Эдди дважды закашлялся, - сухой звук, будто две доски стукнули одна о другую, - а потом умолк. Не следовало бы ему оставаться здесь, - подумал он... но что-то помешало произнести это вслух.

                Билл подбросил еще одну охапку веток в дымящийся костер и спросил тонким голосом, так не похожим на его обычный:

                - Ну что? У кого-нибудь есть видения?

                - Видение о том, как мы уходим отсюда, - сказал Стан Урис, и Беверли засмеялась, кашляя и задыхаясь. Ричи откинул голову и посмотрел вверх на дымовое отверстие - тонкий прямоугольник белого цвета. Он подумал о статуе Поля Баньяна в тот день в марте... но это был только мираж, галлюцинация,

                 (видение).

                - Этот дым меня убивает, - сказал Бен. - Фууу!

                - Тогда иди, - пробормотал Ричи, не отрывая взгляда от дымового отверстия. Он чувствовал, что сможет управлять всем этим, чувствовал, что стал футов на десять легче. И он был абсолютно уверен, черт побери, что помещение увеличилось. До этого толстая нога Вена Хэнскома прижималась к его левой ноге, а костлявое плечо Билла Денбро прикасалось к правой руке. А сейчас он ни до кого не дотрагивался. Он взглянул налево и направо, чтобы убедиться, что его ощущения его не обманывают - так оно и было. Бен был примерно в футе от него, а Билл справа был еще дальше.

                - Наше помещение увеличивается в объеме, друзья мои и соседи! - сказал он. Потом глубоко вздохнул и закашлялся. Очень сильно болело в груди, как при гриппе или сильной простуде. На миг ему показалось, что это никогда не кончится и он будет кашлять, пока им не придется вытолкать его отсюда. Если они еще смогут, - подумал он, но мысль была слишком расплывчатой, чтобы испугать его. Потом Билл поколотил его по спине, и приступ кашля прошел.

                - Вы не знаете и никогда не узнаете, - сказал Ричи. Он опять смотрел в дымовое отверстие, вместо того чтобы смотреть на Билла. Каким ярким казалось оно ему! Он закрыл глаза, но прямоугольник все еще стоял перед глазами, паря во тьме, но только стал уже зеленого цвета.

                - Чччто ты ииимеешь вввиду? - спросил Билл.

                - Послушай, Заика, - он помолчал минуту, услышав, что кто-то кашляет, но не мог понять, кто именно, - это ты должен говорить разными голосами, а не я. Большой Билл. Ты...

                Кашель усиливался. И вдруг помещение наполнилось дневным светом, это произошло так неожиданно, и свет был такой яркий, что Ричи пришлось зажмуриться. Он только отметил, что это Стэн Урис карабкается наверх, выбираясь наружу.

                - Простите, - выдавил Стэн сквозь спазматический кашель. - Больше не могу.

                - Все в порядке, - услышал Ричи собственный голос. - Чтобы выйти отсюда, тебе на фиг не нужны никакие "значкисачки". - Голос его, казалось, исходил из кого-то другого.

                Секунду спустя дверь захлопнулась. Но свежего воздуха вошло достаточно, и голова его стала понемногу проясняться. Когда Бен придвинулся на место Стэна, Ричи вновь почувствовал его ногу рядом со своей. И с чего ему вздумалось, что помещение увеличивается?

                Майк Хэнлон подбросил палочек в дымящийся костер. Ричи часто задышал, глядя на дымовое отверстие. Он совершенно потерял ощущение времени, но смутно был уверен, что, несмотря на дым, в штабе уютно и тепло.

                Он посмотрел вокруг, на своих друзей. У них был жалкий вид полузадохшихся в дыму, когда наверху был солнечный день. Голова Бев откинулась на подпорку, руки лежали на коленях, глаза закрыты, слезы текли по щекам к мочкам ушей. Билл сидел, скрестив ноги и опустив голову на грудь. А Бен...

                Бен вдруг совершенно неожиданно сорвался с места и снова распахнул дверь.

                - Теперь Бен, - сказал Майк. Он сидел поиндейски прямо, напротив Ричи; глаза у него были красные, как у кролика.

                Снова стало относительно прохладно, воздух посвежел, дым потянулся наружу через дверь. Бен закашлялся до рвоты. Стэн помогал ему выбраться, и едва они успели закрыть дверь, как Эдди, шатаясь, поднялся на ноги. Его лицо было смертельно бледным; а под глазами - огромные синяки, расплывшиеся до скул. Его впалая грудь то опускалась, то поднималась от частого спазматического дыхания. Он слабо цеплялся за крышку спасительного люка, и если бы не помощь Вена и Стана, которые схватили его один за одну руку, другой за другую, он бы свалился.

                - Извините, - выдавил из себя Эдди, и они вытащили его наружу. Дверь захлопнулась снова.

                Относительно долго все было спокойно. Дым продолжал сгущаться, пока не превратился в плотный туман. Похоже на суп из зеленого горошка, Ватсон, подумал Ричи, представив себя на миг Шерлоком Холмсом (Холмсом, похожим на Бэзила Рэтбуна и удручающе чернобелым), идущим по своим делам по Бейкер-стрит, а где-то неподалеку Мориарти, в стороне ждет карета, и вот-вот начнется игра.

                Мысли были удивительно ясными и четкими. Казалось, они имеют вес, как будто это были не простые "карманные" дневные мечтания, каких у него бывало на дню по сто раз (сделать уборку до девяти, вынести мусор, и вот это подходит, все кончено... ИСЧЕЗЛО! Беги домой, Тозиер... и разбили пластинку Бэйб! ), но здесь все было почти настоящим.

                У него хватило здравого смысла понять, что если все упирается в видение Бэзила Рэтбуна как Шерлока Холмса, то вся идея видения становится никчемной.

                Конечно, если бы не было там Мориарти. Там снаружи какое-то Оно, настоящее. Оно...

                Дверь снова распахнулась, - это выскочила Беверли, сухо кашляя и зажимая рот рукой. Бен схватил ее за одну руку, Стан - за другую. Наполовину вытащенная, наполовину выкарабкавшаяся сама, она поднялась вверх и исчезла.

                - Увеличивается, - сказал Билл.

                Ричи огляделся. Он увидел сложенный из камней круг, из которого валил дым, собираясь в облака. Прямо напротив он видел Майка, сидящего со скрещенными ногами, как идол, сделанный из красного дерева, уставившегося на него, хотя дым и разъедал его глаза. Казалось, Майк находатся ярдах в двадцати от него, а Билл и того дальше. Подземный клубный домик стал казаться залом для бальных танцев.

                - Не имеет значения, - сказал Майк. - Я думаю, скоро начнется. Что-то уже есть.

                - Да, - сказал Билл. Нино я я я...

                Он начал кашлять. Он старался сдержаться, но кашель усиливался, становился сухим и лающим. В дыму Ричи видел, как Билл неуверенно встал на ноги, вскарабкался к двери и распахнул ее.

                - Ссссчччасттли...

                А затем исчез, поддерживаемый остальными.

                - Похоже, мы с тобой остались вдвоем, старина Майки, - сказал Ричи, а потом зашелся от кашля сам. - Я был уверен, что это будет Билл...

                Приступ кашля становился все сильнее, перехватывало дыхание. Голова стала как ватная, она была как репа, сочащаяся кровью. Из глаз за очками текли слезы.

                Откуда-то издалека он слышал голос Майка:

                - Поднимайся, если надо, Ричи. Не надо, угоришь. Не убивай себя.

                Он протянул руку к Майку и помахал ему

                 (не надо этих дурацких слов) отказываясь. Мало-помалу он стал справляться со своим кашлем. Майк был прав - что-то должно было произойти. Очень скоро. И он хотел быть здесь, когда это произойдет.

                Он откинул голову назад и посмотрел на дымовое отверстие. Приступ кашля прошел, голова стала легкой. И у него появилось ощущение, что он парит в воздухе. Это было приятное чувство. Он неглубоко вздохнул и подумал: Когда-нибудь я стану звездой рок-н-ролла. Наверняка стану, - подумал он. - Я буду знаменит. Я буду записывать пластинки, музыкальные альбомы, буду сниматься в кино. Я буду носить черную спортивную куртку и белые туфли, у меня будет желтый "кадиллак". И когда я вернусь в Дерри, все они лопнут от зависти, даже Бауэре. Я ношу очки, кому какое собачье дело, Бадди Холли тоже носит очки. Я буду прыгать и плясать до посинения. Я буду самой яркой звездой рок-н-ролла, самой яркой из всех в Мэне. Я...

                Мысли медленно поплыли. Все потеряло значение. Он обнаружил, что теперь ему не нужно стараться дышать неглубоко, его легкие адаптировались. Он мог вдыхать сколько угодно дыма. Может, он с Венеры?

                Майк подбросил палочек в огонь. Чтобы не отставать, Ричи бросил еще одну охапку.

                - Как ты себя чувствуешь, Ричи? - спросил Майк.

                Ричи улыбнулся.

                - Лучше, почти хорошо. А ты?

                Майк кивнул и улыбнулся в ответ.

                - Я нормально. У тебя были какие-нибудь забавные мысли?

                - Ага. Сначала я думал, что я Шерлок Холме. Потом, что я могу танцевать как Дауэлс. У тебя такие красные глаза, ты не поверишь.

                - У тебя тоже. Как два кролика в клетке - вот кто мы такие.

                - Да?

                - Точно.

                - Ты хочешь сказать, что все в порядке?

                - Все в порядке. А ты хочешь сказать, что нашел подходящее слово?

                - Нашел, Майк.

                - Да. о'кей!

                Они усмехнулись, глядя друг на друга. Ричи откинулся назад к стене и опять стал смотреть на дымовое отверстие. И вскоре он почувствовал, что медленно воспарил. Причем движется вверх. Он поднимался вверх, как

                 (плывем вниз мы все) воздушный шарик.

                - Пппарни, вввсе в порядке?

                Голос Билла шел из дымового отверстия. С Венеры. Беспокоится. Ричи почувствовал, что пришел в себя.

                - Все в полном порядке, - услышал он свой собственный голос, отдаленный и сердитый. - Все в порядке, мы говорили, что все хорошо, не беспокойся, Билл, дай нам найти слово, мы хотим сказать, что мы нашли

                 (мир) слово.

                Штаб стал больше, чем когда-либо, пол покрылся каким-то полированным деревом. Дым стоял, как густой туман, сквозь него с трудом можно было различить костер. Этот пол! Господи, помилуй! Такой же большой, как пол в зале для бальных танцев в этой музыкальной фантастической феерии. Майк смотрел на него с противоположной стороны, его очертания были уже трудно различимы.

                Ты идешь, старина Майки?

                Вместе с тобой, Ричи.

                Ты все еще хочешь сказать, что все в порядке?

                - Да... но держи руку... ты можешь схватить?

                Думаю да.

                Ричи протянул свою руку и, хотя Майк был в самом дальнем конце этой огромной комнаты, он почувствовал, как сильные коричневые руки держат его за запястья. О, это было приятное прикосновение - приятно было почувствовать дажесамо желание уюта и покоя, и с другой стороны - найти покой и уют в желании, найти некое вещество в дыму и дым в веществе...

                Он откинул голову назад и посмотрел на дыру для дыма, такую белую и крошечную. Сейчас она была так далеко и высоко, в милях отсюда. Небесный свет Венеры.

                Обряд свершался. Он начал парить. Ну что ж, давай! - подумал он, и начал подниматься все быстрее и быстрее сквозь дым, туман, мглу, как бы это ни называлось.

                Теперь они находились где-то в ином месте.

                Они вдвоем стояли в центре Барренса. Смеркалось.

                Он знал, что это Барренс, но здесь все было подругому. Зелень стала гуще и пышнее, все вокруг девственно благоухало. Вокруг цвели растения, которых он прежде никогда не видел. А то, что он вначале принимал за деревья, было на самом деле гигантскими папоротниками. Слышалось журчание льющейся воды, но оно было слишком громким - вода в ручье Кендускеаг текла с мягким и нежным звуком, а это журчание скорее напоминало шум реки Колорадо в том месте, где она пересекает Большой Каньон.

                Было очень жарко. Но не так, как бывает в Мэне летом (хотя и здесь влажность бывает такая, что ночью можно обливаться потом в постели). В том месте, где они сейчас находились, было так жарко и влажно, что и представить себе нельзя. Плотные клочья тумана стелились по земле и окутывали ноги мальчиков. Едко пахло кислотой, как от сгоревших зеленых деревьев.

                Они с Майком направились в сторону журчащей воды. Они молча шли, прокладывая себе дорогу сквозь странную зелень. Толстые веревки лиан свисали с деревьев, как огромные гамаки. Ричи услышал, как кто-то продирался сквозь кусты. Судя по звуку, этот кто-то был гораздо больше оленя.

                Он постоял, чтобы оглядеться вокруг, поворачиваясь по сторонам и изучая горизонт. Он знал, где должна была находиться толстая белая труба Стэндпайпа, но ее там не было. Не было и ветки железной дороги, ведущей к депо, в самом конце Нейболт-стрит, а на месте домов Старого Мыса тянулись только низкие овраги со скальными выступами обнаженных пород красного песчаника среди гигантских папоротников и высоких сосен.

                Сверху что-то захлопало. Мальчики едва-едва успели пригнуться, как над ними пронеслась стая летучих мышей. Ричи никогда в жизни не видел таких гигантских летучих мышей; на мгновение он жутко испугался, больше даже, чем тогда, когда они с Биллом убегали на Сильвере от оборотня, а он преследовал их по пятам. Безмолвие и чужеродность этой земли наводили страх, но ее привычность пугала еще больше, они узнавали ее.

                Нельзя бояться, - сказал он сам себе. - Запомни, что это сон, видение или назови как хочешь, а на самом деле мы со стариной Майки сидим в нашем штабе, наполненном дымом. Очень скоро Большой Билл занервничает, почему мы больше не отвечаем, они с Веном зайдут и вытащат нас оттуда. Как Цветик-Семицветик - если поверишь и захочешь, все сбывается.

                Но он видел огромные крылья летучих мышей, и как сквозь их перепончатую кожу просвечивало солнце; а когда они проходили под высокими папоротниками, он увидел жирную желтую гусеницу, ползущую через лист, оставляя за собой следы. По телу гусеницы прыгали и шипели какието крохотные черные существа. Если это был сон, то это был самый правдоподобный и ясный сон в его жизни.

                Они пошли на звук воды. Там был густой, доходящий до колен туман, и Ричи не мог сказать, касается он земли или нет. Они дощли до места, где обрывался туман и открывалась земля. Ричи не поверил своим глазам. Этот поток не мог быть Кендускеагом, но это был он. Река бурлила и шумела в своем узком русле, ограниченном каменистыми берегами. Глядя на противоположную сторону, он видел скалистые берега; по обнаженным пластам можно было судить о возрасте земляных пород, сначала красных, потом оранжевых, потом опять красных. По камням нечего было и думать перейти эту реку, для этого нужен был как минимум веревочный мост. Рокот и рев реки напоминали рык разгневанного глупого существа, и Ричи заметил, открыв от изумления рот, что серебряные с розовым отливом рыбы неправдоподобно высоко выпрыгивают из воды, ловя мошек. Они шумно плюхались в воду, и Ричи успевал рассмотреть их и убедиться, что он никогда в жизни не видел таких рыб и даже не читал о подобных в книгах.

                Птицы с шумом проносились по воздуху, пронзительно крича. Их было очень много - не десяток и не два, а так много, что небо казалось темным, так как они заслоняли солнце. Что-то еще проносилось сквозь кусты, потом еще и еще. Ричи обернулся, и сердце больно забилось о ребра: он увидел нечто, напоминающее антилопу, проносящееся на юговосток.

                Что-то должно случиться. И они знают это. Пролетали птицы, приземляясь где-то далеко на юге. Еще одно животное пронеслось мимо них... и еще одно. Потом наступила тишина, нарушаемая только рокотом Кендускеага. В этой тишине была какая-то настороженность, как в ожидании родов. Ричи не нравилось все это. Он чувствовал, что у него зашевелились волосы на голове, и схватил Майка за руку. Ты знаешь, где мы находимся? - закричал он Майку. Ты узнал?

                Господи! Конечно! - крикнул Майк. - Это прошлое, Ричи! Прошлое! Ричи кивнул. Конечно, это прошлое, как давным-давно, многомного лет тому назад, когда мы жили в лесу и никто больше нигде не жил. Они были в Барренсе, каким он был. Бог знает, сколько тысяч лет тому назад! Они были в таком далеком прошлом, что невозможно представить, до оледенения, когда в Новой Англии были такие же тропики, как теперь в Южной Америке. Он нервно осматривался, ожидая увидеть длинные шеи бронтозавров на фоне неба, глядящих с высоты, набив полный рот зеленых веток, или саблезубого тигра, выскакивающего из засады.

                Но по-прежнему стояла тишина, как пять или десять минут тому назад, прежде чем стали видны ужасные грозные сполохи, горящие пурпуром в небе, а свет стал зыбким, красножелтым, и ветер почти полностью затих и душный запах использованных машинных батарей повис в воздухе.

                Мы в прошлом, миллион лет тому назад, а может быть, десять миллионов, а может быть, и все восемьдесят. Но вот они мы, и что-то должно произойти, не знаю, что именно, но что-то, и я боюсь, я хочу, чтобы это все кончилось, я хочу назад, и Билл, пожалуйста, Билл, пожалуйста, вытащи нас отсюда, мы кажется, влипли в историю, пожалуйста, пожалуйста, помоги...

                Майк крепко сжал его руку, и он понял, что тишина уже нарушилась. Чувствовались постоянные низкие вибрации - он скорее чувствовал их, чем слышал, они давили ему на барабанные перепонки, надавливая на чувствительные крохотные кости, регулирующие звук. Гул постепенно нарастал. В нем не было мелодии, он просто был. (то слово, которое было вначале - было слово, была земля...) бездушный, бессердечный звук. Он схватился за дерево, которое стояло рядом, рука дотронулась до него, нащупала шероховатости ствола, и он почувствовал вибрацию, исходящую изнутри. В то же самое время он почувствовал ее под ногами - постоянное дрожание, которое проходило от ступней до лодыжек и колен, заставляя сухожилия звенеть как струна.

                Оно росло и росло.

                Оно шло с неба. Не желая делать этого, но и не имея возможности предотвратить неизбежное, Ричи посмотрел вверх. Солнце было похоже на расплавленный, горящий круг в низком небе, окруженный сказочным кольцом тумана. А под ним неистово зеленел ковер Барренса, но слишком спокойный. Сейчас Ричи подумал, что он понял, в чем заключается видение: они должны были увидеть пришествие Оно.

                Вибрация обрела голос - рокочущий рев, который восходил в громыхающее крещендо. Он зажал уши руками и закричал, не слыша сам себя. Рядом с ним Майк Хэнлон делал то же самое, и Ричи увидел, что у Майка из носа течет кровь.

                Облака на западе окрасились в красный цвет. Луч прочертил след по направлению к ним, расширяясь, превращаясь из ручейка в поток, а потом в реку огня зловещего оттенка, а затем, как горящая падающая комета, прорезал слои облаков. Поднялся ветер. Он был горячий и опаляющий, дымный и душный. То, что было на небе, напоминало комету гигантских размеров, как огромная горящая спичечная головка, на которую больно смотреть. От нее отрывались заряды электричества, голубые вспышки, которые загорались от нее и образовывали грозу.

                Космический корабль! - закричал Ричи, падая на колени и закрывая глаза. - О Господи! Это космический корабль!

                Но он знал - и позже скажет всем остальным, что это не космический корабль, хотя, возможно, он пролетал через космос, чтобы попасть сюда. Что бы это ни было, откуда бы ни пришло - с другой звезды или с другой галактики - Оно спустилось к ним в этот длинный-длинный день, и если первое попавшееся слово было космический корабль, то это, возможно, только потому, что у него не было других слов, объясняющих то, что видели его глаза.

                Затем раздался взрыв - за грохотом последовали накатывающие толчки, которые свалили их обоих с ног. На этот раз Майк схватил Ричи за руку. Последовал еще один взрыв. Ричи открыл глаза и увидел ослепительную вспышку и столб дыма, поднимающийся к небу.

                Оно! - закричал он Майку в полном экстазе от ужаса, которого он не испытывал никогда в жизни - ни до, ни после, - никогда он не чувствовал такого глубокого шока, который поглотил все остальные эмоции. - Оно! Оно! Оно!!!

                Майк поднял его на ноги, и они побежали по крутому берегу молодого Кендускеага, не замечая, как близки они к краю обрыва. Сперва Майк споткнулся и упал на колени. Потом то же случилось с Ричи, который поцарапал голень и порвал штаны. Поднялся ветер, неся запах горящего леса прямо на них. Дым становился все гуще, и Ричи малопомалу убеждался, что они с Майком бегут не одни. Снова мимо неслись животные, спасающиеся от дыма...

                - Все в порядке?

                Он открыл глаза и увидел, что Беверли стоит на коленях, склонившись над ним, и вытирает его губы платком. Все остальные - Билл, Эдди, Стэн и Бен стояли за ней, и их лица были серьезными и встревоженными. Скула Ричи болела так сильно, как если бы по ней проехал танк. Он попытался что-то сказать Беверли, но из его горла вырвались только какието хриплые звуки. Он попытался прокашляться, но его чуть не вывернуло наизнанку. У Ричи было такое ощущение, как будто его горло и легкие все еще наполнены дымом. Наконец ему удалось выговорить:

                - Ты что, дала мне пощечину, Беверли?

                - Я просто совершенно не знала, что делать.

                - Вот черт, - пробормотал Ричи.

                - Я думала, с тобой случилось что-то совершенно непоправимое, - Бев вдруг расплакалась.

                Ричи неуклюже похлопал ее по плечу, а Билл обнял ее за шею. Она сразу же протянула руку назад, схватила и сжала руку Билла.

                Наконец Ричи удалось подняться, и у него тут же сильно зарябило в глазах. Когда это ощущение прошло, Ричи увидел бледное изумленное лицо Майка, прислонившегося к росшему поблизости дереву.

                - Я блевал? - спросил Ричи у Бев, которая продолжала всхлипывать.

                Она кивнула.

                Хриплым, запинающимся голосом ирландского полицейского, Ричи выговорил:

                - На тебя что-нибудь попало, дорогая?

                Бев засмеялась сквозь слезы и покачала головой.

                - Я перевернула тебя на бок... Боялась, что ты... зазахлебнешься. Она снова начала плакать.

                - Нине чччестно, - сказал Билл, все еще не выпуская ее руку из своей. Здесь положено заикаться только мне.

                - Неплохо, Большой Билл, - Ричи попытался встать, но с шумом повалился обратно на землю. Рябь в глазах не проходила. Он закашлялся и повернул голову в сторону, поняв, что сейчас его снова вырвет, всего за мгновение до того, как это случилось. Его вырвало зеленой пеной и густой слизью. Закрыв глаза, Ричи спросил:

                - Никто не хочет перекусить?

                - Вот дерьмо! - воскликнул Бен, которому стало одновременно и смешно, и противно.

                - Я бы скорее назвал это блевотиной, - прохрипел Ричи, хотя глаза его были закрыты. - Обычно дерьмо выходит с другого конца, во всяком случае, у меня. Не знаю, может у тебя не так. Соломенная Голова?

                Когда он наконец открыл глаза, он увидел штаб в двадцати ярдах от себя. Из раскрытых окна и большой двери в крыше валил дым, но уже не так сильно, как раньше.

                На этот раз Ричи удалось подняться на ноги. Какоето время он был совершенно уверен, что сейчас его снова вырвет, или он упадет в обморок, или же случится и то, и другое.

                - Черт бы побрал, - пробормотал он, все очертания плыли и колебались у него перед глазами. Когда голова перестала кружиться, Ричи направился к Майку. Глаза того были все еще красными, как у хорька. Увидев мокрые пятна на его брюках, Ричи подумал, что старина Майки тоже не избежал гимнастики для желудка.

                - Для белого ты оказался очень крепким! - прохрипел Майк и слабо схватился за плечо друга.

                У Ричи не находилось слов - чрезвычайно редкая ситуация.

                Билл вместе со всеми остальными подошел ближе.

                - Это ты нас вытащил? - спросил Ричи.

                - Яя и Бббен. Вввы ттак ооорали. Оооба. Ннно... - тут он взглянул на Вена.

                - Это все из-за этого дыма, - в голосе Вена, впрочем, не было уверенности.

                - Я правильно понимаю, что ты имеешь в виду? - вяло спросил Ричи.

                - Ты о чем? - Билл пожал плечами.

                - Сначала нас там не было, разве не так? Вы полезли вниз, потому что услышали наши крики, но сначала нас там не было, - сказал Майк.

                - Там было столько дыма, - сказал Бен. - Вы так орали, что мы все перепугались. Но эти крики... они... как бы...

                - Дддоносились изздалека, - закончил за него Билл. Сильно заикаясь, он рассказал, что когда они с Беном спустились вниз, то не увидели ни Ричи, ни Майка. Они стали обшаривать все задымленное помещение, боясь, что друзья могут просто задохнуться. Наконец Билл нащупал чью-то руку, руку Ричи, как оказалось впоследствии, и "додернул зза ннее изо ввсех ссил". Тогда Ричи появился из темноты, на три четверти в бессознательном состоянии. Обернувшись, Билл увидел, что Бен стоит, помедвежьи обхватив Майка, и оба они задыхаются от кашля. Бен подтолкнул Майка вверх и помог ему выбраться через дверь в крыше.

                Бен слушал все это и время от времени утвердительно кивал.

                - Знаешь, как я там носился? Вытянул вперед руку, как будто хочу со всеми поздороваться. И ты за нее ухватился. Как чертовски здорово, что ты за нее ухватился, Майк. А ято уже начинал думать, что никогда тебя больше не увижу.

                - Ребята, как это у вас получается, что вы там бегали и спотыкались? Там ведь не больше полутора метров в каждую сторону.

                На мгновение все замолчали и уставились на Билла, который о чем-то напряженно думал с нахмуренными бровями.

                - Ведь штаб тогда действительно был больше, - сказал наконец Билл. Ррразве нет, Бен?

                - Во всяком случае, так мне показалось, - пожал плечами Бен. - Или во всем виноват дым?

                - Дым тут ни при чем, - пробормотал Ричи. - Как раз перед тем, как это случилось - перед тем, как мы оказались снаружи - мне пришло в голову, что штаб стал по размерам не меньше зала для бальных танцев. Я видел такие залы в мюзиклах. В "Семи невестах ддя семи женихов", например. Майк стоял у противоположной стены, и я видел его с трудом.

                - Вы оказались снаружи? - спросила Беверли.

                - Ну, я имел в виду... как бы...

                - Это произошло? Правда? Вам было видение, совсем как у Вена в книжке? - Она схватила Ричи за руку, ее лицо просто сияло. - Это действительно произошло?

                Ричи посмотрел на свои ноги, потом на ноги Майка. На колене у Майка красовалась здоровенная прореха в его вельветовых брюках. На его собственных джинсах тоже были дырки - на том же самом месте. Сквозь дырки виднелись его колени, покрытые кровоточащими ссадинами.

                - Если это было видение, я не хочу, чтобы оно повторилось, - сказал он. - Я не знаю, что там было, но мои брюки были совершенно целые, когда нас угораздило туда спуститься. Ну и достанется же мне за них от мамочки.

                - И что там было? - одновременно спросили Эдди и Бен.

                Ричи и Майк посмотрели друг на друга. Затем Ричи спросил:

                - Бевви, есть что-нибудь покурить?

                Она протянула две самодельные папиросы. От первой же затяжки ему стало так плохо, что он вернул папиросу Бев.

                - Извини, совершенно не могу курить.

                - Это было прошлое, - сказал Майк.

                - Черт бы его побрал, - откликнулся Ричи. - Это было даже не прошлое. Что-то давно забытое. Как из прошлой жизни.

                - Да, ты прав. Мы были в Барренсе, но погружались в Кендускеаг со скоростью миля в минуту. Там оказалось очень глубоко. Нам было так чертовски неуютно. Извини, Бевви, но я не вру. И вокруг Аплавали рыбы. Помоему, лососи.

                - Пппапа ггговорит, чччто в Кккендускеаге уже ооочень давно ннне водится ннникакая рррыба. Из-за сссточных вод.

                - Это и было очень давно, - Ричи как-то странно взглянул на них. - Я думаю, что это было миллион лет тому назад.

                Его слова были встречены всеобщим молчанием. Наконец Беверли нарушила тишину.

                - И что же там было?

                Ричи чувствовал, что слова застревают у него в горле, и ему приходилось делать усилия для того, чтобы произнести их. Его как будто снова рвало.

                - Мы увидели Его, - сказал он наконец. - Я думаю, это было Оно.

                - Господи, - прошептал Стэн. - О, Господи.

                Послышалось шипение ингалятора Эдди.

                - Оно спустилось с неба, - сказал Майк. - Не хотел бы я увидеть нечто подобное второй раз. Оно горело ярким пламенем, рассыпало искры прямо снопами и грохотало, как гром. Этот шум...

                Он покачал головой и взглянул на Ричи.

                - Он был похож на конец света. Когда Оно приземлилось, весь лес мгновенно вспыхнул. И все кончилось.

                - Это был космический корабль? - спросил Бен.

                - Да, - сказал Ричи.

                - Нет, - сказал Майк.

                Они посмотрели друг на друга.

                - Впрочем, пожалуй, нет, - сказал Майк.

                И тут же Ричи заметил:

                - Нет, знаете, это действительно был космический корабль, но... И они снова замолчали, под недоуменными взглядами друзей.

                - Рассказывай ты, - решил Ричи. - Помоему, мы имеем в виду одно и то же, просто они не понимают.

                Майк кашлянул в кулак и с виноватым видом оглядел всю аудиторию.

                - Я просто не знаю, что говорить.

                - Пппопробуй, - решительно настоял Билл.

                - Оно спустилось с неба, - повторил Майк. - Но это не был космический корабль в полном смысле слова. Оно скорее было похоже... ну... на Ковчег из Писания, про который в Библии говорится, что в нем был Дух Божий... только Бог тут совсем ни при чем. Стоило только взглянуть на Него, чтобы почувствовать недоброе, почувствовать, что Оно служит злу, правда.

                Майк снова взглянул на остальных.

                Ричи кивнул.

                - Оно пришло... оттуда. Такое у меня было чувство. Оттуда.

                - Что значит "оттуда", Ричи? - спросил Эдди.

                - Просто "оттуда", и все, - ответил Ричи. - А когда Оно приземлилось. Оно так разворотило землю вокруг себя! Огромный холм превратился в дырку от бублика. Оно село в том месте, где сейчас центральная часть Дерри.

                - Врубаетесь? - он посмотрел на слушателей.

                Бев выронила недокуренную сигарету и наступила на нее.

                - Оно всегда было там, с начала времен... с тех времен, когда на Земле еще не было людей или было немного где-то в Африке - прыгали по деревьям, жгли костры в пещерах. Потом кратер исчез, ледник завалил его чем-то, углубил долину... Но теперь там, внутри, уже засело Оно. Возможно, оно погрузилось в сон в ожидании того, когда растает лед и появятся люди, сказал Майк.

                - Вот почему Оно использует трубы и каналы для сточных вод, - вставил Ричи. - Это его улицы.

                - А как Оно выглядело? - коротко спросил хриплым голосом Стэн У рис.

                Они пожали плечами.

                - Сможем ли мы с Ним справиться? - спросил Эдди в полной тишине. - С такой штукой?

                Никто не ответил ему.

Глава 16

ПЕРЕЛОМ ЭДДИ

                Когда Ричи закончил свой рассказ, Эдди почувствовал, что по его левому предплечью начала подниматься боль. Подниматься? Да нет, скорее распиливать руку пополам, как будто кто-то затачивал старую ржавую пилу об его кость. Он скорчился от боли, сунул руку в карман и достал экседрин. Запил две таблетки глотком джина со сливовым соком. Весь день рука то начинала, то переставала болеть. Сначала он подумал, что это обострился бурсит. У него всегда начинались приступы этой болезни в сырую погоду. Однако где-то на середине рассказа Ричи новое воспоминание помогло ему понять, что это за боль. Это уже не Переулок Воспоминаний, а целая Магистраль, - подумал Эдди.

                Пять лет назад во время регулярного осмотра (каждые шесть недель у Эдди регулярный осмотр) доктор между делом сказал ему:

                - Эд, у вас здесь старый перелом... Вы в детстве упали с дерева?

                - Вроде того, - согласился Эдди, не собираясь посвящать доктора Роббинса в то, что, если бы его мама увидела его на дереве, ее непременно хватил бы удар. По правде говоря, он не помнил точно, как сломал руку. Это казалось ему совершенно неважным (теперь Эдди думает, что это отсутствие интереса к причине перелома уже само по себе является очень странным для человека, который привык придавать большое значение каждому чиху и каждому изменению цвета своего дерьма). Но это был старый перелом, который редко беспокоил его, что-то вроде давнишнего происшествия - полузабытого и представляющего мало интереса. Когда Эдди приходилось проводить несколько часов за рулем в дождливую погоду, рука начинала побаливать. Но пара таблеток аспирина помогала забыть об этой боли. Не такой уж сильной она была.

                Но теперь все подругому: какой-то безумец наточил свою ржавую пилу, скрежещет ею о кость, и Эдди вспомнил, что в больнице, в первые тричетыре дня после перелома, особенно поздно ночью, у него было очень похожее ощущение. Тогда он лежал в кровати, покрывшись потом от летнего зноя, и ждал, когда же сиделка принесет ему таблетку, по его щекам катились слезы, а в голове была всего одна мысль: Что за идиот сидит внутри меня и точит свою пилу?

                Если это Переулок Воспоминаний, - подумал Эдди, - я бы с удовольствием променял его на клизму для мозга - такую, чтобы прочистить кишечник моего сознания.

                Неожиданно для самого себя Эдди сказал:

                - Генри Бауэре сломал мне руку. Вы помните?

                - Это случилось перед самым исчезновением Патрика Хокстеттера. Числа не помню, - кивнул Майк.

                - А я помню, - вяло произнес Эдди. - Это было двадцатого июля. Когда объявили о пропаже Хокстеттера? Двадцать третьего?

                - Двадцать второго, - уточнила Беверли Роган, не говоря, впрочем, почему она так уверена в дате. Дело в том, что Бев видела, как Оно забрало Патрика.

                - Двадцатого июля, - задумчиво произнес Эдди, перекатывая свой ингалятор по столу из одной руки в другую и обратно. - Через три или четыре дня после этой истории с дымом. Весь остаток лета я проходил в гипсе, помните?

                Ричи хлопнул себя по лбу. Этот типичный жест все помнят с того старого времени, а Билл со смешанным чувством удивления и неловкости подумал о том, что на какое-то мгновение Ричи сделался как две капли воды похожим на Бивера Кливера.

                - Ну конечно! Ведь ты был в гипсе, когда мы ходили в этот дом на Нейболт-стрит, разве нет? Да и потом... в темноте... - но теперь Ричи уже в недоумении покачал головой.

                - Ччто сслучилось, Ричи? - спросил Билл.

                - Эту часть я еще не могу вспомнить, - признал Ричи. - А ты?

                Билл медленно покачал головой.

                - В этот день Хокстеттер был с ними, - сказал Эдда. - Тогда я последний раз видел его в живых. Может быть, он пошел вместо Питера Гордона. Помоему, Бауэре не хотел больше видеть Гордона с тех пор, как тот сбежал во время драки.

                - Все они погибли, правда? - тихо спросила Беверли. - После Джимми Куллума погибли только друзья Бауэрса... или его бывшие друзья.

                - Все, кроме самого Бауэрса, - согласился Майк, бросив взгляд на воздушные шарики, привязанные к прибору для просмотра микрофильмов. - Он теперь в Джанипер-Хилл. Это частная психиатрическая клиника в Огасте.

                - А кккогда оони ссломали ттебе рруку?

                - Большой Билл, ты заикаешься все сильнее и сильнее, - провозгласил Эдди и большим глотком допил то, что оставалось у него в бокале.

                - Не обращай внимания, - сказал Билл. - Ррасскажи.

                - Расскажи, - поддержала его Беверли и слегка коснулась рукой Эдди.

                - Ну хорошо, - он вновь наполнил бокал. - Через два дня после того, как я вышел из больницы, вы заявились ко мне домой и показали мне эти серебряные шарики. Помнишь, Билл?

                Билл кивнул.

                Эдди бросил взгляд на Беверли.

                - Билл спросил тебя, смогла бы ты выстрелить одним из них, если бы дело дошло до этого... ведь ты стреляешь лучше всех. Помоему, ты отказалась, сказала, что боишься... Ты сказала еще кое-что, но я не помню, что именно. Вроде бы... - Эдди высунул язь (ки коснулся пальцем самого кончика, словно хотел снять пылинку. Ричи и Бен улыбнулись. - Ты говорила о Хокстеттере?

                - Да, - ответила Беверли. - Я расскажу, когда ты закончишь. Продолжай.

                - Когда вы ушли, в мою комнату вошла мама, и у нас началось настоящее сражение. Она хотела, чтобы я перестал водиться с вами. И ей чуть было не удалось убедить меня это сделать - вы же знаете, она умела убеждать, капать на мозги...

                Билл снова кивнул. Он вспомнил миссис Каспбрак - огромную женщину с лицом шизофренички. Выражение ее лица могло одновременно быть надменным, яростным, жалким и испуганным.

                - Да, она вполне могла бы меня убедить, - продолжил Эдди. - Но в тот же день, когда Бауэре сломал мне руку, произошло еще кое-что. И это совершенно потрясло меня.

                Эдди улыбнулся, думая: Да, потрясло... И это все, что ты можешь сказать? Что толку рассказывать, если все равно никогда не удается описать словами свои чувства. Будь это в книжке или в фильме, то, что случилось перед тем, как Бауэре сломал мне руку, навсегда перевернуло бы мою жизнь и все теперь было бы совсем подругому. В книжке или фильме мне не нужно было бы держать в своей комнате целый чемодан таблеток, я никогда не женился бы на Мире, не таскал бы с собой этот трахнутый ингалятор. Да, в книге или фильме...

                Вдруг все увидели, что ингалятор Эдди сам по себе начал кататься по столу. При этом он слегка погромыхивал, как маракасы, как кости... как смех. Докатившись до дальнего края, посередине между Беном и Ричи, он подпрыгнул в воздух и упал на пол. Ричи безуспешно попытался его подхватить, но Билл пронзительно завопил:

                - Нне прикасайся!

                - Шарики! - воскликнул Бен, и все они обернулись.

                Теперь на обоих шариках, привязанных к прибору, красовалась надпись: "Лекарство от астмы вызывает рак! " Под этой надписью нарисованы ухмыляющиеся черепа.

                Шарики с треском лопнули.

                Эдди наблюдал за ними, ощущая, как во рту накапливается сухость, как грудь, словно под прессом, сдавливают знакомые признаки удушья.

                - И ччто же с ттобой ссслучилось? - спросил Билл.

                Эдди облизнул губы, собираясь, но не осмеливаясь подняться и пойти за ингалятором.

                Он вспомнил этот день, двадцатое, как тогда было жарко, как мать дала ему полностью заполненный чек, в котором не была указана только сумма, и доллар наличными - это его жалованье.

                - Мистер Кин, - Эдди казалось, что его голос доносится откуда-то издалека. - Это был мистер Кин.

                - Не самый приятный человек в Дерри, - сказал Майк, но Эдди, погруженный в собственные мысли, едва ли услышал его.

                Тот день был жарким, но внутри помещения аптеки на центральной царила прохлада. Под потолком, обитым тонкой жестью, вращались деревянные лопасти вентиляторов, в воздухе ощущался приятный запах порошков и патентованных лекарств. В этом месте продавали здоровье - таково было твердое, хотя и невысказанное убеждение его матери. Внутренние часы Эдди были установлены на половину двенадцатого, и он нимало не сомневался в правоте своей матери в этом вопросе, как, впрочем, и во всех остальных.

                Да, мистер Кин действительно положил всему этому конец, - подумал он с каким-то приятным негодованием.

                В тот день мистер Кин вместо того чтобы, как обычно, отдать ему большой белый пакет с лекарствами и рецепт и посоветовать убрать его на всякий случай в карман, задумчиво посмотрел на Эдди и сказал:

                - Зайди-ка на минутку ко мне. Я хочу с тобой поговорить.

                Эдди не сдвинулся с места. Он просто слегка испуганно смотрел, мигая, на мистера Кина. Внезапно ему показалось, что аптекарь решил, что он что-то стащил с прилавка. Входя в аптеку, Эдди всегда читал объявление, висевшее на двери и гласившее: "Воровство - это не забава, не развлечение и не подвиг! Воровство это преступление, и Вас ждет возмездие".

                Эдди никогда не лелеял преступных замыслов, но при виде этого страшного объявления он всегда чувствовал себя виноватым - ему начинало казаться, что мистер Кин знает о нем что-то такое, о чем он сам даже не подозревает.

                Затем аптекарь еще больше смутил его, сказав:

                - Как насчет коктейля?

                - Дружок, за счет заведения. Я всегда выпиваю один коктейль в это время. Это добавляет сил, если тебе, конечно, не нужно следить за своим весом, а я бы сказал, что эта проблема не актуальна для нас обоих. Моя жена говорит, что я выгляжу, как натянутая струна. Вот твоему приятелю Хэнскому ему нужно следить за своим весом. С чем ты будешь коктейль?

                - Вы знаете, мама велела мне идти домой сразу же после...

                - Мне кажется, ты предпочитаешь с шоколадом. Шоколад годится? - глаза мистера Кина сверкнули, как в пустыне сверкают на солнце осколки слюды. Во всяком случае, это сравнение пришло в голову Эдди, почитателю писательских талантов Макса Бранда и Арчи Джослена.

                - Да, - сдался Эдди. Ему почему-то стало не по себе от того, как аптекарь поправил свои очки с золотыми ободками, от того, как вел себя аптекарь - он казался одновременно озабоченным и довольным. Эдди не хотелось идти в контору с мистером Кином. Нет, не ради коктейля пригласил его аптекарь. Дудки. И Эдди представил себе, что то, ради чего его туда позвали, на самом деле окажется не очень приятным.

                Может, он хочет сказать, что у меня рак или что-нибудь в этом роде, отчаянно соображал Эдди. - Может, это детский рак? Лейкемия? О, Господи!

                Не будь таким олухом, - осадил он сам себя, стараясь подражать Заике Биллу. Заика Билл стал новым кумиром Эдди после того, как он разочаровался в Джоке Мэхони - актере, исполнявшем роль Конногвардейца в утренней субботней программе. Несмотря на дефект речи, Большой Билл всегда оказывался на высоте положения. - Этот парень - не врач, а фармацевт, какникак.

                Но это не успокоило Эдди.

                Мистер Кин поднял крышку прилавка и поманил его костлявым пальцем. Эдди, сам того не желая, пошел за ним.

                Руби - девушка, которая сидела за прилавком рядом с кассовым аппаратом, читала номер "Серебряного экрана".

                - Руби, не сделаешь, нам два коктейля? - обратился к ней аптекарь. Один шоколадный, другой кофейный.

                - Конечно, - Руби заложила страницу журнала краем суперобложки и встала.

                - Принесешь их в контору.

                - Хорошо.

                - Пойдем, сынок. Я не кусаюсь, - тут мистер Кин подмигнул, чем совершенно смутил Эдди.

                До этого ему ни разу не приходилось бывать за прилавком, ионе интересом смотрел на все эти бутылочки и таблетки. Если бы он попал сюда по собственному желанию, он мог бы часами рассматривать ступку с пестиком, весы с гирьками и странные капсулы. Но мистер Кин утянул его в контору и плотно закрыл дверь. Когда дверь захлопнулась, Эдди почувствовал, что у него в груди все сжалось, и попытался перебороть это ощущение. В пакете с покупками лежал новый ингалятор и, выйдя отсюда, он мог бы насладиться его животворным содержимым.

                На углу стола стояла банка с лакричным кремом. Мистер Кин предложил ему попробовать крем.

                - Нет, спасибо, - вежливо отказался Эдди.

                Мистер Кин уселся на вращающийся стул и занялся кремом. Потом он открыл один из ящиков стола и что-то достал. Он положил этот предмет рядом с высокой банкой, и Эдди начал ощущать настоящую тревогу. Это был ингалятор. Мистер Кин откинулся на спинку стула так, что его голова почти коснулась календаря, висевшего на стене. На календаре были изображены какието таблетки. Под ними была подпись: "Сквибб". И...

                ...ив течение одного кошмарного мгновения, как раз когда мистер Кин открыл рот, собираясь что-то сказать, Эдди вдруг подумал о том происшествии, которое случилось однажды в обувном магазине, когда он, еще совсем маленьким мальчиком, получил нагоняй от матери за то, что засунул ногу в рентгеновский аппарат. В течение этого кошмарного мгновения Эдди казалось, что сейчас мистер Кин скажет: "Эдди, девять из десяти докторов считают, что лекарство от астмы вызывает рак, как и рентгеновские аппараты в наших обувных магазинах. Может быть, ты уже болен им. Я просто думал, что ты должен это знать".

                Но то, что мистер Кин действительно собирался сказать и сказал, прозвучало настолько необычно, что сначала Эдди даже не мог решить, что же ответить, поэтому он продолжал молча сидеть на прямом деревянном стуле по другую сторону стола мистера Кина.

                - Это не может продолжаться вечно.

                Эдди открыл рот, потом снова закрыл его.

                - Сколько тебе лет, Эдди? Одиннадцать, не так ли?

                - Да, сэр, - ответил Эдди слабым голосом. Его дыхание становилось все более учащенным. Эдди еще не пыхтел, как кипящий чайник (Ричи говорил в таких случаях: "Эй, снимите Эдди с огня! Он уже вскипел! "), но уже готов был это сделать. Он с тоской посмотрел на ингалятор на столе и, поскольку ему показалось, что от него ждут чего-то еще, добавил:

                - В ноябре мне исполнится двенадцать.

                Мистер Кин кивнул, наклонился вперед, как это делают фармацевты в рекламных роликах по телевидению, и сложил руки. Стекла его очков ярко блестели в свете мощных ламп дневного света. - Эдди, ты знаешь, что такое плацебо?

                Эдди напряг все свои умственные способности и предположил:

                - Может быть, это такая штука у коров, где у них молоко, нет?

                Мистер Кин засмеялся и снова откинулся на спинку стула.

                - Нет, - сказал он, и Эдди покраснел до корней волос. Теперь он отчетливо слышал свист своего дыхания.

                - Плацебо...

                Отрывистый стук в дверь прервал аптекаря. Не дожидаясь, пока ее пригласят войти, в дверном проеме показалась Руби, держа в каждой руке по бокалу для коктейля.

                - Твой, наверное, с шоколадом, - сказала она Эдди и скорчила ему рожу. Он постарался как можно достойнее отпарировать этот удар, но никогда в жизни он не испытывал такого равнодушия к коктейлям и мороженому. Его мучила какая-то неясная тревога - именно такое чувство он испытывал, сидя в одних трусах за столом в кабинете доктора Хэндора в ожидании самого доктора. Тогда он знал, что за стеной, в приемной, сидит его мать, занимая почти целый диван, подняв к самым глазам, словно молитвенник, какуюнибудь книжку (скорее всего, "Силу позитивного мышления" Винсента Пила или "Народную медицину" доктора Джарвиса). Голый и беззащитный, он чувствовал себя загнанным зверем между матерью и доктором.

                Когда Руби вышла, Эдди отпил из бокала, почти не ощущая вкуса.

                Мистер Кин подождал, пока дверь закроется, и снова улыбнулся своей слюдяной улыбкой.

                - Расслабься, Эдди. Я тебя не укушу и не обижу.

                Эдди кивнул, потому что мистер Кин был взрослый, а со взрослыми всегда нужно соглашаться (так говорила мама), но на самом деле он думал: "Не надо, я сто раз слышал это вранье! "

                Именно так успокаивал его доктор, открывая стерилизатор, когда Эдди почувствовал острый запах спирта. Это был запах уколов и запах лжи. И то, и другое сводилось к одному: если тебя стараются убедить, что ты ничего даже не почувствуешь, только комариный укус, нужно ждать сильной боли, очень сильной.

                Эдди еще раз поднес ко рту бокал с соломинкой. В этом было мало приятного. Из-за горловых спазмов он с трудом мог дышать. Он взглянул на ингалятор, уютно устроившийся посередине приходнорасходной книги аптекаря, хотел попросить его, но не отважился. Эдди в голову пришла странная мысль: может быть, мистер Кин знает, что Эдди хочет, но не осмеливается попросить у него ингалятор, может быть, мистер Кин

                 (мучает его) издевается над ним специально? Только эта мысль не могла быть верной, не правда ли? Разве станет взрослый - тем более здравоохранительный взрослый - так издеваться над маленьким мальчиком? Конечно же, нет. Эдди не мог даже допустить, что это так: в таком учае его постигло бы страшное разочарование во всем ми..е, как он его воспринимал.

                Но вот он лежит, вон там, так близко и тем менее так далеко. Как будто бы человек, умирающий от жажды в пустыне, не может дотянуться до воды. Вот о" лежит на столе, рядом с улыбающимся лицом аптекаря

                И тут Эдди сделал одно из самых важных открытий своего детства: Настоящие чудовища - это взрослые. Это открытие не было встречено фанфарами, оно не было результатом мгновенного озарения. Оно просю пришло и ушло, уступив место другой, более настоятельной мысли: Мне нужен мой ингалятор, и я хочу выбраться он сюда.

                - Расслабься, - повторил мистер Кин. - Твоя основная беда, Эдди, в том, что ты все время напряжен и сжат, как пружина. Возьмем, к примеру, твою астму. Вот смотри...

                Мистер Кин выдвинул ящик стола, пошарил внутри и достал воздушный шарик. Вдохнув изо всех сил полной грудью (при этом его галстук поднялся вверх и стал похож на крошечный челнок на гребне волны), он надул шарик. На нем была надпись: "Аптека на Центральной. Рецепты, медицинские принадлежности и всякая всячина". Мистер Кин завязал шарик и показал его мальчику.

                - Представь на минуту, что это легкое, - сказал он. - Твое легкое. На самом деле, конечно, нужно было бы надуть два шарика, но у меня после рождественской распродажи остался всего один...

                - Мистер Кин, можно я возьму свой ингалятор? - у Эдди в голове начинало шуметь. Его дыхательное горло все плотнее сжималось. Сердце колотилось все сильнее, на лбу выступили капли пота. Бокал с шоколадным коктейлем стоял на углу стола мистера Кина, и вишенка, лежавшая на поверхности взбитой пены, начинала медленно погружаться в нее.

                - Подождика минутку, - сказал мистер Кин. - Прислушайся к моим словам, Эдди. Я хочу тебе помочь. Кто-то должен это сделать. Если Расе Хэндор недостаточно мужествен для этого, придется сделать это мне. Твое легкое как этот шарик, только окружено мышцами, и эти мышцы управляют им, как руки человека управляют кузнечными мехами, понимаешь? У здорового человека эти мышцы сжимают и расширяют легкое. Но если хозяин этого здорового легкого будет все время напряжен, мышцы перестанут помогать ему и начнут мешать. Смотри!

                Мистер Кин обхватил воздушный шарик своей костлявой рукой, покрытой желтоватыми пятнышками, и сдавил его. Шарик вздулся под и над его кулаком, и Эдди зажмурился в ожидании хлопка. Одновременно он прекратил дышать, наклонился над столом и схватил ингалятор. Плечом Эдди задел тяжелый бокал с коктейлем. Бокал упал на пол и разбился с оглушительным грохотом.

                Но Эдди в этот момент было не до бокала. Он стащил с ингалятора колпачок и, засунув его наконечник себе в горло, нажал на кнопку. Мальчик начал прерывисто дышать, и в его голове пронеслось паническим роем, как это всегда случалось в момент удушья: Ну, пожалуйста, мамочка, я задыхаюсь, я не могу ДЫШАТЬ, о Господи, Господи, Боже мой, я не могу ДЫШАТЬ, ну пожалуйста, я не хочу умирать, не хочу умирать, ну, пожалуйста...

                Распыленное лекарство из ингалятора осело на воспаленных стенках глотки, и Эдди снова мог дышать.

                - Извините, - сказал он, чуть не плача. - Я не хотел... Я сейчас все уберу и заплачу за бокал... только не говорите ничего моей маме, ладно? Извините, мистер Кин, я просто не мог дышать...

                Снова послышался отрывистый стук в дверь, и показалась голова Руби.

                - Что...

                - Все в порядке, - резко оборвал ее мистер Кин. - Оставь нас одних.

                - Ну извините! - сказала Руби, закатив глаза, и захлопнула дверь.

                Эдди снова начал хрипеть. Он еще раз приложился к ингалятору и снова начал мямлить извинения. Мальчик перестал только после того, как увидел, что мистер Кин опять улыбается своей слюдяной улыбкой. Руки аптекаря были сложены на груди. На столе лежал воздушный шарик. Вдруг у Эдди мелькнула догадка. Он попытался убедить себя в том, что она совершенно несостоятельна, но не смог. У мистера Кина был такой вид, как будто приступ астмы у мальчика доставил ему гораздо больше удовольствия, чем кофейный коктейль.

                - Не волнуйся, - убеждал Эдди мистер Кин. - Руби все потом уберет, и, если хочешь знать правду, я даже рад, что ты разбил бокал. Потому что я пообещаю ничего не говорить твоей маме о бокале, если ты пообещаешь ничего не говорить о нашем разговоре.

                - Конечно, я обещаю, - с нетерпением сказал Эдди.

                - Отлично, - отозвался мистер Кин. - Мы поняли друг друга. Теперь ты чувствуешь себя гораздо лучше, не так ли?

                Эдди кивнул.

                - А почему?

                - Почему? Ну я ведь принял лекарство... - Эдди посмотрел на мистера Кина точно так же, как смотрел на миссис Кейси в школе, когда не был полностью уверен в своем ответе.

                - Но ведь ты не принимал никаких лекарств. Ты принял плацебо. Плацебо, Эдди, это такая штука, которая похожа на лекарство по вкусу и цвету, но не является лекарством. Плацебо - не лекарство, потому что в нем нет активных ингредиентов. Или если считать его лекарством, то это лекарство совершенно особого рода, лекарство для головы, - мистер Кин улыбнулся. - Понимаешь это, Эдди? Лекарство доя головы.

                Эдди все прекрасно понимал: мистер Кин только что назвал его сумасшедшим. Но вслух он прошептал:

                - Нет, я не совсем понимаю.

                - Позволь рассказать тебе одну небольшую историю, - начал аптекарь. - В 1954 году в Депольском университете был проведен ряд экспериментов на больных, у которых была язва желудка. Сотня пациентов получила таблетки. Всем им сказали, что это таблетки от язвы, но половине из них на самом деле дали плацебо... совершенно безобидное вещество в одинаковой розовой оболочке, - мистер Кин захихикал, как человек, который рассказывает не об эксперименте, а о каком-то забавном происшествии. - Из этих ста пациентов девяносто три сказали, что чувствуют себя гораздо лучше, а состояние восьмидесяти одного и в самом деле улучшилось. Что ты теперь скажешь? К какому выводу приводит этот эксперимент?

                - Не знаю, - слабо ответил Эдди.

                Мистер Кин торжественно указал на свою голову.

                - Большая часть болезней начинается здесь, вот что я скажу. Я занимаюсь лекарствами много лет, и я узнал об эффекте плацебо задолго до исследования этих врачей из Депольского университета. Обычно плацебо приходится давать пожилым людям. Такой старик или старуха приходит к доктору, не сомневаясь в том, что у него или у нее сердечная болезнь, рак, диабет или еще какая-нибудь чертовщина. Но в большинстве случаев ничего этого нет и в помине. Они плохо чувствуют себя из-за старости, вот и все. Но что остается делать доктору? Сказать им, что они похожи на часы с севшими пружинами? Хм! Да ничего подобного! Доктора не упускают случая получить гонорар, - на лице мистера Кина играла насмешливая улыбка.

                Эдди просто сидел и ждал, пока все это наконец закончится. Ты не принимал никаких лекарств - эти слова жгли его память.

                - Доктора ничего не рассказывают им, и я тоже. К чему это? Когда-нибудь старики будут приходить ко мне с рецептом, на котором так и будет написано: "Плацебо", или: "Двадцать пять гран Голубого Неба", как обычно писал старый доктор Пирсон.

                Мистер Кин захихикал и приложился к соломинке в бокале с кофейным коктейлем.

                - Ну и что же в этом плохого? - спросил он у Эдди и ответил на свой вопрос сам:

                - Да ничего! Абсолютно ничего! По крайней мере, в большинстве случаев... Плацебо

                - это просто спасение для пожилых людей. Есть и другие случаи - рак, запущенная болезнь сердца, другие заболевания, о которых мы пока не можем сказать ничего определенного, а иногда это детские болезни, как у тебя. Если в таких случаях плацебо помогает больному, то что в этом плохого? Ты видишь в этом что-нибудь плохое, Эдди?

                - Нет, сэр, - Эдди посмотрел на пол, на пролитый коктейль, остатки мороженого и осколки бокала. Поверх всего этого лежала вишенка, похожая на каплю крови, свидетельствующую об убийстве. Напряжение в груди мальчика снова стало расти.

                - Ну тогда мы просто как Майк и Айк! Мы мыслим одинаково. Пять лет тому назад, когда у Вернона Мэйтленда обнаружили рак пищевода - надо сказать, это редкая разновидность рака и очень тяжелая, - доктора поняли, что не могут ему ничем помочь. Тогда я зашел в его палату с упаковкой таблеток сахарина. Верной всегда был моим другом, и я сказал ему: "Берн, это особое экспериментальное болеутоляющее лекарство. Доктор не знает, что я дал его тебе, и пусть он не узнает об этом никогда. Может быть, оно не поможет тебе, но я в него верю. Принимай не больше одной таблетки в день, и только тогда, когда боль становится невыносимой". На его глазах были слезы благодарности. Слезы... И они помогли ему! Да! Таблетки сахарина избавили его от мучений! Потому что все мучения происходят из-за этого.

                Мистер Кин снова торжественно похлопал себя по лбу.

                - Мое лекарство действует, - сказал Эдди.

                - Я знаю, - аптекарь улыбнулся, и в его улыбке было сознание превосходства взрослого над ребенком. - Оно действует на легкие, потому что действует на голову. Гидрокс, Эдди, - это вода, в которую добавлена камфара, чтобы она была похожа на лекарство по вкусу.

                - Нет, - сказал Эдди. В горле у него снова начало хрипеть.

                Мистер Кин отпил немного коктейля, отправил в рот ложечку мороженого и тщательно вытер подбородок носовым платком. Эдди сидел, засунув в горло ингалятор.

                - Отпустите меня.

                - Пожалуйста, разреши мне закончить.

                - Нет, я хочу уйти. Вы получили свои деньги, не держите меня!

                - Разреши мне закончить, - голос аптекаря прозвучал так категорично, что Эдди уселся назад. Господи, как ужасны порой эти взрослые!

                - Твоя проблема частично заключается в том, что твой врач Расе Хэндор безвольный человек, а твоя мама уверена в том, что ты болен. Ты, Эдди, попал между двух огней.

                - Я не сумасшедший, - прошептал мальчик еле слышно.

                Стул под мистером Кином заскрипел, как огромный сверчок.

                - Что?

                - Я говорю, я не сумасшедший! - закричал Эдди, и кровь бросилась ему в лицо.

                Улыбку на лице аптекаря можно было понять так: "Думай, как ты хочешь, а я буду думать, как я хочу! "

                - Все, что я хочу сказать, Эдди, это, что ты здоров физически. Астмой больны не твои легкие, а твое сознание.

                - Вы думаете, что я сумасшедший!

                Мистер Кин наклонился и пристально посмотрел на мальчика.

                - Я так не думаю, - тихо сказал он. - А ты?

                - Все это ложь! - Эдди даже удивился, что может так громко кричать. Он пытался представить, как бы повел себя Билл на его месте. Билл бы знал, что ответить, не важно, заикаясь или нет. Билл повел бы себя, как мужчина. - Все это глупая ложь. У меня есть астма, есть!

                - Ну конечно, - сухая усмешка на губах аптекаря стала похожа на оскал черепа. - Но откуда она у тебя?

                В голове у Эдди бушевал настоящий ураган. О, ему было плохо, так плохо...

                - Четыре года назад, в 1954 году, - в тот самый год, когда в Депольском университете поставили эксперимент, - странное совпадение, правда? - доктор Хэндор начал прописывать тебе гидрокс, то есть смесь водорода и кислорода, воду, Эдди! До сих пор я молчал, но теперь настало время сказать правду. Лекарство от астмы воздействует на твою голову, а не на легкие. Твоя астма вызвана тем, что твоя диафрагма подвергается нервному напряжению по воле твоего сознания... или по воле твоей матери. Ты не болен.

                Наступила гнетущая тишина.

                Эдди сидел на своем стуле, борясь с потоком мыслей, вызванных словами аптекаря. На одно мгновение он допустил, что тот лжет, и ужаснулся тем выводам, которые вытекали из рассуждений Кина. Но зачем же ему лгать, тем более по такому серьезному поводу?

                Мистер Кин улыбался - словно кусочки слюды блестели в лучах солнца.

                У меня есть астма, есть. В тот день, когда Генри Бауэре разбил мне нос, когда мы с Биллом пробовали строить плотину в Барренсе, я чудом остался жив. Неужели все это - плод моего воображения? Но зачем же ему лгать? (Прошло много лет, прежде чем Эдди задал себе еще более ужасный вопрос: Зачем же ему нужно было говорить мне правду?)

                До него, словно во сне, доносились реплики мистера Кина:

                - Я присматривался к тебе, Эдди. Я рассказал тебе все это только потому, что подумал - ты уже достаточно взрослый. Впрочем, не только и даже не столько поэтому. Гораздо важнее то, что у тебя есть друзья и, помоему, на них можно положиться, да?

                - Да.

                Мистер Кин откинулся на спинку стула, который при этом снова заскрипел, как сверчок, и прикрыл один глаз. Возможно, он хотел подмигнуть Эдди.

                - И держу пари, что твоей маме это не по душе.

                - Да нет, они ей очень даже по душе. - Эдди вспомнил те гадости, которые его мама говорила о Ричи Тозиере (У этого мальчишки всегда скверно пахнет изо рта... Помоему он курит.), ее брезгливое предостережение никогда не одалживать денег Стэну Урису, потому что он еврей, ее неприязнь к Биллу Денбро и к "этому толстяку".

                - Они ей довольнотаки по душе, - повторил Эдди.

                - Правда? - мистер Кин продолжал улыбаться. - Ну правда это или нет, но по крайней мере у тебя есть друзья. Может, тебе стоит поделиться с ними этими своими проблемами? Рассказать им об этом... расстройстве сознания. Выслушать их мнение.

                Эдди не отвечал. Так он чувствовал себя в большей безопасности. Кроме того, мальчик был уверен в том, что если мистер Кин не отпустит его через однудве минуты, он не выдержит и расплачется.

                - Ну хорошо! - мистер Кин поднялся. - Я думаю, что сказал все, что собирался. Если я расстроил тебя, прости меня, Эдди. Я всего лишь выполнял свой долг. Я...

                Тут Эдди схватил свой ингалятор и белый пакет с лекарствами и бросился бежать. Одной ногой он наступил в лужу коктейля, поскользнулся и чуть не упал. Потом он помчался изо всех сил от этого ужасного места, этой аптеки на Центральной, не обращая внимания на хрип и свист в горле. Руби, разинув рот от изумления, смотрела ему вслед.

                Мальчик чувствовал, что мистер Кин наблюдает за его позорным бегством, стоя у двери своего заведения, задумчиво улыбаясь. Улыбаясь той самой улыбкой, похожей на блеск осколков слюды.

                Мальчик перевел дух на перекрестке трех улиц - Канзас, Мейн и Центральной. Присев на невысокий уступ каменной стены рядом с автобусной остановкой, он еще раз воспользовался ингалятором. На этот раз вкус лекарства был неприятным и вяжущим

                 (просто вода и несколько капель камфары) и Эдди показалось, что если он снова сунет наконечник ингалятора в рот, его вырвет.

                Выйдя двадцать пять минут спустя из магазина на Костеллоавеню со стаканом пепси в одной руке и двумя конфетами "Пэйди" в другой, Эдди был неприятно удивлен, увидев слева от себя Генри Бауэрса, Виктора Крисса, Лося Садлера и Патрика Хокстеттера, стоящих на коленях на площадке, усыпанной гравием. Сначала мальчик решил, что они играют в кости, но потом увидел, что ребята складывают деньги на расстеленную на земле футболку Виктора. Невдалеке в беспорядке валялись их учебники для летней школы.

                В любой другой день Эдди просто зашел бы тихонько назад в магазин и попросил бы у мистера Джедро разрешения выйти через заднюю дверь. Но вместо этого мальчик замер на месте, одной рукой еще сжимая ручку двери, на которой красовалась реклама сигарет: "УИНСТОН" ИМЕЕТ ЛУЧШИЙ ВКУС, ЭТО ЛУЧШИЕ ИЗ СИГАРЕТ. ДВАДЦАТЬ РАЗ ИСПЫТАТЬ НИ С ЧЕМ НЕ СРАВНИМОЕ НАСЛАЖДЕНИЕ", и мальчик-посыльный, возвещающий: "ТРЕБУЙТЕ "ФИЛИП МОРИС", а в другой держа коричневую хозяйственную сумку и белый пакет с лекарствами.

                Виктор Крисе заметил его и толкнул локтем Генри, Генри поднял голову, то же самое сделал Патрик Хокстеттер. Хуже соображающий Лось продолжал считать свои пенни еще несколько секунд, после чего до него дошло, что все почему-то молчат, и он тоже посмотрел на Эдди.

                Генри встал и стряхнул с колен кусочки гравия. Его нос был закрыт повязкой, отчего голос звучал немного гнусаво.

                - Будь я проклят, - сказал он. - Один из тех, кто швырялся в нас камнями. Где твои дружки, козел? Там, внутри?

                Эдди безмолвно кивнул, прежде чем успел понять, что этого не следовало делать.

                На лице Генри засияла улыбка.

                - Что ж, я не против разделаться с вами по очереди. Идика сюда, козел, - сказал он.

                Виктор подошел к Генри и встал рядом с ним, Патрик неторопливо направился туда же, на его лице застыло знакомое отсутствующее выражение улыбка идиота. Лось все еще стоял на коленях.

                - Ну иди же сюда, дерьмо, - сказал Генри. - Обсудим вопрос о швырянии камнями. Ты не против?

                Только теперь Эдди понял, что ему нужно было сразу же спрятаться в магазине, где его мог защитить взрослый. Он сделал шаг назад, но Генри бросился к нему, дернул за руку, и улыбка на его лице сменилась жестоким, хищным выражением. Эдди выпустил ручку двери и повалился со ступенек вниз. Он обязательно упал бы лицом в гравий, но Виктор схватил его подмышки и сильно толкнул. Эдди с трудом удалось удержаться на ногах. Теперь он оказался в центре круга, и от каждого противника его отделяло не больше десяти футов. Ближе всех, улыбаясь, стоял Генри. Его волосы были зачесаны назад.

                Сзади слева от Генри стоял Хокстеттер. Эдди никогда не видел этого более чем странного парня в чьемнибудь обществе вплоть до сегодняшнего дня. У Патрика было небольшое брюшко, нависавшее над пряжкой его ремня "Красный всадник". Его лицо имело форму идеального круга и цветом напоминало кефир. Теперь его нос слегка загорел, и поэтому кожа на нем шелушилась; от него на обе щеки, словно крылья, расходились пятна более слабого загара. В школе его любимым занятием было убивать мух при помощи линейки "Скултайм", складывать их в пенал, а потом на переменке демонстрировать свою коллекцию одноклассникам. При этом он хранил полное молчание, на пухлых губах кривилась усмешка, серозеленые глаза оставались серьезными и задумчивыми. Именно такое выражение было на его лице и теперь.

                - Как дела, каменщик? - Генри начал медленно приближаться. - Сегодня забыл прихватить с собой свои камни?

                - Не трогай меня, - дрожащим голосом отозвался Эдди.

                - Не трогай меня, - передразнил его Генри, в притворном ужасе заламывая руки. Виктор засмеялся.

                - А если трону, что ты сделаешь? А, каменщик? - он с неожиданной быстротой выбросил руку вперед и с оглушительным грохотом заехал Эдди по скуле. Голова Эдди запрокинулась назад, из левого глаза начали течь слезы.

                - Там внутри мои друзья, - сказал Эдди.

                - Там внутри мои друзья, - завопил Хокстеттер. - Ой! Ой! Держите, меня!

                И он стал заходить справа.

                Эдди повернулся к нему и почувствовал, как от второго удара Бауэрса вспыхнула его другая щека.

                Не плачь, - подумал он, - они ждут этого, но терпи, Эдди. Билл не сделал бы этого. Билл не стал бы плакать, и ты тоже не...

                Виктор сделал шаг вперед и толкнул Эдди в грудь. Тот попытался отступить, но споткнулся о присевшего сзади Патрика и упал, поранив обе ладони об острый гравий. Воздух вышел из его легких с громким шумом.

                Минуту спустя Бауэре уже восседал на груди Эдди, попирая его своей задницей и прижимая к земле руки жертвы своими коленями.

                - Есть с собой камни, каменщик? - взгляд глаз Генри был совершенно безумным, и это испугало Эдди больше, чем боль в руках и невозможность дышать. Генри просто чокнулся. Где-то поблизости копошился Патрик.

                - Хочешь покидаться камнями? А? Так я тебе помогу! Вот тебе камни, вот!

                Генри набралполную пригоршню гравия, обрушил ее на лицо Эдди и стал тереть гравием по его лицу. Острые камешки врезались в щеки, веки, губы мальчика. Он закричал.

                - Хочешь камней? Ты их получишь! Вот они, каменщик. Хочешь камней? Хорошо, на, получай!

                Гравий посыпался в открытый рот Эдди. Он почувствовал, как камешки скрежещут о его зубы, закричал опять и выплюнул гравий.

                - Хочешь еще камней? Да? Еще немного? Еще...

                - Прекрати! Эй, ты! Прекрати. Ты, мальчик! Отстань от него! Немедленно! Ты меня слышишь? Отпусти его!

                Своими наполовину прикрытыми заплаканными глазами Эдди увидел, как большая рука протянулась к Генри и сгребла его за воротник рубашки и правую лямку брюк. Потом рука рванула его, и Бауэре наконец слетел с Эдди. Он упал на гравий и тут же вскочил на ноги. Эдди поднялся на ноги с трудом. Сначала его усилия не увенчались успехом. Он остановился передохнуть и выплюнул изо рта окровавленные кусочки гравия.

                Его спасителем оказался мистер Джедро, одетый в свой длинный белый фартук. На лице хозяина магазинчика не было страха, хотя Генри был на три дюйма выше и, наверное, на пятьдесят фунтов тяжелее его. Он не боялся Генри, потому что был взрослым, а Генри был ребенком.

                На этот раз, - подумал Эдди, - это может не иметь никакого значения. Но мистер Джедро еще не понимал в чем дело. Он не понимал, что Бауэре чокнулся.

                - Убирайся отсюда, - сказал мистер Джедро, Наступая на высокого мальчика со злобным лицом. - Убирайся, и чтобы я никогда тебя больше не видел. Терпеть не могу драчунов, тем более таких, которые вчетвером нападают на одного. Что сказали бы ваши матери?

                Он обвел всех тяжелым взглядом. Лось и Виктор, потупившись, разглядывали свои шнурки. Только Патрик смотрел на Джедро своими серозелеными глазами. Хозяин магазинчика снова взглянул на Бауэрса, но не успел он произнести: "А теперь берите свои велосипеды и..." - как тот сильно толкнул его в грудь.

                Мистер Джедро покачнулся и упал, ударившись о ступеньки, ведущие к двери магазина, из под его ног полетел гравий, на лице застыло выражение неподдельного удивления, которое могло бы показаться комичным в любой другой ситуации. Мистер Джедро сел, потирая ушибленную спину.

                - Как ты... - начал он.

                Тень Генри нависла над ним.

                - Иди в свой магазин.

                - Ты... - сказал мистер Джедро, но на этот раз замолчал сам. Эдди понял, что до него наконецто дошло, что Генри способен на все. Мистер Джедро поднялся и, поддерживая руками мешавший ему фартук, со всех ног бросился к двери магазина, но споткнулся об одну из ступенек и неловко упал на колено. Правда, он тут же поднялся, но это падение заставило его почувствовать себя беззащитным, хотя он и был взрослым.

                Стоя на верхней ступеньке, мистер Джедро обернулся и крикнул:

                - Я вызываю полицию!

                Генри сделал вид, что сейчас бросится за ним, и Джедро тут же исчез за дверью. Эдди понял, что это конец и ему неоткуда больше ждать помощи. Нужно было уносить ноги.

                Мальчик вскочил на ноги и побежал, пользуясь тем, что Генри все еще стоит у нижней ступеньки, не сводя глаз с захлопнувшейся двери, и что все остальные тоже замерли на мгновение, пораженные этим посрамлением чести взрослого (спокойным и равнодушным оставался один лишь Патрик).

                Он успел пробежать половину квартала, когда Генри обернулся и горящими глазами посмотрел ему вслед.

                - Все за ним!

                Был он астматиком или нет, но в этот день Эдди устроил своим преследователям хорошую гонку. Временами ему даже казалось, что подошвы его "флайеров" не касаются земли, и он пролетает за один шаг не меньше пятидесяти футов. Ему даже пришла в голову невероятная мысль о том, что им не догнать его.

                Но в тот самый момент, когда до спасительной Канзас-стрит оставалось рукой подать, на дорогу из-за угла здания неожиданно выкатил какой-то малыш на трехколесном велосипеде. Эдди попытался свернуть в сторону, но одной ногой зацепился за заднюю подножку велосипеда. Малыш даже не покачнулся на своем велосипеде, но Эдди в головокружительном кульбите начал падать. Его падение было долгим - сначала мальчик упал на плечо, оттолкнулся, упал снова и проехался на животе около десяти футов, сдирая кожу на коленях и локтях. Когда Эдди только попытался подняться, Бауэре налетел сзади и сшиб его с ног сокрушительным ударом. В ушах мальчика словно прогремел выстрел базуки, и он упал лицом на бетонное покрытие тротуара. Из носа у него пошла кровь. Генри ловко перекатился через один бок, как парашютистдесантник, и вскочил на ноги, схватив свою жертву за ворот куртки и правое запястье. Эдди почувствовал на затылке жаркое и влажное дыхание своего пыхтящего мучителя.

                - Хочешь камней, каменщик? Ну конечно! Дерьмо! - Он вывернул Эдди руку и завел ее за спину. Тот закричал.

                - Камни - каменщикам, правильно? - Генри еще сильнее вывернул руку Эдди. Боковым зрением Эдди различал, как сзади на него надвигаются остальные враги. Малыш на велосипеде начал громко реветь. Присоединяйся к обществу, парнишка, - подумал Эдди, и это вызвало у него громкий смех, похожий на истерический хохот. Он смеялся, несмотря на мучительную боль, от которой в глазах стояли слезы.

                - Тебе это кажется смешным? - Казалось, что Генри не столько разъярен, сколько поражен этим. - Тебе это кажется смешным?

                А не был ли Генри не только удивлен, но и напуган? Много лет спустя Эдди понял: пожалуй, был, да, Бауэре был напуган.

                Эдди попытался освободить свою руку. Ему чуть было не удалось это сделать, потому что его рука стала скользкой от пота. Может быть, именно поэтому на этот раз Генри еще сильнее заломил руку ему за спину. Раздался треск ломающейся кости, похожий на треск сучьев, ломающихся под тяжелым слоем снега. Огромное серое облако боли выплыло из сломанной руки Эдди. Он пронзительно вскрикнул, но его собственный голос показался ему далеким и тихим. Мир вокруг стал терять свои цвета, и, когда

                Генри выпустил и оттолкнул Эдди, мальчику показалось, что он не падает, а медленно опускается на тротуар. Ему понадобилось много времени для того, чтобы опуститься на землю, и он успел рассмотреть каждую трещинку на поверхности старого, давно не подновлявшегося тротуара. У него было время полюбоваться солнечными лучами, отражающимися от крупинок слюды, забившихся в промежутки между плитами, рассмотреть нарисованное розовым мелком поле для "классов". На какое-то мгновение ему показалось, что розовые полустершиеся линии - это панцирь черепахи.

                В тот момент он мог бы потерять сознание, но оперся на сломанную руку и почувствовал, как в ней снова вспыхнула горячая сильная боль, услышал скрежет обломков кости друг о друга, впился зубами в кончик языка и ощутил вкус крови. Эдди перевернулся на спину и увидел стоящих вокруг него Генри, Виктора, Лося и Патрика. Они показались ему невероятно высокими. Их лица находились так далеко вверху, как если бы эти четверо были могильщиками, заглядывающими в разрытую могилу.

                - Как, нравится, каменщик? - голос Генри доносился издалека, с трудом пробиваясь сквозь густые облака боли. - Нравится? Правда, здорово?

                Хокстеттер захихикал.

                - Твой отец сумасшедший, - услышал Эдди собственный голос, - и ты тоже.

                С лица Генри словно стерли улыбку. Он занес ногу для удара, но в воздухе послышался вой сирен. Генри замер на месте. Виктор и Лось нерешительно посмотрели друг на друга.

                - Генри, помоему, пора сматываться, - сказал Лось.

                - Ну ято точно сматываюсь, - сказал Виктор. Какими далекими казались их голоса! Они висели в воздухе, как воздушные шарики во время циркового представления. Виктор бросился к библиотеке, влетел в парк и скрылся из вида.

                Генри сохранял неподвижность еще какое-то время, видимо, надеясь, что полицейская машина проедет мимо и он сможет завершить расправу. Но вой сирен приближался.

                - Тебе повезло, козел, - и они с Лосем последовали примеру Виктора. Патрик продолжал стоять рядом.

                - Да, чуть не забыл, - просипел он, вдохнул поглубже и плюнул Эдди в лицо большим сгустком зеленой слизи. Чвяк.

                - Не ешь все сразу, если не хочешь, - на лице Патрика появилась все та же злобная желчная усмешка. - Оставь на потом.

                Он медленно развернулся и вскоре исчез.

                Эдди попытался вытереть плевок здоровой рукой, но даже самое незначительное движение вызывало невыносимую боль.

                Когда ты вышел из аптеки, тебе и в голову не могло прийти, что в результате ты окажешься на тротуаре Костеллоавеню со сломанной рукой, и по твоему лицу будут стекать сопли Хокстеттера! Ты так и не попробовал пепси. Жизнь полна неожиданностей, не правда ли?

                Невероятно, но он опять засмеялся. Смех был слабым, и рука снова стала болеть, но смеяться было здорово. И еще чего-то не хватало - его астмы. Эдди дышал совершенно свободно, по крайней мере, сейчас. Это тоже было здорово. Никогда больше он не станет пользоваться ингалятором. Ни за что на свете.

                Завывания сирены доносились откуда-то совсем рядом. Эдди закрыл глаза, и мир стал красным, но изменил свой цвет на черный, когда на лицо мальчика упала тень. Это был малыш на трехколесном велосипеде.

                - Ты в порядке?

                - А что, похоже?

                - Нет, не похоже, - сказал малыш и покатил по тротуару, распевая "Фермера в лощине".

                Эдди опять начал смеяться. А вот и полицейская машина, слышен визг ее тормозов. Он обратил внимание на то, что ему хочется, чтобы в ней оказался мистер Нелл, хотя ему было прекрасно известно, что мистер Нелл - обычный патрульный и не ездит на машине.

                Черт возьми, чего ты смеешься?

                Он не понимал, почему испытывает такое сильное облегчение, несмотря на боль. Может быть, потому, что еАу удалось остаться в живых, отделавшись одним переломом, и ему открылись некоторые очень важные вещи? Какие именно, еще предстояло поразмыслить, этим он и занялся много лет спустя, поставив перед собой на столе в библиотеке Дерри бокал с джином и сливовым соком, держа под рукой ингалятор, когда сказал остальным, что еще тогда, в детстве, почувствовал, что это происшествие имеет очень большое значение - для этого он был уже достаточно взрослым, но не для того, чтобы точно понять, какое именно.

                Наверное, тогда я впервые почувствовал сильную боль, - скажет он потом друзьям. - Я и не подозревал, что это окажет на меня такое воздействие. Я не был раздавлен. Наоборот... у меня появилась возможность для сравнения, я понял, что можно жить, испытывая боль, несмотря на боль.

                Эдди с трудом повернул голову направо и увидел огромные черные файрстойу невские шины, ослепительно блестящие хромированные крылья полицейского автомобиля и мигание голубых сигнальных огней. Потом Эдди услышал хриплый ирландский голос мистера Нелла, больше похожий на голос Ирландского Полицейского в исполнении Ричи, чем на голос самого мистера Нелла... Но, может быть, дело тут было в расстоянии?

                - Господи Боже, да это малыш Каспбрак!

                Тут Эдди потерял сознание и не приходил в него довольно долго, исключая один момент.

                На несколько минут сознание вернулось к Эдди во время поездки на полицейской машине. Он увидел, что мистер Нелл сидит рядом с ним, потягивая что-то из своей коричневой бутылочки и уткнув нос в книжку в мягкой обложке под названием "Я - судья". На обложке была изображена девушка. Эдди никогда не видел такой большой груди, как у нее. Мальчик перевел взгляд на водителя, сидевшего впереди. Тот обернулся и бросил на Эдди злобный взгляд. Его лицо было сероватым от грима и талька, глаза блестели, как монеты по двадцать пять центов. Это был не кто иной, как Пеннивайз.

                - Мистер Нелл, - сипло позвал Эдди.

                - Как себя чувствуешь, малыш? - полицейский посмотрел на мальчика и улыбнулся. - Водитель... водитель...

                - А, мы доедем в момент, - мистер Нелл протянул ему свою коричневую бутылочку. - Глотника чуток отсюда. Сразу полегчает.

                Содержимое бутылочки напоминало жидкое пламя. Эдди закашлялся, что не замедлило сказаться на его руке. Он снова поднял голову и взглянул на водителя. Просто какой-то парень со стрижкой "ежиком". Никакой не клоун.

                Эдди снова отключился.

                Он очнулся уже в операционной, услышал, как в приемном покое трубит в трубы и бьет в литавры его мама, и хотел попросить, чтобы медсестра не пускала ее сюда, но слова застревали у него в горле, как он ни пытался заставить себя говорить.

                - ...если он умирает, я хочу знать правду! - вопила его мама. - Вы слышите? Знать это - мое право, и видеть его - это мое право! Я могу привлечь вас к ответственности! У меня много знакомых юристов! Целое море! Некоторые юристы - мои лучшие друзья!

                - Не пытайся говорить, - сказала Эдди сестра. Это была молодая девушка, и он чувствовал прикосновение ее грудей к своей руке. На мгновение он представил на ее месте Беверли Марш, но тут же снова потерял сознание.

                Когда сознание вернулось к Эдди, он увидел, что его мама уже внутри и с огромной скоростью тараторит что-то доктору Хэндору. Его мама, Соня Каспбрак, была женщиной необъятных размеров. Ее слоновьи ноги, обтянутые специальными медицинскими чулками, странным образом были ровными. На лице миссис Каспбрак разлилась неестественная бледность, которую нарушали только отдельные пятна нервного румянца.

                - Ма... - выговорил Эдди. - ...все хорошо... со мной все хорошо...

                - Да нет же, нет, - простонала миссис Каспбрак, заламывая руки. Эдди услышал, как скрипят их суставы. Видя отчаяние своей матери, вызванное его последним приключением, мальчик начал учащенно дышать. Он хотел сказать ей, чтобы она так не волновалась, а то не выдержит сердце, но не смог - сухость во рту была слишком сильной.

                - Нет, Эдди, нет, не все хорошо, ты в очень плохом состоянии, но все будет хорошо, пусть для этого понадобится задействовать всех специалистов, какие только бывают. О Эдди... Эдди... бедная твоя ручка...

                Она разразилась рыданиями. Сестра смотрела на нее без особой симпатии.

                На протяжении всей этой арии доктор Хэндор продолжал мямлить:

                - Соня... пожалуйста. Соня... Соня... - Это был худой, безвольный человек с маленькими неровно подстриженными усиками, взволнованный происходящим. Эдди вспомнил слова мистера Кина, и ему стало жалко доктора.

                Наконец Расе Хэндор взял себя в руки и отважился сказать:

                - Соня, если вы так расстроены, вам лучше выйти.

                Она обернулась, и доктор сник.

                - И не думайте об этом! Никогда! Мой сын на смертном одре! Мой сын на смертном одре!

                Эдди поразил всех, заговорив.

                - Я хочу, чтобы ты вышла, ма. Если я буду кричать, а, наверное, я буду, тебе будет лучше побыть снаружи.

                Она повернулась к сыну в изумлении... и в обиде. При виде ее обиженного лица тиски снова сжали его грудь.

                - Конечно же, не будет! - воскликнула миссис Каспбрак. - Что за ужасные вещи ты говоришь? Ты бредишь, не нахожу другого объяснения!

                - Не знаю, чем это объяснить, и не мое это дело, - сказала сестра. Все, что я знаю, это то, что мы стоим здесь сложа руки и ничего не делаем ддя мальчика.

                - Что вы имеете в виду? - голос Сони приобрел трупную окраску, как всегда бывало в минуты наибольшего возмущения.

                - Прошу вас. Соня. Не будем спорить. Нужно помочь мальчику, - прошептал Хэндор.

                Соня отшатнулась, ее глаза блестели, как у медведицы, защищающей своего детеныша. Он угрожал отмщением, возможно, даже судебным иском. Потом ее глаза затуманились, и блеск потух.

                - Сейчас тебе плохо, но скоро все будет хорошо. Очень скоро, это я тебе обещаю.

                - Конечно, ма, - выдавил Эдди. - Можно мне ингалятор?

                - Почему нет? - Соня Каспбрак с ликованием взглянула на медсестру, как будто с нее только что сняли нелепое обвинение. - У моего сына астма. Это серьезная болезнь, но он прекрасно держится.

                - Прекрасно, - ровным голосом ответила сестра.

                Мать Эдди дала ему ингалятор. Мгновением позже доктор Хэндор начал ощупывать его руку. Он делал это очень аккуратно, но боль все еще была очень сильной. Эдди почувствовал, что вот-вот вскрикнет, и заскрипел зубами, боясь, что его мать тоже начнет кричать. На его лбу выступили крупные капли пота.

                - Вы делаете ему больно! Я знаю это! Но в этом нет никакой необходимости! Прекратите! Не нужно делать ему больно! Он такой нежный, он не вынесет этого!

                Эдди увидел, как возмущенные глаза медсестры встретились с усталыми безвольными глазами доктора. Ее глаза говорили: "Уберите отсюда эту женщину! " Хэндор потупился: "Я не могу. Я боюсь ее".

                Боль дала Эдди удивительную ясность ощущения, хотя ему пришлось заплатить за нее слишком дорогой ценой. После этого бессловесного диалога, не оставалось никаких сомнений: мистер Кин не солгал. В ингаляторе просто вода с камфарным привкусом, астма не в горле и не в легких, а в его сознании. Так или иначе, с этим придется считаться.

                Боль позволила Эдди беспристрастно взглянуть на свою мать: цветочки на ее платье от Лэйн Брайант, пятна пота чуть ниже подмышек - прокладки уже не могли его впитывать, потертые туфли. Он увидел ее маленькие глаза, глубоко спрятавшиеся в складках кожи, и в голову ему пришла страшная мысль: это были почти такие же глаза хищника, как глаза того прокаженного, выползшего из подвала дома Э 29 на Нейболт-стрит. "Вот он я, все хорошо... не стоит убегать, Эдди..."

                Доктор Хэндор осторожно обхватил сломанную руку мальчика и сдавил ее. Последовала вспышка боли, и Эдди отключился.

                Ему дали что-то выпить, и доктор вправил перелом. Эдди слышал, как он говорит его маме, что это очень легкий перелом, обычный детский перелом, как если бы он упал с дерева. Мама гневно возопила:

                - Эдди не лазает по деревьям! Теперь скажите мне правду! Насколько это опасно?

                Потом сестра дала ему таблетку. Он снова почувствовал прикосновение ее грудей к своему плечу и был благодарен ей за это успокаивающее прикосновение. Хотя в глазах у него стоял туман, он понял, что медсестра сердится на его мать. Ему показалось, что он говорит: "Она не как тот прокаженный, она пожирает меня только потому, что любит", - но, видимо, он сказал это не вслух, потому что лицо медсестры оставалось все таким же суровым.

                У Эдди сохранились смутные воспоминания о том, как его везли по коридору, а сзади раздавался голос миссис Каспбрак:

                - Что вы имеете в виду под часами для посещения? Не говорите мне о часах для посещения, он мой сын!

                Эта ночь принесла с собой боль, много боли. Он лежал с открытыми глазами, глядя, как за окном бушует гроза. Когда в черном небе блеснула ослепительная молния, Эдди быстро засунул голову под одеяло, боясь увидеть на нем ухмыляющееся лицо какого-нибудь монстра.

                Наконец он снова уснул и увидел сон, как будто его друзья - Билл, Бен, Ричи, Стэн, Майк и Бев - приехали в больницу на велосипедах. К своему удивлению, он увидел, что Бев одета в платье красивого зеленого цвета цвета Карибского моря на иллюстрациях в журнале "Нэшнл Джиогрэфик". До этого он никогда не видел ее в платье, он помнил на ней только джинсы, гетры и то, что девочки называют "школьным костюмом" - юбки и блузки; блузки, как правило, белые, с круглым воротом, а юбки коричневые, плиссированные и подрубленные на середине голени, так, чтобы не были видны колени.

                Ему снилось, что они приехали ко времени для посещения, которое начиналось в 14.00, и его мама, которая прилежно ждала с одиннадцати, с криками напустилась на них.

                "Если вы думаете, что зайдете туда, то не тутто было! " - закричала она, и клоун, который все время сидел в приемной с номером журнала "Лук" в руках, вскочил и начал аплодировать ей, быстро похлопывая руками в белых перчатках... Он выделывал антраша, пританцовывал, толкал перед собой тележку, выполнял прыжок через спину, а миссис Каспбрак, захлебываясь, кричала на друзей Эдди, и они, сжавшись, отступали за спину Билла, который единственный стоял выпрямившись, бледный, но внешне невозмутимый, глубоко засунув руки в карманы (может быть, для того, чтобы никто, включая и самого Билла, не видел, дрожат у него руки или нет). Никто, кроме Эдди, клоуна не видел... хотя младенец, безмятежно посапывавший на руках у матери, вдруг проснулся и начал громко кричать.

                "От вас и так много было вреда! - вопила миссис Каспбрак. - Я знаю, что это за мальчики! У них неприятности в школе и в полиции! И то, что у них счеты с вами, еще не значит, что у них должны быть счеты с ним! Так я ему и сказала, и он согласился со мной. Он хотел, чтобы я прогнала вас, он больше не хочет вас видеть! Никого из вас! Я знала, что все это до добра не доведет, и вот - пожалуйста! Мой Эдди в больнице! Такой нежный мальчик, как он..."

                Клоун прыгал, танцевал, садился на шпагат и стоял на одной руке. Теперь его улыбка казалась совершенно реальной, и Эдди во сне понял, что клоуну только этого и было нужно - чтобы в их отношениях появился разлад и смятение, чтобы все пошло не так, как хотелось им. В каком-то порочном экстазе клоун сделал двойной кувырок и чмокнул миссис Каспбрак в щеку.

                "Мммальчики, кккоторые ссделали ээто..." - начал Билл.

                "Молчать! - завопила миссис Каспбрак. - Ты еще осмеливаешься что-то говорить? Между ним и вами все кончено! Кончено! "

                В комнату вбежал студент-практикант и заявил маме Эдди, что ей придется или взять себя в руки, или покинуть больницу. Клоун начал гаснуть и растворился в воздухе. Перед глазами у Эдди пронеслись прокаженный, его мать, птица, потом волкоборотень и вампир с косыми глазами, похожими на лезвия бритв "Жиллетт", и блестящими, как кривые зеркалав карнавальном павильоне. Он увидел Франкенштейна и его творение, нечто мясистое и яйцеобразное, которое открывало и закрывало свои скорлупки, как рот. Ему предстал целый сонм ужасных уродливых тварей. Но еще до того, как клоун окончательно пропал, Эдди увидел то, что было ужаснее всего, - лицо своей матери.

                "Нет! - попробовал закричать он. - Нет! Нет! Только не она! Только не мама! "

                Но никто не повернулся к нему, никто не услышал его. И, погружаясь в глубокий сон, Эдди испытал гадкое парализующее ощущение: никто не слышит его слов, потому что он мертв. Оно убило его, и он был мертв, превратился в призрак.

                Триумф, который испытывала Соня Каспбрак после того, как заставила убраться этих так называемых друзей Эдди, быстро улетучился после того, как она на следующий день, 21 июля, вошла в его палату. Она не могла понять, почему ее триумф вдруг сменился непонятным страхом: что-то новое было в лице ее сына, что-то, чего ей никогда не приходилось видеть там раньше, твердость. Да, твердость и решительность.

                Столкновение с друзьями Эдди произошло не в комнате для посетителей, как приснилось Эдди. Она знала, что они придут, и ждала их, друзей Эдди, "друзей", которые наверняка учат его курить (имто нет дела до его астмы), которые оказывают на него дурное влияние, о которых он только и говорит, приходя вечером домой. "Друзья", из-за которых ему сломали руку! Поэтому миссис Каспбрак и задержалась у больницы, чтобы велеть им раз и навсегда убираться со своей "дружбой", которая заканчивается переломами и докторами.

                Наконец они появились. К ужасу своему миссис Каспбрак увидела среди них одного черномазого. Нетнет, она ничего не имеет против того, чтобы негры ездили в автобусах и ходили в кинотеатры вместе с белыми. Естественно, если они не начинают надоедать белым (женщинам) людям. Разумеется, они тоже люди. Но миссис Каспбрак твердо верила в так называемый птичий закон: дрозды не летают вместе с малиновками и ворон соловью не пара. Ее девизом было "каждому свое". Она чуть не взорвалась от возмущения, увидев, что Майк Хэнлон, как ни в чем не бывало, едет на велосипеде вместе со всеми остальными. "А я и не знала, что ты дружить с черномазыми", - мысленно упрекнула она Эдди.

                "Да, - думала она двадцать минут спустя, входя в больничную палату, где лежал ее сын, - она заставила их убраться, сказала пару ласковых. Они проглотили все молча, ни у кого, кроме этого заики Денбро, не хватило духу возразить. А эта девчонка с бесстыжими глазищами - вот шлюха! Небось, с нижнего конца Мейн-стрит, а то и еще похуже. Хорошо еще у нее не хватило наглости открывать рот, а то бы она, Соня, сразу вправила ей мозги - уж онато знает, как называются девочки, которые рано начинают бегать за мальчиками. Дада, и ни сейчас, ни в будущем она не желает видеть Эдди среди них".

                Все остальные стояли потупившись и только переминались с ноги на ногу. Так и должно быть, по ее мнению. Когда она сказала им все, что о них думает, они вскочили на велосипеды и уехали (Тозиер на багажнике у Денбро). Внутренне содрогаясь, миссис Каспбрак подумала, сколько же раз ее Эдди ездал на таком же огромном, подозрительном велосипеде, рискуя сломать себе шею.

                Я следила это ради тебя, Эдди, - думала она, заходя в палату. - Я знаю, ты, должно быть, сперва расстроишься, и это так естественно. Но родители всегда знают, что лучше. Для этого Бог и создал родителей - чтобы они руководили, воспитывали...

                и оберегали. Потом он поймет. Если она и чувствовала облегчение, то только потому, что сделала это ради сына. Всегда испытываешь облегчение, вытаскивая ребенка из дурной компании.

                Но сейчас, глядя Эдди в лицо, она чувствовала себя неуютно. Он не спал, и это было уже удивительно. Обычно после лекарства Эдди выглядел вялым и заторможенным, но сейчас выражение его глаз стало не мягким и робким, как обычно, а внимательным и резким. Обычно Эдди, как и Бен Хэнском (хотя этого Соня не могла знать), сначала бросал иа своего собеседника быстрый пытливый взгляд, чтобы определить его настроение, а потом сразу же отводил глаза. Но сейчас Эдди смотрел на нее в упор, и отводить глаза пришлось ей. "Наверное, это побочное действие лекарств, нужно посоветоваться с Хэндором, - подумала она. - Он словно ждал меня". Эта мысль испугала ее, хотя на самом деле должна была бы наполнить радостью - что может быть лучше ребенка, ждущего свою мать?

                - Ты прогнала моих друзей, - резко сказал он. Ни тени сомнения или вопроса.

                Она вздрогнула почти виновато, первой ее мыслью было: "Откуда он знает? Он не может этого знать! " - И чувство вины перед сыном тут же сменилось злостью на себя и на него. Миссис Каспбрак улыбнулась.

                - Ну, Эдди, как мы себя сегодня чувствуем?

                Какой-то молокосос-студент или эта вчерашняя мед сестра-неумеха, сующая нос не в свое дело, - кто-то рассказал ему. Ну в этом она еще разберется.

                - Как мы себя сегодня чувствуем? - Он не отвечал, и ей пришлось повторить вопрос. Должно быть, он просто не слышит. Ей никогда не приходилось читать, что перелом может привести к нарушению слуха, но, видимо, и такое бывает.

                Эдди продолжал молчать.

                Она прошла в глубину палаты, коря себя за нерешительность по отношению к сыну. Никогда еще она не испытывала к нему такого чувства. В ней медленно закипала ярость. Как он смеет так вести себя? И это после того, как она столько сделала для него и стольким пожертвовала!

                - Я говорила с доктором Хэндором. Он говорит, что скоро тебе станет лучше, - бодро сказала Соня, усаживаясь на деревянный стул с прямой спинкой возле кровати Эдди. - Разумеется, если возникнут какието проблемы, мы поедем в Портленд к специалистам. И даже в Бостон, если понадобится. - Она улыбнулась, словно обещая что-то приятное. Но Эдди не улыбнулся в ответ и продолжал молчать.

                - Эдди, ты меня слышишь?

                - Ты прогнала моих друзей, - повторил мальчик.

                - Да, - сказала она, отбросив притворство, и замолчала. В молчанку можно было играть вдвоем. Она просто снова взглянула яа сива.

                Но произошло нечто странное, нечто в самом деле ужасное. Глаза Эдди начали... увеличиваться. Серые пятнышки в его глазах, казалось, стали двигаться, как крошечные грозовые облака. Внезапно она поняла, что на этот раз он не "капризничает", не "куксится" или что-то в этом роде. Эдди был сердит на нее всерьез... и Соня вся как-то испуганно съежилась: ей представилось, что иа нее смотрит не маленький мальчик, а кто-то совсем другой, старший и грозный. Опустив глаза, она раскрыла сумочку и стала рыться в ней в поисках "Клинекса".

                - Да, я прогнала их, - она с удавлением обнаружила, что может говорить ровным и даже уверенным голосом... Если не смотреть ему в глаза...

                - Ты получил серьезное повреждение, Эдди, и сейчас тебе не нужны никакие посетители, кроме мамы, а уж такие и подавно. Если бы не они, ты сейчас сидел бы дома у телевизора или мастерил бы в гараже свой гоночный автомобиль из ящиков из-под мыла.

                Эдди мечтал построить гоночный автомобиль из ящиков из-под мыла и поехать с ним в Бангор. В случае успеха он мог бы рассчитывать на приз бесплатную поездку на "Национальные соревнования мыльных ящиков" в Акрон, штат Огайо. Соня и в самом деле хотела, чтобы он мечтал об этом, так как создание автомобиля из ящиков и колес от фургона "ЧуЧу Флайер" казалось ей не более, чем мечтой. Она и не помышляла о том, чтобы отпустить сына на гонки в Дерри, Бангор и уж тем более в Акрон, где какието сумасшедшие съезжают по крутому склону на ящике из-под апельсинов с приделанными колесами и без тормозов. Но, как любила повторять мать Сони, "иногда незнание бывает благом" (правда, она так же часто любила повторять: "Скажи правду, и пусть дьяволу станет стыдно", но память у Сони, как у большинства людей, была избирательна)

                - Руку мне сломали не друзья, - все так же ровно сказал Эдди. - Я говорил об этом доктору Хэндору прошлой ночью и мистеру Неллу сегодня утром. Руку мне сломал Генри Бауэре. С ним были и другие, но сделал это он. Будь со мной друзья, этого дикогда бы не случилось.

                Соня сразу вспомнила слова миссис Ван Претт о том, что полезно иметь друзей, и к ней вернулась ярость. Она вскинула голову.

                - Это здесь совершенно ни при чем, и ты прекрасно это знаешь. Эдди, ты, что же, думаешь, что твоя мама с луны свалилась? Я прекрасно знаю, почему Бауэре сломал тебе руку. Полицейский вчера заходил и к нам домой. Этот большой мальчик сломал тебе руку, потому что ты вместе со своими "друзьями" чем-то ему насолил. Разве так получилось бы, если бы ты меня сразу послушался и перестал бы с ними водиться?

                - Нет, я думаю, что тогда получилось бы еще хуже.

                - Эдди, ты шутишь?

                - Я не шучу, - сказал он, и Соня почувствовала, как от него, из него Аисходят волны энергии. - Билл и мои остальные друзья вернутся, ма. Я это точно знаю. И на этот раз ты не скажешь им ни слова. Это мои друзья, и ты не будешь пытаться лишить меня моих друзей только потому, что сама боишься одиночества.

                В изумлении и немом ужасе миссис Каспбрак уставилась на своего сына. Слезы потекли по се щекам, впитываясь в пудру.

                - Вот как ты, оказывается, разговариваешь со своей мамочкой, - сказала она, всхлипывая. - Может быть, так твои друзья привыкли разговаривать со своими родителями?

                Слезы давали ей ощущение безопасности. Обычно Эдди тоже начинал плакать, видя ее в слезах. Возможно, это подлый прием, но разве что-то может быть подлым, если мать старается спасти сына? По крайней мере, так считала миссис Каспбрак.

                Она посмотрела на сына, чувствуя себя невероятно опустошенной, уязвленной и... уверенной в том, что Эдди не вынесет такого ручья слез. Холодное выражение покинет его лицо, возможно, он станет задыхаться и пыхтеть, и это послужит, как всегда, знаком выигранной ею битвы... во имя сына, конечно же. Всегда во имя сына. То, что выражение его лица не только не смягчилось, но стало еще жестче, заставило ее рыдать. Он казался грустным, и даже это было ужасным для нее: грусть на его лице была такой взрослой! Боязнь того, что ее сын начнет взрослеть, всегда пробуждала внутри нее маленькую взволнованную курочку, панически бьющую крыльями. Именно так она чувствовала себя в тех редких случаях, когда начинала думать о том, что будет с ней, если Эдди захочет поступать в Бизнесколледж в Дерри, или в Университет в Ороно, или в "Хассон" в Бангоре, и она не сможет видеть его дома каждый вечер после занятий; или если он встретит девушку и захочет на ней жениться. "Где место для меня во всем этом, - кричала маленькая обезумевшая птичка в эти кошмарные мгновения. - Как мне жить тогда? Я люблю тебя, Эдди! Я люблю тебя! Я забочусь о тебе и люблю тебя! Ведь ты не умеешь стирать, гладить белье, готовить, да и откуда тебе это уметь! Я делаю все это для тебя, ведь я люблю тебя! "

                - Я люблю тебя, мама. Но своих друзей я тоже люблю... Мне кажется, ты плачешь нарочно, - прошептал Эдди про себя.

                - Эдди, ты так обидел меня, - проговорила она, и в новых слезах его лицо двоилось и даже троилось. В отличие от предыдущих, эти слезы были искренними. В своем роде она была крепкой женщиной: похоронив мужа, не впала в отчаяние, смогла найти работу в то время, когда сделать это было не такто легко, вырастила сына и при необходимости всегда была готова встать на его защиту. Впервые за много лет она плакала искренне; может быть, в последний раз это было тогда, когда пятилетний Эдди заболел бронхитом и она испугалась, что он умрет. Теперь она плакала из-за того, что на его лице было такое взрослое, до боли чужое выражение. Она боялась за него, но в то же время боялась и его самого, окружавшей его ауры... его требовательного взгляда.

                - Я не хочу выбирать между тобой и друзьями. - Эдди говорил неровным, напряженным голосом, но продолжал держать себя в руках. - Это нечестно.

                - Они плохие друзья, Эдди, - закричала миссис Каспбрак почти в неистовстве. - Я знаю, так подсказывает мне сердце матери, они не принесут тебе ничего, кроме несчастий и боли!

                Ужаснее всего было то, что ей действительно так казалось. Так подсказывала ей интуиция, когда Соня вспоминала взгляд Денбро, стоящего с засунутыми в карманы руками и пылающими в солнечных лучах рыжими волосами. Его взгляд казался ей таким серьезным, странным и далеким... как теперешний взгляд Эдди.

                Аура, окружавшая Эдди, тоже делала его похожим на Билла. Миссис Каспбрак стало не по себе.

                - Ма...

                Встав, она едва не перевернула стул.

                - я приду вечером. Ты говоришь так от шока, от боли, от горя. Я знаю. Ты... ты... - она потеряла мысль и принялась искать текст, заготовленный ее услужливым сознанием. - У тебя серьезное повреждение, Эдди, но все будет просто отлично. Ты еще согласишься со мной, что они действительно плохие друзья. Они не нашего круга. Это друзья не для тебя. Подумай хорошенько, разве может твоя мама ошибаться? Подумай, и...

                "Я убегаю! - подумала она в отчаянии. - Убегаю от своего собственного сына! О, Господи, не допусти этого! "

                - Ма...

                Какоето мгновение ей хотелось броситься прочь, теперь она просто боялась его: за ним стояла какая-то сила, что-то большее, чем даже его друзья, что внушало ей страх. Ей казалось, что ее сын охвачен каким-то приступом, приступом какой-то ужасной лихорадки, подобно тому, как в пять лет егосвалил внезапный приступ бронхита.

                Миссис Каспбрак задержалась в дверях, боясь услышать то, что он скажет... И когда он наконец сказал это, оно настолько поразило ее, что она даже не вполне поняла его слова. Понимание обрушилось на нее подобно снежной лавине, и ей показалось, что она вот-вот потеряет сознание.

                - Мистер Кин считает, что мое лекарство от астмы - простая вода, сказал Эдди.

                - Что? Что? - она посмотрела на сына обезумевшими глазами.

                - Простая вода. Он говорит, в нее что-то добавляют, чтобы было похоже на лекарство. Он называет его плацебо.

                - Он лжет! Он нагло лжет! Зачем ему понадобилось так лгать? Ну ведь в Дерри есть и другие аптеки. Ведь...

                - У меня было достаточно времени подумать над его словами, - мягко, но безапелляционно сказал Эдди, - и я думаю, что он говорит правду.

                - Эдди, говорю тебе, он лжет! - Внутри нее снова забила крыльями маленькая курочка.

                - Я думаю, что он говорит правду, иначе на бутылочке было бы предупреждение о том, что, если принять слишком большую дозу, можно умереть или, по крайней мере, станет очень плохо. Даже...

                - Эдди, я не хочу этого слышать! - она закрыла руками уши. - Ты... ты... это просто не ты, другого объяснения быть не может!

                - Даже если лекарство можно купить без рецепта, на нем все равно всегда пишут указания по применению, - продолжал он, не повышая голоса, не сводя с нее своих серых глаз. - Даже если это простой сироп от кашля "Вике"... или твой геритол.

                Эдди замолчал на мгновение. Соня опустила руки: они были такими тяжелыми!

                - И помоему... помоему, ты все это знала, ма.

                - Эдди! - она почти умоляла его.

                - Потому что, - продолжал он, словно и не слышал ее слов, теперь он морщил лоб, стараясь сосредоточиться, - потому что вы, взрослые, всегда все знаете про лекарства. Я пользуюсь ингалятором пять, иногда шесть раз в день. Ты никогда бы не позволила мне пользоваться им, если бы не знала, что он абсолютно безвреден. Потому что ты должна защищать меня от всего. Так ты всегда говоришь. Так ты... ты все знала? Знала, что там простая вода?

                Миссис Каспбрак молчала. Ее губы дрожали так сильно, что ей стало казаться, что у нее дрожит все лицо. Она больше не плакала, потому что боялась плакать.

                - Потому что если ты знала это, - напряженно сказал Эдди. - Если ты знала это, то я хочу знать, почему я ничего об этом не знал! Я могу многое понять, только не то, почему моей маме понадобилось меня обманывать, говорить, что вода - это лекарство... или что астма у меня вот здесь, - он показал на свою грудь. - В то время как мистер Кин говорит, что она у меня здесь, в голове...

                Она подумала, что сейчас все объяснит ему - просто и логично. Расскажет, как она думала, что он умрет, когда ему было пять лет, как эта мысль чуть не свела ее с ума - ведь всего за два года до этого она потеряла Фрэнка. Как о, на пришла к пониманию того, что ребенка можно защитить только при помощи неусыпного контроля и наблюдения за ним, что его нужно возделывать, как сад, удобрять, пропалывать, а иногда и прореживать, хотя это может принести боль. Она скажет ему, что иногда ребенку, особенно такому нежному ребенку, как он, Эдди, лучше думать, что он болен, чем действительно быть больным, и закончила бы тем, что доктора порою так глупы и бесполезны, но любовь дарует матери удивительную силу, поэтому она знает, что у него астма, и не имеет значения, что говорят доктора и какие лекарства они прописывают. Она скажет, что материнская любовь способна превращать в животворное лекарство простую воду, и фармацевтические пестик со ступкой тут ни при чем. Именно благодаря тому, что ты любишь меня, а я люблю тебя, я могу делать это. Такой силой Бог награждает любящих матерей. Прошу тебя, Эдди, единственная моя кровиночка, ты должен мне верить!

                Но в результате миссис Каспбрак не сказала ничего. Ее страх был слишком велик.

                - Но, может быть, нам даже не нужно говорить об этом, - продолжал Эдди. - Может быть, мистер Кин просто пошутил. Взрослые иногда... ты же знаешь, иногда они шутят над детьми. Ведь дети так доверчивы. Конечно, так поступать плохо, но иногда взрослые так делают.

                - Да, - с готовностью согласилась Соня Каспбрак. - Иногда они шутят, иногда они поступают глупо... низко... и... и...

                - Так что я буду продолжать дружить с Биллом и остальными, - сказал Эдди. - И пользоваться своим лекарством тоже. Наверное, это лучший выход, правда?

                И только теперь, когда было уже слишком поздно, она поняла, как глупо попалась в ловушку. Он просто шантажировал ее, но ей было нечего возразить. Она хотела спросить его, как он мог вести себя так расчетливо, так продуманно, уже было открыла рот... но закрыла его снова. В этом состоянии он вполне мог ответить.

                И только одно она знала точно. Да, то, что никогда больше она не зайдет в аптеку этого носатого мистера Нина.

                Голос Эдди, ставший теперь удивительно застенчивым, прервал ее мысли.

                - Ма?..

                Она посмотрела на него и увидела перед собой Эдди, всего лишь Эдди, и радостно бросилась к нему.

                - Обними меня, пожалуйста, ма...

                Она осторожно обняла его, чтобы не повредить его сломанную руку (чтобы ни один маленький осколочек не смог попасть в его сосуды и вонзиться в его сердце - разве может мать убить своего ребенка любовью? ), и Эдди тоже обнял ее.

                По мнению Эдди, его мама ушла как раз вовремя. На протяжении всего этого ужасного противостояния горло мальчика болезненно сжималось, дыхание тяжело скапливалось в легких, угрожая задушить его.

                Он терпел до тех пор, пока за ней не захлопнулась дверь, потом стал торопливо дышать и пыхтеть. Спертый воздух протискивался через его сжатое спазмами горло, как обжигающая кочерга. Он схватил ингалятор, не обращая внимания на боль в руке, и нажал на кнопку. Живительная влага оросила его воспаленное горло. Он глубоко вдохнул камфарный воздух, думая: "Не важно, плацебо это или нет, какая разница, как его называть, если оно мне помогает?"

                Потом он всплакнул и погрузился в беспокойный сон. Ему снилась темнота, и в этой темноте - какието ухающие машины, перекачивающие что-то.

                Когда вечером Билл вместе с остальными Неудачниками вернулся в больницу, Эдди не удивился их появлению. Он знал, что они придут.

                Весь день стояла ужасная жара - позже все признавали, что тот день был одним из самых жарких летних дней за последние годы, - около четырех часов дня в небе стали сгущаться тучи. Огромные, багровочерные, они несли внутри дождь и были начинены молниями. Люди старались побыстрее сделать свои дела на улице и все время посматривали на небо. Большинство предсказывало, что после обеда начнется сильный и продолжительный дождь, по окончании которого исчезнет эта жуткая духота. К шести вечера парки и детские площадки, и так пустовавшие все лето, полностью обезлюдели. Дождь так и не пошел, и качели неподвижно застыли в странном желтом свете, не отбрасывая тени. Громкие раскаты грома, лай собак и глухой шум машин на вешнем конце Мейн-стрит были единственными звуками, доносившимися в палату Эдди через окно до прихода Неудачников.

                Первым вошел Билл, потом Ричи, за ним Веверли и Стэн и наконец Майк с Беном. Последний чувствовал себя в белом свитере с высоким горлом крайне неуютно.

                Они подошли к его кровати в торжественном молчании. Даже на лице Ричи не было улыбки.

                "Какие лица, - подумал удивленный Эдди. - Господи, какие лица! "

                Он видел в них то, что видела в нем его мать этим утром: странное сочетание силы и беспомощности. На их лицах лежали желтые бдики предгрозового света, и от этого их лица казались призрачными, далекими, туманными.

                "Что-то происходит с нами, - подумал Эдди. - Что-то происходит... Мы на грани чего-то нового. Но что ждет нас впереди? Куда мы идем? Куда?"

                - Ппривет, Ээдди, - сказал Билл. - Ккак ссамочувствие?

                - Нормально, Большой Билл, - Эдди попробовал улыбнуться.

                - Ну и денек был у тебя вчера, представляю, - гром заглушил голос Майка. В палате были потушены и верхний свет, и ночник у кровати, их лица оживали и гасли вновь вместе с мерцанием желтого света. Эдди представил себе весь Дерри, погруженный в это желтое мерцание: желтые блики, лежащие на длинных дорожках Маккаронпарка, слабые изломанные лучи, проникающие сквозь отверстия в навесе над Мостом Поцелуев, Кендускеаг, похожий на дымчатое стекло, его широкую дорожку, пересекающую Барренс; подумал о качелях, отвесно возвышающихся во дворе начальной школы Дерри под сгущающимися в небе тучами, об этом призрачном грозовом свете, о безмолвии, охватившем весь город, который казался спящим... или вымершим.

                - Да, - ответил Эдди. - Это был великий день.

                - Мои ппредки ссобираются в ккино ппослезавтра ввечером, - сказал Билл. - Нна нновый ффильм. Ттогда мы них и ссделаем. Сс...

                - Серебряные шарики, - подсказал Ричи.

                - Я думал...

                - Так будет лучше, - негромко заметил Бен. - Я до сих пор думаю, что пули лучше, но думать мало. Если бы мы были взрослыми...

                - Да, если бы мы были взрослыми, все было бы круто, правда? - спросила

                Беверли. - Взрослые могут все, правда? Взрослые могут делать что хотят, и все всегда выходит как надо. - Она засмеялась коротким нервным смехом. Билл хочет, чтобы в Оно стреляла я. Можешь себе представить, Эдди? Называйте меня просто Беверли Грозная.

                - Не понимаю, о чем ты говоришь, - на самом деле Эдди, пожалуй, понимал, какое-то представление начинало складываться.

                Бен начал объяснять. Они расплавят один из его серебряных долларов и сделают два серебряных шарика размером чуть меньше шарикоподшипника. И тогда, если в подвале дома Э 29 на Нейболт-стрит действительно прячется оборотень, Беверли пальнет ему в голову одним из этих шариков из рогатки Билла. Чао, оборотень! А если они не ошиблись насчет того существа со многими лицами, то чао и Оно.

                Очевидно на лице Эдди, появилось новое выражение, потому что Ричи засмеялся и кивнул.

                - Я понимаю твои чувства, дружище! Когда Билл сегодня начал говорить о своей рогатке вместо ружья его отца, я решил, что он окончательно съехал с катушек. Но сегодня днем... - Он замолчал и откашлялся. "Сегодня днем после того как твоя мамаша показала нам, где раки зимуют", - так он собирался начать, но этого, совершенно очевидно, не стоило делать. - Сегодня днем мы спустились на свалку. Билл взял с собой рогатку. Смотри. - Из заднего кармана Ричи извлек сплющенную жестяную банку из-под ананасовых долек "Дель Монте". Прямо по центру зияло большое отверстие с рваными краями диаметром в два дюйма.

                - Беверли сделала это с двадцати футов, камнем. Я бы сказал, что это тридцать восьмой калибр. Де Трэшмаут так и сказал, а уж ему можно верить.

                - Одно дело палить по жестянкам, - сказала Беверли. - Если бы это было что-нибудь другое... что-нибудь живое... Билл, для этого нужен ты. Серьезно.

                - Ннет. Мы ввсе ппробовали. Ии тты ввидела, ччто пполучилось.

                - И что же получилось? - спросил Эдди.

                Беверли, сжав губы так сильно, что они побелели, отошла к окну, а Билл начал медленно, с остановками, рассказывать. По причинам, которые она не могла бы объяснить даже самой себе, Бев была даже более чем испугана, она была совершенно поражена тем, что произошло сегодня. Когда вечером они шли в больницу, она настаивала, что нужно отлить пули... не потому, что больше, чем Билл или Ричи, была уверена в их надежности, а потому что думала, что если они когда-нибудь понадобятся, то стрелять ими будет (Билл) кто-то другой.

                Но факты оставались фактами. Каждый из них взял по десять камней и стрелял по десяти жестянкам с расстояния в двадцать футов. Ричи попал один раз, и то случайно, Бен попал два раза, Билл - четыре, Майк - пять.

                Беверли, не особенно стараясь, пробила девять банок точно посередине.. Десятая перевернулась, когда камень попал в ее край.

                - Но сначала мы ддолжны ссделать сснаряды.

                - Послезавтра вечером? К тому времени меня выпишут, - сказал Эдди. Мама будет возражать, но... - Эдди был уверен, что она не будет Авозражать слишком сильно. Только не сейчас.

                - Рукато болит? - спросила Беверли. На ней было надето розовое платье (но не то, какое ему приснилось; может быть, она сняла его после того, как его мама прогнала их) с аппликациями - маленькими цветочками. И шелковые или нейлоновые чулки; она выглядела очень взрослой и в то же время очень подетски, как девочка, играющая в переодевания. На ее лице было задумчивое выражение. Эдди подумал: "Наверное, именно так она выглядит, когда спит".

                - Не очень, - сказал он вслух.

                Они поговорили еще немного, время от времени прерываемые раскатами грома. Эдди не расспрашивал их о том, что они делали, выйдя из больницы днем, и никто из них тоже не упомянул об этом. Ричи вытащил свою игрушку кольцо на веревочке, потом снова убрал ее.

                Когда наступила очередная пауза, Эдди услышал щелчок и увидел в руке у Билла что-то блестящее.. На мгновение ему представилось" что это нож, но когда Стэн включил верхний свет, он увидел, что это всего лишь шариковая ручка. В свете лампы все они снова приобрели свой обычный, реальный вид.

                - Мы хотим расписаться у тебя на гипсе, - Билл неловко встретился глазами с Эдди.

                "Но дело же не в этом, - подумал Эдди с внезапной волнующей ясностью. Это же контракт, контракт или что-то очень похожее". Сначала ему стало страшно... потом стыдно за свой страх. Кто бы захотел расписаться у него на гипсе, сломай он руку прошлым летом? Кто, кроме его мамы и, может быть, доктора Хэндора? И его тетушки из Хэвена?

                Это были его друзья, и его мама ошибалась: они не были плохими друзьями. Может быть, подумалось ему, таких вещей, как плохие или хорошие друзья, просто не существует, а друзья всегда просто друзья - те люди, которые стоят рядом плечом к плечу с тобой в трудную минуту и готовы помочь тебе. Наверное, они всегда стоят того, чтобы за них беспокоились и жили ради них, может быть, даже умирали за них, если в этом есть необходимость. Не хорошие друзья. И не плохие друзья. Просто те люди, кого тебе хочется видеть, кто занимает место в твоем сердце.

                - Хорошо, - сказал Эдди, проглотив комок в горле. - Хорошо, ты правда здорово придумал. Большой Билл.

                И Билл торжественно склонился, над ним и написал свою фамилию на неровной поверхности гипса большими неровными буквами. Ричи расписался росчерком. Почерк Вена был настолько же узким, насколько сам он был толстым, а его буквы падали назад. Левше Майку Хэнлону было неудобно писать, поэтому его буквы тоже были большими и неуклюжими. Он расписался рядом с локтем Эдди и обвел свое имя кружком. Когда над Эдди наклонилась Беверли, он почувствовал слабый цветочный аромат духов. Роспись Стэна была сделана маленькими буквами, тесно прижавшимися друг к другу, рядом с запястьем Эдди.

                Потом все они отступили назад, словно осознав, что только что совершили. Снаружи снова глухо загрохотал гром. Молния озарила палату неровным ярким светом.

                - Так? - спросил Эдди.

                Билл кивнул.

                - Пприходи к ммоему ддому ппослезавтра ппосле ужина, если ссможешь, лладно?

                Эдди кивнул, и тема была закрыта.

Глава 17

ЕЩЕ ОДНО ИСЧЕЗНОВЕНИЕ, ИЛИ СМЕРТЬ ПАТРИКА ХОКСТЕТТЕРА

                Эдди умолк и налил себе еще. Рука его заметно дрожала. Он посмотрел на Веверли и спросил:

                - Ты ведь видела Оно, Бев? Ты видела, как Оно забрало Патрика Хокстеттера через день после того, как вы расписались на моем гипсе?

                Все невольно подались вперед.

                Беверли отбросила со лба копну рыжеватых волос. На их фоне ее лицо кажется неестественно бледным. Она вытащила из пачки последнюю сигарету, щелкнула зажигалкой, глубоко затянулась и выпустила облако голубоватого дыма.

                - Да, - сказала, она. - Я видела, как это случилось.

                Ее передернуло.

                - Он был сссумасшедший, - сказал Билл, - разве то, что Генри стал якшаться с придурком вроде Патрика Хокстеттера, не говорит о многом?

                - Да, ты прав, - спокойно сказала Беверли. - Патрик действительно был ненормальный. В школе ни одна девчонка не соглашалась сидеть впереди него. Сидишь вот так, пишешь сочинение или решаешь задачу и постоянно чувствуешь прикосновение его руки... горячей и потной. Фу, гадость, - она сглотнула. И эта рука легонько прикасается к твоему боку или груди. Тогда у девчонок и грудито еще не было почти, но Хокстеттера это, видно, не смущало.

                Почувствуешь это, отодвинешься, повернешься, а он только ухмыляется своим большим ртом. Ухмылка у него была, как резиновая. А еще этот пенал...

                - С дохлыми мухами, - вставил Ричи. - Ага. Он бил их на уроке своей зеленой линейкой, а потом складывал в пенал. Я даже помню, как этот пенал выглядел - яркокрасный с белой рифленой крышкой.

                Эдди кивнул.

                - Отодвинешься, - продолжила Беверли, - а он откроет пенал и поставит его так, чтобы тебе были видны эти дохлые мухи. Самое ужасное было то, что он ухмылялся вот так, но никогда ни слова не говорил. Миссис Дуглас знала это. Грета Бови жаловалась ей на него, и Салли Мюллер, я думаю, тоже, но... Миссис Дуглас сама его боялась.

                Бен качнулся на стуле, закинув руки за голову. Беверли до сих пор не может понять, как можно быть таким тощим.

                - Уверен, так оно и было, - сказал Бен.

                - Ттак ччто же случилось с нним, Беверли? - спросил Билл.

                - Ричи, помнишь рогатку?

                Рогатку вспомнили все.

                - Билл дал ее мне, я сначала не хотела, но он... - она вымученно улыбнулась Биллу, - одним словом, вы же сами знаете, как трудно сказать "нет" Большому Биллу. В общем, у меня была эта рогатка, и в тот день я решила попрактиковаться. До сих пор не могу понять, как это у меня хватило духу воспользоваться, ею. Правда, выхода у меня не было. Я убила одну из этих тварей. Господи, это было ужасно. Даже сейчас мне страшно вспоминать. Я убила одну, но другая схватила меня. Вот смотрите.

                Она подняла руку и развернула ее так, чтобы всем был виден круглый бугристый шрам на предплечье. Словно к коже прижали горящую сигару. От одного его вида Майка Хэнлона передернуло. Он никогда не слышал эту историю, но догадывался о ней.

                - Ты был прав насчет рогатки, Ричи, - сказала Беверли. - Это действительно смертельное оружие. Сначала я побаивалась ее, но теперь она мне даже нравится.

                Ричи засмеялся и хлопнул ее по плечу.

                - Ха, я знал это еще тогда, глупая ты баба!

                - Правда?

                - Да. Это было видно по твоим глазам, Бевви.

                - Я имею в виду, что она была похожа на игрушку, но оказалась настоящей. Она пробивала дырки в чем угодно.

                - Ив тот день ты в чем-то пробила дырку? - задумчиво спросил Бен.

                Она кивнула.

                - Не в Патрике, случайно?

                - О Господи, конечно же, нет! - говорит Беверли. - Не в нем... подождика...

                Она потушила сигарету, отпила из бокала и снова взяла себя в руки. У нее возникло ощущение, что память вот-вот вернется полностью.

                - Знаете, я каталась на роликах, упала и здорово ушибла ногу. Потом решила спуститься в Барренс и пострелять. Сначала заглянула в штаб - думала, вы там. Вас не было, только пахло дыпом. Там еще очень долго стоял этот запах, помните?

                - Нам ведь так и не удалось его до конца проветрить, - подтвердил Бен.

                - Я пошла к свалке. Там было во что пострелять. - Она замолчала. На ее лбу выступил мелкий бисер пота. Наконец, она продолжила:

                - Я хотела пострелять во что-то живое. Не в чаек - этого бы я никогда не сделала, а в крыс. Хотела попробовать, смогу ли... Хорошо, что я пошла со стороны Канзас, а не со стороны Олд-Кейп, потому что со стороны Олд-Кейп, возле железнодорожной насыпи, совершенно открытое место. Они сразу бы меня увидели, и тогда я не знаю, что бы случилось.

                - Ккто бы ттебя уувидел?

                - Они - Генри Бауэре, Виктор Крисе, Белч Хаггинс и Патрик Хокстеттер. Они были на свалке и...

                Вдруг она начала безудержно хихикать, ее щеки стали пунцовыми, на глазах выступили слезы.

                - Что за черт, Бев? - спросил Ричи. - Мы тоже хотим посмеяться.

                - О, это была шутка, - ответила она. - Это была шутка, но они, наверное, убили бы меня, если бы знали, что я подсматриваю.

                - Я вспомнил! - воскликнул Бен и тоже начал смеяться. - Я помню, ты рассказывала.

                Давясь от смеха, Беверли сказала:

                - Они сидели со спущенными штанами, пукали и поджигали свои газы.

                На мгновение воцарилось гробовое молчание, потом все разразились хохотом.

                Она затянулась, обвела их взглядом и начала рассказ:

                - Если идти к свалке со стороны Канзас-стрит, это было немного похоже на то, как будто ты входишь в какой-то пояс астероидов. Пояс свалкоидов. Сначала вокруг нет ничего, кроме кустов и мягкой земли, а потом появляется первый свалкоид - ржавая жестянка из-под соуса "Принц Спагетти" или бутылка, по которой ползали жучки, привлеченные сладкими остатками лимонада или сиропа. Где-то блестит на солнце застрявший в ветвях дерева кусок фольги. Потом видишь или, если зазевался, наступаешь на пружину от матраса или на кость, которую притащила туда какая-нибудь собака.

                Сама свалка была не таким уж плохим и даже интересным местом. Что было неприятно, так это то, как она разрасталась. Этот пояс свалкоидов.

                Она подходила все ближе. Деревья становились выше, в основном это были ели, кусты редели. Пронзительно кричали чайки, воздух был наполнен запахом гари.

                Вдруг поблизости послышался чейто крик, и она подпрыгнула от неожиданности. Потом кто-то засмеялся. Беверли усмехнулась. Значит, они все-таки здесь. Они ушли из штаба, потому что там воняло, и перебрались сюда. Наверное, бьют камнями бутылки или просто роются на свалке.

                Она пошла чуть быстрее, забыв о своей ужасной ссадине, так ей хотелось увидеть их... увидеть его, с его рыжими волосами, совсем как у нее, увидеть, как он улыбнется ей своей чуть кривой улыбкой, которую она так любила. Беверли была еще слишком юной, чтобы полюбить серьезно, слишком юной, чтобы чувствовать что-то, кроме простой влюбленности, но Билла она любила. Она шла теперь быстрее, роликовые коньки оттягивали ей плечо, висевшая на ремне рогатка при каждом шаге больно била ее пониже спины.

                Беверли оказалась уже совсем недалеко от них, прежде чем поняла, что это не ее компания, а парни Бауэрса.

                Она уже вышла из-за прикрывающих ее кустов. Ярдах в семидесяти впереди виднелась высоченная стена свалки, солнечные блики играли на осколках бутылок возле кучи гравия. По левую сторону, вдалеке, стоял бульдозер Мэнди Фазио. Впереди, гораздо ближе к Беверли, был целый лабиринт старых автомобилей. В конце каждого месяца их ломали и везли в Портленд под пресс, но сейчас там было их штук десять или больше - некоторые лежали на боку, а некоторые вверх тормашками, как дохлые собаки. Они были свалены в два ряда, и Беверли шла между ними, словно среди декораций для фантастического фильма. Она шла и лениво думала, можно ли разбить ветровое стекло вот этой, например, машины из рогатки. Один карман ее голубых шортов был доверху наполнен шариками от подшипников - ее персональная амуниция.

                Голоса и смех слышались из-за разбитых машин, слева от нее, ближе к началу настоящей свалки, Беверли обошла последнюю машину - "студебеккер" без переднего капота. Приветствие замерло у нее на губах. Рука, которой она собиралась помахать им, медленно опустилась вниз.

                Краска бросилась ей в лицо: Боже мой, почему они все голые?

                Это было первое, что пришло ей в голову. В тот же момент она с ужасом поняла, кто это был. Беверли словно вросла в землю возле своей половины "студебеккера". Если бы в этот момент кто-то из них поднял голову и взглянул вверх, он не мог бы ее не заметить - невысокого роста девчонку, пара роликовых коньков через плечо, ссадина на колене все еще сочится кровью, рот полуоткрыт, щеки пылают.

                Еще до того, как метнуться за спасительный "студебеккер", она успела заметить, что они все-таки не совсем голые. Рубашки оставались на них, а брюки и трусы они просто спустили до земли. Как будто они хотят небольшому, - подумала она, даже в уме заменяя это слово эвфемизмом, - только когда же это так бывает, чтобы захотелось всем четверым сразу?

                Очутившись вне поля зрения мальчишек, Беверли решила немедленно сматываться. И как можно скорее. Ее сердце учащенно билось, а мускулы словно накачали адреналином. Бев осмотрелась и пожалела, что не приняла никаких мер предосторожности, не сомневаясь в том, что здесь ее друзья. Слева ряд автомобилей был не очень плотным, потому что их составляли в один ряд, дверь к двери только перед приездом специальной машины, превращавшей автомобили в груду поблескивающего металла. Пока Беверли шла к свалке, она несколько раз оказывалась в поле зрения парней, и если бы она стала бежать, они могли бы ее увидеть.

                К тому же ей не давало покоя постыдное любопытство: что же такое они делают?

                Она быстро выглянула из-за "студебеккера".

                Генри и Виктор были более или менее развернуты к ней лицом, Патрик сидел слева от Генри, Белч был спиной к ней. Она обратила внимание на то, что у Белча исключительней волосатая задница, и в горле у нее зашевелился полуистерический смешок, похожий на пузыри в имбирном пиве. Ей пришлось зажать рот обеими руками и спрятаться за "студебеккер", чтобы сдержать смех.

                Тебе нужно убегать, Беверли. Если они тебя поймают...

                Она выглянулав проход между машинами, все еще зажимая рот рукой. Проход был в ширину около десяти футов и весь усыпан жестянками и мелкими кусочками стекла, поросшими сорняками. Стоит ей издать хоть один звук, и они тут же услышат ее... особенно если их поглощенность своим занятием уменьшится. Подумав о своей неосторожности, Беверли ощутила холод во всем теле. Да и...

                Что же такое они делают?

                На этот раз она увидела больше деталей. Поблизости валялись школьные книжки и тетрадки. Значит, они идут с занятий в летней школе - Школе для Дураков. Поскольку Генри и Виктор сидели лицом к ней, она видела у них эти штуки. Вообще она видела эти штуки своими глазами впервые в жизни, если не считать потрепанной книжонки, которую однажды приносила в школу Бренда Эрроусмит и в которой все равно ничего нельзя было разглядеть. Эти штуки были похожи на свисающие между ног маленькие трубочки. У Генри его штука была маленькой и безволосой, а у Виктора - довольно большой, и над ней росли густые черные волосы.

                У Билла тоже есть такая, - подумала она, и по всему ее телу пробежала горячая дрожь, от которой у нее перехватило дух и закружилась голова. (Похоже чувствовал себя Бен Хэнском в последний день занятий, глядя на ножной браслет Беверли, сверкающий на солнце, правда, он не испытывал при этом ужаса.) Она снова посмотрела назад. Теперь дорожка между автомобилями к спасительному Барренсу показалась ей такой длинной! Она боялась пошевелиться. Если они узнают, что она видела у них эти штуки, они ее поколотят. И не чуть-чуть, а очень сильно.

                Вдруг Белч вскрикнул, да так, что она подскочила на месте, а Генри заорал:

                - Три фута! Не вру, Белч! Три фута! Правда, Вик?

                Вик подтвердил это, и все четверо залились громоподобным смехом.

                Хокстеттер встал и повернул свой зад прямо к лицу Генри. Тот держал в руке серебристый блестящий предмет. Зажигалку, поняла Бев.

                - Ты, помоему, говорил, что у тебя на подходе очередной? - сказал Генри.

                - Да, - ответил Патрик. - Я скажу, когда именно... Приготовиться! Приготовься, сейчас... Давай, пошел!

                Генри щелкнул зажигалкой. Одновременно Беверли услышала звук, который ни с чем не могла бы спутать, потому что часто слышала его у себя дома после того, как мать готовила бобы или горох. Ее отец обожал бобы. Вдруг у нее отвисла челюсть. Казалось, что яркоголубая вспышка исходит прямо из задницы Патрика. Она была похожа на пламя газовой горелки или паяльной лампы.

                Мальчики захохотали снова, а Беверли спряталась за машину, пытаясь сдержать смех. Она смеялась не от веселья. В некотором смысле все происходящее, безусловно, было смешным, но в первую очередь ее смех был вызван недоумением и ужасом - она просто не знала, что ей делать. Причина заключалась в том, что она увидела эти штуки, но не исчерпывалась этим. В конце концов она знала, что у мальчиков есть эти штуки, точно так же, как и у девочек есть свои, другие эти штуки. И все же их действия казались ей такими странными, нелепыми и в то же время ужасно примитивными, что она, к своему собственному удивлению, не могла сдержать хихиканье, но продолжала взывать к своему здравому смыслу.

                Прекрати, - говорила она себе, словно это был ответ, - прекрати, а то они тебя заметят, Бевви!

                Но она ничего не могла поделать. Все, на что она была способна, - это смеяться шепотом, почти неслышно, закрыв обеими руками рот. Ее щеки покраснели, как яблоки, в глазах стояли слезы.

                - Елки-палки, да это больна! - завопил Виктор.

                - Двадцать футов! - восхитился Генри. - Ей-Богу, Вик, двадцать футов! Клянусь здоровьем мамочки!

                Генри, Виктор, Белч и Патрик оказались в этот жаркий июльский полдень на свалке со спущенными штанами благодаря Рине Дэвенпорт.

                Генри знал, к чему приводит потребление большого количества жареных бобов. Наверное, лучше всего описывала результат этого маленькая дурацкая присказка, которую Генри узнал от своего отца, еще когда сидел у него на коленях в коротких штанишках: "Отгадай загадку, ответька на вопрос: что стреляет в пятку, а попадает в нос?"

                Рийа встречалась с его отцом вот уже восемь лет. Ей было сорок лет, она была очень толстой, и обычно от нее дурно пахло. Бобы были гордостью Рины. Она замачивала их в субботу вечером, а потом все воскресенье поджаривала на медленном огне. Генри считал, что они ничего - их можно с аппетитом пожевать, чтобы набить себе желудок, но за восемь лет все успевает надоесть.

                Рина не удовлетворялась небольшим количеством бобов, она готовила их в огромных количествах. Когда вечером в воскресенье ее старенький зеленый "Сото" подъезжал к дому Бауэрсов, на сидении рядом с ней обычно стояло дымящееся двадцатигаллоновое ведро с бобами. В этот вечер они ужинали бобами втроем, на следующий вечер Батч снова разогревал бобы. Во вторник и среду Генри брал с собой в школу полную банку все тех же самых бобов. К четвергу или пятнице ни Генри, ни его отец уже не могли выносить бобовый запах. Обе спальни начинали вонять желудочными газами, несмотря на постоянно распахнутые окна. Батч смешивал остатки бобов с другими объедками и скармливал их Бипу или Бопу - двум бауэрсовским поросятам. Рина предпочитала не показываться вплоть до воскресенья, когда все начиналось по новой.

                В то утро Генри взял с собой в школу огромное количество старых бобов, и они вчетвером слопали все без остатка, сидя в тени раскидистого вяза на детской площадке, так что их животы начали лопаться.

                Пойти на свалку предложил Патрик - там можно было спокойно отдохнуть в середине летнего рабочего дня. К тому времени, как они дошли туда, бобы уже сделали свое дело.

                Понемногу Беверли снова взяла себя в руки. Она понимала, что ей нужно сматываться: дальше оставаться поблизости было опасно. Правда они были заняты чем-то своим, и даже если бы случилось худшее, у нее была большая фора (где-то в глубине сознания шевелилась мысль о том, что, на худой конец, пригодится и рогатка).

                Она уже было начала пятиться назад, когда Виктор сказал:

                - Генри, мне пора. Отец просил меня помочь ему перебрать зерно сегодня после полудня.

                - Ну и что? - сказал Генри. - Обойдется.

                - Нет, он и так на меня зол за то, что случилось вчера.

                - Пошел он в задницу, если не понимает шуток.

                Беверли стала прислушиваться, думая, что речь пойдет о встрече с Эдди.

                - Нет, мне пора.

                - Наверное, у него просто задница разболелась, - сказал Патрик.

                - Думай, что говоришь, козел, - вскинул голову Виктор. - А то сразу разучишься говорить.

                - Мне тоже нужно идти, - сказал Белч.

                - Тебя тоже просил помочь отец? - Видимо, Генри счел это хорошей шуткой: отец Белча умер.

                - Нет, у меня работа сегодня вечером. Я разношу "Еженедельник Покупателя".

                - Что это за дерьмо? - голос Генри прозвучал одновременно зло и печально.

                - Это работа, - торжественно сказал Белч. - Я зарабатываю деньги.

                Генри презрительно хмыкнул, и Беверли снова отважилась подсмотреть за ними. Виктор и Белч, стоя, застегивали свои ремни. Генри и Патрик продолжали сидеть на корточках со спущенными штанами. В руке Генри вспыхнула зажигалка.

                - Тыто не уйдешь? - спросил Генри у Патрика.

                - Нет, - ответил Патрик.

                - Тебе не нужно перебирать зерно или идти на какую-то трахнутую работу?

                - Нет, - повторил Патрик.

                - Ну мы пошли, - неуверенно произнес Белч. - До встречи.

                - Ага, - Генри плюнул на землю рядом с грубым рабочим ботинком Белча.

                Вик и Белч направились к старым машинам, стоявшим в два ряда... прямо к "студебеккеру", за которым притаилась Бев. Сначала она просто в оцепенении прижалась к земле, обезумев от страха, потом приподнялась и быстро переметнулась по узкому пррходу между левым бортом "студебеккера" и стоящим рядом с ним разбитым "фордом" вперед, на мгновение застыла, вслушиваясь в звуки их шагов. У нее пересохло во рту, по спине побежали струйки пота, и она попробовала представить себя с рукой в гипсе, как у Эдди. Потом она забралась на сиденье для пассажира внутри "форда", слезла с него на пол и плотно прижалась к грязному коврику на полу, стараясь казаться как можно незаметней. Внутри салона было очень жарко и душно, в воздухе стоял запах гниющей обшивки сидений и давнишнего крысиного помета. Она с трудом удержалась, чтобы не чихнуть и не закашляться. Она услышала негромкие голоса Белча и Виктора, прошедших поблизости. Вскоре они стихли.

                Она три раза осторожно чихнула, прикрывая рот руками.

                Она решила, что теперь ей самое время исчезнуть. Наилучшим способом сделать это было перелезть на сиденье водителя, выбраться обратно в узкий проход между машинами и убежать. Бев думала, что ей удастся это сделать, но от страха не могла решиться выполнить свой план. Здесь, в машине, ей было не так страшно. Кроме того, если двое уже ушли, то, может быть, Генри с Патриком тоже скоро уйдут, и она сможет пойти в штаб. Ей уже не хотелось упражняться в меткости.

                Кроме того, ей очень хотелось немаленькому.

                Давайте, - подумала она. - Давайте, поторопитесь и уходите, ну пожааалуйста!

                Минуту спустя она услышала крик Хокстеттера, в котором одновременно звучали смех и боль.

                - Шесть футов! - завопил Генри. - Как паяльная лампа! Ей-богу!

                Потом стало тихо. По ее спине бежали струйки пота. Солнце светило ей в шею. Мочевой пузырь, казалось, готов был лопнуть.

                Генри завопил так громко, что Беверли, которая едва не заснула, несмотря на то, что ей было так плохо и неудобно, чуть не закричала сама.

                - Черт возьми, Хокстеттер! Ты же подпалил мне задницу! Что ты делаешь там с этой зажигалкой?

                - Десять футов, - захихикал Патрик (при этом звуке Бев стало так же противно, как если бы она увидела, что у нее в тарелке извивается червяк). Десять футов, дюйм в дюйм, Генри. Ослепительное пламя. Десять футов, дюйм в дюйм! Провалиться мне на этом месте!

                - Дай-ка сюда, - буркнул ему Генри.

                Давайте, уходите поскорей, дураки паршивые!

                Патрик заговорил снова, на этот раз так тихо, что любой слабый порыв ветра заглушил бы его голос.

                - Я хочу тебе кое-что показать, - сказал Патрик.

                - Что?

                - Просто кое-что. Это очень приятно.

                - Что? - повторил Генри.

                Наступила тишина.

                Я не хочу смотреть, не хочу смотреть, что они там делают, да и они могут заметить меня, и обязательно заметят, тебе и так сегодня слишком много везло. Поэтому не двигайся. Не подсматривай...

                Но любопытство оказалось сильней здравого смысла. В этой тишине было что-то необычное и даже пугающее. Она начала медленно подумать голову до тех пор, пока перед ней не оказалось покрытое трещинами грязное лобовое стекло "форда". Она была в безопасности: оба мальчика полностью отключились от действительности. Патрик делал что-то непонятное ей, но она почувствовала, что то, что он делает, не может быть хорошим, слишком уж странный этот Хокстеттер.

                Патрик держал одну руку между ног у Генри, а вторую - между своих ног. Одной рукой он осторожно касался этой штуки Генри, другой рукой сжимал свою собственную. Он даже не сжимал ее, а как-то мял, теребил и периодически выпускал.

                Что он делает? - уныло подумала Беверли.

                Этого она точно не знала, но внутри нее неуклонно нарастало беспокойство. Она уже давно не была так взволнована - с тех пор, как из отверстия в ее ванне хлынула кровь. Что-то говорило ей, что если они увидят ее, то не просто поколотят, а, может быть, даже убьют.

                И все же она не могла отвести от них глаз.

                У Патрика эта штука стала немного длиннее, но все еще безвольно свисала вниз, как змея без позвоночника. У Генри она, напротив, значительно увеличилась в размерах, поднялась вверх и стала казаться очень твердой. Патрик двигал рукой вверх и вниз, иногда сдавливал ее, а иногда осторожно поглаживал странный тяжелый мешочек под этой штукой.

                Это его шарики, - подумала Беверли. - Неужели мальчики все время с ними ходят? Господи, я бы сошла от этого с ума!

                Тогда ей пришло в голову, что такие есть и у Билла. Ей представилось, что она стоит рядом с ним, держит их в руке, ощущая в своей руке их тяжесть... и ее лицо снова залилось краской стыда.

                Генри, как загипнотизированный, смотрел на руку Патрика. Его зажигалка лежала на большом камне, блестя в ярких лучах полуденного солнца.

                - Хочешь, я возьму его в рот, - Патрик улыбнулся, скривив свои полные губы.

                - Что? - Генри словно очнулся от глубокого сна.

                - Если хочешь, я возьму его в рот. Мне не про...

                Генри резко выбросил вперед руку и ударил Патрика по лицу. Тот повалился на гравий. Беверли снова присела, в ее груди заколотилось сердце, сжав зубы, она сдержала стон. Генри повернулся в ее сторону, и ей, сжавшейся в комочек рядом с пассажирским сиденьем внутри старой ржавой развалюхи, показалось, что он увидел ее.

                Господи, хоть бы ему в глаза светило солнце, - взмолилась она. Господи, ну пожалуйста! Зачем только я подсматривала?

                Последовала мучительная пауза. Блузка Бев прилипла к ее потному телу. Капельки пота блестели на ее загорелых руках. Ее мочевой пузырь болезненно сжался. Бев подумала, что вот-вот намочит штаны. Она ждала, что сейчас взбешенное лицо Генри появится в окне "форда". Как же он мог ее не заметить? Он вытащит ее из машины и поколотит ее. Он...

                Пожалуйста, Господи, не надо, чтоб он меня увидел, ну пожалуйста, ладно?

                Потом она услышала голос Генри, и к ее растущему ужасу его голос приближался.

                - Я не голубой.

                И откуда-то издалека голос Патрика:

                - Но тебе это понравилось.

                - Мне это не понравилось. А если ты комуто скажешь, что мне понравилось, я тебя убью, гомосек ты чертов!

                - Он у тебя стоял, - голос Патрика звучал так, как если бы он улыбался. Хотя она и боялась Бауэрса до смерти, эта улыбка ее не удивила: Патрик был чокнутым, может быть, еще более чокнутым, чем Генри, а настолько чокнутые обычно ничего не боятся. - Я сам видел.

                Послышался хруст гравия - все ближе и ближе. Беверли широко раскрытыми глазами посмотрела вверх. Через лобовое стекло "форда" она видела затылок Генри... Сейчас он смотрел на Патрика, но стоило ему обернуться...

                - Если ты комуто скажешь, я расскажу, что ты гомик, а потом убью.

                - Я тебя не боюсь, Ген{) и, - Патрик захихикал. - Но я никому не скажу, если ты дашь мне доллар.

                Генри беспокойно задвигался и немного повернулся, теперь она уже могла видеть его висок. Пожалуйста, Господи, пожалуйста, - обезумев, повторяла она, и ее мочевой пузырь сжимался все сильнее.

                - Если ты расскажешь, - Генри говорил неторопливо и уверенно. - Я расскажу, что ты делал с кошками и собаками. Про твой холодильник. Знаешь, ведь тебя поймают и упрячут в хаарошенькую психушку.

                Патрик молчал. Генри забарабанил пальцами по капоту "форда", в котором пряталась Беверли.

                - Ты меня слышишь?

                - Слышу, - на этот раз голос Патрика казался раздосадованным и немного испуганным. Он завопил:

                - Тебе это понравилось! Он стоял! Никогда не видел, чтобы еще у кого-то он так сильно стоял!

                - Да, ты, наверное, их видел много, не сомневаюсь, ты, маленький гомик! Не забывай, что я тебе говорил насчет твоего холодильника. Твоего! Если попадешься мне на глаза, я оторву тебе башку!

                Патрик молчал.

                Генри начал удаляться. Беверли увидела, как он проходил мимо противоположного борта "форда". Стоило ему повернуть голову влево и... Но он не Довернул ее. Минуту спустя она услышала, как он поднимается в том же направлении, в котором ушли Виктор с Белчем.

                Теперь оставался один Патрик.

                Беверли подождала, но ничего не услышала. Прошло уже пять минут. Желание помочиться стало невыносимым. Она еще могла бы вытерпеть две или три минуты, но не больше. Больше всего ее беспокоило то, что она не знала, где Патрик.

                Выглянув через лобовое стекло, она увидела, что он все еще сидит на том же месте, рядом с забытой Генри зажигалкой. Патрик сложил свои учебники обратно в холщовую сумку, но его штаны вместе с трусами болтались на ногах. Он играл зажигалкой. Он поворачивал колесико, вспыхивало пламя, почти невидимое при дневном свете, он защелкивал крышку зажигалки и начинал все сначала. У Патрика был совершенно завороженный вид. С угла его рта по подбородку сбегала узенькая струйка крови и разбитая губа начинала набухать. Он, казалось, ничего не замечал, и на долю мгновения Беверли стало так противно, что ее чуть не стошнило. Патрикто был чокнутый, дело понятное, но никогда в жизни ей еще не было так противно находиться рядом с другим человеком.

                Она осторожно протиснулась под рулевым колесом "форда", вылезла из этой развалюхи и на корточках перебралась за нее. Вскочив, Бев побежала в том направлении, откуда перед этим пришла. Оказавшись в сосновой рощице за автомобилями, она обернулась. Сзади не было никого, только на корпусах машин поблескивало солнце. Бев почувствовала несказанное облегчение. Оставалось только одно неудобство - переполненный мочевой пузырь.

                Натягивая шорты, Бев услышала шаги. Сквозь ветки были видны голубые джинсы и выцветшая клетчатая рубашка Патрика. Она снова присела, ожидая, что он пойдет к Канзас-стрит. Укрытие было надежным, желания - выполнены, а Патрик погружен в свои сумасшедшие мысли. Когда Патрик пройдет, она побежит назад в штаб.

                Но Патрик не прошел мимо, а остановился прямо напротив нее и уставился на ржавый холодильник "Амана".

                Просвет в кустах позволял Беверли наблюдать за Патриком, не рискуя быть замеченной. В ней снова стало просыпаться любопытство, и теперь она могла бы в случае чего убежать от Патрика, который, хотя и был не таким толстым, как Бен, все же бегал не очень быстро. Бев вытащила из кармана рогатку и несколько стальных дробинок. Один меткий выстрел по колену заставил бы его отказаться от преследования.

                Теперь она вспомнила этот холодильник - единственный, с которого Мэнди Фазио не сорвал клещами замок и не снял дверь.

                Патрик начал что-то бубнить и раскачиваться из стороны в сторону перед старым ржавым холодильником. Бев стало не по себе: Хокстеттер был похож на человека, пытающегося вызвать из склепа дух мертвеца, как в фильмах ужасов.

                Что он затевает?

                Если бы она знала, что произойдет после того, как Патрик закончит свой странный ритуал и откроет дверь холодильника, она бы не задумываясь бросилась бежать как можно дальше.

                Никто, включая Майка, не подозревал, до какой степени свихнулся Хокстеттер. Сыну торговца краской было двенадцать лет. Его мать, очень религиозная католичка, умерла от рака молочной железы в 1962-м, через четыре года после того, как ее сыном поживились силы зла, обосновавшиеся в Дерри и под ним. Хотя его "Айкью", показатель умственного развития, был не намного ниже, чем у остальных, Патрик уже дважды оставался на второй год - в первом и третьем классе. Теперь он ходил в летнюю школу, чтобы не остаться еще и в пятом. Учителя находили его неспособным (некоторые из них написали об этом в его регистрационной карточке на шести строчках, которые обычно всегда оставались пустыми, и были озаглавлены "Замечания учителя") и довольно неприятным (об этом не написал никто: слишком уж неясными были их чувства по отношению к этому ученику; едва ли их можно было описать и на шестидесяти строчках, не говоря уж о шести). Родись Патрик десятью годами позже, куратор направил бы его к детскому психиатру, и тот, возможно, обнаружил бы зловещие глубины за этим бледным мучнистым лицом (правда, может быть, ему бы это и не удалось: на самом деле Патрик был гораздо умнее, чем можно было судить по результатам тестов "Ай-кю").

                Патрик всегда был социопатом, а к этому жаркому лету 1958-го наверняка превратился в полного психопата. Он уже не помнил, когда перестал верить в "реальность" остальных людей, да и вообще всех живых существ. Себя-то он считал действительно существующим, может быть, единственным во всем мире, но это не означало для него, что даже он "реален". Он не понимал, что такое боль - как по отношению к другим, так и по отношению к самому себе (именно поэтому он не испугался Генри). Хотя реальность казалась Патрику совершенно бессмысленным понятием, он хорошо сознавал важность "правил". Поэтому у учителей, хотя все они находили его очень странным, никогда не было проблем с Патриком в отношении дисциплины. Иногда он сдавал листок с контрольной, на котором не было написано вообще ничего или стоял большой знак вопроса. Миссис Дуглас обнаружила, что лучше не сажать его рядом с девочками - всех их он пытался хватать и лапать, но при всем этом Хокстеттер вел себя так тихо, что порой его можно было принять за каменное изваяние. На Патрика закрыть глаза было гораздо легче, чем на таких хулиганов, как Генри Бауэре и его компания, - они то крали деньги на молоко, то портили школьное имущество, то грубили прямо в лицо; или на бедняжку Элизабет Тейлор (это имя было словно злой насмешкой), у которой голова работала только время от времени и которая к тому же страдала эпилепсией и за ней нужен был глаз да глаз: она вполне могла на детской площадке задрать юбку, чтобы похвастаться новыми трусиками. Другими словами, начальная школа Дерри была обычной сборной солянкой, в ней можно было бы не обратить внимание даже на самого Пеннивайза.

                Со временем Патрик нашел себе источник новых ощущений, - он стал испытывать возбуждение от убийства живых существ. Патрик стал убивать мух; сначала он только оглушал их мухобойкой, потом сделал открытие, что для этого прекрасно подходит и его школьная линейка. Ему открылись и прелести липкой бумаги для мух. Всего за два цента в магазинчике на Костеллоавеню можно было купить длинную липкую полоску. Иногда Патрик проводил по два часа в гараже, наблюдая за тем, как мухи садятся, прилипают и пытаются улететь, и его рот был при этом широко открыт, в глазах горело нездоровое возбуждение, по его круглому лицу и по всему телу катились крупные капли пота. Патрик убивал и жуков. Он старался поймать жука живым, брал иголку из маминой подушечки для шитья, насаживал на нее насекомое, садился рядом, скрестив ноги, и наблюдал за его мучениями. При этом у него был вид мальчика, читающего увлекательную книгу. Однажды он увидел в канаве на Мейн-стрит задавленную машиной кошку и стоял рядом, наблюдая за тем, как она умирает до тех пор, пока его не остановила проходившая мимо пожилая женщина, обратившая внимание на то, что мальчик пинает умирающее животное ногами. "Иди домой! закричала она. - Ты что, спятил?" Патрик пошел домой. Он не рассердился на старуху. Его поймали, когда он нарушал правила, вот и все.

                За год до теперешних событий Патрик наткнулся на свалке на один из самых больших свалкоидов, окружавших свалку, - на ржавый белый холодильник "Амана" (Майк Хэклон или любой из его друзей не удивились бы, узнав, что это произошло в тот же день, когда погиб Джордж Денбро).

                Как и Бев, он не раз слышал предостережения взрослых о таких вещах, как смерть играющих детей внутри выброшенных приборов и мебели от недостатка воздуха. Патрик долго смотрел на холодильник, играя с самим собой в "карманный бильярд". На этот раз возбуждение было сильнее, чем когда-либо. Дело в том, что теперь в сумеречном сознании Патрика внезапно блеснула идея.

                Неделю спустя у Льюисов, живших по соседству с Хокстеттерами, пропал кот Бобби. Дети, которые не помнили, чтобы Бобби надолго пропадал со двора, обыскали всю округу, потом собрали свои карманные деньги и дали объявление в колонку "Пропажи и находки" городской газеты. Все было безрезультатно. И никто из них не заподозрил бы неладное, если бы увидел в тот день, как Патрик в своей неуклюжей шубе, пахнущей нафталином (после того, как в пятьдесят седьмом осенью спало наводнение, наступило резкое похолодание) несет какую-то картонную коробку.

                За десять дней до Дня Благодарения Энгстромы, жившие через квартал от Хокстеттеров, хватились своего щенкакоккера. На протяжении последующих шести или восьми месяцев в разных семьях продолжали пропадать кошки и собаки: конечно же, все они становились жертвами Патрика, не говоря уж о десятках бездомных животных из соседнего района.

                Все они оканчивали свои дни в ржавом "Амане" на свалке. Каждый раз, когда Патрик шел к нему с очередной жертвой, его глаза горели от возбуждения, сердце колотилось в груди, и он думал, что, наверное, на этот раз Мэнди Фазио сбил замок на холодильнике своей кувалдой. Но почему-то Мэнди так и не притронулся к этому холодильнику. Может быть, он просто не попался ему на глаза или Патрик мешал ему сделать это при помощи своей гипнотической силы... или чьей-то еще.

                Коккер Энгстромов оказался самым стойким. Несмотря на исключительный холод, он был еще жив, когда Патрик пришел туда в третий раз за три последующих дня, хотя и потерял всю свою жизнерадостность (когда Патрик вытащил пса из коробки и стал засовывать его в холодильник, тот радостно вилял хвостом и пытался лизать ему руки). Когда Патрик пришел на следующий день, щенок чуть не убежал. Патрик бежал за ним до основной свалки, пока ему не удалось прыгнуть на него и схватить за заднюю лапу. Щенок хватил Патрика своими острыми зубами, но это не возымело должного действия: Патрик снова запер его в холодильнике. При этом у него появилась эрекция, что случалось нередко в подобные моменты.

                На следующий день щенок снова попытался убежать, но был уже слишком обессиленным. Патрик запихнул его обратно, захлопнул ржавую дверь и припер ее плечом, слушая, как щенок скребется в дверь и жалобно скулит. "Славный пес, - прошептал Хокстеттер, закрыв глаза и учащенно дыша. - Вот славный пес". На третий день щенок смог только поднять глаза на своего мучителя. Его бока быстро вздымались и тут же опадали. На следующий день Патрик нашел безжизненный труп с застывшей пеной на пасти и носу. Это напомнило Патрику кокосовую сахарную вату, и он не переставал смеяться, когда вытащил свою жертву из холодильника и швырнул в кусты.

                Этим летом Патрику удалось поймать мало животных (о которых он думал как о "подопытных кроликах" в те моменты, когда он вообще о них думал). Не задумываясь о реальности, Патрик тем не менее обладал развитым чувством самосохранения и обостренной интуицией. Он предполагал, что его подозревают. Кто именно, он не знал: возможно, мистер Энгстром? Однажды мистер Эшстром как-то странно задумчиво посмотрел Патрику вслед. Он тогда покупал сигареты, а Патрика послали за хлебом. Мистер Нелл? Кто-то еще? Патрик не. знал, кто именно, но интуиция подсказывала, что за ним следят, а с интуицией он никогда не спорил.

                К своему удивлению, он обнаружил, что ржавый "Амана" стал обладать над ним странной властью. Скучая на уроках, он рисовал его в тетрадках. Иногда холодильник снился ему по ночам в виде гробницы высотой в семь футов, блестящей в призрачном свете луны. Ему снилось, что дверь "Аманы" открывается и оттуда выглядывают два огромных глаза. Он просыпался в холодном поту, но все же не мог полностью отказаться от прелестей холодильных приключений.

                Сегодня он наконец понял, кто его подозревает. Бауэре. Бауэре держал в своих руках страшный секрет Патрика, и это повергло последнего в глубочайший ужас, который он только мог испытывать. На самом деле, это отчаяние не было таким уж силывдм, но все же Патрик находил это - не то чтобы страх, скорее некоторое внутреннее беспокойство, - очень раздражающим. Генри знал. Знал, что иногда Патрик нарушает правила.

                Его последней жертвой был голубь, найденный им на Джексон-стрит после того, как его сбила машина и он не мог летать. Патрик сходил домой за картонной коробкой, посадил в нее голубя и посадил в холодильник. Когда на следующий день он заглянул в "Аману", голубь был мертв. Тогда Патрик не потрудился выбросить трупик. После угрозы Генри ему подумалось, что лучше избавиться от этой улики. Он не станет закрывать холодильник, а потом придет с тряпкой и водой и вымоет его. Отлично.

                Патрик открыл холодильник, чтобы встретить свою собственную смерть.

                Сначала он просто изумился увиденному. Это не имело никакого значения, никакого контекста.

                От голубя не оставалось ничего - только кости и перья. Мясо кудато исчезло. Вокруг скелета на стенках холодильника, с обратной стороны морозильной камеры, на решетчатых полках сидело множество странных существ бледнорозового цвета, похожих на большие макароны. Они слегка вибрировали, словно под дуновением легкого ветерка. Только никакого ветерка не было. Патрик нахмурился.

                Внезапно одна из этих штуковин расправила перепончатые крылья и, прежде чем Патрик успел понять, что происходит, с чмокающим звуком впилась в его левую руку.

                Он почувствовал горячее прикосновение, но оно тут же прошло... и бледное тело существа начало медленно наливаться кровью и багроветь.

                Хотя Патрик почти ничего не боялся в общепринятом смысле слова (сложно бояться "нереальных" вещей), была одна вещь, которая могла наполнить его брезгливым отвращением. Однажды, когда ему было семь лет, он, купаясь в озере Брюстер, вышел из воды и обнаружил на животе и на ногах четыре или пять присосавшихся пиявок. Он успел докричаться до хрипоты, прежде чем отец снял с него пиявок.

                Теперь благодаря мгновенному озарению он понял, что эти штуки какая-то новая разновидность пиявок, летающих пиявок. Они заполонили его холодильник.

                Патрик стал кричать и колотить по существу на его руке, которое раздулось уже до размеров теннисного шарика. После третьего удара оно на мгновение оторвалось с тем же чавкающим звуком. Кровь - его кровь - ручьем хлынула на руку, но слепая желеобразная голова существа все еще держалась за его руку. Чем-то она напоминала голову птицы, заканчивалась узким клювоподобным образованием, но этот клюв был не сплющенным и заостренным, а круглым и прямым, как хоботок москита. Хоботок был воткнут в руку Патрика.

                Продолжая кричать, он сжал существо пальцами и выдернул хоботок из своей руки. Хоботок легко вышел из раны. Из нее хлынула кровь, смешанная с какой-то желтоватобелой жидкостью, похожей на гной. В его руке осталось отверстие размером с десятицентовик. Боли не чувствовалось.

                Разорванное пополам существо продолжало извиваться и искать, во что бы воткнуть хоботок у него на руке.

                Патрик швырнул его на землю, повернулся и едва успел схватиться за ручку "Аманы", как из нее вылетело множество таких же существ. Они облепили его руки, шею, лоб. Подняв руку ко лбу, Патрик заметил на своей ладони четырех наливающихся кровью тварей.

                Боли не было... лишь странное чувство пустоты. Колотя своими облепленными пиявками руками по шее и голове, дико вопя, Патрик думал: Это нереально, просто дурной сон, не бойся, это нереально, нет ничего реального...

                Но кровь, бьющая из раздавленных пиявок, казалась достаточно реальной, как и жужжание их крыльев... и его отчаяние.

                Одна из них упала за ворот его рубашки и прилепилась к телу. Пока он отчаянно колотил по ней и смотрел, как по рубашке расплывается кровавое пятно, еще одна присосалась к его правому глазу. Патрик закрыл глаз, но бесполезно: тварь вонзила свой хоботок в глазное яблоко и начала медленно выцеживать из него жидкость. Патрик почувствовал жар в глазу, который медленно сжимался в глазнице, и завопил опять. При этом другая пиявка залетела в его рот и уселась на языке.

                Все это было совершенно безболезненно.

                Размахивая руками и крича, Патрик побрел к разбитым машинам. Над ним кружились паразиты. Напившись, некоторые из них взрывались, как воздушные шарики, при этом они окатывали мальчика его же кровью - примерно по половине пинты каждая. Пиявка у него во рту росла, и он открыл рот: единственной его мыслью было то, что она не должна взорваться внутри, не должна.

                Но так и случилось. Патрик выплюнул кровь вместе с остатками тела пиявки, как кровавую рвоту, упал на мелкий гравий и стал кататься по нему, продолжая вопить. Постепенно его собственные крики стали казаться ему слабыми и отдаленными.

                Перед тем, как потерять сознание, Патрик увидел фигуру, вышедшую из-за разбитых автомобилей. Сначала он решил, что это, наверное, какой-то парень, может быть, Мэнди Фазио, и сейчас его спасут. Но потом он увидел, что лицо пришедшего переливается, как воск. Иногда оно, казалось, затвердевало и приобретало похожие черты, но тут же снова начинало меняться, как будто бы его обладатель не мог окончательно решить, в кого же ему превратиться.

                - Здравствуй и прощай, - произнес булькающий голос внутри этого странного существа, и Патрик попытался закричать опять. Он не хотел умирать, он не мог умереть, будучи единственным "реальным" человеком. Если он умрет, весь мир умрет вместе с ним.

                Существо схватило Патрика за руки, облепленные пиявками, и потащило его к Барренсу. Холщовая школьная сумка мальчика, все еще висевшая на шее, волочилась за ним по земле. Патрик, еще пытаясь закричать, потерял сознание.

                Оно вернулось к нему лишь на мгновение - в темном, мокром и затхлом подземелье, где Оно готовилось начать свою трапезу.

                Сначала Беверли не могла взять в толк, что происходит с Патриком. Он начал так странно молотить руками, танцевать и вопить. Ода осторожно встала, держа в одной руке, рогатку, а в другой два шарика. Патрик ковылял по тропинке, не переставая оглушительно вопить. В этот момент Беверли стала как две капли похожей на ту хорошенькую женщину, которой ей предстояло стать в будущем, и если бы Бен Хэнском увидел ее, его сердце могло бы этого не выдержать.

                Она выпрямилась во весь рост и высоко подняла голову, широко открыв глаза. Ее волосы, заплетенные в две косички, были аккуратно перевязаны двумя маленькими красными бархатными веревочками, которые она купила в магазине Дали за десять центов. Ее поза была воплощением, готовности и чуткости, как у кошки или рыси. Она перенесла вес тела на левую ногу, наполовину развернув туловище в сторону Патрика, и штанины ее выцветших, шортов, приподнявшись, открыли края желгых хлопчатобумажных трусиков. Ее мускулистые стройные ноги были красивыми, несмотря на многочисленные ссадины, царапины и следы грязи.

                Это уловка. Он увидел себя, решил, что не сможет тебя поймать почестному, и пытается выманить обманом. Не ходи за ним, Бев!

                Но другая часть ее сознания говорила, что в его криках слишком много боли и отчаяния. Она хотела видеть, что. происходит с Патриком - если с ним действительно что-то происходит - вблизи. Но больше всего ей хотелось бы, чтобы она пошла в Барренс другой дорогой и не наткнулась на компанию Бауэрса.

                Патрик смолк. Минуту спустя послышался голос - и это, Бев знала это, было плодом ее воображения, - голос ее отца, говорящий: "Здравствуй и прощай". В этот день ее отца даже не было в Дерри: в восемь часов он вместе с Джо Тэммерли поехал в Брунсвик за грузовиком "чеви". Она потрясла головой, чтобы стряхнуть это наваждение. Голос болыпеничего не говорил. Определенно ей показалось.

                Ойа вышла и" кустов на тропинку, влюбой момент готовая пуститься наутек от хитреца Патрика. Ее чувства обострились до степени чуткости кошачьих усов. Она посмотрела под ноги и ужаснулась Земля была залита кровью.

                Поддельная кровь, - настаивал здравый смысл. - Сорок пять центов у Дали. Будь бдительна, Бев!

                Она опустилась на холени, коснулась крови пальцами и поднесла их к глазам. Кровь была настоящей.

                Вдруг ее левой руки коснулось что-то горячее. Она посмотрела на нее и увидела что-то, напомнившее репейник. Но это был не репейник. Репейник не трясется и не вибрирует. Эта вещь была живой, и мгновение спустя Бев поняла, что она кусает ее. Девочка наотмашь ударила по пиявке. Та взорвалась, обрызгав Бев ее собственной кровью. Она сделала шаг назад и увидела, что это еще не все - бесформенная голова существа продолжала висеть у нее на руке и сосать кровь.

                Пронзительно вскрикнув от страха и отвращения, она схватила пиявку рукой. Из раны показался хоботок, с которого капала кровь. Теперь Беверли повяла, откуда взялась кровь на земле... Она посмотрела на холодильник.

                Его дверца теперь была захлопнута на защелку, но несколько паразитов еще тфодолжяли сидеть иа ржавой потрескавшейся ловерхности. Одна из тварей раскрыла "вой перепончатые крылья и шолеФела к ней.

                Бессознатеяым) Беверли положила один из стальных шариков в ремень рогатки и оттянула резнику. Мышвдд ее левой руки напряглись, и из раны в ней начала сочиться кровь. Она ажгоматягоески выпустила резивку рогатки.

                Черт! Промазала! - подумала она, ковда рогатка выстрелила и стальной шарик понесся к цели, ослепительно сверкая в лучах солнца. Потом она говорила остальным Неудачникам, что она наверняка промахнулась, точно так же, как в кегли иногда наверняка знает, что промахнулся, едва выпустив шар, но потом шарик изменил направление. Это произошло за долю секунды, но она ясно видела, что он действительно изменил направление, попал в тварь и разнес ее на мелкие кусочки. Шлюпка покрылась множеством желтых капелек.

                Беверли отступила с широко открытыми глазами и побледневшим лицам. Ее взгляд был прикован к остальным пиявкам, сидевшим на "Амане". Но остальные паразиты, казалось, не обращали на нее никакого внимания, продолжая безмятежно ползать взад и вперед, как осенние мухи.

                Она развернулась и побежала.

                Стараясь не поддаваться одолевший ее панике, она время от времени оглядывалась через плечо, держа в руке рогатку. На дорожке и росших по ее сторонам кустах были следы крови, как будто Патрик бежал, шарахаясь из стороны в сторону.

                Беверли снова оказалась среди старых автомобилей. Перед ней была большая лужа крови, которая постепенно впитывалась в почву. На земле были следы борьбы, вдаль уходили два длинных следа от чьихто ног, волочившихся по земле.

                Беверли остановилась и перевела дух. Она с облегчением заметила, что кровь из раны уже почти перестала течь, хотя вся рука была в крови. Теперь рука начинала болеть, в ней появилось ноющее ощущение, как во рту после визита к зубному, когда заканчивается действие обезболивающего.

                Она посмотрела на холодильник, потом снова на два длинных следа, тянувшихся мимо свалки к Барренсу.

                Эти твари сидели в "Амине". Они облепили его с ног до головы, иначе откуда столько крови? Он дошел до этого места, потом (здравствуй и прощай) случилось что-то еще. Что?

                И она, к своему ужасу, знала, что произошло. Пиявки были частью Оно, они загнали Патрика в пасть другой части Оно, как молодого бычка, охваченного ужасом, загоняют на бойню.

                Скорее отсюда, Беверли!

                Вместо этого она пошла туда, куда уходили два следа, крепко сжимая в руке рогатку.

                По крайней мере, сходи за остальными!

                Я схожу... чуть позже.

                Она продолжала идти вдоль следа вниз по склону. Почва становилась все более влажной. Следы вели в кусты. Время от времени начинали и тут же прекращали стрекотать цикады. Москиты садились на ее окровавленную руку и ей приходилось сгонять их.

                На земле что-то лежало. Она подняла самодельный бумажник, которые дети делают на уроках труда. Тот, кто сделал его, был очевидным неумехой: широкие стенки уже ослабли и больше не могли удерживать крышку отделения для банкнот, и она почти оторвалась. В бумажнике не было ничего, кроме двадцати пяти центов в отделении для мелочи и читательского библиотечного билета на имя Патрика Хокстеттера. Бев отшвырнула его в сторону и вытерла руку о шорты.

                Через пятьдесят футов она нашла спортивную туфлю. Кусты были слишком густыми, но, поскольку на них виднелись следы крови, не нужно было быть следопытом, чтобы определить направление пути.

                След уходил в густые заросли. Бев поскользнулась, упала и оцарапалась об острые шипы. На верхней части ее бедра выступила кровь. Она часто дышала, ее волосы прилипли к потному лбу. На одной из едва заметных тропинок виднелись следы крови. Кендускеаг был уже близко.

                На тропинке валялась вторая туфля Патрика с окровавленными шнурками.

                Держа рогатку наготове, она подошла к реке. На земле снова виднелись следы от ног Патрика. Теперь они были не такими глубокими. Потому что он потерял туфли, - подумала она.

                Сделав последний поворот, Бев подошла к реке. Следы спускались по берегу и уходили в бетонный цилиндр одной из насосных станций, обрываясь перед входом.

                Железный люк был слегка сдвинут.

                Вдруг до ее ушей донесся громкий нечеловеческий хохот из-под крышки люка.

                Это было чересчур. Скапливавшаяся паника наконец охватила ее. Бев помчалась к поляне, на которой был штаб, закрывая лицо от хлещущих ветвей окровавленной левой рукой.

                Иногда я тоже жалею, папочка, - пронеслось у нее в мозгу. - Иногда я ОЧЕНЬ жалею.

                Четырьмя часами позже все Неудачники, кроме Эдди, сидели на корточках в кустах возле того места, где совсем недавно пряталась Беверли, наблюдая за тем, как Хокстеттер возится с холодильником. В небе снова сгущались тучи, в воздухе появился запах приближающегося дождя. Билл держал в руке конец длинной бельевой веревки, которую они, собрав всю наличность, купили в магазинчике вместе с аптечкой Джонсона для Бев. Билл тщательно забинтовал ее раненую руку.

                - Сскажи рродителям, что ооцарапалась, ккогда каталась нна роликах, посоветовал Билл.

                - Мои коньки! А я совсем про них забыла! - воскликнула Бев.

                - Вон они! - показал Бен. Коньки валялись неподалеку, она тут же вскочила и побежала за ними, вспомнив, что положила их там перед тем, как помочиться.

                Билл сам обвязал один конец веревки вокруг ручки "Аманы". Все остальные боязливо сжались за его спиной, готовые отскочить при малейшем движении. Бев предложила Биллу взять рогатку, но он отказался. Но все оставалось неподвижно: видимо, паразиты улетели, только перед холодильником на земле была кровь.

                - Можно привести сюда шерифа Бортона и мистера Нелла, но они ничему не поверят, - с горечью заметил Стэн.

                - Да, они просто ничего не увидят, - согласился Ричи. - Как рука, Бев?

                - Болит, - она посмотрела на Билла, на Ричи и снова на Билла. - А мои мама и папа увидят дырку от укуса этой гадины?

                - Hue ддумаю. Пнриготовьтесь уубегать. Ссейчас я ее ппривяжу.

                Билл обернул "овец веревки вокруг хромированной ручки, усеянной пятнышками ржавчины, завязал морской узел и стал отступать ивзад, вытравливая веревку. Оя был осторожен, как сапер, обезвреживающий боевую мину.

                Он улыбнулся нервной улыбкой, когда все они отошли.

                - Фуу, - сказал он. - Сслава Богу, ххватит.

                Теперь, когда они были (как они надеялись) в безопасности, повторил, чтобы все приготовились бежать. Прямо над ними ударил гром, и все подпрыгнули от неожиданности. С неба начали падать первые редкие капли.

                Билл изо всех сил дернул за веревку. Дверь холодильника открылась, и узел соскочил с ручки. На землю упала груда оранжевых шариков, и Стэн Урис застонал. Остальные просто стояли, разинув рот.

                Дождь усилился. Над ними раскатывался гром, заставляя их втягивать голову в плечи, и голубоватый неровный свет молнии осветил открывшуюся дверь "Аманы". Ричи уввдел это первым я издал высокий пронзительный крик. Билл вскрикнул как-то сердито. Остальные молчали.

                На внутренней стороне двери было неровными буквами, выведенными свежей кровью, написано:

                "ОСТАНОВИТЕСЬ, ДРУЗЬЯ, ПРЕЖДЕ ЧЕМ Я У"ЬЮ ВАС ВСЕХ. БУДЬТЕ БЛАГОРАЗУМНЫ.

                ВАШ ПРИЯТЕЛЬ ПЕННИВАЙЗ".

                Град пошел вместе с усиливающимся дождем. Дверь "Аманы" раскачивалась взад и вперед под порывами ветра, буквы начали смываться каплями дождя и стали похожи на афишу фильма ужасов.

                Бев не знала, что Билл не стоит рядом, до тех пор, пока не увидела, как он идет по тропинке к холодильнику, потрясая обоими кулаками. По его лицу катились капли дождя, мокрая рубашка прилипла к спине.

                - Мм.ы пприкончим ттебя! - заорал Билл. В небе громыхали раскаты грома. Молния ударила так близко, что Бев ощутила запах озона. Поблизости послышался треск упавшего дерева.

                - Билл, вернись! - закричал Ричи. - Вернись!

                Он хотел броситься за ним, но Бен не дал ему.

                - Ты убил моего брата Джорджи! Ты, сукин сын! Ты, гадина! Ты, собачье отродье! Покажись нам! Ну покажись же!

                Град обрушился на них, как лавина. Даже кусты не могли их защитить. Бев закрыла лицо рукой. Она видела на лице Вена красные отметины от градин.

                - Билл, вернись! - в отчаянии закричала она, и ее слова заглушил очередной удар грома, прокатившийся над Барренсом.

                - Выходи, ублюдок!

                Билл в остервенении поддал ногой кучку шариков, выпавших из холодильника, развернулся и пошел обратно, не обращая внимания на град, хотя вся земля была уже покрыта белым ковром.

                Он вломился в кусты, и Стану пришлось удержать его за плечо, чтобы он не пошел в самую гущу и не искололся о колючки кустов. Билл плакал.

                - Все в порядке, Билл, - Бен неуклюже обнял друга.

                - Да, - поддержал его Ричи. - Не расстраивайся. Мы тебя не бросим.

                Билл обвел диким взглядом остальных.

                - Ведь мы все будем вместе?

                Они молча кивнули.

                Билл поднял голову, вытирая слезы. Они все промокли до нитки и были теперь похожи на группку щенков, которые только что перешли вброд через ручей.

                - Оно ббоится ннас. Я я ччувствую. Еей Богу.

                - Помоему, ты прав, - кивнула Бев.

                - Ппомогите ммне, - сказал Билл. - Ппожалуйста, попомогите.

                - Мы поможем тебе, - Беверли обняла его, не сознавая, насколько это просто, насколько он тоненький. Она почувствовала, как его сердце бешено колотится под рубашкой так близко к ее собственному. Никакое прикосновение еще не казалось ей таким горячим исладким.

                Ричи обнял их обоих и склонил голову на плечо Бев. Бен сделал то же самое с другого бока. Стэн обхватил Ричи и Вена за плечи. Майк, поколебавшись минуту, обнял одной рукой Беверли за талию, а другой вздрагивающие плечи Билла. Так они и стояли в этом братском объятии, и дождь превратился в сильный ливень, настолько сильный, что он походил на какую-то вторую атмосферу. Сверкала молния, гремел гром. Все молчали. Беверли стояла с закрытыми глазами. Сбившись в кучку, они застыли под дождем, обнимая друг друга, слушая шум дождя. Это она помнила лучше всего - шум дождя, их общее молчание и смутное чувство сожаления о том, что с ними нет Эдди. Это она запомнила навсегда.

                Но больше всего она запомнила ощущение силы и молодости.

Глава 18

РОГАТКА

                - Ладно, Соломенная Голова, - произнес Ричи. - Твоя очередь. Рыжая выкурила все свои сигареты и почти все мои. Уже становится поздно.

                Бен посмотрел на часы. Да, уже поздно - около полуночи. Как раз время еще для одной истории, - подумал он. - Еще одна история до двенадцати. Чтобы немного нас взбодрить. Что это будет за история? Но это, конечно, только шутка, да к тому же не очень хорошая, - осталась только одна история, по крайней мере, единственная, которую он помнит, и это история серебряных пуль - как их сделали в мастерской Зака Денбро ночью двадцать третьего, и как их использовали двадцать пятого.

                Он кивнул Ричи.

                - Ну, ладно. Еще один рассказ до двенадцати, просто чтобы согреться. У Билла и Ричи была мысль о пулях...

                - Нет, - возразил Ричи. - Сначала Билл думал об этом и весь извелся...

                - Я просто ннначал бббеспокоиться...

                - Это действительно, я думаю, неважно, - начал Бен. - Мы трое торчали в библиотеке весь июль того года. Пытались выяснить, как делать серебряные пули. У меня было серебро: четыре серебряных доллара, отцовские. Но Билл беспокоился, что с нами будет, если мы выстрелим в монстра и промахнемся, а он кинется и вцепится нам в горло. Но когда мы увидели, как хорошо получилось у Беверли с той ее рогаткой, мы решили использовать один из моих серебряных долларов, чтобы из него сделать серебряные пули. Мы все собрали и пошли к Биллу. Эдди, ты был там...

                - Я сказал матери, что мы собираемся играть в "Монополию", - подтвердил Эдди. - У меня действительно болела рука, но я должен был идти. Как она на меня орала! И каждый раз, когда я слышал шаги позади себя на тротуаре, я оборачивался, думая, что это Бауэре. От этого рука болела еще сильнее.

                Билл нахмурился.

                - И все, что мы делали, так это стояли вокруг и смотрели, как Бен работает. Я думаю, Бен действительно мммог бы сссделать серебряные пули.

                - О, я не так уверен в этом, - ответил Бен, хотя он все-таки был уверен. Он вспомнил, как опускались сумерки (мистер Денбро обещал всех их развезти по домам), пели сверчки в траве, вспомнил первые вспышки молнии за окнами. Билл аккуратно расставил фишки "Монополии" в столовой, чтобы создать впечатление, что игра продолжается уже час или около того.

                Он вспомнил это, и еще пятно желтого света, падающего на рабочий стол Зака. Он вспомнил, как Билл сказал:

                - Мы должны быть очень осторожными. Я не хочу оставлять бббеспорядок. А то отец ррр... - Он выплюнул несколько "р" и в конце концов сказал: развоняется.

                Ричи карикатурно вытер щеку.

                - Может, дашь полотенце, Заика Билл?

                Билл сделал движение, как будто хочет ударить его. Ричи струсил, закричав голосом маленького негритенка.

                Бен не обращал на них внимания. Он смотрел, как Билл выкладывает свои инструменты по одному на свет. Часть его сознания желала, чтобы в один прекрасный день он тоже обзавелся таким симпатичным рабочим столом. На нем лежало много вещей, нужных для будущей работы. Не так трудно делать серебряные пули, но все равно надо быть осторожным. У него должно получиться - он это знал, хотя никто не учил его этой работе.

                Билл настоял на том, чтобы Бен делал пули, и продолжал настаивать на том, что именно Беверли должна ими стрелять. Вроде бы они обсуждали все это, но двадцать семь лет спустя рассказывая историю, Бен понял, что никто не предполагал, что серебряная пуля может не остановить монстра - все фильмы ужасов, которые они пересмотрели, протестовали против этого.

                - О'кей, - сказал Бен. Он хрустнул костяшками пальцев и затем посмотрел на Билла. - А где формы?

                - А! - подпрыгнул Билл. - Вввот, - он полез в карман и извлек оттуда носовой платок, из которого вытряхнул два стальных шарика с дырочками. Это и были формы.

                Когда они решили отлить шарики вместо пуль, Билл с Ричи снова отправились с библиотеку.

                - Все вам неймется, - сказала миссис Старретт - То пули, теперь подшипники. И это называется каникулы!

                - Нам нравится все время быть в форме, - сказал Ричи. - Верно, Билл?

                - Ддда.

                Оказалось, делать отливки очень просто, если есть формы. Весь вопрос состоял в том, где их достать. Парочка осторожилх вопросов Заку Денбро прояснила это... и никто из Неудачников не был удивлен, обнаружив, что единственное место в Дерри, где можно получить такие формы, - это "Прессы и механизмы" Кичнера. Этот Кичнер, который владел и управлял этим предприятием, был внучатым племянником братьев, владевших Кичнеровским чугунолитейным заводом.

                Билл и Ричи пошли туда со всей наличностью, которую Неудачники смогли наскрести, - десять долларов пятьдесят девять центов. Когда Билл спросил, сколько может стоить пара двухдюймовых подшипников, Карл Кичнер, с виду старый алкаш, вонявший, как лежалая конская попона, спросил, для чего им это нужно. Ричи позволил говорить Биллу, зная, что так, может быть, лучше - дети смеялись над заиканием Билла; взрослых оно смущало. Иногда это было очень полезно.

                Билл уже начал было объяснять, что он и Ричи разработали проект чего-то вроде модели ветряной мельницы для школы на будущий год, когда Кичнер, махнув рукой, велел им заткнуться и назвал невероятную цену в пятьдесят центов за подшипник.

                Не веря в свою удачу, Билл раскошелился на единственный долларовый банкнот.

                - Не надейтесь, что я дам вам сумку, - сказал Карл Кичнер, глядя на них с презрением человека, считающего, что он виделвсе, чем богат мир, - во всяком случае большую часть. - Вы не получите сумку меньше чем за пять баксов.

                - Ллладно, сэр, - сказал Билл.

                - И не торчите здесь, перед входом, - сказал Кичнер. - Вам обоим не мешало бы постричься.

                Когда они вышли, Билл сказал:

                - Ттты замечаешь, Ррричи, что ввзрослые никогда не продают ничего, кккроме кконфет, или кккомиксов, или, может, бббилетов в кино, не сспросив сначала, зззачем вам это нужно, а?

                - Ага, - сказал Ричи.

                - Пппочему? Пппочему это?

                - Потому что они думают, что мы опасны.

                - Дда? Ты тттак додумаешь?

                - Да, - хихикнул Ричи. - Давай торчать йеред входом, хочешь? Мы поднимем воротники и будем шокировать людей своими прическами.

                - Пошел на хер, - сказал Билл.

                - Хорошо, - заметил Бен, внимательно оглядев инструменты. И затем положил их вниз. - Отлично. Сейчас...

                Они освободили место для Вена, глядя на него с надеждой, как начинающий автолюбитель безуспешно чинивший свой автомобиль, смотрит на механика. Бен не слушал их. Он весь сконцентрировался на своей работе.

                - Дайте мне гильзу, - сказал он, - и паяльную лампу.

                Билл передал ему обрезанную минометную гильзу. Это был военный сувенир. Зак подобрал его пять дней спустя после того, как он и оставшиеся в живых солдаты армии генерала Поттина переправились через реку в Германию. Было время (Билл тогда был очень мал, а Джордж вообще еще в пеленках), когда отец использовал ее как пепельницу. Потом он бросил курить, и гильза от миномета исчезла. Билл нашел ее в глубине гаража как раз неделю назад.

                Бен вставил гильзу в тиски, зажал ее, потом взял у Беверли паяльную лампу. Он залез в карман, вытащил серебряный доллар и проверил его на прочность. Раздался глухой звук.

                - Отец правда дал его тебе? - спросила Беверли.

                - Да, - ответил Бен, - хотя я не очень хорошо это помню.

                - Ты уверен, что сможешь сделать это?

                Он посмотрел на нее и улыбнулся.

                - Да, - сказал он.

                Она улыбнулась в ответ. Для Вена этого было достаточно. Если бы она улыбнулась ему еще раз, он бы с удовольствием сделал достаточно серебряных пуль, чтобы перестрелять целый взвод оборотней. Он поспешно отвернулся.

                - О'кей, все идет по плану. Без проблем. Проще, чем два пальца обоссать, верно?

                Они неуверенно кивнули.

                Спустя годы, вспоминая все это, Бен подумает: В наши дни мальчишка мог просто побежать и купить паяльную лампу... Или взять у отца в мастерской. Но в 1958 году все было не так.

                - Не волнуйся, - сказал он Стэну, который стоял за Беверли.

                - А, - вскинулся тот, заморгав.

                - Не беспокойся.

                - Я и не беспокоюсь.

                - Аа... я думал, беспокоишься. Я только хотел, чтобы вы все знали, что все это совершенно безопасно. Если бы вы беспокоились. Я имею в виду...

                - Все нормально, Бен?

                - Все отлично, - пробормотал Бен. - Дай мне спички, Ричи.

                Ричи дал ему коробок спичек. Бен повернул рукоятку, приоткрыл отверстие клапана, зажег спичку и поднес к кончику паяльной лампы. Послышался глухой шум, вспыхнуло пламя. Бен отрегулировал огонь и начал нагревать основание гильзы.

                - Ппподождите, - сказал внезапно Билл и ринулся в дом. Он вернулся через минуту, держа в руках пару дешевых темных очков типа "Черепаха" для хозяйственных целей, которые лежали уже больше года на кухне.

                - Лучше надень их, Соломенная Голова!

                Бен ухмыльнулся и напялил их.

                - Черт, да это же Фабиан! - воскликнул Ричи. - Или Фрэнки Авалон, или кто-то еще из этих импортных эстрадников.

                - Заткнись, болтливый дебил, - приказал Бен и начал хихикать против своей воли. Сама мысль, что он Фабиан или кто-то еще, смешила его. Пламя чуть метнулось, и он перестал смеяться: он снова сконцентрировался. Через две минуты он отдал лампу Эдди, который благоговейно принял ее.

                - Готово, - сказал он Биллу. - Давай перчатку! Только быстро, быстро!

                Билл передал ему перчатку, Бен надел ее и, держа в этой руке гильзу от минометного снаряда, другой рукой заворачивал рукоятку тисков.

                - Держи это прямо, Бев.

                - Я готова, можешь начинать, - прокричала она.

                Бен опрокинул гильзу в воронку. Все остальные наблюдали, как ручеек расплавленного серебра лился между двумя сосудами. Бен вылил все аккуратно, не пролив ни капли серебра. В какую-то секунду он почувствовал себя окрыленным. Действительность чудесным образом преобразилась. В этот момент он перестал чувствовать себя добродушным толстяком Беном Хэнскомом, который носил рубашки навыпуск, чтобы прикрыть свой живот, он почувствовал себя Тором, кующим гром и молнию в кузнице богов.

                Потом это чувство прошло.

                - О'кей, - сказал он. - Мне нужно еще раз подогреть серебро. Кто-нибудь, протолкните гвоздь или еще что в горлышко воронки, пока оно там не застыло.

                Это проделал Стэн.

                Бен снова вставил гильзу в тиски и взял паяльную лампу у Эдди.

                - Ну вот, - сказал он. - Номер два.

                И вернулся к работе.

                Через десять минут все было готово.

                - Что сейчас? - спросил Майк.

                - А сейчас поиграем разок в "Монополию", - сказал Бен, - пока они застывают. Потом я их разобью по линии разъема стамеской, и все будет готово.

                Ричи беспокойно посмотрел на треснутый циферблат своего "Таймекса", которому здорово досталось, но он все равно продолжал идти по-прежнему.

                - Когда придут твои родители, Билл?

                - Ккк десяти или десяти тттридцати, - сказал Билл. - Та же самая история, что и ее "Ааааа....

                - "Аладдином", - докончил Стэн.

                - Да. И они потом еще наверняка остановятся съесть кусочек пппиццы. Они почти всегда оостанавливаются.

                - То есть у нас еще полно времени, - подытожил Бен.

                Билл кивнул.

                - Давайте зайдем внутрь, - сказала Бев. - Я хочу позвонить домой. Я обещала, что сделаю это. Но только молчите. Он думает, что я сейчас в Доме культуры и приеду оттуда на велосипеде домой.

                - А что, если он захочет раньше заехать за тобой и отвезти домой? спросил Майк.

                - Тогда, - сказала Беверди, - у меня будет масса неприятностей.

                Бен подумал: Я бы защитил тебя, Беверли. Где-то в дальнем уголке его сознания начали всплывать грезы, такие сладкие, что он забыл обо всем. Отец Бев начал здорово придираться к ней: орал на нее и все такое (даже в своих грезах Бен не мог себе представить, как плохо иметь дело с Элом Маршем). Бен представил себя стоящим перед ним и как он просит его отстать от нее.

                Если хочешь неприятностей, толстяк, то валяй, продолжай защищать мою дочь.

                Хэнском, обычно спокойный книжный мальчик, мог быть разъяренным тигром, если его довести до бешенства. Он говорит Элу Маршу чрезвычайно искренне: "Если вы хотите добраться до нее, вам придется сначала иметь дело со мной".

                Март начинает двигаться вперед... и вдруг его останавливает стальной блеск в глазах Вена.

                "Ты еще пожалеешь", - бормочет он, но уже ясно: вся спесь сошла с него. Лосле всего этого он просто бумажный тигр.

                "Я как-то в этом сомневаюсь", - говорит Хэнском с непроницаемой улыбкой Гарри Купера, и отец Беверли поспешно уходит.

                "Что на тебя нашло, Бен? - всхлипывает Бев, но ее глаза сияют и полны счастья. - Ты выглядел так, как будто был готов убить его". "Убить его? говорит Хэнском, и непроницаемая улыбка Гарри Купера все не сходит с его уст. - Нет, детка. Он, может быть, и скотина, но он какникак твой отец. Я, может, отшлепал бы его маленько, но это только потому, что, когда кто-то разговаривает с тобой не так, я немного выхожу из себя. Знаешь?"

                Она простирает руки вокруг него и целует его (в губы! в губы! ) "Я люблю тебя, Бен! " - рыдает она. Он может чувствовать ее маленькие груди, прижавшиеся крепко к его грудной клетке и...

                Он немного дернулся, отбрасывая эту яркую, очень светлую мечту и с усилием возвращаясь в действительность. Ричи стоялв дверном проеме, спрашивая, идет ли он, и Бен понял, что он уже совсем один в мастерской.

                - Да, конечно.

                - Стареешь, Соломенная Голова, - сказал Ричи, когда Бен подошел к двери и похлопал его по плечу. Бен ухмыльнулся и подружески съездил Ричи по шее.

                С отцом Бев проблем не было.

                - Он вернулся с работы поздно, - сказала мать Бев по телефону, - крепко заснул перед телевизором, а проснулся, когда уже пора было идти спать.

                - Ты домой придешь, Бев?

                - Да, папа Билла Денбро собирается развезти нас всех по домам.

                Вдруг голос миссис Марш прозвучал встревожеино:

                - Ты не на свидании, Бев?

                - Нет, конечно, нет, - сказала Бев, смотря сквозь изогнутый проход между темным холлом, где находилась она, и столовой, где сидели остальные, склонившись над доской "Монополии". Но я очень хотела бы, - подумала Бев.

                - Мальчики тут есть, ио они нормальные, играют тут, каждый вечер чья-нибудь мама или папа развозят по домам всех.

                Многое в этом по крайней мере было правдой. А все остальное было такой большой ложью, что она чувствовала, как горят ее щеки в темноте.

                - Хорошо, - сказала ее мать. - Я просто хотела быть уверенной. Потому что, если твой отец узнает, что ты бегаешь на свидания в твоем возрасте, он сойдет с ума. - После некоторого раздумья она добавила: -Да и я тоже.

                - Да, я знаю, - сказала Бев, все еще глядя в столовую комнату... Она действительно знала - все-таки здесь был не один мальчик, а шесть, да еще в доме, где родители ушли. Она увидела Вена, смотрящего на нее с тревогой, и послала ему улыбку (говорившую, что все нормально). Он покраснел, но тоже улыбнулся в ответ.

                - Там есть кто-то из твоих подруг?

                Какие подруги, мама? - подумала Бев. А вслух сказала: - Ну, Петти О'Хара здесь. И Элли Гейгер здесь, думаю. Она играет в "шафлборд" внизу. Легкость, с которой ложь слетала с ее уст, заставила ее устыдиться. Лучше бы она разговаривала со своим отцом, это было бы хуже для нее, но стыда было бы меньше. Она подумала, что она действительно не очень хорошая девочка.

                - Я люблю тебя, мама, - сказала она.

                - Взаимно, Бев, - мать немного помолчала, а затем добавила: - Будь осторожна. Газеты говорят, что появилась еще одна жертва. Мальчик по имени Патрик Хокстеттер. Его разыскивают. Ты его знала, Бевви?

                Она закрыла глаза на секунду.

                - Нет, мама.

                - Хорошо. Тогда до свидания.

                - Пока.

                Она присоединилась к остальным за столом, и они играли еще час. Стэн был в большом выигрыше.

                - Евреям везет в деньгах, - сказал Стэн, выставляя гостиницу на Атлантикавеню и два зеленых домика на Вентноравеню. - Все знают это.

                - Иисус сделал меня евреем, - нашелся сразу Ричи, и все засмеялись. Бен был сражен наповал.

                Беверли время от времени бросала взгляды на Билла, примечая его белые тонкие руки, голубые глаза, прекрасные рыжеватые волосы. Когда он передвигал серебряную фишку по полю, как маркер, она думала: Если он возьмет меня за руку, то я буду так рада, что, наверное, сойду с ума. Казалось, что в. груди у нее пылает яркое пламя, и она незаметно улыбнулась в руку.

                Конец вечера был неплохим. Бен взял одну из стамесок Зака с полки, чтобы разбить литейные формы по разъемам. Они открыли их просто. Два маленьких серебряных шарика упали на стол. На одном из них они еле-еле заметили дату: 1925. На другом, как думала Беверли, были остатки волнистых волос Свободы. Они смотрели какое-то время на шарики, не произнося ни слова; потом Стэн поднял один.

                - Довольно маленький, - заметил он.

                - Таким же был камень на праще Давида, когда он выступил против Голиафа, - сказал Майк.

                - Эти шарики как будто обладают какой-то силой.

                Бен понял это и кивнул. Все остальные тоже.

                - Мммы вввсе сделали? - спросил Билл.

                - Все, - сказал Бен. - Вот, - он протянул вторую пулю Биллу, который был так удивлен, что чуть не выронил ее. Пули были почти идеальной круглой формы. Похожие, как две капли воды, одинаковые по весу и назначению. Когда они вернулись к Вену, он взял их в руки, а потом посмотрел на Билла.

                - Что мы дальше будем с ними делать?

                - Дддай их Ббеверли.

                - Нет!

                Билл посмотрел на нее. Его лицо было добрым, но строгим.

                - Ббев, мы уже ггговорили об этом, и...

                - Я сделаю это, - сказала она. - Я пристрелю эту Богом проклятую тварь, когда придет время. Если Оно вообще придет. Я скорее перестреляю всех нас, но не оставлю Его в живых. Но все равно я не хочу брать пули домой. Кто-нибудь из родителей.

                 (отец) может их найти. Тогда хана.

                - А у тебя что, нет потайного места? - спросил Ричи. - У меня их четыре или пять.

                - У меня есть место, - сказала Беверли. Это была маленькая щель в днище одного из ящиков стола, куда она иногда откладывала сигареты, комиксы и, немного позже, журналы мод и фильмов. - Но все же я не стала бы ему доверять. Возьми их ты, Билл. До поры до времени подержи у себя.

                - О'кей, - тихо сказал Билл, и в этот момент огни автомобиля осветили автостраду перед домом. - Ччерт ввозьми, ккак рано. Давайте убираться отсюда.

                Они все снова, как ни в чем не бывало, сидели за "Монополией", когда Шарон Денбро открыла дверь кухни.

                Ричи выпучил глаза и притворился, что отирает пот со лба, остальные от души рассмеялись. Ричи умел притворяться.

                Она вошла через секунду.

                - Твой отец ждет твоих друзей в машине, Билл.

                - Хххорошо, мам, - сказал Билл. - Мы ввсе равно уже заканчиваем.

                - Кто выиграл? - спросила Шарон, искренне улыбаясь маленьким друзьям Билла. Девочка должна стать очень привлекательной, - подумала она. Она предположила, что через год или два они должны будут провожать девушек, если они, конечно, собирались это делать, а не проводить время в постоянной мальчишеской компании. Но сейчас еще рано думать о половом влечении.

                - Сстэн вввыиграл, - сказал Билл. - Еееевреи хорошо умеют делать деньги.

                - Билл. - крикнула она с ужасом, покраснев, потом, пораженная, посмотрела, как они хохотали во все горло, в том числе и Стэн. Удивление перешло во что-то вроде страха (хотя об этом она не сказала мужу позже, в постели). В воздухе висело ощущение, похожее на статическое электричество, но только гораздо более мощное, гораздо более жуткое. Она чувствовала, что если она коснется одного из них, то получит сильный электрический заряд. Что случилось с ними? - подумала она с тревогой и, возможно, уже открыла рот, чтобы сказать это. Но потом Билл извинился (хотя все с тем же дьявольским блеском в глазах), а Стэн сказал, что все хорошо и что это просто шутка, которую они врем" от времени разыгрывают с ним, и она почувствовала себя слишком смущенной, чтобы вообще хоть что-нибудь сказать.

                Она почувствовала облегчение, когда ребята ушли, а ее загадочный, заикающийся сын удалился в свою комнату и включил свет.

                День, когда Клуб Неудачников встретился в открытом поединке с Оно, день когда Оно чуть не выпотрошило Вена Хэнскома, пришелся на 25 июля 1958 года. Этот день был теплым, влажным и тихим. Бен достаточно хорошо помнил погоду того дня, - это был последний день теплой погоды. После этого резко похолодало и зарядили дожда.

                Ояи прибыли к даму Э 29 по Нейболт-стрит около десяти утра того дня: Билл привез Ричи на Сильвере; Бен, раскинув большие ягодицы восседал на своем "Рэли"; Беверли приехала на Нейболт-стрит на женском "Сквине"; ее волосы были зачесаны ото лба к затылку и стянуты зеленой ленточкой. Майк пришел один, а примерно через пять минут вместе подошли Эдди и Стэн.

                - Кккак твоя рррука, Эээдди?

                - О, неплохо. Болит, если я ворочаюсь в кровати, когда сплю. Ты принес это?

                "Это" - был завернутый брезентовый сверток на багажнике Сильвера. Билл сиял его и развязал. Он протянул рогатку Беверли, которая взяла ее с гримасой, но ничего не сказала. В свертке была еще жестяная банка. Билл открыл ее и показал всем два серебряных шарика. Они смотрели на них молча, собравшись в кружок на почти лишенной растительности площадке дома Э29-на площадке, где, казалось, росли одни сорняки. Билл, Ричи и Эдди видели дом еще раньше, другие - нет, и поэтому они сейчас глядели на него с любопытством.

                Окна глядят, как глаза, - подумал Стэн, и его рука полезла в задний карман за брошюрой. Он потрогал ее на счастье. Он носил брошюру с собой почти везде - это была книга М. К. Хендея "Справочник по птицам Северной Америки". - Они выглядят как грязные слепые глаза.

                Оно воняет, - подумала Беверли. - Я могу уловить запах, но никак не пойму, что это.

                Майк подумал: От дома пахнет чугунолитейным заводом. Кажется... нас будто приглашают войти.

                Это одно из мест, где Оно прячется, - подумал Бен. - Одно из мест, похожих на пещеры Морлоков, откуда Оно выходит и куда возвращается. И Оно знает, что мы сейчас здесь. Оно ждет, чтобы мы зашли.

                - Вы все по-прежнему готовы? - спросил Билл.

                Они смотрели на него, бледные и мрачные. Никто не сказал "нет". Эдди вытащил из кармана свой аспиратор и глубоко вдохнул струю.

                - Дай мне немного, - попросил Ричи. Эдди посмотрел на него, удивленный, ожидая какой-нибудь подковырки.

                Ричи протянул руку:

                - Ну серьезно, Джейк. Можно и мне чуть-чуть?

                Эдди пожал своим здоровым плечом и протянул ему ингалятор. Ричи пшикяул аспиратором и глубоко затянулся.

                - Помогло чуть-чуть, - сказал он, протягивая аспиратор назад. Он немножко закашлялся, но глаза его выглядели нормально.

                - О, и мне, - сказал Стэн. - Ладно?

                И так, один за другим они использовали аспиратор Эдди. Когда он вернулся к нему, он засунул его в задний карман, и он так и торчал оттуда. Они снова повернулись, чтобы посмотреть на дом.

                - Живет кто-нибудь на этой улице? - спросила Беверли хриплым голосом.

                - Да почти никого, - произнес Майк. - Почти никого. Только разные бездельники, которые ненадолго здесь останавливаются и сразу же уезжают на своих грузовиках.

                - Они ничего не увидят, - сказал Стэн. - С ними все нормально, со многими из них во всяком случае. - Он посмотрел на Билла.

                - А могут ли вообще взрослые увидеть Его, что ты думаешь, Билл?

                - Я не ззнаю, - сказал Билл. - Может быть, некоторые.

                - Я хотел бы, чтобы мы могли встретить хоть одного, - мрачно сказал Ричи. - Это действительно не работа для детей, ты понимаешь, о чем я говорю?

                - Должен же быть кто-нибудь из взрослых поблизости, - продолжил Ричи, глядя на заброшенный дом с его осыпавшейся краской, грязными окнами, темным подъездом. Бен устало вздохнул. На какой-то миг Бен почувствовал, что они правы.

                Потом Билл сказал:

                - Пппройдем вввокруг. Посмотрим, что там.

                Они шли с левой стороны подъезда, где сооружение с краю было почти разрушено. В цветочницах все еще росли дикие розы... но когда Эдди тронул их, то отпрянул, словно дотронулся до прокаженного: розы были черные и мертвые.

                - Оно просто коснулось их, но когда Оно успело это сделать? - спросила Беверли с ужасом.

                Билл кивнул.

                - Ребята, вы уууверены в себе?

                Некоторое мгновение все молчали. Они не были уверены, хотя все они понимали по лицу Билла, что он продолжит мероприятие и без них, полностью не были уверены. На лице Билла было нечто вроде стыда. Как он раньше сказал им, Джордж был не их братом.

                Но все другие дети, - подумал Бен. - Бетти Рипсом, Шарон Ламоники, те дети Клеменсов, Эдди Коркоран (только возможно) Ронни Гроган... даже Патрик Хокстеттер. Оно убивает детей, сволочь, детей!

                - Я иду. Большой Билл, - сказал он.

                - Черт, я тоже, - сказала Беверли.

                - Конечно, - сказал Ричи. - Ты думаешь, мы позволим тебе повеселиться одному?

                Билл посмотрел на них, горло его заработало, и потом он крикнул. Он протянул жестяную коробку Беверли.

                - Билл, а ты уверен.

                - Уууверен.

                Она кивнула, не впервые пораженная и очарованная его решимостью. Потом открыла коробку, вытащила пули и засунула одну в правый передний карман своих джинсов. Другую положила в кожу рогатки. Она почувствовала шарик в своем кулаке, сначала холодный, потом потеплевший.

                - Ну пойдем, - позвала она надтреснутым голосом. - Пойдемте, пока я не задрожала от страха.

                Билл кивнул, потом пристально посмотрел на Эдди.

                - Ммможешь ты сссделать это?

                Эдди кивнул.

                - Конечно, могу. Я был одинок в последнее время. На этот раз я с моими друзьями. Правильно? - Он посмотрел на них и слегка улыбнулся. Его выражение было робким, но очень трогательным.

                Ричи похлопал его по плечу.

                - Вот это правильно, сэр. Мы убьем любого, кто пожэлает украсть твой аспиратор. Но мы будем убивать его мэдлэнно.

                - Это ужасно, Ричи, - сказала Бев, хихикнув.

                - Пппойдем под дом, - сказал Билл. - Все иидите за мной. Потом в ппподвал.

                - Если ты пойдешь первым и это чудище прыгнет на тебя, что мне делать? - спросила Беверли. - Стрелять сквозь тебя?

                - Если будет нннадо, - сказал Билл. - Но я ппполагаю, ты ссначала попробуешь ообойти меня.

                Ричи дико рассмеялся.

                - Ммы пройдем ччерез это место, если понадобится. - Он пожал плечами. Мможет мы вввообще ничего не нннайдем.

                - Ты веришь в это? - спросил Майк.

                - Нет, - отрезал Билл. - Оно ззздесь. - Билл верил в то, что он прав. Дом Э 29 казался упакованным в ядовитый конверт. Его нельзя было увидеть... но Его можно было чувствовать. Он облизнул губы.

                - Вы ггготовы? - спросил их Билл. Они в ответ посмотрели на него.

                - Готовы, Билл, - сказал Ричи.

                - Пппошли тттогда, - сказал Билл. - Иди прямо за мной, Беверли. - Он опустился на колени и пополз под розами в подъезд.

                Они пошли за ним: Беверли, Бен, Эдди, Ричи, Стэн, Майк. Листья под крыльцом шуршали и ударяли в нос запахом кислятины. Бен сморщил нос. Нюхал ли он когда-нибудь опавшие листья? Он подумал, что нет. И затем ему в голову пришла неприятная мысль. Они пахли так же, как пахнет мумия сразу после того, как тот, кто обнаружил ее, открыл гроб: пыль и горькая дубильная кислота.

                Билл добрался до разбитого окна подвала и посмотрел внутрь. К нему подползла Беверли.

                - Ты что-нибудь видишь?

                Билл покачал головой.

                - Но это яничего не ооозначает. Пиосмотри, ввон угольная куча, по которой я и Ричи тогда вылезали"

                Бен, стоявший между ними, увидел ее. Он был теперь возбужден и испуган и радовался этому возбуждению. Видеть эту кучу - было словно видеть какой-то памятник, о котором раньше только читал.

                Билл изловчился и пролез через окно. Беверли дала Вену рогатку, свернув резинку и кожу в ней.

                - Дай мне ее в ту же секунду, как я спущусь, - сказала она. - В ту же секунду.

                - Понятно.

                Она проскользнула легко и быстро. Было - для Вена, по крайней мере, одно мгновение, когда сердце замерло - когда ее блузка вылезла из джинсов, и он увидел ее плоский белый живот. Затем он почувствовал дрожь ее рук, когда вручал ей рогатку.

                - О'кей, она у меня. Пошли.

                Бен повернулся и начал пролезать через окно. Он, вероятно, предвидел, что случится потом, это было действительно неизбежно. Он застрял. Его зад словно привязали к прямоугольному окну подвала, и ои не мог двинуться дальше. Он начал выбираться назад и понял, ужаснувшись, что не может этого сделать, он порвет штаны и, возможно, трусы - до колен. И тогда свалится с голой (и очень большой) задницей своей прямо под ноги своей любимой.

                - Поторопись! - сказал Эдди.

                Бен обреченно оттолкнулся обеими руками. Какоето мгновение он все еще не мог двигаться, а затем его зад показался из оконного проема. Джинсы больно сдавили пах. Верхняя часть окна разорвала его рубашку до лопаток. Теперь застряло его пузо.

                - Втяни живот, Соломенная Голова, - сказал Ричи, истерически хихикая. Лучше втяни, а то придется отправить Майка за отцовской "цепью, чтобы вытащить тебя.

                - Биби, - пропыхтел Бен, сжав зубы. Ои втянул свой живот настолько, насколько мог. Еще немного продвинулся, затем снова застрял.

                Он повернул голову, борясь с паникой и клаустрофобией. Его лицо стало яркокрасным, потным. Кислый запях листьев тяжело, до одурения ударял в его ноздри.

                - Билл! Вытащите меня!

                Он почувствовал, как Билл схватил его за одну лодыжку, а Беверли -за другую. Он снова втянул живот и через минуту свалился в окно. Билл подхватил его, и они оба чуть не упали. Бен не мог смотреть на Бев. Он никогда раньше в своей жизни не был так смущен, как в этот момент.

                - У тттебя все в порядке, ссстарина?

                - Да.

                Билл рассмеялся. К нему присоединилась Беверли, а затем и Бен тоже смог улыбнуться, хотя лишь спустя годы он сможет увидеть что-то забавное в происшедшем.

                - Эй! - позвал сверху Ричи. - Помогите Эдди!

                - Ссейчас! - Билл и Бен заняли позицию под окном. Эдди полз вниз спиной. Билл схватил его за ноги прямо над коленями.

                - Смотри, что ты делаешь, - сказал Эдди недовольным голосом. - Я боюсь щекотки.

                - Рамона очень боится щекотки, синьор, - раздался голос Ричи. Бен взял Эдди за талию, пытаясь не повредить ему руку. Он и Билл на руках перетащили Эдди через окно подвала, как покойника. Эдди один раз вскрикнул, но это было все.

                - Эддди!

                - Да, - сказал Эдди. - Все в порядке. - Но большие капли пота выступили у него на лбу, и он прерывисто дышал. Глаза его блуждали по подвалу.

                Билл снова отступил назад. Беверли стояла около него, держа рогатку за рукоятку, готовая выстрелить, если понадобится. Ее глаза не выпускали из виду подвал. Следующим влез Ричи, за ним Стэн и Майк; все они передвигались с плавной грацией, которой Бей глубоко завидовал. И вот они все был" внизу, в подвале, где Билл и Ричи видели Оно всего лишь месяц назад.

                Помещение было плохо освещенным, но не совсем темным. Тусклый свет проникал через окна и расползался по грязному полу. Вену подвал показался очень большим, даже слишком большим, как будто это какая-то оптическая иллюзия. Пыльные стропила нависали над головой, печные трубы заржавели, какая-то белая пыльная бахрома свисала с водосточных труб грязными веревками и полосами. И запах здесь тоже был. Отвратительный запах гнили. Бен подумал: Оно здесь, точно, наверняка.

                Билл направился к лестнице. Другие двинулись за ним. Он задержался у основания лестницы и внимательно посмотрел вниз. Потом сунул ногу вниз и что-то выбросил. Без слов они посмотрели на эту штуковину. Это была белая перчатка клоуна, теперь запачканная пылью и грязью.

                - Наверх, - сказал он.

                Они пошли наверх и попали в грязную кухню. Один стул выделялся темнобордовым пятном в центре вздутого, с буграми линолеума. Больше мебели не было. В углу валялись пустые бутылки. В кладовке Бен увидел еще одну кучу бутылок. Он чувствовал запах попойки - вина и старых вонючих сигарет. Эти запахи преследовали, но тот, другой, запах тоже был здесь. Он все время усиливался.

                Беверли подошла к буфету и открыла одну из секций. Она пронзительно вскрикнула, когда чернокоричневая норвежская крыса свалилась ей почти прямо в лицо. Крыса шмякнулась на стойку и оглядела их черными глазками. Все еще крича, Беверли подняла рогатку и натянула резинку.

                - Нет, - заорал Билл.

                Она повернулась к нему, бледная и испуганная. Затем она кивнула и расслабила руку, серебряный шарик упал без выстрела, но Бен подумал, что она была оченьочень близка к тому, чтобы выстрелить. Она медленно расслабилась, подошла к Вену и оперлась на него. Он твердо обнял ее за плечи.

                Крыса прошмыгнула по стойке, свалилась на пол, оттуда метнулась в кладовку, и была такова.

                - Оно хотело, чтобы я выстрелила в нее, - сказала Беверли слабым голосом. - И истратила на нее половину наших боеприпасов.

                - Да, - сказал Билл. - Это как тренировочная дистанция ФБР в Квентине. Там отправляют на макет улицы и быстро выдвигают разные цели. Если вы попадете в честных граждан вместо преступников, вы теряете очки.

                - Я не могу сделать Ато, Билл, - сказала она. - Я сейчас все испорчу. Она протянула ему рогатку, но Билл покачал головой.

                - Ты дддолжна, Беверли.

                Из другой секции буфета раздалось мяуканье.

                Ричи подошел к нему.

                - Не подходи слишком близко! - взревел Стэн. - Это может...

                Ричи посмотрел внутрь, и выражение болезненного отвращения перекосило его лицо. Он захлопнул дверцу буфета со стуком, от которого по всему дому разнеслось мертвое эхо.

                - Гадость, - голос Ричи звучал сдавленно. - Самая большая гадость, которую я когда-либо видел... А может, и ктолибо другой. - Он вытер рот тыльной стороной руки. - Там их сотни. - Он посмотрел на них, его рот скривился немного в их сторону. - Их хвосты... Они все спутаны, он сделал гримасу. - Как змеи, Билл. Связаны вместе.

                Они посмотрели на дверцу буфета. Мяуканье было приглушенное, но все-таки слышимое. Крысы, - подумал Бен, глядя на бледное лицо Билла и через его плечо на пепельносерое лицо Майка. - Все боятся крыс. Оно это тоже знает.

                - Пппошли, - сказал Билл. - Здесь, на Нннейболт-стрит, вввеселье никогда не пппрекращается.

                Они спустились в прихожую. Здесь смешалась вонь сгнившей штукатурки и старой застоялой мочи. Они могли выглянуть на улицу через грязные оконные стекла и увидеть свои велосипеды. Велосипеды Бев и Вена были перевернуты рулем вниз. Велосипед Билла прислонился к чахлому клену. Вену велосипеды показались удаленными за тысячу миль - как будто видимые через другой конец телескопа. Пустынная улица с вздутыми полосками асфальта, полинявшее мокрое небо, постоянное "чухчухчух" бегущего локомотива... эти вещи казались ему грезами, галлюцинациями. Что было реальностью, так это убогая прихожая с ее вонью и гнездившимися в ней тенями.

                Осколки коричневого стекла в одном углу - разбитые бутылки "Рейнголда".

                В другом углу, насквозь промокшем, валялся эротический журнал размером с дайджест. Женщина на обложке склонилась к стулу, юбка сзади поднята, демонстрируя верх ее чулок в сеточку и черные трусики. Вена картинка не возбуждала; не смущало его и то, что Беверли тоже видела ее. Сырость сделала кожу женщины желтой и сморщила обложку так, что на лице женщины появились морщины. Ее похотливый взгляд сделался оскалом мертвой шлюхи.

                 (Годы спустя, когда Бен снова прокручивал это, Бев вдруг вскрикнула, испугав их всех, - они не столько слушали историю, сколько переживали ее заново. "Это была она! - закричала Бев. - Миссис Керш".)

                Пока Бен смотрел, молодая, но одновременно старая шлюха на обложке подмигнула ему. Она непристойным призывным жестом вильнула задом.

                Как облитый ушатом воды, все еще в поту, Бен отвел взгляд.

                Билл толкнул дверь слева, и они прошли за ним в сводчатую комнату, которая могла быть когда-то гостиной. Мятая пара зеленых штанов свисала с лампы под потолком. Как и подвал, эта комната показалась Вену очень большой и почти такой же длинной, как грузовой автомобиль. Слишком длинной для такого маленького дома... каким они видели его снаружи...

                О, но это было снаружи, - говорил внутри его мозга новый голос. Это был карикатурный, визгливый голос, и Бен понял с внезапной определенностью, что он слышит самого Пеннивайза. Пеннивайз разговаривал с ним по какомуто безумному внутреннему радио. - Снаружи вещи всегда кажутся меньше, чем они на самом деле, не правда ли, Бен?

                - Уходи, - прошептал Бен.

                Ричи повернулся и увидел его бледное, напряженное лицо.

                - Ты что-то сказал?

                Бен покачал головой. Голос пропал. Это было хорошо. Все-таки (снаружи) он понял. Этот дом был особым местом, своего рода станцией, одним из мест в Дерри, наверное, одним из многих, откуда Оно могло выбраться наружу. Этот вонючий прогнивший дом, где все было как-то не так. Не потому, что он казался слишком большим, - не те углы, не та перспектива. Бен стоял в дверях между передней и гостиной, а другие шли от него через пространство, которое выглядело сейчас почти таким же большим, как Бассейпарк... но когда они уходили, они, казалось, увеличивались, а не уменьшались. Казалось, пол накренился и...

                Майк повернулся.

                - Бен! - позвал он, и, Бен увидел тревогу на его лице. - Догоняй! А то отстанешь! - Он едва мог услышать последнее слово. Оно ускользнуло, как будто заглушенное быстро идущим поездом. Внезапно испугавшись, он побежал. Дверь позади него захлопнулась с приглушенным звуком. Он закричал... и, казалось, что-то пронеслось в воздухе прямо за ним, вздымая его рубашку и волосы. Он оглянулся назад, но там никого не было. От этого ему, однако, не стало легче.

                Бен догнал остальных. Он тяжело дышал, почти задыхался, и поклялся бы, что пробежал по крайней мере полмили... но когда он посмотрел назад, дальняя стена гостиной была всего лишь в десяти футах. Майк больно сжал его плечо.

                - Ты напугал меня, приятель, - сказал он. Ричи, Стэн и Эдди вопросительно смотрели на Майка. - Он выглядел маленьким, - сказал Майк. Как будто он был в миле отсюда.

                - Билл!

                Билл оглянулся.

                - Мы должны держаться близко друг к другу, - задыхаясь сказал Бен. Это место... Оно растягивается или что-то в этом роде. Мы заблудимся. Мне кажется, Оно хочет, чтобы мы заблудились. Чтобы мы разъединились.

                Мгновение Билл смотрел на него, плотно сжав губы.

                - Хорошо, - сказал он. - Давайте додержаться ппплотнее. Нне отставать.

                Они испуганно кивнули, сбившись кучей за дверью прихожей. Рука Стэна нащупала книгу о птицах в заднем кармане. Эдди в одной руке держал ингалятор, сжимая его, разжимая и снова сжимая, как стофунтовый хиляк, пытающийся накачать свои мускулы теннисным мячом.

                Билл открыл дверь, и открылся еще один, более узкий проход - передняя. Обои, изображающие гирлянды роз и эльфов в зеленых шапочках, ниспадали с вздувшейся штукатурки безобразными лохмотьями. На потолке кругами разошлись желтые водяные пятна. Ядовитобледный свет проникал через грязное окно в конце прихожей.

                Внезапно коридор, казалось, вырос в длину. Потолок поднялся и затем начал стягиваться, как какая-то таинственная ракета. Двери срослись с потолком, вытянувшись, как тянучка. Лица эльфов удлинились и стали злобными, их глаза кровоточили черными дырами.

                Стэн пронзительно закричал и схватился руками за глаза.

                - Эээто ннне ннннастоящее! - закричал Билл.

                - Настоящее! - закричал Стэн в ответ, закрывая глаза сжатыми кулаками. - Это настоящее. Ты знаешь, что это настоящее. Господи, я схожу с ума, это сумасшествие, сумасшествие.

                - Ссссссмотри! - закричал Билл Стану, всем им, и Бен, у которого голова шла кругом, увидел, как Билл наклонился, пригнулся и ринулся вверх. Его сжатый кулак ни обо что не ударился, абсолютно ни обо что, но раздался тяжелый стук. Куски штукатурки обвалились с того места, где больше не было никакого потолка... а затем он появился. Проход стал опять проходом - узким, с низким нотолком, но стены больше не уходили в бесконечность. Был только Билл, который смотрел на них и поглаживал свою кровоточащую руку, покрытую пылью от штукатурки. Вверху виднелась четкая метка, которую его кулак оставил в мягкой штукатурке потолка.

                - Ннннне настоящее, - сказал он Стану, всем им. - Ппросто фффалыпивка. Как ммммаска на Хэллуин.

                - Для тебя может быть, - сказал без выражения Стэн. Его лицо оставалось испуганным, он явно был в шоке. - Но если бы я попробовал сделать это, может быть, ничего бы не получилось. Потому что... у тебя брат, Билл, а у меня нет никого.

                Он посмотрел вокруг - сначала назад, в сторону гостиной, которая теперь как бы скрылась в плотной бурой дымке, такой густой, что они едва могли видеть дверь, через которую они входили в эту прихожую, освещенную, но все равно пугающую, все равно безумную. Эльфы кривлялись на рваных обоях под гирляндами роз. Солнце смотрело из стекол окон в конце прихожей, и Бен знал, что если они спустятся, они увидят мертвых мух... еще разбитые стаканы... а дальше что? Доски пола разойдутся, сбрасывая их в мертвую темноту, где пальцыкрючья ждут, чтобы схватить их? Стэн был прав. Боже, зачем они пришли в Его логовище без ничего, кроме двух глупых серебряных шариков и рогатки?

                Он видел, что паника Стэна передается от одного к другому, как огрнь по траве, раздуваемой порывом ветра; паника росла в глазах Эдди, она скривила рот Бев в гримасу боли, заставила Ричи держать очки обеими руками и озираться вокруг, как будто где-то рядом прячется сам дьявол.

                Они были на грани бегствб; просьба Билла держаться вместе была почти позабыта. Они слышали, как паника стучится им в уши. Как будто Бен слышал мисс Дэвис, помощника библиотекаря, читающую малышам: "Кто это топтопает по моему месту?" И он увидел их, малышей, детишек, наклонившихся вперед, их лица, спокойные и серьезные, их глаза, отражающие вечное очарование сказки: будет ли чудовище побеждено... или оно сожрет свои жертвы?

                - У меня ничего нет! - всхлипывал Стэн Урис, и он казался очень маленьким - таким маленьким, что мог проскользнуть через одну из трещин в дощатом полу прихожей, проскользнуть, как письмо. - У тебя есть брат, а у меня нет ничего"

                - У тебя есть! - закричал в ответ Билл. Он схватил Стэна, и Бен подумал вдруг, что он ударит его, и взмолился про себя: "Нет, Билл, пожалуйста, ты ведь не Генри; если ты сделаешь это. Оно убьет нас всех прямо сейчас! "

                Но Билл не ударил Стэна. Он грубо повернул его и вырвал книжку из заднего кармана джинсов.

                - Не лапай! - закричал Стэн, начиная плакать. Другие стояли ошарашенные, прижавшись друг к другу, подальше от Билла, чьи глаза, казалось, по-настоящему горят. Его лоб светился, как лампа, и он держал книгу и протягивал ее Стэну, как священник протягивает крест, чтобы изгнать вампира.

                - У тебя ееесть твои пппти...

                Он поднял голову вверх, сухожилия на шее вытянулись, кадык, как наконечник стрелы, вонзился в его горло. Вена наполнили страх и жалость к своему другу Биллу Денбро, но одновременно и чувство удивительного облегчения. Сомневался ли он в Билле? Разве они сомневались? Кто-нибудь из них? Билл, скажи, правда?

                И так или иначе, Билл сказал.

                - У тебя еесть тттвои ппптицы! Твои ппптицы!

                Он решительно протянул книгу Стэну. Стэн взял ее и посмотрел на Билла, не говоря ни слова. На его щеках блестели слезы. Он так сильно сжал книгу, что пальцы побелели. Билл посмотрел на него, потом на остальных.

                - Ппппошли, - сказал он снова.

                - Разве птицы подействуют? - спросил Стэн. Его голос был низким и хриплым.

                - В водонапорной башне они же сработали, правда? - спросила его Бев.

                Стэн неуверенно посмотрел на нее.

                Ричи ударил его по плечу.

                - Давай, Стэн, - сказал он. - Ты мужик или мышь?

                - Я, должно быть, мужик, - с дрожью в голосе сказал Стэн и вытер слезы с лица тыльной стороной ладони. - Насколько я знаю, мыши не гадят в штаны.

                Они засмеялись, и Бен мог бы поклясться, что он почувствовал, как дом отступает от них, от этого их дружного смеха. Майк повернулся.

                - Та большая комната. Комната, через которую мы только что прошли. Смотрите!

                Они посмотрели. Гостиная была теперь почти черной. Не было дыма или какоголибо газа; была просто чернота, сплошная чернота. Воздух лишился своего света. Чернота, казалось, накатывает и окутывает их, когда они смотрят в нее, соединяется, липнет к их лицам.

                - Пппошли.

                Они отвернулись от темноты и прошли в переднюю. Из нее открывались три двери, две - с грязными белыми фарфоровыми ручками, в третьей на месте ручки осталась лишь дыра. Билл взялся за первую ручку, повернул ее и распахнул дверь. Бев шла за ним по пятам, подняв рогатку.

                Бен отступил, уверенный, что остальные делают то же самое, столпившись за Биллом, как напуганная стайка. Это оказалась спальня, в которой не было ничего, кроме запачканного матраса. Из него торчали ржавые воспоминания о былых пружинах. За единственным окном комнаты кланялись и качались подсолнухи.

                - Ничего нет... - начал Билл, а затем матрас начал раздуваться и ритмично дышать. Внезапно он треснул прямо посередине. Из него стала сочиться черная липкая жидкость: пачкая матрас, она лилась по полу по направлению к дверному проему. Она извивалась, как веревка.

                - Закрой ее, Билл! - закричал Ричи. - Закрой эту чертову дверь!

                Билл с силой захлопнул ее, посмотрел на них и кивнул.

                - Пошли.

                Он едва дотронулся до ручки второй двери - двери на другой стороне узкого прохода, - как за ее деревянной панелью послышалось мощное жужжание.

                Даже Билл отпрянул от этого все усиливающегося нечеловеческого звука. Бен почувствовал, что звук может свести его с ума; он вообразил гигантского сверчка за дверью - как из фильма, где радиация создала насекомых огромных размеров, - "Начало конца", что ли, или "Черный скорпион", или фильм с насекомыми в канализационных стоках Лос-Анджелеса. Он не смог бы убежать, даже если бы этот жужжащий жуткий ужас расщепил панели двери и начал ощупывать его своими огромными волосатыми лапами. Он смутно слышал, как рядом с ним хрипит и задыхается в кашле Эдди.

                Звук нарастал толчками, хоть и оставался жужжащим. Билл сделал еще один шаг назад, теперь уже у него в лице не было ни кровинки, глаза вытаращились, губы казались пурпурным шрамом под носом.

                - Стреляй в него, Беверли! - услышал Бен свой крик. - Стреляй в него через дверь, стреляй до того, как он схватит нас!

                К грязному окну в конце коридора тяжелой давящей массой прилипло солнце.

                Беверли поднимала рогатку, словно во сне, по мере того, как вопльжужжание становился громче, громче...

                Но перед тем, как она смогла оттянуть резинку рогатки назад, Майк закричал:

                - Нет! Нет! Не надо, Бев! О, Боже! Подожди! - и он, нервно рассмеявшись, рванулся вперед, схватился за ручку, повернул ее и распахнул дверь. Она свободно раскрылась с коротким скрежещущим звуком. - Это трещотка! Простая трещотка, вот и все, - то, чем пугают ворон!

                Комната была пуста. На полу лежала коробка "Стерно" с пробитыми концами. В середине была плотно привязана навощенная веревка, завязанная узлом поверх отверстий, пробитых на концах коробки. Хотя в комнате не было никакого жужжания - одно окно было закрыто и наглухо забито досками, впуская только узкие полосы света, - не могло быть никакого сомнения, что жужжание исходило из коробки.

                Майк подошел к ней и сильно пнул ее ногой. Жужжание прекратилось, когда коробка отлетела в дальний угол.

                - Просто трещотка, - сказал он остальным, как бы извиняясь. - Мы такой пугали ворон. Ничего. Просто дешевая хитрость. Но я не ворона, - он посмотрел на Билла, больше не смеясь, но спокойно улыбаясь. - Я все еще боюсь Оно, думаю, мы все боимся, но Оно боится нас тоже. По правде говоря, Оно, я думаю, очень здорово боится.

                Билл кивнул:

                - Я ттоже ттак ддумаю, - сказал он.

                Они подошли к двери в конце прихожей, и, когда Бен увидел, как Билл засовывает свой палец в дырку, где была когда-то ручка двери, он понял, что сейчас наступит конец; за дверью не будет уже никакой хитрости, никаких шуток. Запах был теперь пугающим, и грозное ощущение противоборства двух сил, витающее вокруг них, стало намного сильнее. Он посмотрел на Эдди, одна рука у того была на перевязи, здоровой рукой он держал аспиратор. Он посмотрел на Бев, она стояла с другой стороны, лицо у нее было белое, она держала рогатку, похожую на грудную косточку птицы, и подумал: Если нам придется бежать, я постараюсь защитить тебя, Беверли. Клянусь, я постараюсь.

                Она, может быть, почувствовала его мысли, потому что повернулась к нему и наградила его напряженной улыбкой. Бен улыбнулся в ответ.

                Билл распахнул дверь. Ее петли издали тупой скрип и затем затихли. Это была ванная комната... но что-то в ней было не то. Кто-то что-то здесь разбил, - было все, что Бен мог уяснить вначале. - Не бутылку... а что?

                Повсюду валялись, зловеще мерцая, белые черепки. Потом он понял. Это было как безумие, ударяющее в голову. Он засмеялся. Ричи присоединился к нему.

                - Да, здорово дедуля напердел, - сказал Эдди, и Майк начал хихикать и кивать головой. Стэн слегка улыбался. Только Билл и Беверли оставались мрачными.

                Белые куски, разбросанные по полу, были черепками фаянса. Унитаз взорвался. Бачок, как пьяный, накренился в луже воды, и его спасло от падения только то, что унитаз стоял в углу комнаты и бачок был у самой стенки.

                Они сгрудились за Биллом и Беверли, их ноги скрипели на кусках фаянса. Что бы это ни было, - подумал Бен, - оно к черту разнесло этот несчастный туалет. Он сразу увидел Генри Бауэрса, бросающего в него гранатой, а потом удирающего.

                Его только занимало, сколько же понадобилось динамита для такого дела. Крупных кусков уцелело чертовски мало, в основном остались только малюсенькие острые осколки, похожие на дротики. Обои (гирлянды роз и резвящиеся эльфы, как в прихожей) повсюду были усеяны дырками. Это было похоже на взрыв, но Бен знал, что взрыв вогнал бы в стены гораздо больше осколков.

                Рядом на когтистых ножках стояла ванна. Бен посмотрел внутрь и увидел на дне накипь, осадки и песок. Сверху смотрела ржавая головка душа. Здесь был таз и аптечка с неплотно закрытой дверцей/ показывающей пустые полочки. На полках, там, где раньше были лекарства, стояли ржавые кружки.

                - Я бы не подходил слишком близко к этому, Большой Билл! - сказал резко Ричи, и Бен оглянулся.

                Билл приближался к устью канализационной трубы в полу, над которой когда-то был унитаз. Он наклонился вперед... и затем повернулся к остальным.

                - Я сслышу, как работает ннассос... такой же, как в Барренсе!

                Бев подошла к Биллу. За ней подошел Бен, и да, он тоже мог это слышать: непрерывный гудящий шум. За исключением эха в трубах, это вовсе не звучало механически. Это звучало, как нечто живое.

                - Ввот оттткуда Оно ппприходило, - сказал Билл. Его лицо было мертвенно бледным, глаза горели от возбуждения. - Ввот откккуда Оно пришло ввв тттот день, и ввот оттткуда Оно приходит всегда! Канализация!

                Ричи кивнул.

                - Мы были в подвале, но Оно было не там. Оно приходило снизу, потому что только отсюда Оно могло выйти.

                - И это сделало Оно? - спросила Беверли.

                - Я ддумаю, Оно сспешило, - серьезно ответил Билл.

                Бен посмотрел в трубу. Она была трех футов в диаметре и темная, как шахта. Внутренняя керамическая поверхность была покрыта чем-то, о чем он не хотел думать. Гудящий шум гипнотически уплывал... и вдруг он увидел что-то. Он увидел это не физическими глазами, а глазом, глубоко заключенным в его мозгу.

                Оно мчалось к ним, развивая скорость экспресса, заполняя горловину этой темной трубы; Оно было сейчас в своей собственной форме, какой бы она ни была: Обычно Оно принимало какуюлибо форму, знакомую им; Оно приближалось, приближалось из своих отвратительных пещер и черных катакомб под землей. Его глаза мерцали могильным желтоватозеленым огнем. Оно приближалось.

                И затем он увидел Его глаза внизу, в той темноте, горящие искры, злобные и беспощадные. За гудением механизмов Бен теперь мог слышать новый звук: "Хсссс..."

                Из пасти канализационной трубы доносилось зловоние, и он отступил назад, кашляя и задыхаясь.

                - Оно идет! - закричал он. - Билл, я увидел Его, Оно идет!

                Беверли подняла рогатку.

                - Хорошо, - сказала она.

                Что-то взорвалось в канализационной трубе. Бен, пытаясь потом припомнить, что случилось, мог вспомнить только серебристооранжевую льющуюся субстанцию. Она не была призрачной, она была твердой, и он ощущал другую форму, какую-то истинную сущность формы, за ним... но глаза Вена не могли охватить то, что он видел, это было слишком ужасно.

                Ричи, спотыкаясь, отступил назад, лицо его исказилось от ужаса, он кричал и кричал: Оборотень! Билл! Это оборотень! Оборотень!

                И вдруг форма переросла в реальность - для Вена, для них всех.

                Оборотень встал, балансируя над канализационной трубой; одна его волосатая нога находилась там, где раньше когда-то стоял унитаз. Его зеленые глаза смотрели на них с мертвенного лица. Пасть сморщилась и желтоватобелая пена сочилась сквозь зубы. Он издавал скрежещущее рычание. Его руки протянулись к Беверли, вылезая из рукавов куртки. Ударил волной сырой горячий запах убийства.

                Беверли закричала. Бен схватил ее за блузку и так рванул, что треснули швы под мышками. Одна когтистая лапа чиркнула воздух там, где Беверли находилась лишь мгновение назад. Беверли отшатнулась к стене. Серебряный шарик выпал из кожи рогатки. Секунду он мерцал в воздухе. Майк, быстрее чем обычно, подхватил его и отдал ей.

                - Стреляй в Него, сестра, - сказал он. Голос его был совершенно спокойным, почти суровым. - Выстрели в Него прямо сейчас.

                Оборотень издал оглушительный рев, от которого мороз прошел по коже.

                Рев превратился в смех. Оно устремилось к Биллу, когда он повернулся посмотреть на Беверли. Бен оттолкнул его в сторону, и Билл чуть не упал.

                - Стреляй в Него, Бев! - кричал Ричи. - Ради Бога, стреляй в Него!

                Оборотень прыгнул вперед, и Бен не сомневался ни тогда, ни потом, что Оно знало, кто был здесь главным. Беверли натянула резинку и выстрелила. Шарик вылетел и снова не попал, но теперь его не притянуло к цели. Она промахнулась больше чем на фут, пробив дырку в обоях над ванной. Билл, у которого руки были изрезаны кусками фаянса и кровоточили во многих местах, виртуозно выругался.

                Голова оборотня быстро Повернулась; его мерцающие зеленые глаза вперились в Беверли. Не раздумывая, Бен загородил ее, когда она полезла в карман за другим шариком. Ее джинсы были слишком тесными, как и шорты, которые она надела в тот день, когда увидела Патрика Хокстеттера и его холодильник, она еще донашивала прошлогодние вещи. Ее пальцы сжали шарик, он выскользнул, но она снова его нащупала и вытащила, вывернув карман наизнанку и выронив на пол четырнадцать центов, корешки двух билетов из "Аладдина" и разные обрывки.

                Оборотень бросился на Вена, который стоял перед ней в боевой позиции... и мешал ей стрелять. Его голова нагнулась в несущем смерть рывке хищника, челюсти лязгали. Бен загородил ему дорогу. Казалось, что для страха больше не осталось места - вместо этого он чувствовал гнев вперемешку с каким-то странным чувством остановившегося времени.

                Он схватил. Его за жесткие, спутанные волосы, чувствуя под ними тяжесть черепа. Он отталкивал от себя Его плоскую, волчью голову изо всех сил, но хотя весил немало, это не помогло. Если бы он не отпрянул назад и не прижался к стене, Оно разорвало бы ему горло своими зубами.

                Оно кинулось за ним. Его зеленоватожелтые глаза сверкали, при каждом выдохе раздавалось рычание. От него разило канализацией и еще чем-то тошнотворный, дикий запах, вроде гниющих лесных орехов. Одна из Его тяжелых лап поднялась, и Бен рванулся как можно дальше в сторону. Лапа с тяжелыми когтями врезалась в обои, осыпав штукатурку, оставив в стене глубокие раны. Он мог смутно слышать, как Ричи что-то кричит, Эдди вопит, чтобы Беверли стреляла в Него, стреляла в Него! Но Беверли не стреляла. У нее была другая возможность. Рогатка не имела значения; она знала то единственное, что ей нужно. Трезвый холод, которого она больше никогда в жизни не ощущала, сковал ее зрение. В нем все виделось рельефным, никогда снова она не увидит трех измерений реальности, обозначенных так четко. Она различала все цвета, видела на любое расстояние. Страх ушел. Она чувствовала азарт охотника и предвкушала завершение охоты. Ее пульс замедлился. Истерически дрожащая мертвая хватка, с которой она держала рогатку, ослабела, затем рука приобрела крепость привычки. Бев глубоко вздохнула, ей казалось, что ее легкие никогда не наполнятся до конца. Смутно, слабо, она слышала отрывистые звуки - не имело значения, что это было. Она отклонилась влево, ожидая, чтобы кошмарная голова Оборотня с абсолютной точностью попала между концов рогатки.

                Когти Оборотня снова опустились. Бен пытался опять уклониться, но внезапно оказался в Его железных объятиях. Оно тряхнуло его, как тряпичную куклу. Челюсти Его лязгнули.

                - Ублюдок...

                Бен вонзил большой палец в один из Его глаз. Оно вскрикнуло от боли, и одна из когтистых лап разодрала его рубашку. Бен втянул живот, но один из когтей прочертил линию по его торсу. Кровь хлынула из раны и полилась на его штаны, туфли, пол. Оборотень швырнул его в ванну. Он ударился головой, искры посыпались из глаз; он стал биться, чтобы встать, и увидел, что живот весь в крови.

                Оборотень навис над ним. Бен видел с той же сомнамбулической ясностью, что на Нем выцветшие джинсы "Леви Страус". Швы их разошлись. Красный пестрый платок, весь в соплях, вроде тех, что носили машинисты, высовывался из заднего кармана. На спине его чернорыжей куртки красовалась надпись: "БРИГАДА СМЕРТИ ШКОЛЫ ДЕРРИ". Под ней имя "ПЕННИВАЙЗ".

                И в центре число "13".

                Оно снова пошло на Билла. Он встал на ноги и теперь стоял спиной к стене, глядя на Него в упор.

                - Стреляй в Него, Беверли! - снова закричал Ричи.

                - Биби, Ричи, - услышала она сама себя за тысячу миль отсюда.

                Голова Оборотня вдруг оказалась прямо в развилке. Она прицелилась в один из его зеленых глаз и выстрелила. Руки ее не дрожали; она выстрелила так же точно, как стреляла в консервные банки на свалке в тот день, когда они соревновались, чтобы посмотреть, кто лучше всех.

                А в это время Бен думал: О, Беверли, если ты промахнешься на этот раз, мы все погибли, а я не хочу умирать в этой грязной ванне, но я не могу выбраться. Но она не промахнулась. Еще один круглый глаз - не зеленый, а мертвый, черный - вдруг возник прямо в центре Его морды: она целилась в правый глаз и промахнулась менее чем на полдюйма.

                Его крик - почти человеческий крик удивления, боли, страха и ярости был оглушающим. В ушах Вена зазвенело. Затем круглая дыра в Его лбу исчезла, закрытая потоками крови. Кровь не текла, она била из раны фонтаном под высоким давлением. Потоки крови залили лицо и волосы Вена. Не имеет значения, - истерически думал Бен. - Не волнуйся, Билл. Никто так или иначе не сможет увидеть Его, когда мы выберемся отсюда. Если мы когда-нибудь выйдем.

                Билл и Беверли подошли к Оборотню, и за ними Ричи. он истерически крикнул:

                - Стреляй в него снова, Беверли! Убей Его!

                - Убей Его! - крикнул Майк.

                - Да, убей Его! - подхватил Эдди.

                - Убей Его! - кричал Билл, его рот скривился в дрожащую дугу. На волосах налипла беловатожелтая полоска штукатурки. - Убей Его, Беверли, не дай Ему уйти!

                Боеприпасов не осталось, - бессвязно подумал Бен, - нам хана. О чем ты говоришь, чем убить Его? Но он посмотрел на Беверли и понял: если бы до того момента его сердце никогда не принадлежало ей, то оно бы перелетело к ней сейчас. Она снова натянула резинку, сомкнув пальцы над чашечкой, пряча ее пустоту.

                - Убей Его! - крикнул и Бен и неуклюже взобрался на край ванны. Его джинсы и белье до кожи пропитались кровью. Он не имел никакого представления, сильно его ранило или нет. После первоначального шока боли не было, но, наверняка, крови вытекло ужасно много.

                Зеленоватые глаза Оборотня вспыхивали и гасли, теперь наполненные страхом так же, как и болью. Кровь ручьем лилась на куртку.

                Билл Денбро улыбнулся. Это была кроткая, прекрасная улыбка... но она не отражалась в его глазах.

                - Ты не должен был начинать с моего брата, - сказал он. - Пошли этого мудака в ад, Беверли.

                Страх исчез из глаз этого существа - Оно почуяло. С необычайной грацией Оно повернулось и нырнуло в канализацию. Когда Оно уходило, Оно преобразилось. Куртка растаяла прямо на Его шкуре, и она обесцветилась. Череп удлинился, как будто был сделан из воска, который теперь размягчался и начинал плавиться. Его форма изменилась. На одно мгновение Бен подумал, что он почти что видит, какая форма у Него была в действительности, и сердце у него окаменело внутри грудной клетки, заставив его судорожно всхлипнуть.

                Я убью вас всех! - ревел голос из канализационной трубы. Он был плотным, сочным, диким, ни в коей мере не человеческим. - Убью вас всех... убью вас всех... убью вас всех... Слова угасали и угасали, уменьшаясь, размываясь, исчезая в отдалении, наконец соединились с негромким гудением насосных механизмов, уплывая через трубы.

                Дом глухо, еле слышно застонал, будто собирался обвалиться. Но он не обвалился, как заметил Бен, а странным образом сжался до обычных размеров. Какое бы колдовство Оно ни использовало, чтобы заставить дом Э 29 на Нейболт-стрит казаться больше, оно теперь утратило силу. Дом сократился, как эластик. Теперь это был дом, который пах сыростью и немного плесенью; лишенный мебели дом, куда заходили бродяги и алкаши выпить, поболтать и укрыться от непогоды.

                Оно ушло.

                Без Него тишина казалась очень громкой.

                - Ммммы должны вввыбраться из этого мместа, - сказал Билл. Он подошел туда, где Бен пытался встать, и схватил его за протянутую руку. Беверли стояла около стока. Она посмотрела на себя, и хладнокровие исчезло в краске стыда, которая, казалось, обтянула всю ее кожу сплошным теплым чулком. Она, должно быть, глубоко дышала. Трескающиеся отдаленные звуки - это были пуговицы на ее блузке. Их не было ни одной. Блузка раскрылась, ее маленькие груди совсем обнажились. Она попыталась задернуть блузку.

                - Ррричи, - сказал Билл. - Помоги мне с Бббеном. Он...

                Ричи присоединился к нему, затем Стэн и Майк. Вчетвером они поставили Вена на ноги. Эдди подошел к Беверли и неуклюже положил свою здоровую руку ей на плечо.

                - У тебя здорово получилось, - сказал он, и Беверли залилась слезами.

                Бен сделал два спотыкающихся шага к стене и прислонился к ней перед тем, как снова упасть. Голова его была легкой. Краски мира то возвращались, то снова уплывали. Его тошнило.

                Затем он почувствовал рядом руку Билла, сильную и успокаивающую.

                - Ччто, пплохо, Ссоломенная Голова?

                Бен заставил себя посмотреть на свой живот. Он нашел, что выполнение двух простых действий - наклон шеи и прикосновение к разрезу рубашки потребовало больше мужества, чем ему нужно было, чтобы войти в дом. Он ожидал увидеть половину своих внутренностей у себя на животе, как гротескное вымя. Вместо этого увидел, что поток крови течет ленивым ручейком. Оборотень ранил его глубоко, но явно не смертельно.

                Ричи посмотрел на разрез, который круто спускался по груди Вена и исчезал справа над желудком, затем прямо в лицо Вену.

                - Он едва не пустил твои кишки на подтяжки. Ты это знаешь?

                - Не трепись и катись, - сказал Бен.

                Они с Ричи внимательно посмотрели друг на друга, изучая, затем разразились истерическим смехом в одно и то же время, брызгая друг на друга слюной. Ричи взял Вена за руки и толкнул его назад.

                - Мы побили Его, Соломенная Голова! Мы побили Его!

                - Мы ннне пппобили Его, - сказал Билл сурово. - Нам ппросто ппповезло. Давайте вввыходить, ппока Оно нне ррешило ввернуться.

                - Ккуда? - спросил Майк.

                - К Барренсу, - ответил Билл.

                Беверли подошла к ним, все еще стягивая блузку на груди. Ее щеки были яркокрасными. - В штаб?

                Билл кивнул.

                - Дайте мне кто-нибудь рубашку, - попросила Беверли, покраснев еще сильней. Билл внимательно посмотрел на нее, и кровь мгновенно прихлынула к его собственному лицу. Он быстро отвел глаза, но в этот краткий момент Бен успел испытать гнетущую ревность.

                В одну единственную секунду Билл узнал ее так, как знал раньше только Бен.

                Остальные тоже посмотрели и затем отвернулись. Ричи покашлял в руку. Стен покраснел. Майк отскочил назад на шагдва, как будто действительно напуганный припухлостью маленькой белой груди, просвечивающей под ее рукой.

                Беверли вскинула голову, отбросив назад спутавшиеся волосы. Она все еще была красной, но лицо ее прояснилось.

                - Я же не виновата, что я девочка, - сказала она, - или в том, что я становлюсь большой. Кто-нибудь даст мне рубашку?

                - Кконечно, - сказал Билл. Он снял через голову свою белую футболку, обнажая свою узкую грудь, торчащие ребра, загорелые, веснушчатые плечи. Ввот.

                - Спасибо, Билл, - сказала она, и на какой-то момент их глаза встретились. На этот раз Билл не отвел взгляд. Он смотрел твердо, повзрослому.

                - Ппожалуйста, - сказал он.

                Удачи тебе, Большой Билл, - подумал Бен, и отвернулся от этого взгляда. Он причинил ему боль, делал больно там, куда ни вампир, ни оборотень никогда не смогли бы попасть. Но в то же самое время была такая вещь, как правила приличия. Слова он не знал, он понимал их смысл. Смотреть на них, когда они глядели друг на друга вот так, было бы так же неприлично, как смотреть на ее груди, высвободившиеся из блузки, когда она надевала через голову футболку Билла.

                Пускай так. Но ты никогда не будешь любить ее так, как я. Никогда.

                Футболка Билла доходила ей почти до колен. Если бы не джинсы, которые выступали из-под каймы, было бы похоже, что на ней короткая ночная рубашка.

                - Ппойдемте, - повторил Билл. - Я нне ззнаю насчет вввас, ппарни, но ммне на сегодня достаточно.

                Достаточно оказалось им всем.

                Через час они оказались в штабе, где были открыты и окно, и люк. Внутри было прохладно, и Барренс в этот день был благословенно спокоен и тих. Они сидели, почти не разговаривая, погруженные каждый в свои мысли. Ричи и Бев взадвперед передавали "Мальборо". Эдди сделал вдох из аспиратора. Майк несколько раз чихнул и извинился. Он сказал, что подцепил простуду.

                - Это единственное, что вы могли подцепить, сеньор, - сказал Ричи довольно дружелюбно, и это было все.

                Бен думал, что сумасшедшая интерлюдия в доме на Нейболт-стрит уже кажется сном. Он забудется, сотрется из памяти, - думал он, - как стираются из памяти дурные сны. Ты просыпаешься, тяжело дыша и обливаясь потом, а через пятнадцать минут не можешь вспомнить, что тебе снилось.

                Но этого не случилось. Все, что произошло, с того момента, как он пролез через подвальное окно, до момента, когда Билл разбил кухонное окно стулом, чтобы они могли выйти, оставалось ярким и четким в его памяти. Это не был сон. Рана с запекшейся кровью на груди и животе не была сном, и не имело значения, увидит ли ее мать или нет.

                Наконец Беверли встала.

                - Я должна идти домой, - сказала она. - Хочу переодеться до того, как мама вернется. Если она увидит меня в мальчишечьей рубашке - убьет.

                - Убьет, сеньорита, - согласился Ричи, - но она будет убивать вас медленно.

                - Биби, Ричи.

                Билл смотрел на нее серьезно.

                - Я верну твою рубашку, Билл.

                Он кивнул и махнул рукой, чтобы показать, что это неважно.

                - Тебе не влетит, если ты придешь домой без нее?

                - Ннет. Они еддва мменя замечают, ккогда я ррядом.

                Она кивнула, закусив свою полную нижнюю губу - девочка одиннадцати лет, высокая для своего возраста и уже прекрасная.

                - Что будет дальше, Билл?

                - Я ннне зззнаю.

                - Это ведь не кончилось, так?

                Билл покачал толовой.

                Бен сказал:

                - Теперь Оно захочет нас больше, чем когда-либо.

                - Опять серебряные пули? - спросила она его. Он понял, что с трудом может вынести ее взгляд. Я люблю тебя, Беверли... разреши мне только это. У тебя может быть Билл или весь мир, или все, что тебе нужно. Дай мне только это, позволь мне продолжать любить тебя, и я думаю, этого будет достаточно.

                - Я не знаю, - сказал Бен. - Мы могли бы, но... - Он медлил с ответом, пожав плечами. Он не мог сказать, что он чувствовал, как-то не мог это выразить - это было, как в фильме с чудищем, но это ведь не так. Мумия выглядела очень живой... что подтверждало ее реальность. То же самое в отношении Оборотня - он мог... мог свидетельствовать об этом, потому что он видел его не в фильме, он чувствовал в руках его жесткие спутанные волосы, видел маленькое, злобнооранжевое огненное пятно (как помпон! ) в одном из Его зеленых глаз. Эти вещи были... ну... они были соннореальными. А когда сны становились реальными, они уходили из-под власти спящего и начинали жить своей, мертвой жизнью, способные к самостоятельным действиям. Серебряные шарики действовали, потому что эти семеро ребят были едины в своей вере, что они будут действовать. Но шарики не убили Его. И в следующий раз Оно явится к ним в новом обличье, над которым серебро не властно.

                Власть, власть, - подумал Бен, глядя на Беверли. Сейчас все было в порядке; ее глаза встретили опять глаза Билла, и они смотрели друг на друга, как потерянные. Это длилось только мгновение, но Вену оно показалось вечностью.

                Все всегда стремятся к власти. Я люблю Беверли Марш, и она имеет власть надо мной. Она любит Билла Денбро, и поэтому он имеет над ней власть. Но я думаю, и он начинает любить ее. Может быть, это из-за ее лица, каким оно было, когда она говорила, что не виновата, что она девочка. Может быть, ее грудь, которую он видел всего лишь одну секунду. Может быть, просто то, как она иногда выглядит при хорошем свете, или ее глаза. Не имеет значения. Но если он начинает любить ее, она начинает иметь над ним власть. Супермен имеет власть, но лишь когда творит добрые дела. Бэтмен имеет власть, но даже он не может летать или видеть сквозь стены. Моя мама имеет власть надо мной. А ее хозяин на заводе имеет власть над ней. Все имеют какую-то власть... кроме, может быть, маленьких детей.

                Затем он подумал, что даже маленькие дети имеют власть: они могут кричать до тех пор, пока вы не сделаете что-нибудь, чтобы они замолчали.

                - Бен? - спросила Беверли, снова глядя на него. - Ты что язык проглотил?

                - А? Нет. Я думал о власти. Власти... "шариков".

                Билл внимательно посмотрел на него.

                - Я думал, откуда приходит власть, - признался Бен.

                - Оооооно... - начал Билл и закрыл рот. Выражение задумчивости появилось на его лице.

                - Я действительно должна идти, - сказала Беверли. - Ведь мы увидимся, а?

                - Конечно, приходи сюда завтра. Мы будем ломать вторую руку Эдди, сказал Стан.

                Все засмеялись. Эдди сделал вид, что бросает аспиратор в Стэна.

                - Тогда пока, - сказала Беверли и упорхнула.

                Бен посмотрел на Билла и увидел, что он не смеется. На его лице все еще сохранялось задумчивое выражение, и Бен знал, что его нужно будет окликнуть два или три раза, прежде чем он отзовется. Он знал, о чем думал Билл; он сам будет думать об этом несколько дней. Но все время - нет. Одежда, которую матери пришлось латать; игры в салки в Барренсе; а, когда первые четыре дня в августе шел дождь, они шли домой к Ричи и играли там, пока дождь сначала накрапывал, а потом лил вовсю. Его мать объявит ему, что она считает, что Пэт Никсон является самой привлекательной женщиной в Америке, и он ее до ужаса удивит, когда предпочтет ее Мерилин Монро (кроме цвета волос, он считал, Бев похожа на Мерилин Монро). Будет время съесть столько "Твинкиз", "Ринг-Дингз" и "Девил Догз", сколько попадет в его руки, и будет время посидеть на заднем крыльце, читая "Счастливая Звезда и спутники Меркурия". Для всех этих вещей будет время, пока раны на его груди и животе будут затягиваться и начнут чесаться, потому что жизнь продолжается, и в одиннадцать лет, хотя он и был очень понятливым, он плохо представлял себе будущее. Он мог жить с тем, что случилось в доме на Нейболт-стрит. В конце концов, мир был полон чудес.

                Но будут странные моменты, когда он снова задумается над этими вопросами: власть серебра, власть шариков - отчего происходит эта власть? Откуда происходит любая власть? Как ты получаешь ее? Как ты ее используешь?

                Ему казалось, что их жизнь могла зависеть от этих вопросов. Однажды ночью, когда он заснул, а дождь монотонно, убаюкивающе барабанил в окна и по крыше, ему пришло в голову, что есть еще один вопрос, возможно, единственный. Оно имеет некоторую реальную сущность, и Бен почти что видел ее. Увидеть сущность означало увидеть тайну. Это тоже была власть? Возможно, да. Потому что разве неправда, что власть, подобная власти Оно, таилась в изменении формы? Был ребенок, который кричал посреди ночи; была атомная бомба; была серебряная пулька; было то, как Беверли смотрела на Билла, и то, как Билл смотрел на нее.

                Что же было этой властью?

                В последующие две недели ничего особенного не случилось.

                ДЕРРИ: ЧЕТВЕРТАЯ ИНТЕРЛЮДИЯ "Ты проиграло Ты не можешь выигрывать все время. Ты проиграло Ты не можешь выигрывать все время, что я говорил? Я знаю, милая моя, Я вижу, как печаль опускается на твоем горизонте". Джон Ли Хукер "Ты проиграло" 6 апреля 1985

                Я вам вот что скажу, друзья и ближние: я сегодня пьян. Пьян в задницу. Ржаное виски. Пошел к Вэлли и начал, потом пошел в шалман на Мейн-стрит за полчаса до закрытия и купил бутылку Ржаной. Я знаю, до чего я нажрался. Мы гуляли - веселились, а проспались - прослезились. Итак, вот он сидит один пьяный негр в общественной библиотеке после закрытия, с открытой книгой прямо перед собой и с бутылкой

                "Старого Кентукки" слева. "Скажи правду и устыдишь дьявола", говаривала моя мать, но она забыла сказать, чт) о иногда трезвостью этого парнокопытного не устыдишь. Ирландцы знают, что они, конечно, белые негры Господа, и кто знает, может быть, )они на порядок впереди?

                Хочу писать о пьянстве и о дьяволе. Помните "Остров сокровищ"? Старый морской волк на "Адмирале Бенбоу". "Мы их еще уделаем, Джеки! " Держу пари, старый мудак даже поверил в это. Нажравшись рому или ржаной, - можно поверить во все, что угодно.

                Пьянство и дьявол, о'кей.

                Иногда меня забавляет думать, сколько бы я протянул, если бы действительно опубликовал кое-что из этой писанины, которой я занимаюсь во мраке ночи, что-нибудь о Легионе Благопристойности, пожаре в "Блэк-Спот", похождениях банды Бредли... или о деле Клода Хэро и "Серебряном Долларе".

                "Серебряный Доллар" - это была пивная, и то, что явилось самым странным массовым убийством за всю историю Америки, случилось именно там в сентябре 1905-го. В Дерри все еще есть старожилы, которые утверждают, что помнят ее, но единственное свидетельство, которому я действительно доверяю, - это свидетельство Сарагуда. Когда это случилось, ему было восемнадцать.

                Сарагуд теперь живет в доме престарелых Паульсона. У него нет зубов, и его франконовоанглийский акцент долины Святого Иоанна настолько силен, что, вероятно, только другой старый житель штата Мэн мог бы понять, что он говорит, если бы его разговор был передан фонетически. Сэнди Иве, фольклорист из Мэнского университета, которого я уже упоминал на этих страницах, помог мне перевести мои аудиозаписи.

                Клод Хэро был, по словам Сарагуда, "мерзким сыном шлюхи, у которого был взгляд, который сверлил тебя, как кобылий глаз в лунном свете".

                Сарагуд говорил, что он - и все, кто работал с Хэро, - верили, что он был хитер, как собака, крадущая цыплят... когда совершал набеги с топориком на "Серебряный Доллар", все более потрясающие с каждым разом. Это было не все. До тех пор лесозаготовители в Дерри не считали, что таланты Хэро простирались дальше поджогов в лесах.

                Лето 1905 года было долгим и жарким, и в лесах бушевало много пожаров. Самый большой из них, который, по его признанию, он учинил, просто поднеся зажженную свечу к вороху щепок и хвороста, случился в Большом Индейском лесу в Хэвене. Он унес двадцать тысяч акров самой твердой древесины, и дым от него чувствовался в тридцати пяти милях, когда конка тащилась по Ап-Майл-Хилл в Дерри.

                Весной того года ходили разговоры об объединении в профсоюзы. Организацией их занимались четыре лесоруба (не то чтобы было много что организовывать - рабочие штата Мэн тогда были противниками союзов, они и сейчас в большинстве своем таковы), и одним из четырех был Клод Хэро, который в своей профсоюзной деятельности видел шанс повыпендриваться и проводить еще больше времени в попойках на Бейкери Эксчейндж-стрит. Хэро и его компания называли себя "организаторами", а лесопромышленные тузы называли их "главарями". Воззвание, прибитое в столовых в лагерях лесорубов, сообщало, что любой, кого заподозрят в разговорах о профсоюзах, будет немедленно уволен с работы.

                В мае того же года в ущелье Трефэм случилась краткосрочная забастовка, и хотя она была прервана тотчас же и рабочими, не желающими вступать в профсоюз, и городскими властями, Хэро и его дружки-организаторы рассматривали ее как великую победу своего дела. Соответственно они пришли в Дерри, чтобы нажраться и "поорганизовывать"... или повыпендриваться, можно и так и эдак, в зависимости от того, чью сторону вы выбираете. Как бы то ни было, должен был действовать сухой закон. Они вламывались почти во все бары, закончив в сонном "Серебряном Долларе", обняв друг друга за плечи, напившиеся вусмерть, чередуя профсоюзные песнопения с до смешного напыщенными мелодиями наподобие "Глаза матери смотрят с небес", хотя я сам думаю, что любая мать, смотрящая оттуда и видящая своего сына в таком состоянии, могла бы быть прощена за то, что отвернулась.

                Согласно Эгберту Сарагуду, единственной причиной, которую можно было усмотреть в участии Хэро в движении, был Дэйви Хартвелл. Хартвелл был главным "организатором", или "главарем", и Хэро был влюблен в него. Он не был единственным; многие причастные к движению любили Хартвелла глубоко и страстно, той гордой любовью, которую мужчины приберегают для тех из своего пола, которые имеют магнетизм, достигающий, по видимому, святости. Дэйви Хартвелл был человеком, который ходил так, как будто ему принадлежит полмира, а на остальном висел замок.

                Хэро вводил Хартвелла в дела организации так, как обучал бы его, если бы решил сделаться судостроителем в Бревере или в Бате, или утроить Седьмые эстакады в Вермонте, или пытаться внедрить экспресспони на Западе. Хэро был хитрый и подлый, и в какомнибудь романе у него совсем не было бы никаких положительных качеств. Но иногда, когда человек проводит жизнь, не доверяя другим и не вызывая доверия у них, одинокий (или потерянный), то есть сам по себе, он может найти друга или возлюбленного и жить для этого человека так же, как собака живет для своего хозяина. Вот что, повидимому, было между Хэро и Хартвеллом.

                Так или иначе, четверо провели ту ночь в гостинице "Брентвуд Армз", которую лесорубы тогда называли "Плавучая собака" (почему - покрыто мраком и уже ушло навсегда, как и сама гостиница). Четверо вошли, ни один не вышел. Одного из них, Энди Делессепса, больше никогда не видели. Хотяистория говорит, что он будто бы провел остаток своей жизни в приятном покое в Портсмуте, но я как-то сомневаюсь в этом. Двое других главарей, Амсел Бикфорд и Дэйви Хартвелл, были найдены плавающими головой вниз в Кендускеаге. У Бикфорда не было головы - кто-то снес ее ударом топора лесоруба. У Хартвелла не было обеих ног, и те, кто нашел его, клялись, что никогда не видели на человеческом лице такого выражения ужаса и боли. Кто-то растянул его рот, надув щеки, и когда те, кто обнаружил его, перевернули тело и разжали губы, в грязь выпало семь пальцев его ног. Одни думали, что он, может быть, потерял три других за годы работы в лесах; другие придерживались мнения, что он, может быть, проглотил их перед смертью.

                К рубашке каждого была приколота бумажка со словом "Союз".

                Клода Хэро так никогда и не предали суду за то, что случилось в "Серебряном Долларе" в ночь на 9 сентября 1905 года, поэтому нет возможности узнать точно, как он избежал судьбы других той майской ночью. Мы можем сделать предположение: долгое время он был сам по себе, выучился быстро прыгать, возможно, воспитал в себе собачью сноровку чуять реальную опасность и выбираться из нее. Но почему он не взял с собой Хартвелла? А может, он был взят в лес остальными "агитаторами"? Может быть, они припасли его напоследок, и он смог убежать, даже когда крики Хартвелла (заглушенные, так как ему в рот засунули пальцы ног) эхом раздавались во тьме и пугали птиц, разгоняя их с их насестов? Нет возможности узнать наверняка, но это последнее предположение мне кажется наиболее вероятным.

                Клод Хэро стал человекомпризраком. Он приходил в лагерь в Долине Святого Иоанна, становился в очередь с другими лесорубами за едой, получал миску похлебки, съедал ее и уходил до того, как кто-то соображал, что он один из той компашки. Через несколько недель после этого он показался в пивнушке "Винтерпорт", говоря о профсоюзе и клянясь, что отомстит тем, кто убил его друзей; Хамильтон Трэкер, Уильям Мюллер и Ричард Бови - вот имена, которые он упоминал чаще всего. Все они жили в Дерри, и их остроконечные, с мансардами дома стоят на Западном Бродвее по сей день. Через годы они и их потомки подожгут "Блэк-Спот".

                То, что были люди, которым не понравилось, что Клод Хэро выпутался, не может быть подвергнуто сомнению, особенно после того, как начались пожары в июне того года. Но хотя Хэро часто видели, он был быстр и чувствовал опасность, как зверь. Насколько я сумел выяснить, никакого официального обвинения против него не было выдвинуто и полиция так и не наложила на него руку. Может, боялись того, что Хэро мог сказать, если бы предстал перед судом за поджог.

                Какие бы ни были причины, леса вокруг Дерри и Хэвена горели все то жаркое лето. Исчезали дети, было больше драк и убийств, чем обычно, и облако страха, так же как и облако дыма, распространялось над городом.

                Наконец первого сентября пришли дожди, и лило целую неделю. Центр Дерри затопило, что было необычно, но большие дома на Западном Бродвее были выше, и в некоторых из этих больших домов, должно быть, вздохнули облегченно. Пусть сумасшедший "канук" всю зиму прячется в лесах, если это то, чего он хочет, - вот что они могли бы сказать. На это лето его работа сделана, и мы поймаем его до того, как высохнут леса в июне на следующий год.

                Потом пришло 9 сентября. Я не могу объяснить, что случилось; Сарагуд не может это объяснить; насколько я знаю, никто не может. Я могу только пересказать события, которые произошли.

                Сонный "Серебряный Доллар" был забит лесорубами, пьющими пиво. Снаружи спускались туманные сумерки. Кендускеаг поднялся высоко и отливал серебром, заполняя свое русло от берега к берегу, и, согласно Эгберту Сарагуду, "дул дьявольский ветер - он залезал через дырки в штанах и слепил глаза". Улицы превратились в болота. В задней комнате за одним из столов шла карточная игра. Это были люди Уильяма Мюллера. Мюллер был совладельцем железнодорожной ветки "Д. С. и У. М.", а также могущественным лесохозяином, которому принадлежали миллионы акров леса; а люди, которые играли в покер в "Долларе" этой ночью, были частично дровосеки, частично железнодорожные спекулянты-биржевики, но все были в напряге. Двое из них, Тинкер Маккатчесн и Флойд Калдервуд, посидели в тюрьме. С ними был Латроп Раунс (его прозвище, такое же неясное, как и "Плывущая собака", было Эль-Катук), Дэвид Стагли Греньер и Эдди Кинг - бородатый человек, чьи очки были такие же толстые, как и его пузо. Кажется очень вероятным, что они были из тех, кто в течение последних двух с половиной месяцев следил за Клодом Хэро. Кажется вероятным также, что они участвовали в той маленькой резне, которая покончила с Хартвеллом и Бикфордом.

                Бар, как рассказал Сарагуд, был переполнен, десятки мужчин перли туда, пили пиво и закусывали, поливая покрытый опилками грязный пол.

                Дверь открылась, и вошел Клод Хэро. В руках у него был обоюдоострый топор дровосека. Он шагнул к стойке и локтями раздвинул себе место. Эгберт Сарагуд стоял слева от него; он заметил, что от Хэро пахло, как от лесного хорька. Бармен принес Хэро большой бокал пива, два яйца вкрутую в миске и солонку соли. Хэро сунул ему двухдолларовую ассигнацию и положил сдачу доллар восемьдесят пять центов в карман куртки. Он посолил яйца и съел их. Он посолил пиво, выпил его и отрыгнул.

                - Снаружи места больше, чем внутри, - сказал Сарагуд, как будто половина жителей в северном Мэне не была все это лето в шорохе от Хэро.

                - Ты знаешь, что это правда, - ответил Хэро со своим всегдашним акцентом.

                Он заказал себе еще одно пиво, выпил и снова отрыгнул. Разговор в баре продолжался. Некоторые окликали Клода, и Клод кивал и махал им рукой, но не улыбался. Сарагуд сказал, что он выглядел как человек, который наполовину спит. За столом сзади продолжалась игра в покер. Эль-Катук сдавал. Никто не побеспокоился о том, чтобы сказать игрокам, что Клод Хэро в баре... хотя, так как их стол был всего лишь в двадцати футах и так как имя Клода произносилось людьми, знавшими его, не один раз, трудно понять, как они могли продолжать играть, не осознавая смертельной опасности. Но вот что произошло.

                После того, как Хэро закончил вторую кружку пива, он попросил извинения у Сарагуда, поднял свой топор и повернулся к столу, где люди Мюллера играли в покер. Затем он начал резню.

                Флойд Калдервуд только чт: о налил себе стакан Ржаного виски и ставил назад бутылку, когда подошел Хэро и отрубил руку Калдервуда по запястье. Калдервуд посмотрел на руку и закричал: она все еще держала бутылку, но вдруг оказалась ни к чему не прикреплена, кроме мокрых хрящей и вен. На какой-то момент отрубленная рука даже плотнее сжала бутылку, а потом упала и легла на стол, как мертвый паук. Из запястья хлынула кровь.

                В баре кто-то требовал еще пива, и кто-то спросил бармена, которого звали Джонси, красит ли он все еще свои волосы. "Никогда не красил их", ответил Джонси сварливо: он был тщеславен в отношении своих волос.

                - Я встретил проститутку в Макортни, которая сказала, что то, что растет вокруг твоего хера, белое, как снег, - сказал парень.

                - Она трепло, - ответил Джонси.

                - Спусти портки и дай нам поглядеть, - сказал лесоруб по имени Фолкленд, с которым Эгберт Сарагуд состязался в выпивке до прихода Хэро. Это вызвало общий смех.

                Позади них пронзительно кричал Флойд Калдервуд. Несколько человек, прислонившись к стойке, случайно повернулись и увидели, как Клод Хэро погрузил свой топор в голову Тинкера Маккатчесна. Тинкер был крупным мужиком с черной седеющей бородой. Он привстал, по лицу его потекла кровь, затем он опять сел. Хэро вытащил топор из его головы. Тинкер начал снова подниматься, и Хэро ударил топором сбоку, погружая его в затылок. Он издал звук, как сказал Сарагуд, как будто тюк белья упал на пол. Тинкер плюхнулся на стол, карты веером посыпались у него из рук.

                Остальные игроки заорали. Калдервуд, все еще пронзительно вопя, пытался поднять правую руку левой, его кровь вытекала из обрубка запястья непрерывным потоком. У Стагли Греньера было то, что Сарагуд назвал "пугачом" (означающим пистолет в кобуре под мышкой), и он тянулся за ним абсолютно безуспешно. Эдди Кинг пытался встать и упал прямо со стула на спину. Перед тем, как он смог встать, Хэро встал над йим, расставив ноги, и занес топор над его головой. Кинг закричал и сжал руки в умоляющем жесте.

                - Пожалуйста, Клод, я только что женился в прошлом месяце! - вскричал Кинг.

                Топор опустился, его основание почти исчезло в огромном животе Кинга. Кровь брызнула на брусчатый потолок "Доллара". Эдди начал пятиться назад по полу. Клод вытащил топор из него так же, как хороший дровосек вытаскивает топор из древесины мягких пород, качая его взадвперед, чтобы освободиться от цепкого захвата сочной древесной мякоти. Когда топор высвободился, он обрушил его на голову Кинга, затем еще раз, и крик Эдди Кинга прекратился. Однако Клод Хэро не успокоился: он начал кромсать Кинга, как щепки.

                В баре разговор переключился на то, какая будет зима. Верной Стэнчфилд, фермер из Пальмиры, заявил, что она будет мягкой - дождь осенью истощает снег зимой. Альфи Ноглер, у которого была ферма на Ноглер-Роуд в Дерри (ее сейчас нет; там, где Альфи Ноглер когда-то выращивал горох, и бобы, и свеклу, теперь на восемь миль тянется шестиколейная железнодорожная ветка), позволил себе не согласиться. Он видел аж восемь колец на некоторых волосатых гусеницах - неслыханное количество. Еще один обещал гололед; еще кто-то грязь. Надлежащим образом вспомнили ураган 1901-го. Джонси пустил по бару кружки пива и миски крутых яиц.

                А за ними продолжались крики и рекой лилась кровь.

                В этом месте моего опроса Эгберта Сарагуда я выключил магнитофон и спросил его: "Как это случилось? Вы говорите, что вы не знали, что это продолжается, или вы знали, но дали этому продолжаться, или еще что?"

                Подбородок Сарагуда упал на верхнюю пуговицу его запачканной едой майки. Брови его сдвинулись. Тишина в комнате Сарагуда, маленькой, тесной, пахнущей медикаментами, длилась так долцо, что я собрался повторить свой вопрос, когда он ответил: "Мы знали. Но это, повидимому, не имело никакого значения. Это было своего рода политикой. Да, вроде этого. Как городские дела. Пусть люди, которые разбираются в политике, заботятся о ней, а люди, которые разбираются в городских делах, занимаются ими. Такие вещи лучше всего делаются, когда работяги не вмешиваются".

                - Вы действительно говорили о погоде и просто боялись выйти и сказать, так? - спросил я внезапно. Вопрос просто вырвался у меня, и я, конечно, не ожидал, что Сарагуд, который был старым, и медлительным, и неграмотным, ответит на него... но он ответил совсем без удивления.

                - Да, - сказал он, - возможно.

                Пока мужчины в баре продолжали говорить о погоде, Клод Хэро продолжал резню. Стагли Греньеру наконец удалось высвободить свой пугач. Топор опускался раз за разом на Эдди Кинга, который уже был разрублен на куски. Пуля, которую выпустил Греньер, попала в основание топора и рикошетом отлетела с искрой и протяжным визгом.

                Эль-Катук поднялся на ноги и начал отходить задом. Он все еще держал колоду карт, которую раздавал; карты полетели на пол. Клод пошел за ним. Эль-Катук выставил руки. Стагли Греньер сделал еще один выстрел, который прошел в десяти футах от Хэро.

                - Остановись, Клод, - попросил Эль-Катук. Сарагуд сказал, что ему показалось, будто Катук пытался улыбнуться. - Я не был с ними. Я вовсе в этом не замешан.

                Хэро только оскалился.

                - Я был в Милленоккете, - убеждал Эль-Катук, его голос поднялся до крика. - Я был в Милленоккете, клянусь именем своей матери! Спроси любого, если не веришь мнеееее...

                Клод поднял окровавленный топор, и Эль-Катук швырнул остатками карт в его лицо. Топор со свистом опустился. Эль-Катук увернулся. Лезвие топора застряло в обшивке, которая покрывала заднюю стену "Серебряного Доллара". Эль-Катук попытался бежать. Клод вытащил топор из стены и всадил его ему между лодыжками. Эль-Катук рухнул. Стагли Греньер снова выстрелил в Хэро, на этот раз немного удачнее. Он целился в голову сумасшедшего лесоруба - пуля ударила в мясистую часть бедра Хэро.

                Тем временем Эль-Катук отчаянно полз к двери, волосы упали на его лицо. Хэро снова опустил топор со злобным рычанием, и через мгновение отрубленная голова Катука катилась по полу, устланному опилками, с причудливо высунутым языком. Она подкатилась к обутой ноге лесоруба по имени Уорни, который провел большую часть дня в "Долларе" и который к тому времени так нагрузился, что не понимал, на земле он или на море. Он отфутболил голову, не глядя, что это такое, и крикнул Джонси принести ему еще пива.

                Эль-Катук прополз еще три фута, кровь била из его шеи сильной струей, прежде чем рн окончательно отбросил копыта. Это подстегнуло Стагли. Хэро повернулся к нему, но Стагли выскочил в уборную и запер дверь.

                Хэро бросился туда, вопя и беснуясь, слюни текли у него изо рта. Когда он вошел, Стагли не было, хотя холодное, протекающее помещение не имело окон. Минуту Хэро стоял там, опустив голову, мощные руки его были забрызганы кровью и слизью, и затем с ревом смахнул крышки с трех очков. И в этот момент он увидел, как ботинки Стагли исчезают под зазубренной доской, идущей по краю стены туалета. Стагли Греньер с пронзительным криком бежал под дождем по Эксчейндж-стрит, весь в дерьме, крича, что его убивают. Он пережил резню в "Серебряном Долларе" - он был единственным, кто пережил, но через три месяца, наслушавшись шуток о методе своего избавления, он навсегда покинул Дерри.

                Хэро вышел из туалета и стоял перед ним, как бык после приятного волнения, голова была опущена вниз, топор он держал перед собой. Он тяжело дышал и сопел и был покрыт запекшейся кровью с головы до ног.

                - Закрой дверь, Клод, вонища идет до небес, - сказал Сарагуд. Клод уронил топор на пол и сделал, что его просили. Он пошел к карточному столу, где сидели его жертвы, отфутболив по дороге отрубленную ногу Эдди Кинга. Затем он просто сел и положил голову на руки. Возлияния и разговор в баре продолжались. Через пять минут начали прибывать еще люди, среди них три или четыре заместителя шерифа (за главного был отец Дала Маршена, и когда он увидел все это, у него случился сердечный приступ, и его отправили к доктору Шратту). Клода Хэро повязали. Когда его забирали, он не оказал никакого сопротивления.

                Той ночью все бары на Бейкери Эксчендж-стрит бурлили и кипели от новостей о резне. Праведная ярость начала брать верх, и, когда бары закрылись, более семидесяти человек отправились в город к тюрьме и окружному суду. В руках у них были факелы и фонари. Некоторые несли пистолеты, некоторые - топоры, некоторые - ножовки.

                Окружной шериф должен был вернуться из Бангора полуденным автобусом на следующий день, поэтому его там не было, а Гус Маршен лежал в лазарете доктора Шратта с сердечным приступом. Два заместителя, которые сидели в конторе, играя в криббидж, услышали, как идет толпа, и быстро вышли оттуда. Пьяные вломились и вытащили Клода Хэро из тюремной камеры. Он не оченьто протестовал, и казался безучастным.

                Они протащили его на своих плечах, как футбольного героя, вынесли на Канал-стрит и там линчевали на старом вязе, нависавшем над Каналом. "Он совсем не сопротивлялся", - сказал Эгберт Сарагуд. Это было, насколько подсказывают городские хроники, единственное линчевание, которое когда-либо имело место в этой части штата Мэн. И Почти нет необходимости говорить, что в "Новостях Дерри" не было никаких сообщений. Многие из тех, кто продолжал беспечно пить, пока Хэро делал свое дело в "Серебряном Долларе", участвовали в линчевании - вздернули его. К полуночи их настроение изменилось.

                Я задал Сарагуду последний вопрос: видел ли он кого-нибудь, кого он не знал, в течение этого страшного дня? Кого-нибудь, чей вид удивил его, как странный, не к месту, смешной, даже клоунский? Кого-нибудь, кто бы пил в баре в этот день, кого-то, кто, может быть, обратился в одного из подстрекателей в эту ночь, пока пьянка продолжалась и разговор перешел к линчеванию?

                - Может быть, это было, - ответил Сарагуд. Он устал к тому времени и клевал носом, готовый к послеобеденному сну. - Это было очень давно, мистер. Давным-давно.

                - Но вы кое-что помните, - сказал я.

                - Я помню, думал, что по дороге в Бангор должна быть ярмарка, - сказал Сарагуд. - Я в ту ночь гудел в "Кровяной Бадье". "Бадья" была в шести дверях от "Серебряного Доллара". Там был парень... смешной такой парень... делал сальто и перевороты... жонглировал стаканами... трюки... клал монеты на свой лоб, и они оставались прямо там... смешно, знаете ли...

                Его костлявый подбородок снова опустился ему на грудь. Он собирался заснуть прямо передо мной. В углах рта начала скапливаться слюна; у рта было столько складочек и морщинок, как на кошельке у леди.

                - Видел его несколько раз с тех пор, - сказал Сарагуд. - Думаю, что он, может быть, так хорошо провел время той ночью... что решил уходить.

                - Да. Он долго был поблизости, - сказал я.

                Его ответом был слабый храп. Сарагуд заснул в своем кресле у окна с лекарствами, разложенными для него на подоконнике, как солдаты, явившиеся на смотр. Я выключил свой магнитофон и просто сидел какое-то время, глядя на него, этого странного путешественника по времени с 1890 года, который помнил время, когда не было машин, электрических ламп, самолетов, штата Аризона. И Пеннивайз был там, указывая им дорогу к еще одному жуткому жертвоприношению, еще одному в длинной истории жутких жертвоприношений Дерри. То, которое было в сентябре 1905-го, послужило началом периода страха, включившего взрыв Кичнеровского чугунолитейного завода в следующем году на Пасху.

                Это вызывает некоторые интересные (и, насколько я знаю, жизненно важные) вопросы. Что Оно в действительности есть, например? Я знаю, что некоторые дети были частично съедены - это показывают отметиныукусы, но, возможно, именно мы заставляем Его делать это. Конечно, с детства мы слышали, что первое, что делает монстр, когда уносит тебя в глухой лес, так это съедает тебя. Это, вероятно, худшее, что мы можем вообразить. Но в действительности монстры живут верой, не так ли? Я пришел к твердому выводу: пища может давать жизнь, но источник силы - вера, а не пища. И кто более всего способен к всеобщему проявлению веры, как не ребенок?

                Но возникает проблема: дети растут. В церкви сила увековечивается и обновляется периодическими ритуальными действиями. В Дерри тоже власть, повидимому, увековечивается и обновляется периодическими ритуальными действиями. Может быть. Оно защищается тем, что, когда дети вырастают и становятся взрослыми, они уже либо неспособны к вере, либо искалечены духовным или воображенческим артритом.

                - Да. Я думаю, секрет здесь. И если я позвоню друзьям, что они вспомнят? Чему они поверят? Достаточно ли этого, чтобы покончить с этим страхом раз и навсегда, или только достаточно, чтобы быть убитым? Их зовут я знаю это очень хорошо. Каждому убийству в этом новом цикле был вызов. Мы почти убили Его дважды, и в конце концов мы загнали его в лабиринт туннелей и в отвратительные вонючие норы под городом. Но мне кажется, я знаю еще один секрет: хотя Оно бессмертно (или почти бессмертно), мы - нет. Оно должно только ждать до тех пор, пока акт веры, который сделал нас потенциальными убийцами монстра и источниками силы, не станет невозможным. Двадцать семь лет. Возможно, этот период сна для Него такой же короткий и освежающий, как дневной сон для нас. И когда Оно пробуждается. Оно то же самое, но треть нашей жизни прошла мимо. Наши перспективы сузились, наша вера в колдовство, которая и делает колдовство возможным, износилась, как пара новых ботинок после многодневного хождения.

                Зачем звать нас снова? Почему не дать нам просто умереть? Потому что мы почти убили Его, потому что мы напугали Его, я думаю. Потому что Оно жаждет отмщения.

                И теперь, теперь, когда мы не верим больше в Сайта-Клауса, в Золотой Зуб, в Гензель и Гретель или тролля под мостом. Оно для нас готово. Возвращайтесь, - говорит Оно. - Возвращайтесь, закончим наше дело в Дерри. Приносите всякие свои шарики и свои "берегись"! Тото поиграем! Возвращайтесь, и мы посмотрим, помните ли вы простейшую вещь из всех: как нужно быть ребенком, облеченным верой, и поэтому бояться темноты.

                В этом одном, по меньшей мере, я выигрываю на тысячу процентов: я боюсь. Так жутко боюсь!