КНИГА ВТОРАЯ

Интерлюдия

КАНЗАС: ГДЕ-ТО, КОГДА-ТО

                Эдди шевельнулся. Вокруг: как надоевшая теща, ныла червоточина. Над ними сияли звезды, яркие, словно новые надежды... или дурные намерения. Он посмотрел на Сюзанну, которая сидела, подобрав под себя култышки, на Джейка, тот дожевывал буррито, на Ыша, положившего голову на щиколотку Джейка и не отрывавшего глаз от лица мальчика. Во взгляде зверька читалось обожание.

                Костерок понемногу догорал. То же можно было сказать и о Демонической Луне, скатившейся к самому горизонту.

                - Роланд. - Голос у Эдди скрипел, как несмазанное колесо.

                Стрелок, который прервал рассказ, чтобы выпить глоток воды, взглянул на него, приподняв брови.

                - Откуда ты знаешь все подробности этой истории?

                Роланд заулыбался:

                - Едва ли тебя это действительно интересует, Эдди.

                Тут он был прав, этот старый высокий изуродованный человек практически всегда был прав. И Эдди, надо сказать, сие частенько раздражало.

                - Ладно. А как долго ты говоришь, хотел бы я знать.

                - Ты устал? Хочешь лечь спать?

                Да он смеется надо мной, подумал Эдди... но даже когда эта мысль только вспыхнула у него в голове, он знал: это не так. К тому же он не устал. Мышцы не затекли, хотя он сидел скрестив ноги с того самого момента, как Роланд повел свой рассказ о Риа и хрустальном шаре. И по нужде, малой или большой, ему не хотелось. И голода он не испытывал. Джейк дожевывал последний оставшийся кусок, но, возможно, по той же причине, что побуждает людей подниматься на Эверест... потому что он был. И с чего ему испытывать голод или желание облегчиться? Костер не догорел, луна не зашла.

                Он посмотрел в смеющиеся глаза Роланда и понял, что стрелок читает его мысли.

                - Нет, спать я не хочу. Ты знаешь, что не хочу. Но, Роланд, .. ты же рассказывал очень долго. - Он помолчал, посмотрел на свои руки, вновь поднял голову, выдавил из себя неуверенную улыбку. - Я бы сказал, не один день.

                - Но время здесь другое. Я же тебе говорил. Теперь ты сам это видишь. Не все ночи одинаковы. Дни - тоже... но ход времени мы особенно замечаем ночами, не так ли? Да, в этом я уверен.

                - Червоточина растягивает время? - Теперь, упомянув о ней, Эдди еще отчетливее услышал ее неприятный голос, словно над ухом вился настырный комар.

                - Возможно, и растягивает, но скорее всего так уж устроен мой мир.

                Сюзанна шевельнулась, словно пробуждаясь от захватившего ее сна. Нетерпеливо глянула на Эдди:

                - Не мешай ему говорить.

                - Да, - кивнул Джейк. - Пусть рассказывает.

                - А. Усть, - откликнулся и Ыш, не поднимая морды с щиколотки Джейка.

                - Хорошо, - согласился Эдди. - Нет проблем.

                Роланд обвел всех взглядом.

                - Вы уверены? Остальное... - Он не смог договорить, и Эдди понял, что Роланд боится.

                - Продолжай, - мягко заметил он. - Расскажи все, как было. Как было. - Он огляделся. Канзас. Они в Канзасе. В непонятной реальности. В непонятное время. Да только он чувствовал, что Меджис и все эти люди, которых он никогда не видел... Корделия и Сюзан, Джонас и Брайан Хуки, Шими и Красотуля, Катберт Оллгуд и Ален... где-то рядом. И потерянная Роландом Сюзан тоже рядом. Потому что ткань пространства тут истончалась... как истончается материя на старых джинсах. Эдди сомневался, что Роланд замечал окружающую их темноту. С чего? По разумению Эдди, в сознании Роланда давно воцарилась ночь... и до зари ой как не скоро.

                Он протянул руку и коснулся мозолистой ладони киллера. Коснулся нежно, с любовью.

                - Продолжай, Роланд. Расскажи нам свою историю. До самого конца.

                - До самого конца, - мечтательно повторила Сюзанна. - Вскрой нарыв. - Ее глаза наполнял лунный свет.

                - До самого конца. - присоединился к ним Джейк.

                - Онца, - прошептал Ыш.

                Роланд на мгновение сжал руку Эдди, потом отпустил. Уставился в угасающий костерок, какое-то время молчал, и Эдди почувствовал, что он ищет слова. Пробует двери, одну за другой, ищет ту, что откроется. А когда дверь открылась, и Роланд увидел, какие за ней прячутся слова, он улыбнулся и посмотрел на Эдди:

                - Настоящая любовь скучна.

                - Что?

                - Настоящая любовь скучна, - повторил Роланд. - Скучна, как любой другой тяжелый наркотик, к которому развивается привыкание. И как любой другой наркотик...

 Часть третья. ПРИХОДИ, ЖАТВА

 Глава первая

ПОД ОХОТНИЧЬЕЙ ЛУНОЙ

 1

                Настоящая любовь, как любой другой тяжелый наркотик, к которому развивается привыкание, скучна... как только открытие сделано, поцелуи быстро плесневеют, а ласки надоедают... Разумеется, речь идет не о тех, кто разделяет эти поцелуи, кому предназначены эти ласки, от которых окружающий мир становится красивее и ярче. Как и в случае с тяжелым наркотиком, настоящая первая любовь по большому счету интересна только ее пленникам.

                И как любой тяжелый наркотик, к которому развивается привыкание, настоящая первая любовь опасна.

 2

                Некоторые называли Охотничьей последнюю луну лета, другие считали ее первой луной осени. Как бы то ни было, восход Охотничьей Луны воспринимался как сигнал к переменам в размеренной жизни феода. Мужчины, выходя в море, поддевали свитер под непромокаемые куртки, потому что ветер свежел и становился гораздо холоднее. В больших яблоневых садах феода к северу от Хэмбри (и в маленьких садах, принадлежащих Джону Кройдону Генри Уэртнеру Джейку Уайту и замкнутой, но богатой Корал Торин) появлялись сборщики яблок со своими лесенками. За ними следовали телеги, уставленные пустыми бочонками. Заработали яблочные прессы и давильни, особенно самая большая, в миле от Дома-на-Набережной, окутались сладковатым запахом. Вдали от берега Чистого моря дни по-прежнему стояли теплые, небо оставалось безоблачным, но настоящая летняя жара ушла вместе с Мешочной Луной. Последний укос начался и закончился на одной неделе. Как всегда, сена он дал совсем ничего, и ранчеры и арендаторы дружно ругали его, чесали в затылке и задавались вопросом, а стоило ли корячиться... но знали, что стоило, потому что в конце концов приходил холодный, дождливый март, когда сеновалы и амбары быстро пустели. В огородах феода, больших - на ранчо, маленьких - у арендаторов, крохотных клочках земли - у горожан, появлялись мужчины, женщины и дети в старой одежде, сапогах, сомбреро. Штанины они крепко завязывали у щиколоток, потому что в пору Охотничьей Луны начинался исход скорпионов и змей из пустыни на восток. И к тому времени как начинал расти полумесяц Демонической Луны, убитые гремучие змеи рядком висели на коновязи как у "Приюта путников", так и напротив, у продовольственного магазина. Другие заведения тоже украшали коновязи змеями, но приз за максимальное число шкур, который вручали на празднике Жатвы, всегда доставался "Приюту" или магазину. В полях и садах женщины, которые повязывали головы платками и носили на груди амулеты, обеспечивающие щедрый урожай, наполняли корзину за корзиной. Убрали последний помидор, потом огурец, кукурузу, наконец, минго. За ними, по мере того как дни становились короче и приближались осенние дожди, подходила пора кабачков, моркови, тыкв и картофеля. В Меджисе сбор урожая начался, когда Охотничья Луна превратилась в полумесяц, который каждую звездную ночь поглядывал кончиками на восток, за бескрайнее море, где не бывали ни один мужчина, ни одна женщина Срединного мира.

 3

                Те, кто попал в сети тяжелых наркотиков, будь то героин, дьявольская трава, настоящая любовь, зачастую пытаются сохранить шаткое равновесие между секретностью и экстазом, шагая по канату жизни. Сохранить равновесие, удержаться на канате сложно даже при ясной голове, а уж в состоянии эйфории практически невозможно. И уж совершенно невозможно, если речь идет о длительном промежутке времени.

                Роланд и Сюзан пребывали в эйфории. Спасало их лишь одно: они знали об этом. Да и секрет этот им предстояло хранить не вечно, а лишь до ярмарки Жатвы. А то и меньше, если Большие охотники за гробами перейдут к решительным действиям раньше. Первый ход могли сделать и другие игроки, думал Роланд, но при любом раскладе не обошлось бы без Джонаса и его людей. И они представляли собой наибольшую опасность для юношей из Привходящего мира.

                Роланд и Сюзан соблюдали осторожность, максимальную осторожность, на которую способны пребывающие в эйфории юноша и девушка. Никогда не встречались в одном месте дважды кряду, никогда не таились, направляясь на встречу. В Хэмбри всадники считались частью пейзажа, но вот прячущихся, крадущихся замечали сразу. Сюзан никогда не пыталась сказать, что едет на прогулку с подругой (хотя у нее и были подруги, которые прикрыли бы ее): тем, кому нужно алиби, есть что скрывать. Она чувствовала, что тетю Корд тревожат ее частые отлучки, особенно ранним вечером, но пока та принимала часто повторяемое объяснение Сюзан: ей нужно время, чтобы побыть в одиночестве, подумать о своем обещании и сжиться с ответственностью, которую она взвалила на себя. Ирония судьбы, но именно такой совет ей дала ведьма с Кооса.

                Они встречались в ивовой роще, в пустующих сараях на северной оконечности бухты, в хижине овцевода неподалеку от Кооса, в заброшенной лачуге сквоттера [Squatter - незаконно поселившийся на незанятой земле (англ.).] в Плохой Траве. В грязных, вонючих помещениях, ничем не отличающихся от притонов, в которых собираются наркоманы, чтобы предаться пороку, но Сюзан и Роланд не замечали ни прогнивших досок стен лачуги, ни дыр в крыше хижины, ни запаха сетей, брошенных в угол лодочного сарая. Они обезумели от любви, и для них всякий шрам на лице мира обретал неземную красоту.

                Дважды в эти горячечные недели они использовали красный камень за павильоном, чтобы уговориться о встрече, а потом внутренний голос предупредил Роланда, что делать этого больше не стоит: камень хорош для детей, играющих в секреты, а он и его любовь - уже не дети. Если их накроют, то изгнание будет для них самым мягким наказанием. Красный камень уж очень заметен, а перехваченная записка - пусть неподписанная и вроде бы ни о чем - смертельно опасна.

                Оба решили, что целесообразнее прибегнуть к помощи Шими. Под глупой улыбкой, не сходящей с его лица, скрывалось удивительное... да, благоразумие. Роланд долго размышлял над этим и не смог подобрать более точного слова. Умение молчать объяснялось не хитростью. Хитрость не имела к Шими ни малейшего отношения. Кто мог назвать хитрым человека, который не умел солгать, не отведя глаз?

                Услугами Шими они воспользовались шесть раз, три - чтобы назначить встречу, два - чтобы переменить место, один - отменить: Сюзан заметила всадников с ранчо "Пиано", собирающих табун неподалеку от лачуги в Плохой Траве.

                Внутренний голос, предупредивший Роланда о том, что красный камень опасен, ничего не говорил о Шими... но заговорила совесть, и когда он наконец поделился своими сомнениями с Сюзан (завернувшись в одеяло, голые, они лежали в объятиях друг друга), выяснилось, что и ее совесть неспокойна. Они поступали несправедливо, подставляя парня под удар. Придя к этому выводу, Роланд и Сюзан решили договариваться о встречах без посредников. Если она не может встретиться с ним, сказала Сюзан, на ее подоконнике будет сохнуть красная рубашка. Если он не сможет приехать, то оставит белый камень в северо-восточном углу двора по другую сторону улицы напротив конюшни Хуки. На крайний случай у них оставался красный камень за павильоном. Рискованный способ, все так, но лучше, чем подвергать опасности Шими.

                Поначалу Катберт и Ален не верили своим глазам, наблюдая за превращением Роланда в "наркомана". Но в итоге недоумение, зависть, удивление сменились ужасом. Их послали в тихое, безопасное место, они же угодили в самое сердце заговора. Приехали в феод, где вся верхушка переметнулась на сторону злейшего врага Альянса. Их личными врагами стали три крутых парня, на счету которых не один и не два десятка покойников. Однако они не падали духом и чувствовали себя более чем уверенно, потому что ими командовал их друг, которого они почитали за полубога после того, как он победил Корта (выбрав оружием сокола! ) и стал стрелком в неслыханно юном возрасте - в четырнадцать лет. Тот факт, что им выдали оружие, наполнял их гордостью при отъезде из Гилеада, но ничего не значил теперь, когда они начали осознавать, какие силы противостоят им в Хэмбри и Меджисе. Они могли рассчитывать только на Роланда. И теперь...

                - Он словно револьвер, брошенный в воду! - воскликнул как-то вечером Катберт, вскоре после отъезда Роланда на встречу с Сюзан. Над крыльцом бункера висела четвертушка набирающей силу Охотничьей Луны. Только богам известно, выстрелит ли он вновь, даже если его вытащат из воды и просушат.

                - Не гони лошадей. - Ален посмотрел на обнесенное перилами крыльцо и, чтобы развеселить Катберта (при обычных обстоятельствах для этого не требовалось никаких усилий), спросил: - А где дозорный? Пораньше отправился на боковую?

                Однако этот вопрос еще больше разозлил Катберта. Грачиный череп он не видел несколько дней, сколько именно, он сказать не мог и воспринимал его пропажу как дурной знак.

                - Отправился, но не спать. - Катберт бросил злобный взгляд на запад, куда умчался на своем большом мерине Роланд. - Видно, я его потерял. Как некоторые теряют разум, сердце и здравый смысл.

                - С ним все будет в порядке. - Голосу Алена недоставало уверенности. - Ты знаешь его так же хорошо, как и я, Берт... знаешь всю жизнь, мы оба знаем. С ним все будет в порядке.

                Когда Катберт ответил, в голосе не слышалось свойственной ему смешливости:

                - Сейчас я не могу сказать, что знаю его. Они оба пытались поговорить с Роландом, каждый по-своему. В обоих случаях реакция была одинаковой, точнее, она напрочь отсутствовала.

                Мечтательный (с легким оттенком тревоги) отсутствующий взгляд, который появлялся в глазах Роланда в ходе этих односторонних дискуссий, хорошо знал любой, кто пытался воззвать к здравому смыслу наркомана. Взгляд этот говорил о том, что для Роланда не существовало ничего, кроме лица Сюзан, запаха кожи Сюзан, упругости тела Сюзан под его руками. Окружающий Роланда мир уменьшился до размеров Сюзан.

                - Я даже немного ненавижу ее за то, что она с ним сделала, продолжил Катберт, и Ален услышал в его голосе то, чего никогда раньше не было: ревность, раздражение, страх. - Пожалуй, немного - мягко сказано.

                - Как ты можешь? - Слова друга шокировали Алена. - Она не несет ответственности за...

                - Ой ли? Она ходила с ним в СИТГО. Она видела то, что видел он. Бог знает, что он ей рассказывает после того, как они перестают изображать чудовище о двух спинах. И она далеко не глупа. Ты посмотри, как ловко она все устраивает. - Ален догадался, что Берт говорит о трюке с кошельком. - Она должна знать, что стала помехой в достижении нами цели. Должна знать!

                Горечь его выплеснулась наружу. Он ревнует ее за то, что она увела его лучшего друга, подумал Ален. Он ревнует и своего лучшего друга, потому что ему досталась самая прекрасная девушка из тех, кого ему доводилось видеть.

                Ален наклонился и схватил Катберта за плечо. Когда Берт повернулся, его поразила суровость лица Алена.

                - Это ка.

                Катберт пренебрежительно фыркнул:

                - Если бы мне подавали горячий обед всякий раз, когда кто-то возлагал вину за воровство, сладострастие или прочие человеческие слабости на ка...

                Пальцы Алена сжались сильнее, причиняя боль. Катберт мог бы вырваться, но не стал. Он не отрывал глаз от лица Алена. Шут, хотя бы на время, исчез.

                - Чего мы не можем себе позволить, так это винить их в чем-либо, - возразил Ален. - Неужели ты этого не понимаешь? Если ка унесла их, они в этом не виноваты. Не можем мы их винить. Мы должны это осознавать. Он нам нужен. И, возможно, нужна и она.

                Долго-долго смотрел Катберт в глаза Алена. Ален видел, как злость Берта борется со здравым смыслом. Наконец (возможно, ненадолго) здравый смысл победил.

                - Хорошо, согласен. Это ка - любимый всеми козел отпущения. Для того и существует великий невидимый мир, не так ли? Иначе на кого бы мы могли возложить ответственность за проявление собственной глупости? А теперь отпусти меня. Ал, если только не хочешь сломать мне плечо.

                Ален убрал руку, сел. На душе у него полегчало.

                - Теперь бы только понять, что нам делать со Спуском. Если мы в самое ближайшее время не начнем пересчитывать...

                - Есть у меня одна идея, - прервал его Катберт. - Правда, она требует доработки. Я уверен, Роланд сможет помочь... если кому-то из нас удастся на несколько минут завладеть его вниманием.

                Они помолчали, оглядывая двор. В бункере уютно ворковали голуби. Ален свернул самокрутку. Времени на это ушло немало, конечный продукт мог вызвать у заядлого курильщика разве что улыбку, но она не развалилась, когда Ален раскурил ее.

                - Твой отец содрал бы с тебя шкуру, если б увидел у тебя в руке сигарету. - В голосе Катберта слышалось восхищение. А вот годом позже, когда Охотничья Луна вновь поплыла по небосводу, уже все трое стали заядлыми курильщиками, обожженные солнцем молодые люди, оставившие позади свою юность.

                Ален кивнул. От крепкого табака Внешней Дуги у него голова шла кругом и першило в горле, но сигарета успокаивала нервы, а именно сейчас его нервы нуждались в успокоительном. Насчет Берта он ничего сказать не мог, но сам чувствовал в ветре запах крови. Возможно, и той, что предстояло пролить им. Его это не пугало, во всяком случае, пока, но не могло не тревожить.

 4

                Хотя Катберта и Алена с детских лет учили воевать, они, как и огромное большинство подростков их возраста, свято верили, что старшие все делают лучше их, особенно если речь шла о стратегическом планировании. Они также полагали, что взрослые всегда знали, что делают. Роланд, даже ослепленный любовью, воспринимал взрослых куда более прагматично, но его друзья забыли, что в игре в "Замки" обе стороны не ведают о маневрах противника. И они бы очень удивились, узнав, что по крайней мере двое из трех Больших охотников за гробами очень нервничают из-за юной троицы из Привходящего мира и крайне издерганы выжиданием, взятым на вооружение обеими сторонами.

                Как-то ранним утром, когда в небе еще светилась половинка Охотничьей Луны, Рейнолдс и Дипейп спустились вместе со второго этажа "Приюта путников". В большом зале царила тишина, прерываемая разве что всхрапываниями. В самом большом салуне Хэмбри веселье закончилось до следующего вечера.

                Джонас в компании молчаливого гостя раскладывал пасьянс "Канцлер" на столике Корал слева от дверей. В это утро он надел плащ: дыхание легким парком вырывалось изо рта, когда он наклонялся над картами. До утренних заморозков дело еще не дошло, но они были явно не за горами. Об этом свидетельствовал холодный воздух.

                Курилось и дыхание гостя Джонаса. Кимба пришел в толстом сером, с крошечными оранжевыми крапинками, пончо. Они как раз собрались обсудить интересующие их вопросы, когда Рой и Клей

                 (Пинч и Джилли, подумал Раймер) показались на лестнице. И их ночь, проведенная у шлюх на втором этаже, закончилась.

                - Элдред, - поздоровался Рейнолдс.

                - Сэй Раймер.

                Раймер кивнул, чуть поморщился, переводя взгляд с Рейнолдса на Дипейпа:

                - Долгих вам дней и приятных ночей, джентльмены. - Разумеется, мир сдвинулся, подумал он. И доказательство тому - эти две темные личности, играющие столь важные роли во всей этой истории. Впрочем, и сам Джонас не намного их лучше.

                - Можем мы перекинуться с тобой парой слов, Элдред? - спросил Клей Рейнолдс. - Мы с Роем поговорили и...

                - Напрасно, - дребезжащим, как всегда, голосом ответил Джонас. Раймер не удивился бы, если б такой голос оказался у Ангела смерти. Разговоры ведут к мыслям, а мысли для таких, как вы, парни, опасны. Все равно что ковырять в носу патронами.

                Дипейп загоготал, словно не понял, что смеются-то над ним.

                - Джонас, послушай, - начал Рейнолдс и в нерешительности посмотрел на Раймера.

                - Ты можешь говорить при сэй Раймере. - Джонас выложил новый ряд карт. - Он, в конце концов, наш основной работодатель. Я раскладываю пасьянс "Канцлер" в его честь. На лице Рейнолдса отразилось недоумение.

                - Я думал... то есть мне казалось, что мэр Торин...

                - Мэра Торина не интересуют детали нашего договора с Благодетелем, - ответил Раймер. - Он вполне доволен той долей прибыли, что причитается ему в этой сделке, мистер Рейнолдс. Сейчас главная забота мэра - приближающая ярмарка Жатвы. Он хочет, чтобы все прошло гладко, дабы потом... материализовать договоренности, достигнутые с известной тебе юной леди.

                - Ох уж эти дипломатические обороты, - покачал головой Джонас. Сейчас, Рой, я тебе все растолкую. В эти дни мэр Торин главным образом гоняет шкурку, мечтая о том, как его червячок залезет в персик Сюзан Дельгадо. Готов поспорить, что в тот момент, когда раковина откроется и он увидит перед собой жемчужину, ему не удастся добраться до нее. Сердце у него разорвется от возбуждения, и он замертво рухнет на юную красотку. Да, так и будет!

                Дипейп опять загоготал, локтем ткнув Рейнолдса в бок:

                - Он прав, не так ли, Клей? Так и будет!

                Рейнолдс улыбнулся, но в глазах его оставалась тревога. Улыбка, холодная, как ноябрьский лед, изогнула и губы Раймера. Он указал на семерку, которая выскочила из колоды.

                - Красное на черное, мой дорогой Джонас.

                - Никакой я тебе не дорогой, - Джонас положил семерку бубен на восьмерку пик, - и советую это запомнить. - Потом обратился к Рейнолдсу и Дипейпу: - Так что вам, парни, нужно? Мы с Раймером как раз собрались держать совет.

                - Может, нам всем есть что обсудить. - Рейнолдс положил руку на спинку стула. - Посмотреть, не совпадают ли наши мысли.

                - Думаю, что нет. - Джонас смешал карты. На его лице проступило раздражение, и Клей Рейнолдс торопливо убрал руку со спинки стула. Говори, что ты хотел сказать, и покончим с этим.

                - Мы подумали, что пора прогуляться к "Полосе К", - все же заговорил Дипейп. - Посмотреть, что к чему. Поискать подтверждение тем словам, которые я услышал от старика в Ритзи.

                - И выяснить, что у них за душой, - вставил Рейнолдс. - Развязка близится, Элдред, и рисковать мы не можем. У них, возможно...

                - Что? Револьверы? Электрические лампочки? Феи в бутылках? Кто знает? Я подумаю над этим, Клей.

                - Но...

                - Я же сказал, что подумаю над этим. А теперь отправляйтесь наверх, оба, к своим феям.

                Рейнолдс и Дипейп посмотрели на него, переглянулись, затем попятились от стола. Раймер продолжал улыбаться одними губами.

                У лестницы Рейнолдс обернулся. Джонас, перемешивая колоду, посмотрел на него, кустистые брови вопросительно поднялись.

                - Однажды мы недооценили их, и они выставили нас на посмешище. Мне бы не хотелось, чтобы история повторилась. Ничего больше.

                - У тебя все еще свербит в заднице, не так ли? Что ж, у меня тоже. И я повторяю тебе: они за это заплатят. Счет я подготовлю и, когда придет время, представлю его со всеми набежавшими процентами. А пока они не заставят меня высунуться первым. Время на нашей стороне не на их. Ты это понимаешь?

                - Да.

                - Постараешься это запомнить?

                - Да, - повторил Рейнолдс.

                Логика Джонаса, похоже, убедила его.

                - Рой? Ты мне доверяешь?

                - Да, Элдред. На все сто. - Джонас похвалил его за результаты, полученные в Ритзи, и Дипейп не находил себе места от радости.

                - Тогда поднимайтесь наверх и дайте мне обсудить с боссом то, что требует обсуждения. Стар я уже для бессонных ночей.

                Когда они ушли, Джонас разложил карты по столу, оглядел зал. Человек двенадцать, включая пианиста Шеба и вышибалу Крикуна, спали на полу и скамьях. Ни один не мог подслушать разговор двух мужчин, сидящих за столиком у двери, даже если бы кто-то из этих алкашей только притворялся, что спит. Джонас положил красную даму на черного валета, потом посмотрел на Раймера:

                - Говори, что хотел сказать.

                - Эти двое сказали все за меня. Сэй Дипейп не страдает избытком мозгов, но Рейнолдс достаточно умен, не так ли?

                - Клей у нас молодец, когда светит луна, а он чисто выбрит, согласился Джонас. - Неужели ты приехал из Дома-на-Набережной специально для того, чтобы сказать мне, что эти три юнца требуют пристального наблюдения?

                Раймер пожал плечами:

                - Может, и требуют, и тогда заниматься этим положено мне... все так. Но что мы там найдем? Заранее сказать трудно. - Раймер постучал по одной из карт Джонаса. - Это канцлер.

                - Да. Почти такой же урод, как и тот, с которым я сейчас сижу. Джонас положил канцлера... Павла... повыше ряда карт. Вторым он вытащил Луку, который лег рядом с Павлом. Оставались Петр и Матфей. Джонас всмотрелся в Раймера: - Свои эмоции ты контролируешь лучше моих приятелей, но нервничаешь не меньше, чем они. Хочешь знать, что таится в бункере? Я тебе скажу: запасные сапоги, фотографии мамочек, стоячие носки, заскорузлые простыни, поскольку этим мальчикам вдолбили, что негоже гоняться за овцами... и револьверы, где-нибудь спрятанные, скорее всего под половицей.

                - Ты действительно думаешь, что они вооружены?

                - Да, Рой все выяснил, сомнений быть не может. Они из Гилеада, похоже, ведут свой род от Артура из Эльда или людей, которые полагают Артура своим предком. Вероятно, они подмастерья или ученики, но им дали револьверы, которых они еще не заслужили. Впрочем, один, высокий, у которого в глазах написано а-мне-на-все-наплевать, возможно, уже стрелок, но я в этом очень сомневаюсь. Слишком молод. Даже если он и стрелок, в открытом поединке я возьму над ним верх. Я это знаю, да и он, пожалуй, тоже.

                - Тогда почему их послали сюда?

                - Не потому, что во Внутренних феодах заподозрили вашу измену, сэй Раймер... на этот счет можешь не волноваться.

                Раймер выпрямился, его длинная шея вылезла из пончо:

                - Как ты посмел назвать меня изменником? Как ты посмел?

                Элдред Джонас одарил министра имущества Хэмбри неприятной улыбкой, придававшей ему сходство с росомахой:

                - Я привык называть вещи своими именами и не собираюсь перестраиваться. Тем более что для тебя куда важнее еще одна моя привычка - я никогда не меняю работодателя.

                - Если бы я не верил в идеи...

                - Какая разница, во что ты веришь? Уже поздно, и я хочу спать. В Нью-Канаане и Гилеаде не имеют ни малейшего понятия о том, что происходит или не происходит во Внешних феодах. Мало кто из тамошних правителей побывал здесь. У них слишком много хлопот, чтобы тратить время на путешествия. Нет, о Внешних феодах они знают только то, что когда-то прочитали в книгах: счастливые ковбои скачут меж табунов, счастливые рыбаки вытаскивают из моря полные сети, счастливые фермеры набивают амбары зерном, а потом все радостно пьют грэф в павильоне "Зеленого сердца". Ради Человека Иисуса, Раймер, не усложняй мне жизнь... Завтрашние проблемы будем решать завтра.

                - Они видят Меджис оазисом спокойствия и безопасности.

                - Да, деревенскую идиллию, именно так, сомнений тут нет. Они знают, что их образ жизни... аристократическая иерархия, рыцарство, почитание предков.... горит синим пламенем. Решающая битва может произойти в двух сотнях колес к северо-западу от их границ, но после того как Фарсон использует свои огненные машины и роботов, чтобы уничтожить их армию, его войска покатятся на юг. Во Внутренних феодах есть люди, которые уже лет двадцать ожидают подобного исхода. Они послали этих мальцов не для того, чтобы выведывать твои секреты, Раймер. Такие не посылают своих детей в горнило. Они послали их в безопасное место, только и всего. Естественно, сие не означает, что эти парни слепы или глупы, но ради богов, не будем раздувать из мухи слона. Они еще дети.

                - Что еще ты можешь там найти, если уж пойдешь?

                - Какое-нибудь средство для передачи сообщений. Скорее всего гелиограф. А за карьером Молнии живет пастух или арендатор, которого они подкупили и научили передавать дальше полученное сообщение или относить его в условленное место. Но особого толку от этих сообщений не будет, не так ли? Ответные меры запоздают.

                - Возможно, но пока еще не поздно их предпринять. И ты прав. Дети они или нет, но я волнуюсь.

                - Говорю тебе, на то нет причины. Скоро я буду богат, а ты просто купаться в золоте. Если захочешь, станешь мэром. Кто сможет остановить тебя? Торин? Он ничтожество. Корал? Она поможет тебе вздернуть его на суку. А может, тебе захочется стать бароном, если возродятся эти титулы? - Он увидел, как блеснули глаза Раймера, и рассмеялся. Из колоды появился Матфей, и Джонас положил его рядом с двумя канцлерами. - Да, я вижу, тебе именно этого хочется. Драгоценные камни и золото - это хорошо, но до чего приятно, когда люди отбивают тебе поклоны, так?

                - Им давно следовало заняться лошадьми. - Раймер не хотел уклоняться от темы.

                Руки Джонаса застыли над разложенными картами. Эта мысль не раз приходила ему в голову, особенно в последние две недели.

                - Как долго, по-твоему, можно считать сети, лодки и уловы? спросил Раймер. - Им давно пора перебраться на Спуск, пересчитывать коров и лошадей, заглядывать в амбары, изучать книги учета. Они уже две недели как должны перейти туда. Если только они уже не знают, что там найдут.

                Джонас понимал, на что намекает Раймер, но отказывался в это верить. Не мог поверить. Откуда такая скрытность в мальчишках, которые брились раз в неделю?

                - Нет. В тебе говорит чувство вины. Просто они боятся что-либо упустить, а потому ползут, как полуослепшие старики. Скоро они появятся на Спуске, и тогда счет пойдет на их сердца.

                - А если нет?

                Хороший вопрос. Наверное, придется избавиться от них, предположил Джонас. Устроить засаду. Три выстрела, и деток больше нет. Конечно, город будет скорбеть, мальчишек здесь полюбили, но до праздника Жатвы Раймер сможет удержать ситуацию под контролем, а потом хоть трава не расти. Однако...

                - Я загляну на "Полосу К", - наконец выдавил из себя Джонас. Один... не хочу, чтобы Клей и Рой тащились со мной.

                - Отлично.

                - Может, ты захочешь составить мне компанию?

                Ледяная улыбка вновь искривила губы Кимбы Раймера:

                - Думаю, что нет.

                Джонас кивнул и вновь начал тасовать карты. Осмотр "Полосы К" мероприятие рискованное, но особых трудностей он не ждал... особенно если пойдет один. В конце концов, они всего лишь мальчишки, да и уезжали обычно на целый день.

                - Когда я могу получить полный отчет, сэй Джонас?

                - Когда у меня будет что сказать. Подгонять меня не надо.

                Раймер вскинул руки:

                - Прошу меня извинить, сэй.

                Джонас кивнул, удовлетворенный ответом Раймера. Вскрыл карту. Петр, канцлер-ключник. Он положил карту в верхний ряд и долго смотрел на нее, поглаживая пальцами длинные седые волосы. Когда же он перевел взгляд с лежащих на столе карт на Раймера, у того брови изумленно взлетели вверх:

                - Ты улыбаешься.

                - Да! - Джонас вновь начал тасовать карты. - Я счастлив! Все четыре канцлера вскрыты. Думаю, что из этой игры я выйду победителем.

 5

                Риа Охотничья Луна принесла только раздражение. Планы ее не осуществились, а благодаря прыжку шестилапой твари она так и не узнала, в чем причина. Этот молодой жеребчик, который скушал вишенку Сюзан Дельгадо, каким-то образом не позволил ей обрить голову. Но каким именно? И кто он на самом деле? Риа все чаще задумывалась об этом, и любопытство ее нарастало вместе с яростью. Риа с Кооса не привыкла к тому, чтобы ее оставляли с носом.

                Она посмотрела на Масти. Кот лежал у противоположной стены и не сводил с нее глаз. Обычно он предпочитал камин (ему нравился холодный ветерок, которым тянуло из трубы), но после того как она подпалила ему шкуру, перебрался к ящику для дров. И, наверное, правильно сделал, учитывая настроение Риа.

                - Тебе повезло, что ты еще жив, ворлок, - пробурчала старуха.

                Она повернулась к хрустальному шару, начала водить над ним руками, но он лишь светился розовым - образы внутри не появлялись. Наконец Риа поднялась, подошла к двери, распахнула ее, посмотрела на ночное небо. Светилась уже большая часть луны, и на яркой поверхности четко проступала Охотница. Ей-то и достался поток ругательств, который Риа не рискнула выплеснуть на магический кристалл (кто знает, что таится у него внутри и как он отреагирует на такие слова). Дважды она ударила кулаком по двери, вывалив весь ругательный запас, не забыв даже те словечки, которыми обменивалась малышня, играя в дворовой пыли. Никогда еще ее не охватывала такая злость. Она отдала девушке приказ, а та, не важно, по каким причинам, не повиновалась. Пойдя против Риа с Кооса, эта сука заслужила смерть.

                - Но не сейчас, - прошептала старуха. - Сначала ее вываляют в грязи, потом с головой искупают в моче, чтобы ею пропитались эти светлые волосы, которыми она так гордится. Унизят... оскорбят... оплюют...

                Она вновь ударила кулаком об дверь, на этот раз с такой силой, что до крови ободрала костяшки пальцев. Злилась ведьма не только потому, что девушка не повиновалась приказу, полученному под гипнозом. Из-за этого Риа не находила себе места и в таком состоянии не могла использовать хрустальный шар на полную катушку. Он "включался" лишь на непродолжительные периоды времени. Пассы и заклинания не помогали. Она прекрасно знала, что слова и жесты - лишь способ концентрации воли. Именно на это реагировал магический кристалл - на сконцентрированную волю. А мысли об этой шлюхе и ее молодом любовнике отвлекали Риа, злили, не давали сосредоточиться на главном. Вот розовый туман внутри шара и не рассеивался. Злость мешала ей увидеть сокрытое туманом.

                - Как я смогу заставить его открыться? - спросила Риа женщину на луне. - Скажи мне! Скажи!

                Но Охотница ничего ей не сказала, и Риа ушла в хижину, посасывая кровоточащие костяшки пальцев.

                Масти увидел ее и забился в зазор между трубой и ящиком для дров.

 Глава вторая

ДЕВУШКА У ОКНА

 1

                Охотница начала "набивать живот", как говорили старожилы: даже в полдень луна виднелась в небе, поблескивая в ярком осеннем свете. Перед различными заведениями вроде "Приюта путников" и на открытых верандах хозяйских домов на больших ранчо вроде "Рокинг Б" Ленджилла или "Ленивой Сюзан" Ренфрю начали появляться одетые в лохмотья пугала с набитыми соломой головами. Обязательно в сомбреро и с корзиной, наполненной дарами нового урожая в руках. Каждое пугало смотрело на пустеющие поля белыми, вышитыми стежками глазами.

                Телеги с кабачками забили дороги. Ярко-оранжевые тыквы и мешки с морковью перекочевали в сараи. На полях полным ходом убирали картофель. Деревянные фигуры Хранителей на крыльце продовольственного магазина в Хэмбри украсили "урожайные" амулеты.

                По всему Меджису девушки шили праздничные наряды для ночи Жатвы (и плакали над ними, если что-то не получалось), мечтая о юношах, с которыми они будут танцевать в павильоне "Зеленого сердца". Их младшие братья с трудом засыпали, думая о тех играх, развлечениях и призах, которые сулил им карнавал. Даже родители иногда лежали без сна, несмотря на гудящие руки и ноющие от тяжелой работы спины, предвкушая радости ярмарки Жатвы.

                Лето ушло, взмахнув напоследок зеленым подолом: пришла пора сбора урожая.

 2

                Риа плевать хотела на праздничные танцы и карнавальные игры, но спалось ей не лучше тех, кто никак не мог дождаться ярмарки Жатвы. Чуть ли не каждую ночь она до рассвета лежала без сна, голова ее гудела от ярости. Незадолго до той ночи, когда Джонас держал совет с канцлером Раймером, она решила напиться, дабы спиртное принесло желанное забытье. И настроение у нее отнюдь не улучшилось, когда она обнаружила, что бочонок с грэфом практически пуст: воздух вновь огласили ругательства.

                Она уже собралась выдать новую порцию, когда ее осенила идея. Изумительная идея. Блестящая идея. Она хотела, чтобы Сюзан Дельгадо отрезала себе волосы. Не отрезала, хотя Риа по-прежнему не понимала, в чем причина. Зато она узнала о девушке кое-что интересное, не так ли? Кое-что интересное, нет, очень интересное, более чем.

                Риа не собиралась идти с имеющимися у нее сведениями к мэру Торину: почему-то она надеялась, глупо, по-детски, что мэр забыл и о ее существовании, и о том, что вручил ей на хранение чудесный хрустальный шар. А вот насчет девушкиной тетки... Допустим, Корделия узнает, что ее племянница не только потеряла невинность, но и все более уподобляется шлюхе? Риа не думала, что Корделия помчится к мэру... женщина эта, конечно, ханжа, но далеко не дура... однако неплохо запустить кота в голубятню, не так ли?

                - Мяу!

                Масти, стоявший в полоске лунного света, словно понял, что хозяйка думает о кошках. Он смотрел на нее с надеждой и недоверием. Риа, отвратительно улыбаясь, раскрыла ему объятия:

                - Иди ко мне, мой драгоценный! Иди ко мне, мой сладенький!

                Масти, поняв, что все обиды забыты, поспешил на руки Риа, громко замурлыкав, когда Риа начала вылизывать его мордочку старым желтоватым языком. В ту ночь ведьма с Кооса впервые за неделю крепко спала, а когда утром взяла в руки магический кристалл, розовый туман сразу рассеялся. И весь день она не отрывала от него глаз, шпионя за людьми, которых ненавидела, ничего не ела, изредка прикладываясь к кружке с водой. А на закате Риа вышла из транса, вспомнив, что еще не приступила к реализации осенившей ее идеи. Впрочем, это ее не огорчило. Она уже знала, что надо делать... а теперь могла увидеть в хрустальном шаре результаты своих трудов! Все крики и упреки! И слезы Сюзан. Более всего ей хотелось увидеть слезы униженной Сюзан.

                - У меня будет своя жатва, - сказала она Эрмоту, который взбирался по ноге Риа, подбираясь к тому местечку, где ей и хотелось его видеть. Мало кто из мужчин может ублажать тебя так, как Эрмот, подумала она, очень мало. И Риа радостно засмеялась.

 3

                - Помни о своем обещании, - нервно бросил Ален Катберту, когда они услышали приближающийся топор копыт. - Держи себя в руках.

                - Я помню, - ответил Катберт, но сомнения его не рассеялись. И когда Роланд, обогнув бункер, въехал во двор, отбрасывая длинную тень в закатных лучах, нервно сжал кулаки. Потом велел пальцам разжаться, что они и сделали. А когда Роланд спешился, вновь сжались, впившись ногтями в ладони.

                Еще одна стычка, подумал Катберт. О боги, как меня от них тошнит. Смертельно тошнит.

                В прошлый вечер они схлестнулись из-за голубей... опять. Катберт хотел послать на запад сообщение о цистернах с нефтью, Роланд - нет. Они поспорили. Да только (и это раздражало Катберта ничуть не меньше постоянного ноющего шепота червоточины) Роланд не спорил. В эти дни Роланд ни с кем не спорил. Смотрел на них отсутствующим взглядом, будто в бункере находилось только его тело. А все остальное, разум, душа, ка, пребывали с Сюзан Дельгадо.

                - Нет, - просто сказал он. - Сообщать об этом поздно.

                - Откуда ты знаешь? - заспорил Катберт. - И даже если поздно ждать помощи из Гилеада, совсем не поздно получить оттуда совет. Неужели ты так слеп, что не видишь этого?

                - Какой совет они могут нам дать? - Роланд, похоже, не замечал резких ноток в голосе Катберта. Его голос оставался ровным и спокойным. И совершенно неадекватным, по мнению Катберта, сложившейся критической ситуации.

                - Если б мы знали, нам не пришлось бы гадать об этом, не так ли, Роланд?

                - Мы можем только ждать и остановить их, когда они перейдут к действиям. Ты ищешь покоя, Катберт, а не совета.

                Ты готов ждать, пока можешь трахать ее сколько хочется и куда хочется, подумал Катберт. Снизу, сверху, сзади или спереди.

                - По-моему, у тебя нет четкого представления о происходящем вокруг, - холодно бросил Катберт. Услышал, как ахнул Ален. Никогда раньше ни один из них не позволял себе сказать такое Роланду, но слово вылетело, и он ожидал взрыва. Которого не последовало.

                - Есть, - ответил Роланд и прошел в бункер. И вот теперь, наблюдая, как Роланд снимает с Быстрого седло, Катберт подумал: нет, и ты это знаешь. Но тебе пора прочистить мозги. Клянусь богами, давно пора.

                - Хайл, - приветствовал он Роланда, когда тот принес седло к крыльцу и положил на ступеньку. - Вторую половину дня провел в трудах и заботах? - Ален пнул его в щиколотку, но Катберт не отреагировал.

                - Я виделся с Сюзан, - ответил Роланд, не считая необходимым что-то выдумывать.

                На мгновение перед мысленным взором Катберта возникла четкая и ясная картинка: Роланд и Сюзан в какой-то хижине, лучи послеполуденного солнца проникают в дыры крыши и освещают их. Она наверху, оседлав его, как жеребца. Катберт видел ее колени, упирающиеся в старые, полусгнившие доски, напрягшиеся бедра. Видел, какие у нее загорелые руки, какой белый живот. Видел ладони Роланда, охватывающие чаши ее налитых грудей, сжимающие их, когда ее тело ходило взад-вперед, видел, как солнце зажигает золотым огнем ее волосы.

                Почему ты всегда первый? - мысленно крикнул он Роланду. Почему именно ты? Пусть поберут тебя боги, Роланд! Пусть поберут!

                - Мы провели день в порту, - продолжил Катберт. - Считали рыбацкое снаряжение и буи. Интересное занятие, не так ли, Ален?

                - Вы хотите, чтобы я вам в этом помогал? - Роланд вернулся к Быстрому, снял потник. - Поэтому ты так зол?

                - Если я злюсь, то лишь потому, что рыбаки смеются за нашими спинами. Мы приходим и проходим. Роланд, они думают, что мы дураки.

                Роланд кивнул:

                - Это хорошо.

                - Возможно, - согласился Ален, - но Раймер не считает нас дураками... это видно по его глазам, когда мы проходим мимо него. Не считает и Джонас. А если для них мы не дураки, за кого они нас держат?

                Роланд стоял на второй ступеньке, забыв о попоне, которую держал в руках. На мгновение мы удостоились его внимания, подумал Катберт. Видать, и в наше время есть место чудесам.

                - Они думают, что мы избегаем Спуска, потому что уже знаем, что там найдем, - ответил Роланд. - А если еще так не думают, то скоро к этому придут.

                - У Катберта есть план.

                Взгляд Роланда, уже более осмысленный, заинтересованный, сместился на Катберта. Катберта-шута. Катберта-подмастерье, у которого не было ни единого шанса заслужить револьвер, с которым его отправили на восток на Внешнюю Дугу. Катберта-девственника и вечно второго. Боги, я не хочу его ненавидеть. Я не хочу, но как это легко.

                - Завтра утром мы с тобой заглянем к шерифу Эвери. Обставим все как визит вежливости. Мы уже зарекомендовали себя учтивыми, хоть и слегка придурковатыми молодыми людьми, не так ли?

                - Есть такое, - с улыбкой согласился Роланд. - Мы скажем, что наконец-то покончили с береговым сектором Хэмбри и теперь надеемся так же скрупулезно осмотреть каждую ферму и ранчо. Но мы не хотим доставлять лишних хлопот и путаться под ногами. В конце концов время сейчас самое жаркое как для ранчеров, так и для фермеров - уборка урожая, и это понимают даже такие городские олухи, как мы. Вот мы и хотим передать доброму шерифу список...

                Глаза Роланда вспыхнули. От швырнул потник на перила, схватил Катберта за плечи, крепко обнял. Катберт уловил запах лилий на воротнике Роланда и ощутил безумное желание сдавить пальцами его шею и задушить. Вместо этого он лишь похлопал Роланда по спине.

                Роланд отпрянул, губы его разошлись в широкой ухмылке.

                - Список ранчо, которые мы хотим посетить, - воскликнул он. - Да! Чтобы они могли перегнать лошадей, которых нам видеть не следует, на соседние ранчо. Перенести лишнее продовольствие, упряжь... Великолепно, Катберт! Ты - гений!

                - Отнюдь, - ответил Катберт. - Возможно, я уделил чуть больше времени проблеме, касающейся нас всех. Касающейся, возможно, всего Альянса. Думать нам надо. Ты согласен?

                Алена передернуло. Но Роланд шпильки словно и не заметил. Он по-прежнему ухмылялся. Даже в четырнадцать лет его ухмылка вызывала тревогу. Ухмыляясь, Роланд чем-то смахивал на безумца.

                - Знаешь, возможно, они даже соберут для нас какое-то количество мутантов, чтобы мы продолжали верить, что с чистотой породы у них большие трудности. - Он помолчал, вроде бы задумавшись, потом добавил: - Почему бы тебе не поехать к шерифу с Аленом, Берт? Я думаю, так будет лучше.

                В этот момент Катберт едва не набросился на Роланда с кулаками. Из груди уже рвался крик: Действительно, почему? Тогда ты смог бы долбить ее не только во второй половине дня, но и утром! Ты идиот! Ошалевший от любви идиот! Спас его Эл... возможно, спас их всех.

                - Не говори ерунды, - резко бросил он, и Роланд в удивлении повернулся к нему. От Алена он такого не ожидал. - Ты у нас главный, Роланд. Это признают и Торин, и Эвери, и горожане. Да и мы тоже.

                - Никто меня не уполномочивал...

                - Никто и не должен! - вмешался Катберт. - Ты заслужил револьверы! Местные едва ли в это поверят... я сам до сих пор верю с трудом... но ты стрелок! Ты должен идти! Это же ясно как божий день! Не важно, кто будет сопровождать тебя, но ты должен ехать! - Он мог бы сказать больше, много больше, но если бы сказал, к чему бы это привело? Или он хотел поставить жирную точку на их дружбе? Поэтому он крепко сцепил зубы, на этот раз даже без пинка Алена... и вновь стал ждать взрыва. Которого вновь не последовало.

                - Хорошо. - И говорил Роланд иначе, не так, как раньше, когда Катберту хотелось укусить его, чтобы разбудить. - Завтра утром. Ты, Берт, и я. Восемь часов тебя устроит?

                - Вполне. - Теперь, по завершении дискуссии, сердце его бешено билось, а ноги стали ватными. То же самое испытывал он и после стычки с Большими охотниками за гробами.

                - Мы предстанем в лучшем виде, - продолжил Роланд. - Милые мальчики из Внутренних феодов, с наилучшими намерениями, но без избытка мозгов. Отлично. - И он прошел в бункер: ухмылка (к удовольствию Алена и Катберта) уступила место легкой улыбке.

                Катберт и Ален переглянулись и шумно выдохнули. Катберт кивнул в сторону двора и спустился по ступенькам. Ален последовал за ним, и они вышли на середину прямоугольного расчищенного участка земли, встали спиной к бункеру. На востоке из-за облаков выплывала луна.

                - Она его зачаровала, - прошептал Катберт. - Хочет она этого или нет, но в итоге она всех нас погубит. Скорее да, чем нет.

                - Не следует такого говорить, даже в шутку.

                - Ладно, возложит на нас корону Эльда, и мы будем жить вечно.

                - Тебе надо перестать злиться на него, Берт. Надо.

                Катберт повернулся к Алену:

                - Не могу.

 4

                До сезона дождей оставался еще месяц, но следующее утро выдалось пасмурным. В воздухе висела морось. Роланд и Катберт закутались в пончо и поскакали в город, оставив Алена прибираться по дому. За пояс Роланд заткнул список ферм и ранчо, которые им хотелось осмотреть, начав с трех маленьких, принадлежащих феоду. Список они составили накануне вечером. Спешка не предусматривалась: график растянулся до Нового года и в точности соответствовал темпу, которого они придерживались при работе в порту.

                По пути в город оба молчали, занятые своими мыслями. Когда они проезжали мимо домика Дельгадо, Роланд вскинул голову и увидел Сюзан, сидящую у окна, яркое пятно в сером утреннем свете. Сердце его подпрыгнуло, и хотя тогда он этого не знал, видение это осталось с ним навсегда: очаровательная Сюзан, девушка у окна. Так мы проскакиваем мимо призраков, которые потом всю жизнь преследуют нас. Они сидят у дороги, словно смиренные нищие, и мы видим их только уголком глаза, если вообще замечаем. Мысль о том, что они могут поджидать нас, даже не приходит в голову. Однако они ждут, а когда мы проносимся мимо, собирают свои пожитки и бросаются за нами, идя по нашему следу и мало-помалу настигая нас.

                Роланд вскинул руку, приветствуя ее. Рука двинулась ко рту, чтобы послать воздушный поцелуй, но в последнее мгновение он опомнился. И рука проследовала мимо губ ко лбу, отдавая Сюзан честь.

                Сюзан улыбнулась и помахала рукой в ответ. Никто из них не видел Корделию, которая вышла в дождь, чтобы собрать последние кабачки и морковь. Тетка Сюзан стояла в нахлобученном на голову сомбреро, наполовину скрытая пугалом, охраняющим грядку с тыквами. Она наблюдала, как мимо проехали Роланд и Катберт (Катберт ее нисколько не интересовал в отличие от его спутника), потом перевела взгляд на Сюзан, сидящую у окна, прекрасную, как райская птица в золоченой клетке.

                И тут Корделию прямо в сердце кольнула игла подозрения. Очень уж резко изменилось поведение Сюзан: чередующиеся приступы печали и ярости уступили место смирению с неизбежным. А может, за смирение она принимала что-то иное?

                - Ты сошла с ума, - прошептала Корделия себе под нос, но пальцы ее по-прежнему крепко сжимали мачете. Она опустилась на колени на мокрую землю и продолжила прерванное занятие: отрубала морковную ботву. - Между ними ничего нет, я бы знала. Подростки в таком возрасте ничего не могут скрыть... как... как пьяницы в "Приюте".

                Но как они улыбались. Как они улыбались друг другу.

                - Совершенно нормально, - ответила на свой же вопрос Корделия, продолжая рубить и отбрасывать ботву, рубить и отбрасывать. Шептать она начала недавно, поскольку с приближением праздника Жатвы общение с дочерью брата давалось ей все труднее. - Люди часто улыбаются друг другу, обычное дело.

                То же самое относилось и к вскинутой в приветствии руке, и ответной реакции Сюзан. Симпатичный кавалер салютует красивой девушке. Девушка, довольная тем, что ее красота не осталась незамеченной, машет ему рукой. Все естественно. Однако... Его взгляд... и ее взгляд. Ерунда, конечно. Но... Но она заметила кое-что еще. Да, возможно. На мгновение ей показалось, что Роланд хотел послать Сюзан воздушный поцелуй... потом сообразил, чем это чревато, и в последний момент вскинул руку выше, отдав честь.

                Даже если ей это не привиделось, не следует делать далеко идущих выводов. Юные кавалеры горазды на фривольности, особенно вырвавшись из-под надзора отцов. А за этой троицей тянется шлейф прегрешений.

                Однако все доводы не выдернули из сердца леденящую иглу подозрения.

 5

                На стук Роланда дверь открыл Джонас. На его груди красовалась звезда помощника шерифа, он окинул их бесстрастным взглядом:

                - Добрый день. Заходите, на улице очень уж сыро.

                Он отступил в сторону, давая им пройти. Его хромота в этот день особенно бросалась в глаза: Роланд решил, что причиной тому - погода.

                Роланд и Катберт переступили порог. В углу горел газовый обогреватель, несомненно, наполненный от "свечки" в СИТГО, и большая комната, такая прохладная в жаркий день, встретила их приятным теплом. В трех камерах сидели пятеро забулдыг: четверо мужчин, по двое, и одна женщина в камере посередине. Женщина привалилась к стене, широко развалив ноги и демонстрируя красные панталоны. Роланд подумал, что если она чуть дальше засунет палец в нос, то уже не сможет его вытащить. Клей Рейнолдс подпирал плечом доску объявлений, ковыряя в зубах соломинкой. За столом сидел помощник шерифа Дейв, поглаживая подбородок и хмуро глядя сквозь монокль на доску. Роланда нисколько не удивило, что их появление прервало игру в "Замки".

                - Посмотри, кто к нам пришел, Элдред! - подал голос Рейнолдс. Это же мальчики из Привходящего мира! Ваши мамочки знают, что вы в такую погоду вышли из дома?

                - Знают, - весело ответил Катберт. - А вы хорошо выглядите, сэй Рейнолдс. От дождя у вас разглаживаются оспины на лице, не так ли?

                Не взглянув на Берта и продолжая улыбаться, Роланд ткнул его локтем в бок.

                - Извините моего друга, сэй. Его чувство юмора частенько перехлестывает границы хорошего тона. Он ничего не может с этим поделать. Нам нет нужды цапаться друг с другом... мы же решили не поминать прошлое, не так ли?

                - Да, конечно, тот случай - не более чем недоразумение. - Джонас захромал к столу и игральной доске. Когда он садился, улыбка сменилась болезненной гримасой. - Я хуже старого пса. Пора отправить меня на покой. Земля холодна, зато ничего не болит, так, парни?

                Он посмотрел на доску и двинул пешку в обход Укрепления. Он начинал атаку, опасный маневр... хотя в данном конкретном случае и не очень, подумал Роланд. Помощник шерифа Дейв на сильного соперника не тянул.

                - Я вижу, вы теперь работаете на благо феода. - Роланд указал на звезду на рубашке Джонаса.

                - Приходится, - вздохнул Джонас. - Один из помощников Эвери сломал ногу. Я его замещаю, ничего больше.

                - А сэй Рейнолдс? Сэй Дипейп? Они тоже?

                - Пожалуй, что да.. Как ваша работа с рыбаками? Я слышал, движется медленно?

                - Уже закончена. Дело не в медлительности. Нас отправили сюда в наказание, вот мы и хотим уехать с гордо поднятыми головами. Поэтому и старались. Не зря говорят: тише едешь - дальше будешь.

                - Говорят, - согласился Джонас. - Правда, не знаю, кто.

                Из глубины здания донесся звук спускаемой воды. Однако шериф Хэмбри привык у удобствам, подумал Роланд. За шумом воды послышались тяжелые шаги, спускающиеся по лестнице, и несколько минут спустя появился Херк Эвери. Одной рукой он застегивал пояс, другой вытирал пот с широкого потного лба.

                - Уф! - воскликнул шериф. - Эта фасоль, которую я съел вчера вечером, нашла короткий путь, доложу я вам. - Он посмотрел на Роланда, на Катберта, вновь на Роланда: - Что, мальчики? В дождь считать сети неохота, так?

                - Сэй Диаборн как раз сказал, что все сети они пересчитали. Джонас пробежался пальцами по длинным седым волосам. За его спиной Клей Рейнолдс вновь привалился плечом к доске объявлений, глядя на Роланда и Катберта с откровенной неприязнью.

                - Да? Вот и отлично, вот и отлично. Что теперь, молодежь? Можем мы вам чем-нибудь помочь? Мы сделаем все, что в наших силах, всегда протянем руку помощи. Только скажите.

                - Помочь нам вы можете. - Роланд достал из-за пояса список. - Мы должны перебраться на Спуск, но не хотим никому мешать.

                Широко улыбаясь, помощник шерифа Дейв вывел рыцаря из-за своего Укрепления. Джонас тут же атаковал, вскрыв весь левый фланг Дейва. Улыбка сползла с лица Дейва, уступив место безмерному изумлению.

                - Как это тебе удалось?

                - Легко, - улыбнулся Джонас и отодвинулся от доски, чтобы разделить с остальными свой успех. - Ты должен помнить, Дейв, что я играю только на выигрыш. Ничего не могу с собой поделать, это у меня в крови. - Он повернулся к Роланду. Улыбка стала шире. - Как сказал скорпион умирающей девушке: "Ты знала, что я ядовитый, когда брала меня в руки".

 6

                Покормив скотину и вернувшись в дом, Сюзан направилась прямиком в кладовую за соком. Она не заметила тетку, которая стояла у трубы и наблюдала за ней. Поэтому вздрогнула, когда Корделия к ней обратилась. Поразил ее не столько внезапно раздавшийся голос, сколько ледяной тон:

                - Ты его знаешь?

                Кувшин с соком выскользнул из пальцев Сюзан, и она едва успела подхватить его снизу второй рукой. Апельсиновый сок стоил немало, особенно в это время года. Она повернулась и увидела Корделию, стоящую у ящика с дровами. Сомбреро та повесила на крюк у двери, но еще не сняла пончо и замызганные сапоги. Мачете с прилипшей к лезвию морковной ботвой лежало на ящике с дровами. Голос ее источал лед, зато глаза горели огнем подозрительности.

                Но паники Сюзан не почувствовала. Наоборот, ей открылась единственно верная линия поведения.

                Скажи нет, и ты обречена, подумала она. Спроси кто, и результат будет тем же. Остается только...

                - Я знаю их обоих, - буднично ответила она. - Я познакомилась с ними на приеме у мэра. Так же, как и ты. Ты испугала меня, тетя.

                - Почему он отсалютовал тебе?

                - Откуда мне знать? Наверное, захотелось.

                Тетка рванулась к ней, поскользнулась, но удержалась на ногах и схватила Сюзан за руки.

                - Не наглей со мной, девочка! Умерь свой пыл, мисс Юная Красавица, или...

                Сюзан с такой силой вырвала руки, что Корделию качнуло и она вновь могла бы упасть, если б не ухватилась за оказавшийся под рукой стол. От двери за ней по чистому полу кухни тянулась цепочка грязных следов.

                - Еще раз назови меня так, и я... я ударю тебя! - выкрикнула Сюзан. - Вот увидишь, ударю!

                Губы Корделии растянулись, обнажив в яростной ухмылке зубы.

                - Ты ударишь единственную родственницу отца? Неужели ты дойдешь до такого?

                - Почему нет? Разве ты не била меня, тетя?

                Глаза Корделии чуть притухли, ухмылка исчезла.

                - Сюзан! Что ты говоришь? Не больше пяти-шести раз с тех пор, как ты научилась ходить. И лишь когда ты тянулась к кастрюле с кипящей водой или...

                - В эти дни ты чаще бьешь меня своим ртом, - согласилась Сюзан. Я это терпела, такая уж я дура, но с меня хватит. Больше этого не будет. Если я достаточно взрослая, чтобы меня за деньги укладывали в постель к мужчине, значит, я уже в том возрасте, когда ты должна придерживать язык, разговаривая со мной.

                Корделия открыла было рот, чтобы вступиться за себя... атака Сюзан застала ее врасплох, как и обвинения... но тут же поняла, как ловко уводят ее от первоначальной темы: парней. Или парня.

                - Ты знакома с ним только по вечеринке, Сюзан? Я про Диаборна, а я думаю, что с тех пор ты узнала его куда лучше.

                - Я видела его и в городе. - Сюзан смотрела тетке прямо в глаза, хотя это стоило ей немалых усилий: ложь обычно следует за полуправдой, как ночь - за сумерками. - В городе я видела всех троих. Ты довольна?

                Нет, Сюзан это видела, тетку такое объяснение не устроило.

                - Ты поклянешься мне, Сюзан... поклянешься мне именем своего отца... что ты не встречаешься с этим Диаборном?

                Все прогулки верхом под вечер, думала Сюзан. Все отговорки. Все попытки сохранить наши отношения в тайне. А теперь наши усилия идут прахом из-за одного беспечного взмаха рукой в дождливое утро. Вот как велик риск. А разве мы думали, что будет иначе? Неужели мы были такими глупцами?

                Да... и нет. Они были не глупцами - безумцами. Такими и оставались.

                Сюзан вспомнились глаза отца в тех редких случаях, когда он ловил ее на лжи. В них читалось разочарование. Ее ложь, пусть и невинная, причиняла ему боль, как царапина от шипа.

                - Ни в чем я тебе клясться не собираюсь, - отрезала Сюзан. - Ты не имеешь права просить меня об этом.

                - Клянись! - взвизгнула Корделия и опять ухватилась за стол, словно ища опору. - Клянись! Клянись! Это тебе не игрушки! Ты уже не ребенок! Клянись! Клянись, что ты все еще девственница!

                - Не буду. - И Сюзан повернулась, чтобы уйти. - Сердце ее колотилось в бешеном ритме. В кухонном окне, выходящем на Спуск, она увидела отражение тети Корд, направляющейся к ней с поднятой рукой, с сжавшимися в кулак пальцами. Не поворачиваясь, Сюзан предупреждающе вскинула руку: - Не смей поднимать на меня руку. Не смей, сука.

                Она увидела, как у отражения женщины широко раскрылись глаза. Увидела, как отражение-кулак разжался, отражение-рука упала вниз.

                - Сюзан. - В голосе Корделии слышались боль и обида. - Как ты можешь так обзывать меня? Что случилось с твоим языком и твоим отношением ко мне?

                Сюзан молча покинула кухню и прошла в конюшню. Здесь ее встретили знакомые с детства запахи: лошадей, сена, упряжи. И она попыталась вернуться туда, забыв о сегодняшнем дне. Пилон повернулся, чтобы посмотреть на нее, тихонько заржал. Сюзан положила голову ему на шею и заплакала.

 7

                - Ну вот! - воскликнул шериф Эвери, когда сэй Диаборн и сэй Хит ушли. - Как ты и говорил, они такие медлительные только потому, что хотят все сделать как надо. - Он еще раз просмотрел список и довольно хохотнул: - Ты только взгляни! Какая прелесть! Ура! Мы успеем заранее убрать все то, что видеть им ни к чему.

                - Они дураки, - добавил Рейнолдс... но он все равно хотел еще раз встретиться с ними на узкой дорожке. Если Диаборн думал, что прошлое позабыто и в той истории в "Приюте путников" поставлена точка, то он не просто дурак, а полный идиот.

                Помощник шерифа Дейв не сказал ничего. Сквозь монокль он взирал на игровую доску, на которой Джонас в шесть ходов сокрушил всю его белую армию. Силы Джонаса обрушились на нее, как потоп, не оставив Дейву ни малейшего шанса на благополучный исход.

                - Мне просто не терпится одеться потеплее и отвезти эту бумагу в Дом-на-Набережной. - Эвери все смотрел на список ферм и ранчо с предлагаемыми датами инспекции. До Нового года и позже. О боги!

                - Действительно, почему бы тебе не съездить туда. - Джонас поднялся. Боль молнией прострелила сломанную ногу.

                - Еще партию, сэй Джонас? - предложил Дейв, начав расставлять на доске фигуры.

                - Жаль терять на тебя время, - ответил Джонас и усмехнулся, увидев, как Дейв залился краской. Прохромал к двери, открыл ее и вышел на крыльцо. Морось перешла в дождь. На пустынной Холмовой улице блестела мокрая брусчатка. Рейнолдс последовал за боссом.

                - Элдред...

                - Уйди, - не поворачиваясь, бросил Джонас. Клей помялся, потом вернулся в комнату, закрыл дверь.

                Что с тобой такое? - спросил себя Джонас. Вроде бы ему следовало радоваться, что эти два щенка принесли свой список... как обрадовался Эвери, как обрадуется Раймер, когда услышит об этом утреннем визите. В конце концов, не он ли сказал Раймеру три дня назад, что эти мальчишки скоро перейдут на Спуск? Да, сказал. Тогда почему ему так тревожно? Почему он не находит себе места? Только потому, что нет никаких известий от посланца Фарсона, Латиго? Потому что Рейнолдс вернулся с пустыми руками от Скалы Висельников, а потом никого не нашел там и Дипейп? Конечно же, нет. Латиго придет вместе со своим отрядом, но так скоро они подойти не могли, и Джонас это знал. До праздника Жатвы еще почти месяц.

                Значит, все дело в плохой погоде, которая действует на твою ногу, бередя старую рану, отчего у тебя портится настроение?

                Нет. Нога, конечно, болела, но бывало, когда она болела куда как сильнее. А тревога шла от головы. Джонас привалился к стойке, поддерживающей навес над крыльцом, прислушиваясь к шуму дождя, барабанящего по черепице, думая о том, как в игре в "Замки" умелый игрок, выглянув из-за Укрытия, тут же ретируется. Вот и тут он, похоже, столкнулся с той же ситуацией: слишком уж все выходило гладко. Безумная идея, но не такая уж безумная, если присмотреться повнимательнее.

                - Уж не пытаешься ли ты играть со мной в "Замки", пацан? пробормотал Джонас. - Если так, ты скоро будешь сожалеть о том, что не остался у своей мамочки. Еще как будешь сожалеть.

 8

                Роланд и Катберт возвращались на "Полосу К" вдоль Спуска сегодня они ничего считать не собирались. Поначалу, несмотря на дождь и низкие серые облака, к Катберту вернулась свойственная ему веселость.

                - Ты видел их лица? - засмеялся он. - Видел, Роланд... извини, Уилл? Они заглотнули наживку, не так ли? Заглотнули не поперхнувшись.

                - Да.

                - Что нам теперь делать? Каков наш следующий ход?

                Роланд тупо взглянул на него, словно вопрос Катберта вырвал его из дремы:

                - Следующий ход их. Мы считаем. И ждем. Хорошее настроение Катберта лопнуло как мыльный пузырь, и вновь ему пришлось сдерживать закипающее раздражение. А закипало оно по двум причинам: во-первых, по его разумению, Роланд манкировал своими обязанностями, чтобы предаваться любовным утехам в объятиях известной молодой дамы, во-вторых, и эту причину он полагал гораздо более важной, Роланд потерял хватку именно в тот момент, когда Срединный мир более всего в ней нуждался.

                Только какими обязанностями Роланд манкировал? И откуда у него такая уверенность в профессиональной непригодности Роланда? Она основана на логике? Интуиции? Или обычной ревности (читай - зависти)? Катберт вспомнил о том, с какой легкостью Джонас разгромил армию Дейва, когда помощник шерифа слишком рано высунулся из-за Укрепления. Но жизнь не игра в "Замки"... или игра? Однозначный ответ Катберт дать не мог. Но одно он знал точно, в этом его союзницей была интуиция: Роланд гребет не туда. А они плывут вместе с ним.

                Проснись, мысленно взмолился Катберт. Пожалуйста, Роланд, проснись, пока не поздно.

 Глава третья

ИГРА В ЗАМКИ

 1

                На следующей неделе погода словно советовала людям укладываться в кровать после ленча и не вылезать из нее до обеда, а из дома выходить лишь по крайней на то надобности. Конечно, дождь не лил как из ведра, но превратил сбор яблок в опасное занятие (несколько человек сломали ноги, а в Семимильном саду молодая женщина, упав с верхней перекладины лесенки, серьезно повредила позвоночник), а уборку картофеля - в пытку: большая часть времени уходила на то, чтобы вытягивать из грязи телеги. В "Зеленом сердце" праздничные гирлянды, развешанные к ярмарке Жатвы, намокли, и их пришлось убрать. Добровольцы-оформители со всевозрастающим нетерпением ждали, когда же погода улучшится и они смогут вновь приняться за работу.

                Неудачной выдалась погода и для молодых людей, задача которых состояла в том, чтобы сосчитать все и вся, но по крайней мере они могли начать заглядывать в коровники, свинарники и конюшни и считать поголовье коров, свиней, лошадей. А вот молодой мужчина и молодая женщина, только что открывшие для себя радости плотской любви, на погоду не жаловались, однако за время дождей Роланд и Сюзан встретились лишь дважды. Опасность того, что тайное станет явным, буквально висела в воздухе.

                Первый раз - в покинутом сарае на Прибрежной дороге. Второй - в полуразрушенном здании в восточной части СИТГО. Там они яростно любили друг друга на одеяле, расстеленном на полу бывшего кафетерия. Кончая, Сюзан раз за разом выкрикивала имя Роланда, пугая голубей, обосновавшихся в полутемных комнатах.

 2

                И уже когда казалось, что моросящий дождь никогда не прекратится, а ноющий вой червоточины сведет всех жителей Хэмбри с ума, сильный ветер, чуть ли не ураган, подул с океана и унес облака прочь. И утром город проснулся под ярко-синим небом и солнцем, окрасившим бухту золотом, а в полдень залившим ее белым огнем. Сонливость горожан как рукой сняло. По картофельным полям покатились телеги. В "Зеленом сердце" армия женщин принялась украшать сцену, на которой Джейми Макканну и Сюзан Дельгадо предстояло стать Юношей и Девушкой Жатвы.

                На той части Спуска, что прилегала к дворцу мэра, Роланд, Катберт и Ален принялись пересчитывать лошадей с тавром феода на боку. Чистое небо и свежий ветер вдохнули в них энергию, и три или четыре дня они с гиканьем, смехом, веселыми криками носились по Спуску, такие же дружные, как и в день приезда в Меджис.

                В один из этих солнечных дней Элдред Джонас вышел из кабинета шерифа и по Холмовой улице направился к "Зеленому сердцу". Дипейп и Рейнолдс рано утром поскакали к Скале Висельников в надежде встретить там посланца Латиго. Джонас же собирался посидеть в павильоне с кружкой пива в руке, наблюдая за приготовлением к празднику. А готовились к нему основательно: рыли канавы, над которыми собирались жарить мясо, укладывали вязанки хвороста для праздничного костра, жарко спорили о том, где поставить мортиры для фейерверка. Но самое приятное зрелище представляли собой женщины, занятые украшением сцены. Может, думал Джонас, он даже пригласит какую-нибудь симпатичную цветочницу провести с ним часок-другой. Проституток салуна он оставлял Рою и Клею, его они не привлекали, но вот свеженькая семнадцатилетняя цветочница - совсем другое дело.

                Боль в ноге ушла вместе со слякотью. Теперь он лишь чуть прихрамывал, не испытывая никаких неудобств. Возможно, он ограничится одним или двумя стаканами пива, но мысль о семнадцатилетней молодке не выходила из головы. Юной, с чистой кожей, высокой грудью. Сладким, свежим дыханием. Сочными, сладкими губами...

                - Мистер Джонас? Элдред?

                Он повернулся, улыбаясь, к обладательнице голоса. Не свеженькой, с капельками росы цветочнице с большущими глазами и влажными, чуть приоткрытыми губками, но худосочной женщине в последнем приступе молодости, с плоской грудью, плоским задом, тонкими бледными губами, волосами, стянутыми на затылке в тугой узел. Образу его мечты соответствовали только широко открытые глаза. Видать, я прострелил даме сердце, с сарказмом подумал Джонас.

                - О, Корделия! - Он взял ее руку в свои. - Какая ты сегодня очаровательная!

                Щечки Корделии покраснели, она захихикала, как девочка. В это мгновение она выглядела на сорок пять, а не на шестьдесят. Но ей же не шестьдесят, отметил про себя Джонас. Эти морщины у рта и тени под глазами... появились недавно.

                - Ты очень добр ко мне, но я знаю, что это не так. Я не сплю, а когда женщина моего возраста не спит, она стареет на глазах.

                - Прискорбно слышать, что ты плохо спишь, - посочувствовал Джонас. - Но теперь погода переменилась и...

                - Дело не в погоде. Могу я поговорить с тобой, Элдред? Я все думала и думала, но ты единственный, к кому я могу обратиться за советом.

                Улыбка Джонаса стала шире. Он подхватил Корделию под локоток, тут уж она зарделась как маков цвет. Джонас решил, что с таким приливом крови к голове она сможет говорить часами. И каждое ее слово обещало быть интересным.

 3

                Наиболее эффективным средством для развязывания языка женщинам определенного возраста и темперамента является чай. Поэтому Джонас, не колеблясь ни секунды, отставил свои планы выпить кружку пива (и, возможно, поближе познакомиться с очаровательной цветочницей). Вместо этого он усадил сэй Дельгадо в освещенной солнцем части павильона (не так далеко от красного камня, хорошо знакомого Роланду и Сюзан) и заказал большой чайник и пирожные. Ожидая выполнения заказа, они наблюдали за приготовлениями к ярмарке Жатвы. В парке стучали топоры, визжали пилы, то и дело раздавались взрывы хохота.

                - Все ярмарки приятны, но именно ярмарка Жатвы вновь превращает нас в детей, не так ли? - спросила Корделия.

                - Да, конечно, - ответил Джонас, который и в детстве не ощущал себя ребенком.

                - А больше всего мне до сих пор нравится костер. - Она смотрела на огромную поленницу, которую укладывали в дальнем конце парка. Похожую на большой деревянный вигвам. - Мне нравится смотреть, как горожане приносят соломенные пугала и бросают их в огонь. Варварское зрелище, но от него у меня по коже бежит такая приятная дрожь.

                - Да, - кивнул Джонас, гадая, а побежит ли у нее по телу та самая дрожь, если она узнает, что на этот раз от трех чучел, брошенных в костер в ночь Жатвы, будет идти запах паленого мяса, а орать они будут, как гарпии. А если удача останется с ним, один из них будет орать дольше других, тот, что со светло-синими глазами.

                Принесли чай и пирожные, но Джонас лишь мельком взглянул на высокую грудь прислуживающей им девушки. Сегодня его глаза видели только очаровательную сэй Дельгадо, нервно потирающую ручонки, с написанным на лице отчаянием.

                Когда девушка отошла, Джонас разлил чай, вернул чайник на треногу и накрыл руку Корделии своей.

                - Я вижу, тебя что-то гнетет, Корделия, - проворковал он. Облегчи душу. Откройся своему другу Элдреду.

                Губы ее сжались с такой силой, что практически исчезли, но даже таким усилием ей не удалось унять их дрожь. Глаза налились слезами, водохранилища переполнились, слезы потекли по щекам.

                Джонас взял салфетку и, перегнувшись через стол, вытер их.

                - Расскажи мне. - Голос его переполняла нежность.

                - Расскажу. Я должна кому-нибудь рассказать или сойду с ума. Но ты должен дать мне одно обещание, Элдред.

                - Разумеется, милая. - Он увидел, как вновь вспыхнуло ее лицо, и сжал ей руку. - Все, что угодно.

                - Ты не должен говорить Харту. И этому пауку - канцлеру, но главное - мэр ничего не должен знать. Если я права в моих подозрениях и он об этом узнает, он может отправить ее на запад! - Она уже не говорила, а стонала, словно речь шла не о подозрениях, а о свершившемся. - Он может сослать на запад нас обеих!

                Джонас, улыбаясь, сочувственно покивал.

                - Ни слова мэру Торину, ни слова Кимбе Раймеру. Обещаю.

                Какие-то мгновения он думал, что она не заговорит... не сможет. Но потом ей удалось вымолвить, нет - выплюнуть единственное слово:

                - Диаборн.

                Он почувствовал, как его сердце чуть не выпрыгнуло из груди. Улыбаться он продолжал, но не смог удержаться от того, чтобы не сжать ее руку, заставив Корделию сморщиться от боли.

                - Извини. Просто ты меня удивила. Диаборн... о нем отзываются хорошо, но я не уверен, можно ли ему доверять.

                - Я боюсь, что он был с моей Сюзан. - Теперь пришла ее очередь сжимать руку, но Джонас этого пожатия и не почувствовал. Он все улыбался, надеясь, что внешне его изумление никак не проявилось. - Я боюсь, он был с ней... как мужчина с женщиной. О, как это все ужасно!

                И она вновь заплакала, бросая по сторонам короткие взгляды, чтобы убедиться, что за ними не наблюдают. Джонасу случалось видеть, как точно так же оглядывались койоты и дикие собаки, урвав что-нибудь из еды. Он дал ей выплакаться - ему хотелось, чтобы она успокоилась, иначе связного рассказа у нее бы не получилось. Когда Джонас увидел, что поток слез начал иссякать, он протянул Корделии чашку чаю:

                - Выпей.

                - Да. Благодарю.

                Еще горячий чай она выпила чуть ли не залпом. Да у нее луженая глотка, подумал Джонас. Корделия поставила чашку и, пока он вновь наполнял ее. воспользовалась кружевным panuelo [платок (исп.).], чтобы вытереть со щек слезы.

                - Мне он не нравится, - продолжила Корделия. - Мне он не нравится, я ему не доверяю, как и всем троим, приехавшим из Привходящего мира, с их поклонами и наглыми глазами, но особенно этому. Однако если между ними что-то произошло (а я опасаюсь, что так оно и есть), аукнется это ей, не так ли? Именно женщина в конце концов должна противостоять плотским желаниям.

                Он наклонился вперед, глаза его излучали сочувствие:

                - Расскажи мне все, Корделия.

                Она рассказала.

 4

                В, хрустальном шаре Риа нравилось все, но особый восторг вызывало у нее его умение показать всю человеческую мерзость. Никогда розовые глубины не открывали ей одного ребенка, который успокаивал бы другого, упавшего во время игры, или усталого мужа, который положил голову на колени жены, или стариков, мирно ужинавших на исходе дня, все это не представляло для магического кристалла никакого интереса, да и для Риа тоже.

                Вместо этого она видела отцов, трахающих дочерей, матерей, избивающих детей, мужей, учащих жизни жен. Она видела банду малолеток (Риа посмеялась бы, узнав, что эти восьмилетние сосунки называли себя Большими охотниками за гробами), которые подманивали костью собак, а потом ради забавы отрезали им хвосты. Она видела ограбления и по меньшей мере одно убийство: бродяга заколол своего спутника вилами после мелкой ссоры. Случилось это в первую ночь непогоды. Тело все еще лежало в канаве у Великого Тракта к западу от Хэмбри, прикрытое соломой и сорняками. Его могли найти еще в этом году, до сезона дождей. Могли и не найти.

                Она также видела Корделию Дельгадо и этого бандита, Джонаса, сидящих на солнце за столиком в "Зеленом сердце" и беседующих о... разумеется, она не могла знать о чем. Но она видела взгляд старой девы. Втрескалась в Джонаса по уши, краснела при каждом слове. Небось вся вспотела, возжелав этого не выдержавшего испытание стрелка. Зрелище это вызывало смех, и Риа надеялась, что время от времени кристалл позволит ей поглядывать на сладкую парочку.

                Показав ей Корделию и Джонаса, хрустальный шар затуманился. Риа убрала его в ящик с глазом-замком. Увидев Корделию, старуха вспомнила о незаконченном деле, имеющем самое прямое отношение к блудливой племяннице Корделии. Дело это она не довела до конца по более чем прозаической причине: как только Риа решила, как ей поступить с юной нахалкой, внутренняя буря поутихла и магический кристалл вновь открыл ей свои глубины. Увиденное завораживало, и Риа начисто забыла о существовании Сюзан Дельгадо. Теперь, однако, она вспомнила о своем плане. Пустить кота в голубятню. А уж если речь зашла о котах...

                - Масти! Кис-кис. Масти, где ты?

                Кот появился из-за сложенных у очага дров, блестя глазами в полумраке хижины (как только погода наладилась, Риа вновь закрыла окна ставнями), помахивая раздвоенным хвостом. Прыгнул ей на колени.

                - У меня есть для тебя поручение. - Она наклонилась, лизнула кота в нос, вдыхая запах кошачьей шерсти.

                Масти замурлыкал, выгнул спину. Шестилапый кот-мутант радовался жизни.

 5

                Джонас избавился от Корделии при первой возможности... хотя представилась она не так скоро, как ему хотелось бы. Старушку пришлось умасливать по первому разряду. Он понимал, что она ему еще пригодится. В итоге он даже поцеловал ее в уголок рта (бедняжка так покраснела, что Джонас испугался, а не хватит ли ее удар) и сказал, что обязательно выяснит, так ли основательны ее подозрения.

                - Но только потихоньку! - обеспокоилась Корделия.

                Да, заверил ее Джонас (они уже шли к дому Корделии), по-другому и быть не может. Кто-кто, а он умеет хранить тайны. Он знал, что Корделия не успокоится, не сможет успокоиться, не получив убедительных доказательств то ли своей правоты, то ли беспочвенности подозрений, но сам полагал, что все это вздор. Молодые любят драму, не так ли? И если молодая кошечка видит, что ее тетка чего-то опасается, она будет умело подкармливать тетушкины страхи, вместо того чтобы свести их на нет.

                Корделия остановилась у выкрашенного белой краской забора из штакетника, отделявшего огород от дороги, на ее лице читалось облегчение. Джонас подумал, что она очень похожа на мула, которому чешут спину.

                - Ну, я никогда не думала, что так... однако это возможно, не правда ли?

                - Вполне возможно, - согласился Джонас, - но я все проверю самым тщательным образом. Тут нельзя ошибиться, чтобы потом не сожалеть об этом. - Он вновь поцеловал ее в уголок рта. - И ни слова обитателям Дома-на-Набережной. Обещаю. Даже ни единого намека.

                - Спасибо тебе, Элдред! Большое спасибо! - И она прильнула к нему, прежде чем убежать в дом, ее маленькие грудки, как камешки, прижались к его рубашке. - Может, этой ночью я усну! Очень на это надеюсь!

                Она, может, и уснет, подумал Джонас, а вот я вряд ли.

                К конюшне Хуки, где он держал свою лошадь, Джонас шагал с опущенной головой, заложив руки за спину. Стайка мальчишек бежала по другой стороне улицы. Двое размахивали собачьими хвостами с запекшейся на концах кровью.

                - Охотники за гробами! Мы - Большие охотники за гробами, как и ты! - крикнул ему один из мальчишек.

                Джонас выхватил револьвер и навел его на них... Произошло это мгновенно, и перепуганные мальчишки увидели, с кем имеют дело: со сверкающими глазами, ощерившимся ртом Джонас более всего напоминал волка-альбиноса в человеческом одеянии.

                - Брысь отсюда, маленькие паршивцы! - рявкнул он. - Пошли прочь, а не то я вышибу вам мозги, чтобы порадовать ваших отцов!

                Они застыли, а потом бросились врассыпную. Один оставил свой трофей: собачий хвост лежал на тротуаре, как грязная тряпка. Джонас поморщился. глянув на него, убрал револьвер в кобуру, заложил руки за спину и продолжил свой путь, напоминая священника, поглощенного мыслями о богах. Что, во имя богов, с ним случилось? Наставлять револьвер на детей! От переживаний, подумал он. Волнения. Да, он волновался. Подозрения этой плоской вековухи очень взволновали его. Не из-за Торина (даже если бы Диаборн оттрахал эту девицу на городской площади на празднике Жатвы, Джонаса бы это не взволновало)... но потому, что Диаборн (если подозрения не беспочвенны) и тут обвел его вокруг пальца.

                Однажды он сумел зайти тебе в тыл, и ты поклялся, что больше этого не случится. Но если он дрючит эту девку, значит, случилось. Не так ли?

                Похоже на то. Если у парня хватило наглости закрутить любовь с будущей наложницей мэра, да так скрытно, что об этом до сих пор никто, кроме тетки Сюзан, не догадывается, как это соотносится с его, Джонаса, мнением о трех молокососах из Привходящего мира? Не он ли считает, что они с трудом найдут собственные задницы, чтобы подтереться?

                Однажды мы недооценили их, и они выставили нас обезьянами, так вроде бы сказал Клей. Я не хочу, чтобы такое повторилось.

                Так повторилось или нет? Что в действительности известно Диаборну и его друзьям? Что они выяснили? И кому сказали? Если Диаборн сумел незамеченным подкатиться к избраннице мэра... и этого не заметил ни Элдред Джонас... ни кто-либо еще...

                - Добрый день, сэй Джонас. - Кузнец Брайан Хуки широко улыбался, разве что не кланялся, прижав сомбреро к широкой груди. - Не желаете ли свежего грэфа, сэй? Только что отжал первую порцию, и...

                - Мне нужна моя лошадь, - оборвал его Джонас. - Быстро приведи ее и перестань кудахтать.

                - Да, сейчас приведу, с радостью, спасибо сэй. - И Хуки поспешил в конюшню, по пути обернувшись, чтобы убедиться, что не получит пулю в спину.

                Десять минут спустя Джонас скакал на запад по Великому Тракту. Испытывая при этом нелепое, но очень сильное желание пустить лошадь галопом и раз навсегда забыть об этой глупой истории: о Торине, поседевшем любвеобильном козле, Роланде и Сюзан с их юношеским увлечением, которому, он в этом не сомневался, еще очень далеко до плотской любви. Рое и Клее с их быстрыми руками и медлительными мозгами, Раймере с его честолюбием, Корделии Дельгадо, которая, должно быть, уже представляла себе, как они вдвоем лежат в постели, он читает ей стихи, а она плетет из цветов венок, чтобы возложить на его чело.

                В прошлом уже случалось, когда он вот так уезжал, доверяя своей интуиции. Да только на сей раз уехать не мог. Он поклялся отомстить этим молокососам и всегда выполнял данное себе слово, хотя многократно нарушал обещания, которые слышали от него другие люди.

                Не стоило забывать и про Джона Фарсона. Джонас никогда не разговаривал с Благодетелем (да и не очень-то хотел, поговаривали, что Фарсон - безумец, способный отчудить все, что угодно), но не раз имел дело с Джорджем Латиго, который скорее всего и будет возглавлять отряд, ожидаемый со дня на день. Именно Латиго нанял Больших охотников за гробами, заплатив огромный задаток (которым Джонас еще не поделился с Рейнолдсом и Дипейпом), и пообещал куда большее вознаграждение, если основные силы Альянса будут уничтожены в окрестностях Лысых гор.

                Латиго, конечно, сила, все так, но сущая козявка в сравнении с той силой, что стояла у него за спиной. И потом, большие деньги без риска не заработать. Если они доставят лошадей, волов, повозки со свежими овощами, нефть, магический кристалл, прежде всего магический кристалл, все будет хорошо. Если нет, Фарсон и его помощники сыграют их головами в поло. Такое могло случиться, и Джонас это знал. Более того, не сомневался, что в конце концов так оно и будет. Но Джонас мог гарантировать, что развод его головы с телом произойдет не по милости таких червяков, как Диаборн и его друзья, какого бы они ни были высокого происхождения.

                Однако если у него роман с избранницей Торина... если он сумел сохранить все в секрете, какие еще секреты известны ему? Может, он играет с тобой в "Замки"?

                Если так, игра надолго не затянется. Как только юный мистер Диаборн высунет нос из-за Укрепления, Джонас тут же отстрелит его.

                Сейчас требовалось найти ответ на один вопрос: с чего начать? Отправиться на ранчо "Полоса К", благо он давно собирался взглянуть, как устроились мальчики? Почему нет? Они скорее - всего на Спуске, считают лошадей. Но лошади нисколько его не волновали. Нет, лошади пустячок, если подумать о тех задачах, что поставил перед ними Благодетель. И Джонас поскакал к СИТТО.

 6

                Первым делом он проверил цистерны. Нашел их в целости и сохранности: они стояли рядком, на новых колесах, готовые в нужное время двинуться в путь, укрытые нарубленными ветками. Некоторые ветви пожелтели на концах, но прошедшие дожди освежили их. Джонас убедился, что к веткам никто не прикасался.

                Потом он поднялся на холм, прошелся вдоль трубы, все чаще и чаще останавливаясь, чтобы передохнуть. Когда он добрался до проржавевших ворот, отделявших склон от нефтяного поля, сломанная нога разболелась не на шутку. Он внимательно изучил ворота, нахмурился, заметив пятна на их верхней части. Возможно, они ничего не значили, но Джонас подумал, что кто-то перелез через ворота, не рискнув их открыть из опасения, что они вывалятся из петель.

                Следующий час он провел между вышек, уделяя особое внимание тем, что еще работали, пытаясь обнаружить следы постороннего присутствия. Он нашел множество следов, но идентифицировать их (особенно после прошедших дождей) не представлялось возможным. Молокососы из Привходящего мира могли побывать здесь; городская мелкота могла побывать здесь; Артур из Эльда и все его рыцари могли побывать здесь. Неопределенность ситуации действовала Джонасу на нервы, портила ему настроение (как и любая другая неопределенность, за исключением той, что возникала на доске при игре в "Замки").

                Он уже двинулся назад, решив спуститься с холма, сесть на лошадь и вернуться в город. Нога горела огнем, и только хороший глоток спиртного мог успокоить боль. Визит на "Полосу К" откладывался на другой день.

                Он уже миновал полпути до ворот, когда увидел заросшую проселочную дорогу, по существу, две колеи, тянущиеся от СИТГО к Великому Тракту, и тяжело вздохнул. Что он мог увидеть на этой тропинке, но, раз он все равно сюда пришел, работу следовало довести до конца.

                Работа не волк, в лес не убежит, мне бы сейчас выпить.

                Но не только у Роланда желания зачастую отступали перед чувством долга. Джонас вздохнул, помассировал больную ногу и двинулся по проселочной дороге, где, как это ни странно, и нашел то, что искал.

                В той самой колее, в дюжине шагов от того места, где заросшая травой дорога сливалась в Великим Трактом. Поначалу он решил, что белый кругляшок, проглядывающий сквозь траву, - камень. А потом увидел черную круглую дыру - глазницу. И понял, что в траве лежит не камень, а череп.

                Кряхтя, Джонас нагнулся и поднял с земли грачиный череп. Который уже видел прежде. Как, впрочем, и весь город. С черепом не расставался этот шут, Артур Хит... как и всем шутам, ему требовались атрибуты его профессии.

                - Он называл этот череп дозорным, - пробормотал Джонас. - Иногда насаживал на луку седла. Иногда носил на груди, как медальон. Да. Череп болтался у него на груди в ту ночь, когда в "Приюте путников"...

                Джонас повернул череп. Внутри что-то звякнуло. Джонас потряс череп, подставив ладонь, и на нее выпали несколько звеньев золотой цепочки. Вот, значит, на чем держался череп. В какой-то момент цепочка порвалась, череп упал в траву, и сэй Хит не удосужился отыскать его. Мысль о том, что череп найдет кто-то другой, не приходила ему в голову. Мальчишки беззаботны. Просто удивительно, что им удается вырастать в мужчин.

                Лицо Джонаса оставалось спокойным, но внутри все бушевало. Они тут побывали, сомнений в этом не было, хотя еще вчера он бы высмеял любого, кто заикнулся бы об этом. Приходилось признать, что они видели и цистерны с нефтью, пусть и надежно укрытые ветвями. Если бы не грачиный череп, он не узнал бы об этом.

                - Когда я покончу с ними, их глазницы будут такими же пустыми, как и твои, сэр Грач, - пообещал он. - Я лично их вычищу.

                Он уже замахнулся, чтобы выбросить череп, но передумал: а вдруг пригодится. С черепом в руке Джонас направился к тому месту, где оставил лошадь.

 7

                Корал Торин шагала по Травной улице к "Приюту путников". Во рту у нее пересохло, голова гудела. Она встала лишь час тому назад, а похмелье уже совсем ее замучило. В последнее время она слишком много пила и знала об этом. Практически каждый вечер, хотя на людях ограничивала себя одним-двумя стаканчиками. Пока, полагала она, никто не подозревал о ее дурной привычке. А раз никто не подозревал, она рассчитывала и дальше сохранить все в тайне. Но как еще она могла переносить своего идиота брата? Этот идиотский город? И, разумеется, тот заговор, в котором участвуют вся Ассоциация конезаводчиков и по крайней мере половина крупных фермеров.

                - К черту Альянс, - прошептала Корал. - Лучше синица в руке.

                Но держала ли она синицу в руке? Или кто-то из них? Сдержит ли Фарсон свои обещания? Обещания, полученные от человека по фамилии Латиго и озвученные Кимбой Раймером? Корал терзали сомнения. У деспотов вошло в привычку забывать о своих обещаниях, а синицы в руке клевали тебя в пальцы, гадили в ладонь, а потом улетали. Впрочем, все эти рассуждения не стоили и выеденного яйца - со своей позицией она уже определилась. Опять же люди всегда хотят есть, пить, гулять и играть, кто в карты, кто в кости, независимо от того, перед кем они гнут спины и от чьего имени собираются налоги.

                А когда старый демон совести обретал голос, пара-тройка стаканчиков помогала лишить его дара речи.

                Корал остановилась напротив похоронного бюро Крайвена. Смеющиеся парни, стоя на лесенках, развешивали бумажные фонарики. Им предстояло зажечься в ночь Жатвы, осветив Равную улицу нежным, мягким светом.

                Корал вспомнила, с каким восторгом в детстве смотрела она на эти фонарики из цветной бумаги, вслушиваясь в треск фейерверков, радостные крики горожан, звуки музыки, доносящиеся из "Зеленого сердца". За одну руку ее держал отец, за другую - старший брат Харт. Он как раз надел первую пару брюк.

                Ностальгия захлестнула ее, но сладость воспоминаний быстро сменилась горечью. Ребенок вырос с худосочную женщину, которой принадлежал салун и бордель (не говоря уже о значительном куске Спуска), женщину, чьим последним сексуальным партнером стал канцлер ее брата, женщиной, которая уже не могла не думать о бутылке. Как такое могло случиться? Ребенок, каким она была, меньше всего на свете хотел превратиться в такую женщину.

                - Где я ошиблась? - спросила она себя и рассмеялась. - О, дорогой Человек Иисус, где ошибся тот безгрешный ребенок? Можешь сказать "аллилуйя". - Она спародировала странствующую женщину-проповедника, которая появилась в городе годом раньше, Питтстон ее звали, Сильвия Питтстон, и рассмеялась вновь, более естественно. Вновь двинулась к "Приюту", уже в лучшем настроении.

                Шими ухаживал за своими цветами. Помахал ей рукой, она ответила тем же. Хороший парень этот Шими. Она без труда нашла бы ему замену, но радовалась тому, что Дипейп не убил его.

                Прибранный бар пустовал, но горели все газовые рожки. Шими вычистил все пепельницы, но Корал знала, что основная уборка лежала на толстушке, которая стояла сейчас за стойкой. Косметика не могла скрыть болезненной бледности ее лица и черных кругов под глазами, и шея вся пошла складками (Корал прекрасно знала, что возраст женщины прежде всего сказывается на шее).

                В баре, под стеклянным взглядом Сорви-Головы, хозяйничала Красотуля, и если б ей разрешили, стояла бы за стойкой до прихода Стенли. Красотуля ничего не говорила Корал (понимала, что слова могут привести к обратному результату), но ясно давала понять, чего хочет. В проститутках ее больше держать не могли, вот она и хотела встать за стойку. Такое уже случалось, Корал знала, что женщина-бармен работает в "Лесной чаще". Выла и еще одна, в "Гленкоуве", но она умерла от оспы. Красотуля отказывалась понять другое: Стенли Руис еще молод и здоровье у него куда лучше, чем у нее. И он будет наполнять стаканы под Сорви-Головой после того, как Красотуля сгниет в могиле.

                - Добрый вечер, сэй Торин, - поздоровалась Красотуля, и прежде чем Корал успела открыть рот, шлюха поставила на стойку стопку и наполнила ее виски.

                Корал с тоской взглянула на стопку. Так они все знают?

                - Мне этого не надо, - нервно бросила она. - С чего мне пить виски, во имя Эльда? Солнце и то еще не зашло! Вылей виски в бутылку, ради твоего отца, и убирайся отсюда. Кого ты собралась обслуживать в пять часов? Призраков?

                У Красотули вытянулось лицо. Толстый слой штукатурки потрескался. Она достала из-под стойки воронку, вставила в горлышко бутылки, вылила в нее виски. Несколько капель упали на стойку, так тряслись ее пухлые руки (уже без колец, кольца она давно обменяла в продуктовом магазине на еду).

                - Извините, сэй. Извините. Я только хотела как...

                - Мне без разницы, что ты там хотела. - Тут Корал заметила, что Шеб, который листал за пианино ноты, повернулся к стойке и смотрит на нее. - А ты чего вылупился, жаба?

                - Ничего, сэй Торин. Я...

                - Тогда смотри куда-нибудь еще. И забери с собой эту свинью. Почему бы тебе не трахнуть ее, а? Ей это только на пользу пойдет. Да и тебе хуже не будет.

                - Я...

                - Вон! Или вы оглохли? Оба!

                Красотуля и Шеб поспешили не к лестнице, ведущей на второй этаж, а к двери кухни, но Корал это не волновало. Хоть в ад, лишь бы не маячили перед глазами. Куда угодно, но чтоб она их не видела.

                Она зашла за стойку, огляделась. Двое мужчин в дальнем углу играли в карты. Рейнолдс наблюдал за ними, потягивая пиво. Еще один мужчина сидел у стойки, устремив взгляд в никуда, затерянный в собственных мыслях. Никто не обращал внимания на сэй Корал Торин, и велика важность, если б и обращали? Если знала Красотуля, знали и остальные.

                Она провела пальцем по лужице виски на стойке, облизнула его, провела снова, вновь облизнула. Схватила бутылку, но, прежде чем успела налить себе виски, паукообразное чудище с серо-зелеными глазами, шипя, запрыгнуло на стойку. Корал вскрикнула и отшатнулась, выронив бутылку. Она упала между ее ног, но, о чудо, не разбилась. На мгновение Корал решила, что у нее расколется голова: прилившая к мозгу кровь разорвет череп, как яичную скорлупу. С грохотом упал стол: картежники перевернули его, вставая. Рейнолдс выхватил револьвер.

                - Ничего страшного. - Она едва узнала свой голос, так он дрожал. Глаза пульсировали, сердце чуть не выскакивало из груди. А ведь человек может умереть от страха, подумала она. - Ничего страшного, джентльмены. Все в порядке.

                Шестилапый кот, стоявший на стойке, вновь зашипел.

                Корал наклонилась (когда ее голова опустилась ниже талии, она вновь почувствовала, что мозг хочет разорвать череп), подняла бутылку, увидела, что та еще на четверть полна, и отхлебнула прямо из горлышка. Плевать она хотела, кто ее видит и что при этом подумает.

                Словно услышав ее мысли. Масти зашипел в третий раз. На нем красовался красный ошейник, из-под которого торчал клочок бумаги.

                - Хочешь, чтобы я пристрелил его? - полюбопытствовал дребезжащий голос. - Только скажи, я с удовольствием. Один выстрел, и от него останутся одни когти. - У дверей стоял Джонас. Выглядел он так себе, но Корал чувствовала, что ему действительно хватит одного выстрела.

                - Нет. Старая сука превратит нас в саранчу, если мы убьем ее любимца.

                - Какая сука? - спросил Джонас, пересекая зал.

                - Риа Дубативо. Риа с Кооса, как она себя называет.

                - А! Не сука, а ведьма.

                - Как ни скажи - все про нее.

                Джонас погладил кота. Тот не возражал, даже чуть изогнул спину. Шерсть у Масти была влажной, неприятной на ощупь.

                - Как насчет того, чтобы поделиться? - спросил Джонас, указывая на бутылку. - Еще, конечно, рано, но нога болит, как дьявол, уставший грешить.

                - Твоя нога, моя голова, рано или поздно. За счет заведения.

                Джонас изогнул седые брови.

                - Благодарить будешь потом, сейчас пей, дорогой.

                Корал протянула руку к коту. Масти зашипел, но позволил ей вытащить записку. Корал развернула ее и прочитала несколько слов, написанных корявым почерком Риа:

 ВСЕ ВЫПИЛА. ПРИШЛИ ПАРНЯ.

                - Позволишь взглянуть? - спросил Джонас. После первого глотка жизнь окрасилась в более радужные тона.

                - Почему нет? - Корал протянула ему записку.

                Джонас прочитал ее, вернул. Про Риа он и думать забыл, а напрасно. Но всего и не упомнишь, не так ли? В последнее время Джонас ощущал себя не наемным телохранителем, а поваром, который пытается одновременно приготовить девять блюд для торжественного обеда. К счастью, старая карга напомнила о себе. Благословим богов за ее жажду. И его тоже, иначе он не оказался бы в нужном месте в нужное время.

                - Шими! - проорала Корал. Виски подействовало и на нее: она чувствовала, что вновь становится человеком. Даже подумала о том, а не захочет ли Элдред Джонас провести вечерок с сестрой мэра... которая знала, как использовать время с толком.

                Появился Шими, с грязными руками, с розовым сомбреро, болтающимся на спине.

                - Да, Корал Торин! Я здесь!

                Она смотрела мимо него, на небо. Сегодня не получится, даже для Риа. С наступлением темноты Шими на дороге делать нечего, он просто не доберется до города.

                - Ничего. - Голос у нее помягчел. - Возвращайся к своим цветам и хорошенько укрой их. Ночью может подморозить.

                Она положила записку на стойку и нацарапала на ней единственное слово:

 ЗАВТРА.

                Сложила записку, протянула Джонасу.

                - Засунь ее под этот вонючий ошейник, а? Не хочу прикасаться к нему.

                Джонас выполнил ее просьбу. Кот одарил их еще одним диким взглядом зеленых глаз, спрыгнул со стойки и исчез за дверьми.

                - Время дорого. - Корал сама не очень-то понимала, что хотела этим сказать, но Джонас согласно кивнул: ее слова не вызвали у него возражений. - Не хочешь подняться наверх? Внешне я не очень, но ноги могу раздвинуть как надо. И не буду лежать как бревно.

                Джонас задумался, потом кивнул. Глаза его заблестели. Эта так же худа, как Корделия Дельгадо... но разница чувствуется, да? И еще какая разница!

                - Хорошо.

                - Я, случается, говорю всякие гадости... предупреждаю заранее.

                - Милая леди, постараюсь не пропустить ни одной.

                Корал улыбнулась. Головная боль прошла.

                - Да. Готова спорить, не пропустишь.

                - Дай мне только одну минуту. Я сейчас. - И он направился к Рейнолдсу.

                - Бери стул, Элдред.

                - Не могу. Дама ждет.

                Взгляд Рейнолдса метнулся к стойке:

                - Ты шутишь.

                - Насчет женщин я никогда не шучу. А теперь слушай меня.

                Рейнолдс шагнул к Джонасу. Хорошо, что это не Дипейп, подумал тот. Рой тоже все сделает как надо, но лишь после того, как ему десять раз скажут, что нужно делать.

                - Поедешь к Ленджиллу. Скажешь ему, чтобы направил на нефтяное поле дюжину человек, минимум десять. Хороших людей, которые умеют не высовываться и не испугаются драки, если придется драться. Командиром пусть поставит Брайана Хуки. У него голова работает как надо, чего не скажешь про большинство остальных.

                Глаза Рейнолдса радостно блеснули:

                - Ты ждешь этих засранцев?

                - Они там побывали, может, заявятся еще раз. Если так, их надо поймать на мушку и расстрелять. Сразу и без предупреждения. Ты понял?

                - Да. А что мы потом скажем?

                - Как что? Нефть и цистерны - их проделки. Они хотели доставить ее Фарсону. Да нас будут носить по городу на руках. Прославлять как спасителей отечества, уничтоживших предателей. Где Рой?

                - Поскакал к Скале Висельников. Я видел его в полдень. Он говорит, что они идут, Элдред. Когда ветер дует с востока, он слышит ржание лошадей.

                - Может, он слышит то, что ему хочется слышать. - Но Джонас полагал, что Дипейп скорее всего прав. С того момента как Джонас вошел в салун, настроение его куда как улучшилось.

                - Скоро мы начнем перегонять цистерны в другое место, независимо от того, появятся там мальчишки или нет. По ночам. Но часть мы оставим, так? Они заменят сыр в мышеловке, - хохотнул Джонас.

                - А если мышь не придет?

                Джонас пожал плечами:

                - Мы с ними разберемся, так или иначе. Завтра я немного надавлю на них. Хочу, чтобы они злились, хочу спутать им карты. А теперь отправляйся. Меня ждет дама.

                - Хорошо, что она ждет тебя, а не меня, Элдред.

                Джонас кивнул. Он предчувствовал, что через полчаса начисто забудет о боли в ноге.

                - Именно так. Тебя бы она слопала с потрохами.

                Он вернулся к бару, где Корал стояла, сложив руки на груди. Теперь она опустила их, взяла Джонаса за руки. Правую положила на свою левую грудь. Он почувствовал закаменевший сосок. Указательный палец левой сунула в рот и легонько прикусила.

                - Бутылку возьмем с собой? - спросил Джонас.

                - Почему нет? - ответила Корал Торин.

 8

                Если бы она заснула пьяная, как в последние месяцы у нее вошло в привычку, то не проснулась бы от скрипа пружин... ее не разбудил бы и взрыв бомбы. Хотя они и принесли с собой бутылку, она так и стояла на столике в спальне, которую Корал занимала в "Приюте" (размером как три клетушки шлюх), виски в ней не убавилось.

                Джонас стоял у окна, глядя на серый рассвет, и надевал штаны. Его спину покрывали перекрестные шрамы. Она хотела спросить, кто его так жестоко высек и как он выжил, но решила, что с такими вопросами лучше повременить.

                - Куда ты собрался?

                - Сначала мне надо найти краску, любого цвета, и дворового пса, которому еще не отрубили хвост. А что я буду делать потом, сэй, тебе лучше не знать.

                - Очень хорошо. - Она вновь легла, натянув простыню до подбородка. Она чувствовала, что могла проспать неделю.

                Джонас натянул сапоги и двинулся к двери, на ходу застегивая пояс с кобурой. Повернулся, взявшись за ручку. Она посмотрела на него, ее серые глаза уже наполовину закрылись.

                - Лучшая ночь в моей жизни.

                Корал улыбнулась:

                - И в моей тоже.

 Глава четвертая

РОЛАНД И КАТБЕРТ

 1

                Роланд, Катберт и Алан вышли на крыльцо бункера на ранчо "Полоса К" почти через два часа после того, как Джонас покинул комнату Корал в "Приюте путников". К тому времени солнце уже достаточно высоко поднялось над горизонтом. Они не относились к тем, кто любит поспать по утрам, но, как резонно указал Катберт: "Мы должны поддерживать имидж Привходящего мира. Негоже нам вставать с первыми петухами".

                Роланд потянулся, выбросив руки к небу. Потом наклонился, достал пальцами носки сапог. Позвоночник затрещал.

                - Ненавижу я этот шум, - пробормотал Ален. Но в действительности его тревожили странные сны, которые донимали его всю ночь. Из всех троих снились они только ему. Из-за дара, возможно, только его природа наградила шестым чувством.

                - Потому-то эта дрянь и шумит. - Катберт хлопнул Алена по плечу. - Не кисни, старина. Ты слишком красив, чтобы ходить с вытянутой физиономией.

                Роланд выпрямился, и втроем они направились к конюшне через пыльный двор. На полпути Роланд так резко остановился, что Ален чуть не ткнулся ему в спину. Роланд смотрел на восток.

                - О. - только и сказал он. И чуть улыбнулся.

                - О? - эхом отозвался Катберт. - Что, о, великий вождь? О радость, я вновь увижу надушенную даму, или о ужас, мне придется весь день горбатиться рядом с моими провонявшими потом собратьями по труду?

                Ален опустил голову, уставился на свои сапоги. Новенькие и неудобные при отъезде из Гилеада, теперь, со стершимися каблуками, ободранные, они облегали ноги, как домашние тапочки. И смотреть на них лучше, чем на друзей. В последнее время в подшучивании Катберта постоянно слышалась резкая нотка. И шутки из веселых становились все более злыми. Ален после каждой ждал, что Роланд взорвется и от души врежет Катберту, уложив его на землю. Откровенно говоря, Ален этого даже хотел. Обстановка могла и разрядиться.

                Но в то утро ничего подобного не произошло.

                - Просто о, - ответил Роланд и двинулся дальше.

                - Прости уж меня, я знаю, что ты не хочешь этого слышать, но я вновь хочу вернуться к разговору о голубях, - нарушил молчание Катберт, когда они седлали коней. - Я по-прежнему полагаю, что надо...

                - Я готов дать тебе обещание, - улыбнулся Роланд.

                Катберт недоверчиво посмотрел на него:

                - Какое?

                - Если завтра утром у тебя еще останется желание воспользоваться голубиной почтой, я возражать не буду. Отправим любого в Гилеад с посланием, закрепленным на его ножке. Что скажешь, Артур Хит? Тебя это устроит?

                Подозрительность не исчезла из глаз Катберта, отчего у Алена защемило сердце. Наконец Катберт тоже улыбнулся:

                - Устроит. Спасибо тебе.

                А от ответа Роланда по коже Алена просто побежали мурашки.

                - Рано еще меня благодарить.

 2

                - Я не хочу идти туда, сэй Торин. - На обычно веселом лице Шими отразилась тревога. - Я ужасно боюсь эту женщину. Она такая страшная. И бородавка у нее на носу, вот здесь. - Он коснулся кончика своего гладкого носа.

                Корал, которая вчера оторвала бы ему голову, если б он позволил себе вот так препираться с ней, сегодня проявила ангельское терпение.

                - Все так. Но, Шими, она просила прислать именно тебя. И она дает чаевые. Ты же знаешь, дает, и хорошие чаевые.

                - Мне это не поможет, если она захочет превратить меня в жука, стоял на своем Шими. - Жуку медяки не нужны.

                Тем не менее Корал удалось подвести его к стоящему у коновязи мулу Капризному. Крикун уже нагрузил мула двумя бочонками. Одним - с песком, для равновесия. Вторым - с грэфом, к которому давно уже пристрастилась Риа.

                - Скоро Ярмарка, - весело журчал голос Корал. - До нее осталось меньше трех недель.

                - Да, - заулыбался Шими. Ярмарки он страсть как любил. Фонарики, фейерверки, танцы, игры, смех. В день Ярмарки все улыбались и никто не ругался.

                - В день Ярмарки молодому человеку не помешают лишние медяки, резонно заметила Корал.

                - Это правда, сэй Торин. - По голосу Шими чувствовалось, что ему открылась одна из основополагающих истин. - Да, это правда.

                Корал вложила веревочные поводья Капризного в руку Шими.

                - Доброго тебе пути, юноша. И будь повежливее со старой вороной, пониже поклонись ей... и постарайся вернуться до наступления темноты.

                - Вернусь гораздо раньше. - При мысли о том, что ночь застанет его на Коосе, Шими бросило в дрожь. - Гораздо раньше, будьте уверены.

                - Хороший мальчик. - Корал проводила его взглядом. Он уже нахлобучил на голову розовое сомбреро и вел старого мула за веревку. Хороший мальчик, - повторила она, когда Шими перевалил вершину первого холма.

 3

                После отъезда молокососов Джонас еще час простоял на склоне холма. А когда поднялся на вершину, то едва разглядел их - три точки на Спуске в четырех милях от него. Отправились на работу. И никаких признаков того, что они что-то заподозрили. Они, конечно, умнее, чем он поначалу думал... но далеко не так умны, как казалось им самим.

                Джонас двинул лошадь к ранчо "Полоса К", от которого остался только бункер да конюшня. Обгорелый остов дома чернел на ярком осеннем солнце. Лошадь Джонас привязал к тополю, одному из тех, что росли у родника. Здесь мальчишки оставили для просушки выстиранное белье. Джонас скинул штаны и рубашки с нижних веток на землю, собрал в кучу, помочился на нее, потом повернулся к лошади.

                Животное энергично ударило копытом по земле, когда Джонас достал из переметной сумы собачий хвост, как бы говоря, что решение принято правильное. Джонаса тоже радовало скорое избавление от хвоста. Очень уж сильная шла от него вонь. Из другой сумки Джонас достал маленькую стеклянную банку с красной краской и кисть. И то и другое он приобрел у старшего сына Брайана Хуки, который теперь управлялся с конюшней. Сам сэй Брайан, несомненно, пребывал в СИТГО.

                Джонас зашагал к бункеру открыто, не прячась... впрочем, прятаться было негде. Да и не от кого - мальчишки-то уехали.

                Один из них оставил книгу, настоящую книгу ("Наставления и размышления" Мерсера). В Срединном мире книги давно уже стали редкостью, особенно в столь удаленных от центра феодах. Собственно, в Меджисе, если не считать нескольких, что хранились в Доме-на-Набережной, Джонас видел книгу впервые. Он раскрыл ее. На первой странице увидел надпись, сделанную твердым женским почерком: "Моему дорогому сыну от любящей МАТЕРИ". Джонас вырвал эту страницу, открыл банку с краской, окунул в нее кончики пальцев. Подушечкой среднего замазал слово МАТЕРИ, ногтем мизинца сверху печатными буквами написал ШЛЮХИ. Листок повесил на ржавый гвоздь, где его не могли не заметить, потом разорвал книгу в клочки. Кому она принадлежала? Он надеялся, что Диаборну, но особого значения сие не имело.

                Войдя в бункер, Джонас прежде всего заметил голубей, воркующих в клетках. Он-то думал, что они пользуются гелиографом для отправки сообщений, а вот мысль о голубях даже не приходила ему в голову. Круто, однако!

                - Через несколько минут я вами займусь, - пообещал он. - Будьте покойны, милые мои. Кушайте и какайте, пока можете.

                Он с любопытством огляделся. Голуби все ворковали и ворковали. Обычные юноши или лорды? Такой вопрос Рой задал старику в Ритзи. Старик однозначного ответа не дал. Аккуратные юноши, подумал Джонас, если судить по царящему здесь порядку. Хорошо вымуштрованные. Три койки, все прибранные. В изножье каждой по стопке вещей, аккуратно сложенных. На каждой стопке фотография матери, на одной - обоих родителей. Он надеялся найти фамилии, может, даже документы (к примеру, любовные письма от девушки), но напрасно. Эти юноши или лорды об этом позаботились. Джонас вытащил фотографии из рамок и порвал их в мелкие клочки. Вещи разбросал по комнате, что мог, изничтожил. Найдя носовой платок в кармане каких-то брюк, от души высморкался в него, а потом аккуратно расстелил на сапогах, с зеленой соплей на самом виду. Это ж приятно, целый день считать коров и лошадей, а вернувшись, обнаружить чью-то соплю на своем носовом платке. Если что-то и могло вывести их из себя, так эта сопля.

                Голуби заволновались. Попытались забиться в дальние углы, когда он открыл дверцы. Пользы им это не принесло. Джонас переловил всех и свернул им головы. Потом положил по одному под подушки каждого из юношей.

                Под одной из подушек он нашел маленький подарок: полоски бумаги и ручку, заполненную чернилами, которой, несомненно, и писались все послания. Ручку он сломал, обломки бросил на пол и растоптал. А полоски бумаги положил в карман - вещь нужная.

                Теперь ему не мешало воркование голубей. Он медленно ходил взад-вперед по деревянному полу, склонив голову, прислушиваясь.

 4

                Когда Ален галопом подскакал к Роланду, тот предпочел не заметить его побледневшего лица и горящих, испуганных глаз.

                - Я насчитал тридцать одну лошадь, все с тавром феода, короной и мечом. А ты?

                - Мы должны возвращаться, - воскликнул Ален. - Что-то не так. Это дар. Никогда я не ощущал его так ясно.

                - Сколько ты насчитал? - вновь спросил Роланд. Иной раз, как в этот, шестое чувство Алена скорее мешало, чем помогало.

                - Сорок. Или сорок одну. Не помню. Какая разница? Они угнали тех лошадей, которых мы не должны пересчитывать. Роланд, ты меня не слышал? Мы должны возвращаться! Что-то не так! У нас в доме беда!

                Роланд посмотрел на Берта, спокойно считающего лошадей в пятистах ярдах от них. Вновь на Алена, его брови вопросительно изогнулись.

                - Берт? Дара у него нет и никогда не было... ты это знаешь. А у меня есть! И это ты тоже знаешь! Роланд, пожалуйста! Тот, кто сейчас в бункере, увидит голубей! Может, даже найдет наши револьверы! - Обычно флегматичный Ален не находил себе места от волнения. - Если не хочешь ехать со мной, отпусти меня одного! Отпусти меня, Роланд, ради блага твоего отца!

                - Ради блага твоего отца я тебя не отпускаю, - отрезал Роланд. Я насчитал тридцать одну лошадь. Ты - сорок. Да, мы запишем сорок. Сорок - хорошее число, не хуже любого другого. А теперь мы с тобой поменяемся местами.

                - Что с тобой? - Ален не говорил - шептал. И смотрел на Роланда как на безумца.

                - Ничего.

                - Ты знал! Знал еще утром, когда мы только уезжали.

                - Ну, может, я что-то и видел, - не стал отрицать Роланд. Может, какой-то блик, но... ты мне веришь, Эл? Я думаю, вот что самое важное. Ты мне веришь или думаешь, что я лишился ума, потеряв сердце? Как думает он? - Роланд мотнул головой в сторону Катберта.

                Роланд смотрел на Алена с легкой улыбкой, но глаза оставались безжалостными и затуманенными. Такое с Роландом случалось. В этот момент ему открывалось недоступное другим. Видела ли Сюзан Дельгадо этот взгляд, подумал Ален, и как она его истолковала?

                - Я тебе верю. - В тот момент в голове у Алена все смешалось, и он не мог утверждать, правда это или ложь.

                - Хорошо. Тогда давай поменяемся местами. Не забудь, по моим подсчетам, здесь тридцать одна лошадь.

                - Тридцать одна, - повторил Ален, поднял руки, потом опустил их, хлопнув по бедрам с такой силой, что его обычно спокойный жеребец прижал уши и отпрыгнул в сторону. - Тридцать одна.

                - Я думаю, сегодня мы вернемся домой пораньше, раз уж ты так волнуешься.

                С тем Роланд и ускакал. Ален проводил его взглядом. Ему всегда хотелось знать, что творится у Роланда в голове, но в тот момент особенно.

 5

                Скрип. Скрип-скрип.

                Джонас уже собирался сдаться, когда нашел то, что искал. Он-то полагал, что без труда отыщет тайник, но молокососы заставили его попотеть, это точно.

                Он опустился на колено, лезвием ножа приподнял скрипящую половицу. Под ней оказались три свертка, обмотанные тканью. Влажные на ощупь, пахнущие ружейным маслом. Джонас развернул все, желая посмотреть, какое оружие привезли с собой эти мальчишки. Ничего необычного он не обнаружил. В двух лежали по одному пятизарядному револьверу. В третьем - два шестизарядных, качеством повыше. На какое-то мгновение Джонас даже подумал, что нашел большие револьверы стрелка, со стальным вороненым стволом, рукояткой, отделанной сандаловым деревом, громадной мушкой. Эти револьверы он бы увез с собой, невзирая ни на что. И облегченно выдохнул, увидел обычные стальные рукоятки. Пусть его постигло разочарование, зато прочистились мозги.

                Он завернул револьверы и вернул их в тайник. Поставил на место и половицу. Банда городских мальчишек могла забраться в бункер, перевернуть все вверх дном, свернуть шеи голубям, но найти этот тайник? Нет уж. Ни в коем разе.

                По-твоему, они поверят, что тут побывали городские мальчишки?

                Могут и поверить. Из-за того, что он недооценил их раньше, не стоило переоценивать их теперь. А с другой стороны, не имело значения, поверят они или нет. В любом случае он выведет их из себя. Разозлит до такой степени, что они высунутся из-за Укрепления. Забудут об осторожности... и попадут в смерч.

                Собачий хвост Джонас сунул в одну из клеток для голубей, чтобы он высовывался оттуда, как большое перо. Краской намалевал на стенах очаровательные детские слоганы:

 ПОСОСИТЕ МОЙ ЧЛЕН

и

УБИРАЙТЕСЬ ДОМОЙ,

ГРЕБАНЫЕ БОГАЧИ!

                Потом вышел из бункера, постоял на крыльце, дабы убедиться, что на ранчо "Полоса К", кроме него, по-прежнему никого нет. Разумеется, не было. Однако на мгновение-другое ему стало как-то не по себе, он словно почувствовал, что его засекли. Может, с помощью какого-то неведомого ему шестого чувства.

                Оно существует, ты это знаешь. Дар, так оно называется.

                Да, но обладают им стрелки, артисты и сумасшедшие. А не какие-то молокососы, лорды они или нет.

                Однако к лошади Джонас чуть ли не побежал, вскочил на нее и умчался прочь. Развязка близилась, и предстояло еще многое сделать до того, как по небу поплывет полная Демоническая Луна.

 6

                Хижина Риа, с каменными стенами и поросшей мхом крышей, притулилась у вершины последнего холма Кооса. С нее открывался прекрасный вид на северо-западную равнину: Плохую Траву, пустыню, Скалу Висельников, каньон Молнии... но Шими, когда он осторожно завел старого Капризного во двор Риа, было не до зрелищ. Последние час или два живот его урчал от голода, но тут он обо всем забыл. Место это он ненавидел больше всего на свете, даже больше СИТГО с торчащими вышками и нескончаемым громыханием.

                - Сэй? - позвал он. Капи уперся копытами в землю, не желая приближаться к хижине, но подчинился, когда Шими дернул за веревку. О чем Шими даже пожалел. - Мэм? Милая старая леди, которая и мухи не обидит? Вы здесь? Ваш добрый Шими привез вам грэф. - Он улыбался, выставив перед собой свободную руку, всем своим видом показывая, что он абсолютно безвредный, но из хижины не доносилось ни звука. Шими почувствовал, что у него скрутило кишки. На мгновение подумал, что сейчас обделается, чего не случалось с ним с детства. Потом пустил "голубка", и ему полегчало. По крайней мере кишки больше не крутило.

                Он двинулся к крыльцу. Каждый шаг давался ему с огромным трудом. Между камнями во дворе торчали пожелтевшие сорняки, словно они вяли и засыхали от прикосновений обитательницы дома. Шими видел, что урожай в огороде - тыквы, морковь, кабачки - так и не собран. Затем заметил пугало. Жуткого мутанта с двумя головами и рукой в женской перчатке, торчащей из груди.

                Сэй Торин больше не уговорит меня прийти сюда, подумал Шими. Ни за какие пенни.

                Дверь хижины была открыта. Шими она напоминала раззявленную пасть. Из хижины шел неприятный запах гнили.

                В пятнадцати шагах от хижины Шими остановился, и тут Капи мордой ткнулся ему в задницу, как бы спрашивая, а что они тут делают. От неожиданности юноша вскрикнул. Крик этот до смерти испугал его самого. Лишь невероятным усилием воли ему удалось заставить себя остаться на месте, не броситься бежать. По-прежнему стоял ясный день, но здесь, на холме, солнце словно и не светило. Не первый раз приходил сюда Шими, холм Риа всегда пугал его, но сегодня что-то изменилось, и в худшую сторону. Душа его словно выворачивалась наизнанку: такое случалось, когда ночью он просыпался от дребезжащего воя червоточины. Словно что-то ужасное надвигалось на него - с безумными глазами и огромными красными когтями.

                - С-с-сэй? Есть тут кто-нибудь? Ес...

                - Подойди ближе. - Через открытую дверь до него долетел голос. Встань так, чтобы я могла видеть тебя, идиот.

                Сдерживая крик-стон, Шими подчинился. Он уже точно знал, что с холма ему не спуститься. Капризный, возможно, спустится, но не он. Бедному Шими одна дорога: в котел. Отбивная - на сегодняшний обед, бульон - на завтра, копченое мясо - до Нового года. Вот какая его ждала судьба.

                На ватных ногах он подошел к крыльцу Риа... если бы его колени соприкасались, они стучали бы, как кастаньеты. Даже голос у Риа изменился.

                - С-сэй? Я б-боюсь. Я т-так б-боюсь.

                - Так и должно, - заверил его голос, выплывающий на солнечный свет, словно клуб вонючего дыма. - Не важно все это... делай, что я тебе говорю. Подойди ближе, Шими, сын Стенли.

                Шими подршел, едва живой от ужаса. Мул, опустив голову, следовал за ним. Капи, поднимаясь на холм, постоянно ржал, ржал без перерыва... а тут замолчал.

                - А теперь остановись, - приказал голос. - Замри, где стоишь.

                Она вышла на крыльцо, щурясь от солнечного света. С пустым бочонком из-под грэфа в руках. На шее, как ожерелье, свернулся Эрмот.

                Шими видел змею раньше, и всякий раз задавался вопросом, через какие страдания придется ему пройти перед тем как умереть, если она укусит его. Сегодня таких мыслей у него не возникло. В сравнении с Риа Эрмот казался безобидным домашним зверьком. Щеки старухи провалились, кожа обтянула кости, превратив голову в череп. Коричневые пятна проглядывали сквозь поредевшие волосы, заполонили подбородок, словно армия насекомых. Под левым глазом пламенела открытая язва, при усмешке губы обнажали несколько оставшихся зубов.

                - Не нравится, как я выгляжу, да? - спросила она. - Холодеет сердце, не так ли?

                - Н-нет. - ответил Шими, но тут же понял, что ответ нехорош. Д-да! - Но, боги, получилось еще хуже. - Вы прекрасны, сэй! - выпалил он.

                Риа зашлась беззвучным смехом, сунула Шими в руки пустой бочонок с такой силой, что тот едва не плюхнулся на задницу. От прикосновения ее пальцев, пусть и короткого, Шими покрылся гусиной кожей.

                - Повеселил ты меня! Нашел, значит, красавицу? Ладно, мне это подходит. А теперь к делу. Принеси мне грэф, идиот.

                - Да, сэй! Как скажете, сэй! - Он отнес пустой бочонок к мулу, поставил на землю, затем взялся за ремень, затянутый на маленьком бочонке с грэфом. Шими знал, что она наблюдает за ним, отчего руки отказывались его слушаться, но в конце концов он сумел распустить ремень и освободить бочонок. Он едва не выпал из рук Шими, который уже представил себе, как бочонок падает на каменистый двор и разбивается, но в последнюю секунду юноша сумел его удержать. Понес бочонок к старухе и внезапно осознал, что змеи-ожерелья уже нет. А секунду спустя почувствовал, как что-то ползет у него по сапогам. Эрмот смотрел на него снизу вверх и шипел, обнажив две пары ядовитых зубов.

                - Обходись без резких движений, мой мальчик. И дергаться не советую - Эрмот сегодня не в духах. Поставь бочонок за порогом, вот сюда. Для меня он слишком тяжел. В последнее время я иной раз забывала про еду.

                Шими перегнулся пополам, наклоняясь вперед (пониже поклонись ей, сказала сэй Торин, именно это он и делал), скорчил гримасу, терпя боль в пояснице и не решаясь двинуть ногами, потому что змея все еще сидела на них. Когда он выпрямился, Риа держала в руке старый грязный конверт, запечатанный красным воском. Шими боялся подумать о том, какой компонент придал воску такой цвет.

                - Возьми этот конверт и передай его Корделии Дельгадо. Ты ее знаешь?

                - Д-да, - сумел выдавить из себя Шими. - Т-тетя сэй Сюзан.

                - Совершенно верно. - Шими потянулся за конвертом, но Риа отдернула руку. - Ты ведь не умеешь читать, не так ли, идиот?

                - Нет, написанные буквы и слова не держатся у меня в голове.

                - Хорошо. И не вздумай показать письмо тому, кто умеет, иначе однажды ночью ты найдешь Эрмота у себя под подушкой. Я вижу далеко, учти это, Шими. Очень далеко.

                Она дала ему всего лишь конверт, но Шими он показался очень тяжелым, словно лежала в нем не бумага, а металлическая пластина. И что за письмо могла посылать Риа Корделии Дельгадо? Шими вспомнил тот день, когда увидел лицо сэй Дельгадо, покрытое паутиной, и задрожал всем телом. Ужасная тварь, что ползала по его ногам у порога ведьминой хижины, могла сплести ту самую паутину.

                - Потеряешь письмо - я об этом узнаю, - прошептала Риа. Покажешь кому - тоже узнаю. Запомни, сын Стенли, я вижу далеко.

                - Я буду осторожен, сэй. - Шими чувствовал, что лучше потерять письмо, чем доставить адресату, но знал, что не решится пойти против воли Риа. С умом у него, конечно, было не очень, все об этом говорили, но он тем не менее понял, зачем его позвали на холм: не для того, чтобы привезти бочонок грэфа, но взять письмо и передать его кому следует.

                - Не желаешь зайти на минуточку? - прошептала Риа, затем указала на его промежность. - Если я дам тебе съесть маленький кусочек одного гриба... известного только мне... я действительно превращусь для тебя в красавицу.

                - О, я не могу. - Он прикрыл руками свое хозяйство, улыбаясь во весь рот идиотской улыбкой. - Эта штучка отвалилась у меня на прошлой неделе, отвалилась, и все.

                Какое-то мгновение Риа таращилась на него, искренне изумившись, что случалось с ней считанные разы, а потом расхохоталась. Схватилась руками за живот, качаясь из стороны в сторону. Эрмот, удивленный столь странным поведением хозяйки, уполз в дом. Из темноты донеслось шипение кота.

                - Иди. - Риа все смеялась. Потом наклонилась вперед и бросила три или четыре пенни в нагрудный карман рубашки Шими. - Убирайся отсюда, живо. И по пути не заглядывайся на цветы!

                - Нет, сэй...

                Больше он ничего сказать не успел, потому как дверь захлопнулась с такой силой, что из щелей между досками полетела пыль.

 7

                Роланд удивил Катберта, предложив в два часа дня вернуться на "Полосу К". На вопрос Катберта почему, Роланд только пожал плечами, обойдясь без слов. Берт посмотрел на Алена, но не нашел ответа на его задумчивом лице.

                Когда они подъезжали к ранчо, предчувствие беды захлестнуло Катберта. А уж когда поднялись на холм, стало ясно, что возникло оно не на пустом месте: бункер встречал их распахнутой дверью.

                - Роланд! - закричал Ален, указывая на рощицу тополей над родником. Их выстиранная одежда, которую они аккуратно развесили для сушки, кучей валялась на земле.

                Катберт спешился и подбежал к роднику. Поднял рубашку, понюхал, бросил на землю.

                - Обоссано! - негодующе крикнул он.

                - Пошли. - Роланд тронул коня. - Подсчитаем урон.

 8

                Урон им нанесли значительный. Как ты и ожидал, подумал Катберт, злобно глянув на Роланда. А переведя взгляд на Алена, мрачного, но не особо удивленного увиденным, мысленно поправился. Как вы оба ожидали.

                Роланд наклонился над одним из мертвых голубей, что-то поднял, Катберт поначалу не разобрал, что именно. Затем Роланд выпрямился и показал находку своим друзьям. Волос. Очень длинный, очень белый. Он развел большой и указательный пальцы, и волос упал на пол. И остался лежать между клочками фотографии отца и матери Катберта Оллгуда.

                - Если ты знал, что этот старый козел здесь, почему мы не вернулись и не оборвали его дыхание? - услышал Катберт свой голос.

                - Потому что время еще не пришло, - ровным голосом ответил Роланд.

                - А он бы это сделал, если б один из нас проник в его жилище, уничтожая его вещи.

                - Мы не такие, как он. - ровным голосом ответил Роланд.

                - Я собираюсь его найти и вышибить ему все зубы.

                - Ни в коем случае, - ровным голосом ответил Роланд.

                Катберт понял: еще одно слово, произнесенное этим бесстрастным тоном, как бы подчеркивающим, что ничего особенного не произошло, и он сойдет с ума. Все мысли о дружбе и ка-тете ушли в глубины подсознания, вытесненные слепой, раскаленной добела яростью. Джонас побывал здесь. Джонас мочился на их одежду, назвал мать Алена шлюхой, порвал дорогие их сердцам фотографии, разрисовал гадостями стены, убил их голубей. Роланд это знал... но ничего не сделал... намеревался и дальше ничего не делать. Кроме как трахать эту девку-наложницу. И трахать в свое удовольствие, потому что больше ему просто ничего не нужно.

                Но ей не понравится твоя физиономия, когда она увидит тебя в следующий раз, подумал Катберт. Я об этом позабочусь.

                И он поднял кулак. Ален перехватил его руку. Роланд отвернулся и начал собирать разбросанные по полу одеяла, словно перекошенное от ярости лицо Катберта и его вскинутый кулак не имели к нему ни малейшего отношения.

                Катберт сжал в кулак вторую руку, чтобы отделаться от Алена, но одного взгляда на круглое и открытое лицо друга, теперь такое встревоженное, даже испуганное, хватило, чтобы поумерить его ярость. Ален все-таки ни при чем. Катберт не сомневался, что Ален знал о том, что творится в бункере, но понимал он и другое: Роланд настоял, чтобы Ален ничего не предпринимал до отъезда Джонаса.

                - Пойдем со мной. - прошептал Ален, обнимая Катберта за плечи. На свежий воздух. Ради твоего отца, пойдем. Тебе надо остыть. Сейчас не время выяснять отношения.

                - Сейчас не время и для нашего лидера думать не головой, а членом. - Катберт и не думал понижать голоса. Но когда Ален второй раз подтолкнул его к двери, упираться не стал.

                Я сдерживаюсь последний раз, сказал он себе. Думаю, нет, знаю, на большее меня не хватит. И попрошу Алена сказать ему об этом.

                Сама идея использовать Алена в качестве посредника между ним и его лучшим другом (он представить себе не мог, что они дойдут до такого) вызвала вспышку ярости. В дверях он обернулся.

                - Она превратила тебя в труса, - произнес он Высоким Слогом. И у Алена, уже стоявшего на крыльце, перехватило дыхание.

                Роланд замер, словно превратившись в статую, спиной к ним, с одеялами в руках. В тот момент Катберт почувствовал, что сейчас Роланд повернется и бросится на него. Они схлестнутся и будут драться до тех пор, пока один из них не упадет мертвым, ослепшим или потерявшим сознание. Катберт отдавал себе отчет, что скорее всего упадет он, но это его уже не волновало.

                Но Роланд не повернулся. Лишь ответил тем же Высоким Слогом:

                - Он приходил, чтобы украсть наши хитрость и здравомыслие. С тобой ему это удалось.

                - Нет. - Катберт перешел на низкое наречие. - Я знаю, какая-то твоя часть в это верит, но это не так. Истина в том, что ты потерял ориентировку. Твоя беззаботная любовь привела к тому, что ты лишился чувства ответственности и...

                - Ради богов, пошли! - прорычал Ален и буквально вышвырнул его за дверь.

 9

                Во дворе Катберт уже ничего не мог с собой поделать - его ярость выплеснулась на Алена. Они стояли друг против друга, залитые солнцем. Ален - несчастный и печальный, Катберт - сжав пальцы в кулаки с такой силой, что они вибрировали.

                - Почему ты всегда оправдываешь его? Почему?

                - На Спуске он спросил, доверяю ли я ему. Я ответил, что да. Доверяю и теперь.

                - Тогда ты дурак.

                - А он - стрелок. Если он говорит, что мы должны ждать, значит, мы должны.

                - Стрелком он стал благодаря случаю! Урод! Мутант! - Ален от изумления лишился дара речи. - Пойдем со мной, Ален. Пора поставить точку в этой безумной игре. Мы найдем Джонаса и убьем его. Наш ка-тет порушен. Мы создадим новый, ты и я.

                - Он не порушен. А если порушится, вина будет твоя. И за это я тебя никогда не прощу.

                Теперь пришла пора помолчать Катберту.

                - Почему бы тебе не отправиться на прогулку? Прошвырнись по Спуску. С возвращением не торопись. Дай себе время остыть. Слишком многое зависит от нашей дружбы...

                - Скажи об этом ему.

                - Нет, я говорю тебе. Джонас обозвал мою мать грязным словом. Ты думаешь, я не поехал бы с тобой, чтобы отомстить, если б не считал, что Роланд прав? Что именно этого и добивается Джонас? Хочет, чтобы мы забыли о благоразумии и, не думая о последствиях, выскочили из-за Укрепления.

                - Все это правильно, но и неверно тоже, - ответил Катберт. Однако кулаки его медленно разжались. - Ты этого не видишь, а у меня нет слов, чтобы объяснить. Если я скажу, что Сюзан отравила колодец нашего ка-тета, ты ответишь, что я ревную. Однако я думаю, что отравила, возможно, сама о том не ведая. Она отравила его мозг и открыла дверь в ад. Роланд чувствует идущий из двери жар, но думает, что это его чувства к ней... но мы должны это изменить, Эл. Должны найти способ это изменить. Ради него, ради нас и наших отцов.

                - Ты полагаешь ее нашим врагом?

                - Нет! С врагом-то справиться проще. - Он глубоко вдохнул, выдохнул, второй раз, третий. С каждым выдохом он становился спокойнее, все более похожим на самого себя. - Не важно. Сейчас ничего больше я сказать не могу. Твой совет хорош... Проедусь. Вернусь не скоро.

                Берт шагнул к лошади, потом повернулся:

                - Скажи ему, что он неправ. Скажи ему, что он прав насчет выжидания, да только причины, из которых он исходит, не те, а потому в целом он не прав. - Катберт помялся. - Скажи ему насчет двери в ад. Скажи, что в этом проявилось мое шестое чувство. Скажешь ему?

                - Да. Держись подальше от Джонаса, Берт.

                Катберт уселся в седло.

                - Я ничего не обещаю.

                - Ты не мужчина. - В голосе Алена слышалась печаль, он чуть не плакал. - Мы все не мужчины.

                - В этом тебе лучше бы ошибиться, - ответил Катберт, - потому что нас ждет мужская работа.

                Развернул лошадь и ускакал галопом.

 10

                Ускакал он далеко, по Прибрежной дороге, поначалу стараясь ни о чем не думать. На собственном опыте он убедился, что в голову иной раз забредают интересные мысли, безо всяких усилий с его стороны: лишь бы дверь оставалась открытой. Зачастую полезные мысли.

                Но в этот день такого не случилось. Сбитый с толку, несчастный, понятия не имея, что предпринять, на чем остановиться, Берт повернул к Хэмбри. Из конца в конец проехал Главную улицу, голосом или взмахом руки приветствуя тех, кто приветствовал его. Они встретили здесь много хороших людей. Некоторых он считал друзьями, чувствуя, что простой люд Хэмбри принял их за своих, молодых людей, уехавших так далеко от дома и семьи. И чем ближе знакомился Берт с простыми людьми, тем больше крепло его убеждение в том, что они не принимают никакого участия в заговоре Раймера и Джонаса. Не потому ли Благодетель и выбрал Хэмбри для осуществления своих черных замыслов, что горожане, действительно верные Альянсу, как стеной прикрывали грязные игры канцлера и его людей?

                На улице толпился народ. Фермеры бойко распродавали свой товар, покупатели осаждали лотки, дети смеялись на кукольном представлении "Питч и Джилли" (сейчас Джилли гоняла бедолагу Питча метлой), город прихорашивался ко дню Ярмарки. Однако приближение Ярмарки Катберта нисколько не радовало. Только потому, что Ярмарку эту он встречал не в Гилеаде? Возможно... но скорее из-за той тяжести, что легла на ум и сердце. Нет, в таком настроении встречать Ярмарку решительно не хотелось.

                Он выехал из города, океан остался далеко позади, солнце светило в лицо, тень становилась все длиннее. Катберт уже подумывал над тем, чтобы свернуть с Великого Тракта и через Спуск направиться к "Полосе К". Но прежде чем перешел от мыслей к делу, увидел впереди своего закадычного друга Шими, ведущего за собой мула. Шел Шими, опустив голову с поникшими плечами, в надвинутом на лоб розовом сомбреро, в запылившихся сапогах. Катберту показалось, что идет он аж с края земли.

                - Шими! - воскликнул Катберт, предвкушая широкую ответную улыбку юноши. - Длинных тебе дней и приятных ночей! Как...

                Шими поднял голову, и как только из-под кромки сомбреро появилось его лицо, Катберт замолчал. Потому что на лице юноши читался не страх - ужас. Щеки побледнели, глаза ввалились, губы дрожали.

 11

                Будь на то его желание, Шими добрался бы до дома Дельгадо двумя часами раньше, но он плелся со скоростью черепахи, лежащее за пазухой письмо так и придавливало его к земле. Ужасное, ужасное письмо. Он не мог даже думать о нем, потому что боги обделили его разумом, но знал, что письмо принесет много горя.

                Катберт молнией соскочил с лошади, подбежал к Шими, положил руки ему на плечи.

                - Что не так? Расскажи своему верному другу. Он не будет смеяться, даже не улыбнется.

                Услышав добрый голос Артура Хита, увидев его озабоченное лицо, Шими расплакался. Приказание Риа никому ничего не говорить вылетело у него из головы. Глотая слезы, он рассказал обо всем, что пришлось ему пережить в этот день. Дважды Катберту пришлось просить его не торопиться, чуть успокоиться, и когда Берт, обняв Шими, увел его в тень дерева, где они и присели, юношу наконец-то покинул страх. Катберт слушал со всевозрастающей тревогой. Закончив печальное повествование, Шими достал из-за пазухи конверт.

                Когда Катберт сорвал печать и прочитал записку Риа, у него округлились глаза.

 12

                Рой Дипейп поджидал Джонаса в "Приюте путников", куда тот в отличном расположении духа и возвратился из поездки на "Полосу К". Посланец таки прибыл, объявил Дипейп, улучшив и без того прекрасное настроение Джонаса. Однако Рой почему-то не лучился счастьем, как ожидал Джонас. Скорее наоборот.

                - Посланец поехал в Дом-на-Набережной, где, как я полагаю, его ждут, - продолжил Дипейп. - Он хочет, чтобы ты прибыл туда немедленно. На твоем месте я бы не задерживался ни на секунду, не стал бы далее есть. И пить не советую. С этим типом можно иметь дело только на ясную голову.

                - Что-то ты сегодня рассоветовался, а, Рой? - Голос Джонаса сочился сарказмом, однако когда Красотуля принесла ему стопку виски, он качнул головой и послал ее за стаканом воды. Рой-то сам не свой, решил Джонас. Бледно выглядит старина Рой. А когда Шеб сел за пианино и прошелся по клавишам, Рой вздрогнул, как от удара, и схватился за револьвер. Интересно. Но настораживало.

                - Выкладывай, сынок... отчего волосы у тебя встали дыбом?

                Рой покачал головой.

                - Точно не знаю.

                - Как зовут посланца?

                - Я не спрашивал, он не представился. Показал мне пайдзу Фарсона. Ты знаешь, - Дипейп понизил голос. - Глаз.

                Джонас знал, все так. Он ненавидел этот широко раскрытый глаз, не мог представить себе, что заставило Фарсона остановиться на таком символе. Почему не поднятый кулак? Скрещенные мечи? Птица? К примеру, сокол... сокол отлично смотрелся бы на пайдзе. Но этот глаз...

                - Хорошо. - Джонас допил воду. Она пошла лучше, чем виски... от поездки по солнцу в горле пересохло. - Остальное выясню сам.

                У дверей Джонаса остановил голос Дипейпа:

                - Элдред?

                Джонас обернулся.

                - Выглядит он, как разные люди.

                - Что ты хочешь этим сказать?

                - Не знаю. - По лицу Дипейпа чувствовалось, что он в полном замешательстве и действительно не понимает, с кем свела его судьба. Мы говорили не больше пяти минут, но в какой-то момент я посмотрел на него и подумал, что он - тот старый козел из Ритзи, которого я пристрелил. Чуть позже посмотрел еще раз и чуть не вскрикнул: "Адов огонь, да это же мой папашка". А потом он стал самим собой.

                - И как он выглядит?

                - Увидишь сам. Впрочем, не думаю, что он тебе глянется.

                Открыв одну дверцу, Джонас повернулся вновь:

                - Рой, надеюсь, это не сам Фарсон? Переодевшийся Благодетель?

                Дипейп, хмурясь, задумался, потом покачал головой:

                - Нет.

                - Ты уверен? Мы видели его только раз, помнишь, и издалека. Латиго показал им Фарсона. Шестнадцать месяцев назад плюс-минус несколько дней.

                - Я уверен. Ты же помнишь, какой он огромный?

                Джонас кивнул. Конечно, не лорд Перт, но ростом повыше шести футов и поперек себя шире.

                - Этот человек ростом с Клея, а то и ниже. И рост у него не меняется, какое бы обличье он ни принял. - Дипейп помялся, прежде чем добавить: - А смеется он, как мертвец. От этого смеха меня бросило в дрожь.

                - Что значит, как мертвец?

                Рой Дипейп покачал головой:

                - Объяснить не могу.

 13

                Двадцатью минутами позже Элдред Джонас миновал арку со словами "ВХОДИТЕ С МИРОМ" и оказался на вымощенном дворе Дома-на-Набережной. На душе у него кошки скребли. Он ожидал, что приедет Латиго... а приехал, если Рой слишком уж не ошибся, кто-то другой.

                Мигуэль, широко улыбаясь, поспешил к нему. Взял поводья из рук Джонаса.

                - Reconocimiento [Благодарю (исп.).].

                - Por nada, jefe [Не за что, сеньор (исп.).].

                Джонас вошел в дом, увидел Олив Торин, в одиночестве сидевшую в гостиной, кивнул ей. Она кивнула в ответ, чуть улыбнулась.

                - Сэй Джонас, как хорошо вы выглядите. Если вы хотите увидеть Харта...

                - Прошу меня извинить, леди, но я приехал к канцлеру. - И Джонас быстро поднялся по лестнице, ведущей в апартаменты канцлера, прошел узким длинным коридором, освещенным (не очень ярко) газовыми рожками.

                Постучал в массивную, из дуба, инкрустированную медью дверь. К красивым женщинам вроде Сюзан Дельгадо Раймер проявлял полное равнодушие, зато атрибуты власти и роскошь любил.

                - Заходите, мой друг, - ответил голос - не Раймера. А за словами последовал смешок, от которого по коже Джонаса поползли мурашки. Он смеется, как мертвец, вспомнилось ему предупреждение Роя.

                Джонас толкнул дверь и вошел. К благовониям Раймер относился с безразличием, точно так же как к бедрам и губам женщин, но сейчас в кабинете курились благовония, и их запах напомнил Джонасу о Зале Предков в Гилеаде. Газовые рожки горели на полную мощность. Шторы из пурпурного бархата (королевский цвет, его Раймер выделял среди всех) колыхались от морского бриза, залетавшего через открытые окна. Раймера Джонас не увидел. Как и обладателя голоса, пригласившего его войти. К кабинету примыкал небольшой балкончик, но через открытые двери Джонас видел, что там никого нет.

                Джонас двинулся дальше, бросил взгляд в зеркало в золоченой раме, дабы убедиться, что никого нет и у него за спиной. Никого и не было. Впереди и слева стоял столик, накрытый на двоих, на нем - тарелки с холодными закусками, но стулья пустовали. Однако кто-то с ним говорил. Кто-то пригласил его войти, находясь по другую сторону двери.

                Джонас выхватил револьвер.

                - Да перестаньте, - послышался тот самый голос. Из-за левого плеча Джонаса. - Незачем прибегать к оружию, мы же все друзья. Сами знаете, находимся по одну сторону баррикад.

                Джонас развернулся на каблуках, внезапно ощутив себя медлительным стариком. Перед ним стоял мужчина среднего роста, плотного сложения, с блестящими синими глазами и румянцем во всю щеку, свидетельствующим то ли об отменном здоровье, то ли о выпитом вине. Его улыбающиеся губы открывали маленькие зубки, спиленные на острие... конечно же, природа не могла наделить человека такими острыми зубами. Одет он был в черную сутану, в каких ходили святые люди, с отброшенным на спину капюшоном. Поначалу Джонас подумал, что мужчина лысый, но потом понял, что ошибся. Волосы он не стриг - брил.

                - Уберите вашу пукалку, - продолжил мужчина в черном. - Мы все друзья, говорю я вам... рука руку моет. Мы преломим хлеб и поговорим о многом... волах, и цистернах с нефтью, и о том, что Фрэнк Синатра как шансонье превосходил Элвиса Пресли.

                - Кто? Кого превосходил?

                - Вы их не знаете, да это и не важно, - вновь затараторил мужчина в черном.

                Не нравился Джонасу его голос, определенно не нравился. Такие голоса, подумал он, доносятся через забранные решетками окна психушки.

                Он повернулся. Посмотрел в зеркало и увидел в нем мужчину в черном, который все так же радостно улыбался ему. Боги, да видел ли он его живьем?

                Да, но ты не мог его видеть, пока он этого не захотел. Я не знаю, колдун ли он, но с магией точно знаком. А может, это маг Фарсона?

                Джонас повернулся к мужчине в черном. Улыбка осталась, а вот заостренных зубов как не бывало. Но они же были. Джонас мог в этом поклясться.

                - Где Раймер?

                - Я послал его к юной сэй Дельгадо, порепетировать ее выступление на празднике Жатвы, - ответил мужчина в черном, обнял Джонаса за плечи и увлек к столу. - Подумал, что лучше нам держать совет вдвоем.

                Джонас не хотел оскорблять посланца Фарсона, но прикосновение этой руки вызывало отвращение. Он не мог объяснить чем, но вызывало. Словно к нему прикоснулось что-то мерзкое и склизкое. Он стряхнул руку и двинулся к одному из стульев, стараясь унять дрожь. Неудивительно, что Дипейп вернулся от Скалы Висельников таким бледным. Абсолютно его это не удивляло.

                Вместо того чтобы оскорбиться, мужчина в черном захихикал. (Да, подумал Джонас, он смеется, как мертвец, именно так он и смеется.) На мгновение Джонасу привиделось, что перед ним Фапло, отец Корта, тот самый человек, который послал его на запад столько лет назад, и он вновь потянулся за револьвером. Но перед ним стоял лишь мужчина в черном, с прилипшей к лицу улыбкой всезнайки, с синими глазами, поблескивающими в свете газовых рожков.

                - Увидели что-то интересное, сэй Джонас?

                - Да. - Джонас сел. - Поедим. - Он отломил кусок хлеба, сунул в рот. Хлеб прилип к пересохшему языку, но Джонас продолжал его жевать.

                - Хороший мальчик. - Мужчина в черном тоже сел, разлил вино, первым наполнив стакан Джонаса. - Теперь, мой друг, расскажите обо всем, что вы сделали после того, как прибыли эти мальчишки, обо всем, что вы знаете, и о всех ваших планах на будущее. Не упускайте ни единой мелочи.

                - Сначала покажите мне вашу пайдзу.

                - Разумеется. Какой вы, однако, недоверчивый.

                Мужчина в черном сунул руку под сутану и вытащил металлическую пластинку. Серебро, догадался Джонас. Бросил ее на стол, и, подпрыгивая, она заскользила к тарелке Джонаса. На пластинке Джонас увидел то, что и ожидал: выгравированный огромный, таращившийся на него глаз.

                - Удовлетворены?

                Джонас кивнул.

                - А теперь пододвиньте ее ко мне.

                Джонас протянул руку, и впервые она напоминала его дрожащий голос. Он посмотрел на свои трясущиеся пальцы, положил руку на стол.

                - Я... я не хочу.

                Да. Он не хотел. Внезапно он осознал, что, коснись он пластинки, выгравированный серебряный глаз повернется... и посмотрит прямо на него.

                Мужчина в черном захихикал и шевельнул пальцами. Серебряная пряжка, Джонас решил, что это скорее пряжка, чем пластинка, заскользила к нему и исчезла в рукаве сутаны.

                - Абрадакадабрама! Оп-ля-ля! Финиш! - Мужчина в черном отпил вина. - Если мы покончили с этими утомительными формальностями...

                - Осталась одна, - ответил Джонас. - Вы знаете мое имя. Я хотел бы знать ваше.

                - Зовите меня Уолтер, - ответил человек в черном, и улыбка слетела с его губ. - Старый добрый Уолтер - это я. А теперь давайте поглядим, где мы и куда идем. Короче, будем держать совет.

 14

                Когда Катберт вернулся на "Полосу К", спустилась ночь. Роланд и Ален играли в карты. Бункер они как могли привели в порядок. Даже от надписей, спасибо скипидару, найденному в чулане при конюшне, остались только розовые разводы, а теперь друзья сражались в Casa Fuerte, или "Свежее пятно", как называли эту игру в Гилеаде. Так или иначе, игра эта представляла собой разновидность "Следи за мной", карточной игры, в которую рубились в салунах и у походных костров испокон веку.

                Роланд бросил короткий взгляд на Берта, стараясь понять, в каком он прибыл настроении. Лицо Роланда, как обычно, оставалось бесстрастным, но душу его терзали боль и нерешительность. Ален пересказал ему разговор с Катбертом, и ужасные слова последнего поразили его, пусть и услышанные через вторые руки. А более всего не давала ему покоя последняя фраза Катберта, брошенная перед тем, как он вышел из бункера: "Твоя беззаботная любовь привела к тому, что ты лишился чувства ответственности". Так ли это? Вновь и вновь он убеждал себя, что нет, что путь, которым он вел их, трудный, но единственно верный. И крики Катберта - не более чем злой ветер, который подняли его расшатавшиеся нервы... и его ярость, обусловленная надругательством над их жилищем. Однако...

                Скажи ему, что он прав насчет выжидания, да только причины, из которых он исходит, не те, а потому в целом он не прав. Такого быть не могло.

                Или могло?

                Катберт улыбался, и щеки его раскраснелись, словно весь обратный путь он промчался галопом. Выглядел он таким юным, красивым, энергичным. Более того, счастливым, тем самым Катбертом, которого Роланд знал в недалеком прошлом - долдонящим всякую чушь грачиному черепу, пока кто-нибудь не попросит его заткнуться.

                Но Роланд не доверял тому, что видели его глаза. В улыбке чувствовалась фальшь, румянец могла вызвать злость - не быстрая скачка, искорки в глазах вспыхивали яростью, а не юмором. Мысли Роланда не отразились на его лице, но сердце упало. Он надеялся, что буря по прошествии времени утихнет, но этого не произошло. Роланд искоса глянул на Алена, и увидел, что Ален думает о том же.

                Катберт, через три недели все закончится. Если бы только я мог сказать тебе об этом.

                И тут же в его голове возникла другая мысль, потрясающая в своей простоте: А почему не можешь?

                И Роланд понял, что ответа у него нет. Почему он держал все при себе, не советуясь с друзьями? С какой целью? Или он действительно ослеп? Воги, неужели ослеп?

                - Привет, Берт, - первым заговорил он. - Ты хорошо про...

                - Да, очень хорошо, отлично проехался, очень познавательная получилась прогулка. Выйди во двор. Я хочу тебе кое-что показать.

                Роланду все меньше и меньше нравился лихорадочный блеск глаз Катберта, но он положил карты рубашками вверх и встал.

                Ален дернул его за рукав.

                - Нет, - В голосе его слышалась паника. - Разве ты не видишь, какой у него взгляд?

                - Вижу - ответил Роланд. Смятение захлестнуло его.

                И, шагая к другу который уже мог перестать быть таковым, Роланд впервые подумал, что принимал решения в состоянии, близком к пьяному сну. И принимал ли он решения вообще? Уверенности в этом уже не было.

                - Что ты хочешь мне показать, Берт?

                - Что-то удивительное, -- рассмеялся Берт. В смехе отчетливо слышалась ненависть. Может, даже желание убить. - Тебе захочется на это посмотреть. Я знаю, что захочется.

                - Берт, что с тобой? - спросил Ален.

                - Со мной? Ничего, я в полном порядке, Эл... счастлив, как жаворонок на заре, как пчела над цветком, как рыбка в океане. - Он повернулся и, смеясь, вышел за дверь.

                - Не ходи туда, - взмолился Ален. - Он же свихнулся.

                - Если наша дружба порушена, у нас нет ни единого шанса выбраться из Меджиса, - ответил Роланд. - Если так, я предпочту умереть от руки друга, а не врага.

                Он вышел из бункера. После короткого колебания Ален последовал за ним. С печатью глубокой печали на лице.

 15

                Охотничья Луна ушла. Демоническая еще не показала своего лица, но небо сияло яркими звездами, так что света хватало. Лошадь Катберта, еще оседланная, стояла у крыльца, привязанная к перилам. За ней поблескивал серебром квадрат пыльного двора.

                - Где оно? - спросил Роланд. Все они были без оружия. К счастью для них. - То, что ты хочешь мне показать?

                - Здесь. - Катберт остановился между бункером и обугленными остатками особняка, ткнул пальцем в землю. Ткнул уверенно, но Роланд не видел там ничего особенного. Подошел к Катберту посмотрел вниз.

                - Я не...

                Яркий свет, в тысячу раз ярче звездного, вспыхнул у него в голове, когда кулак Катберта врезался ему в подбородок. Впервые, если не считать детских игр, Берт ударил его. Сознания Роланд не потерял, но лишился контроля за руками и ногами. Они вроде бы были, но отказывались служить ему, словно конечности тряпичной куклы. Он упал на спину, подняв пыль. Звезды пришли в движение, медленно кружились, таща за собой молочный хвост. В ушах звенело. Из далекого далека донесся крик Алена:

                - Идиот! Что ты наделал, идиот?

                Невероятным усилием Роланд сумел повернуть голову. Увидел спешащего к нему Алена. Увидел Катберта, более не улыбающегося, который оттолкнул Алена.

                - Это касается только нас двоих, Эл. Не вмешивайся.

                - Ты же ударил его исподтишка, негодяй! - Ален заводился медленно, но теперь в нем разгоралась ярость, не сулящая Катберту ничего хорошего.

                Я должен встать, подумал Роланд. Должен подняться и встать между ними, пока не произошло непоправимое. Его руки и ноги заелозили по пыли.

                - Да... именно так он поступил с нами. - ответил Катберт. - Я лишь вернул ему должок. - Он посмотрел вниз. - Именно это я и хотел показать тебе, Роланд. Этот кусок земли. Это облако пыли, в котором ты сейчас лежишь. Попробуй ее на вкус. Может, это тебя разбудит.

                Теперь уж и в Роланде закипела злость. Он почувствовал, как холодная ненависть заползает в голову, попытался бороться с ней, понял, что проигрывает. Джонас уже перестал существовать для него. Цистерны с нефтью, которые они нашли в СИТГО, перестали существовать. Весь раскрытый ими заговор постигла та же участь. Еще немного, и он забыл бы про Альянс и ка-тет, который они всеми силами пытались сохранить.

                Ноги и руки вновь начали подчиняться ему. Он сел. Посмотрел на Берта, опираясь руками о землю. С закаменевшим лицом. От звездного света болели глаза.

                - Я люблю тебя, Катберт, но больше не потерплю нарушения субординации и приступов ревности. Если я отплачу тебе сполна, наверное, от тебя останется мокрое место, поэтому ты получишь лишь за удар, нанесенный тайком, когда я этого не ожидал.

                - Насчет того, что ты можешь оставить от меня мокрое место, я не сомневаюсь. Но сначала хочу, чтобы ты взглянул вот на это. - Чуть ли не с презрением Берт швырнул сложенный листок. Он ударился Роланду в грудь и упал на колени.

                Роланд взял листок в руки и почувствовал, как опадает высоко поднявшаяся волна ярости.

                - Что это?

                - Разверни и посмотри. Чтобы прочесть, света достаточно.

                Медленно, непослушными пальцами Роланд развернул листок и прочитал записку Риа:

 УЖЕ НЕ ЧИСТА!

ОН ЗАЛЕЗ ВО ВСЕ ЕЕ ДЫРКИ,

УИЛЛ ДИАБОРН!

КАК ТЕБЕ ЭТО НРАВИТСЯ?

                Роланд прочитал записку дважды. Второй раз дался ему с трудом, потому что руки начали дрожать. Перед его мысленным взором возникли все места, где они встречались с Сюзан: эллинг, хижина, лачуга... и все встречи он увидел в новом свете, зная теперь, что за ними наблюдали. А как они были уверены, что встречи эти - тайна за семью печатями. Однако кто-то подсматривал за ними. Сюзан не ошиблась. Кто-то их видел.

                Я подставил все под удар. Ее жизнь и наши жизни.

                Передай ему мои слова о двери в ад. И голос Сюзан: Ка - как ветер... если любишь, тогда люби меня.

                Так он и поступил, в юношеской наглости уверовав, что все обойдется. Не сомневаясь, что ка не отвернется от них, всегда им поможет.

                - Каким же я был дураком. - Голос его дрожал, как и руки.

                - Да, действительно, - покивал Катберт. - Все так. - Он упал на колени в пыль перед Роландом. - Если хочешь ударить меня, ударь. Изо всей силы, и бей сколько хочешь. Я не подниму руки. У меня была одна цель - разбудить твое чувство ответственности. Если оно по-прежнему спит, бей. Как ты ни поступишь, я все равно тебя люблю. - Берт положил руки Роланду на плечи и поцеловал его в щеку.

                Роланд заплакал. То были слезы благодарности, смешанные со слезами стыда и смущения: потому что какая-то самая темная часть его существа возненавидела Катберта, и ненависть эта осталась с ним навсегда. Часть эта возненавидела Катберта именно за поцелуй, а не внезапный удар в челюсть. За прощение, а не желание разбудить.

                Он поднялся, держа письмо в одной руке, второй вытирая щеки, отчего на них оставались грязные разводы. Его шатнуло, и Катберт протянул руку, чтобы поддержать своего друга. Роланд с такой силой оттолкнул ее, что Катберт сам упал бы, не схвати его Ален за плечи.

                Затем медленно Роланд опустился на колени перед Катбертом, воздев руки, поникнув головой.

                - Роланд, нет! - воскликнул Катберт.

                - Да, - ответил Роланд. - Я забыл лицо моего отца и прошу у тебя прощения.

                - Прощаю, конечно, ради богов, да. - По голосу чувствовалось, что Катберт сам едва сдерживает слезы. - Только... пожалуйста, встань! У меня разрывается сердце, когда я вижу тебя таким!

                Мое тоже, думал Роланд. Претерпеть такое унижение! Но я сам навлек это на себя, не так ли? Этот темный двор, трещащая голова, сердце, переполненное стыдом и страхом. Все это мое, за все уплачено.

                Они помогли ему встать, и на этот раз Роланд принял их помощь.

                - Удар левой у тебя поставлен, Берт, - уже нормальным голосом заметил он.

                - Он хорош только в одном случае - когда о нем не подозревают. ответил Катберт.

                - Это письмо... как оно к тебе попало?

                Катберт рассказал о встрече с Шими, который никак не мог донести письмо до адресата, словно ждал вмешательства ка... и оно вмешалось, приняв облик Артура Хита.

                - От ведьмы, - промурлыкал Роланд. - Да, но как она узнала? Она никогда не покидает Коос, так говорила Сюзан.

                - Ничего не могу сказать. Да и важно не это. Главное, чтобы Шими не пострадал из-за того, что отдал мне письмо. А еще лучше позаботиться о том, чтобы эта старая ведьма не предприняла второй попытки связаться в Корделией Дельгадо или с кем-то еще и рассказать о том, что знает.

                - Я допустил одну ужасную ошибку, - медленно проговорил Роланд, но я не считаю любовь к Сюзан другой ошибкой, тут я ничего не могу изменить. Как и она. Вы в это верите?

                - Да, - без запинки ответил Ален.

                - Да, Роланд. - пусть и с неохотой, но вымолвил Катберт.

                - Я показал себя самонадеянным глупцом. Если бы эта записка попала к ее тетке, Сюзан отправили бы в ссылку.

                - А нас - к дьяволу, на концах веревки, - сухо добавил Катберт. Хотя я знаю, что в сравнении с Сюзан мы для тебя ничто.

                - Так как насчет ведьмы? - спросил Ален. - Что нам с ней делать?

                Роланд улыбнулся одними губами, посмотрел на северо-запад:

                - Риа. Не знаю, какая она ведьма, но хлопот от нее не оберешься, не так ли? Пожалуй, надо с ней разобраться.

                И, наклонив голову, двинулся к бункеру. Катберт посмотрел на Алена, увидел, что и у Эла подозрительно блестят глаза. Протянул руку. Ален взглянул на нее, потом кивнул, скорее себе, чем Катберту, и пожал.

                - Ты поступил как должно, - вырвалось у Алена. - Поначалу я в этом сомневался, но не теперь.

                Катберт шумно выдохнул:

                - Как должно, говоришь. Если б я не застал его врасплох...

                - ...он бы раскрасил тебя в синий и черный цвета.

                - Не только, - возразил Катберт. - Я бы стал похож на радугу.

                - Даже Колдовскую радугу - уточнил Ален. - В обычной цветов не хватило бы.

                Катберт рассмеялся. Вдвоем они зашагали к бункеру где Роланд расседлывал лошадь Берта. Катберт хотел ему помочь, но Ален остановил его.

                - Пусть побудет один. Это наилучший вариант.

                Они вошли в бункер, а когда Роланд появился там десять минут спустя, он увидел, что Катберт играет его картами. И выигрывает.

                - Берт.

                Катберт поднял голову.

                - Завтра нам с тобой предстоит деловая поездка. На Коос.

                - Мы собираемся убить ее?

                Роланд глубоко задумался, прикусил губу:

                - Следовало бы.

                - Да. Следовало бы. Но мы ее не убьем?

                - Нет, если только она нас к этому не вынудит. - Потом он раскаивался в этом решении... если это было решение, горько раскаивался, но все же полностью отдавал себе отчет, почему принял его. В дни падения Меджиса он был мальчишкой, чуть старше Джейка Чеймберса, а мальчишкам убийство всегда дается с трудом. - Если только она нас к этому не вынудит.

                - Может, будет лучше, если вынудит. - Катберт ответил, как и положено стрелку, но в голосе его слышалась тревога.

                - Да. Возможно. Но это маловероятно, она слишком хитра. Встать придется пораньше.

                - Хорошо. Карты тебе отдать?

                - Когда ты вот-вот разделаешься с ним? Нет уж.

                Роланд прошел к своей койке. Сел, уставившись на лежащие на коленях руки. Возможно, он молился. Возможно, о чем-то глубоко задумался. Катберт пристально посмотрел на него, а потом уткнулся в карты.

 16

                Солнце только поднялось над горизонтом, когда Роланд и Катберт двинулись в путь. Спуск, еще влажный от утренней росы, полыхал оранжевым огнем первых солнечных лучей. Дыхание всадников и лошадей парком вилось в воздухе. Утро это осталось у них в памяти навсегда. Впервые в жизни они выехали с револьверами в кобурах. Впервые предстали перед миром стрелками.

                Катберт не произнес ни слова, он знал, что, начав, уже не сможет остановиться, будет нести привычную околесицу... а Роланд всегда отличался молчаливостью. И за всю дорогу лишь раз они обменялись несколькими фразами.

                - Я сказал, что допустил очень серьезную ошибку. - Разговор затеял Роланд. - Ту, что открылась мне благодаря этому письму. - Он похлопал по нагрудному карману. - Ты знаешь, в чем заключалась эта ошибка?

                - Не в том, что ты полюбил ее... не в том, - ответил Катберт. Это ка, тут никуда не денешься. - Катберт испытывал огромное облегчение: он мог не только произнести эти слова, он в них верил. Такой он мог принять Сюзан: не возлюбленной лучшего друга, девушкой, которую он сам возжелал при первой же встрече, но посланцем судьбы.

                - Полюбить - это не ошибка, неверно думать, что любовь можно как-то изолировать от всего остального. Пребывать в уверенности, что я смогу жить двумя жизнями, одной - с тобой и Элом, нашей работой, а второй - с ней. Я думал, эта любовь поднимет меня над ка точно так же, как крылья поднимают птицу над теми, кто может убить и съесть ее. Ты понимаешь?

                - Любовь ослепила тебя, - с необычайной мягкостью ответил Катберт. Куда только подевалась злость, снедавшая его последние два месяца.

                - Да, - с грустью признал Роланд. - Она ослепила меня... но теперь я прозрел. Прибавим ходу. Я хочу покончить с этим как можно быстрее.

 17

                Они поднимались по проселочной дороге, где не так уж давно Сюзан (Сюзан, которая знала гораздо меньше как о происходящем в окружающем мире. так и о его устройстве) распевала "Беззаботную любовь" под светом Целующейся Луны. Там, где дорога уперлась во двор Риа, они остановились.

                - Прекрасный вид, - пробормотал Роланд. - Отсюда видна вся пустыня.

                - А вот то, что ближе, мне определенно не нравится, - возразил Катберт, сказав чистую правду. Они видели неубранный огород с овощами-мутантами и торчащее над ним двухголовое пугало. Во дворе росло одно дерево, листья которого уже пожелтели и свернулись в трубочки. За деревом стояла хижина, сложенная из неотесанных камней, над крышей торчала закопченная труба с нарисованным на ней ярко-желтым шестигранником. У одной стены под хлипким навесом лежали дрова.

                Роланд видел много таких хижин, по крайней мере три они миновали по дороге из Гилеада, но только эта прямо-таки излучала зло. Он никого не видел, но чувствовал, что на них смотрят, за ними наблюдают. Почувствовал это и Катберт.

                - Надо ли нам приближаться к хижине? - Он шумно сглотнул слюну. Въезжать во двор? Потому что... Роланд, дверь открыта. Ты видишь?

                Он видел. Она словно ждала их. Словно приглашала войти, хотела, чтобы они сели с ней за стол и позавтракали в ее компании.

                - Оставайся здесь. - Он двинул Быстрого вперед.

                - Нет. Я с тобой!

                - Нет, прикрой мне спину. Если придется входить в хижину, я тебя позову... но если мне придется войти, старуха, что живет здесь, испустит дух. Как ты и говорил, может, оно и к лучшему.

                При каждом шаге Быстрого исходящее от хижины зло все сильнее давило на сердце и рассудок Роланда. Да и запах стоял отвратительный тухлого мяса и гниющих помидоров. И шел этот запах как от хижины, так и от земли, на которой она стояла. С каждым шагом усиливался вой червоточины, словно воздух вокруг хижины играл роль усилителя.

                Сюзан приходила сюда одна, в темноте, думал Роланд. Я не уверен, что решился бы подняться сюда ночью, даже с друзьями.

                Он остановился под деревом, всмотрелся в открытую дверь, от которой его отделяли двадцать шагов. Вроде бы разглядел часть кухни: ножки стола, спинку стула, закопченный очаг. Хозяйки он не увидел. Но она была в доме. Роланд чувствовал, как ее взгляд ползает по нему, словно вошь.

                Я не могу ее видеть, потому что она прикрывается колдовскими чарами, но она здесь.

                А может, он видел ее. Воздух как-то странно мерцал справа от двери, словно подогретый. Роланду говорили, как бороться с этим трюком: повернуть голову и посмотреть уголком глаза, боковым зрением. Что он и сделал.

                - Роланд? - позвал его Катберт. - Пока все нормально, Берт. - Что он говорил, значения сейчас не имело, потому что... да! Мерцание исчезло, он увидел силуэт женщины. Может, это игра воображения, но...

                В тот самый момент, словно поняв, что тайное становится явным, мерцание сдвинулось дальше, в тень. Взгляд Роланда ухватил подол старого черного платья, потом исчез и он.

                Не важно. Он пришел не для того, чтобы смотреть на нее. Он пришел, чтобы дать ей единственное и последнее предупреждение... без которого, несомненно, обошелся бы любой из их отцов.

                - Риа! - Суровый, командный тон. Два желтых листка, словно сбитые сотрясениями воздуха, упали на его черные волосы. Хижина молчала, если не считать ответом протяжное кошачье мяуканье. - Риа, ничья дочь! Я принес то, что принадлежит тебе, женщина! То, что ты, должно быть, потеряла! - Он достал из кармана сложенное письмо и швырнул на каменистую землю. - Сегодня я тебе еще друг, Риа... если бы письмо дошло до адресата, ты бы заплатила за это жизнью.

                Роланд замолчал. Еще один лист упал с дерева. Спланировал на гриву Быстрого.

                - Слушай меня внимательно, Риа, ничья дочь, и запоминай каждое слово. Я пришел сюда под именем Уилла Диаборна, но настоящее мое имя не Диаборн, и служу я Альянсу. Больше того, сила, которая стоит за Альянсом, - Белая сила. Ты пересекла тропу ка, и я предупреждаю тебя один и единственный раз - никогда больше не пересекай этой тропы. Ты меня поняла?

                В ответ - все то же молчание.

                - Если тронешь хоть волосок на голове юноши, которому ты дала это гнусное письмо, ты умрешь. Скажи еще хоть слово о том, что ты знаешь или думаешь, что знаешь... кому угодно, не только Корделии Дельгадо или Джонасу, или Раймеру, или Торину, - и ты умрешь. Живи с нами в мире, и мы ответим тем же. Выступи против нас, и мы тебя уничтожим. Ты поняла?

                Молчание в ответ. Грязные окна пялились на него, как глаза. Порыв ветра осыпал его листьями, заставил пугало жалобно скрипнуть на своем столбе. Почему-то Роланду вспомнился повар Хакс, извивающийся на веревке.

                - Ты поняла?

                Нет ответа. Пропало и мерцание, которое он видел за дверью.

                - Очень хорошо. Молчание означает согласие. - Движение ноги, Быстрый начал разворачиваться. При этом Роланд приподнял голову и увидел меж желтых листьев зеленую ленту. Услышал тихое шипение.

                - Роланд, берегись! Змея! - закричал Катберт, но прежде чем второе слово слетело с его губ. Роланд уже выхватил револьвер.

                Изогнулся вбок и трижды выстрелил, грохот выстрелов разорвал тишину и покатился к соседним холмам. Каждой пулей змею подбрасывало все выше, красные капли крови летели к синему небу, пятнали желтые листья. Последняя пуля оторвала змее голову, так что на землю она упала двумя частями. А из хижины донесся столь горестный вопль, что у Роланда заледенело сердце.

                - Мерзавец! - вопила женщина, прячущаяся в тенях. - Убийца! Мой друг! Мой милый друг!

                - Если он был твоим другом, не следовало выпускать его против меня. Запомни это, Риа, ничья дочь.

                Из хижины донесся еще один вопль, и все стихло.

                Роланд подъехал к Катберту, убирая револьвер в кобуру. Глаза Берта восторженно сверкали.

                - Роланд, какие выстрелы! Боги, это потрясающе! - Поехали отсюда.

                - Но мы так и не выяснили, как она узнала!

                - Ты думаешь, она сказала бы? - Голос Роланда чуть дрогнул. Эта змея, висевшая прямо над ним, он еще не мог поверить, что она мертва. Спасибо богам за его руку, которая среагировала как должно.

                - Мы могли бы заставить ее сказать. - Но по голосу Берта чувствовалось, что он в это не верит. Может, позже, многое повидав, набравшись стрелецкого опыта, он будет воспринимать пытку как необходимость. Пока же от одной этой мысли к горлу подкатывала тошнота.

                - Даже если бы она и заговорила, мы не сумели бы добиться от нее правды. Она лжет с такой же легкостью, с какой другие дышат. Если сегодня мы убедили ее не высовываться, это уже много. Поехали. Я ненавижу это место.

 18

                - Мы должны встретиться, - объявил Роланд по пути в город.

                - Мы четверо. Как я понимаю, ты об этом? - уточнил Катберт.

                - Да. Я хочу рассказать обо всем, что знаю и о чем догадываюсь. Хочу изложить вам свой план. Объяснить, почему мы выжидаем.

                - Давно пора.

                - Сюзан сможет нам помочь. - Роланд словно рассуждал сам с собой. Катберт улыбнулся, заметив листик, желтеющий в его черных волосах. - И помощь ее придется нам как нельзя кстати. Почему я этого не видел?

                - Потому что любовь слепа, - хохотнул Катберт и хлопнул Роланда по плечу. - Любовь слепа, старина.

 19

                Убедившись, что мальчишки уехали. Риа выползла из хижины в ненавистный солнечный свет. Заковыляла к дереву, упала на колени у останков змеи, рыдая в голос.

                - Эрмот, Эрмот! Посмотри, что они с тобой сделали!

                Голова лежала отдельно, с открытой пастью, ядовитыми зубами, на которых застыли поблескивающие в солнечных лучах капельки яда. Блестели и остекленевшие глаза. Она подняла голову Эрмота, поцеловала в пасть, слизнула капельки яда, всхлипывая, с катящимися по щекам слезами.

                Другой рукой подобрала тело, застонав при виде кровавых ран, оставленных пулями Роланда. Дважды прикладывала голову к телу, произнося заклинания, но безо всякого результата. Конечно же Эрмот умер, и ее чары не могли вернуть его к жизни. Бедный Эрмот.

                Она прижала к груди руки, одну с головой, другую - с телом Эрмота. Последние капли его крови упали ей на платье. Посмотрела вслед этим отвратительным мальчишкам.

                - Я вам отплачу, - прошептала она. - Клянусь всеми богами, я тебе отплачу. В самый неожиданный для вас момент Риа доберется до вас, и тогда ваши крики разорвут вам горло. Слышите меня? Ваши крики разорвут, вам горло!

                Она еще долго стояла на коленях, потом встала и поплелась к хижине, прижимая Эрмота к груди.

 Глава пятая

КОЛДОВСКАЯ РАДУГА

 1

                Через три дня после визита Роланда и Дипейпа на Коос, ближе к вечеру. Рой Дипейп и Клей Рейнолдс на пару поднялись на второй этаж "Приюта путников" и направились к двери просторной спальни, которую занимала Корал Торин. Клей постучал. Джонас предложил им войти, дверь, мол, не заперта.

                Прежде всего в глаза Дипейпу бросилась сэй Торин, сидевшая в кресле-качалке у окна. В ночной рубашке из белоснежного шелка, с красным bufanda [шарф (исп.).] на голове. Сэй Торин вязала. Дипейп в изумлении уставился на нее, она же, улыбнувшись, поздоровалась с ними: "Привет, господа", - и продолжила свое увлекательное занятие. Снаружи доносился треск шутих (молодым не терпелось, если шутихи попадали к ним в руки, они тут же доставали спички), нервное ржание лошади, громкий смех ребятни.

                Дипейп повернулся к Рейнолдсу. Тот пожал плечами и сложил руки на груди, подхватив полы плаща. Так он выражал сомнение или неодобрение, а то и первое, и второе.

                - Проблемы?

                Джонас стоял на пороге ванной, уголком полотенца, что лежало у него на плече, стирая с лица остатки мыльной пены. Голый по пояс. Дипейп многократно видел его таким, но всякий раз ему становилось не по себе от этих перекрестных шрамов.

                - Ну... я понимаю, что мы в комнате дамы. Не знаю только, можем ли мы говорить в ее присутствии.

                - Можете. - Джонас швырнул полотенце в ванную, снял с крючка рубашку. Корал подняла голову, бросила жадный взгляд на его спину, вновь заработала спицами. Джонас надел рубашку. - Как дела в СИТГО, Клей?

                - Все тихо. Но станет шумно, если некие молодые vahabundos [бездельники (исп.).] сунут туда свои длинные носы.

                - Сколько там людей?

                - Днем - десять, ночью - двенадцать. Рой и я заглядываем к ним несколько раз на день, но, как я и говорил, пока все тихо.

                Джонас кивнул, но сообщение Клея его не порадовало. Он-то надеялся, что молокососы не замедлят объявиться в СИТГО. Он надеялся на стычку с ними после того, как разгромил их жилище и убил голубей. Однако они по-прежнему прятались за своим Укреплением. Он видел себя тореро, вышедшим на бой с тремя молодыми бычками. У него красная тряпка, он машет ею изо всех сил, однако молодые toros [быки (исп.).] не желают атаковать его. Почему?

                - Транспортировка? Как обстоят дела с ней?

                - Строго по плану, - ответил Рейнолдс. - Четыре цистерны за ночь, перевозим по две зараз. Шестнадцать уже на новом месте. Руководит транспортировкой Ренфрю с "Ленивой Сюзан". Ты все равно хочешь оставить полдюжины для приманки?

                - Да, - кивнул Джонас. В дверь постучали.

                Дипейп подпрыгнул:

                - Это не...

                - Нет, - ответил Джонас на невысказанный вопрос. - Наш приятель в черной сутане отбыл. Может, сейчас он благословляет войска Благодетеля перед битвой.

                Дипейп заржал. Женщина, сидевшая у окна, наклонила голову, но ничего не сказала, продолжая вязать.

                - Открыто! - крикнул Джонас. Вошел мужчина в сомбреро, пончо и сандалиях фермера или vaquero [скотовод (исп.).], но белокожий, с торчащим из-под сомбреро клоком светлых волос. Латиго. Суровый, жестокий мужчина, что все же лучше, чем этот смеющийся клоун в черном.

                - Рад видеть вас, джентльмены. - Он вошел в комнату, закрыл за собой дверь. Лицо у него оставалось мрачным, лицо человека, долгие годы не видевшего ничего хорошего, может, с самого рождения. - Джонас? Ты в порядке? Как идут дела?

                - Я в порядке, а дела идут хорошо. - Он протянул руку, и Латиго коротко пожал ее. Дипейп и Рейнолдс такой чести не удостоились, а вот на Корал он взглянул.

                - Долгих дней и приятных ночей, леди.

                - И пусть у вас их будет в два раза больше, сэй Латиго. - Она не подняла головы от вязанья.

                Латиго присел па край кровати, достал из-под пончо кисет, начал сворачивать самокрутку.

                - Надолго я не задержусь, - говорил он, рубя слова: манера, свойственная выходцам из северных феодов Привходящего мира. Задерживаться здесь мне не стоит. Очень уж я отличаюсь от местных.

                - Отличаетесь, это точно, - вставил Рейнолдс.

                Латиго бросил на него короткий взгляд, вновь повернулся к Джонасу.

                - Большая часть моего отряда расположилась лагерем в тридцати колесах отсюда, в лесу к западу от каньона Молнии... что за мерзкий звук, идущий из каньона? Он пугает лошадей.

                - Червоточина, - ответил Джонас.

                - Он пугает и людей, если подойти поближе, - добавил Рейнолдс. Лучше держаться от нее подальше, капитан.

                - Сколько вас? - спросил Джонас.

                - Сто. Все хорошо вооружены.

                - То же говорили и про людей лорда Перта.

                - Не остри.

                - Они участвовали в боях?

                - Они знают, что это такое, - ответил Латиго, но Джонас видел, что он лжет. Опытных бойцов Фарсон держал при себе, в горах. А в таком вот экспедиционном отряде пороха нюхали разве что сержанты, да и то не все. - Двенадцать человек у Скалы Висельников, охраняют цистерны, которые привезли твои люди.

                - Больше, чем нужно.

                - Я рискнул приехать в этот вонючий городишко не для того, чтобы обсуждать с тобой мои приказы, Джонас.

                - Прошу меня извинить, сэй, - ответил Джонас. По голосу чувствовалось, что это всего лишь слова. Он сел на пол рядом с Корал, начал сворачивать самокрутку. Она оставила вязанье, чтобы погладить его по волосам. Дипейп не мог понять, что находит в ней Джонас. Лично он видел перед собой костлявую уродину с длинным носом и крошечными сиськами.

                - Теперь насчет этих молодых людей, - продолжил Латиго, ясно показывая, что в них причина его появления в Хэмбри. - Благодетель очень обеспокоился, узнав о посланцах Привходящего мира, объявившихся в Меджисе. А теперь ты говоришь, что они не те, за кого себя выдают. Так кто же они?

                Джонас сбросил с головы руку Корал, как настырное насекомое. Она, нисколько не обидевшись, принялась вязать.

                - Они - не молодые люди, а мальчишки, и если их приезд сюда - ка (а насколько мне известно, Фарсон к ка относится более чем серьезно), то это скорее наша ка, а не Альянсова.

                - К сожалению, мы не можем порадовать Фарсона твоими теологическими изысканиями, - ответил Латиго. - Мы привезли с собой радиопередатчики, но они или сломаны, или не работают на таких расстояниях. И никто не знает, в чем причина. Ненавижу я эти игрушки. Боги смеются над ними. Так что самостоятельность у нас полная. Хорошо это или плохо.

                - Фарсон волнуется понапрасну.

                - Добродетель не желает, чтобы эти три парня воспринимались как угроза его планам. Полагаю, Уолтер сказал тебе то же самое.

                - Ага. И я не забыл ни слова. Сэй Уолтер из тех, кто не забывается.

                - Да, - согласился Латиго. - Он - доверенное лицо Благодетеля. И приехал сюда только потому, что с этими парнями надо обязательно разобраться.

                - Мы восприняли его слова как руководство к действию. Рой, расскажи сэй Латиго о твоей позавчерашней встрече с шерифом.

                Дипейп нервно откашлялся:

                - Шериф... Эвери...

                - Я его знаю. Жирный как свинья, каких режут на Полную Землю, кивнул Латиго. - Продолжай.

                - Один из помощников Эвери отвез записку этим мальцам, когда они пересчитывали лошадей на Спуске.

                - Какую записку?

                - Не появляться в городе на день Жатвы. Не появляться на Спуске в день Жатвы. Держаться поближе к своему жилищу в день Жатвы, потому что в дни своих праздников местные жители не жалуют приезжих, даже тех, к кому в другое время отношение самое благожелательное.

                - И как они это восприняли?

                - Тут же согласились на все условия, - ответил Дипейп. - Для них это обычное дело, они соглашаются со всем, о чем их просят. Они, конечно, что-то подозревают, это точно... нет такого закона или обычая, запрещающего приезжим принимать участие в празднествах, на Жатву или другой день. Наоборот, участие приезжих только приветствуется, и молокососы об этом знают. Идея...

                - ...в том, чтобы они поверили, что мы запланировали выступление именно на день Жатвы, да, да. - нетерпеливо закончил за него Латиго. Я хочу знать другое, убеждены ли они в этом? Сможете вы взять их за день до праздника? Будут они дожидаться, пока вы их возьмете?

                Дипейп и Рейнолдс посмотрели на Джонаса. Джонас положил руку на бедро Корал. Приплыли, подумал он. То, что он сейчас скажет, придется выполнять. Если все пройдет, как он и пообещает.

                Больших охотников за гробами похвалят и вознаградят... может, даже дадут премию. Если обещание останется невыполненным, подвесят головами вниз на конце веревки.

                - Мы возьмем их без труда. По обвинению в измене. Трое молодых людей, все высокого происхождения, на службе Джона Фарсона. Шокирующий, но факт. Убедительное доказательство того, в какие жуткие времена мы живем.

                - Одно обвинение в измене, и сбежится толпа?

                Джонас холодно улыбнулся.

                - Как идея измена едва ли будет воспринята простым людом, даже если толпу подогреть спиртным, выставленным за счет Ассоциации конезаводчиков. А вот убийство... особенно горячо любимого мэра...

                Дипейп стрельнул глазами на сестру мэра.

                - Печальное событие. - вздохнула дама. - Пожалуй, я даже смогу повести этих людей за собой.

                Дипейп подумал, что наконец-то раскусил причину влюбленности Джонаса: эта женщина не уступала ему в хладнокровии.

                - Другой вопрос. Некий предмет, охрану которого Добродетель поручил вам. Хрустальный шар.

                Джонас кивнул.

                - Да, конечно. Бесценное сокровище.

                - Как я понимаю, вы оставили его у местной bruja [колдунья (исп.).].

                - Да.

                - Вам следует забрать его. В самое ближайшее время.

                - Яйца курицу не учат, - чуть резче, чем следовало, ответил Джонас. - Я подожду, пока этих молокососов не осудят.

                - Вы видели этот шар, сэй Латиго? - с любопытством спросил Рейнолдс.

                - Вблизи - нет, но я знаю людей, которые видели. - Латиго помолчал. - Один обезумел, и его пришлось пристрелить. В таком состоянии я видел человека тридцать лет назад, на краю Великой пустыни. Его укусил бешеный койот.

                - Благословим Черепаху, - пробормотал Рейнолдс и пальцами трижды постучал себя по шее. Он ужасно боялся зверей, заболевших бешенством.

                - Тебе уже никого не придется благословлять, если Колдовская радуга доберется до тебя, - сухо ответил Латиго и повернулся к Джонасу. - Взять его тебе будет куда сложнее, чем отдать. Эта ведьма наверняка уже попала под воздействие магического кристалла.

                - Я собираюсь послать за ним Раймера и Эвери. От одного Эвери толку, конечно, мало, но Раймер, думаю, найдет, как уговорить старуху.

                - Боюсь, не получится, - качнул головой Латиго.

                - Почему? - Его рука сжала бедро Корал, а губы изогнулись в неприятной улыбке. - Может, ты скажешь своему тугодумному слуге, почему не получится?

                Но ответила Корал:

                - Потому что, когда придет пора забирать у Риа часть Колдовской радуги, канцлер будет сопровождать моего брата к месту его последнего приюта.

                - О чем она говорит, Элдред? - спросил Дипейп.

                - О том, что Раймер тоже умрет. - Улыбка Джонаса стала шире. Еще одно ужасное преступление, совершенное шпионами Джона Фарсона.

                Корал согласно улыбнулась, рукой переместила руку Джонаса повыше по бедру и опять взялась за вязание.

 2

                Девушка, хотя и юная, была замужем. Юноша, хоть и красивый, был психически неуравновешен.

                Однажды ночью она встретилась с ним в укромном месте, чтобы сказать, что на их романе, при всей его сладостности, надо ставить точку. Он ответил, что роман их не закончится никогда, так указывают звезды. Она возразила, что, возможно, указывали, но нынче созвездия переменились. Может, он начал плакать. Может, она рассмеялась - от нервов, естественно. Но, независимо от причины, для смеха она выбрала самый неудачный момент. Он схватил с земли камень и вышиб ей мозги. Потом, придя в себя и осознав, что натворил, он привалился спиной к гранитной стене, положил ее бедную разбитую голову на свои колени и перерезал себе горло под взглядом сидящей на соседнем дереве совы. Он умер, покрывая ее лицо поцелуями, а когда наутро юношу и девушку нашли, кровь, его и ее, склеила намертво их губы.

                Стародавняя история. Со своим вариантом в каждом городе. Местом обычно служила или Роща Влюбленных, или пустынный берег реки, или городское кладбище. О случившемся слагали песни. Пели их обычно прыщавые юноши, еще не познавшие женщину, только научившиеся играть на гитаре или мандолине. Как бы ни разнились слова, последний куплет всегда заканчивался одинаково: и вместе умерли они-и-и.

                В хэмбрийском варианте этой печальной истории влюбленных звали Роберт и Франческа, и случилась она давным-давно, до того, как мир "сдвинулся". Убийство-самоубийство имело место быть на кладбище Хэмбри. Мозги Франчески выплеснулись на столб с табличкой, указывающей номер участка, у которого стояли влюбленные, а гранитной стеной, к которой привалился Роберт, послужил мавзолей Торинов (сомнительно, что пять или более того поколений назад в Хэмбри или Меджисе жили какие-либо Торины, но в народных сказаниях всегда велика доля вымысла).

                Правда или нет, но считалось, что по кладбищу бродят призраки влюбленных. Их видели прогуливающимися рука об руку по дорожкам, залитых кровью и очень печальных. Поэтому по ночам горожане обходили кладбище за версту, и вполне естественно, что Роланд, Катберт, Ален и Сюзан решили встретиться именно там.

                По мере приближения встречи Роланд волновался все больше. И не без повода: Сюзан, вернее, ее тетка, все больше пугала его. Даже без письма Риа подозрения Корделии в отношении Сюзан и Роланда крепли с каждым часом. Однажды, за пять или шесть дней до встречи на кладбище, Корделия начала орать на Сюзан, едва та переступила порог дома с корзинкой в руках.

                - Ты была с ним! Была, отвратительная девчонка, это написано у тебя на лице!

                Сюзан, которая в тот день не видела Роланда даже издалека, поначалу только вытаращилась на тетку.

                - Была с кем?

                - О, не ври мне, мисс Юная Красавица! Не смей врать! Кто не сводит с тебя глаз, проходя мимо нашего дома? Диаборн, вот кто! Диаборн! Диаборн! Я могу повторить это тысячу раз! Срам! Какой срам! Посмотри на свои брюки! Зеленые от травы, на которой вы вдвоем валялись! Я удивлена, что они не порваны в промежности! - Тетя Корд уже визжала как резаная. Вены выступили у нее на шее, как веревки.

                Сюзан, улыбаясь, взглянула на старые брюки цвета хаки.

                - Тетя, это же краска... Разве ты этого не видишь? Мы с Кончеттой подкрашивали китайские фонарики, которые в день Жатвы украсят дворец мэра. А пятно на моей заднице - сперма Харта Торина... не Диаборна, а Торина. Он кончил на мне в сарае, где хранятся украшения и шутихи. Решил, что это место ничем не хуже любого другого. Залез на меня, подергал свой крантик, а потом засунул его в штаны и ушел счастливый. Что-то насвистывая себе под нос. - Она поморщилась. Сюзан уже давно не боялась Торина и теперь даже жалела его.

                Глаза тети Корд по-прежнему дико сверкали. И впервые Сюзан задалась вопросом: а в своем ли уме ее тетушка?

                - Правдоподобная история, - наконец прошептала Корделия. На лбу у нее выступили капельки пота, вены на висках ритмично пульсировали. И в эти дни от нее постоянно шел запах, принимала она ванну или нет. Неприятный, резкий запах. - Ты ее придумала вместе с ним, когда вы закончили ваши грязные игры?

                Сюзан шагнула к тетке, схватила ее за костлявое запястье, прижала ладонь к пятну на колене. Корделия попыталась вырваться, но сила была на стороне Сюзан. А потом она подняла руку к лицу тетки и держала там, пока не убедилась, что Корделия унюхала запах краски на своей ладони.

                - Чем пахнет твоя рука, тетя? Краской! Чем еще мы могли подкрашивать китайские фонарцки?

                Корделия оставила попытки вырвать руку из пальцев Сюзан. И взгляд ее очистился.

                - Ага, - с трудом выдавила она из себя. - Краска, - пауза. - На этот раз.

                С той поры Сюзан, оборачиваясь, частенько замечала крадущуюся за ней тетку или ловила на себе подозрительный взгляд кого-то из ее знакомых. Даже на Спуске ее не оставляло ощущение того, что за ней наблюдают. Встрече на кладбище предшествовали две неудачные попытки. Оба раза встречу отменяла она, второй - в самый последний момент, заметив, что старший сын Брайана Хуки очень уж пристально смотрит на нее. Возможно, она перестраховалась, но внутренний голос звучал так настойчиво...

                Ситуация осложнялась еще и тем, что ей безумно хотелось встретиться с Роландом, и не только для того, чтобы держать совет. Она ждала того мига, когда сможет увидеть его лицо. Сжать его руку в своих. Остальное, пусть и приятное, могло подождать, но ей не терпелось увидеть и коснуться его. Убедиться, что он существует наяву, а не в грезах, которыми одинокая испуганная девушка утешает себя.

                В конце концов Мария помогла ей, да благословят боги эту маленькую служанку, которая, возможно, знала куда больше, чем предполагала Сюзан. Именно Мария пошла к Корделии с запиской, в которой говорилось, что Сюзан проведет ночь в гостевом крыле Дома-на-Набережной. Записку написала Олив Торин, и, несмотря на всю свою подозрительность, Корделия не смогла принять ее за фальшивку. Да и не была она фальшивкой. Ее по просьбе Сюзан действительно написала Олив Торин, не задав ни единого вопроса.

                - Что случилось с моей племянницей? - только и спросила Корделия.

                - Устала, сэй. И еще dolor de garganta.

                - Болит горло? Накануне Ярмарки? Нелепо! Я в это не верю. Сюзан никогда не болела!

                - Dolor de garganta, - бесстрастно повторила Мария, и больше Корделия от нее ничего не добилась. Мария сама понятия не имела о планах Сюзан. Последнюю это вполне устраивало.

                Она ушла через балкон, спустившись по лианам винограда, которым заросло северное крыло дворца, выскользнула через ворота в стене, используемые для хозяйственных нужд. Там ее встретил Роланд, и после двух минут объятий и поцелуев, до которых нам нет никакого дела. Быстрый понес их к кладбищу, где уже ждали Катберт и Ален.

 3

                Сначала Сюзан посмотрела на флегматичного блондина с круглым лицом, которого звали не Ричард Стокуорт, а Ален Джонс. Потом на второго, который, она это чувствовала, сомневался в том, что она может помочь, и даже злился на нее, Катберта Оллгуда.

                Они сидели бок о бок на поваленном могильном камне, их ноги прятались в тумане. Сюзан соскользнула со спины Быстрого и медленно направилась к ним. Они встали. Ален поклонился по обычаю Привходящего мира, выставив ногу вперед.

                - Леди, долгих дней...

                А закончил фразу второй, тощий и чернявый, с прекрасными черными глазами.

                - ...и приятных ночей. - Он повторил поклон Алена.

                В паре они так напоминали шутов на празднике Ярмарки, что Сюзан рассмеялась. Просто не сдержала смех. Потом склонилась в глубоком реверансе, расправляя руками воображаемые юбки.

                - И вам того же дважды, джентльмены.

                Потом они просто смотрели друг на друга, трое молодых людей, не знающих, как продолжить общение. Роланд не собирался им помогать: сидел на Быстром, наблюдая за ними.

                Сюзан шагнула к Алену и Катберту. Она уже не смеялась, в глазах застыла тревога.

                - Надеюсь, вы не испытываете ненависти ко мне. Я бы поняла, если бы испытывали... я помешала вашим планам, вклинилась между вами... но я ничего не могла с собой поделать. - Она подняла руки, протянула их Алену и Катберту, ладонями вверх. - Я его люблю.

                - У нас нет ненависти к тебе, - ответил Ален. - Не так ли, Берт?

                Какое-то страшное мгновение Катберт молчал, глядя через плечо Сюзан на восковую Демоническую Луну. Она почувствовала, что у нее остановилось сердце. Затем его взгляд вернулся к ее лицу, и он одарил Сюзан такой ослепительной улыбкой, что сквозь ее голову кометой пронеслась крамольная мысль: Если бы я встретила этого первым...

                - Любовь Роланда - моя любовь. - Катберт взял ее за руки, потянул к себе, и она встала между ним и Аденом, как сестра меж двух братьев. - Ибо мы дружны с колыбели и останемся друзьями, пока один из нас не пройдет тропу до конца и не ступит в пустошь. - Он улыбнулся совсем по-детски. - А может, судя по тому, как все складывается, мы вместе найдем конец тропы.

                - И скоро, - добавил Ален.

                - Так давайте перейдем к делу, пока есть время, - предложила Сюзан, - а то тетя Корделия очень уж плотно меня опекает.

 4

                - Мы - ка-тет, - объявил Роланд. - Мы - единство из множества.

                Он по очереди посмотрел на каждого и не увидел в их глазах возражений. Они прошли в мавзолей, при выдохе из их ртов и носов вырывался пар. Роланд присел на корточки, вновь оглядел всех троих, рядком сидевших на каменной скамье, по краям которой в каменных горшках стояли засохшие букеты цветов. Пол усыпали опавшие лепестки роз. Катберт и Ален, сидевшие по бокам, обняли Сюзан. Вновь Роланд подумал о них как о сестре и ее братьях-защитниках.

                - Мы стали сильнее, чем прежде, - подал голос Ален. - Я это чувствую.

                - Я тоже, - кивнул Катберт, огляделся. - И место для встреч очень удачное. Особенно для такого ка-тета, как наш.

                Роланд не улыбнулся, с юмором у него всегда было не очень.

                - Давайте поговорим о том, что происходит в Хэмбри, а потом - о нашем ближайшем будущем.

                - Ты знаешь, нас не посылали сюда с каким-либо заданием. - Ален повернулся к Сюзан. - Наши отцы отправили нас сюда для нашей же безопасности, вот и все. Роланд пробудил вражду человека, который скорее всего сторонник Джона Фарсона...

                - Пробудил вражду, - прервал его Катберт. - Хорошая фраза. Неизбитая. Постараюсь запомнить ее и использовать при каждом удобном случае.

                - Угомонись, - одернул его Роланд. - Мы не можем сидеть здесь всю ночь.

                - Приношу мои извинения, о великий. -- Но глаза Катберта продолжали весело поблескивать.

                - Мы привезли с собой почтовых голубей, чтобы отправлять и получать вести, - продолжил Ален, - но, думаю, голубей нам дали лишь для того, чтобы родители знали, что с нами все в порядке.

                - Да, - поддержал Катберт. - Ален хочет сказать, что мы никак не ожидали столкнуться с тем, что здесь происходит. Роланд и я... разошлись во мнениях... относительно наших дальнейших действий. Он хотел выжидать. Я - нет. Теперь я вижу, что правота на его стороне.

                - Да только причины, из которых я исходил, не те, - сухо добавил Роланд. - В любом случае, все разногласия улажены.

                Сюзан переводила взгляд с одного лица на другое, третье. Заметила она и синяк на нижней челюсти Роланда слева, у самого подбородка, видимый даже в том свете, что проникал в полуоткрытую дверь.

                - И как вы их уладили?

                - Не важно, - ответил Роланд. - Фарсон готовится к сражению, может, к череде сражений, в Лысых горах, к северо-западу от Гилеада. Армия Альянса двинется на него, вроде бы загоняя в ловушку. Возможно, в обычной ситуации так бы оно и было. Но на самом деле ловушка расставляется армии Альянса. Фарсон намерен уничтожить ее оружием Древних. Которое он приведет в движение с помощью нефти с СИТГО. Нефти, залитой в те цистерны, которые мы с тобой видели, Сюзан.

                - Но где ее удастся перегнать, чтобы Фарсон сумел ею воспользоваться?

                - Где-нибудь на западе, по пути отсюда, - ответил Катберт. Скорее всего, по нашему разумению, в Ви-Кастис. Знаешь это место? Страна горнодобычи.

                - Слышала о нем, но я никогда не покидала Хэмбри. - Сюзан смотрела на Роланда.

                - Я думаю, вскоре ситуация изменится.

                - В этих горах от Древних осталось много техники, -- уточнил Ален. - ГЬворят, по большей части в пещерах и каньонах. Роботы и смертельные лучи, лучи-бритвы, как их называют, потому что они разрезают человека пополам. И еще много чего. Что-то, конечно, выдумки, но где есть дым, часто бывает и огонь. В любом случае вполне возможно, что где-то там Фарсон нашел установку для перегонки нефти.

                - А потом они отвезут продукты перегонки к Фарсону, - добавил Катберт. - Но нас это особо не интересует. Мы должны действовать здесь, в Меджисе.

                - Я так долго ждал, чтобы они все собрали вместе, - внес свою лепту и Роланд. - Все, что они хотят увезти из Меджиса.

                - На случай, если ты не заметила, амбиций нашему другу не занимать, - подмигнул Катберт Сюзан.

                Роланд пропустил его слова мимо ушей. Он смотрел и смотрел в сторону каньона Молнии. В эту ночь они не слышали червоточины. Ветер переменился и относил ее "голос" от города.

                - Если мы сможем зажечь нефть, с остальным проблем не будет... Нефть - это главное. Я хочу уничтожить ее, а потом мы уедем отсюда. Все четверо.

                - Они намерены выступить в день Жатвы, не так ли? - спросила Сюзан.

                - Да, похоже на то, - кивнул Катберт и рассмеялся. Весело, заразительно, как смеются дети. На лице Сюзан отразилось недоумение:

                - Что? Что такое?

                - Не могу сказать, - сквозь смех ответил Катберт. - Это выше моих сил. Я буду смеяться и смеяться, и Роланд рассердится на меня. Эл, расскажи Сюзан о визите помощника шерифа Дейва.

                - Он приехал к нам на "Полосу К". - Ален тоже заулыбался. Поговорил с нами, как добрый дядюшка. Предупредил, что жители Хэмбри не жалуют приезжих во время праздников, поэтому нам следует оставаться в бункере и не появляться в городе.

                - Это же безумие! - негодующе воскликнула Сюзан, так обычно реагируют люди, когда кто-то незаслуженно оскорбляет их родной город. - Приезжих мы всегда приглашаем на наши праздники с открытой душой и всегда приглашали! Мы же не... дикари какие-то!

                - Успокойся, успокойся, - захихикал Катберт. - Мы это знаем, но помощник Дейв не знает, что мы знаем, не так ли? Он знает что его жена приготовляет лучший в округе белый чай, а насчет всего остального пребывает в неведении. Шериф Херк знает, конечно, больше, но, насколько я могу судить, не намного.

                - Их предупреждение означает следующее, - добавил Роланд. Во-первых, они намерены выступить в день Жатвы, как ты и сказала. Сюзан. Во-вторых, они думают, что мы их планам не помеха.

                - Может, потом они еще обвинят нас в том, что это мы переправили нефть Фарсону, - вставил Ален.

                Сюзан с любопытством вгляделась в их лица: - И что вы задумали?

                - Уничтожить то, что осталось в СИТГО, а потом ударить по ним в месте сбора, - ответил Роланд. - У Скалы Висельников. По крайней мере половина цистерн уже там. С запада подошли люди Фарсона. Человек двести скорее всего, даже меньше. Все они должны умереть.

                - Если не они, то мы, - кивнул Ален, - Как мы вчетвером можем убить двести солдат?

                - Мы не можем. Но если мы подожжем цистерны, будет взрыв, и очень мощный. Выжившие солдаты будут в ужасе, выжившие командиры - в ярости. Они увидят нас, потому что мы позволим им нас увидеть...

                Ален и Катберт слушали, затаив дыхание. Сказанное ранее не составляло для них тайны, но вот продолжение Роланд до сих пор держал при себе.

                - А потом? - испуганно спросила Сюзан. - Что потом?

                - Я думаю, мы сможем заманить их в каньон Молнии, - ответил Роланд. - Я думаю, мы сможем заманить их в червоточину.

 5

                В мавзолее повисла гробовая тишина. Нарушила ее Сюзан.

                - Ты сошел с ума. - В голосе, однако, слышался восторг.

                - Нет, - возразил ей Катберт. - С головой у него все в порядке. Ты думаешь о той расселине, не так ли, Роланд? Перед изломом в дне каньона.

                Роланд кивнул.

                - Четверо могут без труда вскарабкаться по ней. Наверху заготовим камней. Достаточно много, чтобы завалить ими тех, кто попытается полезть следом.

                - Это ужасно, - выдохнула Сюзан.

                - Это наше спасение, - ответил Ален. - Если нефть останется у них и они ею воспользуются, они уничтожат всех солдат Альянса, которые окажутся в радиусе действия их оружия. Благодетель пленных не берет.

                - Я не говорю, что вы не правы в своем решении, но это ужасно.

                Они помолчали, четверо подростков, замышляющих убийство двухсот мужчин. Впрочем, далеко не мужчин: многие (а скорее большинство) возрастом не сильно отличались от них.

                - Те, кто не попадет под лавину, выедут из каньона точно так же, как и въехали в него, - заметила Сюзан.

                - Нет, не выедут, - покачал головой Ален: он уже все понял. Роланд кивнул, на губах его появилось подобие улыбки.

                - Почему?

                - Ветки в устье каньона. Мы их подожжем, не так ли, Роланд? А если ветер в этот день будет дуть, как обычно в это время года... дым...

                - Погонит их в червоточину, - закончил за него Роланд.

                - А как вы зажжете ветки? - спросила Сюзан. - Я знаю, они высохли, но у вас не будет времени поджигать их спичкой или кремнем с огнивом.

                - Тут ты сможешь нам помочь, - ответил Роланд. - Как сможешь помочь поджечь цистерны. Нам не удастся поджечь нефть, стреляя в цистерны из револьверов. Сырая нефть горит гораздо хуже, чем думают многие. Я надеюсь, нам поможет и Шими.

                - Расскажи, что ты от нас хочешь.

 6

                Они проговорили еще минут двадцать, внеся в первоначальные планы минимум изменений: все, похоже, понимали, что неопределенность ситуации не допускала более детальной проработки. Ка затянула их в эту историю, вот они и рассчитывали, что та же ка и их собственная отвага помогут им из нее выпутаться.

                Катберту не хотелось вовлекать Шими, но в конце концов он согласился: роль юноше отводилась совсем незначительная, и Роланд согласился взять его с собой при отъезде из Меджиса. Пятеро уедут или четверо - разницы никакой.

                - Хорошо. - кивнул Катберт и повернулся к Сюзан: - Ты поговоришь с ним или я?

                - Я.

                - Внуши ему, что Корал Торин нельзя говорить ни слова, и убедись, что он тебя понял, - продолжил Катберт. - Дело не в том, что она сестра мэра. Просто я не доверяю этой сучке.

                - И на то есть причины, - кивнула Сюзан. - Моя тетя говорит, что она спуталась с Элдредом Джонасом. Бедная тетя Корд! Ужасное для нее выдалось лето. Да и осень будет не лучше. Ее назовут теткой предательницы.

                - Некоторые будут знать, что это не так, - возразил Ален. Можешь в этом не сомневаться.

                - Возможно, но моя тетя Корделия из тех женщин, которые слышат только дурные сплетни. Да и распространяет только их. Джонас, между прочим, приглянулся и ей.

                Катберта как громом поразило.

                - Ей приглянулся Джонас? О боги, что же это делается? Такое просто невозможно представить. Если бы людей вешали за неудачный выбор в любви, твоя тетушка оказалась бы впереди многих, не так ли?

                Сюзан засмеялась, обхватила руками колени, потом кивнула.

                - Пора расходиться, - подвел итог Роланд. - Если потребуется срочно поставить в известность Сюзан о каких-то изменениях в наших планах, воспользуемся красным камнем в стене парка "Зеленое сердце".

                - Хорошо, - Катберт встал. - Пошли отсюда. А то холод добирается до костей.

                Поднялся и Роланд.

                - Очень важно, что они решили оставить нас на свободе, пока будут завершать подготовку к отправке нефти. Мы должны этим воспользоваться. А теперь...

                Его прервал спокойный голос Алена:

                - Есть еще одно дело. Тоже важное. Роланд вновь опустился на корточки, вопросительно посмотрел на Алена. - Ведьма.

                Сюзан вздрогнула, но Роланд пренебрежительно рассмеялся.

                - Она нам не помешает. Эл... не вижу, как бы ей это удалось. Не могу поверить, что она участвует в заговоре Джонаса...

                - Я тоже. - согласился Ален.

                - ...мы с Катбертом убедили ее помалкивать насчет меня и Сюзан. Иначе тетя Корд сейчас бы рвала и метала.

                - Неужели ты не понимаешь? - удивился Ален. - Вопрос не в том, кому и что скажет Риа. Надо разобраться, как она узнала о вас?

                - Это розовый шар, - без запинки ответила Сюзан. Рука ее коснулась того места, где начала отрастать отрезанная на берегу ручья прядь.

                - Что за розовый шар? - спросила Ален.

                - Как луна. - покачала головой Сюзан. - Я не знаю. Не знаю, о чем говорю. Голова пустая, как у Питча и Джилли. Я... Роланд? Что с тобой?

                Роланд уже не сидел на корточках - плюхнулся задницей на усыпанный сухими лепестками роз пол. Казалось, он вот-вот потеряет сознание. Снаружи доносился шорох опавшей листвы, которой не давал покоя ветер, да крики козодоя.

                - Милосердные боги, - прошептал он. - Этого не может быть. Не может быть, - Он встретился взглядом с Катбертом.

                От весельчака не осталось и следа. На Роланда смотрел расчетливый и безжалостный воин, которого не узнала бы и собственная мать... не захотела бы узнать.

                - Розовый шар, - повторил Катберт. - Прелюбопытно, не так ли? А ведь о нем упоминал твой отец, Роланд, перед нашим отъездом. Предупреждал о розовом шаре. Мы подумали, что это шутка. А он, выходит, знал, о чем говорил.

                - О! - Глаза Алена широко раскрылись. - Проклятие! - вырвалось у него. Тут он понял, что ругается в присутствии возлюбленной лучшего друга, и зажал рот рукой. Щеки его густо покраснели.

                Но Сюзан ничего не услышала, не заметила его смущения. Она смотрела на Роланда, и душа ее наполнялась страхом.

                - В чем дело? - спросила она. - Что ты знаешь? Скажи мне! Скажи!

                - Я бы хотел загипнотизировать тебя вновь, как в ивовой роще. Роланд вскочил. - До того, как мы продолжим этот разговор и замутим твои воспоминания.

                Роланд достал из кармана патрон, начал вертеть его в пальцах. И тут же взгляд Сюзан словно приковало к нему.

                - Я могу? С твоего разрешения, дорогая?

                - Ага, можешь. - Ее глаза широко раскрылись, в них появился стеклянный блеск. - Не знаю, с чего ты решил, что в этот раз будет по-другому, но... - Она замолчала, но взглядом продолжала следовать за патроном. Когда же Роланд закрыл патрон ладонью, веки Сюзан упали. Дышала она тихо и ровно.

                - Господи, она же окаменела, - в изумлении прошептал Катберт.

                - Ее гипнотизировали раньше. Я думаю, Риа. - Роланд помолчал. Сюзан, ты меня слышишь?

                - Да, Роланд, слышу тебя очень хорошо.

                - Я хочу, чтобы ты слышала еще один голос.

                - Чей?

                Роланд кивнул Алену. Если кто и мог пробиться через блок в мозгу Сюзан (или найти обходной путь), так это он.

                - Мой, Сюзан. - Ален шагнул к Роланду. - Ты знаешь, кто я?

                Сюзан улыбнулась с закрытыми глазами: - Да, ты - Ален... и Ричард Стокуорт.

                - Совершенно верно. - Он бросил на Роланда нервный взгляд: О чем мне ее спрашивать?

                Но Роланд молчал. Он одновременно оказался в двух местах, слышал два разных голоса.

                Сюзан, у ручья в ивовой роще: "Она говорит: "Да, дорогая, сделай так, ты хорошая девочка", - а потом все становится розовым".

                Отца, во дворе за Залом Предков: "Это грейпфрут. То есть я говорю про розовый".

                Розовый шар.

 7

                Лошади стояли оседланные, снаряженные в дорогу. Трое юношей, внешне спокойные, в душе так и рвались в путь. Кого, как не юных, влекут далекие странствия, таящие сюрпризы за каждым поворотом, каждым холмом.

                Происходило все это во дворе к востоку от Зала Предков, совсем рядом с той полоской травы, на которой Роланд победил Корта, положив начало цепочке последующих событий. Небо просветлело, но солнце еще не поднялось над горизонтом. И туман серыми полосами лежал на зеленых полях. В двадцати ярдах от них отцы Катберта и Алена стояли на страже, широко раздвинув ноги, положив руки на рукоятки револьверов. Они не ждали атаки Мартена (вроде бы он уехал не только из дворца, но и из Гилеада), однако никто не отменял поговорку: береженого берегут боги.

                Поэтому последнее напутствие, перед отъездом в Меджис и на Внешнюю Дугу, давал им отец Роланда.

                - Вот что я вам скажу напоследок, - заговорил он, когда они подтягивали подпруги. - Я сомневаюсь, что вам встретится что-либо, затрагивающее наши интересы, только не в Меджисе, но я попрошу вас приглядывать за одним цветом радуги. Я про Колдовскую радугу. - Он засмеялся, потом добавил: - Это грейпфрут. Я имею в виду розовый.

                - Колдовская радуга - не более чем сказка, - улыбнулся Катберт в ответ на улыбку Стивена. А потом... что-то неуловимое, может, выражение глаз Стивена Дискейна, стерло улыбку с его лица. - Нет?

                - Не все истории о прошлом правдивы, но я думаю, что Радуга Мейрлина существовала, - ответил Стивен. - Говорили, что когда-то было тринадцать хрустальных шаров, по одному на каждого из двенадцати Хранителей, и еще один, олицетворяющий точку пересечения всех Лучей.

                - Шар Башни, - уточнил Роланд, чувствуя, как по его коже бегут мурашки. - Шар Темной Башни.

                - Да, когда я был маленьким, его звали Тринадцатым. Мы рассказывали истории о черном шаре, пугая друг друга, пока нас не поймали за этим наши отцы. Мой отец предупредил нас, что даже в досужих разговорах не стоит упоминать про Тринадцатый, потому что он может услышать свое имя и покатиться в нашу сторону. Но о черном Тринадцатом шаре вам думать не след... по крайней мере сейчас. Нет, речь идет о розовом. Грейпфруте Мейрлина.

                Юноши не могли понять, говорит ли он серьезно... или подшучивает над ними.

                - Если остальные шары существовали, то большая их часть уже разбита. Они не задерживались надолго в одном месте и в одних руках, а разбиваются даже магические кристаллы. Однако три или четыре шара Радуги Мейрлина еще катятся по просторам нашего несчастного мира. Синий, это точно. Лет пятьдесят назад он принадлежал племени мутантов, кочующему по пустыне, они называют себя Горбуны, хотя с тех пор о нем ничего не слышно. Зеленый и оранжевый находятся соответственно в Ладе и Дизе. И, возможно, есть еще розовый.

                - А что они делают? - спросил Роланд. - Для чего нужны?

                - Открывают невидимое человеческому глазу. Некоторые цвета Колдовской радуги позволяют заглянуть в будущее. Другие - в иные миры... в которых живут демоны, куда ушли Древние, покинувшие наш мир. Они могут также показать местоположение тайных дверей, которые соединяют миры. Вроде бы есть цвета, позволяющие заглянуть в далекое будущее нашего мира, увидеть то, что люди предпочли бы сохранить в тайне. Шары эти никогда не видят хорошее, только плохое. Что в сказанном мной правда, а что - вымысел, не знает никто.

                Он смотрел на них, уже не улыбаясь.

                - Но вот что вы должны знать: у Джона Фарсона есть талисман, который светится в его шатре... иногда перед битвой, иногда перед крупными передвижениями войск, иногда перед принятием важных решений. И светится он розовым.

                - Может, у него электрическая лампочка, которую он накрывает розовым шарфом, когда молится? - Катберт смущенно оглядел своих друзей. - Я не шучу. Некоторые так делают.

                - Возможно, - согласился отец Роланда. - Может, дело только в этом. А может, и нет. Потому что, как вам известно не хуже меня, он продолжает бить нас, продолжает от нас ускользать, продолжает появляться там, где мы ждем его меньше всего. Если магия в нем, а талисман тут ни при чем... да помогут боги Альянсу.

                - Мы будем искать его, если нужно, - ответил Роланд. - но Фарсон на севере и западе. Мы же едем на восток, - как будто его отец этого не знал.

                - Если это шар Радуги, - ответил Стивен, - он может быть где угодно... на востоке и юге с той же легкостью, что и на западе. Видите ли, он не может постоянно держать шар при себе. Как бы он этого ни хотел. Никто не может.

                - Почему?

                - Потому что они живые и голодные. Сначала человек использует шар, потом шар - человека. Если такой шар есть у Фарсона, он будет держать его подальше от себя, призывая лишь в те моменты, когда шар действительно необходим. Он понимает, какой это риск - потерять шар, но также понимает и другое: что может случиться, если держать его при себе слишком долго.

                У всех троих на языке вертелся один и тот же вопрос. Двое не могли его задать из уважения к Стивену Дискейну, Роланд - мог и задал:

                - Ты это серьезно, отец? Это не шутка?

                - Я отсылаю вас в дальние края в таком возрасте, когда большинство ваших сверстников не может уснуть, если мать не поцелует их и не пожелает доброй ночи, - ответил Стивен. - Я надеюсь увидеть вас живыми и здоровыми... Меджис - очаровательное тихое место, я, во всяком случае, помню его таким... но гарантировать ничего не могу. Такая сейчас жизнь, что ни в чем нельзя быть уверенным на все сто процентов. И я не стал бы посылать вас в дорогу с побасенкой. Я удивлен, что у тебя возникли такие мысли.

                - Прошу меня извинить, - ответил Роланд. Между ним и отцом установилось хрупкое перемирие, ему не хотелось нарушать его. К тому же он рвался в путь. И Быстрый нетерпеливо перебирал копытами.

                - Не думаю, что вы наткнетесь на магический кристалл Мейрлина... но я не думал, что мне придется посылать вас, четырнадцатилетних, на край земли. Здесь приложила руку ка, а при вмешательстве ка возможно все.

                Медленно, очень медленно Стивен снял шляпу, отступил на шаг, поклонился им:

                - Идите с миром, мальчики. И возвращайтесь живыми.

                - Долгих дней и приятных ночей, сэй, - ответил Ален.

                - Удачи, - ответил Катберт.

                - Я тебя люблю, - ответил Роланд.

                Стивен кивнул.

                - Спасибо, сэй... Я тоже люблю тебя. Мои благословения, мальчики. - Последнюю фразу он произнес громко, и два других мужчины, Роберт Оллгуд и Кристофер Джонс, известный в молодости как Огненный Крис, также благословили их.

                Мальчики вскочили на лошадей и двинулись к Великому Тракту. Роланд вскинул голову, и увиденное заставило его забыть о Колдовской радуге. Его мать выглядывала из окна своей спальни: бледный овал лица в окружении серых камней западного крыла дворца. Слезы текли у нее по щекам, но она улыбнулась и помахала рукой, прощаясь с ним. Из всех троих увидел ее только Роланд. Но не помахал в ответ.

 8

                - Роланд! - Локоть ткнулся ему в ребра, достаточно сильно, чтобы отогнать воспоминания и вернуть его в настоящее. Локоть Катберта. Делай хоть что-нибудь, если у тебя есть на то желание! И давай поскорее уйдем из этого склепа. Я продрог до костей!

                Роланд прижался губами к уху Алена:

                - Будь готов помогать мне.

                Ален кивнул. Роланд повернулся к Сюзан:

                - После того как мы первый раз были ан-тет, ты пошла к ручью в роще.

                - Да.

                - Ты срезала прядь волос.

                - Да. - Все тот же сонный голос. - Срезала.

                - Ты хотела срезать их все?

                - Да, до последнего волоска.

                - Ты знаешь, кто велел тебе срезать волосы?

                Долгая пауза.

                Роланд уже собрался обратиться к Алену, когда Сюзан заговорила:

                - Риа. - Вновь пауза. - Я не позволила ей сунуть руку куда не следует.

                - Да, но что случилось потом? Что случилось, когда ты стояла на крыльце?

                - Кое-что случилось и раньше.

                - Что?

                - Я принесла ей дрова. - И Сюзан замолчала. Роланд посмотрел на Катберта - тот пожал плечами. Ален всплеснул руками. Роланд вновь подумал о том, чтобы уступить ему право задавать вопросы, но решил, что еще не время.

                - Сейчас не будем говорить о дровах и о том, что произошло раньше. Возможно, мы поговорим об этом позже, но не сейчас. Что произошло, когда ты уходила? Что она сказала тебе насчет волос?

                - Нашептала в ухо. И у нее был Иисус-Человек.

                - Прошептала что?

                - Я не знаю. Эта часть - розовая.

                Вот тут Роланд кивнул Алену. Юноша, прикусив губу, выступил вперед. На его лице отражался испуг, но когда он взял руки Сюзан в свои, голос его зазвучал ровно и успокаивающе.

                - Сюзан? Я - Ален Джонс. Ты меня знаешь?

                - Да... ты еще и Ричард Стокуорт.

                - Что прошептала Риа тебе на ухо? Она нахмурилась, брови сошлись у переносицы:

                - Не вижу. Все розовое.

                - Тебе не надо видеть. Видеть мы тебя не просим. Закрой глаза, чтобы ты совсем не могла видеть.

                - Они закрыты, - ответила Сюзан тоном капризного ребенка.

                Она испугана, подумал Роланд. Хотел остановить Алена, разбудить Сюзан, но сдержался.

                - Те глаза, что внутри. Те, что выглядывают из памяти. Закрой их, Сюзан. Закрой ради памяти твоего отца и скажи мне не то, что ты видишь, а что слышишь. Скажи мне, что она сказала.

                Тут глаза на лице открылись, в то время как закрылись другие глаза, в ее памяти. Она смотрела на Роланда, сквозь Роланда, глазами древней статуи. Роланд едва сумел подавить крик.

                - Ты стояла у порога, Сюзан? - спросил Ален.

                - Да, Мы обе стояли.

                - Вернись туда вновь.

                - Да. - Сонный голос. Слабый, но четкий. - Даже с закрытыми глазами я могу видеть свет луны. Она большая, как грейпфрут.

                Это грейпфрут вспомнились Роланду слова отца. Я имею в виду розовый.

                - И что ты слышишь? Что она говорит?

                - Нет, говорю я. - Вновь капризные интонации.

                - Сначала говорю я, Ален. Я говорю: "Наши дела закончены?" А она отвечает: "Ну, пожалуй, осталась разве что самая малость". А потом... потом...

                Ален сжал ее руки, воспользовавшись своим даром, посылая его на помощь Сюзан. Она попыталась вырваться, но он ее не отпустил.

                - Что? Что потом?

                - У нее маленький серебряный медальон.

                - Да?

                - Она наклоняется ближе и спрашивает, слышу ли я ее. Я чувствую ее дыхание. От нее воняет чесноком. И какой-то другой гадостью. - Лицо Сюзан перекосило от отвращения. Я говорю, что слышу ее. Теперь я могу видеть. Я вижу серебряный медальон.

                - Очень хорошо, Сюзан. Что еще ты видишь?

                - Риа. Выглядит она, как череп в лунном свете. Череп с волосами.

                - О боги, - прошептал Катберт, обхватив себя руками.

                - Она говорит, что я должна слушать. Я говорю, что слушаю. Она говорит, что я должна выполнять ее указания. Я говорю, что буду выполнять ее указания. Она говорит: "Да, так и надо, будь хорошей девочкой". Она гладит мои волосы. Все время. Мою косу. - Рука Сюзан медленно, как у лунатика, поднялась (вместе с рукой Алена, который ее не отпускал), коснулась белокурых волос. - А потом она говорит мне, что я должна сделать после того, как потеряю девственность. "Подожди, - говорит она, - пока он заснет рядом с тобой, а потом срежь волосы со своей головы. Все до единого. До самой кожи".

                Юноши в ужасе смотрели на Сюзан, потому что заговорила она визгливым голосом ведьмы с Кооса. Даже лицом, за исключением широко раскрытых, ничего не видящих глаз, она стала похожа на старую каргу.

                - Срежь их все, девочка, каждый похотливый волосок, и вернись к нему такой же лысой, как вышла из чрева матери! Посмотрим, понравишься ли ты ему такая!

                Сюзан замолчала. Ален повернулся к Роланду. Его лицо побледнело как полотно. Губы дрожали, но он крепко держал Сюзан за руки.

                - Почему луна розовая? - спросил Роланд. - Почему ты вспомнила розовую луну?

                - Это ее шар, - тут же ответила Сюзан. - Она держит его под кроватью, держит именно там. Она не знает, что я его видела.

                - Ты уверена?

                - Да. Она бы убила меня, если б знала. - Сюзан засмеялась, повергнув их в ужас. - У Риа под кроватью луна в ящике.

                - Розовая луна.

                - Да.

                - Под ее кроватью.

                - Да. - На этот раз Сюзан освободилась от рук Алена. Описала ими круг, а затем на мгновение ее лицо исказила гримаса алчности. - Я бы хотела иметь такую, Роланд. Очень хотела. Красивая луна! Я видела ее, когда она послала меня за дровами. Через окно Она выглядела... молодой. - И опять, - Я бы хотела иметь такую.

                - Нет... тебе она ни к чему. Но она у нее под кроватью?

                - Да, в тайнике, который она открывает с помощью магии.

                - У нее часть Радуги Мейрлина, - прошептал Катберт. - У этой старой суки розовый шар, о котором говорил нам твой отец... неудивительно, что она знает все.

                - Нужно ли нам узнать что-то еще? - спросил Ален. - У нее похолодели руки. Мы забрались очень глубоко. Пока все в порядке, но...

                - Я думаю, мы узнали все, что хотели. - Сказать ей, чтобы она все забыла?

                Роланд без промедления мотнул головой - они ка-тет, у них нет друг от друга тайн. Коснулся пальцев Сюзан. Да, очень холодные.

                - Сюзан?

                - Да, дорогой.

                - Я сейчас произнесу стишок. Когда я закончу, ты будешь помнить все, как и в прошлый раз. Хорошо?

                С улыбкой она закрыла глаза:

                - Рыбки и птички, медведи и зайки...

                Улыбаясь, Роланд закончил за нее:

                - Исполнят любое желанье твое.

                Ее глаза открылись. Она улыбнулась.

                - Ты. - Она поцеловала его - Ты со мной, Роланд. Ты со мной, любовь моя.

                Не в силах сдержать себя, Роланд заключил ее в объятия.

                Катберт отвернулся Ален уставился на сапоги, откашлялся.

 9

                - Ты отнимешь у нее хрустальный шар? - спросила Сюзан. Они возвращались в Дом-на-Набережной, и она сидела позади него, обхватив за талию руками.

                - Пока пусть он останется там, где находится сейчас. Магический кристалл отдан ей на хранение Джонасом, который получил его от Фарсона, в этом я не сомневаюсь. И его повезут на запад вместе с остальным добром. В этом тоже сомнений быть не может. Мы возьмем его, когда будем разбираться с нефтью и людьми Фарсона.

                - Ты увезешь его с собой?

                - Увезу или разобью. Скорее всего увезу, чтобы отдать отцу, но это сопряжено с риском. Кристалл очень могущественный.

                - Допустим, она увидит твои планы? Допустим, предупредит Джонаса или Кимбу Раймера?

                - Если она не увидит, как мы отнимаем у нее любимую игрушку, не думаю, что она воспрепятствует исполнению наших планов. Полагаю, мы нагнали на нес страха, а если она подпала под магию шара, то уже не может оторваться от него, ей нет дела ни до чего другого.

                - Но она его не отдаст. Она захочет, чтобы шар остался при ней.

                Быстрый шел по тропе, проложенной в лесу вдоль берега. Через редеющие ветви они уже видели серые камни стены, окружающей Дом-на-Набережной, с востока на них накатывал шум прибоя.

                - Ты сможешь проникнуть во дворец незамеченной, Сюзан?

                - Конечно.

                - И ты знаешь, что должна делать ты, а что - Шими?

                - Да. Давно мне не было так хорошо. Голова такая ясная, словно отчистилась от тумана.

                - Если так, благодарить надо Алена. Мне такое не под силу.

                - В его руках волшебная сила?

                - Да.

                Они достигли калитки. Сюзан легко соскользнула на землю. Он тоже спешился, встал рядом, обнял девушку за талию. Она смотрела на луну.

                - Посмотри, она уже так пополнела, что начинает проглядывать лицо Демона. Видишь его?

                Линия носа, намек ухмылки. Глаза еще нет, но да, он видел Демона.

                - Он так пугал меня, когда я была маленькая. - Сюзан говорила шепотом, помня о близости дворца. - В полнолуние я даже закрывала ставни. Я боялась, что Демон увидит меня, спустится и заберет к себе, чтобы съесть. - Ее губы дрожали. - Дети такие глупые, не правда ли?

                - Иногда.

                В детстве он не боялся Демонической Луны, но боялся той, что округлялась сейчас с каждой ночью. Будущее окутала тьма, и узкой была тропа, ведущая к свету. - Я люблю тебя, Сюзан. Люблю всем сердцем.

                - Я знаю. И я люблю тебя. - Она поцеловала его в губы, приложила руку к своей груди, потом поцеловала теплую ладонь. Он крепко обнимал ее, а она, над его плечом, смотрела на полнеющую луну.

                - Неделя до дня Жатвы. - Fin de ano [завершение года (исп.).], как называют его vaqueros и labradoros [земледельцы (исп.).]. Как это время называют в твоей земле?

                - Примерно так же. У нас оно называется закрытие года. Женщины раздают всем маленькие подарки и поцелуи.

                Сюзан тихонько рассмеялась:

                - Может, твоя земля не покажется мне чужой.

                - Лучшие поцелуи тебе придется приберечь для меня.

                - Я приберегу.

                - Что бы ни случилось, мы будем вместе, - твердо заявил Роланд, но над ними, в звездном небе, усмехалась Демоническая Луна, словно зная, какое им уготовано будущее.

 Глава шестая

ЗАКРЫТИЕ ГОДА

 1

                Вот и приходит в Меджис fin de ano, называемое во Внутренних феодах закрытием года. Приходит, как и тысячу раз до того... или десять тысяч, или сто тысяч. Никто не может сказать точно: мир "сдвинулся", и время стало не таким, как прежде. В Меджисе есть поговорка: "Время - лицо на воде".

                На полях мужчины и женщины в перчатках, одетые в самые толстые пончо, добирают остатки картофеля. Ветер дует с востока на запад, сильный ветер, пронизывающий, и в холодном воздухе стоит запах соли... запах, что слезы. Los campensinos [крестьяне (исп.).] работают весело, говоря о том, как славно погуляют на дне Жатвы, но они чувствуют разлитую в воздухе грусть: год уходит. Убегает от них, как вода в реке, и хотя никто об этом не упоминает, все знают.

                В садах смеющиеся парни снимают с верхушек последние яблоки (теперь, когда ветер дует не переставая, женщин до такой работы не допускают). Над ними по ярко-синему небу эскадрильи гусей тянутся к югу, выкрикивая на лету хрипловатое adieux [прощай (фр.) ].

                Маленькие рыбацкие баркасы уже вытащены из воды. Их владельцы шкурят и красят корпуса. Работают они голые по пояс, несмотря на ледяной ветер, и поют. Поют старые, передаваемые из поколения в поколение песни...

Я хозяин бездонных и синих морей,

Вот и все, чем я славен и горд.

Полный невод тяну я с добычей своей,

Да помогут мне ангел и черт.

Я хозяин глубин этих темных и волн,

Всех бескрайних полей голубых.

И качается легкий и маленький челн

На просторах владений моих!

[перевод Наталии Рейн.]

                ...и иногда маленький бочонок грэфа перекочевывает от одного баркаса к другому. В бухте остались только большие шхуны. Они меряют ее широкими кругами, проверяя заброшенные сети. Точно также сторожевой пес обегает вверенное ему стадо овец. В полдень поверхность воды яростно сверкает в лучах осеннего солнца, а мужчины сидят на палубах скрестив ноги, перекусывают. Они знают, что вся эта красота принадлежит им... по крайней мере до того времени, как налетят серые зимние шторма, заплевывая их ледяным дождем и снегом. Завершается, завершается год. Вдоль улиц Хэмбри уже развешены и горят по вечерам праздничные фонарики, а руки пугал выкрашены в красный цвет. Везде красуются амулеты, приносящие урожай, и хотя женщины на улицах и рынках часто целуют незнакомых мужчин и сами подставляют губы или щеки для поцелуя, половые контакты сходят на нет. Они возобновятся (да еще как! ) в ночь Жатвы. Чтобы на Полную Землю принести обычный урожай младенцев.

                На Спуске лошади носятся галопом, словно понимая (скорее всего так оно и есть), что дни их свободы сочтены. А при особо сильных порывах ветра они поворачиваются мордой на запад, показывая зиме зад. На ранчо с окон снимают сетчатые рамы и устанавливают ставни. В громадных кухнях ранчо и - меньших по размерам - ферм никто не пытается сорвать жатвенный поцелуй, а о сексе просто не думают. Это время заготовок и переработки урожая, так что работа там начинается задолго до рассвета, а заканчивается куда как позже заката. И стоит запах яблок и свеклы, фасоли и моркови, тушащегося мяса. Женщины работают весь день, в постель падают замертво, чтобы рано утром вновь подниматься и идти на кухню.

                В городских дворах жгут листву, и по мере того как неделя приближается к концу и лицо старого Демона проступает все отчетливее, красноруких пугал все чаще бросают в костры. В полях стебли кукурузы пылают, как факелы, и часто пугала горят вместе с ними, их красные руки и вышитые белыми нитками глаза лопаются от жары. Люди стоят вокруг этих костров молча, с суровыми лицами. Никто не говорит об ужасных обычаях прошлого и жестоких старых богах, которых умиротворяют сжиганием этих пугал, но все это и так прекрасно знают Время от времени кто-нибудь из людей едва слышно шепчет себе под нос два слова: Гори огнем.

                Они закрывают, закрывают, закрывают год. На улицах взрываются хлопушки и петарды. Иной раз раздается такой мощный "ба-бах", что даже смирные тягловые лошади лягают телеги. И эхо каждого взрыва заглушает детский смех. На крыльце продовольственного магазина, что напротив "Приюта путников", поцелуям, иногда скромным, а иногда и с язычком, не видно конца, но шлюхи Корал Торин ("Сладенькие", как любит называть себя и коллег Герт Моггинс) скучают. На этой неделе клиенты у них наперечет.

                Это еще не Новый год, когда будут жарко гореть поленья, а весь Меджис танцевать... и, однако, старый год уходит. Именно на праздник Жатвы, сопровождаемый ритуалом гори огнем, приходится окончание года и все, начиная от Стенли Руиса, стоящего за стойкой бара под чучелом Сорви-Головы, до последнего скотовода Френа Ленджилла у самой границы Плохой Травы, это знают. В воздухе разлита тоска, кровь зовет в путь, в дальние края, одиночество щемит сердце.

                Но этот год принес с собой и нечто особенное: ощущение чего-то дурного, скверного, ощущение, которое, однако, никто не мог выразить словами. Люди, которым никогда не снились кошмары, на неделе fin de ano просыпаются от собственных криков. Мужчины, по натуре мирные, не просто участвуют в драках, но затевают их. Мальчишки, которые раньше только мечтали о том, чтобы убежать из дому, в этот год действительно убегают и не возвращаются домой после первой ночи, проведенной под кустом.

                И ощущение (то самое, которое никто не мог выразить словами, но чувствовали все), что этот праздник Жатвы отличается от прежних, нарастает. Заканчивается год, это да. Но с ним заканчивается и мир. Ибо именно здесь, в Меджисе, сонном внешнем феоде, суждено начаться последнему великому конфликту Срединного мира. Здесь прольются первые потоки крови. И в два года, не больше того, этот мир перестанет существовать. Начнется все здесь. И возвышающаяся средь розовых полей Темная Башня кричит голосом чудовища. Время - лицо на воде.

 2

                Корал Торин шла по Главной улице от отеля "Гавань", когда заметила Шими, ведущего Капризного в противоположном направлении. Юноша пронзительным, но мелодичным голосом напевал "Беззаботную любовь". Шел он медленно: Капризный тащил на себе два бочонка размерами поболе тех, что недавно отправились на Коос.

                Корал радостно приветствовала Шими. Радоваться она имела полное право: Элдреда Джонаса воздержание на fin de ano не касалось. А для мужчины со сломанной ногой любовником он оказался более чем изобретательным.

                - Шими! - воскликнула она. - Куда ты идешь? В Дом-на-Набережной?

                - Да, - кивнул он. - Везу грэф, который они заказали. Для вечеринок на праздник Жатвы, да, много их будет. Все будут танцевать, разгорячатся, а потом станут пить грэф, чтобы немного остыть. Какая вы красивая, сэй Торин, с раскрасневшимися щечками.

                - О! Мне очень приятны твои слова, Шими! - Она одарила его широкой улыбкой. - А теперь иди, иди, не теряй времени, тебя там ждут.

                - Нет-нет, уже иду.

                Корал, улыбаясь, смотрела ему вслед. Все будут танцевать, разгорячатся, сказал Шими. Насчет танцев Корал ничего сказать не могла, но точно знала, что в этом году праздник Жатвы выдастся жарким. Очень даже жарким.

 3

                Мигуэль встретил Шими под аркой Дома-на-Набережной, окинул презрительным взглядом, каким удостаивал всех, кто стоял ниже его на социальной лестнице, выдернул пробку сначала из одного бочонка, потом из второго. К содержимому первого только принюхался, наклонившись к отверстию в днище, во второй сунул большой палец и задумчиво пососал его. С провалившимися щеками, беззубым ртом и шевелящимися губами он напоминал сосущего соску бородатого младенца.

                - Отменный вкус, не так ли? - спросил Шими. - Отменный вкус, добрый, старый Мигуэль, живущий здесь уже тысячу лет.

                Мигуэль, все еще посасывающий палец, злобно зыркнул на Шими.

                - Andale. Andale, simplon [Проходи. Проходи, глупец (исп.).].

                Шими повел мула вокруг дома к кухне. С океана дул сильный порывистый ветер. Шими помахал рукой работающим на кухне женщинам, но ответного взмаха руки или рук не дождался: скорее всего женщины его даже не заметили. На каждой горелке огромной плиты булькал котел, и женщины в свободных, с длинными рукавами платьях, с забранными назад и перевязанными яркими лентами волосами, бродили в заполнявшем кухню тумане как призраки.

                Шими снял со спины Капи сначала один бочонок, потом второй. Пыхтя от натуги, перенес их к большой дубовой бочке у двери черного хода. Снял крышку, наклонился над бочкой, тут же отпрянул: ядреный запах старого грэфа вышиб у Шими слезу.

                - Фу! - изрек он, поднимая первый бочонок. - Можно опьянеть от одного запаха!

                Он вылил в бочку свежий грэф, стараясь не расплескать ни капли. Когда бочонки опустели, уровень бочки поднялся чуть лине до крышки. Это хорошо, подумал Шими. На празднике Ярмарки яблочное пиво будет литься рекой.

                Пустые бочонки он поставил в ременные корзины, закрепленные по бокам Капризного, вновь посмотрел на кухню, дабы убедиться, что за ним никто не наблюдает (никто и не наблюдал: кто вообще мог заметить дурачка из таверны Корал?), а затем повел Капи не назад, к арке, а по тропе, к сараям-складам, в которых хранилось все необходимое для обеспечения жизнедеятельности Дома-на-Набережной.

                Их было три, и перед каждым сидело пугало с красными руками. Шими решил, что пугала пристально всматриваются в него, и по коже у него побежали мурашки. Потом он вспомнил свой предыдущий поход, к дому Риа, безумной старой ведьмы. Вот уж кто действительно наводил страх. А это всего лишь пугала, набитые соломой.

                - Сюзан? - шепотом позвал он. - Где ты?

                Дверь центрального сарая, и так приоткрытая, распахнулась еще шире.

                - Заходи! - также шепотом ответила она. - И заводи мула! Только быстро!

                Он завел мула в сарай, где пахло сеном, фасолью, веревками... и чем-то еще. С более резким запахом. Петарды, подумал Шими. И порошок, для стрельбы.

                Сюзан, которая все утро провела в примерочной, встретила его в тонком шелковом платье и высоких кожаных сапогах, с волосами, украшенными ярко-синими и ярко-красными ленточками. Шими засмеялся.

                - Как ты забавно выглядишь, Сюзан, дочь Пата. Ты меня повеселила, это точно.

                - Да, в таком наряде меня только рисовать для картины. - По лицу Сюзан было заметно, что думает она совсем о другом. - Нам надо поторопиться. Через двадцать минут меня начнут искать. Может, и раньше, если этот старый козел хватится меня... За дело!

                Они сняли бочонки со спины Капи. Сюзан достала из кармана кусок сломанной подковы и вытащила у одного бочонка донышко. Передала кусок подковы Шими, который проделал то же самое со вторым бочонком. Сарай заполнил запах грэфа.

                - Держи! - Она бросила Шими тряпку из мягкой материи. - Вытри бочонок как следует. Особо не усердствуй, все петарды в водонепроницаемой оболочке, но лучше перестраховаться.

                Пока они вытирали бочонки изнутри, Сюзан каждые несколько секунд бросала тревожный взгляд на дверь.

                - Хорошо. Хватит. Теперь... их два вида. Я уверена, их не хватятся. Запасы тут огромные, ими можно взорвать полмира. - И устремилась в глубь сарая. Вернулась с подолом, полным петард. - Это те, что побольше.

                Шими уложил их в один из бочонков. Каждая размером с детский кулак. Большие петарды. Разрывающиеся с грохотом. Он как раз установил на место донышко, когда Сюзан принесла вторую порцию. Поменьше. Шими знал, что они не только взрываются, но и выбрасывают сноп цветного огня.

                По-прежнему бросая короткие взгляды на дверь, она помогла ему загрузить бочонки. Когда они заняли свое законное место в ременных корзинах по бокам Капи, Сюзан облегченно вздохнула и тыльной стороной ладони вытерла вспотевший лоб.

                - Слава богам, этот этап закончен. Ты знаешь, куда должен их отвезти?

                - Да. Сюзан, дочь Пата. На "Полосу К". Мой друг Артур Хит положит их в безопасное место.

                - Если кто-нибудь спросит, как ты там оказался?

                - Отвозил сладкий грэф юношам из Привходящего мира, потому что они решили не приходить в город на Ярмарку... Почему они решили не приходить, Сюзан? Они не любят Ярмарки?

                - Ты об этом скоро узнаешь. Нет у меня времени отвечать на твои вопросы, Шими. Иди... дорога у тебя дальняя. Однако он не сдвинулся с места.

                - Что еще? - спросила Сюзан, стремясь не выказывать нетерпения. Шими, в чем дело?

                - Я бы хотел, чтобы ты поцеловала меня. Все-таки fin de ano. - И Шими густо покраснел.

                Сюзан не могла не рассмеяться, потом приподнялась на цыпочки и поцеловала его в уголок рта. С этим Шимии отбыл к "Полосе К".

 4

                На следующий день Рейнолдс поскакал в СИТГО. Лицо укутал шарфом, оставив только глаза. Ему не терпелось выбраться из этого чертова Хэмбри, где пастбища так близко соседствовали с морем. Вроде бы и температура упала не так сильно, но ветер, набрав скорость надводной гладью, резал как ножом. А еще больше угнетало его другое: ощущение обреченности, накрывшее город, да и весь Меджис, в преддверии ярмарки Жатвы. Рой это тоже чувствовал. Об этом ясно говорил его взгляд.

                Нет, у него явно полегчает на душе, когда трое юных рыцарей превратятся в пепел, который разнесет ветром, а он покинет этот забытый богами феод.

                Рейнолдс спешился на автомобильной стоянке, привязал лошадь к ржавой железяке с загадочным словом "шевроле", едва читаемым на небольшой, когда-то блестящей табличке, и зашагал к нефтяному полю. Ветер пробирал даже сквозь овчинный полушубок, которым его снабдили на ранчо, и дважды ему пришлось натягивать шляпу на уши, чтобы ее не сдуло ветром. Он даже радовался, что не может увидеть себя: должно быть, выглядел он как какой-нибудь гребаный фермер.

                Оглядываясь по сторонам, Рейнолдс время от времени удовлетворенно кивал. Тишина и покой. Лишь ветер шуршит в соснах, растущих по обе стороны от трубы. Никогда не подумаешь, что за тобой наблюдает с десяток пар глаз.

                - Эй! - позвал он. - Выходите, парни. Давайте держать совет.

                Мгновение его призыв оставался без ответа. Потом из-за деревьев появились Хайрем Куинт с ранчо "Пиано" и Крикун Каллахэн из "Приюта путников". Святое дерьмо, в изумлении подумал Рейнолдс, и где они только этим разжились.

                Из-за пояса штанов Куинта торчал древний мушкетон. Рейнолдс подумал, что Куинту крупно повезет, если мушкетон просто даст осечку, когда тот нажмет на спусковой крючок. Если не повезет - мушкетон взорвется и ослепит его.

                - Все тихо? - спросил Рейнолдс. Куинт ответил на непереводимом местном диалекте. Крикун с минуту слушал его, потом взял инициативу на себя.

                - Все хорошо, сэй. Он говорит, что он и его люди теряют терпение. - Широко улыбнувшись, Крикун добавил: - Если бы вместо мозгов был порох, он не смог бы высморкаться.

                - Но доверять этому идиоту можно?

                Крикун ползал плечами. Вероятно, сие означало, что да.

                Они прошли под деревья. Там, где Роланд и Сюзан видели почти тридцать цистерн, стояли шесть, и из этих шести только в двух была нефть. Мужчины сидели на земле или храпели, привалившись к стволам сосен и надвинув на лицо сомбреро. В большинстве своем их вооружение по возрасту и надежности могло посоперничать с мушкетоном Куинта. У некоторых Рейнолдс заметил пращи. И решил, что проку от них будет больше. Он повернулся к Крикуну:

                - Скажи этому лорду Перту, что если мальчишки придут, будет стычка и у них есть только один шанс сделать все как надо.

                Крикун заговорил с Куинтом. Тот заулыбался, обнажив остатки зубов. Коротко ответил, затем пальцы его сложились в громадные кулаки, он поставил их один на другой и повернул в разные стороны, как бы откручивая шею невидимому врагу. Крикун начал было переводить, но Клей Рейнолдс остановил его взмахом руки. Ему хватило одного слова, которое он понял без перевода: muerto [мертвец, покойник (исп.).]

 5

                Всю предшествующую празднику Жатвы неделю Риа просидела перед магическим кристаллом, вглядываясь в его глубины. Черной ниткой она пришила голову Эрмота к его телу, мертвой змеей обвязала себе шею да так и сидела, не замечая запаха разложения, который со временем только усиливался. Дважды подходил Масти, громко мяукал, требуя еды, и всякий раз Риа ногой отталкивала его, не отрывая взгляда от хрустального шара. Она сама все более превращалась в скелет, а глаза уже напоминали глазницы тех черепов, что лежали в висевшей в углу сетке. Иной раз она впадала в дрему, с гниющей змеей на шее, с хрустальным шаром, лежащим на коленях. Упиралась острым подбородком в шею, из уголков рта вниз бежали струйки слюны, но спать она не спала. Она не могла терять время на сон: слишком многое показывал ей магический кристалл.

                Показывал в охотку. Теперь, чтобы заглянуть в розовые глубины, ей уже не приходилось прибегать к пассам. Ей открылась вся мерзость Меджиса, все гадости и жестокости, творимые вдали от чужих глаз. В большинстве, конечно, она видела всякую ерунду: мальчишек, которые онанировали, подглядывая в замочную скважину за раздевающимися сестрами, жен, выворачивающих карманы мужей в поисках денег или табака, Шеба, пианиста, вылизывающего сиденье стула, на котором только что сидела голой задницей его любимая проститутка, служанку в Доме-на-Набережной, плюнувшую в подушку Кимбы Раймера после того, как канцлер дал ей хорошего пинка: служанка помешала ему пройти.

                Все, что видела Риа, лишь подтверждало ее мнение об обществе, которое она покинула. Иногда она дико смеялась, иногда обращалась к людям, которых видела в хрустальном шаре, словно они могли ее слышать. На третий день недели, предшествующей празднику Жатвы, она перестала ходить в туалет, хотя и могла брать с собой магический кристалл, и теперь от нее шел резкий запах мочи.

                На четвертый день Масти перестал подходить к ней.

                Риа смотрела в магический кристалл и растворялась в нем, как случалось с другими, теми, кто приникал к шару до нес. Она уже не отдавала себе отчета в том, что шар, показывая ей невидимое другим, высасывает из нес остатки anima. А если бы и отдавала, то скорее всего решила, что это равноценный обмен. Она видела все то, что люди старались скрыть от посторонних глаз, все то, что всегда интересовало ее, и едва ли сочла, что ее жизненная сила - слишком дорогая плата за доставленное удовольствие.

 6

                - Дай я ее зажгу, боги тебя побери. - Джонас узнал говорившего: этот мальчишка махнул Джонасу отрезанным собачьим хвостом и крикнул: "Мы - Большие охотники за гробами, как и ты! "

                Другой мальчишка, к которому обращался этот ангел, никак не желал расставаться с куском печенки, который они увели из-под носа владельца мясной лавки на нижнем рынке. Первый схватил его за ухо, вертанул. Второй мальчишка вскрикнул, выронил печенку из вымазанных кровью рук.

                - Так-то лучше. - Первый поднял кусок печенки. - Ты должен помнить, кто тут босс.

                Они стояли за небольшой пекарней на нижнем рынке. Поблизости, привлеченный запахом горячего хлеба, терся пес с бельмом на одном глазу. Он смотрел на них, повиливая хвостом.

                На куске печени виднелся разрез, из него торчал зеленый фитиль большой петарды. Под фитилем печенка раздулась, как живот беременной женщины. Первый мальчишка достал серную спичку сунул ее меж передних зубов, зажег.

                - Он не возьмет! - подал голос, дрожащий от надежды и предвкушения, третий мальчишка.

                - Такой-то тощий? - хмыкнул первый. - Возьмет, ставлю мою колоду карт против твоего лошадиного хвоста. Третий подумал и покачал головой. Первый широко ухмыльнулся. - А ты мудр. - И зажег фитиль. Эй, милый, - позвал он пса. - Хочешь попробовать вкусненького? Держи!

                И он бросил кусок печенки. Шипящий фитиль не остановил пса. Он метнулся к печенке, не отрывая единственного глаза от еды, какой не видел уже много дней. И в тот момент, когда пес на лету поймал печенку петарда, которую мальчишки засунули внутрь, взорвалась. Громыхнуло, вспыхнуло. У пса оторвало нижнюю челюсть. Хлынула кровь. Какое-то мгновение пес стоял, глядя на мальчишек одним глазом, потом рухнул.

                - Схватил! - воскликнул первый мальчишка. - Схватил! Нас ждет счастливая Жатва, а?

                - Что это вы тут делаете? - раздался женский голос. - А ну кыш отсюда, воронье!

                Мальчишки убежали, смеясь, и смех их действительно напоминал карканье ворон.

 7

                Катберт и Ален остановили лошадей у устья каньона Молнии. Ветер уносил от них "голос" червоточины, но от него все равно гудела голова, дребезжали зубы.

                - Как же я ее ненавижу. - процедил Катберт. - Давай поторопимся.

                - Да, - согласился с ним Ален.

                Они спешились, неуклюжие в полушубках, привязали лошадей к кустам, что росли неподалеку. В обычной ситуации они обошлись бы без этого, но знали, что надсадный вой червоточины лошадям тоже не по нутру. Катберту даже послышалось, что червоточина разговаривает с ним, настойчиво предлагает пройти к ней. Настойчиво и убедительно.

                Давай, Берт, отринь все эти глупости: жажду славы, гордость, боязнь смерти, одиночество, которое ты высмеиваешь, потому что, кроме смеха, другого оружия у тебя нет. И эта девушка, забудь про нее. Ты ее любишь, не так ли? Далее если не любишь, все равно хочешь ее. Грустно, конечно, но она любит твоего друга, а не тебя. А вот если ты придешь ко мне, все это сразу перестанет тебя волновать. Так иди. Чего ты ждешь?

                - Чего я жду? - пробормотал Катберт. - Что?

                - Я спрашиваю, чего мы ждем? Давай покончим с этим и поскорее уберемся отсюда.

                Из седельных сум каждый достал по небольшому мешочку. В них они ссыпали порох из маленьких петард, которые два дня назад привез им Шими. Ален опустился на колени, вытащил нож и, вырывая под ветками канавку, задом пополз по тропе в каньон.

                - Надо бы поглубже, - заметил Катберт. - Чтобы порох не вынуло ветром.

                Ален бросил на него злобный взгляд:

                - Может, выроешь ее сам? Чтобы точно знать, что глубина - как надо?

                Это червоточина, подумал Катберт. Она действует и на него.

                - Нет, Эл, - ответил он. - Для слепого недоумка у тебя получается даже очень хорошо. Продолжай.

                Ален еще какое-то мгновение сверлил его тем же взглядом, потом заулыбался и вернулся к прерванному занятию.

                - Ты умрешь молодым, Берт.

                - Да, скорее всего. - Катберт тоже опустился на колени и последовал за Аденом, заполняя канавку порохом из мешка, стараясь не обращать внимания на назойливый "голос" червоточины. Нет, порох, пожалуй, не выдует, разве что ураганным ветром. А вот если пойдет дождь, ветки не защитят. Если пойдет дождь... Не думай об этом, приказал он себе. Это ка. Канавки по обе стороны тропы они засыпали порохом за десять минут но обоим казалось, что времени на это у них ушло гораздо больше. И лошади придерживались того же мнения. Они били копытами, на всю длину натянув поводья, прижав уши к голове, выкатив глаза. Катберт и Ален отвязали их, вскочили в седла. Катберту показалось, что его конь дрожит как лист на ветру.

                Невдалеке солнечные лучи отражались от металла. Цистерны у Скалы Висельников. Их поставили предельно близко к выпирающей из земли глыбе песчаника, но солнце стояло в зените, и тени от скалы не хватало, чтобы накрыть все цистерны.

                - Я просто не могу в это поверить, - покачал головой Ален. Они направлялись назад, к "Полосе К", огибая Скалу Висельников по широкой дуге, чтобы их не увидели. - Должно быть, они держат нас за слепых.

                - Они держат нас за глупцов. - ответил Катберт, - хотя, полагаю, это одно и то же. - Теперь, когда каньон Молнии остался далеко позади, его так и распирало от облегчения. Неужели они собираются войти в каньон? Действительно войти, оказаться в нескольких ярдах от этой проклятой лужи? Он не мог в это поверить... и заставил себя напрочь забыть об этом, потому что иначе пришлось бы поверить.

                - Новые всадники направляются к Скале Висельников. - Ален указал на леса за каньоном. - Ты их видишь?

                На таком расстоянии всадники не превышали размером муравья, но Берт видел их хорошо.

                - Меняют охрану, главное, чтобы они нас не увидели... как думаешь, смогут разглядеть?

                - Оттуда? Вряд ли.

                Мысленно Катберт с ним согласился.

                - Они все попадут в каньон на день Жатвы, так? - спросил Ален. Загнать туда малую часть - невелика польза.

                - Да... я думаю, все они там окажутся.

                - А Джонас и его дружки?

                - И они тоже.

                На них надвигалась полоса Плохой Травы. Ветер дул им в лицо, заставляя глаза слезиться, но Катберт не видел в этом ничего плохого. Наоборот. "Голос" червоточины, спасибо ветру, заметно ослабел. Еще немного, и он пропадет полностью. Именно этого и не хватало Катберту для полного счастья.

                - Ты думаешь, мы выберемся оттуда, Берт?

                - Сие мне неведомо, - ответил Катберт, вспомнил о засыпанных порохом канавках под сухими ветками и улыбнулся. - Но вот что я тебе скажу, Эл: они точно узнают, что мы там побывали.

 8

                В Меджисе, как и в любом другом феоде Срединного мира, последняя неделя перед Ярмаркой посвящалась политике. Влиятельные люди съезжались со всех концов феода, одно совещание сменялось другим, подготавливая главное событие - Форум феода, который по традиции проходил в день Жатвы. Сюзан участвовала во всех этих мероприятиях, живое доказательство того, что у мэра есть еще порох в пороховницах. Присутствовала и Олив, раз за разом выпивая до дна чашу унижения. Они сидели по обе стороны стареющего петушка. Сюзан наливала кофе. Олив раздавала пирожные. Обе с благодарностью выслушивали хвалебные отзывы о качестве еды и напитков, к приготовлению которых они не имели ни малейшего отношения.

                Сюзан не могла заставить себя посмотреть на улыбающееся лицо несчастной Олив. Да, не судьба ее мужу лежать в одной постели с дочерью Пата Дельгадо... но сэй Торин этого не знала, а Сюзан ничего не могла ей сказать. Когда же боковым зрением она видела жену мэра, ей вспоминались слова Роланда, произнесенные им на Спуске: "На мгновение я подумал, что она - моя мать". Но в этом-то и состояла проблема, не правда ли? Олив Торин не могла стать матерью. Отсюда и та ужасная ситуация, в которой оказались и она сама, и Сюзан.

                Мысли Сюзан занимало совсем другое, но со всей этой суетой во дворце мэра она смогла вырваться лишь за три дня до праздника Жатвы. Отсидев на последнем в тот день совещании, скинув Розовое платье с аппликацией (как она его ненавидела! Как она ненавидела все платья! ). Сюзан торопливо надела джинсы, рубашку и полушубок. Заплетать волосы в косы времени не было, ее ждали на чаепитии у мэра, но Мария завязала их в узел, и Сюзан помчалась к дому, который вскорости собиралась покинуть навсегда.

                То, что она хотела посмотреть, лежало в чулане, примыкающем к конюшне, который ее отец использовал как кабинет, но сначала она вошла в дом и услышала то, что и рассчитывала услышать: сладкое посапывание тети Корд. Оно и к лучшему.

                Сюзан отрезала кусок хлеба, намазала его медом и направилась в конюшню, прикрывая лицо от пыли, которую гнал по двору ветер. В огороде громыхало пугало, поставленное теткой.

                Она нырнула в конюшню. Пилон и Фелиция поприветствовали ее тихим рыканием, и она разделила кусок хлеба между ними. Большая часть досталась Фелиции, потому что в Привходящий мир Сюзан решила отправиться на Пилоне.

                В чулан-кабинет Сюзан не заходила со дня смерти отца, боясь именно той душевной боли, которую и испытала, отодвинув засов и переступив порог. Узкие окна затянула паутина, но они пропускали достаточно света - день опять выдался безоблачным, - чтобы она увидела лежащую в пепельнице трубку, красную, его любимую, которую он всегда курил, если ему было о чем подумать. На спинке стула лежала сетка. Пат, должно быть, чинил ее при свете газового рожка, потом отложил, решив, что доделает начатое завтра... но змея выскочила из-под копыт Пены, и завтра для Пата Дельгадо уже не наступило.

                - О, папа, - всхлипнула Сюзан. - Как мне тебя не хватает.

                Она подошла к столу, провела пальцами по его поверхности, оставляя полосы в слое пыли. Села на стул, послушала, как он скрипит под ней (точно так же он скрипел и под ним), пододвинулась на самый краешек. Следующие пять минут она сидела и плакала, закрыв лицо руками, как случалось в детстве. Только теперь не было Большого Пата, который подошел бы к ней, усадил на колени и целовал бы в чувствительное местечко под подбородком (особенно чувствительное к щеточке усов над его верхней губой), пока слезы не перешли бы в смех. Время - лицо на воде, на этот раз - лицо ее отца.

                Наконец слезы высохли. Один за другим она начала открывать ящики стола. Нашла другие трубки (многие с изжеванными мундштуками), шляпу, одну из своих кукол (со сломанной рукой, которую Пат так и не успел починить), перьевые ручки, маленькую фляжку, пустую, но с характерным запахом виски. В нижнем увидела две шпоры, одну с отломанным колесиком. Догадалась, что в день смерти именно эти шпоры были на его сапогах.

                Если бы мой отец был здесь, сказала она в тот день на Спуске. Но его нет, ответил тогда Роланд. Он мертв.

                Пара шпор, одна с отломанным колесиком. Сюзан достала шпоры из ящика. Перед ее мысленным взором возникла Океанская Пена. Вот она встает на дыбы, сбрасывает отца (одна шпора цепляется за стремя, колесико отламывается), ее ведет вбок, и она падает на него. Это Сюзан легко представила себе, но не увидела змею, о которой рассказал им Френ Ленджилл. Не увидела, и все.

                Она положила шпоры в ящик, встала, посмотрела на полку справа от стола. На ней стояли гроссбухи в кожаных переплетах, бесценное сокровище для общества, утерявшего секрет изготовления бумаги. Ее отец почти тридцать лет был главным конюхом феода, и на полке стояли книги, в которые он записывал родословную лошадей.

                Сюзан взяла последнюю в ряду, начала пролистывать. На этот раз она даже обрадовалась, когда у нее вновь защемило сердце при виде знакомого почерка.

                Рожден от ГЕНРИЭТТЫ, 2-ой жеребенок, оба хорошие.

                Мертворожденный от ДЕЛИИ, жеребец (МУТАНТ).

                Рожден от ИОЛАНДЫ, чистокровка, ОТЛИЧНЫЙ ЖЕРЕБЧИК.

                И рядом с каждым дата. К своим обязанностям он относился очень серьезно. Такой аккуратный. Такой дотошный. Такой...

                Сюзан обмерла, понимая, что неожиданно для себя нашла то, что искала, хотя до этого самого мгновения не очень-то представляла себе, а что именно привело ее в эту маленькую комнатушку. Последние исписанные страницы отсутствовали. Их вырвали с корнем.

                Кто это мог сделать? Уж конечно, не ее отец. К бумаге он относился с таким же почтением, как другие - к богам или золоту. И почему их вырвали?

                Ответа долго искать не пришлось: разумеется, из-за лошадей. Их слишком много на Спуске. И ранчеры, Ленджилл, Кройдон, Ренфрю, лгали как насчет их числа, так и насчет процента мутантов. Лгал и Генри Уэрнер, занявший должность отца. Если бы мой отец был здесь... Но его нет. Он мертв.

                Она заявила Роланду, что Ленджилл не мог солгать насчет смерти отца. она в это не верит... но теперь могла поверить.

                Да помогут ей боги, теперь она могла в это поверить.

                - И что ты тут делаешь?

                От неожиданности Сюзан вскрикнула, выронила гроссбух, оглянулась. На пороге стояла Корделия в старом черном платье. Три верхние пуговицы остались незастегнутыми, так что Сюзан видела ключицы, выпирающие над рубашкой из белой материи. Только увидев эти ключицы, Сюзан поняла, как сильно похудела тетя Корд за последние три месяца. Заметила она и красное пятно (отлежала на подушке) на левой щеке Корделии, очень похожее на отметину от оплеухи.

                - Тетя Корд! Ты меня напугала. Ты...

                - Что ты тут делаешь? - повторила Корделия. Сюзан наклонилась и подняла гроссбух.

                - Пришла, чтобы вспомнить отца. - Она поставила книгу на полку. Кто вырвал эти страницы? Ленджилл? Раймер? Она в этом сомневалась. Скорее их вырвала женщина, что сейчас стояла перед ней. Может, потому, что ей пообещали за это золотую монету. Ни о чем не спрашивая соответственно и не требуя ответа. Выполнила просьбу, получила вознаграждение, бросила монетку в копилку. Вопрос закрыт.

                - Вспомнить его? Не вспоминать тебе его надо, а просить у него прощения. Ибо ты забыла его лицо, да, забыла. Как это ни прискорбно, ты забыла его, Сью.

                Сюзан молча смотрела на тетку.

                - Ты уже была с ним сегодня? - В голосе Корделии слышалась насмешка. Ее рука поднялась к красной отметине на щеке, потерла ее. А ведь она совсем плоха, подумала Сюзан. И особенно сдала, когда по городу поползли сплетни о Джонасе и Корал Торин. - Ты уже подлезла под сэй Диаборна? Твоя щель еще не просохла от его спермы? Ну-ка дай я посмотрю сама!

                Корделия шагнула к племяннице, но та, в испуге и отвращении, с силой оттолкнула ее. И Корделия спиной впечаталась в стену у затянутого паутиной окна.

                - Прощения надо просить тебе, - выкрикнула Сюзан. - За то, что смеешь говорить с его дочерью таким тоном и в этом месте. В этом месте. - Взгляд ее уперся в гроссбухи, вновь вернулся к тетке. И лицо Корделии Дельгадо сказало все, что ей хотелось знать. Она не участвовала в убийстве брата, в это Сюзан не верила, но что-то об этом знала. Да, знала.

                - Ты неверная сучка, - прошептала Корделия.

                - Нет, - ответила Сюзан, - я-то как раз верная.

                И так оно и было, осознала Сюзан. От этой мысли у нее с плеч словно свалилась громадная тяжесть. Она прошла к двери, на пороге обернулась.

                - Ноги моей больше не будет в этом доме. Слушать твои оскорбления я больше не желаю. И видеть тебя такой, какая ты сейчас. Ты высушила ту любовь, которую я испытывала к тебе за все, что ты делала для меня, заменив мать.

                Корделия закрыла руками лицо, словно у нее болели глаза, когда она смотрела на Сюзан.

                - Так убирайся! - выкрикнула она. - Убирайся в Дом-на-Набережной или где там еще ты перепихиваешься с этим мальчишкой! Если я больше никогда не увижу твою шлюшечью физиономию, то буду считать, что не зря прожила жизнь!

                Сюзан вывела Пилона из конюшни. Рыдания вновь разрывали ей грудь. Поначалу она даже не смогла сесть на лошадь. Но в конце концов села, испытывая не только печаль, но и облегчение. А выехав на главную улицу и пустив Пилона галопом, даже не оглянулась.

 9

                На следующее утро, в предрассветной тьме, Олив Торин прокралась из комнаты, где теперь спала одна, в другую, которую почти сорок лет делила с мужем. Пол холодил босые ноги, и она вся дрожала, когда добралась до кровати... но дрожала она не только от холода. Она легла рядом с костлявым, храпящим мужчиной в ночном колпаке, а когда он отвернулся от нее (при этом громко захрустели его коленки), прижалась к нему и обняла. Безо всякой страсти, лишь ради того, чтобы разделить его тепло. Узкая грудь Харта, знакомая ей не меньше ее собственной, более чем пышной, поднималась и опадала под ее руками, и Олив начала успокаиваться. Он шевельнулся, и она подумала, что сейчас Харт проснется и обнаружит, что впервые за многие годы она делит с ним ложе.

                Да, проснись, подумала она. Проснись. Сама она будить его не решилась: ее смелости хватило только на то, чтобы прокрасться в темноте из одной комнаты в другую. Однако если бы он проснулся, она рассказала бы ему о том жутком сне, что увидела этой ночью: громадная птица с жестокими золотистыми глазами кружила над феодом, а с ее крыльев капала кровь.

                И кровь была там, куда падала ее тень, сказала бы она ему, а тень ее падала всюду. Тень эта накрыла весь феод, от Хэмбри до каньона Молнии. И ветер принес запах большого пожара. Я прибежала к тебе, чтобы предупредить, но ты сидел у камина мертвый, с выпученными глазами и черепом на коленях.

                Вместо того чтобы проснуться, Харт взял ее руку в свои, как бывало прежде, до того как он начал заглядываться на молодых девушек, даже служанок, и Олив решила, что она просто полежит с ним и позволит ему держать ее руку. Пусть хоть на короткое время все будет так, как в давние времена, когда в их семье царили мир и согласие.

                Она немного поспала. А когда проснулась, в окна уже проникал серый свет зари. Он отпустил ее руку, более того, отодвинулся от нее на самый край кровати. Она решила, что не надо ему знать о том, что она спала в его постели, тем более что и кошмар начал забываться. Олив отбросила одеяло, опустила ноги на пол, еще раз посмотрела на Харта. Ночной колпак съехал, поэтому она аккуратно поправила его. Харт вновь шевельнулся. Олив подождала, пока он затихнет, затем поднялась. И, как призрак, проскользнула в свою комнату.

 10

                Игровые павильоны открылись в "Зеленом сердце" за два дня до ярмарки Жатвы, и первые горожане попытали удачи на вращающемся колесе, в метании бутылок, в бросках мяча в баскетбольное кольцо. Появился и пони-поезд... телега, заполненная смеющимися ребятишками, которую пони тянул по узким рельсам, выложенным восьмеркой.

                 (-Пони звали Чарли? - спросил Роланда Эдди Дин.

                - Не думаю, - ответил Роланд. - В Высоком Слоге у нас было одно малоприятное слово, созвучное с этим именем.

                - Какое слово? - спросил Джейк.

                - То, что означает смерть, - ответил стрелок.)

                Рой Дипейп стоял, наблюдая, как пони крутит восьмерки, вспоминая свое детство, когда он сам сидел в такой вот телеге. Естественно, пытаясь попасть в нее, не заплатив ни гроша.

                Насмотревшись, Дипейп неспешно зашагал к Управлению шерифа, вошел. Херк Эвери, Дейв Холлис и Френк Клейпул чистили древнее оружие. Эвери кивнул Дипейпу и продолжил свое занятие. Шериф был какой-то не такой, и Дипейпу потребовалась пара минут, чтобы понять, что к чему: шериф не ел. Впервые у него под рукой не стояла тарелка с едой.

                - К завтрашнему дню все готово? - спросил Дипейп.

                Эвери бросил на него взгляд, в котором раздражение перемешалось с весельем:

                - С чего такой вопрос?

                - Его просил задать Джонас, - ответил Дипейп, и нервная улыбка Эвери поблекла.

                - Да, мы готовы. - Эвери обвел мясистой рукой музейные редкости. - Разве ты не видишь, что готовы?

                Дипейп мог бы повторить древнюю поговорку о том, что качество пудинга можно проверить, лишь отведав его, но имело ли смысл? Желаемый результат получался лишь в одном случае: если мальчишек проведут, как рассчитывал Джонас.

                Если нет, они скорее всего вырвут толстяку шерифу ноги и скормят их оказавшимся под рукой волкам или собакам. Кому именно, Дипейпа особо не волновало.

                - Джонас также просил напомнить, что брать их надо рано.

                - Да, да, мы приедем туда рано, - согласился Эвери. - Вот эти двое и еще шесть крепких парней. Я попросил подъехать и Френа Ленджилла, он возьмет пулемет. - Последнее слово Эвери произнес с такой гордостью, словно сам изобрел это оружие. Затем посмотрел на Дипейпа. - А как насчет тебя? Ты поедешь? Произвести тебя в помощники - пара пустяков.

                - У меня есть другое дело. И у Рейнолдса тоже, - улыбнулся Дипейп. - Работы хватит всем, шериф... в конце концов, это Жатва.

 11

                В тот день, ближе к вечеру, Сюзан и Роланд встретились в хижине в Плохой Траве. Она рассказала ему о гроссбухе с вырванными страницами, а Роланд показал ей то, что оставил в северном углу хижины, запрятав под груду рваных шкур.

                Сначала она посмотрела на содержимое тайника, потом подняла на него широко раскрытые, испуганные глаза.

                - Что-то идет не так? Почему ты заподозрил неладное?

                Он покачал головой. Вроде бы все шло нормально... во всяком случае, ничего подозрительного он пока не заметил. И, однако, чувствовал, что поступает правильно, устроив тайник в хижине. Руководствовался он при этом не даром, не шестым чувством, но интуицией.

                - Я думаю, все пройдет нормально... насколько может пройти нормально при условии, что их по пятьдесят человек на каждого из нас. Сюзан, наш единственный шанс - захватить их врасплох. Ты не поставишь нас под удар, правда? Не пойдешь к Ленджиллу, размахивая гроссбухом отца?

                Она покачала головой. Если Ленджилл убил ее отца, через два дня он за это заплатит. Так что разговаривать с ним она не собиралась. Но тайник... тайник ее пугал, о чем она и сказала Роланду.

                - Слушай. - Роланд сжал ладонями щеки Сюзан, заглянул ей в глаза. - Я лишь принимаю меры предосторожности. Если все пойдет не так... а такое возможно... шанс выбраться отсюда есть только у тебя. У тебя и у Шими. Если такое случится, Сюзан, ты... вы... должны прийти сюда и забрать мои револьверы. Увезти их на запад, в Гилеад. Найти моего отца. По этим пистолетам он признает тебя и поверит всему, что ты скажешь. Расскажи ему о случившемся. Вот и все.

                - Если что-то случится с тобой, Роланд, едва ли я смогу что-то сделать, кроме как умереть.

                Его ладони все еще сжимали лицо Сюзан. И теперь он чуть тряхнул ее.

                - Ты не умрешь. - Лед в его глазах и голосе вызвал у Сюзан не страх, но благоговение. Она подумала о его крови... о том, какая она древняя, какой холодной могла становиться при необходимости. - Пока не переговоришь с моим отцом. Обещай мне.

                - Я... я обещаю, Роланд. Обещаю.

                - Скажи вслух, что ты обещаешь.

                - Я приду сюда. Заберу твои револьверы. Отвезу твоему отцу. Расскажу, что случилось.

                Он кивнул и отпустил ее лицо. Следы пальцев и ладоней остались на щеках.

                - Ты меня напугал. - Сюзан тряхнула головой. - Ты так меня напугал.

                - Я такой, как есть.

                - И я не собираюсь тебя переделывать. - Она поцеловала его в левую щеку, потом в правую. Сунула руку под рубашку, поласкала сосок. Он мгновенно затвердел под подушечкой ее пальца. - Птички и рыбки, медведи и зайки. - Теперь она покрывала его лицо поцелуями. - Исполнят любое желанье твое.

                Потом они лежали под медвежьей шкурой, которую Роланд привез с собой, и прислушивались к порывам ветра, шуршащего травой.

                - Мне нравится этот звук, - прошептала Сюзан. - Он вызывает у меня желание стать ветром... улететь, куда летит он, увидеть, что видит он.

                - В этом году, если ка дозволит, ты все увидишь.

                - Да. Вместе с тобой. - Она повернулась к нему, приподнялась на локте. Свет, просачиваясь сквозь дыры в крыше, падал ей на лицо. Роланд, я тебя люблю. - Она поцеловала его... и расплакалась. Он нежно обнял ее:

                - В чем дело? Сью, что тебя тревожит?

                - Не знаю. - Слезы полились еще сильнее. - Могу сказать лишь одно - какая-то тень лежит у меня на сердце. - Она подняла на него полные слез глаза. - Ты не оставишь меня, ведь так, дорогой? Ты не уедешь без Сью, не уедешь?

                - Нет.

                - Потому что я отдала тебе все, что у меня было. И девственность - лишь малая часть этого, ты знаешь.

                - Я никогда не оставлю тебя. - Но несмотря на теплую шкуру, по спине его пробежал холодок. - Никогда, клянусь.

                - Я все равно боюсь. Очень боюсь.

                - Вот это напрасно. - Говорил он медленно, с натугой... потому что внезапно совсем другим словам приспичило сорваться с его губ. Мы уезжаем прямо сейчас, Сюзан. Не послезавтра, в день Жатвы, а сейчас, в эту самую минуту. Одевайся, и поскакали. Поедем на юг и ни разу не оглянемся. Мы будем... нас будут преследовать.

                Это точно. Лица Алена и Катберта. Лица всех тех людей, что могли погибнуть в Лысых горах от оружия Древних, которое приведет в действие доставленная из Меджиса нефть. Лица их отцов. И преследовать будут всю жизнь. От этих лиц им не скрыться даже на Южном полюсе.

                - От тебя требуется лишь одно - послезавтра за ленчем сослаться на плохое самочувствие. - Они многократно говорили об этом, но сейчас, охваченным непонятным страхом, ничего другого на ум не приходило. Пойдешь в свою комнату, а потом покинешь дворец тем же путем, что и в ночь нашей встречи на кладбище. Спрячешься. В три часа дня приедешь сюда, заглянешь под шкуры в том углу. Если револьверов там не окажется, а так и будет, я в этом абсолютно уверен, значит, все в порядке. И ты встретишься с нами. Где, я тебе говорил, за каньоном. Мы...

                - Да, я все это знаю, но на душе у меня неспокойно. - Она коснулась его щеки. - Я боюсь за тебя и себя, Роланд, и не знаю почему.

                - Все получится, ответил он. Ка...

                - Не говори мне о ка! - воскликнула Сюзан. - Пожалуйста, не говори. Ка - как ветер, это слова отца, ей нет дела до чаяний мужчины или женщины. Жадная, старая ка, как я тебя ненавижу!

                - Сюзан...

                - Нет, больше ничего не говори. - Она легла, сбросила с себя медвежью шкуру, обнажив тело, за которое не Торин, а куда более великие мужи отдали бы королевство. Солнечные блики падали на Сюзан, как золотой дождь. Она протянула руки к Роланду. Никогда еще не выглядела она такой прекрасной, с разметавшимися волосами и застывшей на лице тревогой. Потом он думал: Она знала, какая-то ее часть знала.

                - Хватит разговоров. С разговорами покончено. Если ты любишь меня, тогда люби.

                И Роланд приник к ней, в последний раз. Они слились воедино, слились не только их тела, но и дыхания, а снаружи ревел и ревел несущийся на запад ветер.

 12

                В тот самый вечер, когда лыбящаяся Демоническая Луна появилась над горизонтом, Корделия вышла из дому и медленным шагом направилась через лужайку к огороду, обходя по широкой дуге кучу листьев, которую сгребла днем. В руках она несла одежду. Бросила ее на землю у шеста, на котором торчало пугало, посмотрела на поднимающуюся луну. Увидела подмигивающий глаз, злобную ухмылку. Серебряная, как кость, эта луна, белая пуговица на фиолетовом шелке.

                Демон улыбнулся Корделии, она улыбнулась в ответ. А потом, словно очнувшись от транса, протянула руки и сняла пугало с шеста. Голова пугала улеглась ей на плечо, словно голова мужчины, который слишком много выпил, чтобы танцевать. Его красные руки болтались как плети.

                Она раздела пугало, оставив ему только пару старых кальсон брата. Потом порылась в куче принесенной из дома одежды и вытащила из нее красную блузу для верховой езды, одну из трех, подаренных мэром Торином мисс Юной Красавице. Одежда для шлюхи, так, кажется, она обозвала эти блузы. И кем тогда следовало назвать ее, Корделию Дельгадо, которая заботилась об этой девчонке с тех самых пор, как ее упрямый папаша решил, что ему не по пути с Френом Ленджиллом, Джоном Кройдоном и иже с ними? Наверное, мадам, хозяйкой публичного дома.

                При этой мысли перед ее мысленным взором возникли Элдред Джонас и Корал Торин, обнаженные, совокупляющиеся под доносящуюся снизу музыку (раздолбанное пианино играло "Ред дет буги"), и Корделия завыла, как собака.

                А потом надела блузу на пугало. За блузой последовали юбка-брюки Сюзан и ее шлепанцы. А завершило наряд сомбреро с яркой лентой.

                Presto [Гопля (восклицание фокусника).]! Пугало-мальчик превратилось в пугало-девочку.

                - И пойманную на месте преступления, - прошептала Корделия, глядя на красные руки пугала. - Я знаю. Да, я знаю. Не вчера родилась.

                С огорода она перенесла пугало на кучу листвы на лужайке. Положила на траву, затем затолкала листья за пазуху, соорудив груди. Покончив с этим. достала из кармана спичку и зажгла ее.

                Ветер, словно потворствуя Корделии, стих. Она поднесла спичку к сухим листьям. Скоро вся куча полыхала ярким пламенем. Корделия подняла с земли пугало-девочку и встала с ним перед огнем. Она не слышала ни взрывов петард, ни звуков органа, игравшего в "Зеленом сердце", ни музыкантов, развлекавших народ на нижнем рынке. Она даже не отшатнулась, когда горящий лист, подхваченный горячим потоком воздуха, пролетел у самых ее волос. Она смотрела на огонь широко раскрытыми пустыми глазами.

                А когда пламя поднялось особенно высоко, шагнула к нему и бросила в него пугало. Одежда вспыхнула сразу же, полыхнула яркими язычками, искры взвились до небес.

                - Пусть будет так! - вскричала Корделия. Красные отсветы превратили ее слезы в кровь. - Гори огнем! Ага, гора!

                Пугало горело, красные руки охватил огонь, лицо с белыми стежками-глазами почернело. Со шляпы пламя перекинулось на голову.

                Корделия стояла у костра, сжимая и разжимая кулаки, не замечая искр, впивающихся в кожу, не обращая внимания на горящие листья, летящие в сторону дома. Загорись дом, она бы и этого скорее всего не заметила.

                Она стояла, пока пугало, наряженное в одежду ее племянницы, не превратилось в кучку пепла поверх золы, оставшейся от листьев. Медленно, словно робот, она повернулась и прошествовала в дом, легла на диван и проспала до утра как убитая.

 13

                В половине четвертого утра, в день, предшествующий празднику Жатвы, Стенли Руис решил, что пора закрывать заведение. Музыка стихла двадцать минут назад: Шеб на час переиграл музыкантов с нижнего рынка и теперь спал, ткнувшись лицом в опилки. Сэй Торин давно поднялась наверх, куда-то подевались и Большие охотники за гробами: Стенли почему-то думал, что эту ночь они проводят в Доме-на-Набережной. Он также думал, что в эту ночь будут твориться черные дела, хотя и не мог сказать, откуда у него такие мысли. Он посмотрел на двухголовое чучело.

                - И знать не хочу, дружище. - поделился он с Сорви-Головой. - Что мне сейчас нужно, так это девять часов сна. Завтра-то веселиться будут от души и не разойдутся до рассвета. Поэтому...

                Дикий вопль донесся со двора. Стенли даже подпрыгнул. А Шеб приподнял голову, пробормотал:

                - Шо такое? - и снова отключился. Стенли не испытывал никакого желания выяснять, что стоит за этим диким криком, но ничего другого не оставалось. Тем более что кричала, судя по всему, Красотуля.

                - Давно пора выгнать тебя пинком под зад, - пробурчал Стенли и наклонился. Под стойкой лежали две дубинки из железного дерева. Усмиритель и Убивец. Усмиритель, с гладкой поверхностью, при соприкосновении с головой буяна в нужном месте гарантировал тому два часа забвения.

                Стенли посоветовался с внутренним голосом и взял вторую дубинку. Покороче Усмирителя, пошире в рабочем торце, утыканном гвоздями.

                Через кладовую, уставленную бочонками с грэфом и виски, Стенли прошел к двери, выводящей во двор. Глубоко вздохнув, отодвинул засов. Он ожидал, что за дверью раздастся очередной вопль Красотули, но снаружи доносились лишь завывания ветра.

                Может, тебе повезло и ее убили, подумал Стенли. Открыл дверь и шагнул вперед, одновременно поднимая дубинку.

                Красотулю не убили. В одной грязной нижней юбке проститутка стояла на тропинке, что вела к сортиру, обхватив руками грудь и задрав голову к небу.

                - В чем дело? - Стенли поспешил к ней. - Ты у меня десять лет жизни отняла, так перепугала.

                - Луна, Стенли! - прошептала Красотуля. - Посмотри на луну.

                Он посмотрел, и от увиденного гулко забилось сердце, но он постарался изгнать тревогу из голоса.

                - Ну что ты, Красотуля, это же пыль, ничего больше. Будь благоразумнее, дорогая, ты же видишь, какой сильный ветер дует в последние дни, а дождей давно уже не было. Это пыль, только и всего.

                Однако он сам не верил в свои слова.

                - Я знаю, что это не пыль, - прошептала Красотуля.

                Высоко в небе Демоническая Луна лыбилась и подмигивала им сквозь колышащееся кровавое марево.

 Глава седьмая

ВЕДЬМА И ШАР

 1

                Аккурат в то время, когда некая проститутка и некий бармен смотрели на кровавую луну, Кимба Раймер проснулся от собственного чиха.

                Холодновато для Жатвы, подумал он. Поскольку эти два дня мне придется провести вне дома, как бы...

                Что-то защекотало кончик его носа, он вновь чихнул. Чих этот, вырвавшийся из его узкой груди и рыбьего рта в темноту спальни, по звуку чем-то напоминал выстрел из малокалиберного пистолета.

                - Кто здесь? - крикнул Раймер. Ответа не последовало. А Раймер внезапно решил, что его лица коснулось крыло птицы, которая каким-то образом проникла в его спальню при свете дня, а теперь летает в темноте. По коже у него побежали мурашки (как же он ненавидел всякую живность - птиц, насекомых, летучих мышей). Он потянулся к газовой лампе на прикроватном столике, задел ее рукой, чуть не скинул на пол, но все-таки схватил.

                А когда потянул к себе, его вновь пощекотали. На этот раз по щеке. Раймер вскрикнул и откинулся на подушки, прижимая лампу к груди. Повернул вентиль, услышал шипение газа, высек искру. Лампа вспыхнула, и в круге света он увидел не птицу, а Клея Рейнолдса, сидящего на краешке кровати. В одной руке Рейнолдс держал перышко, которым щекотал канцлера Меджиса. Вторая пряталась под складками плаща на его коленях.

                Рейнолдс невзлюбил Раймера с самой первой их встречи в лесах к западу от каньона Молнии, тех самых лесах, где стоял лагерем отряд Латиго. Ночь выдалась ветреной, и когда он и другие Охотники за гробами вышли на небольшую полянку, где у костерка сидели Раймер, Ленджилл и Кройдон, ветер подхватил и раздул полы плаща Рейнолдса. "Сэй Манто", - прокомментировал происшедшее Раймер, и двое его спутников рассмеялись. Безобидная шутка, да только Рейнолдсу она таковой не показалась. Во многих землях, по которым он странствовал, слово "манто" означало не только плащ. Так называли гомосексуалистов. Рейнолдсу и в голову не пришло, что Раймер (в силу своей провинциальности) не знаком со сленгом других феодов. Он видел, что над ним смеются, и дал себе слово отомстить. Для Кимбы Раймера час расплаты настал.

                - Рейнолдс? Что ты тут делаешь? Как ты сюда по...

                - Ты обознался, - оборвал его Рейнолдс. - Нет тут никакого Рейнолдса. Перед тобой сеньор Манто, - Он вытащил руку из-под плщца. Пальцы сжимали остро заточенный cuchillo [нож (исп.).]. Рейнолдс купил его на нижнем рынке специально для этого дела. Он поднял нож и загнал двенадцатидюймовое лезвие в грудь Раймера. Нож прошел насквозь, как булавка сквозь насекомое. Клопа, мысленно уточнил Рейнолдс.

                Лампа вывалилась из руки Раймера и скатилась с кровати. Ударилась о подставку для ног, но не разбилась. Отбросила на дальнюю стену тень Раймера. Тень второго мужчины нависла над ним, как голодный стервятник.

                Рейнолдс поднял руку с ножом. Повернул ее так, чтобы вытатуированный между большим и указательным пальцами гроб завис перед глазами Раймера. Он хотел, чтобы этот гроб стал последним, что увидел Раймер, перед тем как сойти с тропы.

                - Давай послушаем, как ты теперь посмеешься надо мной, улыбнулся Рейнолдс. - Чего молчишь? Начинай.

 2

                Около пяти утра мэр Торин проснулся от кошмара. В его сне птица с розовыми глазами медленно кружила над феодом. И там, куда падала ее тень, трава, желтела, листья опадали с деревьев, посевы гибли. Тень эта превращала зеленый и благодатный феод в бесплодные земли. Это, конечно, мой феод, но и птица тоже моя, подумал он перед тем как проснуться, свернувшись в клубок у края кровати. Моя птица, ибо я привез ее сюда, я выпустил ее из клетки.

                Торин понял, что в эту ночь ему уже не заснуть. Налил стакан воды, выпил, прошел в кабинет, на ходу надевая халат. Помпон на конце ночного колпака елозил по спине между лопатками, колени скрипели при каждом шаге.

                Сон этот словно выплеснул на поверхность чувство вины... но сделанного не вернешь. Завтра

                Джонас и его дружки получат то, за чем приехали (и за что заплатили). Послезавтра их уже не будет. Улетай, птица с розовыми глазами и мертвящей тенью. Улетай, откуда прилетела, и забирай с собой Больших охотников за гробами. Торин точно знал, что в ближайшее время его будут занимать другие заботы, главным образом приятные, так что он думать забудет обо всех этих джонасах. И уж конечно, не будут ему сниться такие кошмары.

                И потом, сны, не подкрепленные чем-то более существенным, - всего лишь сны, а не знамения.

                Более существенным могли бы стать носки сапог, выглядывающие из-под портьеры у окна в кабинете... но сэй Торин даже не посмотрел в ту сторону. Взгляд его сосредоточился на бутылке, что стояла у его любимого кресла. Пить кларет в пять утра еще не пошло у него в привычку, но он решил, что глоток-другой не повредит. Ему же приснился страшный сон, и завтра, опять же...

                - Завтра праздник Жатвы, - сказал он, усаживаясь в кресло у камина. - Полагаю, человек имеет право расслабиться.

                Он наполнил бокал, последний в своей жизни, выпил... Спиртное, попав в желудок, приятным теплом растеклось по всему телу. Да, так-то лучше. Никаких тебе гигантских птиц, никаких смертоносных теней. Он потянулся, переплел пальцы, - которые тут же затрещали.

                - Терпеть не могу этого звука, старый козел, - произнес голос над ухом Торина.

                Торин подпрыгнул. Сердце чуть не выскочило из груди. Пустой стакан слетел с подлокотника и разбился о камни камина.

                Прежде чем Торин успел закричать, Рой Дипейп сорвал с него ночной колпак, схватился за остатки волос и оттянул голову мэра назад. И тут же нож, который Рой держал в руке, далеко не такой красивый, как приобретенный на рынке Рейнолдсом, но не менее острый, перерезал старику горло. Кровь хлынула струей. Дипейп отпустил волосы Торина, вернулся к портьере, поднял что-то с пола. Дозорного Катберта. Принес его к креслу и положил на колени умирающего мэра.

                - Птица... - прохрипел Торин, брызжа кровью. - Птица!

                - Да, старина, какой ты, однако, наблюдательный, если заметил это даже в таком состоянии. - Дипейп вновь оттянул голову Торина назад и двумя короткими взмахами ножа вырезал ему глаза. Один упал в камин, второй сполз на пол по стене. Правая рука Торина дернулась и затихла. Оставалось еще одно дело. Дипейп огляделся, решил, что лучше помпона с ночного колпака Торина ему не найти. Поднял его, обмакнул в лужу крови, скопившуюся на халате на коленях мэра, и нарисовал на стене эмблему Благодетеля - широко раскрытый глаз.

                - Вот так. - С довольным видом он отступил на шаг. - Если уж это не прикончит их, то не знаю, что и делать.

 3

                Джонас показал Френу Ленджиллу, где расставить его людей: двоих в конюшне, шестерых - снаружи. Трое спрятались за ржавыми остовами сельскохозяйственной техники, двое - в руинах пожарища, один, Дейв Холлис, затаился на крыше конюшни. Ленджилла порадовало, что люди его отнеслись к порученному делу более чем серьезно. Конечно, им предстояло иметь дело с мальчишками, но эти мальчишки однажды взяли верх над Большими охотниками за гробами.

                Пока они не подъехали к "Полосе К", шериф Эвери всем своим видом показывал, что парадом командует именно он. Но у ранчо руководство операцией перешло к Ленджиллу, восседавшему на лошади с ручным пулеметом через плечо, с прямой, как и двадцать лет назад, спиной. Эвери, у которого от волнения то и дело перехватывало дыхание, скорее обрадовался, чем обиделся.

                - Я скажу вам, где вы должны встать, как мне и рекомендовали. План хорош, и у меня нет никаких возражений, - объяснял Ленджилл своим подчиненным: их лица смутно белели в темноте. - От себя хочу добавить только одно. Живыми они нам не нужны, но будет лучше, если мы захватим их, а не убьем... Мы же хотим, чтобы с ними расплатился феод, простой люд, и расплатился по полной программе. За все, что они натворили. Поэтому говорю следующее: если будет необходимость стрелять стреляйте. Но я сдеру шкуру с любого, кто откроет огонь без надобности. Вы меня поняли?

                Ответа не последовало. Вроде бы поняли.

                - Отлично. - Лицо Ленджилла напоминало каменную маску. - Даю вам минуту, чтобы убедиться, что ничего не гремит, и в путь. Больше ни слова.

 4

                В то утро Роланд, Катберт и Ален вышли из бункера в четверть седьмого, рядком постояли на крыльце. Ален допивал кофе. Катберт зевал и потягивался. Роланд застегивал рубашку и смотрел на юго-запад, в сторону Плохой Травы. Думал он не о предстоящей схватке с превосходящими силами противника, а о Сюзан. Ее слезах. Старая жадная ка, как я тебя ненавижу - ее слова.

                Его инстинкты крепко спали. Как и дар Алена, его шестое чувство, которое засекло Джонаса в тот день, когда Джонас убил их голубей. Что же касается Катберта...

                - Еще один день тишины и покоя! - воскликнул он, подняв голову к светлеющему небу. - Еще один день счастья! Еще один день тишины, нарушаемой только вздохом влюбленного да топотом лошадиных копыт!

                - Еще один день твоей болтовни, - добавил Ален. - Пошли.

                Они пересекли двор, не замечая взглядов восьми пар глаз, не отрывающихся от них. Прошли в конюшню мимо двух людей, затаившихся у ворот, один сидел за грудой ржавых борон, второй - за копнушкой сена, оба с оружием наготове.

                Только Быстрый чувствовал: что-то не так. Бил копытом, всхрапывал, закатывал глаза, а когда Роланд вывел его из стойла, попытался встать на дыбы.

                - Ну что ты, мальчик. - Роланд похлопал его по шее, огляделся. Наверное, пауки. Он их ненавидит.

                Снаружи Ленджилл поднялся и взмахнул руками. Его люди молча двинулись к конюшне. На крыше Дейв Холлис прижал приклад к плечу. Монокль он давно засунул в карман, чтобы не отбросить случайного блика.

                Катберт первым вывел лошадь из конюшни. За ним - Ален. Третьим Роланд. Быстрый по-прежнему нервничал.

                - Смотрите, - воскликнул Катберт, все еще не подозревая о мужчинах, стоящих у них за спиной. Он указывал на север. - Облако в форме медведя! Сулит удачу тем...

                - Не шевелитесь, парни, - приказал Ленджилл. - Даже не переминайтесь с ноги на ногу.

                Ален начал поворачиваться... скорее от изумления... но сзади послышались клацающие звуки: взводились курки пистолей и мушкетонов.

                - Нет, Эл! - приказал Роланд. - Не двигайся! Замри! - Отчаяние рвалось из груди, уголки глаз щипали слезы ярости... однако он не сдвинулся с места. Катберт и Ален тоже должны стоять. Любое телодвижение, и их убьют. - Не двигайтесь! - повторил он. - Оба!

                - Мудрое решение. - Голос Ленджилла приблизился, сопровождаемый звуками шагов еще нескольких человек. - А теперь руки назад.

                Две тени появились по бокам Роланда. По размерам левой он догадался, что рядом стоит шериф Эвери. В этот день он, похоже, не собирался поить их белым чаем. Вторая тень, должно быть, принадлежала Ленджиллу.

                - Поторопись, Диаборн, или как тебя там. Руки за спину. На поясницу. Твои приятели на мушке, и если мы привезем в город двоих, а не троих, жизнь не остановится.

                Знают, что рисковать с нами нельзя, не без гордости подумал Роланд. А вместе с ней пришла горечь: взяли-то их, как сосунков.

                - Роланд! - шепот Катберта переполняло отчаяние. - Роланд, нет!

                Но выбора не было. Роланд заложил руки за спину. Быстрый негодующе заржал, как бы говоря, что видеть этого не может, и затрусил к крыльцу бункера, где и остановился.

                - Сейчас почувствуешь на запястьях металл, - предупредил Ленджилл. - Esposas [наручники (исп.) ].

                Два холодных кольца охватили запястья Роланда. Дважды щелкнуло.

                - Отлично, - другой голос. - Теперь ты, сынок.

                - Будь я проклят, если дам заковать себя! - По голосу чувствовалось, что Катберт на грани истерики.

                Послышался глухой удар, сдавленный крик боли. Роланд повернулся и увидел Алена, опустившегося на одно колено, прижимающего левую руку ко лбу. По лицу бежала кровь.

                - Врезать ему еще раз? - спросил Джейк Уайт. Старый пистоль он держал за ствол. - Я могу, ты знаешь, в такую рань даже приятно размять руку.

                - Нет! - Лицо Катберта перекосило от ужаса и горя. У него за спиной стояли трое вооруженных мужчин, стерегущих каждое его движение.

                - Тогда будь хорошим мальчиком и заведи руки назад.

                Катберт, борясь со слезами, подчинился. Наручники на него надел помощник шерифа Бриджер. Еще двое мужчин подняли Алена на ноги. Он покачнулся, но устоял. Наручники защелкнулись и на его запястьях. Ален взглядом встретился с Роландом, попытался улыбнуться. Пожалуй, то был самый жуткий момент в это ужасное утро. Роланд кивнул Алену и дал себе зарок: никогда в жизни, даже если он проживет тысячу лет, такого с ним не повторится.

                На этот раз Ленджилл заменил галстук шейным платком, но пиджак, как показалось Роланду, он надел тот же, что и на обед у мэра несколько месяцев назад. Рядом с ним, раздувшись от важности, стоял шериф Эвери.

                - Парни, - изрек шериф, - вы арестованы за преступления против феода. Конкретно - за предательство и убийство.

                - И кого же мы убили? - спросил Ален. У кого-то из мужчин вырвался смешок, то ли нервный, то ли циничный.

                - Мэра и его канцлера, как вы знаете не хуже меня, - ответил Эвери. - А теперь...

                - Как вы могли пойти на такое? - с любопытством спросил Роланд. Обращался он к Ленджиллу. - Меджис - ваш дом. Я видел на кладбище могилы ваших отцов. Как вы могли поступить так с родным домом, сэй Ленджилл?

                - Я не собираюсь стоять здесь и трепаться с тобой. - Ленджилл смотрел через плечо Роланда. - Алварес! Приведи его лошадь. Я думаю, такие классные наездники, как вы, справятся с лошадьми и без...

                - Нет, скажите мне, - прервал его Роланд. - Не стесняйтесь, сэй Ленджилл, вы же привели сюда только друзей, посторонних тут нет. Как вы могли пойти на такое? Вы изнасиловали бы собственную мать, если б застали ее спящей с вздернутым платьем?

                Рот Ленджилла дернулся, отнюдь не от стыда или раздражения, его покоробила бестактность Роланда, потом посмотрел на Эвери:

                - Трепать языком в Гилеаде их научили, не так ли?

                Эвери взмахнул винтовкой, которую держал в руках, занеся приклад над закованным в наручники стрелком.

                - Сейчас я научу тебя разговаривать с достойными людьми, научу! Только скажи, Френ, и я прочищу ему мозги.

                Ленджилл остановил его:

                - Не дури. Лежащий он нужен мне только мертвый.

                Эвери опустил винтовку. Ленджилл повернулся к Роланду:

                - Ты не проживешь достаточно долго, чтобы воспользоваться моим советом, Диаборн, но я все равно дам его тебе: в этом мире надо держаться победителем. И следить, откуда дует ветер, чтобы не пропустить момента, когда он меняет направление.

                - Ты забыл лицо своего отца, жалкий маленький червяк, - отчеканил Катберт.

                И добился результата, которого не принесла фраза Роланда об изнасиловании матери: выдубленные солнцем и ветром щеки Ленджилла на мгновение полыхнули румянцем.

                - На коней их! - рыкнул он. - Я хочу, чтобы через час они сидели в камере!

 5

                Роланда так энергично усаживали на лошадь, что он едва не свалился на землю с другой стороны... свалился бы, если б Дейв Холлис не поддержал его и не вставил сапог Роланда в стремя. При этом Дейв нервно улыбнулся стрелку.

                - Мне очень жаль видеть тебя здесь, - сказал ему Роланд.

                - И я сожалею о том, что я здесь, - ответил помощник шерифа. Раз уж вы приехали убивать, лучше бы сделали это раньше. И твоему приятелю не следовало вести себя так нагло. Зря он оставил на месте преступления свою визитную карточку. - И Дейв мотнул головой в сторону Катберта.

                Роланд и представить себе не мог, о чем толкует помощник шерифа Дейв, но особого значения это и не имело. В то, что они убийцы, не верил ни один из этих мужчин, включая Дейва. Хотя, полагал Роланд, по прошествии лет поверят и будут рассказывать об этом детям и внукам. О великом дне, когда они схватили предателей.

                Стрелок коленями развернул Быстрого и оказался лицом к лицу с Джонасом. В зеленой шляпе скотовода, старом сером плаще, на широкогрудом жеребце, который стоял рядом с проселком, ведущим к Великому Тракту. У правого колена, в кожаном чехле, висела винтовка. Левую полу плаща Джонас отбросил, обнажив рукоятку револьвера. Его седые волосы, не расчесанные с утра, падали на плечи.

                Он приподнял шляпу, приветствуя Роланда:

                - Хвалю. Для тех, у кого только-только обсохло на губах молоко, вы отлично провели свою партию.

                - Старик, - ответил ему Роланд, - ты зажился на этом свете.

                Джонас улыбнулся:

                - Ты бы это поправил, если бы мог, не так ли? Да, полагаю, поправил бы. - Он стрельнул взглядом на Ленджилла. - Забери их игрушки, Френ. Обрати внимание на ножи. Револьверы у них есть, хотя они их никому не показывали. Однако я знаю чуть больше, чем им хотелось бы. И не забудь про рогатку этого весельчака. Не так давно он чуть было не снес голову Рою.

                - Это вы о рыжем? - спросил Катберт. Конь так и плясал под ним, поэтому юношу мотало из стороны в сторону, словно циркового наездника. - Он бы этого и не заметил. Яйца ему еще нужны, но отнюдь не голова.

                - Возможно, ты прав. - Джонас наблюдал, как помощники шерифа собирают дротики и лук Роланда. Рогатку сняли с пояса Катберта вместе с кожаным футляром, который тот для нее сделал. Помощник шерифа Бриджер взял и мешочек с металлическими шариками, который также висел на поясе под левой рукой Катберта.

                Когда с разоружением покончили, Джонас одарил Роланда радостной улыбкой:

                - Как тебя зовут на самом деле, щенок? Говори, не стесняйся. На лошади ты сидишь последний раз, и мы оба это знаем.

                Роланд молчал. Ленджилл взглянул на Джонаса, изогнул бровь. Джонас пожал плечами, посмотрел в сторону города. Ленджилл кивнул и пальцем ткнул Роланда в бок.

                - Поехали, парень.

                Роланд сжал бока Быстрого. Мерин двинулся в сторону Джонаса. И внезапно Роланда осенило. Знание, как случалось потом не раз, пришло ниоткуда: секунду назад он пребывал в полном неведении, и тут же ему открывалась истина.

                - Кто послал тебя на запад, червяк? - спросил он, проезжая мимо Джонаса. - Корт не мог, ты слишком стар. Его отец?

                Скуку, что поселилась на лице Джонаса, как ветром сдуло. На мгновение мужчина с седыми волосами превратился в ребенка: потрясенного, пристыженного, мучающегося от боли.

                - Да, отец Корта, я вижу это по твоим глазам. И теперь ты здесь, у Чистого моря... да только в действительности ты на западе. Душа такого человека, как ты, не может покинуть запад.

                Револьвер Джонаса с такой скоростью перекочевал из кобуры в руку что только сверхзоркие глаза Роланда могли уловить это движение. Среди мужчин пробежал шумок, то ли изумления, то ли восторга.

                - Джонас, брось дурить! - рявкнул Ленджилл. - Ты не можешь их убить после того, как мы положили столько сил, чтобы взять их живыми.

                Джонас не слышал. Его глаза широко раскрылись, уголки рта дрожали.

                - Думай, что говоришь, Уилл Диаборн, - прохрипел он. - Выбирай слова. А не то я с тобой быстро разберусь.

                - Прекрасно, застрели меня. - Роланд вскинул голову, в упор посмотрел на Джонаса. - Стреляй, изгнанник. Стреляй, червяк. Стреляй, неудачник. Ты будешь жить в изгнании и умрешь как жил.

                На мгновение он подумал, что Джонас сейчас выстрелит, почувствовал, что смерть совсем рядом, и приготовился принять ее: достойный конец для того, кто с такой легкостью позволил себя поймать. О Сюзан он и думать забыл. И вообще все застыло: ветер, трава, мужчины, пешие и конные, лошади.

                А потом Джонас вернул курок в исходное положение и сунул револьвер в кобуру.

                - Везите их в город и судите, - бросил он Ленджиллу. И чтобы ни одного волоска не упало с их головы до моего приезда. Если уж я сейчас не убил одного из них, удержитесь и вы. А теперь в путь.

                - Трогайтесь. - Голос Ленджилла разительно переменился. Нарочитая властность напрочь исчезла. Похоже, он осознал (слишком поздно), что принял участие в игре, ставки в которой оказались чересчур высоки для него.

                Они тронулись. И тут Роланд обернулся в последний раз. Презрение, которое увидел Джонас в этих холодных юных глазах, отстегало его сильнее, чем те кнуты, что многие годы назад, в Горлане, превратили его спину в лохмотья.

 6

                Когда они скрылись из виду, Джонас вошел в бункер, поднял половицу, под которой хранился арсенал молокососов, но обнаружил там только два револьвера. Пара шестизарядных, с темными рукоятками, несомненно, револьверы Диаборна, исчезли.

                Ты на западе. Душа такого человека, как ты, не может покинуть запад. Ты будешь жить в изгнании и умрешь, как жил.

                Руки Джонаса принялись за дело, разбирая револьверы, которые Катберт и Ален привезли с запада. Из револьвера Алена даже не стреляли, не считая пристрелочных выстрелов. Выйдя из бункера, Джонас разбросал отдельные части револьверов во все стороны, вкладывая в каждый бросок всю силу, пытаясь избавиться от ледяного синего взгляда и потрясения, испытанного от слов Диаборна. Он-то пребывал в полной уверенности, что его тайна погребена навечно. Рой и Клей могли о чем-то догадываться, но наверняка они ничего не знали.

                А теперь, еще до заката солнца, всему Меджису станет известно, что Элдред Джонас, седоволосый регулятор с вытатуированным на руке гробом, всего лишь неудавшийся стрелок, не выдержавший экзамена на мастерство. Ты будешь жить в изгнании и умрешь как жил.

                - Возможно, - Джонас смотрел на сгоревший дом, но не видел его. Но я проживу дольше, чем ты, юный Диаборн, и умру, когда твои кости уже сгниют в земле.

                Он вскочил на коня, развернул его, резко дернув поводья, и поскакал к СИТГО, где его ждали Рой и Клей. Поскакал быстро, но глаза Роланда не отставали от него.

 7

                - Просыпайся! Просыпайся, сэй! Просыпайся! Просыпайся!

                Слова приходили из далекого далека. Даже когда ее начала трясти чья-то рука и Сюзан поняла, что проснуться придется, ей потребовалось немало усилий, чтобы разлепить веки.

                Уже какую неделю она не могла выспаться, а тут крепко заснула, хотя на это не рассчитывала... особенно в эту ночь. Она лежала без сна в роскошной спальне в Доме-на-Набережной, ворочаясь с боку на бок. Ночная рубашка задралась вверх и сбилась комом под поясницей. Встав по малой нужде, Сюзан скинула эту мерзкую хламиду, швырнула в угол и забралась в постель голой.

                Как выяснилось, именно шелковая ночная рубашка и мешала ей спать. Как только голова Сюзан коснулась подушки, она вырубилась. Именно вырубилась, а не заснула, провалилась в черную пустоту, где не было места даже снам.

                И вот этот назойливый голос. Эта рука, трясущая ее с такой силой, что голоса моталась из стороны в сторону по подушке. Сюзан попыталась отползти в сторону, свернуться калачиком, прижав колени к груди, протестовать, но рука продолжала ее трясти. Не утихал и голос.

                - Просыпайся, сэй! Просыпайся! Во имя Медведя и Черепахи, просыпайся!

                Голос Марии. Сюзан поначалу не узнала его, потому что Марию что-то очень расстроило. Такого с ней раньше не случалось, но теперь Сюзан почувствовала, что девушка на грани истерики.

                Сюзан села, вырвавшись-таки из объятий сна, но соображала еще плохо. Одеяло свалилось ей на колени, обнажив грудь, но она даже не попыталась прикрыться.

                Прежде всего ее удивил свет, вливающийся в окна, яркий. Не сразу, но она поняла, в чем дело: никогда она так не залеживалась в кровати. Боги, сейчас уже часов десять, а то и позже.

                "А еще крики, доносящиеся снизу. До дворце мэра обычно царили тишина и покой. До двенадцати часов слышалось лишь цоканье копыт лошадей, которых конюхи выводили на утреннюю прогулку, шик-шик-шик метлы Мигуэля, подметающего двор, да постоянный гул прибоя. В это утро тишина сменилась криками, проклятиями, топотом копыт уносящихся лошадей, взрывами злобного смеха. Что-то происходило за стенами ее комнаты, может, не в этом крыле дворца, но неподалеку: Сюзан слышала, как по коридору бегали люди в сапогах.

                И кто поразил ее, так это Мария. Ее смуглое лицо посерело, а обычно аккуратно причесанные волосы висели патлами. Только землетрясение, подумала Сюзан, могло помешать ей привести себя в порядок.

                - Мария, что случилось?

                - Тебе надо уходить, сэй. В Доме-на-Набережной тебе оставаться опасно. Может, лучше вернуться домой. Не увидев тебя раньше, я решила, что ты уже ушла. Ты выбрала неудачный день для спанья.

                - Уходить? - переспросила Сюзан. Медленно натянула одеяло чуть ли не до самого носа, уставилась на Марию широко раскрытыми глазами, с опухшими от сна веками. - Что значит уходить?

                - Через хозяйственный ход. - Мария вырвала одеяло из рук Сюзан, оголив ее до лодыжек. - Как ты делала раньше. Скорее, мисси, скорее! Одевайся и уходи! Эти парни уже не страшны, но вдруг у них есть друзья? Что, если они вернутся и убьют и тебя?

                Сюзан уже вставала, но тут ноги стали ватными, и она плюхнулась на кровать.

                - Парни? - прошептала она. - Какие убили парни? Какие убили парни?

                Вопрос явно был не в ладах с грамматикой, но смысл Мария поняла.

                - Диаборн и его дружки.

                - И кого они вроде бы убили?

                - Мэра и канцлера. - Она сочувственно посмотрела на Сюзан. - А теперь вставай, говорю тебе. И уходи. Здесь теперь дурдом.

                - Они не могли этого сделать, - воскликнула Сюзан и едва сдержалась, чтобы не добавить: В наши планы это не входило.

                - Как бы то ни было, сэй Торин и сэй Раймер мертвы. - Крики внизу усилились, что-то громыхнуло, вроде бы выстрел. Мария коротко глянула в окно, бросила Сюзан одежду. - Мэру вырезали глаза.

                - Они не могли! Мария, я их знаю...

                - А я вот ничего о них не знаю и знать не хочу... но ты мне небезразлична. Одевайся и уходи, говорю тебе. Как можно быстрее.

                - Что случилось с ними? - Ужасная мысль пронзила Сюзан, и она вскочила с кровати, одежда свалилась на пол. Сюзан схватила служанку за плечи. - Их не убили? - Она тряхнула Марию. - Скажи, их не убили?

                - Думаю, что нет. Слухи ходят разные, но я думаю, их просто посадили в тюрьму. Только...

                Продолжать не было нужды. Мария отвела глаза, и этим (подтверждением служили и крики внизу) сказала, все. Их еще не убили, но Харта Торина очень любили, происходил он из знатного рода, а Роланд, Катберт и Ален приехали издалека.

                Их еще не убили... но завтра - Праздник Жатвы, и вечером - костер Жатвы. Сюзан начала лихорадочно одеваться.

 8

                Рейнолдс пробыл с Джонасом дольше Дипейпа, поэтому ему хватило одного взгляда на скачущего к ним всадника, чтобы повернуться к партнеру.

                - Не задавай ему глупых вопросов... в это утро он не расположен на них отвечать.

                - Откуда ты знаешь?

                - Не важно. Главное - не разевай по пустякам свою гребаную пасть.

                Джонас остановил лошадь перед ними, но остался в седле, ссутулившийся, бледный, задумчивый. И, несмотря на предупреждение Рейнолдса, Дипейп не удержался от естественного вопроса.

                - Элдред, с тобой все в порядке?

                - А может ли кто этим похвалиться? - ответил Джонас и вновь замолчал. За его спиной скрипели работающие качалки СИТГО. Наконец Джонас выпрямился, расправил плечи. - Щенки в клетке. Я просил Ленджилла и Эвери дать двойной залп из пистолей, если что-то пойдет не так, но до сих пор выстрелов не было.

                - И мы ничего не слышали, Элдред, - покивал Дипейп. - Ни единого выстрела.

                Джонас поморщился.

                - И не могли слышать, не так ли? За всем этим скрежетом. Болван!

                Дипейп прикусил губу, обнаружил какие-то неполадки в левом стремени, склонился над ним.

                - Вас видели? - спросил Джонас. - Этим утром, когда вы отправляли Раймера и Торина в пустошь? Мог вас кто-то увидеть?

                Рейнолдс покачал головой за них обоих:

                - Все прошло чисто.

                Джонас кивнул, как бы закрывая эту малозначимую для него тему, повернулся к нефтяному полю со ржавыми вышками.

                - Может, народная молва права, - говорил он тихо, словно сам с собой. - Может, Древние были дьяволами. - Он вновь посмотрел на Охотников за гробами. - Что ж, теперь дьяволы - мы. Не так ли, Клей?

                - Как скажешь, Элдред.

                - Вот я и говорю. Мы теперь дьяволы, и клянусь богами, мы еще себя покажем. Что насчет Куинта и остальных? - Он мотнул головой в сторону заросшего лесом склона.

                - Все еще там, в полном соответствии с твоими указаниями, ответил Рейнолдс.

                - Они тут больше не нужны. - Он мрачно глянул на Рейнолдса. Этот Диаборн отъявленный негодяй. Хотелось бы мне быть завтра в Хэмбри и прилюдно сунуть ему факел между ног. Я чуть не убил его на "Полосе К". Убил бы, если б не Ленджилл. Отъявленный негодяй, вот он кто.

                При каждом слове лицо Джонаса становилось все темнее, тучи на его челе сгущались. Дипейп, разобравшись со стременем, нервно глянул на Рейнолдса. Тот не отреагировал. Какой смысл? Если Элдред потеряет контроль над собой (а такое на памяти Рейнолдса уже случалось), им все равно не жить.

                - Элдред, у нас еще много дел.

                Говорил Рейнолдс тихо, но его слова дошли до адресата. Джонас выпрямился. Снял шляпу, повесил ее на переднюю луку, как на крюк, пробежался рукой по волосам.

                - Да... дел действительно много. Пусть Куинт пошлет за волами и перевезет к Скале Висельников две оставшиеся полные цистерны. Сопровождать их будет он сам и еще четверо. Остальные могут возвращаться в Хэмбри.

                Рейнолдс решил, что уже можно задавать вопросы:

                - Когда подойдут остальные солдаты Латиго?

                - Солдаты? - фыркнул Джонас. - Мальчишки Латиго подъедут к Скале Висельников в полночь, несомненно, развернув знамена, к радости койотов и диких собак. Выступление назначено на десять утра, но думаю, они проваландаются весь день. Главное в том, что они нам не понадобятся. Все под контролем. А теперь отправляйтесь к Скале Висельников, введите Латиго в курс дела и как можно быстрее возвращайтесь ко мне.

                Джонас повернулся и посмотрел на возвышающиеся на северо-западе холмы.

                - У нас есть еще одно дело. Чем быстрее мы его начнем, тем быстрее закончим. Я хочу стряхнуть пыль этого гребаного Меджиса с моей шляпы и сапог. Не нравится мне здешний климат. Совсем не нравится.

 9

                Сорокалетняя Тереза Мария Долорес О'Шивен, пухленькая, симпатичная, мать четверых детей, жена Питера, весельчака скотовода, торговала на верхнем рынке коврами и гобеленами. Она выполнила не один и не два серьезных заказа Дома-на-Набережной, так что ее семья ни в чем не нуждалась и ни в чем себе не отказывала. Хотя ее муж и работал на ранчо, семью О'Шивен в любые времена и в любой стране отнесли бы к среднему классу. Двое ее старших детей выросли и уехали из дома, один даже покинул феод. Третий сын на Новый год намеревался жениться на своей любимой, и только младшая дочь подозревала, что с матерью не все в порядке. Но даже она представить себе не могла, сколь близка Тереза к той черте, за которой начинается безумие.

                Накануне праздника Жатвы занятий в школе не было, игровые павильоны работали только несколько часов в день, поэтому Тереза послала свою младшую к соседке отнести ей пирог, как предположила Риа, поскольку слов она слышать не могла. Зато видела, как Тереза надевала на дочь вязаную шапку и что-то долго ей объясняла. Риа решила, что соседка эта живет достаточно далеко: Терезе Марии Долорес О'Шивен требовалось время. Дом был большой, углов в нем хватало.

                Риа хохотнула, но хохот быстро перешел в надсадный кашель. В углу Масти вскинул голову, уставился на хозяйку. В отличие от нее он не превратился в иссохший скелет, но выглядел неважно.

                Девочку с пирогом под мышкой выставили за порог. Она успела бросить на мать один полный тревоги взгляд, прежде чем дверь захлопнулась перед ее носом.

                - Давай! - прокрякала Риа. - Углы ждут! На колени, женщина, и за дело!

                Сначала Тереза подошла к окну. А убедившись, что дочь вышла за калитку и зашагала по Главной улице, вернулась на кухню. Подошла к столу, постояла, уставившись в никуда.

                - Не тяни же, приступай! - воскликнула Риа. Она более не видела своей грязной хижины, не ощущала вони, которую источало ее тело. Она растворилась в Колдовской радуге. Находилась рядом с Терезой О'Шивен, дом которой чистотой углов не знал равных во всем Меджисе. А может, и во всем Срединноц мире.

                - Поторопись, женщина! - Риа уже кричала. - Принимайся за работу!

                Словно услышав ее. Тереза расстегнула пуговицы домашнего халата, сняла его, аккуратно положила на стул. Задрала подол чистой рубашки, прошла в угол, опустилась на четвереньки.

                - Давай же, хорошая моя! - кричала Риа, захлебываясь смехом и кашлем. - Покажи, на что ты способна!

                Тереза О'Шивен вытянула шею, насколько возможно, раскрыла рот, высунула язык и начала вылизывать угол. Она вылизывала его точно так же, как Масти лакал молоко. Риа наблюдала за этим, хлопая себя по колену, то и дело радостно вскрикивая, она раскачивалась из стороны в сторону, и ее лицо все багровело и багровело. Да, Тереза ходила у нее в фаворитках! Безусловно! Теперь не один час она будет ползать на руках и коленях, задом кверху, вылизывая угол за углом, молясь неведомому богу, даже не Человеку Иисусу, о прощении, богу, который наложил на нее такую епитимью за известное только ей и ему прегрешение. Иногда в язык Терезе впивалась заноза, и тогда она поднималась, чтобы сплюнуть кровь в раковину. Пока какое-то шестое чувство не предупреждало ее, и она успевала подняться и одеться до того, как в дом заходил кто-то из членов семьи, но Риа знала, что рано или поздно чувство это не сработает и Терезу застанут врасплох. Может, даже сегодня. Девочка могла вернуться раньше, чтобы попросить монетку на развлечения, и увидеть, как мать, стоя на коленях, вылизывает углы. Да, это будет зрелище! Как Риа хотелось его увидеть! Как она...

                Внезапно Тереза пропала. Вместе с комнатой, в которой вылизывала очередной угол. Пропало все, скрылось за розовой пеленой. Впервые за несколько недель магический кристалл огорчил ее. Риа подняла его, тряхнула.

                - Что с тобой случилось, дорогой? Что тебе не понравилось?

                Вес у хрустального шара был немалый, а Риа заметно ослабла. Пальцы ее разжались, шар выскользнул, и Риа едва успела прижать его к тощей груди. По ее телу пробежала дрожь.

                - Нет, нет, красавчик, - заворковала она, положив магический кристалл на стол. - Как сможешь, так и покажешь все то, что мне хочется увидеть. Да, Риа немного рассердилась, но теперь все нормально, она не собирается ни трясти тебя, ни тем более разбить. У нее и в мыслях...

                Она замолчала, прислушалась, склонив голову. Топот копыт. Три лошади приближались к ее хижине. Не лошади, конечно же, всадники. Подкрались, пока она смотрела на Терезу. Мальчишки? Это треклятые мальчишки? Риа вновь прижала хрустальный шар к груди, глаза ее широко раскрылись, губы затряслись. Риа так исхудала, что розовое сияние просвечивало сквозь ее руки.

                - Риа! Риа с Кооса!

                Нет, не мальчишки.

                - Выйди сюда и принеси то, что тебе дадено!

                Хуже.

                - Фарсон требует вернуть его собственность! Мы пришли за ней!

                Нет, не мальчишки, а Большие охотники за гробами.

                - Никогда, старый, грязный, седоволосый козел, - прошептала Риа. - Никогда ты его не возьмешь. - Ее взгляд заметался по сторонам. Она напоминала койота, загнанного в угол.

                Потом Риа посмотрела на шар, и протяжный вопль исторгся из ее груди. Пропало даже розовое сияние. Шар стал черным, как глазница черепа.

 10

                Из хижины вырвался вопль. Дипейп повернулся к Джонасу. Глаза его округлились, по коже побежали мурашки. В вопле не было ничего человеческого.

                - Риа! - вновь позвал Джонас. - Принеси хрустальный шар, женщина, и передай его нам! У меня нет времени на игры!

                Дверь распахнулась. Дипейп и Рейнолдс выхватили револьверы, как только старая карга вышла на крыльцо, щурясь от солнечного света, словно некое существо, всю жизнь проведшее в пещере.

                Любимую игрушку Джона Фарсона она держала над головой, на вытянутых руках. На дворе хватало камней, на которые она могла бы бросить магический кристалл. Даже если бы ведьма промахнулась, он мог разбиться от удара об землю.

                Ситуация сложилась скверная, и Джонас это уже понял: некоторые люди просто не реагировали на угрозы. Он-то полностью сосредоточил внимание на мальчишках (которых по иронии судьбы взяли с невероятной легкостью) и даже представить себе не мог, что здесь у него могут возникнуть какие-то сложности. И Кимба Раймер, предложивший Риа в хранители Радуги Мейрлина, уже умер. Поэтому он не мог переложить вину на канцлера, не так ли?

                Может, им действительно уехать подальше на запад, оставив Латиго разбираться и с нефтью, и с магическим кристаллом... От этих мыслей его оторвал щелчок взводимого курка револьвера Дипейпа.

                - Убери револьвер, идиот! - рыкнул Джонас.

                - Но ты посмотри на нее! - Дипейп чуть ли не стонал. - Посмотри на нее, Элдред!

                Он посмотрел. Человекоподобное существо в черном платье, с разлагающейся змеей на щее. Худобой сравнимая с ходячим скелетом. Островки волос, торчащие на черепе: остальные повылезали. Язвы на щеках и на лбу. Отметина, похожая на паучий укус, у левого уголка рта. Джонас подумал, что это лихорадка, но его это особо не волновало. А вот хрустальный шар в длинных дрожащих клешнях женщины-полутрупа еще как волновал.

 11

                Солнечный свет, ударивший Риа в глаза, помешал увидеть револьвер в руке Дипейпа. Когда же к ней вернулось зрение, Дипейп уже успел убрать оружие. Она обвела взглядом выстроившихся перед ней мужчин: рыжеволосого в очках, еще одного в плаще и седого Джонаса, хриплый смешок сорвался с ее губ. Разве она их боялась, этих могучих Охотников за гробами? С чего, собственно, ей бояться? Они же мужчины, обычные мужчины, которых она побивала всю свою жизнь. Да, они думали, что власть и сила на их стороне, в Срединном мире никого не обвиняли в том, что он забыл лицо своей матери, но на самом деле они слабаки: грустная песня вышибала у них слезу, обнаженная грудь превращала в кисель, их уверенность в том, что они сильны, круты и мудры, только помогала манипулировать ими.

                Магический кристалл по-прежнему оставался темным, и эта темнота, - пусть Риа и ненавидела ее, прочистила ей мозги.

                - Джонас! - выкрикнула она. - Элдред Джонас!

                - Я здесь, старая матерь, - ответил он. - Долгих тебе дней и приятных ночей.

                - Обойдемся без комплиментов, времени для них нет.

                Четыре шага вперед, и, с шаром над головой, она остановилась над серым куском гранита, торчащим из сорняков. Посмотрела на него, вновь на Джонаса. Намек не остался незамеченным.

                - Что ты хочешь? - спросил Джонас.

                - Шар потемнел. Все время, пока он находился у меня, он светился... да, даже если и не показывал ничего такого, что я могла бы понять, он оставался ярким и розовым... но потемнел при звуках твоего голоса. Он не хочет возвращаться к тебе.

                - Тем не менее у меня приказ взять его. - Джонас говорил мягко, успокаивающе. Почти таким же тоном, что в кровати с Корал. - Задумайся на минуту, и ты поймешь, в каком я положении. Магический кристалл нужен Фарсону, и кто я такой, чтобы идти против желаний человека, который через год станет самым могущественным во всем Срединном мире? Если я вернусь без него и скажу, что Риа с Кооса отказалась отдать мне хрустальный шар, меня убьют.

                - Если ты вернешься и скажешь Фарсону, что я разбила его у тебя на глазах, тебя тоже убьют. - Она стояла так близко от Джонаса, что тот видел, как далеко зашла болезнь. А магический кристалл над остатками волос ходил взад-вперед. Джонас понимал, что долго Риа его не продержит. Еще минуту, не больше. Джонас почувствовал выступивший на лбу пот.

                - Да, мать. Но, учитывая, что мне все равно умирать, я бы предпочел взять с собой причину моей смерти. То есть тебя, дорогуша.

                Риа то ли захрюкала, то ли засмеялась:

                - В любом случае без меня пользы от него Фарсону не будет. Он нашел свою хозяйку, говорю я тебе... вот почему он потемнел, услышав твой голос.

                Джонасу оставалось только догадываться, сколько других людей верили, что магический кристалл реагирует исключительно на них. Ему хотелось стереть пот, прежде чем он зальет глаза, но держал руки перед собой, на луке седла. Не решался он и посмотреть на Рейнолдса или Дипейпа, но надеялся, что они не будут проявлять инициативы. Она балансировала на грани, как физической, так и душевной. Малейший толчок мог послать ее за эту грань.

                - Нашел, говоришь, свою хозяйку? - Он подумал, что выход все-таки есть. Если ему повезет. И выход не такой уж плохой и для Риа. - Так что же нам теперь делать?

                - Возьми меня с собой. - гримаса жадности перекосила ее лицо: теперь она походила на труп, собравшийся чихнуть. Она не понимает, что умирает, подумал Джонас. Возблагодарим за это богов. - Возьми шар, но вместе с ним возьми и меня. Я поеду с тобой к Фарсону, и никто не устоит перед нами, потому что я смогу передать ему то, что откроет мне магический кристалл. Возьми меня особой!

                - Хорошо. - На это Джонас и надеялся. - Хотя не мне знать, какое решение примет Фарсон. Ты это понимаешь?

                - Ага.

                - Хорошо. А теперь дай мне шар. Я верну его тебе на хранение, если хочешь, но я должен убедиться, что за это время с ним ничего не произошло.

                Он наклонился, протянул руки к магическому кристаллу. Она пристально смотрела на него снизу верх. И неожиданно подмигнула ему.

                - Я знаю, о чем ты думаешь, Джонас. Ты думаешь: "Сейчас я возьму хрустальный шар, потом достану револьвер и убью ее, вреда от этого не будет". Об этом ты думаешь, так? Да только вред будет, и не одному тебе. Убей меня, и шар больше не засветится для Фарсона. Для кого-то, может, и засветится, да, но только не для него... и оставит ли он тебя в живых, если увидит, что игрушка, которую ты вернул ему, сломана?

                Джонас уже успел все это обдумать.

                - Мы заключили сделку, старая матерь. Ты поедешь на запад вместе с кристаллом... если только не умрешь где-нибудь по дороге. Извини, что так говорю, но выглядишь ты неважно.

                Риа хохотнула:

                - Выгляжу я не хуже твоего. И мои часы будут тикать еще долгие годы.

                А я думаю, ты сильно в этом ошибаешься, так и подмывало ответить Джонаса, но он оставил свои мысли при себе, по-прежнему протягивая руки к хрустальному шару.

                Еще мгновение Риа держала его. Они обо всем договорились, но очень уж ей не хотелось расставаться с ним. Глаза сверкнули жадностью.

                Он протягивал к ней руки, не говоря ни слова, дожидаясь, когда ее разум смирится с неизбежным... Если она отдаст магический кристалл, у них оставался хоть какой-то шанс. Если нет, всем, кто находился сейчас в этом усеянном камнями дворе, жить оставалось недолго... и ей в том числе.

                Со вздохом сожаления Риа опустила шар в его руки. В тот самый момент, когда шар переходил от нее к Джонасу, в его глубинах сверкнула розовая искра. Укол боли пронзил голову Джонаса... а его член напрягся в желании.

                Словно издалека он услышал, как Дипейп и Рейнолдс взвели курки.

                - Уберите револьверы, - приказал Джонас.

                - Но... - Рейнолдс ничего не понимал.

                - Они думали, что ты собрался обмануть Риа. - заквохтала старуха. - Хорошо, что начальник ты, а не они, Джонас... может, ты знаешь поболе их.

                Что-то он действительно знал, к примеру, какая опасность исходила от этого гладкого хрустального шара, который он сейчас держал в руках.

                Шар, не шар вовсе, а магический кристалл, мог взять его в оборот. И за месяц он стал бы таким же, как ведьма: худым, словно скелет, в язвах, с одной мечтой - не выпускать шар из рук.

                - Уберите оружие! - прокричал Джонас. Рейнолдс и Дипейп переглянулись, сунули револьверы в кобуру.

                - У тебя есть мешок для этой штуки. С веревкой-затяжкой. Принеси его.

                - Есть, - ухмыльнулась Риа. - Но он тебе не поможет, если шар решит добраться до тебя. Не волнуйся, не решит. - Она перевела взгляд на двух других Охотников за гробами, остановила его на Рейнолдсе. - В сарае есть возок и пара крепких козлов, чтобы тащить его. - Обращалась она к Рейнолдсу, но Джонас заметил, что взгляд ее то и дело падал на хрустальный шар... теперь и его чертовы глаза хотели смотреть туда же.

                - Ты не вправе приказывать мне.

                - Зато я вправе, - поддержал старуху Джонас. Его взгляд уперся в шар, он и боялся, и хотел увидеть розовую искру. Но нет. Магический кристалл оставался холодным и темным. Джонас заставил себя посмотреть на Рейнолдса. - Иди за возком.

 12

                Рейнолдс услышал жужжание мух еще до того, как открыл ворота сарая, и тут же понял, что козлы Риа окончили свои дни. Они лежали в своем загоне, раздувшиеся, с торчащими вверх ногами, в глазах копошились червяки. Рейнолдс решил, что прошло никак не меньше недели с того дня, как Риа в последний раз кормила и поила их.

                Не могла оторваться от того, что показывал ей шар, подумал Рейнолдс. А зачем ей на шее мертвая змея?

                - Не хочу я этого знать, - пробормотал он, натягивая на рот и нос шейный платок. Действительно, если он чего и хотел, так это побыстрее покинуть Коос.

                Он нашел возок, выкрашенный в черный цвет, расписанный золотыми каббалистическими знаками. Напоминающий то ли лазаретный фургон, то ли катафалк. Взявшись за дышла, выкатил возок из сарая. А остальное пусть делает Дипейп, решил он. Запрягает в возок свою лошадь и везет эту вонючую старуху... куда? Кто знает? Может, Элдред.

                Риа вернулась из хижины с мешком, в котором Большие охотники за гробами привезли ящик с магическим кристаллом, но остановилась на крыльце, дожидаясь ответа на вопрос Рейнолдса. И Джонас ответил после короткого раздумья:

                - Полагаю, сначала в Дом-на-Набережной. Да, лучшего места для нее и этого стеклянного пузыря не найти. Побудут там до завтрашнего дня, пока мы не выступим на запад.

                - Да, Дом-на-Набережной, - кивнула Риа, спускаясь с крыльца. Никогда там не была. - Она приблизилась к лошади Джонаса, которая тут же попыталась отпрыгнуть от нее, раскрыла мешок. Поколебавшись с мгновение, Джонас опустил в него магический кристалл. Он улегся на дно, придав мешку форму пули.

                Морщинистые губы Риа изогнулись в улыбке:

                - Может, мы встретим Торина. Если так, игрушка Благодетеля с моей помощью покажет ему кое-что интересное.

                - Если ты и встретишь его, - ответил Джонас, спрыгивая на землю, чтобы помочь запрячь лошадь Дипейпа в повозку, - то в том месте, где можно заглянуть как в прошлое, так и в будущее без всякой магии.

                Она нахмурилась, уставившись на него, затем вновь заулыбалась:

                - Как я понимаю, с нашим мэром приключилось несчастье?

                - Возможно, - согласился Джонас. Она хихикнула, потом расхохоталась. И все еще смеялась, когда черный возок, расписанный золотом, выехал со двора. Риа восседала в возке, словно королева Темных стран - на троне.

 Глава восьмая

ПЕПЕЛ

 1

                Паника заразительна, особенно в ситуации, когда ничего не знаешь, а вокруг все в движении. А первым камешком, что положил начало лавине, накрывшей Сюзан, стал старый музыкант Мигуэль. Он стоял посреди мощеного двора Дома-на-Набережной, прижимая метлу к груди, и взглядом, полным тоски и изумления, провожал и встречал всадников, пролетавших мимо. Сомбреро сбилось ему на спину, и потрясенная Сюзан увидела, что обычно нарядный и аккуратный Мигуэль надел пончо наизнанку. Его щеки блестели от слез и, поворачиваясь, делая шаг к кому-то из знакомых, чтобы приветствовать его, Мигуэль напомнил Сюзан ребенка, который однажды едва не угодил под копыта запряженной в телегу лошади. Ребенка в последний момент успел перехватить отец, но кто сможет перехватить Мигуэля?

                Она смотрела на него, когда какой-то ковбой промчался мимо нее на громадном, с выпученными глазами жеребце, промчался так близко, что стременем задел за бедро, а хвост коня коснулся ее предплечья. С губ Сюзан сорвался смешок. Она волновалась из-за Мигуэля, а раздавить могли ее. Обхохочешься!

                Посмотрев на этот раз в обе стороны, она двинулась вперед, а затем отпрыгнула назад, потому что из-за угла выкатился нагруженный фургон. Да на такой большой скорости, что последнюю часть поворотной дуги фургон проехал не на четырех, а на двух колесах. Что лежало в фургоне, Сюзан не видела: мешал брезентовый полог. А вот Мигуэля, двинувшегося навстречу фургону, прижимая метлу к груди, увидела. Сюзан вновь подумала о ребенке, едва не угодившем под копыта, и пронзительно закричала. Мигуэль в последний момент отшатнулся, и фургон просвистел мимо, пересек двор и исчез за аркой.

                Мигуэль выронил метлу, прижал руки к щекам, опустился на колени и начал молиться громким, лающим голосом. Сюзан какое-то время смотрела на него, губы ее безмолвно шевелились, а потом рванула к конюшне, начисто забыв о том, что чуть раньше старалась держаться у стены дворца. Она подцепила болезнь, которая к полудню охватила большую часть населения Хэмбрй, и хотя ей удалось заседлать Пилона (в любой другой день по крайней мере три грума оспорили бы право помочь очаровательной сэй), способность мыслить покинула ее в тот самый момент, когда ударом каблука она пустила Пилона в галоп.

                И, проскакивая мимо Мигуэля - тот все еще молился, стоя на коленях и воздев руки к небесам, - Сюзан не заметила его точно так же, как не замечали другие всадники, проезжавшие мимо него.

 2

                Она мчалась по Равной улице, каблуками понуждая Пилона прибавлять скорость, пока могучий жеребец уже не скакал - летел. Мысли, вопросы, возможный план действий... для всего этого места в ее голове не нашлось. Сквозь туман она видела толпящихся на улице людей, но не мешала Пилону самому прокладывать путь между ними. Что с ней осталось, так это его имя. Роланд, Роланд, Роланд! - криком отзывалось в ушах. Храбрый ка-тет, созданный ими на кладбище, канул в небытие: три его члена сидели за решеткой, и жить им оставалось недолго (если их уже не убили), четвертый, остававшийся на свободе, совсем потерял голову, обезумел от ужаса, как залетевшая в сарай птица.

                Если бы паника удержала Сюзан в своих цепких лапах, многое могло бы пойти по-другому. Она проскочила центр, и дальше ее путь лежал мимо домика, который она делила со своим отцом и теткой. А вот эта дама зорко следила за каждым всадником, появившимся на дороге.

                И когда Сюзан приблизилась к дому, открылась дверь, и Корделия, вся в черном, выскочила из дома и побежала к улице, то ли крича от ужаса, то ли смеясь. Возможно, крики чередовались безумным смехом. И Сюзан сквозь плотный туман паники разглядела-таки тетку... но не потому, что узнала ее.

                - Риа! - закричала Сюзан и так резко натянула поводья, что Пилон, поднявшись на дыбы, едва не опрокинулся назад. Если б это произошло, он бы раздавил свою наездницу, но Пилан устоял на задних ногах, вскинув к небу передние и громко заржав. Сюзан автоматически обняла его за шею и удержалась в седле.

                Корделия Дельгадо, в своем лучшем черном платье, в кружевной мантилье, наброшенной на волосы, стояла перед лошадью, как в собственной гостиной, не замечая копыт, бьющих по воздуху менее чем в двух футах от ее носа. В одной затянутой в перчатку руке она держала деревянный ящик.

                Сюзан уже сообразила, что перед ней не Риа, но, пожалуй, не стоило удивляться, что поначалу она спутала свою тетку со старой ведьмой. Да, тетя Корд еще не напоминала ходячий скелет (хотя дело к этому шло) и одевалась более пристойно (правда, на этот раз она почему-то надела грязные перчатки: Сюзан вообще не могла понять, зачем тете перчатки, а тем более такие грязные), но безумный взгляд роднил ее с Риа.

                - Доброго тебе дня, мисс Юная Красавица! - приветствовала ее тетя Корд скрипучим, злобным голосом, от которого у Сюзан задрожало сердце. Тетя Корд даже не поленилась присесть в реверансе, правда, юбку подобрала только одной рукой - вторая удерживала деревянный ящик у груди. - Куда это мы едем в столь прекрасный осенний день? Куда это так спешим? Во всяком случае, не в объятия любовника, ибо один мертв, а второй - в тюрьме!

                Корделия снова рассмеялась, губы разошлись, обнажив большие белые зубы. Почти что лошадиные зубы. Ее глаза блестели в солнечном свете.

                Она помешалась, подумала Сюзан. Бедняжка. Бедная старушка.

                - Ты заставила Диаборна приложить к этому руку? - спросила тетя Корд. Она обошла Пилона и теперь стояла у стремени, подняв на Сюзан остекленевшие глаза. - Твоя работа, не так ли? Да! Может, ты даже дала ему нож, которым он воспользовался, после того как ты приложилась к нему губами, желая ему удачи. Вы оба это затеяли... так чего не сознаться? По крайней мере признать, что ты спала с этим парнем, а я знаю, что это так, я видела, как он смотрел на тебя в тот день, когда ты сидела у окна, и как ты смотрела на него!

                - Если хочешь знать правду, я тебе все скажу. Мы любим друг друга. И поженимся еще до Нового года.

                Корделия вскинула руку в грязной перчатке к небу, словно приветствуя богов. Закричала, захлебываясь от смеха:

                - И она еще думает, что они поженятся! О-о-о-о! Вы бы, несомненно, выпили кровь ваших жертв прямо на свадебном алтаре, не так ли? О, какая же ты ужасная! Мне хочется плакать! - Но Корделия не заплакала, а вновь расхохоталась, уставившись в бездонное синее небо.

                - Мы не собирались никого убивать. - Сюзан, во всяком случае мысленно, разделила убийства в Доме-на-Набережной и ловушку, которую они готовили для солдат Фарсона. - И он никого не убивал. Нет, все это дело рук твоего дружка, Джонаса. Я готова в этом поклясться. Его план, его грязная работа.

                Корделия сунула руку в ящик, который прижимала к груди, и Сюзан сразу поняла, почему перчатки грязные: тетка чистила печь.

                - Я проклинаю тебя этим пеплом! - выкрикнула Корделия, осыпав черным облаком ногу и руку Сюзан. - Я проклинаю вас обоих! Отправляйтесь во тьму! И будьте там счастливы, неверные! Убийцы! Лжецы! Прелюбодеи! Чтоб вам провалиться сквозь землю и остаться там!

                С каждым криком Корделия Дельгадо осыпала племянницу очередной пригоршней пепла. С каждым криком прояснялась голова Сюзан. И когда Пилон, которому пришелся не по нутру этот черный сухой дождь, попытался податься в сторону, Сюзан удержала его на месте. Вокруг уже собрались зеваки, с интересом наблюдая за древним обрядом отречения от родства (среди них оказался и Шими, с широко раскрытыми глазами, дрожащим ртом), но Сюзан их не видела. К ней вернулась способность соображать, она уже поняла, что надо делать, и только за это могла хоть как-то отблагодарить тетку.

                - Я прощаю тебя, тетя Корд, - молвила она. Ящик с пеплом, уже почти пустой, вывалился из рук Корделии, словно Сюзан отвесила ей увесистую затрещину.

                - Что? - прошептала Корделия. - Что ты сказала?

                - Прощаю за то, что ты сделала своему брату и моему отцу. В чем принимала участие. - Сюзан провела ладонью по ноге, наклонилась, вытянув руку. И, прежде чем тетка успела отпрянуть, вымазала пеплом ее щеку. Пепел остался на коже, как широкий темный шрам. - А эта отметина тебе на память. Смой ее, если хочешь, но я думаю, что ты будешь носить ее на сердце. - Она помолчала. - Думаю, уже носишь. Прощай.

                - И куда это ты направляешься? - Одной рукой тетя Корд прикоснулась к пепельной полосе на щеке, второй попыталась схватиться за поводья Пилона. Споткнулась о ящик и едва не упала. Но Сюзан, наклонившись еще ниже, успела удержать ее за плечо. Корделия выпрямилась, повернулась к племяннице. - Только не к нему! Не смей идти к нему, глупая гусыня!

                Сюзан двинула Пилона с места.

                - Не твое дело, тетя. Между нами все кончено. Но запомни то, что я тебе сказала: мы поженимся до Нового года. И наш первенец уже зачат.

                - Вас поженят следующей ночью! Соединят дымом, обручат огнем, уложат в пепел! Уложат в пепел, ты меня слышишь?

                Обезумевшая женщина двинулась к ней, но Сюзан больше не могла ее слушать. День катился к вечеру, так что времени оставалось в обрез. Если она хотела успеть сделать то, что задумала.

                - Прощай, - повторила она и бросила Пилона в галоп. Но последние слова тетки продолжали звучать в ушах: Уложат в пепел, ты меня слышишь?

 3

                Выехав из города по Великому тракту, Сюзан увидела приближающихся к ней всадников и свернула с дороги, решив, что сейчас не время попадаться кому-либо на глаза. Она завела Пилона за старый амбар, погладила по шее, успокоила ласковым словом.

                Чтобы поравняться с ней, всадникам понадобилось значительно больше времени, чем предполагала Сюзан. Причину она поняла, лишь когда они проехали мимо амбара, высунуться из-за которого девушка не решалась. С ними была Риа, восседавшая на черном возке, расписанном магическими символами. Ведьма стала еще более страшной в сравнении с той ночью, когда Сюзан побывала у нее. Тогда, в свете Целующейся Луны, она еще походила на женщину. Теперь же в возке качалось из стороны в сторону не человеческое существо, а покрытый язвами тролль. Сопровождали Риа Большие охотники за гробами.

                - В Дом-на-Набережной! - прокаркало нечто, сидящее в возке. Скорее, на полной скорости! Эту ночь я проведу в постели Торина, имею право! Буду спать в ней и справлять в нее нужду, если пожелаю! Быстрее, говорю я вам!

                Дипейп - в возок впрягли именно его лошадь - обернулся и с отвращением и страхом посмотрел на ведьму:

                - Закрой рот.

                Ее ответом стал взрыв дикого хохота. Риа качалась из стороны в сторону, одной рукой держа на коленях мешок, вторую вытянув к Дипейпу, нацелив на него длинный указательный палец. От одного ее вида у Сюзан подогнулись колени, паника черной волной вновь начала заливать разум.

                Но она отчаянно сопротивлялась, не желая вновь превратиться в безмозглую птицу, мечущуюся по сараю, бьющуюся о стену и не замечающую открытого окна, через которое залетела внутрь.

                Даже когда возок скрылся за ближайшим холмом и о нем напоминала лишь повисшая в воздухе пыль, Сюзан могла слышать безумный смех Риа.

 4

                До лачуги в Плохой Траве Сюзан добралась в час дня. Какое-то время оставалась в седле, глядя на лачугу. Неужели она и Роланд были здесь каких-то двадцать четыре часа назад? Любили друг друга и строили планы на будущее? Верилось в это с трудом, но, спешившись и войдя в лачугу, она увидела корзинку, в которой вчера принесла еду. Корзинка стояла на колченогом столике, где они ее и оставили.

                Взглянув на нее, Сюзан вспомнила, что не ела со вчерашнего вечера. Она ужинала с Хартом Торином, и кусок не лез ей в горло, потому что мэр буквально пожирал ее глазами. Что ж, больше его взгляду не ползать по ее телу, не так ли? И ей, проходя по Дому-на-Набережной, не придется гадать, из-за какой двери он выскочит, как джинн из бутылки, чтобы облапать ее и потереться твердым концом.

                Пепел, думала она. Сплошной пепел. Но не для нас, Роланд. Клянусь, не для нас, дорогой.

                Ее не покидал испуг, она пыталась наметить план действий, разложить все по полоскам, расставить по порядку, но ей было всего шестнадцать, и молодой организм требовал своего. Один взгляд на корзинку, и ей ужасно захотелось есть.

                Сюзан заглянула в нее, увидела муравьев на двух сандвичах с копченым мясом, стряхнула их, в один миг расправилась с сандвичами. Хлеб зачерствел, но Сюзан этого и не заметила. А в корзинке еще оставались полкувшина сладкого сидра и кусок пирога.

                Съев и выпив все, Сюзан прошла в северный угол, отбросила лежащие там шкуры. Под ними, завернутые в мягкую кожу, лежали револьверы Роланда.

                Если что-то пойдет не так, ты должна прийти сюда и отвезти их на запад, в Гилеад. Найди там моего отца.

                И Сюзан не могла не задаться вопросом, действительно ли Роланд ожидал, что она помчится в Гилеад с его нерожденным ребенком под сердцем, когда он и его друзья, с красными руками, крича, будут гореть в праздничном костре в ночь Ярмарки?

                Она вытащила один револьвер из кобуры. Лишь несколько мгновений потребовалось ей, чтобы понять, как откинуть барабан. Убедившись, что револьвер полностью заряжен, она вернула барабан на место, проверила второй револьвер.

                Спрятала их в притороченном за седлом одеяле, где прятал их и Роланд, вскочила в седло и поехала на восток. Но не в город. Сначала следовало посетить еще одно место.

 5

                Около двух часов дня весть о том, что Френ Ленджилл выступит в городском Зале собраний, облетела Хэмбри. Никто не знал, откуда пришла эта новость (слишком определенная, чтобы смахивать на слух), но никого это и не волновало: информацию просто передавали соседу.

                К трем часам горожане забили зал до отказа, да еще человек двести стояли снаружи, дожидаясь, когда слово Ленджилла дойдет к ним через вторые и третьи руки. Корал Торин, которая первой сообщила о предстоящем выступлении Ленджилла посетителям "Приюта путников", само выступление проигнорировала. Она и так знала, что скажет Ленджилл, более того, поддержала точку зрения Джонаса, предложившего обойтись минимумом слов, изложить все как можно проще и понятнее. Приводить веские доводы смысла не имело: в праздник Жатвы к заходу солнца горожане превратятся в толпу, а толпа всегда находит себе лидеров, причем тех, кого надо.

                Ленджилл говорил, зажав шляпу в руке, с поблескивающим на груди серебряным амулетом, оберегающим урожай. Говорил коротко, грубо, убедительно. Большинство собравшихся знали его всю жизнь, поэтому не усомнились ни в едином слове.

                Харта Торина и Кимбу Раймера убили Диаборн, Хит и Стокуорт, сообщил Ленджилл сидящим в зале мужчинам и женщинам. Сомнений в том, что преступление совершено ими, нет, потому что на коленях мэра Торина осталась их визитная карточка - птичий череп.

                Шепоток пролетел по залу. Многие слушатели Ленджилла видели этот череп, то ли на луке седла, то ли на груди Катберта. Они еще смеялись над его шутками. Теперь они думали о том, что на самом деле он смеялся над ними, а кому охота становиться объектом насмешек. Лица мрачнели.

                Нож, перерезавший горло канцлеру, принадлежит Диаборну, продолжил Ленджилл. Трех молодых людей арестовали рано утром, когда они готовились покинуть Меджис. Мотив преступления недостаточно ясен, но скорее всего они хотели украсть лошадей. Если так, то они работали на Джона Фарсона, который, как известно, хорошо платил за лошадей, и платил наличными. Другими словами, эти трое - предатели родного феода и враги Альянса.

                В третьем ряду Ленджилл посадил старшего сына Брайана Хуки, Руфуса. И теперь, как и договаривались, Руфус Хуки выкрикнул:

                - Они сознались?

                - Да, - ответил Ленджилл. - Сознались в обоих убийствах и с гордостью говорили о содеянном ими.

                На этот раз шепот перешел в крики возмущения, выплеснулся на улицу. Из уст в уста передавали: они гордятся содеянным, они убивали под покровом ночи и гордятся содеянным. Лица каменели. Кулаки сжимались.

                - Диаборн догадался, что Джонас и его друзья узнали об их планах и сообщили Раймеру. Они убили Раймера, чтобы заткнуть ему рот, а потом и Торина, на случай, если Раймер все рассказал ему.

                Бессмыслица какая-то, указал Латиго. Джонас улыбнулся и кивнул. Совершенно верно, смысла в этом ни на грош, но это не имеет ни малейшего значения.

                Ленджилл ждал вопросов, но их не последовало. Слышались только перешептывания да позвякивание амулетов.

                Юноши в тюрьме. Ленджилл не стал говорить о том, что их ждало впереди, и вновь его ни о чем не спросили. Он сказал, что завтрашние увеселения, игры, скачки, забеги индеек, конкурс загадок, соревнование резчиков тыкв, танцы отменяются из уважения к убиенным. Другие, более важные дела, пройдут в намеченные сроки: конкурсы скота и птицы, выставка лошадей, соревнование стригалей, заседание конезаводчиков и аукционы: лошадей, свиней, коров, овец. И костер на восходе луны. Костер, который с незапамятных времен венчал праздник Жатвы. Его не зажгли бы только в одном случае: если б раньше случился конец света.

                - Костер будет гореть, а в нем сгорят чучела, - сказал Элдред Джонас Ленджиллу. - Это все, что тебе надо сказать. Ничего другого говорить не нужно.

                И теперь Ленджилл видел правоту Джонаса. Она читалась на каждом лице. На лицах проступала не просто решимость поступить по справедливости, но и одержимость. Стремление вернуться в стародавние времена, к ушедшим в глубокое прошлое ритуалам, о которых напоминали только соломенные пугала с выкрашенными красным руками. Слова гори огнем родились не на пустом месте. Многие поколения эти обряды не проводили (разве что тайно, где-то в холмах), но мир "сдвинулся", и они возвращались.

                Говори короче, напутствовал его Джонас. Он дал хороший совет, дельный. В мирные времена Ленджиллу не хотелось бы иметь с ним дело, но в смутные времена, как сейчас, он мог принести немалую пользу.

                - И пусть боги даруют вам мир. - Ленджилл отступил на шаг, сложил руки на груди, показывая, что речь его закончена. - Пусть боги даруют мир нам всем.

                - Длинных дней и приятных ночей, - автоматически, хором, откликнулись сидящие в зале. А потом молча встали, повернулись и вышли, чтобы заняться делами, какими обычно занимаются горожане накануне праздника Жатвы. Многие из них, подумал Ленджилл, направят свои стопы в "Приют путников" или "Гавань". Он поднял руку, вытер вспотевший лоб. Он ненавидел публичные выступления, особенно сегодняшнее, но подумал о том, что справился с ролью.

                И хорошо справился.

 6

                Толпа расходилась молча. Многие, как и предполагал Ленджилл, направились в салуны. Путь их пролегал мимо тюрьмы... но практически никто не удостоил ее и взглядом. Крыльцо пустовало (только пугало с красными руками сидело в кресле-качалке шерифа Звери), дверь раскрыли настежь, как обычно в теплые и солнечные дни. Юноши находились в камерах, все так, но шериф не сподобился усилить охрану.

                И если бы горожане, спускающиеся по холму к "Приюту" или "Гавани", решили по-своему разобраться с Роландом и его приятелями, их бы никто не остановил. Но они прошествовали мимо, опустив головы, туда, где их ждало спиртное. Сегодня они не жаждали крови. Завтра другое дело...

 7

                Неподалеку от "Полосы К", на Спуске, глазам Сюзан предстало зрелище, заставившее ее натянуть поводья. Рот девушки изумленно раскрылся. В трех милях к востоку дюжина ковбоев гнала громадный табун, каких видеть ей еще не доводилось: не менее четырехсот голов.

                Может, их перегоняют на зимние квартиры, подумала Сюзан.

                Но гнали лошадей не к ранчо, вытянувшихся вдоль Спуска, а на запад, к Скале Висельников.

                Сюзан верила всему, что говорил ей Роланд, но правдой его слова стали теперь, потому что увиденное ею имело самое прямое отношение к смерти отца.

                Лошади.

                - Какие же вы мерзавцы, - пробормотала она. - Ворующие лошадей мерзавцы.

                Пилон помчал ее к сгоревшему ранчо. Справа от нее тень становилась все длиннее. Над головой, в дневном небе, серебром поблескивала Демоническая Луна.

 8

                Сюзан боялась, что Джонас оставил своих людей на "Полосе К" (хотя не очень понимала, с какой целью), но страхи ее оказались напрасными. Ранчо пустовало пять или шесть лет, прошедших со времени пожара, спалившего дом, до прибытия троих юношей из Привходящего мира. Однако во дворе она заметила следы утренней стычки, а войдя в бункер, где спали юноши, - зияющую дыру в полу. Джонас не удосужился заложить ее половицей после того, как забрал револьверы Алена и Катберта.

                Она подошла к ней, опустилась на колени, заглянула в тайник. Впрочем, она сомневалась, что найдет там то, за чем пришла: слишком маленькой была дыра.

                Сюзан оглядела три койки. На какой спал Роланд? Она решила, что сможет ее найти - ей помогло бы обоняние, она помнила запах его волос и кожи. Но Сюзан понимала, что сейчас не время для сантиментов: каждая минута на счету и действовать надо быстро и решительно, не оглядываясь назад.

                Пепел, едва слышно прошептал у нее в голове голос тети Корд. Сюзан нетерпеливо тряхнула головой, чтобы прогнать голос, и вышла из бункера.

                Около него она ничего не нашла, безрезультатными оказались ее поиски и возле одинокой будки сортира. Она обошла летнюю кухню и облегченно вздохнула: у стены, у всех на виду, лежали два бочонка, которые в последний раз она видела притороченными по бокам Капризного.

                Мысль о муле напомнила ей о Шими, который смотрел на нее с высоты своего мужского роста, с надеждой на детском личике. Я бы хотел получить от тебя ярмарочный поцелуй, очень бы хотел.

                Шими, жизнь которого спас "мистер Артур Хит", Шими, который не убоялся гнева ведьмы, отдав Катберту записку, предназначенную ее тетке. Шими, который привез сюда эти бочонки. Они вымазали их сажей, чтобы чуть замаскировать, и Сюзан испачкала руки и манжеты рубашки, пока отрывала донышки. Опять пепел. Петарды лежали внутри: большие кругляши размером с кулак и маленькие, с дамский пальчик.

                Петардами она набила карманы, часть взяла в руки. Засунула их в седельные сумы, посмотрела на небо. Половина четвертого. Она хотела вернуться в Хэмбри в сумерках, следовательно, у нее оставался в запасе один час. Значит, она могла хоть немного расслабиться.

                Сюзан вернулась в бункер, без труда нашла койку Роланда. Опустилась перед ней на колени, словно ребенок, собравшийся помолиться перед сном, положила голову на его подушку, глубоко вдохнула.

                - Роланд, - прошептала она, - как я тебя люблю. Как я люблю тебя, дорогой.

                Потом она легла на койку, глядя на окно, наблюдая, как тает свет. Один раз поднесла к глазам вымазанные сажей руки, подумала о том, чтобы подойти к водяной колонке у кухни и вымыть их, но отказалась от этой мысли. Пусть остаются грязными. Они - ка-тет, единство из множества, настойчивые в достижении цели, сильные в любви.

                Пусть пепел остается и попытается противостоять им.

 9

                У моей Сюзи есть недостатки, но она всегда появляется вовремя, говорил, бывало, Пат Дельгадо. Невероятно пунктуальная эта девочка.

                Слова его подтвердились и в ночь перед праздником Жатвы. Сюзан обогнула собственный дом и подъехала к "Приюту путников" буквально через десять минут после того, как солнце скрылось за холмами и Главная улица укрылась лиловыми тенями.

                Сама улица была на удивление пустынна, учитывая, что завтра начинался праздник. Оркестр, который последнюю неделю каждый вечер играл в "Зеленом сердце", на этот раз устроил себе выходной. Изредка взрывались хлопушки и петарды, но орущие, смеющиеся дети не носились взад-вперед. И из вывешенных цветных фонариков горели лишь немногие.

                Зато пугала таращились на Сюзан с каждого крыльца. И девушка вздрагивала от взглядов их белесых глаз.

                И в "Приюте" атмосфера изменилась. У коновязи хватало лошадей (еще больше стояли у продовольственного магазина на противоположной стороне улицы), свет горел во всех окнах, салун напоминал огромный корабль, плывущий в темном море, но только не слышалось ни громких криков, ни развеселой музыки: пианино Шеба молчало.

                Она без труда представила себе, что происходит внутри: сотня мужчин, может, и больше, просто стоят и пьют. Не разговаривают, не смеются, не бросают кости в "Аллее Сатаны", реагируя на результат радостными воплями или горестными стонами. Шлюх не хлопают по заду, никому не нужны ярмарочные поцелуи, ссоры не начинаются резким словом и не заканчиваются крепким ударом кулака. Мужчины просто пьют в трех сотнях ярдов от того места, где томятся за решеткой ее возлюбленный и его друзья. В этот вечер мужчины не собираются делать ничего другого, только пить. И если ей повезет... если в последний момент она не струсит и ей повезет...

                Когда она остановила Пилона у дверей салуна, от стены отделилась тень. Сюзан замерла, но туг же разглядела в оранжевом свете луны лицо Шими. Расслабилась, даже засмеялась. Он состоял в ее ка-тете, она знала, что состоял. Так стоило ли удивляться тому, что он тоже об этом знал?

                - Сюзан, - прошептал Шими, снимая сомбреро и прижимая его к груди. - Я тебя ждал.

                - Почему? - спросила она.

                - Потому что знал, что ты придешь. - Через плечо он глянул на "Приют", сверкающий ярко освещенными окнами. - Мы пойдем освобождать Артура и остальных, да?

                - Хотелось бы освободить.

                - Мы должны. Эти люди, что в салуне, ничего не говорят, но все ясно без слов. Я знаю, Сюзан, дочь Пата, я все знаю. Она в этом не сомневалась.

                - Корал в салуне?

                Шими покачал головой.

                - Поехала в Дом-на-Набережной. Сказала Стенли, что будет готовить тела к послезавтрашним похоронам, но я не думаю, что она будет здесь на похоронах. Большие охотники за гробами уезжают, и она уедет с ними. - Шими поднял руку, вытер текущие из глаз слезы.

                - Твой мул, Шими...

                - Оседлан и готов к дороге.

                Рот, Сюзан изумленно открылся.

                - Как ты узнал...

                - Точно так же, как знал о том, что ты придешь сюда, сэй Сюзан. Просто знал. - Он пожал плечами. - Капи за углом. Я привязал его к водяной колонке.

                - Это хорошо. - Она порылась в седельной суме, в которую положила маленькие петарды. - Вот. Возьми их. Спички у тебя есть?

                - Ага. - Шими ни о чем не спросил, просто засунул петарды в нагрудный карман.

                Но тут Сюзан, которая никогда не бывала в салуне, задала ему еще один вопрос:

                - Шими, что они делают со своими пальто, шляпами, пончо, когда входят в зал? Они же должны их снять, от выпивки становится жарко.

                - Да. Они кладут их на длинный стол у двери. Когда приходит время расходиться, некоторые не могут поделить пончо и начинается драка.

                Она кивнула, быстро прикидывая, как использовать полученные сведения. Шими стоял перед ней, прижав сомбреро к груди. Он мог только исполнять принятые решения, сам же ничего придумать не мог... Наконец она вскинула голову.

                - Шими, если ты мне поможешь, тебе придется покинуть Хэмбри... покинуть Меджис... покинуть Внешнюю Дугу. Ты поедешь с нами, если мы сумеем вырваться. Ты должен это понимать. Понимаешь?

                Она видела, что Шими все понял, губы его разошлись в широкой улыбке.

                - Да, Сюзан! Поеду с тобой, и Уиллом Диаборном, и Ричардом Стокуортом, и моим лучшим другом мистером Артуром Хитом! Поеду в Привходящий мир! Мы увидим дома, и статуи, и женщин в красивых платьях, похожих на сказочных принцесс, и...

                - Если мы попадемся, нас убьют.

                Он перестал улыбаться, но из глаз не потекли слезы.

                - Да, убьют, если попадемся, это точно.

                - И ты все равно мне поможешь?

                - Капи под седлом, - повторил он. Сюзан решила, что ответ более чем ясный. Она взялась за руку Шими, прижимающую сомбреро к груди, наклонилась, схватившись второй рукой за переднюю луку седла, и поцеловала юношу в щеку.

                Он улыбнулся.

                - Мы сделаем все, что в наших силах, не так ли? - спросила она Шими.

                - Да, Сюзан, дочь Пата. Для наших друзей мы сделаем все. Приложим все силы.

                - А теперь слушай, Шими. Слушай внимательно.

                Она говорила.

                Шими слушал.

 10

                Двадцать минут спустя, когда раздувшаяся оранжевая луна с трудом, словно беременная женщина, идущая в гору, всплыла над городом, по Холмовой улице одинокий скотовод вел за собой мула, направляясь к Управлению шерифа. Эта часть Холмовой улицы утонула в темноте. Одинокий фонарь горел у "Зеленого сердца", но парк (обычно шумный, веселый, ярко освещенный накануне ярмарки Жатвы) практически пустовал. Работали лишь предсказатели судьбы. В этот вечер никому не обещали светлого будущего, но желающие узнать его все равно приходили. Такова уж человеческая природа.

                Толстое широкое пончо скрывало фигуру скотовода: будь у него женская грудь, она осталась бы незамеченной. Сомбреро с широченными полями не позволяло увидеть лица. Будь оно женским, никто бы этого не углядел. Насвистывал скотовод мелодию "Беззаботной любви".

                На маленьком седле мула, перетянутый веревкой, лежал большой тюк, судя по всему, одежда, хотя темнота Холмовой улицы не позволяла этого разглядеть. На шее мула болтался довольно-таки странный амулет: два сомбреро и ковбойская шляпа.

                Когда скотовод приблизился к Управлению шерифа, свист смолк. На присутствие людей указывал только тусклый свет в одном окне. На крыльце в кресле-качалке сидело соломенное пугало в жилетке Херка Эвери с нацепленной на нее жестяной звездой. Снаружи охрана отсутствовала. Кто бы мог подумать, что в этот самый момент в тюрьме находились трое юношей, которых ненавидел весь Меджис? Прислушавшись, скотовод уловил треньканье гитары.

                Его тут же заглушила взорвавшаяся неподалеку петарда. Скотовод оглянулся, различил в темноте силуэт своего напарника. Тот помахал рукой. Скотовод кивнул, помахал в ответ, привязал мула к коновязи... той самой, к которой привязывали лошадей Роланд и его друзья, когда прибыли, чтобы засвидетельствовать свое почтение шерифу, в оставшийся в далеком прошлом летний день.

 11

                Дверь открылась, никто не удосужился запереть ее, когда Дейв Холлис пытался, наверное, уже в двухсотый раз, подобрать мелодию "Капитана Миллза". Шериф Эвери сидел за столом, откинувшись на спинку стула, сложив руки на огромном животе. Освещала кабинет шерифа настольная лампа под оранжевым абажуром.

                - Продолжай играть, помощник шерифа Дейв, и никакой казни не будет. - Катберт Оллгуд стоял у решетки своей камеры, схватившись руками за прутья. - Мы покончим с собой. Это будет называться самозащита.

                - Заткнись, червяк, - процедил шериф Эвери. Он дремал, переваривая плотный обед, думая о том, что он расскажет брату (и жене брата, симпатичной толстушке), проживающим в соседнем феоде, об этом героическом дне. Конечно, он будет избегать громких слов, но все-таки донесет до них мысль о том, что сыграл решающую роль. Если бы не он, эти трое...

                - Только не пой, - умолял Катберт Дейва. - Я готов сознаться в убийстве Артура Эльдского, только не пой.

                Слева от Берта сидел на койке скрестив ноги Ален. Роланд лежал, заложив руки за голову, уставившись в потолок. Но в тот момент, когда, чуть скрипнув, открылась входная дверь, сел. Словно ждал сигнала.

                - Должно быть, Бриджер. - Дейв радостно отложил гитару. Он ненавидел это дежурство и с нетерпением дожидался сменщика. А больше всего его доставали шутки Хита. Как он мог шутить, зная, что ожидает всех троих завтрашним вечером!

                - Я думаю, это один из них, - пробурчал шериф Эвери, имея в виду Больших охотников за гробами.

                Они ошиблись. В кабинет вошел скотовод в большом, не по размеру, пончо, его края волочились по полу, и надвинутой на глаза шляпе. Когда он закрывал дверь, Херк Эвери решил, что к ним пожаловал не живой человек, а соломенное пугало.

                - Эй, незнакомец! - Губы Эвери начали растягиваться в улыбке... кто-то явно решил подшутить над ними, а Херк Эвери умел оценить хорошую шутку. Особенно после четырех отбивных и горы картофельного пюре. - Привет тебе! Каким ветром...

                Рука, которая не закрывала дверь, а пряталась под пончо, появилась на свет Божий. Она держала револьвер, который мгновенно узнали пленники. Эвери уставился на него, улыбка медленно сползла с его лица. Руки, сложенные на животе, расползлись. Ноги, которые он положил на стол, сами по себе опустились на пол.

                - Эй, приятель. Что это ты задумал? - глухо спросил он.

                - Возьми со стены ключи и открой камеры, - хрипло приказал незнакомец. А снаружи (внимание на это обратил только Роланд) загремели петарды.

                - Я не могу этого сделать. - Ногой Эвери открыл ящик стола. В нем лежали револьверы, оставленные там с утра. - Опять же я не уверен, что эта штуковина заряжена, и я не думаю, что ты...

                Незнакомец нацелил револьвер в стол и нажал на спусковой крючок. Оглушающе грохнул выстрел, но Роланд думал, надеялся, что (дверь-то закрыта) его примут за разрыв очередной петарды. Не самой маленькой, но и не самой большой.

                Хорошая девочка, думал он. Только будь поосмотрительнее, хорошая девочка. Ради богов, Сью, будь поосмотрительнее.

                Все трое уже стояли у решетчатых дверей своих камер, широко раскрыв глаза, крепко сжав губы.

                Пуля ударила в угол стола и отщепила немалый кусок. Эвери вскрикнул, откинулся назад, стул перевернулся. Нога шерифа потащила за собой ящик. Он грохнулся на пол, из него выскочили три древних револьвера.

                - Сюзан, берегись! - крикнул Катберт. И тут же добавил: - Не надо, Дейв!

                На конце его жизни именно долг, а не страх перед Большими охотниками за гробами двигал Дейвом Холлисом, который надеялся стать шерифом Меджиса после ухода Эвери на пенсию (и, как он иногда говорил своей жене Джуди, куда лучшим шерифом, чем Толстяк). Он напрочь забыл о том, что вина юношей вызывала у него серьезные сомнения, и не мог согласиться с уготованной им ужасной казнью. Он думал лишь о том, что они посажены в тюрьму феода и он не может допустить, чтобы они покинули ее без ведома властей.

                Он бросился на незнакомца в пончо с намерением выбить револьвер из его руки, а при необходимости и застрелить его.

 12

                Сюзан смотрела на расщепленный стол шерифа, забыв обо всем на свете: одно движение маленького пальчика - и такой результат, когда отчаянный крик Катберта вернул ее в реальный мир.

                Она отпрянула к стене, счастливо избежав объятий Дейва, и вновь нажала на спусковой крючок. Грохот наполнил кабинет шерифа, и Дейва Холлиса, лишь на два года старше ее, отбросило назад с дымящейся дырой в рубашке, аккурат между двумя лучами звезды. Его широко раскрытые глаза словно не верили тому, что произошло. Рука сжимала монокль. Нога задела гитару, и она упала на пол, жалобно позвякивая струнами.

                - Дейв, - прошептала Сюзан. - О, Дейв, извини, что же я наделала?

                Дейв осел на пол, попытался встать, а потам повалился лицом вниз. На груди курилась маленькая дырочка, зато на спине зияла огромная дыра, красно-черная, с обугленными клочьями одежды вокруг, словно она не выстрелила в него, а ткнула раскаленной кочергой.

                - Дейв, - прошептала она. - Дейв, я...

                - Сюзан, берегись! - крикнул Роланд.

                Эвери, не поднимаясь с карачек, он рванулся вперед и схватил ее за бедра. Пол ушел из-под ног Сюзан, она плюхнулась на задницу, оказавшись с ним лицом к лицу... с его выпученными глазами, щеками в оспинах, идущим изо рта чесночным запахом.

                - Боги, да это девка, - прошептал он и потянулся к ней. Она вновь нажала на спусковой крючок револьвера Роланда, опалив свое пончо и пробив дыру в потолке. Вниз посыпалась штукатурка. Пальцы-сосиски Эвери сомкнулись на ее горле, где-то далеко Роланд выкрикивал ее имя. У нее оставался только один шанс. Если оставался.

                Один и нужен, Сью, раздался в голове голос отца. Один и нужен, дорогая.

                Взведя курок большим пальцем, она вдавила ствол в дряблую плоть под подбородком шерифа Херка Эвери и нажала на спусковой крючок.

                Сгустки крови, ошметки мозга, куски костей полетели во все стороны.

 13

                Эвери повалился ей на колени, тяжелый и мокрый, как кусок сырого мяса. Она чувствовала, как ей печет лицо. Где-то внизу заплясали язычки пламени.

                - На столе! - кричал Роланд, изо всех сил тряся решетку. - Сюзан, кувшин с водой на столе! Ради твоего отца!

                Она вылезла из-под Эвери, поднялась, поплелась к столу с горящим подолом пончо. Пахло паленой тканью, и она, в самом дальнем уголке мозга, похвалила себя за то, что завязала волосы узлом на затылке.

                В кувшине оказалась не вода, а грэф. Она вылила его на пончо, огонь зашипел и потух. Сюзан скинула пончо вместе с сомбреро. Вновь посмотрела на Дейва, с которым выросла, которого даже в незапамятные времена поцеловала за конюшней Хуки.

                - Сюзан! - резкий, настойчивый голос Роланда ворвался в ее воспоминания. - Ключи! Быстрее!

                Сюзан схватила со стены связку ключей. Подошла к камере Роланда и протянула ее сквозь решетку. В воздухе стоял запах порохового дыма, паленой шерсти, крови. При каждом вдохе желудок Сюзан сводило судорогой.

                Роланд выбрал нужный ключ, просунув руку между прутьями, вставил его в замочную скважину. Мгновением позже выскочил из камеры, коротко обнял Сюзан, аккурат в то мгновение, когда из ее глаз брызнули слезы. Освободил Катберта и Алена.

                - Ты ангел! - Ален крепко прижал ее груди.

                - Только не я. - Сюзан уже не плакала, а рыдала. Она сунула револьвер в руку Роланда, твердо зная, что никогда больше не прикоснется к нему. - Мы с ним играли в детстве. Он никогда не дергал за косички. И вырос хорошим человеком. А теперь я убила Дейва, и кто скажет об этом его жене?

                Роланд обнял ее, долго не отпускал.

                - Ты выполнила свой долг. Если б не он, то мы. Или ты этого не знаешь?

                Она кивнула, прижимаясь к груди Роланда.

                - Эвери, его мне ничуть не жалко, но Дейв...

                - Пошли. - Роланд увлек ее к двери. - Кто-нибудь может отличить выстрелы от разрывов петард. Их поджигал Шими?

                Сюзан кивнула.

                - Я принесла вам одежду. Пончо и шляпы.

                Сюзан поспешила к двери, открыла ее, выглянула, посмотрела направо, налево, выскользнула в темноту.

                Катберт взял обгорелое пончо, накрыл им лицо Дейва.

                - Не повезло тебе, парень. Оказался меж двух огней, не так ли? Человеком ты был неплохом.

                Сюзан вернулась, нагруженная одеждой, которую привезла на Капи. Шими без всякого напоминания отправился выполнять ее следующее поручение. Если этот парень - полоумный, думала она, то ей доводилось знать многих людей, у которых ума на четверть, а то и на осьмушку.

                - Где ты это все взяла? - спросил Ален.

                - В "Приюте путников". Брала не я, Шими. - Она раздала шляпы. Поспешим.

                Роланд, Катберт и Ален уже надели пончо. В шляпах, надвинутых на лоб, они ничем не отличались от ковбоев, фермеров, скотоводов феода.

                - Куда теперь? - спросил Ален, когда они вышли на крыльцо. Темная улица оставалась такой же пустынной: выстрелы не привлекли внимания.

                - Для начала к Хуки, - ответила Сюзан. - Ваши лошади там.

                По улице они двинулись вчетвером: Шими уже увел мула. Сердце Сюзан громко билось, она чувствовала выступивший на лбу пот, но внутри все холодело. Какими бы ни были ее мотивы, она совершила убийство, оборвала в этот вечер две жизни, пересекла черту, ступила на тропу, с которой нет возврата. Она сделала это ради Роланда, ради своего возлюбленного, она это знала, но знание это не приносило ей утешения.

                Будьте счастливы вместе, вы - неверные, вы - прелюбодеи, вы убийцы. Я проклинаю тебя этим пеплом.

                Сюзан схватила Роланда за руку, а когда он пожал ее, ответила тем же. А потом посмотрела на Демоническую Луну, злобное лицо на огромном диске, из оранжево-красного становящемся серебряным, и подумала, что, нажимая на спусковой крючок, посылая пулю в грудь Дейва Холлиса, она заплатила за свою любовь самым дорогим, что только у нее было, душой. И если Роланд покинет ее теперь, проклятие тетки исполнится останется один пепел.

 Глава девятая

ПРАЗДНИК ЖАТВЫ

 1

                Когда они вошли в конюшню, освещенную одним тусклым газовым рожком, тень выступила из одного из стойл. Роланд тут же выхватил оба револьвера. Шими несколько мгновений смотрел на них, держа в одной руке стремя. Затем его лицо осветила широкая улыбка, глаза сверкнули счастьем, и он бросился к ним.

                Роланд сунул револьверы в кобуру и уже приготовился обнять юношу, но Шими проскочил мимо него и упал в объятия Катберта.

                - Ой, ой. - Катберт сначала притворно покачнулся, потом обхватил Шими и поднял его в воздух. - Ты чуть не сбил меня с ног, парень!

                - Она вас вытащила! - воскликнул Шими. - Я знал, что вытащит, знал! Хорошая, умная Сюзан! - Шими посмотрел на Сюзан, стоявшую рядом с Роландом. Все еще бледную, но уже совладавшую с нервами. Вновь повернулся к Берту, звонко чмокнул его в лоб.

                - Ой! - воскликнул Берт. - А это за что?

                - Потому что я тебя люблю, добрый, хороший Артур Хит! Ты спас мне жизнь!

                - Ну, может, и спас, - Катберт рассмеялся, его большое сомбреро сбилось на затылок, - но если мы и дальше будем торчать здесь, ты снова можешь ее потерять.

                - Лошади оседланы, - доложил Шими. - Сюзан велела заседлать их, и я это сделал. Сделал как полагается. Осталось только пристегнуть это стремя к седлу мистера Ричарда Стокуорта. То, что висит сейчас, истерлось и может оторваться.

                - С этим успеется, - Ален взял стремя из рук Шими, повернулся к Роланду. - Куда теперь?

                Роланд предложил вернуться в мавзолей Торина. Лицо Шими перекосило от ужаса.

                - На кладбище? Когда в небе полная Демоническая Луна? - Он так замотал головой, что с нее слетело сомбреро. - Там же мертвецы, сэй Диаборн. Если докучать им, когда в небе Демон, они могут подняться и пойти!

                - В любом случае нам соваться туда не надо, - поддержала его Сюзан. Женщины из города должны усыпать дорогу от Дома-на-Набережной до кладбища цветами, прибраться в мавзолее. Олив будет руководить ими, если сможет, а если нет: так не обойдется без моей тети и Корал Торин. С этими дамами встречаться нам ни к чему.

                - Хорошо. Тогда на лошадей и в путь. Подумай, Сюзан. И ты, Шими. Нам нужно место, где мы могли бы спрятаться до рассвета, и при этом такое место, куда мы можем добраться меньше чем за час. Не на Великом Тракте и в любом направлении от Хэмбри за исключением северо-запада.

                - Чем тебя не устраивает северо-запад? - спросил Ален.

                - Потому что туда мы поскачем сейчас. Есть одна работенка... и мы дадим им знать, что это наша работа. И прежде всего Элдреду Джонасу, сухо улыбнулся Роланд. - Я хочу, чтобы он понял - игра закончилась. Никаких "Замков". Настоящие стрелки уже здесь. Посмотрим, сумеет ли он противостоять им.

 2

                Час спустя, когда луна высоко поднялась над деревьями, ка-тет Роланда прибыл к нефтяному полю СИТГО. Они ехали параллельно Великому Тракту, но, так уж вышло, принятые ими меры предосторожности оказались напрасными - они не повстречали ни одного всадника: Великий Тракт пустовал. Словно праздник Жатвы в этом году отменили, подумала Сюзан... а потом вспомнила пугала с выкрашенными красным руками, и по ее телу пробежала дрожь. Завтрашним вечером они могли точно так же выкрасить руки Роланда, и еще смогут, если их поймают. Не только его руки. Наши тоже. В том числе и Шими.

                Лошадей (и Капризного, который пусть и с неохотой, но трусил за ними, подчиняясь длинной веревке-поводьям) они привязали к давно замершему насосному оборудованию в юго-восточном углу нефтяного поля и медленно зашагали к нескольким работающим вышкам. Если они и говорили, то тихим шепотом. Роланд сомневался, что в этом есть необходимость, но голоса сами снижались до шепота. Роланду СИТГО представлялось гораздо страшнее кладбища. Он сомневался, что умершие люди могут подняться из могил даже при полной Демонической Луне, здесь же умерли далеко не все, в свете луны надсадно скрипели зомби, поршни ходили вверх-вниз, как ноги марширующих солдат.

                Роланд подвел их к работающей вышке. Они миновали щит с надписью "ГДЕ ТВОЯ КАСКА?" и второй, с другой надписью: "МЫ ПРОИЗВОДИМ НЕФТЬ. МЫ ГАРАНТИРУЕМ БЕЗОПАСНОСТЬ", остановившись у ее подножия. Механизмы скрипели так громко, что Роланду пришлось кричать.

                - Шими! Дай мне пару больших петард!

                Шими позаимствовал их из седельной сумы Сюзан и теперь протянул две Роланду. Тот взял Берта за руку и увлек за собой. Вышку окружал ржавый проволочный забор. Когда юноши попытались перелезть через него, горизонтальные проволоки лопнули, как гнилые нитки. Роланд и Катберт нервно переглянулись. Сюзан схватила Роланда за руку.

                - Будь осторожен! - перекричала она ритмичный скрежет работающего насоса.

                Он видел, что она не испугана, просто очень взволнована. Улыбнулся, привлек к себе, поцеловал мочку правого уха.

                - Готовься к забегу, - прошептал он. - Если мы все сделаем как надо, на СИТГО вспыхнет новая свеча. И очень большая.

                Он и Катберт нырнули под нижние проржавевшие балки вышки, встали рядом со скрежещущими механизмами. Роланд никак не мог понять, почему они не сломались в стародавние времена. Большая часть оборудования стояла на ржавых металлических основаниях, но он видел и гигантскую вращающуюся колонну, блестящую от нефти, которая, должно быть, подавалась автоматически по специальным каналам. У колонны чувствовался запах газа, напомнившей ему о факеле, периодически вспыхивающем на другом конце нефтяного поля.

                - Гигантский пердун! - прокричал Катберт.

                - Что?

                - Я говорю, воняет, как... Не важно! Давай покончим с этим, если сможем... сможем?

                Роланд не знал. Медленно двинулся вокруг колонны, Берт - за ним. Они увидели короткий коридор, вонючий и жаркий, ступили в него. Коридор повел их вниз. Они видели жирно блестящую вращающуюся поверхность, изгибающийся отводной лоток. Иногда капли нефти падали на землю: под лотком набралась приличного размера лужа. Роланд указал на нее, Катберт кивнул.

                Здесь не помогал даже крик: машинный рев заглушал все и вся. Роланд одной рукой обнял друга за шею, притянул его ухо к своим губам, вторую руку, с большой петардой, поднял на уровень глаз Катберта.

                - Зажги и беги, - приказал он. - Я ее подержу, дам тебе как можно больше времени. Я забочусь не только о тебе, но и о себе. Не хочу столкнуться с тобой, выбегая из этого машинного зала. Ты понял?

                Катберт энергично кивнул, затем повернул голову стрелка так, чтобы его губы оказались у уха Роланда.

                - А если в воздухе достаточно газа, чтобы он вспыхнул от искры?

                Роланд отступил на шаг. Вскинул руки, как бы показывая: "Откуда мне знать?" Катберт рассмеялся и вытащил коробку серных спичек, которую прихватил со стола Эвери. Изогнул бровь, как бы спрашивая, готов ли Роланд. Тот кивнул.

                Снаружи дул сильный ветер, но под вышкой спичка загорелась ровным пламенем. Роланд вытянул руку с петардой, и тут же ему вспомнилась мать: как она ненавидела все эти петарды, шутихи, хлопушки, как боялась, что он останется без глаза или без пальца.

                Катберт похлопал себя по груди повыше сердца и поцеловал свою ладонь, подал до боли знакомый знак - желаю удачи. Затем поднес пламя к фитилю. Он затрещал. Берт повернулся, показал взмахом рук, как разлетается окружающая их техника (Берт есть Берт, подумал Роланд, будет шутить и на эшафоте), и помчался по короткому коридору, приведшему их в чрево вышки.

                Роланд еще подержал петарду, а когда от фитиля осталось совсем ничего, швырнул ее в лоток. Зажмурился, поворачиваясь, ожидая, что сейчас, как и предсказывал Берт, взорвется воздух. Не взорвался. Роланд метнулся в коридорчик, проскочил его, увидел Катберта, стоящего по другую сторону проема у проволочного забора. Роланд замахал ему обеими руками: Беги, идиот, когда за его спиной взорвался мир.

                Мощный рыкающий грохот, казалось, вырвал его барабанные перепонки, высосал воздух из груди. Земля накренилась, уходя из-под ног, словно палуба судна, подброшенного волной, огромная мягкая рука уперлась ему в спину и с силой толкнула вперед. Он думал, что успел сделать шаг, может, даже два или три, а потом его подбросило в воздух и швырнуло к забору, за которым уже не стоял Катберт. Нет, он лежал на спине, уставившись в какую-то точку позади Роланда. Глаза юноши округлились, рот широко раскрылся. Роланд теперь все прекрасно видел, поскольку света на СИТГО было больше, чем в ясный день. Они зажгли свой ярмарочный костер, да такой яркий, что горожанам и не снилось.

                Роланд приземлился на колени рядом с Катбертом, схватил его за руку. А сзади накатывала волна душераздирающего рева, вокруг начали падать куски искореженного металла. Они поднялись и помчались к Алену, который встал перед Сюзан и Шими, словно старался прикрыть их собой.

                Роланд бросил короткий взгляд на вышку. Половина ее еще стояла, светясь красным светом, словно раскаленная подкова, а над ней, поднявшись в небо на сто пятьдесят футов, пылал ярко-желтый факел. И это было только начало. Роланд не знал, сколько еще вышек ему удастся поджечь, прежде чем на СИТГО появятся горожане, но рассчитывал разобраться с вышками по максимуму, чего бы ему это ни стоило. Взорвать цистерны у Скалы Висельников - только полдела. Следовало лишить Фарсона источника нефти.

                Но, как выяснилось, ему не пришлось поджигать петардами другие вышки. Под землей их связывали трубопроводы, в большинстве своем наполненные природным газом, просочившимся через высохшие, потерявшие эластичность уплотнения. Не успели Роланд и Катберт подбежать к остальным, как раздался новый взрыв и в небо взметнулся еще один факел: на воздух взлетела вышка, стоявшая справа от той, что взорвали Роланд и Катберт. Мгновением позже третья вышка, расположенная в добрых шестидесяти ярдах от первых двух, вспыхнула ярким пламенем. На этот раз железные стойки оторвались от бетонного основания, и вышка повалилась на землю, плюясь искрами и потоками пламени. Еще взрыв. Еще. И еще.

                Пятеро молодых людей, остолбенев, прикрывали глаза руками. Уже все нефтяное поле пылало, как праздничный пирог, поставленный на стол перед именинником, обдавая их потоками раскаленного воздуха.

                - Боги добры, - прошептал Ален. Роланд понял, что еще минута-другая, и они сгорят заживо. Подумал он и о лошадях. Пока они далеко от центра пожара, но вдруг что-то взорвется и рядом с ними. Он заметил, что уже горели две неработающие вышки. Лошади, должно быть, в ужасе. Черт, да он сам в ужасе.

                - Пошли отсюда! - крикнул Роланд.

                Они побежали к лошадям в отсветах желто-оранжевого пламени.

 3

                Поначалу Джонас подумал, что взрывы гремят в его голове: следствие их любовных игрищ.

                Любовные игрища, да. Любовные игрища - чушь собачья. В том, чем они занимались с Корал, любви не было ни грана. Любовь заменяло что-то другое. И еще как заменяло.

                Ему и раньше попадались страстные женщины, которые заводили тебя в печь и держали там, меж подмахивающих бедер, но до Корал ему не встречалась женщина, идеально гармонирующая с его желаниями и устремлениями, с которой он входил в резонанс. К сексу он относился просто: брал, если что попадалось под руку, и забывал, если такой возможности не представлялось. А вот с Корал он хотел брать, брать и снова брать. Оказавшись вдвоем, они трахались, как кошки или хорьки: извиваясь, шипя, царапаясь, кусали друг друга, кляли последними словами, наслаждаясь, наслаждаясь, наслаждаясь. Иной раз, рядом с Корал, Джонасу казалось, что его поджаривают на сладком масле.

                Вечером у него прошла встреча с Ассоциацией конезаводчиков, которой теперь куда больше подходило другое название - Ассоциация Фарсона. Джонас рассказал им о последних событиях, ответил на их идиотские вопросы, убедился, что они знают, чего он них ждут завтра. Покончив с этим, он заглянул к Риа, которую устроили в апартаментах Кимбы Раймера. Ведьма даже не заметила появления Джонаса. Она сидела в кабинете Раймера, с высоким потолком, книжными стеллажами вдоль стен, за столом из железного дерева, в кожаном кресле, абсолютно чужеродное тело, все равно что панталоны шлюхи на церковном алтаре. На столе стоял хрустальный шар. Колдовская радуга. Риа водила над ним руками, что-то бормотала, но шар оставался темным.

                Джонас запер ведьму и пошел к Корал. Она ждала его в гостиной, где завтра должно было пройти ежегодное собрание высших должностных лиц. В этом крыле дворца хватало спален, но она повела его в спальню убиенного брата... Джонас не сомневался, вполне осознанно. Там они и слились воедино, в кровати под пологом, которую Харт Торин так и не разделил со своей наложницей.

                Слились, как всегда яростно, отчаянно, и Джонас уже поднимался к пику оргазма, когда рванула первая нефтяная вышка. О боги, а ведь с ней никто не сравнится, подумал Джонас. Во всем чертовом мире нет второй такой...

                Еще два взрыва, один за другим, и Корал на мгновение застыла под ним, затем вновь закрутила бедрами.

                - СИТГО, - выдохнула она.

                - Да, - прохрипел он, продолжая вгонять в нее свой член. Секс уже потерял для него всякий интерес, но они достигли той точки, когда не остановишься даже под угрозой смерти.

                А две минуты спустя, голый, он уже спешил к маленькому балкону спальни Торина, его полуобвисший конец болтался перед ним из стороны в сторону. Корал, тоже в чем мать родила, следовала за ним.

                - К чему такая спешка? - возмущенно воскликнула она, когда Джонас распахнул стеклянную дверь на балкон. - Я могла бы кончить еще три раза!

                Джонас ей не ответил. Огляделся. Везде темно... за исключением нефтяного поля. Над ним стояло желтое зарево. У него на глазах зарево ширилось, прибавляло яркости. И взрыв следовал за взрывом.

                Разум его подернулся туманом. Это ощущение появилось после того, как Диаборн, паршивый мозгляк, неведомо как догадался, кто он такой. Корал своей энергией и напором помогала чуть разогнать этот туман, но теперь, когда он смотрел на море огня, в которое превратились нефтяные запасы Фарсона, туман, еще более сгустившись, вернулся вновь, как болотная лихорадка, которая иногда уходит из мышц и прячется в костях, никогда не покидая тело. Ты на западе, сказал ему Диаборн. Душа такого человека, как ты, не может покинуть запад. Разумеется, так оно и было, он знал это и без Диаборна... но после того как тот произнес эти слова, какая-то часть мозга Джонаса непрерывно об этом думала.

                Гребаный Уилл Диаборн. И где он теперь, он и оба его благовоспитанных дружка? В calabozo [тюрьма, каталажка (исп.).] Эвери? Джонас в этом сильно сомневался. Едва ли.

                Новые взрывы рвали ночной покой. Внизу люди бегали и кричали, как в то раннее утро, когда нашли убитых Торина и Раймера.

                - Таких больших фейерверков на день Жатвы еще не было, прошептала за его спиной Корал.

                Прежде чем Джонас успел ответить, в дверь забарабанили тяжелые кулаки. Секунду спустя она распахнулась, и в спальню ворвался Клей Рейнолдс, в одних синих джинсах. Всклоченные волосы, безумно горящие глаза.

                - Плохие новости из города, Элдред. Диаборн и два других сосунка из Привходящего...

                Еще три взрыва, слившиеся в один. Над пылающим нефтяным полем в небо неспешно поднялся огненный шар и растаял в темноте. Рейнолдс вышел на балкон, встал между Джонасом и Корал, не замечая их наготы. Смотрел на шар широко раскрытыми глазами, пока тот не исчез. Исчез, как мерзкие мальчишки. Джонас изо всех сил боролся с охватывающей его паникой.

                - Как им удалось вырваться? - спросил он. - Ты знаешь? Что говорит Эвери?

                - Эвери мертв. Как и его помощник, который был с ним. Их нашел другой помощник, Тодд Бриджер... Элдред, что там творится? Что происходит?

                - А, так это ваши мальчишки, - подала голос Корал. - Устроили свой праздник Жатвы, не так ли?

                Что у них на уме, подумал Джонас. Хороший вопрос, может, самый важный. Поджечь нефтяное поле... Это все, на что они способны, или только начало?

                Вновь у него возникло острое желание убраться отсюда, из Дома-на-Набережной, из Хэмбри, из Меджиса. Как же хорошо оказаться сейчас в далеком далеке, в милях, колесах, лигах отсюда. Он вышел из-за Укрепления и уже не мог вернуться под его защиту, подставился под ответный удар.

                - Клей.

                - Да, Элдред?

                Но глаза Рейнолдса и его разум пребывали в СИТГО. Джонас положил руку ему на плечо, развернул к себе. Джонас чувствовал, как возвращается к нему способность замечать, сопоставлять, анализировать. Паника, фатальное ощущение неизбежности конца исчезли.

                - Сколько у нас здесь людей?

                Рейнолдс задумался.

                - Тридцать пять. Вроде бы.

                - Сколько вооруженных?

                - Ружьями, револьверами?

                - Нет, идиот, щипцами для колки орехов.

                - Возможно... - Рейнолдс прикусил нижнюю губу. - С десяток. Если из этого оружия можно стрелять.

                - Большие начальники из Ассоциации конезаводчиков еще здесь?

                - Думаю, что да.

                - Приведи Ленджилла и Ренфрю. Будить тебе их не придется. Они все встали, а большинство уже там. - Джонас ткнул кулаком вниз, во двор. Скажи Ренфрю, пусть соберет авангард. Вооруженных людей. Мне бы хотелось взять с собой человек восемь-десять, но я ограничусь пятью. Распорядись, чтобы в возок ведьмы запрягли самого сильного, самого крепкого пони. Скажи этому старому козлу Мигуэлю, что я отрежу ему яйца и заткну в уши, если этот пони умрет по пути к Скале Висельников.

                Корал Торин при упоминании о яйцах рассмеялась.

                Рейнолдс взглянул на нее, глаза его упали на голую грудь, опустились ниже, ему с трудом удалось повернуться к Джонасу.

                - Где Рой? - спросил Джонас. Рейнолдс посмотрел наверх.

                - На третьем этаже. С какой-то горничной.

                - Дай ему хорошего пинка. Его работа - подготовить старуху к отъезду.

                - Мы уезжаем?

                - Как можно скорее. Ты и я - первыми, с парнями Ренфрю. Ленджилл с остальными - следом за нами. Главное, чтобы Ренфрю поехал с нами, Клей. Он знает местность как свои пять пальцев.

                - А как же лошади на Спуске?

                - Какие еще лошади?

                На СИТГО вновь громыхнуло. Еще один огненный шар всплыл в небо. Джонас не видел черных облаков, не чувствовал запаха нефти: ветер уносил все на восток, подальше от города.

                - Но...

                - Делай, что тебе говорят. - Джонас уже четко выстроил шкалу ценностей. И лошади занимали в ней одну из последних позиций: лошадей Фарсон мог добыть где угодно. Гораздо выше Джонас поставил цистерны, стоящие у Скалы Висельников. Их важность возросла многократно, поскольку источника нефти больше не существовало. Потеряв цистерны, Большие охотники за гробами могли забыть про возвращение домой.

                Но первую позицию занимал фарсоновский осколок Колдовской радуги, заменить который было нечем. Если уж он разобьется, потеряется, перейдет в другие руки, пусть это произойдет, когда ответ за случившееся будет держать Джордж Латиго, а не Элдред Джонас.

                - Шевелись, - бросил он Рейнолдсу. - Дипейп поедет с людьми Ленджилла. Ты - со мной. Шевелись. Не будем терять времени.

                - А я? - спросила Корал. Джонас обнял ее, прижал к себе. - Я не забуду тебя, дорогая. Корал кивнула, рукой схватила его за член, не замечая уставившегося на них Рейнолдса.

                - Да, и я не забуду тебя.

 4

                СИТГО они покинули со звоном в ушах, но в остальном целые и невредимые. Шими скакал за спиной у Катберта, за ними, на конце длинной веревки, тащился Капризный.

                Именно Сюзан предложила место, где они могли бы скоротать время, и, как большинство решений, это показалось всем совершенно очевидным... после того как один из них его озвучил. И вот, вскоре после полуночи, когда день Жатвы уже вступил в свои права, впятером они прискакали к хижине в Плохой Траве, в которой Сюзан и Роланд несколько раз предавались любовным утехам.

                Катберт и Ален разложили одеяла и уселись на них, чтобы разобраться с револьверами, которые они позаимствовали в Управлении шерифа. Там же они нашли рогатку Катберта и запас металлических шариков.

                - Большой калибр. - Ален откинул цилиндр одного револьвера, посмотрел в ствол. - Отдача у них, конечно, сильная, но думаю, Роланд, мы найдем им применение.

                - Нам бы ручной пулемет этого ранчера, - вздохнул Катберт.

                - Ты знаешь, что сказал бы Корт о таком оружии? - спросил Роланд, и Катберт расхохотался. К нему присоединился и Ален.

                - Кто такой Корт? - спросила Сюзан.

                - Крутой парень, каким кажется себе Элдред Джонас, - ответил Ален. - Он был нашим учителем.

                Роланд предложил своим друзьям поспать час-другой: следующий день ожидался трудным. О том, что день этот мог стать для них последним, нужды говорить не было.

                - Ален, ты слушаешь?

                Ален, прекрасно понимающий, что речь идет не о его ушах, кивнул.

                - Что-нибудь слышишь?

                - Пока нет.

                - Слушай внимательно.

                - Буду слушать... но я не могу ничего обещать. Дар - дело тонкое. Ты знаешь об атом не хуже моего.

                - Главное, слушай.

                Шими тем временем расстелил два одеяла рядом со своим лучшим другом.

                - Он - Роланд... и он - Ален... а кто же ты, старина Артур Хит? Кто ты на самом деле?

                - Меня зовут Катберт. - Катберт протянул руку. - Катберт Оллгуд. Рад с тобой познакомиться. Как поживаешь?

                Шими пожал протянутую руку. Роланд тем временем повернулся к Сюзан.

                - Ты прогуляешься со мной, Сью? Я хочу тебе кое-что сказать.

                Она всмотрелась в его лицо, пытаясь угадать его мысли.

                - Хорошо.

                Она протянула ему руку, Роланд взял ее, и бок о бок они вышли в лунный свет, от которого у Сюзан в страхе зашлось сердце.

 5

                В молчании шагали они среди сладко пахнущей травы, которую с удовольствием продолжали есть коровы и лошади, даже когда она уже раздувала, а потом разрывала им желудки. Высокая, на фут выше головы Роланда, трава зеленела, как летом. Дети иногда терялись в Плохой Траве и умирали там, но Сюзан не испытывала страха, находясь рядом с Роландом, даже не видя небесных ориентиров: врожденное чувство направления никогда не подводило его.

                - Сью, ты нарушила мое указание, - наконец вырвалось у него.

                Она повернулась к нему, на ее губах заиграла улыбка.

                - Значит, ты хочешь вернуться в камеру, так? - спросила она. Вместе с друзьями?

                - Нет, разумеется, нет. Ты такая храбрая! - Он прижал ее к себе, поцеловал. Когда оторвался, оба они тяжело дышали. Потом Роланд положил ей руки на плечи, заглянул в глаза. - Но на этот раз ты должна в точности выполнить мои указания.

                Она молча смотрела на него, не отводя глаз.

                - Ты знаешь. Знаешь, что я тебе сейчас скажу.

                - Да, возможно.

                - Говори. Может, у тебя получится лучше.

                - Я должна остаться в хижине, а вы уедете. Останусь я и Шими.

                Роланд кивнул.

                - Но ты останешься? Останешься?

                Она подумала о том, каким чужим казался ей револьвер Роланда, когда она сжимала его под пончо, вспомнила недоуменный, неверящий взгляд Дейва после того, как пуля пробила ему грудь и отбросила назад. Вспомнилась и ее первая попытка убить шерифа Эвери, когда выстрелом она лишь подожгла свое пончо, хотя шериф находился прямо перед ней. Револьвера для нее у них не было (если только Роланд не отдал бы ей один из своих), управляться с ним она не умела... и, что более важно, не хотела уметь. Учитывая все эти обстоятельства, опять же не забывая о Шими... пожалуй, оптимальный выход для нее - остаться в хижине.

                Роланд терпеливо ждал. Сюзан кивнула:

                - Мы с Шими будем ждать вас. Я обещаю.

                Он улыбнулся, на лице отразилось облегчение.

                - А теперь честно ответь на мой вопрос, Роланд.

                - Если смогу.

                Она посмотрела на луну, лицо Демона бросило ее в дрожь, вновь взглянула на Роланда.

                - Каковы шансы, что ты вернешься ко мне?

                Он обдумал вопрос, не выпуская ее рук, и после долгой паузы ответил:

                - Выше, чем полагает Джонас.

                - Мы будем ждать у границы Плохой Травы, и ты сможешь засечь их.

                - Да, табун лошадей, который я видела...

                - Он может появиться и без табуна, - ответил Роланд, не зная еще, как точно предугадал замыслы Джонаса. - Но шума от его отряда и так будет достаточно. А если их окажется много, мы их и увидим... они прорежут в траве коридор.

                Сюзан кивнула. Такое она видела не раз. Загадочным образом Плохая Трава раздавалась в стороны, пропуская группы людей.

                - А если они будут ждать тебя, Роланд? Если Джонас вышлет разведчиков?

                - Я в этом сомневаюсь, - пожал плечами Роланд. - А если и вышлет, мы их убьем. Если сможем, по-тихому. Убивать мы хорошо обучены. С этим мы справимся.

                Сюзан перехватила его руки, теперь она сжимала руку Роланда, а не наоборот. На ее лице читался страх.

                - Ты не ответил на мой вопрос. Каковы шансы, что мы вновь увидимся?

                Он опять задумался:

                - Пятьдесят на пятьдесят.

                Она закрыла глаза, глубоко вдохнула, медленно выдохнула, открыла глаза.

                - Плохо, но не так плохо, как я думала. А если ты не вернешься? Мне с Шими ехать на запад, как ты и говорил?

                - Да, в Гилеад. Там ты будешь в полной безопасности, дорогая... но ты просто обязана добраться до Гилеада, если не услышишь, как взрываются цистерны. Ты знаешь об этом, не так ли?

                - Чтобы предупредить твоих людей... твой ка-тет?

                Роланд кивнул.

                - Я их предупрежу, не бойся. И Шими не дам в обиду. В том, что мы добрались до этой хижины, его заслуги не меньше, чем моей.

                Роланд действительно серьезно рассчитывал на Шими, хотя Сюзан об этом не догадывалась. Если его, Катберта и Алена убили бы, именно Шими удержал бы Сюзан от опрометчивых поступков: ответственность за его жизнь и безопасность заставили бы ее уйти на запад.

                - Когда вы уезжаете? - спросила Сюзан. - Есть у нас время заняться любовью?

                - Время есть, но, может, нам не стоит этого делать. Мне и так трудно вновь оставить тебя. Конечно, если ты очень хочешь... - Его глаза молили ее ответить "да".

                - Тогда вернемся и немного полежим. - Она повернулась, взяла его за руку. Уже хотела сказать, что носит их первенца, но в последний момент передумала. У него и так много забот... да и не было у нее желания сообщать такую радостную весть под этой уродливой луной. Так можно накликать беду.

                Они проложили путь сквозь Плохую Траву, которая уже успела сомкнуться. У хижины Роланд развернул ее к себе, нежно поцеловал.

                - Я всегда буду любить тебя, Сюзан. Несмотря ни на что.

                Она улыбнулась. В уголках глаз выступили слезинки.

                - Несмотря ни на что, - согласилась она. Поцеловала Роланда, и они вошли в хижину.

 6

                Луна начала спуск к горизонту, когда отряд из восьми человек выехал из-под арки с выбитыми на ней словами "ВХОДИТЕ С МИРОМ". Первыми скакали Джонас и Рейнолдс. За ними следовал черный возок Риа. Тянул его крепкий на вид пони, сил которому хватило бы и на ночь, и на половину следующего дня. Джонас хотел дать ей возницу, но Риа отказалась.

                - Нет такого животного, с которым мужчина справился бы лучше меня, - заявила она ему, и похоже, сказала правду.

                Поводья лежали у нее на коленях, однако пони и без них знал, что от него требуется. За возком следовали Хэш Ренфрю, Куинт и трое лучших ковбоев Ренфрю.

                Корал тоже хотела поехать, но Джонас имел на этот счет иное мнение.

                - Если нас убьют, ты сможешь жить, как и раньше. О том, что мы заодно, никто не знает.

                - Без тебя мне нет смысла жить.

                - Слушай, не изображай школьницу, тебе это не идет. Ты найдешь немало причин и дальше брести по тропе, стоит лишь задуматься над этим. Если все пройдет хорошо, а я ожидаю, что так оно и будет, а ты все еще захочешь быть со мной, уезжай отсюда, как только услышишь о нашем успехе. К западу отсюда, в горах Ви-Кастис, есть городок. Называется Ритзи. Ты прибудешь туда задолго до нас, как бы мы ни спешили. Найди приличную гостиницу, где может остановиться одинокая женщина... если такая есть в Ритзи. Жди. Когда мы доберемся туда с цистернами, вливайся в колонну по мою правую руку. Ты все поняла?

                Она поняла. Такие женщины встречались одна на тысячу. Умные, как Сатана, и умеющие трахаться, как любимая шлюха Сатаны. Теперь оставалось только одно: чтобы все прошло, как он только что описал.

                Джонас придержал поводья, дождался, пока с ним поравняется возок. Шар в мешке лежал на коленях Риа.

                - Есть что-нибудь?

                Он надеялся вновь увидеть розовую искру в черноте шара и одновременно страшился этого.

                - Нет. Он заговорит, если будет на то необходимость... можешь на это рассчитывать.

                - Тогда какой от тебя прок, старуха?

                - Узнаешь, когда придет время, - ответила Риа, высокомерно глядя на него (но, к своей радости, Джонас заметил в ее взгляде и страх).

                Джонас вновь занял место во главе маленькой колонны. Он решил, что возьмет шар у Риа при возникновении малейшей угрозы. Откровенно говоря, с головой его творилось что-то странное. Словно его искушало манящее желание заглянуть в розовые глубины шара. Желание это разожгла та розовая искра, что ему довелось увидеть.

                Ерунда, сказал он себе. Шар тут ни при чем. Это предвкушение битвы. Как только мы покончим с мальчишками, я снова стану самим собой.

                Если бы так оно и было. Но Джонас в этом сильно сомневался.

                Ренфрю уже пристроился к Клею. Джонас втиснулся между ними. Ужасно болела сломанная нога - еще один дурной знак.

                - Что Ленджилл? - спросил он Ренфрю.

                - Собирает людей, - ответил Ренфрю. - За Френа Ленджилла можно не беспокоиться. Он приведет тридцать человек.

                - Тридцать! Клянусь телом Гарри, я же говорил ему, что мне нужно сорок! Как минимум сорок!

                Ренфрю смерил его взглядом, поморщился от особенно сильного порыва ветра. Натянул шейный платок на нос и рот. Ковбои, замыкающие колонну, давно уже это сделали.

                - Ты очень боишься этих трех мальчишек, Джонас?

                - Боюсь за нас обоих, наверное, поскольку ты слишком глуп, чтобы понять, кто они такие и на что способны. - Джонас тоже натянул платок на лицо и продолжил уже более спокойным голосом, потому что не хотел преждевременно пугать этих болванов. Пока они ему нужны. А как только шар перейдет к Латиго, ситуация в корне изменится. - Хотя, возможно, мы их и не увидим.

                - Вполне вероятно, что они уже в тридцати милях отсюда и во всю прыть, на какую способны их лошади, несутся на запад. - согласился Ренфрю. - Я готов отдать пару золотых тому, кто расскажет, как они вырвались на свободу.

                Какое это теперь имеет значение, идиот, подумал Джонас, но ничего не сказал.

                - Что же касается людей Ленджилла, то это самые крепкие парни. Если дойдет до дела, эти тридцать будут сражаться, как шестьдесят.

                Джонас встретился взглядом с Клеем. Я поверю в это, только когда сам увижу, прочитал он в глазах Клея и вновь подумал о том, что не зря Рейнолдс нравится ему больше Роя Дипейпа.

                - Сколько вооруженных?

                - Огнестрельным оружием? Может, половина. Они выедут через час после нас.

                - Хорошо. - По крайней мере тыл им прикроют. Хоть за это он мог не беспокоиться. Ему не терпелось избавиться от этого треклятого шара.

                Ой ли? прошептал полубезумный голос из глубин подсознания. А хочется ли?

                Джонас игнорировал голос, пока тот не смолк. Полчаса спустя они свернули с дороги на Спуск. В нескольких милях впереди серебрилось под луной море Плохой Травы.

 7

                Примерно в то самое время, когда Джонас и его отряд свернули на Спуск, Роланд, Катберт и Ален садились в седла. Сюзан и Шими стояли у дверей хижины, держась за руки и не отрывая от них глаз.

                - Вы услышите взрывы цистерн и почувствуете запах дыма. обратился к ним Роланд. - Даже если ветер будет дуть от вас, все равно почувствуете. А через час увидите дым в другом месте. Там, - он указал, где. - Будет гореть хворост у устья каньона.

                - А если мы ничего не увидим?

                - Уезжайте на запад. Но ты увидишь, Сью. Клянусь тебе, увидишь.

                Она шагнула к нему, положила руки ему на бедро, посмотрела на него в свете закатывающейся луны. Он наклонился, провел рукой по волосам, поцеловал в губы.

                - Иди и возвращайся живой и невредимый, - пожелала Роланду Сюзан, оторвавшись от него.

                - Да, - внезапно добавил Шими, - Сражайтесь мужественно и победите в честном бою. - Он подошел, и застенчиво коснулся сапога Катберта. Катберт наклонился, взял руку Шими, пожал ее.

                - Береги ее, старина.

                Шими кивнул:

                - Обещаю.

                - Поехали. - Роланд боялся, что расплачется, если еще секунду будет смотреть на ее запрокинутое лицо. - Пора.

                Они медленно отъехали от хижины, но прежде чем трава сомкнулась, отрезав их от Сюзан и Шими, он оглянулся в последний раз.

                - Сью, я тебя люблю.

                Она улыбнулась. Прекрасной, лучезарной улыбкой:

                - Птички и рыбки, медведи и зайки.

                В следующий раз Роланд увидел ее внутри Колдовской радуги.

 8

                Западнее Плохой Травы Роланд и его друзья увидели лишь тучи песка, которые ветер гнал над каменистой землей. Лунный свет превращал эти тучи в загадочных фантомов. Иной раз песок опадал, открывая им Скалу Висельников, в двух колесах от них, и устье каньона Молнии, в двух колесах дальше. Иногда они видели только песчаную пелену. За ними о чем-то пела под ветром высокая трава.

                - Как самочувствие, парни? - спросил Роланд. - Все в порядке?

                Оба кивнули.

                - Я думаю, сегодня придется пострелять.

                - Мы будем помнить лица наших отцов, - заверил его Катберт.

                - Да. - согласился Роланд. - Мы очень даже хорошо будем их помнить. - Он потянулся. - Ветер в нашу пользу, не в их... это плюс. Мы их услышим. И сможем понять, сколько их. Правда? Оба вновь кивнули.

                - Если Джонас по-прежнему уверен в себе, он появится скоро, с маленьким отрядом, теми, которых успел собрать сразу, и с магическим кристаллом. В этом случае мы нападем на них, перебьем всех и захватим Колдовскую радугу.

                Ален и Катберт молчали, внимательно слушая. Налетел ветер. Роланд схватился за шляпу, которая едва не слетела у него с головы.

                - Если он нас испугается, думаю, тогда появится позже, уже с большим отрядом. В этом случае мы пропустим их... потом, если ветер по-прежнему будет нам помогать, пристроимся им в хвост.

                Катберт заулыбался.

                - О, Роланд. Твой отец может гордиться тобой. Четырнадцать лет, а хитер как дьявол!

                - Пятнадцать, когда встанет следующая луна, - на полном серьезе ответил Роланд. - Если нам придется следовать этому плану, будем убивать тех, кто едет последним. Следите за моими сигналами, хорошо?

                - Мы собираемся подъехать к Скале Висельников в составе их отряда? - спросил Ален. Он всегда отставал на шаг-другой от Катберта, но в данном случае Роланд не возражал: иногда обстоятельность ценилась выше быстроты. - Так?

                - Если получится, да.

                - Если розовый шар у них, остается надеяться, что он нас не выдаст, - добавил Ален.

                На лице Катберта отразилось удивление. Роланд прикусил губу: иной раз Ален соображал очень даже быстро. Эта неприятная идея возникла у него раньше, чем у Берта... раньше, чему него самого.

                - В это утро нам надо надеяться на многое, но мы будем действовать по обстановке.

                Они спешились, сели рядом с лошадьми у самой границы Плохой Травы, изредка перекидываясь словом. Роланд наблюдал за клубами серебряной пыли, несущимися над пустыней, и думал о Сюзан. Представлял себе, как они поженятся, поселятся на свободных землях к югу от Гилеада. К тому времени Фарсон потерпит поражение, "сдвинувшийся" было мир вернется на прежнее место (оставшийся в нем ребенок почему-то не сомневался, что смерть Джона Фарсона положит конец всем бедам), и его стрелецкая служба окончится. Не прошло и года, как он получил право носить на бедрах шестизарядные револьверы... и большие револьверы его отца, если Стивен Дискейн решит передать их ему... но он уже устал от этой ноши. Поцелуи Сюзан размягчили его сердце, показали, что есть и другая жизнь. Может, лучшая. С домиком, детьми...

                - Они идут. - Восклицание Алена вернуло Роланда к реальности.

                Стрелок поднялся, держа в руке поводья Быстрого. Рядом стоял Катберт.

                - Большой отряд или маленький? Ты... ты знаешь?

                Ален стоял, глядя на юго-восток, вытянув перед собой руки, ладонями вверх. Над его плечом Роланд видел Старую Звезду, зависшую у самого горизонта. До зари оставался час.

                - Пока сказать не могу, - ответил Ален.

                - Можешь хотя бы сказать, шар с...

                - Нет. Замолчи, Роланд. Не мешай слушать!

                Роланд и Катберт озабоченно наблюдали за Аденом, одновременно напрягая слух, пытаясь различить топот копыт, поскрипывание колес, шепот людей. Время шло. Ветер, который утих после того, как Старая Звезда закатилась за горизонт, в преддверии зари задул еще более яростно. Роланд взглянул на Катберта, который достал рогатку и нервно поигрывал резинкой. Берт пожал плечами.

                - Отряд маленький, - неожиданно произнес Ален. - Вы их не чувствуете?

                Оба покачали головами.

                - Не больше десяти человек, может, только шесть.

                - Боги! - пробормотал Роланд, вскинул кулак к небу. Не мог скрыть радости. - А шар?

                - Я его не чувствую. - Голос Алена звучал сонно. - Но ведь ты думаешь, что шар с ними, не так ли?

                Роланд кивнул. Маленький отряд из шести или восьми человек, охраняющий магический кристалл. Идеальный вариант.

                - Готовьтесь, парни. Мы их возьмем.

 9

                Отряд Джонаса достаточно быстро пересек Спуск и углубился в Плохую Траву. Звезды-ориентиры сверкали в осеннем небе, и Ренфрю знал их все. Каждые двадцать минут он останавливал отряд, чтобы прежде всего свериться с двумя звездами, которые он называл Близнецами, а потом указывал направление движения. Джонас не сомневался, что старый ковбой выведет их из Плохой Травы точно напротив скалы Висельников.

                Через Плохую Траву они ехали уже час, когда к Джонасу прискакал Куинт.

                - Эта старая дама, она хочет вас видеть, сэй. Говорит, по важному делу.

                - Прямо сейчас? - спросил Джонас.

                - Ага. - Куинт понизил голос. - Шар, который она держит на коленях, засветился.

                - Правда? Вот что я тебе скажу, Куинт... возвращайся к своим, а я разберусь, что там такое. - Он придержал лошадь, пока с ним не поравнялся черный возок. Риа подняла голову, и на мгновение ему показалось, что в розовом отсвете он видит лицо молодой девушки.

                - Пришел, парень. Я знала, что ты придешь. - Она зашлась хриплым смехом, и Джонас увидел Риа такой, какой она была на самом деле выжатой досуха магическим кристаллом, что лежал у нее на коленях. Потом он посмотрел на шар... и погиб. Он чувствовал, как розовое сияние проникает в самые дальние закоулки его мозга, освещает то, что никогда не видело света.

                - Тебе нравится, не так ли? - Старуха то ли хихикала, то ли ворковала. - Да, тебе нравится, как и любому другому, такой очаровательный шарик. Но что ты видишь, сэй Джонас?

                Наклонившись, держась одной рукой за луку седла, а другой придерживая падающие на глаза волосы, Джонас всмотрелся в шар. Сначала видел только розовый туман, потом он начал рассеиваться. И Джонас увидел хижину, окруженную высокой травой. Хижину, какая могла приглянуться только отшельнику. С распахнутой дверью, выкрашенной пусть и шелушащейся, но еще яркой красной краской. А на каменном крыльце, положив руки на колени, бросив одеяло под ноги, с распущенными по плечам волосами сидела...

                - Будь я проклят! - прошептал Джонас. Он едва не вываливался из седла, словно наездник в цирке, а глаза его исчезли: глазницы заливал розовый свет.

                Риа радостно похохатывала:

                - Да, это наложница Торина, которая так и не попала в его постель! Возлюбленная Диаборна! - Смех как отрезало. - Возлюбленная того молодого негодяя, что убил моего Эрмота. И он за это заплатит, да, заплатит. Смотри пристальнее, сэй Джонас! Смотри пристальнее!

                Джонас присмотрелся. Все стало ясно, и он подумал, что ему следовало догадаться об этом раньше. Страхи тетки этой девушки полностью оправдались. Риа все знала, хотя Джонас не мог понять, почему она никому не сказала о том, что девушку трахает один из парней, приехавших из Привходящего мира. И Сюзан не просто трахалась с Уиллом Диаборном. Она также помогла ему бежать, ему и его друзьям, и, возможно, убила при этом шерифа и его помощника.

                Фигурка в шаре приблизилась. От напряжения Джонасу даже стало нехорошо, но то была приятная дурнота. За спиной девушки хижину освещала тусклая лампа. Поначалу Джонасу показалось, что в одном углу кто-то спит, но потом он решил, что там просто свалены шкуры.

                - Ты видишь мальчишек? - спросила Риа, голос ее доносился из далекого далека. - Ты видишь их, мой господин, сэй?

                - Нет. - И его собственный голос доходил до него из того же далекого места. Он не мог оторвать глаз от шара. Чувствовал, как магический свет все глубже и глубже проникает в его мозг. Приятное чувство. Как тепло костра в холодную ночь. - Она одна. Похоже, она ждет.

                - Да, - согласилась Риа. Резкое движение рук над шаром, и свет потух.

                - Нет, - протестующе воскликнул Джонас, но поздно: шар остался темным. Ой хотел протянуть руки, просить, чтобы она вернула розовый свет, если придется, умолять ее, но невероятным усилием воли сдержался. И в награду вновь обрел контроль над своим разумом. Он-то и напомнил Джонасу, что жесты Риа абсолютно бессмысленны, как жесты тех же Пинча и Джилли. Магический кристалл слушался только себя, а не ее. А старуха уже вглядывалась в него.

                - И чего она, по-твоему, ждет? - спросила Риа. Ждать она могла только одного, со всевозрастающей тревогой подумал Джонас. Мальчишек. Трех безбородых сукиных сынов из Привходящего мира. А если они не с ней, то где-то неподалеку и тоже чего-то ждут. Ждут его. Возможно, даже хотят...

                - Слушай меня, - прорычал он. - Я задам тебе только один вопрос, так что будет лучше, если ты скажешь правду. Они знают об этом? Эти трое знают о Радуге?

                Риа отвела глаза. С одной стороны, ответ он получил, с другой нет. Риа слишком долго просидела на своем холме. Пора ей понять, кто тут хозяин. Джонас вновь наклонился над возком, схватил ее за плечо, ужасное ощущение, все равно что хватаешь живой скелет, но пальцев не разжал, наоборот, сдавил. Риа застонала, дернулась, но Джонас крепко держал ее.

                - Говори, старая сука! Разевай свою гребаную пасть!

                - Может, и знают, - взвыла Риа. - Эта девчонка могла что-то видеть в ту ночь, когда приходила ко мне... о-о-о, убери руку, ты меня убиваешь!

                - Если б я хотел тебя убить, ты бы уже умерла! - Джонас еще раз взглянул на магический кристалл, выпрямился в седле, потер подбородок.

                - Клей! - крикнул он. - Придержи коня!

                Рейнолдс и Ренфрю натянули поводья. Джонас поднял руку, останавливая следовавших за ним ковбоев.

                Ветер шелестел травой, гнул ее, обдавал их сладким запахом. Джонас всмотрелся в темноту, хотя и понимал, что увидеть мальчишек невозможно. Они могли быть где угодно, и Джонасу не нравились его шансы в возможной стычке. Совсем не нравились.

                Он подъехал к Рейнолдсу и Ренфрю. Ренфрю выказывал нетерпение.

                - В чем дело? Скоро рассвет. Надо двигаться.

                - Ты знаешь хижины в Плохой Траве?

                - Да, большинство. Почему...

                - Знаешь ту, что с красной дверью?

                Ренфрю кивнул и указал на север.

                - Старика Суни. Ему было видение, то ли во сне, то ли наяву. Тогда он и выкрасил дверь в красный цвет. Он ушел к манни лет пять тому назад. - Ренфрю больше ни о чем не спрашивал. Выражение лица Джонаса подсказало ему, что задавать вопросы небезопасно.

                Джонас поднял руку, на секунду взгляд его задержался на вытатуированном синем гробе, потом он повернулся, подозвал Куинта:

                - Командование возлагаю на тебя.

                Кустистые брови Куинта взметнулись вверх.

                - На меня?

                - Да. Но дальше мы не едем... план меняется.

                - А что...

                - Слушай и разевать рот будешь только в одном случае: если что-то не поймешь. Разверни этот чертов возок. Поставь вокруг своих людей и возвращайся назад. Соединись с Ленджиллом и его людьми. Скажи им, Джонас приказал ждать в том месте, где ты их найдешь. Ждать, пока он не вернется с Ренфрю и Рейнолдсом. Понятно?

                Куинт кивнул. По лицу чувствовалось, что он сбит с толку, но вопросов не последовало.

                - Хорошо. Принимайся за дело. И скажи ведьме, пусть уберет свою игрушку в мешок. - Джонас провел рукой по лбу. Пальцы, практически никогда не знавшие дрожи, ходили ходуном. - Она отвлекает.

                Куинт развернул лошадь, оглянулся, когда Джонас позвал его.

                - Я думаю, мальчишки из Привходящего мира где-то здесь, Куинт. Скорее всего впереди. Но если они позади, то могут напасть на вас.

                Куинт нервно оглядел высокую, в полтора его роста траву. Потом губы его закаменели, он вновь посмотрел на Джонаса.

                - Если они нападут, то попытаются захватить шар, - продолжил Джонас. - Так вот, запомни мои слова. Тот, кто не будет защищать шар изо всех сил, потом горько об этом пожалеет. - Он мотнул головой в сторону ковбоев, сгрудившихся за черным возком. - Скажи им об этом.

                - Да, босс, - кивнул Куинт.

                - После того как вы соединитесь с Ленджиллом, ответственность за шар ложится на него.

                - И долго нам ждать вашего возвращения?

                - Пока не замерзнет ад. Отправляйся. - Когда Куинт отъехал, Джонас повернулся к Рейнолдсу и Ренфрю: - Нам предстоит небольшая прогулка.

 10

                - Роланд, - с надрывом прошептал Ален. - Они повернули назад.

                - Ты уверен?

                - Да. Следом идет еще один отряд. Больший по численности. К нему они и направились.

                - Чем больше народу, тем увереннее они себя чувствуют, вот и все, - пожал плечами Катберт.

                - А шар? - спросил Роланд. - Ты его чувствуешь?

                - Да, шар с ними. Теперь чувствовать их легче, хотя расстояние увеличивается. Главное - засечь их, потом они никуда не денутся.

                - Шар по-прежнему у Риа?

                - Думаю, да. Отвратительная у нее аура. При прикосновении к ней просто передергивает.

                - Джонас нас боится, - заявил Роланд. - Он хочет, чтобы его окружало больше людей. В этом все дело, другого объяснения нет. Роланд не знал, что он и прав, и не прав одновременно. Не чувствовал, что допустил серьезный промах (а такое после отъезда из Гилеада случалось с ним крайне редко) - с юношеской горячностью поставил на один из вариантов, напрочь отметая любой другой.

                - И что нам делать? - спросил Ален.

                - Сидеть здесь. Слушать. Ждать. Они все равно привезут сюда шар, раз уж направляются к Скале Висельников. Должны привезти.

                - Сюзан? - спросил Катберт. - Сюзан и Шими? Как же они? Как мы узнаем, что с ними все в порядке?

                - Полагаю, тут мы бессильны. - Роланд сел, скрестив ноги, выпустив из руки поводья Быстрого. - Но Джонас и его люди скоро вернутся. И когда они появятся здесь, мы выполним свой долг.

 11

                Сюзан не хотела спать в хижине... без Роланда ей там совсем не нравилось. Поэтому она оставила Шими в углу, где он укрылся старыми шкурами, а сама вынесла одеяла наружу. Посидела на крыльце, глядя на звезды, молясь, чтобы у Роланда все получилось. Когда на душе у нее полегчало, она постелила одно одеяло, легла на него, укрылась другим. Казалось, прошла вечность с того момента, как Мария вырвала ее из глубокого сна. Ей даже не помешал громкий храп, доносящийся из хижины. Сюзан заснула, положив голову на руку, и не проснулась двадцать минут спустя, когда Шими появился в дверях, сонно посмотрел на нее и ушел в траву справить малую нужду. Заметил его только Капризный. Вытянул длинную морду и ткнулся в задницу Шими, когда тот проходил мимо. Шими в полусне отмахнулся, оттолкнув морду мула. Он хорошо знал повадки Капи, очень хорошо.

                Сюзан снилась ивовая роща... птички и рыбки, медведи и зайки... и разбудило ее не возвращение Шими, а холодный металл, вдавленный в шею. Громкий щелчок она узнала сразу: кто-то взвел курок револьвера. И ивовая роща исчезла, как мираж.

                - Просыпайся, Солнечный Лучик. - Голос сбил ее с толку. Ей хотелось поверить, что вновь вернулся вчерашний день, что Мария будит ее, чтобы она покинула Дом-на-Набережной до того как тот, кто убил мэра Торина и канцлера Раймера, придет, чтобы убить и ее.

                Не получалось. Тогда она открыла глаза при ярком солнце. Сейчас чуть занималась заря. И разбудил ее, мужской голос - не женский. И не рука трясла ее за плечо, а дуло револьвера уперлось в шею.

                Она вскинула глаза и увидела узкое, в морщинах лицо, обрамленное седыми волосами. Узкие губы. Светло-синие глаза, совсем как у Роланда. Элдред Джонас. А мужчина, который стоял позади него, в другие, лучшие времена угощал ее отца выпивкой: Хэш Ренфрю. Третий мужчина, из ка-тета Джонаса, нырнул в хижину. Ледяной ужас сковал ее тело. Как за себя, так и за Шими. Она не могла знать, понимает ли Шими, что происходит. Эти двое из того же ка-тета, что и третий, который пытался убить его, подумала она. Это он должен понять.

                - Вот и ты, Солнечный Лучик, вот и ты. - Джонас наблюдал, как она выбирается из тумана сна. - Хорошо! Не следовало тебе спать одной, таким красавицам в одиночестве спать не положено. Но не волнуйся. Я позабочусь о том, чтобы тебя доставили в безопасное место.

                Взгляд его метнулся к мужчине в плаще, вышедшему из хижины.

                - Есть там ее вещи, Клей?

                Рейнолдс покачал головой.

                - Полагаю, все в переметных сумах, на лошади.

                Шими, подумала Сюзан. Где ты, Шими? Джонас протянул руку, погладил ее грудь.

                - Отличная грудь. Мягкая и теплая. Неудивительно, что ты понравилась Диаборну.

                - Убери свою грязную татуированную лапу, мерзавец.

                Улыбаясь, Джонас убрал руку. Посмотрел на мула.

                - А ведь я знаю эту клячу. Она принадлежит моей доброй знакомой Корал. Помимо всего прочего, ты еще и воруешь скот. Ох эта молодежь. Ни стыда в ней не осталось, ни совести. Ты согласен со мной, сэй Ренфрю?

                Но давнишний знакомый ее отца промолчал. Лицо его оставалось бесстрастным, но Сюзан подумала, что ему чуть-чуть да стыдно за свое присутствие в этом месте и в этот час.

                Джонас вновь повернулся к ней, его губы изогнулись в подобии улыбки:

                - Впрочем, после убийства украсть мула - сущий пустяк, не так ли?

                Она не ответила, лишь смотрела, как Джонас гладит морду Капи.

                - Что же тащили с собой эти мальчишки, если им понадобился мул?

                - Саваны, - вырвалось у Сюзан. - Для тебя и всех твоих друзей. Ноша получилась тяжелая, у бедного животного едва не сломалась спина.

                - В том краю, откуда я родом, есть хорошая поговорка. - Джонас все улыбался. - Умным женщинам прямая дорога в ад. - И рука его по-прежнему гладила нос Капи. Мулу это нравилось. Он вытянул шею, его глупые маленькие глазки от удовольствия наполовину закрылись. - А тебе не приходило в голову, что те, кто делит общую добычу и уезжает, обычно не возвращаются?

                Сюзан промолчала.

                - Тебя бросили, Солнечный Лучик. Ту, кто быстро дает, обычно быстро забывают. Печально, но факт. Ты знаешь, куда они поехали?

                - Да, - тихо, чуть ли не шепотом ответила она.

                Улыбка Джонаса стала шире.

                - Если скажешь нам, облегчишь свою участь. Ты согласен, Ренфрю?

                - Ага, - кивнул Ренфрю. - Они - предатели, Сюзан... Служат Доброму Человеку. Если ты знаешь, где они и что задумали, ты должна нам сказать.

                - Нагнись ниже, - прошептала Сюзан, не сводя глаз с Джонаса. Губы онемели, отказывались слушаться, она произнесла что-то вроде косись пише, но Джонас ее понял, наклонился, вытянув шею, совсем как Капи, тут Сюзан и плюнула ему в лицо.

                Джонас отшатнулся, его передернуло от отвращения.

                - СУКА! - взревел он и отвесил ей крепкую оплеуху.

                Сюзан впечаталась спиной в землю, перед глазами вспыхнули звезды. Правая щека тут же начала раздуваться, как надувной шарик. Если бы удар пришелся на дюйм или два ниже, он бы сломал мне шею, подумала она. Может, так было бы лучше. Она подняла руку, вытерла кровь, брызнувшую из правой ноздри.

                Джонас повернулся к Ренфрю, который придвинулся к ним на шаг, а потом остановился.

                - Посади ее на лошадь и свяжи ей руки. Покрепче. - Сверху вниз он посмотрел на Сюзан, пнул в плечо. Достаточно сильно, чтобы она покатилась к хижине. - Будешь знать, как плевать в меня! Плевать в Элдреда Джонаса! Сука!

                Рейнолдс уже протягивал ему свой шейный платок. Джонас взял его, стер с лица слюну, потом опустился на колени. Набрал полную руку волос Сюзан и вытер о них платок. Рывком поднял ее на ноги. Слезы боли уже выступили в уголках глаз Сюзан, но она молчала.

                - Я, возможно, больше никогда не увижу твоего дружка, сладенькая Сью с мягенькими сисечками, но ты-то у меня в руках, не так ли? И если Диаборн доставит нам лишние хлопоты, я отыграюсь на тебе вдвойне. И позабочусь о том, чтобы Диаборн об этом узнал. Можешь на это рассчитывать.

                Улыбка сползла с его лица, он резко оттолкнул Сюзан, и она едва устояла на ногах.

                - А теперь на коня, и быстро, пока я не решил разрисовать ножичком твою милую мордашку.

 12

                Из высокой травы, оцепеневший от ужаса, с катящимися по щекам слезами, Шими наблюдал, как Сюзан плюнула в лицо плохого Охотника за гробами, а он с такой силой ударил ее по лицу, что едва не убил. Шими было бросился ей на помощь, но чей-то голос... может, его друга Артура... зазвучал в голове, предупреждая, что помочь он не поможет, зато его самого наверняка убьют.

                Он наблюдал, как Сюзан садится на лошадь. Другой мужчина, не Охотник за гробами, а крепыш ранчер, которого Шими изредка видел в "Приюте", пытался помочь, но Сюзан оттолкнула его. И мужчина отступил, покраснев как помидор.

                Не зли их, Сюзан, думал Шими. О боги, не допускайте этого, не позволяйте им и дальше избивать ее! О, ее бедное лицо! И из носа у нее течет кровь!

                - Даю тебе последний шанс, - прорычал Джонас. - Где они и что собираются делать?

                - Иди к дьяволу, - ответила Сюзан.

                - Скорее всего там ты встретишь меня. - Он криво улыбнулся, взглянул на другого Охотника за гробами. - Ничего не нашел?

                - Если они что и привезли, то взяли с собой, - ответил тот. Оставили только диаборновскую милашку.

                Джонас зло рассмеялся, вскакивая на лошадь.

                - Поехали.

                Они двинулись в Плохую Траву, которая тут же сомкнулась за ними, словно никто и не появлялся около хижины... да только они увезли Сюзан и увели Капи. Большой ранчер, что следовал за Сюзан, увел мула на длинной веревке.

                Удостоверившись, что они не вернутся, Шими медленно вышел на полянку у хижины, на ходу застегивая штаны. Посмотрел в ту сторону, куда уехали Роланд с друзьями, в другую, куда увели Сюзан. Что делать?

                Мгновения ему хватило, чтобы понять: выбора у него нет. Тропа, которую оставили за собой Роланд, Ален и добрый Артур Хит (Катберт так и остался для Шими Артуром Хитом), исчезла: Плохая Трава распрямилась и поглотила ее. А вот та, что проложили Сюзан и ее похитители, еще виднелась. Возможно, последовав за Сюзан, он сможет что-то для нее сделать. Помочь ей.

                Сначала Шими шагал, потом пустился бегом, уже не боясь того, что Охотники за гробами могут вернуться и схватить его. Чуть ли не весь день ему предстояло догонять Сюзан.

 13

                Катберт, самый нетерпеливый из всех троих, не находил себе места. Небо светлело и светлело, ночь уступала место дню. Вот и Жатва, думал он. Наконец-то Жатва, мы сидим здесь, заточив ножи, а резать-то некого.

                Дважды он спрашивал Алена, не "слышит" ли тот чего. В первый раз Ален пробурчал что-то нечленораздельное. Второй спросил Берта, можно ли хоть что-то услышать, если над ухом постоянно тявкают?

                Катберту два вопроса, заданные с разрывом в пятнадцать минут, не казались "постоянным тявканьем". Он надулся и отошел к своей лошади. Вскоре к нему подсел Роланд.

                - Ожидание, - вздохнул Катберт. - В Меджисе мы по большей части только этим и занимались, а я ужас как не люблю чего-то ждать.

                - Осталось недолго, - заверил его Роланд.

 14

                Отряд Джонаса вышел к тому месту, где люди Френа Ленджилла разбили временный лагерь, через час после восхода солнца. Куинт, Риа и ковбои Ренфрю присоединились к Ленджиллу раньше, чем немало порадовали Джонаса, и, уже пили кофе.

                Ленджилл вышел к ним навстречу, но, увидев Сюзан, сидевшую на лошади со связанными впереди руками, отступил на шаг и огляделся, будто искал место, где бы спрятаться. Но на большой поляне, у самой границы между Спуском и Плохой Травой, прятаться было негде, поэтому он застыл столбом. По лицу чувствовалось, что пленение Сюзан его совсем не радует.

                Сюзан двинулась на него, а когда Рейнолдс попытался схватить ее за стремя, легко ускользнула от его руки.

                - Как, Френсис Ленджилл! Вот уж не ожидала встретить тебя здесь!

                - Сюзан, мне очень жаль, что с тобой так вышло. - Лицо Ленджилла все больше заливала краска. - Ты попала в плохую компанию, девочка... а в конце плохая компания бросила тебя, чтобы ты ответила за всех.

                Сюзан расхохоталась:

                - Плохая компания! Да, ты знаешь, что это такое, не правда ли, Френ?

                Он неловко повернулся, не зная, что и ответить. А Сюзан вытащила ногу из стремени и, прежде чем кто-то успел остановить ее, пнула его сапогом между лопаток. Ленджилл повалился на живот, глаза его в изумлении широко раскрылись.

                - Ты еще не угомонилась, сучка! - взревел Ренфрю и ударил ее... по левой скуле, для симметрии, подумала она после того, как туман в голове рассеялся и к ней вернулась способность соображать. Она покачнулась в седле, но не упала на землю. На Ренфрю она даже не посмотрела, не сводя глаз с Ленджилла, которому уже удалось подняться на четвереньки.

                - Ты убил моего отца! - кричала она. - Ты убил моего отца, жалкий трус, пародия на мужчину! - Теперь она смотрела на ранчеров и ковбоев, которые вытаращились на нее. - Вот он, Френ Ленджилл, глава Ассоциации конезаводчиков, змея подколодная! Жалкий койот! Паршивый...

                - Достаточно, - оборвал ее Джонас, не без интереса наблюдая, как Ленджилл пятится к своим людям, поникнув плечами, не смея вымолвить и слова, раздавленный обвинениями Сюзан. Риа заквохтала, качаясь из стороны в сторону. Смех этот, мало похожий на человеческий, заставил Сюзан вздрогнуть, но присутствие Риа в этой компании, похоже, нисколько не удивило ее.

                - Отнюдь. - Сюзан перевела взгляд с Джонаса на Ленджилла, на лице ее отразились брезгливость и презрение. - Этого негодяя как ни обзови, все будет мало.

                - Возможно, но я думаю, что отведенное тебе время ты использовала с толком, леди-сэй. Едва ли кто смог бы превзойти тебя в этом. Послушай, как квохчет ведьма! Все равно что сыплет соль на его раны... но мы скоро заткнем ей рот. - Джонас резко повернул голову. - Клей!

                Рейнолдс подскакал к нему.

                - Думаю, ты сможешь доставить Солнечный Лучик в Дом-на-Набережной?

                - Думаю, да. - Рейнолдс постарался не выказать радости: слава богам, его посылали на восток, а не на запад. У него уже появилось дурное предчувствие... Скала Висельников, Латиго, цистерны... вся эта история. Откуда только оно взялось? - Сейчас?

                - Через минуту-другую, - ответил Джонас. - Может, придется кое-кого убить прямо здесь. Кто знает? Именно ради остающихся без ответа вопросов можно встать рано утром, даже если нога болит, как дырка в зубе. Не так ли?

                - Я не знаю, Элдред.

                - Сэй Ренфрю, пригляди за нашим милым Солнечным Лучиком. А мне надо кое-что забрать.

                Голос его разносился далеко, он этого и хотел, так что смех Риа как отрезало. Улыбаясь, Джонас двинул лошадь к черному возку, украшенному золотыми символами. Рейнолдс ехал слева от него, и Джонас скорее почувствовал, чем увидел, как справа возник Рой. Рой - хороший парень, подумал он. Немного туповат, но сердце у него в нужном месте, и иной раз ему не надо разобъяснять, что и как.

                С каждым шагом лошади Джонаса Риа чуть отползала назад. Ее глубоко запавшие глаза метались из стороны в сторону в поисках выхода. И не находили его.

                - Держись от меня подальше, убийца! - выкрикнула она, вскинув руку, словно хотела оттолкнуть Джонаса. Второй она еще крепче ухватилась за мешок, в котором лежал хрустальный шар. - Держись от меня подальше, а не то я призову молнию, которая поразит тебя, прежде чем ты успеешь спрыгнуть с лошади! И твоих ужасных дружков тоже!

                Джонасу показалось, что Рой при этих словах чуть придержал поводья, а вот Клей - нет. Как и сам Джонас. Он подумал, что она много чего может сделать... вернее, могла. До того, как голодный магический кристалл вошел в ее жизнь.

                - Дай его мне. - Джонас наклонился над возком, протянул руку за мешком. - Он не твой и никогда твоим ни был. Придет день, когда Благодетель, несомненно, поблагодарит тебя за то, что ты хранила его, но сейчас ты должна мне его отдать.

                Риа закричала так пронзительно, что некоторые ковбои выронили жестяные кружки с кофе и зажали уши руками. А Риа ухватилась рукой за веревку, стягивающую мешок, и подняла его над головой. Шар болтался на дне мешка, как маятник.

                - Не отдам! - прорычала она. - Я скорее разобью его об землю, чем отдам тебе!

                Джонас сомневался, что хрустальный шар разобьется, выскользнув из ее слабой руки на пружинистую траву, но ему не хотелось выяснять это на практике.

                - Клей, - обратился он к Рейнолдсу, - достань револьвер.

                Ему не пришлось смотреть на Клея, чтобы убедиться, что его приказ выполнен. Он увидел это в ее испуганных глазах, метнувшихся влево, туда, где Рейнолдс сидел на лошади.

                - Сейчас я начну считать, - продолжил Джонас. - На счет "три", если она не отдаст этот мешок, разнеси ее уродливую голову.

                - Хорошо.

                - Один. - Джонас наблюдал, как шар качается из стороны в сторону. Он засветился. Джонас видел розовое сияние, пробивающееся сквозь мешковину. - Два. Счастливого тебе пути в ад, Риа. Прощай, тр...

                - Держи! - Она выбросила вперед руку с мешком, а другой закрыла лицо. - На, бери! И пусть он погубит тебя так же, как погубил меня!

                - Спасибо, сэй.

                Джонас схватил мешок пониже стягивающей его веревки, дернул на себя. Риа вскрикнула вновь: веревка ободрала ей костяшки пальцев и выдрала один ноготь. Джонас ее крика и не услышал. Душа его пела и плясала. Впервые он забыл о своей работе, долге, окружающем мире, шести тысячах опасностей, подстерегающих его каждый день. Шар у него, у него! Клянусь могилами всех богов, он мой, подумал Джонас. Мой, и это главное.

                Каким-то чудом ему удалось сдержаться, он не растянул веревку и не заглянул в мешок, как лошадь лезет в торбу с овсом. Вместо этого он двойным узлом завязал веревку на роге передней луки седла. Глубоко вдохнул, медленно выдохнул. Успокоился. Чуть-чуть.

                - Рой.

                - Да, Джонас.

                Хорошо бы поскорее выбраться отсюда, подумал Джонас, и уже не в первый раз. Убраться от этих мужланов. Как же они ему надоели.

                - Рой, на этот раз мы будем считать до десяти. Если к этому времени она не сгинет с моих глаз, я разрешаю тебе отстрелить ей задницу. А теперь давай посмотрим, как ты умеешь считать. Я буду слушать внимательно, так что, пожалуйста, ничего не пропускай!

                - Один, - радостно воскликнул Дипейп. - Два. Три. Четыре.

                Выплевывая проклятия, Риа схватила лежащие в возке вожжи и огрела ими пони. Тот прижал уши к голове и так рванул возок, что Риа повалилась на спину. Тощие ноги в черных сапогах и разноцветных чулках задрались вверх. Ковбои захохотали. Рассмеялся и Джонас. Забавное зрелище, это точно. Риа на спине, молотящая по воздуху костлявыми ногами.

                - П-п-пять, - Дипейп так зашелся смехом, что начал заикаться. Ш-ш-шесть.

                Риа вновь села, с достоинством дохлой рыбы оглядела хохочущие рожи.

                - Я проклинаю вас всех! - взвизгнула она. Смех стих, хотя возок уже катил прочь. - Каждого из вас! Тебя... и тебя... и тебя! - Ее скрюченный палец уперся в Джонаса. - Вор! Жалкий вор!

                Как будто он был твоим, мысленно изумился Джонас (хотя слово мой первым вспыхнуло у него в мозгу, как только магический кристалл перешел в его руки). Как будто такое чудо может принадлежать деревенской ведьме, читающей будущее по петушиным внутренностям.

                Возок все дальше удалялся он них. Крики Риа подстегивали пони почище любого хлыста. И хотя черный возок быстро растворился в зелени Плохой Травы, они еще долго слышали вопли и проклятия Риа, обещавшие им смерть под Демонической Луной.

 15

                - Отправляйся, - приказал Джонас Клею Рейнолдсу. - Бери с собой нашего Солнечного Лучика. Если по дороге захочешь остановиться и попробовать, какая она на вкус, что ж, не стесняйся. - Он искоса глянул на Сюзан, хотелось посмотреть, какой эффект произведут эти слова, но его ждало разочарование: глаза Сюзан затуманились, словно удар Ренфрю лишил ее разума, во всяком случае, временно. - Главное.. чтобы в конце концов она попала к Корал.

                - Попадет, - заверил его Рейнолдс. - И что мне передать сэй Торин?

                - Скажи, чтобы держала эту девку под замком, пока я не дам о себе знать. И... почему бы тебе не остаться с ней, Клей? Я хочу сказать... к завтрашнему дню, я думаю, у нас уже не будет повода для волнений, но Корал... поезжай вместе с ней в Ритзи. Будешь ее эскортом, хорошо?

                Рейнолдс кивнул. Кто бы возражал? Дом-на-Набережной, конечно, хорошо, но Ритзи куда лучше. И он действительно может попробовать девчонку, когда доберется до дворца мэра, но не раньше. Не под этой жуткой, висящей и на дневном небе Демонической Луной.

                - Тогда отправляйся. Не теряй времени.

                Рейнолдс повел Сюзан через поляну, под углом к тому участку Плохой Травы, за которым скрылась Риа. Сюзан ехала молча, уставившись на свои связанные руки. Джонас повернулся к оставшимся.

                - Эти трое парней из Привходящего мира сбежали из тюрьмы, в чем им помогла эта сучка. - Он указал на удаляющуюся Сюзан.

                Среди ковбоев пробежал гневный шепоток. Они знали, что Уилл Диаборн и его друзья сбежали, а вот о том, что им помогала сэй Дельгадо, услышали впервые... и, если бы Рейнолдс уже не увел ее с собой, возможно, минутой позже ему бы это не удалось.

                - Хватит об этом! - прокричал Джонас, и взгляды ковбоев вновь сосредоточились на нем. Он же чуть наклонился вперед и погладил обтянутый мешковиной шар. Одного прикосновения хватило, чтобы ощутить собственное всесилие. Да, с шаром он справится с кем угодно, даже если одну руку ему привяжут к спине.

                - Хватит о ней, хватит о них! - Взгляд его перебегал от Ленджилла к Уэртнеру, к Кройдону, к Брайану Хуки, к Рою Дипейпу. - Нас почти сорок человек. У Скалы Висельников еще сто пятьдесят. Их - трое, и ни одному еще не стукнуло шестнадцать. Вы боитесь трех мальчишек?

                - Нет! - прокричали они.

                - Если мы наткнемся на них, дорогие мои, что мы сделаем?

                - УБЬЕМ ИХ! - прогремело в ответ, и испуганные вороны взлетели к небу, громким карканьем выражая свое неудовольствие.

                Джонас остался доволен. Рука его все еще ласкала магический кристалл, он чувствовал, как в него вливается сила. Розовая сила, подумал он и усмехнулся.

                - Поехали, парни. Я хочу, чтобы эти цистерны оказались в лесах за каньоном Молнии до того, как дома запалят ярмарочный костер.

 16

                Шими, спрятавшийся в Плохой Траве у самой поляны, едва не попал под колеса черного возка Риа. Вопящая ведьма проскочила так близко от него, что он почувствовал запах ее немытой кожи и грязных волос. Если б она посмотрела вниз, то обязательно заметила бы его и превратила в птицу, ушастика-путаника, а то и комара.

                Юноша видел, как Джонас передал Сюзан другому Охотнику за гробами, в плаще, и двинулся вдоль поляны. Он слышал, как Джонас обратился к мужчинам (многих из них Шими знал и стыдился того, что столько ковбоев Меджиса подчиняются приказам плохого Охотника за гробами), но сами слова пролетели мимо его ушей. Шими замер, когда они запрыгнули в седла, боясь, что они двинутся на него, но они поехали в противоположном направлении, на запад. Поляна опустела... да только не совсем. На ней остался Капризный. Веревка, на которой его привели, тянулась следом за ним по примятой траве. Капи посмотрел вслед отъезжающим всадникам, заржал, как бы говоря, что они могут отправляться к дьяволу, повернул голову и поймал взгляд Шими, который все еще прятался меж высоких стеблей Плохой Травы. Мул дернул ушами, попытался ухватить губами траву. Потом словно вспомнил, что она Плохая, поднял голову и снова заржал, глядя на Шими, как бы говоря, что происшедшее с ним - его вина.

                Шими задумчиво смотрел на Капризного, размышляя о том, что ехать на муле куда легче, чем идти. Да, конечно... но мул вновь подал голос, и Шими отказался от этой мысли. Капи мог заржать в самый неподходящий момент и привлечь внимание мужчины, который увез с собой Сюзан.

                - Думаю, ты сам найдешь дорогу домой. - сказал Шими мулу. - Пока, приятель. Пока, старина Капи. Еще увидимся на тропе.

                Он нашел тропинку, проложенную лошадьми Сюзан и Рейнолдса, и затрусил по ней.

 17

                - Они снова идут, - объявил Ален за секунду до того, как и Роланд почувствовал их присутствие - у него в голове словно сверкнула розовая молния. - Всем кагалом.

                Роланд посмотрел на Катберта. Тот ответил взглядом, в котором напрочь отсутствовала привычная ему смешинка.

                - Многое зависит от тебя. - Роланд коснулся рогатки. - И от нее.

                - Я знаю.

                - Что у тебя в арсенале?

                - Почти четыре дюжины стальных шариков. - Берт поднял мешочек из плотной ткани, в котором в более спокойные времена его отец держал табак. - Плюс петарды в седельных сумах.

                - Сколько больших?

                - Достаточно, Роланд, - ответил Катберт без тени улыбки. Смех ушел из его глаз, сразу ставших глазами хладнокровного убийцы. Достаточно.

                Роланд пробежался рукой по пончо, давая ладони привыкнуть к грубой материи. Посмотрел на Алена, вновь на Катберта, вновь говоря себе, что все получится, да, получится, если они сохранят хладнокровие и не будут думать о том, что их всего лишь трое против сорока или пятидесяти.

                - Те, кто сейчас у Скалы Висельников, услышат выстрелы, не так ли? - спросил Ален.

                Роланд кивнул.

                - Ветер дует от нас к ним, так что в этом нет никаких сомнений.

                - Значит, нам придется действовать быстро.

                - Времени терять не будем, - кивнул Роланд, подумав о том, как он стоял на дворе, притаившись в разросшейся спутанной живой изгороди за Большим залом, на руке его сидел сокол Давид, а по спине от ужаса тек пот. Думаю, ты умрешь сегодня, сказал он тогда соколу, и не ошибся. Но сам он выжил, выдержал испытание и вышел по восточному коридору. Сегодня испытание предстояло Катберту и Алену, не в Гилеаде, в традиционном месте за Большим залом, где мальчики доказывают свое право зваться мужчинами, а в Меджисе, на границе Плохой Травы, в пустыне, в каньоне. В каньоне Молнии.

                - Докажи, что ты мужчина, или умри. - Ален словно читал мысли стрелка. - Вопрос ставится так?

                - Да. В конце концов вопрос всегда ставится так. Когда, думаешь, они доберутся сюда?

                - Не раньше чем через час. А скорее через два.

                - Они знают, что мы их поджидаем?

                Ален кивнул:

                - Думаю, да.

                - Это плохо, - подал голос Катберт.

                - Джонас боится, что мы нападем на них в траве, - заметил Роланд. - Может, подожжем траву вокруг его отряда. Они утратят бдительность, как только выедут на открытое место. - Ты на это надеешься? - спросил Катберт.

                Роланд кивнул:

                - Да. Надеюсь.

 18

                Поначалу Рейнолдс ехал легкой рысцой, но через полчаса после расставания с Джонасом пустил лошадь галопом. Пилон мчался рядом. Сюзан держалась руками за рог передней луки, ее волосы разметало ветром. Думала она о том, как выглядит сейчас ее лицо. Скулы раздулись, глаза затекли. Даже от ветра саднило кожу.

                Уже на Спуске Рейнолдс остановился, чтобы дать лошадям передохнуть. Спрыгнул на землю, повернулся спиной к девушке, справил малую нужду. Сюзан в это время оглядела Спуск. Увидела громадный табун, теперь мирно жующий травку. Ковбои куда-то подевались. Хоть это они сделали, подумала Сюзан. Мало, конечно, но хоть что-то.

                - Не хочешь облегчиться? - спросил Рейнолдс. - Если хочешь, помогу тебе снять штаны, но только не говори "нет" сейчас, чтобы потом просить об остановке.

                - А ведь ты боишься. Большой храбрый регулятор, и боишься, не так ли? Да, боишься, пусть и вытатуировал гроб на руке.

                Рейнолдс попытался изобразить презрительную улыбку. Но в это утро она никак не вязалась с его лицом.

                - Не отбирай хлеб у предсказателей судьбы, мисси. Они с этим справятся лучше. Так будешь облегчаться или нет?

                - Нет. И ты боишься. Чего?

                Рейнолдс, а предчувствие беды не покинуло его после расставания с Джонасом, хотя он очень на это надеялся, обнажил в злобной усмешке желтые от табака зубы.

                - Если не можешь сказать ничего путного, лучше молчи.

                - Почему бы тебе не отпустить меня? Может, мои друзья поступят так же и с тобой, когда догонят нас.

                На этот раз Рейнолдс рассмеялся искренне. Запрыгнул в седло, сплюнул. Над головой Демоническая Луна превратилась в бледный круг

                - Мечтать не вредно, мисси-сэй. За мечты денег не берут. Но этих троих ты уже никогда не увидишь. Им прямая дорога к червям, будь уверена. Поехали.

                И они поскакали дальше.

 19

                В ночь на праздник Жатвы Корделия совсем не ложилась. Сидела в кресле в гостиной, и хотя вязанье лежало у нее на коленях, она не провязала ни единой петли. Вот и теперь, около десяти утра, она все сидела в том же кресле, уставившись в никуда. А куда, собственно, она могла смотреть. Все рухнуло, разбилось на мелкие осколки. Надежды получить деньги, которые Торин мог дать Сюзан и ее ребенку, отписать в завещании, мечты занять достойное положение в обществе, планы на будущее. Все порушили двое неблагодарных молодых людей, которым так уж не терпелось скинуть штаны.

                Она сидела в старом кресле, с вязаньем на коленях, с пеплом, которым, как клеймом, пометила Сюзан ее щеку, и думала: Наступит день, когда меня найдут мертвой в этом кресле... старую, больную, забытую. Неблагодарная девчонка! Так поступить после всего того, что я для нее сделала!

                Тут до нее донеслось слабое скрежетание по стеклу. Она понятия не имела, сколько прошло времени, прежде чем ее сознание зарегистрировало этот звук, но, как только это произошло, отложила вязанье и поднялась, чтобы посмотреть, кто же это скребется. Возможно, птица. Или дети с их обычными шутками на Жатву. Им-то нет никакого дела до того, что мир рухнул. Кто бы там ни был, она сейчас всех прогонит.

                Сначала Корделия ничего не увидела. А когда уже собралась отойти от окна, заметила в углу двора возок и пони. Вид возка встревожил ее черный, с непонятными золотыми символами. А пони стоял, низко опустив голову. Его, похоже, загнали до изнеможения.

                Она еще хмурилась, гадая, как попали к ней на двор возок и пони, когда перед ее носом в воздухе появилась грязная скрюченная рука и ногти заскребли по стеклу. Корделия ахнула, прижала руки к груди, из которой едва не выпрыгнуло сердце. Она отступила на шаг, отчаянно вскрикнула, задев бедром плиту.

                Длинные грязные ногти еще дважды прошлись по стеклу, потом исчезли.

                Корделия постояла в нерешительности, потом направилась к двери, по пути остановившись у поленницы и подхватив увесистую металлическую лопатку, которой доставала из печи золу. Распахнула дверь, подошла к углу, глубоко вдохнула и обогнула угол, одновременно поднимая лопатку.

                - Убирайся, кто бы ты ни был. Убирайся, а не то...

                Слова застыли у нее в горле: она увидела невероятно старую женщину, ползущую, именно ползущую к ней через прихваченную морозцем цветочную клумбу. Седые спутанные волосы старой карги (те, что еще остались) падали ей на лицо. Щеки и лоб усеивали язвы. Губы потрескались, кровь забрызгала острый, в бородавках, подбородок. Уголки глаз заплыли гноем, а дыхание со свистом вырывалось из груди.

                - Добрая женщина, помоги мне, - прохрипела старуха. - Помоги мне, если сможешь, а не то я умру.

                Рука, державшая лопатку, опустилась. Корделия не верила своим глазам.

                - Риа? - прошептала она. - Ты - Риа?

                - Ага, - прошептала Риа, таща свое тело по замерзшим василькам, упираясь руками в холодную землю. - Помоги мне.

                Корделия отступила на шаг, ее импровизированная дубинка теперь болталась у колена.

                - Нет, я... я не пущу тебя в дом... Я очень сожалею, что ты в таком состоянии, но... но у меня репутация, мои... мои соседи не спускают с меня глаз, не спускают...

                При этих словах она посмотрела на Равную улицу, словно ожидая, что у ее ворот уже собралась толпа зевак, с жадным интересом наблюдающих за тем, что происходит у нее на дворе, обменивающихся впечатлениями, каждым словом извращающих истину, но никого не увидела. Хэмбри замер, тротуары и мостовые пустовали. В ярмарочный день такое на ее памяти случалось впервые. Корделия посмотрела на существо, что ползло к ней по замерзшим цветам.

                - Твоя племянница... это сделала, - прошептало существо. - Все это... ее вина...

                Корделия выронила лопатку. Лопатка стукнула ей по щиколотке, но она этого не заметила. Пальцы ее сжались в кулаки.

                - Помоги мне, - шептала Риа. - Я знаю... где она... мы... у нас есть дело... у нас двоих... женское... дело...

                Какое-то мгновение Корделия еще колебалась, а потом подошла к старухе, наклонилась над ней, ухватилась за нее, подняла. Корделию чуть не вытошнило от идущего от старухи запаха - запаха гниющей плоти.

                Костлявые пальцы Риа гладили щеку Корделии и ее шею, пока она тащила ведьму в дом. По коже Корделии бежали мурашки, но она не отпрянула от Риа, пока та не плюхнулась на кухне на стул, жадно хватая ртом воздух и громко пукнув.

                - Слушай меня, - прошипела Риа.

                - Слушаю. - Корделия подтянула другой стул, села рядом.

                Возможно, ведьма была при смерти, но, как только ее взгляд падал на человека, его воля разом подавлялась. Пальцы Риа нырнули за пазуху грязного платья, вытащили серебряный амулет и быстро-быстро задвигали им. Корделию, которая всю ночь не сомкнула глаз, потянуло в сон.

                - Других нам не достать, - продолжала Риа, - и шар ускользнул из моих рук. Но она! .. Ее отвезли во дворец мэра, и, быть может, мы сможем разобраться с ней... да, это мы сможем.

                - Ты ни с чем не сможешь разобраться, - ответила ей Корделия. Ты умираешь.

                Риа выплюнула смешок и струйку желтой слюны.

                - Умираю? Нет. Немного устала и должна подкрепиться. Теперь слушай меня, Корделия, дочь Хайрема и сестра Пата!

                Худая, высохшая (но на удивление сильная) рука обвилась вокруг шеи Корделии и притянула ее ближе. Одновременно ведьма подняла вторую руку, и серебряный медальон заходил взад-вперед перед широко раскрытыми глазами Корделии. Ведьма что-то зашептала, и вскоре Корделия начала согласно кивать головой.

                - Тогда сделай все это. - Старуха отпустила ее. Откинулась на спинку стула. - Такой, как сейчас, мне долго не протянуть. Мне нужно немного времени. Чтобы прийти в себя.

                Корделия встала, подошла к разделочному столику, на котором стояла деревянная колода с воткнутыми в нее двумя острыми ножами. Вытащила один и вернулась к столу. Ее пустые глаза смотрели в никуда, как у Сюзан, когда она и Риа стояли на крыльце ведьминой хижины, залитые светом Целующейся Луны.

                - Ты же хочешь воздать ей по заслугам? - спросила Риа. Потому-то я и пришла к тебе.

                - Мисс Юная Красавица, - едва слышно пробормотала Корделия. Поднесла руку, что не держала нож, к лицу, коснулась вымазанной пеплом щеки. - Да. Я хочу воздать ей по заслугам, и воздам.

                - Ты жаждешь ее смерти?

                - Да. Она или я.

                - Не волнуйся, умрет она. А теперь накорми меня, Корделия. Дай то, что мне нужно!

                Корделия расстегнула пуговицы платья, стянула его вниз, обнажив маленькую грудь и начавший толстеть живот. Однако она еще сохранила некое подобие талии и именно туда направила нож, разрезав рубашку и тело. Белая материя вдоль разреза сразу окрасилась красным.

                - Да, - прошептала Риа. - Как розы. Часто, они мне снились, розы в цвету, и что-то черное между ними на краю мира. Подойди ближе! - Она обняла Корделию за поясницу, подтягивая ее к себе. Подняла глаза на лицо Корделии, облизала губы. - Хорошо. Очень хорошо.

                Корделия стояла, тупо уставившись в стену, а Риа с Кооса наклонилась к красному разрезу и начала пить.

 20

                Роланд было обрадовался, пока плотная группа всадников все ближе подходила к тому месту, где он, Катберт и Ален затаились в Плохой Траве. А потом его охватил страх. Одно дело, если отряд проследует рядом, а если выйдет прямо на них? Тогда они все умрут, как кроты, перерезанные лезвием плуга.

                Но ка завела их так далеко не для того, чтобы они приняли столь нелепую смерть. Заросли Плохой Травы простирались на мили. Поэтому не мог отряд Джонаса попасть именно на тот единственный пятачок, где стояли Роланд и его друзья. Однако они приближались, топот копыт и голоса людей слышались все отчетливее.

                Ален тревожно взглянул на Роланда, рукой указал, что им надо переместиться левее. Роланд покачал головой, ткнул пальцем в землю: будем стоять на месте, переходить на другое место поздно, нас могут услышать. Роланд вытащил револьверы. Катберт и Ален последовали его примеру. В результате плуг разминулся с кротами на шестьдесят футов. Юноши видели мелькавших в высокой траве лошадей и всадников. Роланд без труда разглядел, что возглавляют отряд едущие рядком Джонас, Дипейп и Ленджилл. За ними проследовало не меньше трех дюжин всадников, практически все в красно-зеленых пончо. Они растянулись в длинную колонну, и Роланд подумал, что на открытой местности колонна эта растянется еще больше, облегчая им задачу.

                Пока последний всадник не выехал из Плохой Травы, юноши ждали, зажимая морды своим лошадям на случай, если одна из них захочет поприветствовать проезжающих мимо собратьев. Когда в Плохой Траве они остались втроем, Роланд повернулся к друзьям:

                - На коней. Жатва начинается.

 21

                Не покидая высокой травы, они добрались до того места, где отряд Джонаса вырвался в пустыню. Ветер выл по-прежнему, поднимая тучи пыли к безоблачному темно-синему небу. Демоническая Луна покатилась к горизонту, похожая на затянутый бельмом глаз. В двухстах ярдах впереди маячили спины трех всадников, замыкающих отряд, с нахлобученными на головы сомбреро. Пончо раздувало ветром. Ветер прижимал всадников к передней луке седла.

                Юноши построились в ряд, с Катбертом посередине. Берт уже держал рогатку в руке. Шесть стальных шариков он дал Алену, шесть - Роланду. Потом вопросительно поднял брови. Роланд кивнул, и они поскакали.

                Пыль пролетала мимо, иногда полностью скрывая арьергард отряда Джонаса, иногда окутывая их густым туманом, но расстояние между последними всадниками и юношами неуклонно сокращалось. Роланд весь напрягся, ежесекундно ожидая, что кто-нибудь из всадников обернется и увидит их. Но никто не обернулся - кому охота подставлять лицо под режущий пылью ветер. Не мог предупредить их и звук: топот копыт при таком ветре далеко не разносился.

                Когда от последних всадников их отделяло лишь двадцать ярдов, Катберт кивнул: они вышли на убойную позицию. Ален протянул ему шарик. Берт бросил его в чашечку рогатки, натянул резинку, дождался, пока ветер чуть стихнет, разжал пальцы, сжимавшие шарик. Крайний слева всадник дернулся, словно его ужалила пчела, приподнял руку и упал на шею коня. Невероятно, но двое его companeros [попутчики (исп.).] ничего не заметили. Роланду показалось, что скакавший справа вроде бы начал поворачивать голову, когда Берт выстрелил вновь, и всадник, ехавший посередине, также ткнулся головой в шею лошади. Лошадь от неожиданности поднялась на дыбы. Всадник мешком повалился назад, сомбреро свалилось у него с головы. Роланду показалось, что он услышал хруст ломающейся ноги, зацепившейся за стремя.

                Третий всадник начал-таки поворачиваться. Роланд увидел бородатое лицо, свисающую из уголка рта незажженную, из-за ветра, сигарету, изумленный глаз... и тут же Катберт выстрелил в третий раз. На месте изумленного глаза образовалось красное пятно. Всадник соскользнул с седла, попытался схватиться за рог передней луки, но не дотянулся до него. Тремя меньше, подумал Роланд. И ударом ноги пустил Быстрого в галоп. Не отставали и остальные: все трое нырнули в пыль. Лошади убитых бросились к югу, что не могло не порадовать юношей. Лошади без всадников в Меджисе никого не удивляли, но заседланные лошади...

                Они вновь нагоняли отряд: один всадник, перед ним еще двое, потом опять один.

                Роланд выхватил нож, поравнялся с всадником, который, не зная того, замыкал колонну.

                - Какие новости? - как бы мимоходом спросил он, а когда мужчина повернулся, вонзил нож ему в грудь. Карие глаза ковбоя поверх банданы, закрывающей рот и нос, широко раскрылись, и он обмяк, вывалившись из седла.

                Катберт и Ален проскочили мимо Роланда, и Берт, на полном скаку, еще двумя шариками уложил двоих. Мужчина, что был впереди, что-то услышал, несмотря на ветер, оглянулся. Ален, уже выхвативший нож, метнул его. Со всей силы, с полного замаха, как их и учили. Несмотря на достаточно большое расстояние (двадцать футов) и ветер, он не промахнулся. Нож по самую рукоятку вонзился в бандану мужчины. Ковбой попытался его вытащить, в горле у него что-то заклокотало, и он сошел с тропы в пустошь. Уже семь.

                Как в истории о сапожнике и семи мухах, подумал Роланд. Когда он догнал Катберта и Алена, сердце его билось медленно и гулко. Ветер ревел. Песок поднимался, кружился, падал на землю. Впереди замаячили спины еще троих всадников, за ними угадывался основной отряд.

                Роланд указал на приближающуюся троицу, сымитировал выстрел из рогатки, указал на остальных и сымитировал выстрел из револьвера. Катберт и Ален кивнули. Вновь они скакали в ряд, на расстоянии вытянутой руки.

 22

                Двоих Берт снял чисто, а вот третий дернул головой в неудачный момент, так что стальной шарик, нацеленный ему в затылок, снес только мочку. К тому времени Роланд уже достал револьвер и послал пулю в висок мужчины. То есть они уложили десятерых, четверть отряда Джонаса, до того, как кто-либо почувствовал опасность. Роланд понятия не имел, достаточно ли это для окончательной победы, но знал, что первый этап они завершили успешно. Теперь они не могли прятаться, им оставалось только одно - убивать.

                - Хайл! Хайл! - во всю мощь проорал он. - Ко мне, стрелки! Ко мне! Втопчите их в землю! Пленных не брать!

                Они набросились на отряд Джонаса, в первом своем бою, словно волки на стадо овец, осыпав их пулями, прежде чем ехавшие бедолаги сообразили, что творится у них за спиной. Троих юношей с детских лет готовили в стрелки, и недостаток опыта они компенсировали острым взглядом и быстротой реакции, свойственными молодости. Под их револьверами участок пустыни к востоку от Скалы Висельников превратился в поляну смерти.

                С громкими криками они взрезали застигнутый врасплох отряд, словно трехлезвийный нож. Не каждый выстрел убивал, но и ни один не пропадал зря. Мужчины вылетали из седел, цепляясь сапогами за стремена, и лошади тащили их за собой. Других мужчин, и убитых, и раненых, топтали копыта мечущихся в панике коней.

                Роланд скакал, стреляя из двух револьверов сразу, зажав поводья в зубах, чтобы они не упали вниз и не запутали ноги Быстрого. Под его выстрелами двое мужчин повалились на землю слева от него, еще двое справа. Брайан Хуки, оказавшийся перед ним, обернулся, его бородатое лицо вытянулось от изумления. На его груди болтался, позвякивая, амулет-колокольчик. Он выхватил из чехла ружье и уже приставил приклад к плечу, когда пуля Роланда разнесла и колокольчик, и находившееся за ним сердце. Хуки вышибло из седла. На землю упал уже труп.

                Катберт поравнялся с Роландом, по его правую руку. Его выстрелы оборвали жизнь двоим ковбоям. Он яростно улыбнулся, посмотрев на Роланда.

                - Эл прав! - крикнул он. - Револьверы действительно большого калибра!

                Пальцы Роланда знали свое дело: Быстрый летел галопом, а они с невероятной скоростью перезаряжали револьверы, вставляя патроны в пустые гнезда. И вновь загремели выстрелы. Они разметали весь отряд, убивая тех, кто оказывался впереди, справа, слева. Ален пристроился сзади, прикрывая Роланда и Катберта со спины.

                Роланд уже видел Джонаса, Дипейпа и Ленджилла, разворачивающих лошадей, чтобы встретить атакующих лицом к лицу. Ленджилл пытался ухватить ручной пулемет, но лямка зацепилась за широкий воротник его бушлата, и всякий раз, когда он протягивал руку, приклад оказывался вне пределов досягаемости. Рот Ленджилла под густыми, обильно тронутыми сединой усами, перекосило от ярости.

                Теперь от этой троицы Роланда и Катберта отделял только один человек, Хэш Ренфрю, с громадным пятизарядным револьвером.

                - Да проклянут вас боги! - крикнул Ренфрю. - Ах вы поганые членососы! - Он бросил поводья, для устойчивости положил ствол револьвера на сгиб локтя. Ветер, завывая, окатил его песком. Роланд даже не подумал о том, чтобы притормозить, метнуться в одну или другую сторону. В голове у него вообще не было никаких мыслей. Там неистово пылал огонь битвы. С рвущимся сквозь зажатые в зубах поводья криком Роланд мчался на Хэша Ренфрю и трех мужчин за его спиной.

 23

                Джонас окончательно понял, что происходит, лишь услышав крики Уилла Диаборна:

                 (Хайл! Ко мне! Пленных не брать! ) боевой клич, которым испокон веку подбадривали себя стрелки. Все сразу встало на свои места, доносящиеся сзади выстрелы уже не вызывали удивления. Он развернул коня, уголком глаза увидел, что Рой повторяет его маневр, но куда больше, чем действия Роя, его волновал магический кристалл, такой могучий и такой хрупкий, мешок с которым болтался взад-вперед у шеи лошади.

                - Это же мальчишки! - воскликнул Рой. От изумления его физиономия стала еще глупее.

                - Диаборн, мерзавец! - прохрипел Хэш Ренфрю, его револьвер выстрелил.

                Джонас увидел, как с головы Диаборна сорвало сомбреро. А потом мальчишка начал стрелять, и Джонасу за всю жизнь не доводилось видеть лучшего стрелка. Ренфрю приподняло над седлом и отбросило назад, но он не выпустил из руки револьвера и еще дважды выстрелил в синее небо, прежде чем мертвым шмякнуться оземь.

                Ленджилл более не пытался сдернуть с плеча ручной пулемет. Лишь таращился на летящего на него, окутанного пылью всадника.

                - Назад! - крикнул он. - Именем Ассоциации конезаводчиков приказываю тебе...

                Черная дыра появилась в центре его лба, чуть повыше того места, где сходились брови. Руки взлетели вверх, с растопыренными пальцами, словно он решил сдаться. Так он и умер.

                - Сукин сын, гребаный сукин сын! - заверещал Дипейп. Попытался вытащить револьвер, но он зацепился за пончо. Попыток этих Дипейп не оставлял и в тот момент, когда пуля из револьвера Роланда разворотила ему рот до самого адамова яблока.

                Как такое могло случиться, в изумлении думал Джонас. Нас слишком много.

                Но случилось. Мальчишки из Привходящего мира с блеском использовали эффект внезапности, провели классический маневр, описанный во всех учебниках: именно так рекомендовалось действовать стрелкам в том случае, когда противник значительно превосходил их в численности. И джонасовская коалиция ранчеров, ковбоев и крепких парней рассыпалась как карточный домик.

                Те, кто не умер, улепетывали во всех направлениях, словно за ними гналась сотня дьяволов, вырвавшихся из ада. Гналась не сотня, и не дьяволов, но нападавшие сражались, как добрая сотня этих исчадий ада. Везде в пыли валялись трупы, и Джонас увидел, как один из мальчишек, прикрывающий остальных с тыла, Стокуорт, налетел на ковбоя, ударом кулака выбил из седла и прострелил ему голову, пока тот падал. О боги, подумал Джонас. Да ведь это же Кройдон, владелец ранчо "Пиано"!

                Да только теперь он уже ничем не владел. А Диаборн уже летел на Джонаса, потрясая револьверами.

                Джонас схватился за веревку мешка, завязанную на роге передней луки, в мгновение ока развязал ее, поднял мешок, оскалив зубы, его седые волосы развевались на ветру.

                - Подойди ближе, и я разобью его! Я серьезно, паршивый щенок! Не смей приближаться!

                Роланд не придержал лошадь, даже не задумался над словами Джонаса. Вспоминая потом случившееся, он пришел к выводу, что в тот момент думали за него руки. Вообще воспоминания были какие-то смутные, словно видения в потускневшем зеркале или в колдовском магическом кристалле.

                Боги, это он, подумал Джонас. Сам Артур Эльдский пришел, чтобы лишить меня жизни!

                И когда дуло револьвера Роланда глянуло на него, огромное, как шахтный тоннель, Джонасу вспомнились слова, которые этот молокосос бросил ему во дворе сгоревшего ранчо: Душа такого человека, как ты, не может покинуть запад.

                Я знал, думал Джонас. Даже тогда я знал, что дело идет к этому. Но, конечно, он не рискнет шаром. В этом ка-тете он главный, и он не рискнет...

                Ко мне! - закричал Джонас. - Их только трое. Ко мне, трусы!

                Но он остался один. Ленджилл лежал на боку, рядом со своим идиотским пулеметом, невидящие глаза Роя смотрели в синее небо, Куинт ускакал, Хуки погиб, ранчеры и ковбои, что были с ним, полегли, как скошенная трава. Только на Клея он мог бы рассчитывать, да только в этот критический момент тот находился совсем в другом месте.

                - Я его разобью! - прокричал он неотвратимо надвигающемуся на него мальчишке с холодными, как смерть, глазами. - Клянусь всеми богами, я его...

                Роланд взвел курок револьвера и выстрелил. Пуля пробила центр татуированной руки, что держала веревку, и ладонь исчезла, оставив только пальцы, торчащие в разные стороны из кровавого месива. На мгновение Роланд увидел вытатуированный гроб, потом его залила хлынувшая кровь.

                Мешок полетел вниз. Но в тот момент, когда Быстрый врезался в коня Джонаса и отбросил его в сторону, Роланд мягко подхватил мешок на согнутую руку. Джонас, видя, что лишился бесценного магического кристалла, издал яростный крик, схватил Роланда за плечо и едва не вытащил из седла. Кровь Джонаса горячим дождем окропила лицо стрелка.

                - Отдай его, негодяй! - вторая, здоровая рука Джонаса нырнула под пончо, выхватила револьвер. - Отдай, он мой!

                - Уже нет, - ответил Роланд. Быстрый развернулся, удивительно быстро и грациозно для такого крупного животного, и Роланд дважды выстрелил Джонасу в лицо. Лошадь Джонаса встала на дыбы и сбросила седоволосого на землю. Он упал на спину, его руки и ноги дернулись и застыли.

                Роланд перекинул мешок через плечо и поскакал к Катберту и Алену, готовый прийти на помощь... которая, однако, не потребовалась. Бок о бок они сидели на лошадях, широко раскрытыми глазами оглядывая усеянную трупами землю, глазами юношей, впервые прошедшими огонь и еще не верящими, что обошлись без ожогов. Ранило только Алена: пуля вспорола ему левую щеку. Рана зажила быстро, но шрам остался до самой смерти. Ален так и не смог вспомнить, кто подстрелил его и когда. Он вообще мало что помнил с того момента, как началась стрельба. То же самое произошло и с Катбертом.

                - Роланд. - Катберт дрожащей рукой смахнул пот с лица. - Хайл, стрелок.

                - Хайл.

                Катберт забрал у Роланда неиспользованные стальные шарики.

                - Роланд, мы живы.

                - Да.

                Ален оглядывался, медленно приходя в себя:

                - А куда подевались остальные?

                - Мне представляется, не меньше двадцати пяти остались здесь навсегда. - Роланд указал на трупы. - Остальные... - Он махнул рукой, которая все еще сжимала револьвер. - Удрали. Думаю, теперь их на войну и на аркане не затянешь.

                Роланд сунул револьвер в кобуру, снял мешок с плеча, поставил на переднюю луку седла, раскрыл. И мгновение спустя в черном зеве мешка вспыхнуло розовое сияние.

                Оно поползло по гладким, не знающим бритвы щекам стрелка, заполнило глаза.

                - Роланд. - Катберт внезапно занервничал. - Не думаю, что тебе стоит играть с этой штуковиной. Особенно сейчас. Стрельбу наверняка слышали у Скалы Висельников. Если мы хотим закончить то, что начали, у нас нет времени на...

                Роланд пропустил его слова мимо ушей. Сунул обе руки в мешок, вытащил из него магический кристалл. Поднес к глазам, не замечая, что пачкает его кровью Джонаса. Кристалл не возражал. Не в первый раз его метила кровь. Он мерцал и поблескивал, а потом в его розовых глубинах словно разошелся занавес. И Роланд уже не мог оторвать глаз от того, что открылось ему.

 Глава десятая

ПОД ДЕМОНИЧЕСКОЙ ЛУНОЙ (II)

 1

                Пальцы Корал крепко сжимали руку Сюзан, но боли не причиняли, пока она вела девушку по коридорам дворца. Сюзан не пыталась ни протестовать, ни вырываться: не имело смысла. Следом за женщинами шагали два ковбоя, вооруженные ножами и дубинками: все огнестрельное оружие забрали с собой те, кто уехал на запад с Джонасом. А за ковбоями, словно призрак, следовал старший брат убитого канцлера, Ласло. Рейнолдс, у которого желание насладиться прелестями девчонки напрочь отбила растущая тревога, то ли остался во дворе, то ли ускакал в город.

                - Я собираюсь посадить тебя в холодную кладовую, пока мы не разберемся, что с тобой делать, - говорила Корал. - Там ты будешь в полной безопасности... и в тепле. Хорошо, что ты надела пончо. Потом... когда Джонас вернется...

                - Ты больше никогда не увидишь сэй Джонаса, - прервала ее Сюзан. - Он уже не...

                Вновь боль пронзила ее лицо, которому в это утро и так досталось. На мгновение Сюзан показалось, что окружающий мир взорвался. Девушку бросило на стену коридора, перед глазами стоял густой туман, который рассасывался долго и медленно. Она чувствовала кровь, текущую по лицу: ударила ее Корал тыльной стороной ладони, и перстень разорвал кожу. Потекла кровь и из носа. В который уж раз.

                Корал холодно взирала на Сюзан, но девушке показалось, что она увидела в ее глазах не только злость. Похоже, и страх.

                - Не говори со мной об Элдреде, мисси. Он уехал, чтобы поймать мальчишек, которые убили моего брата. Мальчишек, которых ты вызволила из тюрьмы.

                - Перестань. - Сюзан вытерла нос, поморщилась, увидев натекшую в ладонь кровь, вытерла руку о штаны. - Я знаю, кто убил Харта, и ты это знаешь, так что не вешай мне лапшу на уши. - Она наблюдала, как поднимается рука Корал, чтобы ударить вновь, и глухо рассмеялась: Давай. Изуродуй мне и другую щеку, если тебе того хочется. Но будешь ли ты от этого спать лучше следующей ночью, без мужчины на другой половине кровати?

                Рука Корал резко опустилась. Затрещину она Сюзан не отвесила, но схватила ее за предплечье. На этот раз пальцы сжались куда как сильнее, причиняя боль, но Сюзан этой боли практически не почувствовала. Ее слишком много били в этот день, так что страдания ее уже не пугали. Главное, она знала, что каждая прошедшая минута приближает ее встречу с Роландом, когда боль эта забудется раз и навсегда.

                Остаток пути Корал буквально волокла ее по коридору. Они пересекли пустынную кухню (в любой другой день Жатвы работа бы здесь кипела, пар стоял столбом). Корал распахнула обитую железом дверь в дальней стене. Пахнуло картошкой, тыквой, морковью.

                - Заходи. И живее, если не хочешь, чтобы я дала тебе хорошего пинка.

                Сюзан посмотрела ей в глаза, улыбнулась:

                - Я бы прокляла тебя за то, что ты спала с убийцей, сэй Торин, но ты уже сама прокляла себя. И ты это знаешь... это написано на твоем лице, тут сомнений быть не может. Поэтому я лишь поклонюсь тебе... улыбаясь, она сделала реверанс. - ...и пожелаю доброго дня.

                - Заходи и заткни свою болтливую пасть! - рявкнула Корал и втолкнула Сюзан в кладовую. Захлопнула дверь, задвинула засов и, сверкая глазами, повернулась к ковбоям, которые все это время молча стояли у нее за спиной.

                - Охраняйте ее как положено. Если убежит, пеняйте на себя.

                Она протиснулась между ними, не слушая их заверений в том, что никуда пленница не денется, и поднялась в апартаменты своего брата дожидаться Джонаса или известий от Джонаса. Эта сука с превращенным в сплошной синяк лицом, что сидела между мешков с морковью и картошкой, ничего знать не могла, но ее слова

                 (ты больше никогда не увидишь сэй Джонаса) не выходили у Корал из головы. Эхом повторялись снова и снова и не выходили.

 2

                На колокольне, возвышающейся над городским Залом собраний, пробило полдень. И непривычная тишина вновь воцарилась над Хэмбри.

                Первая половина дня уступила место второй, но город словно позабыл про праздник Жатвы. Вот и "Приют путников" не бурлил весельем. Более двух сотен мужчин толпились под стеклянным взглядом Сорви-Головы, пили без продыха, но слышались в зале лишь шарканье ног да нетерпеливый стук стакана о стойку бара, свидетельствующий о том, что кого-то из клиентов замучила жажда.

                Шеб попытался пройтись по клавишам, заиграл "Буги большой бутылки", мелодию, которая всем всегда нравилась, и тут же ковбой с родимым пятном на щеке приставил ему нож к уху и посоветовал прекратить шуметь, в противном случае пообещав выпустить мозги через барабанную перепонку. Шеб, которому совершенно не хотелось расставаться ни с мозгами, ни с барабанной перепонкой, не заставил просить себя дважды. Тут же поднялся со скамьи и прошел за стойку бара помогать Стенли и Красотуле наполнять стаканы.

                Настроение у пьющих ухудшалось с каждым часом. Праздник Жатвы у них украли, это они уже поняли, но не знали, как на это отреагировать. Да, еще будет большой костер, в котором сгорят все пугала, но на поцелуи и танцы рассчитывать не приходилось. Их лишили и конкурса загадок, и скачек, и боя свиней... отняли возможность повеселиться. Они не могли достойно проводить год! Вместо положительных эмоций они получили убийство под покровом ночи и побег преступников. И лишь надежду на месть вместо уверенности в том, что виновные будут наказаны. Толпа в "Приюте путников", все более напоминавшая черную грозовую тучу, готовую разразиться молниями, жаждала, чтобы ей сказали, что надо делать.

                Ткнули пальцем в жертву, которую надо бросить в огонь, как во времена Эльда.

                И вот в этот самый момент, вскоре после того, как последний удар колокола растаял в холодном воздухе, двери салуна распахнулись, и в зал вошли две женщины. Многие знали старуху, что шла первой, и некоторые из них перекрестили глаза большим пальцем, чтобы отвести от себя ее черный взгляд. То была ведьма с Кооса, и хотя лицо ее покрывали язвы, а глаза запали так глубоко, что едва виднелись в глазницах, она буквально лучилась энергией, губы ее ярко алели, словно она только что наелась зимней вишни.

                Вторая женщина двигалась медленно, с трудом переставляя ноги, прижимая руку к боку. Ее лицо цветом не отличалось от мела.

                Риа прошествовала через зал, никого не удостоив взглядом, остановилась у стойки, под двухголовым чучелом, повернулась лицом к молчаливым ковбоям и горожанам.

                - Большинство из вас меня знает! - проскрипела она. Кроме тех, кому никогда не требовался любовный эликсир, порошок, который возвращал силу падающему концу, или капельки, предназначенные для надоевшей тещи. Я - Риа с Кооса, а эта женщина, что стоит рядом со мной, тетя девушки, которая прошлой ночью освободила трех убийц... той самой девушки, что сама убила городского шерифа и хорошего молодого парня... жена которого ждет ребенка. Он стоял перед ней с поднятыми руками, молил сохранить ему жизнь ради жены и еще не рожденного ребенка, но она все равно застрелила его! Жестокая! Жестокая и бессердечная!

                Толпа ответила глухим ропотом. Риа вскинула высохшие, скрюченные руки, и в зале воцарилась тишина. Медленно, не опуская рук, она обвела всех взглядом.

                - Чужаки приехали, и вы встретили их с распростертыми объятиями! - выкрикнула она все тем же скрипучим голосом. - Встретили с распростертыми объятиями, накормили и обогрели, а они ответили на это черной неблагодарностью! Убили тех, кого вы любили и уважали, сорвали праздник Жатвы, и только боги знают, какие беды обрушатся на нас в следующем году!

                Вновь ропот, уже громче. Она ударила по самому больному месту: они действительно боялись, что зло этого года перекинется на следующий, возможно, даже вновь приведет к мутациям скота, о чем на Внешней Дуге уже начали забывать.

                - Но они уехали и скорее всего не вернутся! - продолжала Риа. Может, оно и к лучшему - зачем пятнать нашу землю их чужеродной кровью? Но осталась одна... выросшая среди нас... женщина, предавшая город и убившая его сынов.

                Голос упал до шепота, и слушатели подались к ведьме, чтобы не пропустить ни одного слова. Лица еще более посуровели, глаза превратились в щелочки. Тут Риа вытолкнула вперед бледную, худосочную женщину в черном платье. Поставила ее перед собой, как куклу, зашептала ей на ухо... но шепот этот каким-то образом услышали все.

                - Давай, милая. Скажи им то, что говорила мне.

                И Корделия заговорила, безжизненным, механическим голосом:

                - Она сказала, что не будет наложницей мэра. Он для нее нехорош, сказала она. И потом соблазнила Уилла Диаборна. Ценой ее тела стало достойное положение в Гилеаде, куда она приехала бы вместе с ним... и убийство Харта Торина. Диаборн заплатил назначенную цену. Заплатил с радостью, ибо возжелал ее. Ему помогали друзья.

                Возможно, они тоже попользовались ею. Вполне возможно. Канцлер Раймер оказался у них на пути. А может, они решили заодно расправиться и с ним.

                - Мерзавцы! - воскликнула Красотуля. - Лживые гаденыши!

                - А теперь скажи им, что надо сделать, чтобы очистить новый год от скверны, прежде чем она успела расползтись, - проворковала Риа.

                Корделия Дельгадо подняла голову и оглядела мужчин. Глубоко вдохнула, втягивая запахи грэфа, пива, виски и табака в свои стародевственные легкие.

                - Схватите ее. Вы должны ее схватить. Говорю это с любовью и печалью, должна сказать.

                Молчание.

                И скрещенные на Корделии взгляды.

                - Выкрасьте ей руки.

                Стеклянный взгляд Сорви-Головы, обозревающий битком набитый салун.

                - Гори огнем, - прошептала Корделия. Свое согласие они выразили не криком, но вздохом. Словно осенний ветер зашелестел последними листьями на голых ветках.

 3

                Шими бежал за плохим Охотником за гробами и сэй Сюзан, пока не упал - легкие горели огнем, бок свело судорогой. Он повалился на мягкую траву Спуска с перекошенным от боли лицом.

                Какое-то время Шими лежал, вдыхая запах травы, отдавая себе отчет, что с каждой минутой расстояние до них увеличивается, но прекрасно понимая, что бежать, пока не утихнет боль в боку, он не сможет. А попытка подняться прямо сейчас приведет к тому, что боль снова уложит его на траву. Вот он лежал, изредка поднимая голову и глядя вслед удаляющимся плохому Охотнику за гробами и сэй Сюзан, и уже собрался встать, когда Капризный укусил его. Не ткнулся мордой в задницу, отнюдь, прихватил как следует. В последние двадцать четыре часа Капи тоже пришлось несладко, и ему не понравилось, что человек, который и навлек на него все эти несчастья, лежит на земле, отдыхает.

                - У-у-у-у! - взревел Шими, вскакивая. Укус Капи оказал магическое действие: Шими начисто забыл про все остальное. - Зачем ты это сделал, Капи? - Шими энергично потирал зад, большие слезы боли катились по щекам. - Ужасно больно... сукин ты сын!

                Капризный вытянул шею, обнажил зубы в сатанинской улыбке, какая удается только мулам и верблюдам, и заржал. Для Шими ржание это прозвучало, как смех.

                Конец веревки, заменявшей мулу поводья, лежал на траве меж его передних копыт. Когда Шими потянулся к ней, Капи попытался укусить его вновь, но юноша оказался проворнее, крепко врезав по узкой голове мула. Капи фыркнул и мигнул.

                - Ты это заслужил, старина Капи. - Шими схватился за веревку. Из-за тебя мне придется неделю испражняться на корточках. И твоя глупая шутка привела к тому, что мне еще долго не удастся сесть на стул. - Он обмотал веревкой запястье и залез на мула. Капи не попытался его сбросить, но Шими все равно болезненно поморщился, когда его травмированные ягодицы коснулись хребта мула. И все равно мне повезло, подумал Шими, двинув ногами в бока Капи. Да, задница болит, зато не надо идти пешком... или бежать.

                - Вперед, глупый! - Капи вновь получил по бокам. - Быстро! Как можно быстрее, сукин ты сын!

                За следующий час Шими неоднократно называл Капи сукиным сыном, по поводу и без оного. Проку от этого не было никакого - крейсерскую скорость Капи выбирал по собственному усмотрению.

 4

                Рейнолдс и Сюзан наискось пересекли Спуск, держа курс на дворец мэра. Добравшись до Дома-на-Набережной, Шими спешился за аркой, ведущей во двор, не зная, что делать дальше. В том, что они приехали сюда, сомнений у него не было: он видел жеребца Сюзан, Пилона, и лошадь плохого Охотника за гробами. Стреноженные, они стояли бок о бок в тени и изредка ржали, вскидывая головы.

                Что же делать? Всадники появлялись из-под арки и исчезали за ней, главным образом седоволосые ковбои, слишком старые, чтобы отправиться с Ленджиллом. Никто из них не обращал ни малейшего внимания на недоумка из салуна и его мула. А вот Мигуэль обратил бы, и Шими это знал. Старый музыкант никогда не любил его, держал за вора и, увидев мальчика на побегушках Корал во дворе дворца, незамедлительно шуганул бы его.

                Нет, не выгонит, мрачно подумал Шими. Сегодня не выгонит, сегодня я не позволю ему помыкать мной. Я не уйду, даже если он заорет.

                Но если старик заорет и поднимет тревогу, что тогда? Плохой Охотник за гробами может прийти и убить его. Шими без колебания пожертвовал бы собой ради своих друзей, если б его смерть принесла хоть какую-то пользу. А чем он им поможет, умерев на брусчатке двора Дома-на-Набережной?

                Вот он и стоял под холодным солнечным светом, переминаясь с ноги на ногу, жалея о том, что ему не хватает ума составить хоть какой-то план действий. Прошел час, два. Время текло медленно, Шими все больше злился на себя. Он чувствовал, что шансы помочь Сюзан уменьшаются с каждой уходящей минутой, но по-прежнему не знал, что ему делать. В какой-то момент он услышал, как на западе громыхнуло, словно оттуда донесся громовой раскат... хотя откуда взяться грому в ясный осенний день?

                Шими уже собрался рискнуть и войти во двор... может, там никого нет, может, он сумеет пробраться в дом незамеченным... когда из конюшен вышел человек, которого он боялся больше всего.

                Обвешанный амулетами, очень пьяный, Мигуэль Торрес добрался до середины двора, не по прямой, а выписывая сложную траекторию. Завязки его сомбреро болтались под дряблым подбородком, на штанах темнело мокрое пятно: похоже, он справил малую нужду, забыв о том, что сначала следует доставать "крантик", а уж потом открывать его. В руке он держал маленький керамический кувшин. В глазах стояло недоумение.

                - Кто это сделал? - прокричал Мигуэль. Вскинул глаза к предвечернему небу, появившейся на нем, еще бледной, Демонической Луне. И хотя Шими не любил старика, от жалости у него защемило сердце. Нельзя же вот так прямо смотреть на Демоническую Луну, это очень дурной знак. - Кто это сделал? Я прошу, чтобы ты ответил мне, сеньор! Сделай одолжение! - Пауза, яростный крик (Мигуэль споткнулся и едва удержался на ногах). Потом старик вскинул руки, словно собрался кулаками выбить ответ из ухмыляющейся физиономии Демона. Мгновением позже руки бессильно упали, из кувшина выплеснулся самогон, прямо на и так мокрые штаны. - Mancon [Педераст, гомик (исп.).], - пробормотал Мигуэль и побрел к стене (чуть не упал, зацепившись за задние ноги коня плохого Охотника за гробами), уселся на землю, привалился спиной к стене. Жадно хлебнул из кувшина, надвинул сомбреро на глаза. Поставил кувшин на землю, словно рука уже не могла держать его. Шими подождал, пока пальцы Мигуэля на ручке кувшина не разжались, а рука не легла на брусчатку. Он уже двинулся вперед, но вновь остановился. Мигуэль старый, Мигуэль злой, но Шими догадывался, что Мигуэль и очень хитрый. Злобным обычно хитрости не занимать.

                И он ждал, пока не услышал храп Мигуэля, а уж потом повел мула во двор, вздрагивая при каждом прикосновении копыт к брусчатке. Мигуэль, однако, даже не пошевельнулся. Шими привязал мула у самого края коновязи (опять вздрогнул, потому что Капи решил поприветствовать громким ржанием уже привязанных там лошадей), затем быстро направился к парадным дверям, через которые никогда в жизни не входил во дворец. Сжал пальцами кованую железную ручку еще раз посмотрел на старика, похрапывающего у стены, потом открыл дверь и на цыпочках переступил порог.

                Постоял в прямоугольнике света, падающего через дверь, ссутулившись, ожидая, что чья-то рука схватит его за шкирку (злые люди не раз так с ним поступали) и сердитый голос грозно спросит, а что, собственно, он тут делает.

                Но холл пустотой и тишиной напоминал могильный склеп. На боковой стене висел гобелен: ковбои гнали по спуску табун. К нему кто-то прислонил гитару с порванной струной. Шаги Шими эхом отдавались от стен. Он задрожал всем телом. В плохое он попал место, в дом, где убили людей. А значит, только и жди встречи с призраком. - Но Сюзан-то здесь. Только где? Он прошел через двойные двери в дальнем конце холла и очутился в зале приемов. Под высоким потолком его шаги зазвучали более гулко. Давно умершие мэры смотрели на него со стен. Отслеживали его взглядами, негодуя, что он посмел явиться пред их светлые очи. Он понимал, что глаза нарисованные, но...

                Один мэр особенно напугал его: рыжеволосый толстяк с бульдожьей челюстью очень уж злобно взирал на него, словно хотел спросить, что делает недоумок из салуна во дворце мэра.

                - Прекрати так смотреть на меня, старый сукин сын, - пробормотал Шими, и ему немного полегчало. Во всяком случае, на какое-то время.

                Ноги привели его в обеденный зал, тоже пустой, с длинными, сдвинутыми к стене столами. На одном он увидел остатки пищи: тарелку с куриной ножкой и ломтями хлеба, полупустую кружку с элем. Глядя на тарелку и кружку, одиноко стоящие на длинном столе, за который каждый день, не только по праздникам, садились десятки людей, Шими особенно остро осознал значение случившегося. На него навалилась грусть-тоска. Слишком многое изменилось в Хэмбри, к прежнему возврата уже не было.

                Эти печальные, очень сложные мысли не помешали Шими наброситься на курицу и хлеб и запить их элем: день у него выдался длинным и трудным.

                Он рыгнул, закрыл обеими руками рот, виновато глянул по сторонам, убедился, что никто его не услышал, и проследовал дальше.

                Дверь в дальнем конце заперли на задвижку, но не на замок. Шими отодвинул ее, заглянул в коридор, который тянулся вдоль всего дворца. Широкий, как улица, освещенный газовыми канделябрами. Сам коридор пустовал, но Шими слышал голоса, доносящиеся из других комнат, выходящих в коридор, может, даже с других этажей. Он резонно предположил, что голоса эти принадлежат горничным и другим слугам, оказавшимся по каким-то делам в доме, но они очень уж напоминали ему голоса призраков. Может, один принадлежал самому мэру Торину, прогуливающемуся по коридору как раз перед ним (если бы Шими увидел его... какое счастье, что не увидел! ), прогуливающегося и размышляющего о том, что с ним произошло, гадающего, что это за желеобразная масса, вытекшая ему на ночную ру...

                Рука ухватила Шими за бицепс, и он едва не закричал.

                - Тихо! - прошептал женский голос. - Ради твоего отца!

                Шими каким-то чудом удалось сдержать крик. Он обернулся. Перед ним, в джинсах и простой, в клеточку, рубашке, с зачесанными назад волосами, бледным, но решительным лицом, сверкая темными глазами, стояла вдова мэра.

                - С-с-сэй Торин... я... я... я...

                Больше он ничего сказать не смог. Сейчас она вызовет стражу, если в дворце остались стражники, подумал Шими. Может, оно и к лучшему.

                - Ты пришел за девушкой? За Сюзан Дельгадо?

                В горе Олив, как ни странно, похорошела. Лицо стало не таким пухлым, она словно скинула с десяток лет. Ее черные глаза не отрывались от лица Шими, лишая его возможности уйти от ответа. Шими кивнул.

                - Хорошо. Ты мне поможешь. Она внизу, в кладовой, и ее охраняют.

                У Шими отвисла челюсть, он даже решил, что ослышался.

                - Ты думаешь, я поверю, что она имеет хоть какое-то отношение к смерти Харта? - спросила Олив, как будто Шими придерживался противоположного мнения. - Я, может, толстая и неуклюжая, но далеко не идиотка. Пошли. Дом-на-Набережной не лучшее место для сэй Дельгадо. По крайней мере сегодня. В городе слишком многие знают, что она здесь.

 5

"Роланд".

                До конца жизни он будет слышать этот голос в тревожных снах, не помня, что ему снилось, только зная, что сны эти вызывают у него чувство беды... он словно идет без остановки, попадая из одного безрадостного места в другое, прислушиваясь к незнакомым голосам на площадях чужих для него городов.

"Роланд из Гилеада".

                Этот голос, он почти узнает его. Голос так похож на его собственный, что психоаналитик из реальности Эдди, или Сюзан, или Джейка уверенно заявил бы, что это его голос, голос его подсознания, но Роланд знает, что это не так; Роланд знает, что очень часто голоса, которые звучат в наших головах как наши собственные, на самом деле принадлежат самым ужасным чужакам, самым опасным врагам нашим.

"Роланд, сын Стивена".

                Шар сначала переносит его в Хэмбри и дворец мэра, и он видит многое из того, что произошло там, а потом увлекает за собой далеко-далеко... зазывает этим странно-знакомым голосом, и он должен идти. Выбора у него нет, потому что в отличие от Риа и Джонаса он не вглядывается в шар и существ, которые что-то беззвучно говорят внутри его: он - в самом шаре, он - часть бесконечного розового вихря.

"Роланд, приходи. Роланд, посмотри".

                И этот вихрь сначала возносит его ввысь, а потом тащит с собой. Он пролетает над Спуском, поднимаясь и поднимаясь, сквозь сначала теплый, а потом холодный воздух, и он не одинок в этом розовом вихре, который влечет его на запад, по Тропе Луча. Шеб пролетает мимо него, склонив голову набок, он во всю мощь горланит: "Эй, Джуд", - и его желтые от никотина пальцы барабанят по клавишам, которых нет... Увлеченный мелодией, Шеб, похоже, не понимает, что вихрь разлучил его с пианино.

"Роланд, приходи",

 говорит голос... голос вихря, голос магического кристалла... и Роланд идет. Сорви-Голова проскакивает мимо него, стеклянные глаза поблескивают розовым светом. Тощий мужчина в фермерской одежде с всклокоченными рыжими волосами обгоняет его. "Долгой тебе жизни, богатого урожая", - говорит он, или что-то похожее, потом пропадает. Вращаясь, словно необычная мельница, рядом возникает металлическое кресло (Роланду оно кажется орудием пыток) на колесиках, и юноша-стрелок думает о Госпоже теней, не представляя себе, о чем именно он думает или что сие означает.

                А розовый вихрь несет его над развороченными горами, над плодородной зеленой дельтой, где большая широкая река катит свои воды. Синие, под цвет отражающегося в них неба. Но они становятся розовыми, когда вихрь проносится над рекой. Впереди Роланд видит нарастающую громаду тьмы, и сердце его замирает, но именно туда несет его розовый вихрь, именно туда он должен прийти.

                Я хочу выбраться отсюда, думает Роланд, но он далеко не глуп, и ему открыта истина: он, возможно, никогда отсюда не выберется. Колдовская радуга поглотила его. Он, наверно, навсегда останется в ее вихревых глубинах.

                Если придется, я проложу себе путь пулями, думает он, но нет револьверов он лишился. В вихре он летит голым, неумолимо приближаясь к иссиня-черной громадине, заслоняющей небо. И тут он слышит пение.

                Доносящееся из далекого далека, но прекрасное. Нежная мелодия напоминает ему о Сюзан: птички и рыбки, медведи и зайки.

                Внезапно мул Шими (Капризный, вспоминает Роланд) галопом проносится мимо, его глаза сверкают, как драгоценные камни. За ним, верхом на помеле, украшенном амулетами, летит Риа с Кооса. "Я догоню тебя, мой красавчик"! - кричит она вслед мулу и, похохатывая, пропадает из виду.

                Роланд ныряет в темноту, и внезапно у него перехватывает дыхание. Вокруг все черно. Воздух ползет по коже, как полчища насекомых. Удары невидимых кулаков бросают его из стороны в сторону, внезапно его тащит вниз, с огромной скоростью; он боится, что его расплющит о землю: так пал лорд Перт.

                Бесплодные поля и безлюдные деревни возникают из мрака. Он видит переломанные деревья, которые не дают тени... о, да тут везде тень, тут везде смерть, это край Крайнего мира, куда он придет в какой-то темный день, и тут царит смерть.

"Стрелок, это Тандерклеп".

                "Тандерклеп", - повторяет он

"Здесь недышащие; белые лица".

                "Недышащие. Белые лица". Да, он это знает. Непонятно как. Место убитых солдат, свергнутых правителей, ржавых алебард. Это Тандерклеп, где время бежит назад и могилы выблевывают своих мертвых.

                Впереди дерево, похожее на протянутую скрюченную руку. На самую верхнюю ветвь насажен ушастик-путаник. Ему давно положено помереть, но, когда розовый вихрь проносит Роланда мимо, он поднимает голову и смотрит на стрелка. В его глазах застыла невыносимая боль. "Ыш! " кричит он и пропадает из жизни Роланда и его памяти на много лет.

"Смотри вперед, стрелок, - вот твоя судьба".

                И тут он узнает голос - это голос Черепахи. Он смотрит и видит яркое, сине-золотое сияние, пробивающееся сквозь грязную черноту Тандерклепа. Прежде чем он успевает хоть что-нибудь разглядеть, его выносит из темноты на свет, словно заново родившееся, вылупившееся из яйца существо.

"Свет! Да будет свет! "

 восклицает голос Черепахи, и Роланду приходится закрыть глаза руками и смотреть сквозь пальцы, чтобы не ослепнуть. Под ним - залитое кровью поле... он так подумал тогда, четырнадцатилетний мальчик, совершивший первое в своей жизни настоящее убийство. Это кровь, которая вытекает из Тандерклепаи грозит затопить нашу часть мира, думает он, и пройдет несчетное число лет, прежде чем он вспомнит о своем пребывании в хрустальном шаре, соотнесет эти воспоминания со сном Эдди и скажет своим спутникам, с которыми сидел на асфальте автострады, когда ночь уже будет подходить к концу, что внезапный переход от темноты Тандерклепа к этому яркому свету сбил его с толку. "То была не кровь, а розы", - говорит он Эдди, Сюзанне и Джейку.

"Стрелок, смотри... смотри туда".

                Да, вон она, серовато-черная колонна, подпирающая горизонт: Темная Башня, та самая, где пересекаются все Лучи, средоточие Силы. В поднимающихся по спирали окнах он видит синий электрический свет, слышит крики тех, кто заточен в ее стенах. Он чувствует и мощь этого места, и источаемое им зло. Он чувствует: с Башней что-то не так, перегородки между мирами теряют прочность, потенциал, зла растет все быстрее и быстрее, словно раковая опухоль, выпивающая все соки из когда-то здорового тела. Итак, перед ним высится не просто башня из темно-серого камня, нет, он видит перед собой величайшую тайну мира, его последнюю и страшную загадку.

                Это Башня, Темная Башня ввинчивается в небо, и Роланд несется к ней в розовом вихре, думая: Я войду в тебя, я и мои друзья, если будет на то воля ка, мы войдем и мы сокрушим зло, которое таится в тебе. Может, на это уйдут годы, но я клянусь птичкой и рыбкой, медведем и зайкой, всеми, кого я люблю...

                А небо уже усеяно нависшими над землей облаками, которые натянуло из Тандерклепа, вокруг все темнеет, а синий свете окнах башни сияет, как глаза безумцев, и Роланд слышит тысячи вопящих голосов.

                "Ты убьешь все и всех, кого любишь, - речет голос Черепахи, и теперь это жестокий голос, жестокий и суровый, - и все равно ворота Башни не раскроются перед тобой".

                Стрелок набирает полную грудь воздуха, собирает в кулак все силы; когда он отвечает Черепахе, то говорит от лица всех колен его предков: "НЕТ! ОНИ НЕ УСТОЯТ ПЕРЕДО МНОЙ! КОГДА Я ПРИДУ ВО ПЛОТИ, НЕ УСТОЯТ! КЛЯНУСЬ ИМЕНЕМ МОЕГО ОТЦА, НЕ УСТОЯТ! "

"Тогда умри", говорит голос, и Роланда бросает на каменную стену Башни, чтобы расплющить в лепешку. Но прежде чем это происходит...

 6

                Катберт и Ален наблюдали за Роландом с нарастающей тревогой. Он поднес Радугу Мейрлина к лицу, зажав обеими руками, словно человек, поднявший чашу с вином перед тем, как произнести тост. Мешок упал на его запыленные сапоги. Щеки и лоб купались в розовом сиянии, которое не внушало доверия ни Алену, ни Катберту. Им казалось, что сияние это не только живое, но и голодное.

                Они подумали в унисон: Я не вижу его глаз. Где его глаза?

                - Роланд? - повторил Катберт. - Если мы собираемся добраться до Скалы Висельников, прежде чем они подготовятся к встрече, ты должен убрать эту штуковину в мешок.

                Роланд не шевельнулся, не опустил хрустальный шар. Но что-то прошептал. Уже потом, когда Катберту и Алену представился случай обменяться впечатлениями, они сошлись на том, что услышали: удар грома [Роланд прошептал "thunderclap (тандерклеп) ", что в переводе на русский означает "удар грома".].

                - Роланд? - Ален шагнул к стрелку. Осторожно, словно хирург, вонзающий скальпель в тело пациента, просунул правую руку между хрустальным шаром и лицом Роланда. Реакции не последовало. Ален убрал руку, повернулся к Катберту. - Можешь ты "коснуться" его? - спросил Берт. Ален покачал головой.

                - Нет. Его разум словно унесся далеко-далеко.

                - Мы должны его разбудить. - Голос Катберта дрожал от волнения.

                - Ванней говорил нам, что если слишком быстро выводить человека из глубокого транса, он может сойти с ума, - ответил Катберт. Помнишь? Не знаю, решусь ли я...

                Роланд шевельнулся. Розовые озера, появившиеся на месте его глаз, начали расти, губы решительно сжались, как бывало с ним в мгновения высшего напряжения.

                - Нет! Они не устоят! - От голоса Роланда по коже Алена и Катберта побежали мурашки. То был не его голос, во всяком случае, принадлежал он не юноше, но мужу.

                - Нет, - гораздо позже сказал Ален, когда Роланд спал, а они с Катбертом сидели у костра. - То был голос короля.

                Сейчас же, однако, оба молча смотрели на своего друга, парализованные страхом.

                - Когда я приду во плоти, они не устоят! Клянусь именем моего отца, НЕ УСТОЯТ!

                А потом неестественно розовое лицо Роланда перекосило, как перекашивает лицо человека, которому открылось что-то невероятно страшное. И вопрос о том, что они могут погубить Роланда, спасая его, отпал сам собой; оба поняли, что магический кристалл убьет Роланда у них на глазах, если они не вмешаются.

                Во дворе ранчо "Полоса К" Роланда ударил Катберт. На этот раз инициативу взял на себя Ален, врезал правым кулаком Роланду в лоб. Его отбросило назад, хрустальный шар выпал из слабеющих пальцев, отсвет ужасного розового сияния покинул его лицо. Катберт поймал Роланда, Ален - шар. Розовый свет притягивал взгляд, пытался проникнуть в мозг, но Ален решительно затолкал магический кристалл в мешок, более не взглянув на него, затянул веревку... но в последний момент успел заметить, что розовый свет погас: шар признал свое поражение, во всяком случае, в этой стычке.

                Ален повернулся, поморщился, увидев синяк, расползающийся по лбу Роланда.

                - Он?..

                - Отключился, - ответил Катберт на невысказанный вопрос.

                - Лучше бы ему побыстрее прийти в себя.

                Катберт мрачно взглянул на Алена, от его обычной веселости не осталось и следа.

                - Да, в этом ты абсолютно прав.

 7

                Шими стоял у нижней ступени лестницы, которая вела в хозяйственные помещения, переминаясь с ноги на ногу, ожидая, что сэй Торин вернется с дворцовой кухни или позовет его туда. Он не знал, как долго она пробыла на кухне, но ему казалось - целую вечность. Он хотел, чтобы она вернулась, а еще больше, чтобы привела с собой сэй Сюзан. Шими ужасно не нравилось и это место, и этот день. Дурное предчувствие наползало, как черный дым, поднявшийся к небу на западе. Что там случилось, связано ли это с громовым раскатом, который он слышал раньше, Шими не знал, но ему хотелось выбраться из Дома-на-Набережной до того, как солнце исчезнет в дыму у западного горизонта и в небе воцарится настоящая Демоническая Луна.

                Одна из дверей, соединяющих коридор с кухней, распахнулась. Олив поспешила к нему. Одна.

                - Она в кладовой, это точно. - Олив провела рукой по седеющим волосам. - Большего я от этих двух идиотов не добилась. Я поняла, что и не добьюсь, как только они заговорили на своем птичьем языке.

                Специального слова для диалекта простолюдинов Меджиса не было, поэтому аристократия называла его по-всякому, в том числе и птичьим языком. Олив знала обоих ковбоев, что охраняли кладовую, не лично, конечно, но встречала их и во дворце, и вне его. Опять же у нее не было ни малейшего сомнения в том, что эти парни владеют не только птичьим, но и нормальным языком. А заговорили на птичьем только для того, чтобы прикинуться, будто не понимают ее, и избежать необходимости отвечать на вопросы. Олив им подыграла и не стала выводить их на чистую воду, хотя местным диалектом владела и могла бы высказать ковбоям все, что о них думает. Она уже поняла, что ковбои получили строгий приказ держать язык за зубами.

                - Я сказала им, что наверху какие-то люди. - продолжила Олив, - и я боюсь, что они хотят украсть серебро. Попросила их подняться и посмотреть, кого занесло во дворец. Они лишь тупо смотрели на меня. No habla [Не понимаю (исп.).], сэй. Дерьмо. Дерьмо!

                Шими хотел уже обозвать ковбоев сукиными детьми, но решил, что лучше помолчать. Олив ходила перед ним взад-вперед, изредка бросая взгляды на закрытые двери кухни. Наконец остановилась перед Шими.

                - Выверни карманы. Давай посмотрим, нет ли в них чего полезного.

                Шими подчинился. Из одного достал маленький карманный нож (подарок Стенли Руиса) и недоеденную булку. Из второго - три маленькие, пальчиковые петарды, одну большую, круглую, и несколько серных спичек.

                Глаза Олив заблестели, когда она увидела петарды и спички.

                - Слушай меня. Шими...

 8

                Катберт похлопал Роланда по щеке. Безрезультатно. Ален оттолкнул его, опустился на колени, взял руки стрелка в свои. Он никогда не использовал свой дар для того, чтобы помочь человеку прийти в себя, но ему говорили, что такое возможно: в некоторых случаях дар позволяет проникнуть в разум другого.

                Роланд! Роланд, проснись! Пожалуйста! Ты нам нужен!

                Поначалу ответная реакция напрочь отсутствовала. Потом Роланд шевельнулся, что-то пробормотал, выдернул руки из пальцев Алена. За мгновение до того, как веки Роланда поднялись, и Катберт, и Ален замерли от страха: вдруг они увидят не глаза, а розовый пламень.

                Но они увидели глаза Роланда - холодные светло-синие глаза стрелка.

                Он попытался подняться, но первая попытка не удалась. Протянув руки, Катберт взялся за одну руку стрелка, Ален - за вторую. Когда они потянули его вверх, Берт чуть не ахнул: в волосах Роланда появилась седина, которой раньше не было и в помине, он мог в этом поклясться. Однако последний раз взгляд его упал на волосы Роланда только утром, то есть очень и очень давно.

                - Сколько я пролежал без сознания? - Роланд кончиками пальцев коснулся синяка на лбу и поморщился от боли.

                - Не долго, - ответил Ален. - От силы минут пять. Роланд, извини, что ударил тебя, но пришлось. Шар... я подумал, что он убивает тебя.

                - Может, так и было. С ним все в порядке?

                Ален указал на затянутый веревкой мешок.

                - Хорошо. Будет лучше, если его повезет один из вас. Я... - он помолчал, ища подходящие слова, а когда нашел, ледяная улыбка искривила уголки его рта, - ...боюсь не устоять перед искушением. Поехали к Скале Висельников. Надо закончить начатое.

                - Роланд... - вырвалось у Катберта. Роланд повернулся, схватившись рукой за рог седла.

                Катберт облизал губы, и Ален уже подумал, что тот не сможет задать вопроса. Если не ты, его задам я, мелькнула мысль... но Берт совладал с нервами, вернул себе дар речи:

                - Что ты видел?

                - Многое, - ответил Роланд. - Я видел многое, и большая часть виденного уже исчезла из памяти, как исчезает сон, когда человек просыпается. А то, что помню, я расскажу вам по пути. Вы должны это знать, потому что увиденное мной меняет все. Мы вернемся в Гилеад, но ненадолго.

                - Куда потом? - спросил Ален, оседлав коня.

                - На запад. Отправимся на поиски Темной Башни. Если переживем сегодняшний день. Пошли. Надо покончить с этими цистернами.

 9

                Два седоволосых ковбоя сворачивали самокрутки, когда наверху громыхнуло. Оба подпрыгнули и переглянулись. Табак посыпался на пол. Пронзительно закричала женщина. Двери распахнулись. На кухню влетела вдова мэра в сопровождении служанки. Ковбои хорошо ее знали - Мария Томас, дочь их давнего друга с ранчо "Пиано".

                - Это воры подожгли дворец! - закричала Мария на местном диалекте. - Наверху нужна ваша помощь.

                - Мария, у нас приказ охранять...

                - Putina [Шлюха (исп., иск.).], запертую в кладовой? - закричала Мария, сверкнув глазами. - Шевелитесь, старые козлы, пока огонь не охватил весь дворец! А не то вам придется объяснять сеньору Ленджиллу, почему вы стояли столбом, затыкая пальцем задницу, когда над вашими головами горел Дом-на-Набережной!

                - Шевелитесь! - рявкнула Олив. - Или вы струсили?

                Сверху донеслись новые взрывы, не такие сильные: Шими пустил в дело пальчиковые петарды. Той же спичкой он поджег и портьеры.

                Ковбои вновь переглянулись.

                - Пошли, - принял решение старший, потом повернулся к Марии. Диалект разом забылся: - Присмотри за дверью.

                - Муха не пролетит, - пообещала Мария. Старики поспешили к лестнице, один крепко ухватив дубинку, второй - вытащив из чехла длинный нож.

                Как только под их шагами заскрипела лестница, Олив кивнула Марии. Они пересекли кухню. Мария отодвинула засов. Олив распахнула дверь. Сюзан вышла из кладовой, посмотрела на одну, потом на другую, попыталась улыбнуться. Мария ахнула при виде разбитого в кровь, распухшего лица своей госпожи.

                Сюзан взяла Марию за руку, прежде чем пальцы девушки коснулись ее лица.

                - Как думаешь, Торин захотел бы меня такую? - спросила она, и только тут до нее дошло, кто ее вторая спасительница. - Олив... сэй Торин... извините. Я не хотела причинять вам боль. Но будьте уверены, что Роланд, вы его знаете как Уилла Диаборна, никогда...

                - Я все знаю, но сейчас нет времени говорить об этом, - осекла ее Олив. - Пошли.

                Она, Мария и Сюзан вышли из кухни, но не по лестнице, ведущей наверх, а через хозяйственные помещения в дальнем северном крыле дворца. Потом Олив попросила их подождать в кладовой, где хранились крупы. Отсутствовала она не больше пяти минут, которые для Сюзан и Марии растянулись на долгие часы.

                Вернулась она в ярко раскрашенном пончо, слишком большом не только для нее, но, пожалуй, и для ее мужа. Олив подоткнула его за пояс джинсов, чтобы не наступать на края. Принесла она еще два пончо, размером поменьше.

                - Наденьте их. Снаружи холодно.

                Из кладовой по узкой лестнице, которой пользовались только слуги, они вышли во двор. Где при удаче (если Мигуэль все еще не проспался) их должен был ждать Шими с оседланными лошадьми. Олив всем сердцем надеялась, что им повезет. Она хотела, чтобы Сюзан благополучно покинула Хэмбри до захода солнца. И до восхода луны.

 10

                - Сюзан взяли в плен, - прежде всего сообщил Катберту и Алену Роланд, когда они поскакали на запад, к Скале Висельников. - Шар сразу мне это показал.

                Говорил он об этом с таким отсутствующим видом, что Катберт чуть не натянул поводья. Куда только подевался страстный влюбленный последних месяцев. Роланд словно не отошел от тех грез, что привиделись ему в розовых глубинах магического кристалла. А может, эти грезы не хотели отпускать его, подумал Катберт.

                - Что? - переспросил Ален. - Сюзан взяли в плен? Как? Кто? С ней все в порядке?

                - Ее захватил Джонас. Ей досталось, но не так уж и сильно. Она поправится... и будет жить. Я бы тут же повернул назад, если б думал, что ее жизнь в опасности.

                Впереди, в поднятой ветром пыли, как мираж появлялась и исчезала Скала Висельников. Катберт видел, как иной раз солнечный свет отбрасывал блики от полированных боков цистерн, различал он и людей. Много людей. Он успокаивающе похлопал свою лошадь по шее, искоса глянул на Алена, чтобы убедиться, что ручной пулемет Ленджилла при нем. Убедился. Коснулся рукой засунутой за пояс рогатки. И она на месте. Так же как и мешок из лосиной кожи, в котором лежали большие круглые петарды, украденные Шими из запасов Дома-на-Набережной.

                Только невероятным усилием воли он заставляет себя скакать на запад, а не на восток, подумал Катберт. Мысль эта придала ему уверенности: порой Роланд его пугал. Иногда он становился крепче стали, и тогда никто и ничто не могло остановить его. Если сегодня та самая ситуация, оставалось только радоваться, что он на твоей стороне... но гораздо чаще хотелось, чтобы этого несгибаемого стержня не было вовсе. Ни на чьей стороне.

                - Где она? - спросил Ален.

                - Рейнолдс отвез ее в Дом-на-Набережной. Ее заперли в кладовой... но, возможно, ее там уже нет. Точно сказать не могу, потому что... Роланд задумался. - Магический кристалл видит далеко, и не только в настоящем. Иногда он показывает будущее, то, что еще должно произойти.

                - Как можно знать сейчас, что произойдет в будущем? - спросил Ален.

                - Не знаю, и не думаю, что так было всегда. Мне кажется, дело тут не в Радуге Мейрлина, а в самом мире. Время теперь какое-то странное. Мы это знаем, не так ли? Оно как бы... проскальзывает. Словно вокруг червоточина, которая все разрушает. Но Сюзан в безопасности. Я это знаю, и мне этого достаточно. Шими собирается ей помочь... или уже помогает. Почему-то Джонас упустил Шими, и тот последовал за Сюзан в Дом-на-Набережной.

                - Молодчина Шими! - Ален вскинул в воздух сжатую в кулак руку. Ура! А как насчет нас? Ты видел нас в будущем?

                - Нет. Этот кусок проскочил быстро... шар сразу унес меня. Утащил в розовом вихре. Но... я видел дым на горизонте. Я это помню. Возможно, горели цистерны у Скалы Висельников или высохшие ветки у каньона Молнии, может, и то и другое. Думаю, мы своего добьемся.

                Катберт недоуменно поглядывал на давнего друга. Роланд был так влюблен, что Берту пришлось уложить его в пыль двора у их бункера, чтобы он вспомнил о возложенной на него ответственности... куда подевался этот пылко влюбленный? Что изменило его, тронуло сединой волосы?

                - Если мы выживем, тогда вперед, - говорил Катберт, пристально наблюдая за стрелком. - Она встретит нас на дороге. Не так ли, Роланд?

                Он увидел боль, отразившуюся на лице Роланда, и только теперь все понял: влюбленный остался, но магический кристалл отнял у него всю радость и оставил только печаль. Была и вторая причина - новая цель, о которой Роланд еще не успел им рассказать.

                - Я не знаю. Надеюсь, что нет, потому что мы уже не будем такими, как прежде.

                - Что? - на этот раз Катберт натянул поводья.

                Роланд спокойно посмотрел на него, но в глазах стояли слезы.

                - Мы - заложники ка, - ответил стрелок. - Ка, по словам Сюзан, как ветер. - Он посмотрел сначала на Катберта, по его левую руку, потомка Алена - по правую. - Теперь наша ка - Башня. А прежде всего моя ка. Но не ее. Даже Джон Фарсон более не наша ка. Если мы и выступим навстречу его людям, то не для того, чтобы победить их. Просто наш путь будет лежать на запад. - Он поднял руки, потом опустил их, как бы говоря: Что еще вы хотите от меня услышать?

                - Нет никакой Башни, - мягко заметил Катберт. - Я не знаю, что ты видел в этом хрустальном шаре, но никакой Башни нет! Да, это символ, такой, я полагаю, возможно, как чаша Артура, как крест Иисуса... но настоящего сооружения, реального...

                - Да, - прервал его Роланд, - Башня существует.

                Они повернулись к нему и не увидели и тени сомнения на его лице.

                - Башня существует, и наши отцы это знают. За черной землей... я не могу вспомнить, как она называется, это забылось... находится Крайний мир, и в Крайнем мире стоит Темная Башня. Ее существование великая тайна, которую хранят наши отцы. Именно эта тайна и соединяла их вместе в ка-тет все эти годы, с того самого момента, как мир "сдвинулся". Когда мы вернемся в Гилеад... если вернемся, но я думаю, что так оно и будет... я расскажу им то, что видел, и они подтвердят правоту моих слов.

                - Ты все это увидел в кристалле? - с дрожью восторга в голосе спросил Ален.

                - Я увидел многое.

                - Но не Сюзан Дельгадо, - уточнил Катберт.

                - Нет. Когда мы покончим с этими людьми и она порвет с Меджисом, ее участие в нашем ка-тете завершится. Меня поставили перед выбором: Сюзан и моя жизнь с ней и нашим ребенком, которого она носит... или Башня. - Трясущейся рукой Роланд вытер со лба пот. - Я не колеблясь выбрал бы Сюзан, если б не одно "но": Башня рушится. А если она упадет, мы лишимся окружающего нас мира. Возникнет хаос, масштабы которого невозможно представить. Мы должны идти к Башне... и мы пойдем.

                Над его не знающими бритвы щеками, под гладким, без единой морщинки, юношеским лбом, сверкнули глаза не ведающего пощады воина-убийцы глубокой древности, те самые глаза, которые Эдди Дин увидел в зеркале туалета авиалайнера. Но только теперь в них стояли слезы.

                А вот в голосе не было ничего детского или юношеского.

                - Я выбрал Башню. Это мой долг. Пусть она проживет долгую и счастливую жизнь с кем-то еще... и она встретит такого мужчину, со временем. Что же касается меня, я выбрал Башню.

 11

                Сюзан вскочила на Пилона, которого Шими вывел во двор после того, как поджег портьеры в большой гостиной. Олив Торин оседлала одного из меринов, принадлежащих феоду, Шими сел на него же, позади вдовы мэра, держа в одной руке веревку - поводья Капи. Мария открыла хозяйственные ворота, пожелала им удачи, и все трое покинули Дом-на-Набережной. Солнце скатилось почти к самому горизонту, но ветер унес практически весь дым, поднимавшийся раньше. Если в пустыне что и произошло, то осталось в прошлом... или случилось в другом слое того же настоящего.

                Роланд, я желаю тебе успеха, подумала Сюзан. Скоро я увижу тебя, дорогой... как только смогу.

                - Почему мы едем на север? - спросила она через полчаса.

                - Потому что Прибрежная дорога дает нам шанс на спасение.

                - Но...

                - Ш-ш-ш! Они узнают, что ты сбежала, и первым делом обыщут дворец... если он, конечно, не сгорел. А не найдя тебя во дворце, поскачут следом за тобой на запад, по Великому Тракту. - Она встретилась с Сюзан взглядом, и та подумала, что Олив Торин совсем не такая мямля, как думали в большинстве своем жители Хэмбри. - Я бы сама подумала, что ты ускакала именно в том направлении, значит, точно так же подумают и остальные. Так зачем облегчать им жизнь? Пусть ищут там, где тебя нет.

                Сюзан промолчала. Она пребывала в полной растерянности, но Олив вроде бы знала, что делает, и Сюзан это не могло не радовать.

                - К тому времени как они поймут, что на западе им искать нечего, уже стемнеет. Эту ночь мы проведем в пещере в пяти милях отсюда. Я же дочь рыбака, поэтому знаю все эти пещеры. - Мысль о пещерах, в которых она играла девочкой, приободрила Олив. - Завтра мы повернем на восток, как тебе и хотелось бы. Боюсь, какое-то время тебе придется иметь в дуэньях старую толстую вдову. Лучше сразу свыкнись с этой мыслью.

                - Бы очень добры, - прошептала Сюзан. - Вам следовало отослать меня и Шими вдвоем, сэй.

                - И остаться с чем? Мне даже на кухню послать некого. Френ Ленджилл уже решил, что он главный, и у меня нет никакого желания дожидаться его возвращения. Вдруг он придет к выводу, что меня стоит объявить сумасшедшей и засадить в клетку? А может, мне ждать, пока мэром станет Хэш Ренфрю и будет класть сапоги на мои столы? - Олив даже рассмеялась.

                - Сэй, мне очень жаль.

                - Сожалеть мы будем позже, - ответила Олив на удивление радостным голосом, - а сейчас главное для нас - добраться до пещер незамеченными. Пусть думают, что мы растворились в воздухе как утренний туман. Придержи коня.

                Когда ее мерин остановился. Олив приподнялась на стременах, огляделась, определилась с местом, где находится, повернулась в седле, чтобы поговорить с Шими.

                - Молодой человек, тебе пора перебираться на мула и возвращаться в Дом-на-Набережной. Если за нами будет погоня, ты должен завернуть их несколькими умными словами. Ты сможешь это сделать?

                Плечи Шими поникли.

                - Нет у меня умных слов, сэй Торин, так что я их не заверну. У меня в голове вообще нет никаких слов.

                - Ерунда, - ответила Олив и поцеловала Шими в лоб. - Возвращайся назад рысью. Если никого не встретишь до того момента, как солнце коснется холмов, поворачивай и вновь следуй за нами. Мы будем ждать тебя у указателя. Ты знаешь, о чем я говорю?

                Шими решил, что знает. Он видел этот указатель на Прибрежной дороге.

                - Красный столб? С сомбреро на нем. И стрелой, указывающей на город?

                - Он самый. Ты доберешься, когда стемнеет, но луна осветит тебе дорогу. Даже если задержишься, мы тебя подождем. Но сейчас ты должен возвращаться и сбить с толку тех, кто пустился за нами в погоню. Ты понимаешь?

                Шими понимал. Соскользнул с мерина Олив, подтащил к себе Капризного, взобрался на его костлявую спину, поморщился: укус Капи вновь отозвался болью.

                - Пусть будет так, сэй Олив.

                - Хорошо, Шими. Хорошо. А теперь поезжай.

                - Шими, - позвала его Сюзан, - Подойди ко мне на минуточку.

                Шими слез с лошади, подошел, прижимая сомбреро к груди, глядя на нее снизу вверх как на божество. Сюзан наклонилась и поцеловала его не в лоб, а в губы. От счастья Шими едва не лишился чувств.

                - Спасибо, сэй, - улыбнулась ему Сюзан. - За все.

                Шими кивнул. А когда заговорил, то слова произнес шепотом: волнение мешало повысить голос.

                - Это только ка. Я это знаю... но я люблю тебя, сэй Сюзан. Поезжай с миром. Скоро я вновь увижу тебя.

                - Буду ждать с нетерпением.

                Но скоро не получилось. Отъезжая, Шими один раз обернулся и помахал рукой. Сюзан ответила тем же. Больше Шими ее не увидел. К счастью для него.

 12

                Латиго выставил пикеты в миле от Скалы Висельников, но светловолосый юноша, на которого наткнулись Роланд, Катберт и Ален по пути к цистернам, разве что не дрожал от страха и ни для кого не представлял опасности. Язвы от цинги на губах показывали, что Фарсон послал своих людей без должной подготовки, не обеспечив свежими продуктами.

                Когда Катберт поприветствовал блондина характерным для людей Благодетеля жестом: скрещенные на груди руки, левая над правой, протягиваются вперед, блондин ответил тем же и облегченно улыбнулся.

                - Что там был за шум? - Выговор не оставлял сомнений в том, что родом он из Привходящего мира. Как решил Роланд, из северных феодов.

                - Трое мальчишек убили в городе шерифа и его помощника, а потом прятались в Плохой Траве, - ответил Катберт на привычном блондину диалекте. - Произошла стычка. Сопротивлялись они отчаянно, но теперь все кончено.

                - Какие...

                - Нет времени, - оборвал его Роланд. - У нас срочное послание. Он скрестил руки на груди, потом двинул их вперед. - Хайл! Фарсон!

                - Добрый человек! - ответил блондин. Отсалютовал всем троим, улыбнулся, как бы говоря, что спросил бы Катберта, откуда он родом и кто его родственники, будь у него на это время. А потом они проехали мимо него, без помех миновав охранный кордон.

                - Помните, что все надо делать быстро, - прошептал Роланд. Останавливаться нельзя ни на минуту. Если мы что-то не уничтожим сразу, пусть остается... второй попытки не будет.

                - Боги, мы об этом даже и не мечтаем. - Катберт достал рогатку, натянул ленту, проверяя, не потеряла ли она эластичность. Потом послюнявил палец, поднял над головой, определяя направление ветра. Все нормально. Ветер такой же сильный и по-прежнему дует им в спину.

                Ален скинул с плеча ручной пулемет Ленджилла, с сомнением оглядел его, взвел затвор-курок.

                - Я не очень-то знаком с этим оружием, Роланд. Он заряжен, я вроде бы знаю, как им пользоваться, но...

                - Вот и воспользуйся, - отрезал Роланд. Кони их набирали скорость. Копыта гремели по твердой земле. Ветер раздувал пончо. - Он предназначен для той самой работы, что нам предстоит. Если пулемет заклинит, брось его и хватайся за револьвер. Ты готов?

                - Да, Роланд.

                - Берт?

                - Ага. - Катберт заговорил как истинный хэмбриец. - Готов, я готов.

                Впереди, в пыльной пелене взад-вперед сновали люди, готовя цистерны к дальней дороге. На новоприбывших смотрели с любопытством, но без опаски. Роланд выхватил оба револьвера.

                - Гилеад! - прокричал он. - Хайл! Гилеад!

                И бросил Быстрого в галоп. Ален и Катберт не отставали ни на шаг. Катберт вновь оказался посередине, с рогаткой в руках, зажав спички губами.

                Стрелки накатывали на Скалу Висельников, как разъяренные фурии.

 13

                Через двадцать минут после того, как Шими отправили на юг. Олив и Сюзан обогнули резкий поворот и оказались лицом к лицу с тремя всадниками. В последних лучах заходящего солнца Сюзан увидела синий гроб на руке того, что на-ходился посередине. Рейнолдс. Сердце ее упало.

                Мужчину слева, в выцветшей шляпе скотовода и прищуренным глазом, Сюзан не знала, зато справа, похожий на твердокаменного проповедника, сидел на коне Ласло Раймер. Именно на Раймера посмотрел Рейнолдс после того, как улыбнулся Сюзан.

                - Мы с Ласло не успели даже пропустить по стакану за упокой его брата, канцлера и министра. Едва мы прибыли в город, как нас убедили поехать сюда. Я не хотел, но... черт! С этой старухой особо не поспоришь. Уговорить труп отсосать у тебя, простите за грубость. Я, правда, думаю, что у твоей тетки поехала крыша, сэй Дельгадо. Она...

                - Твои друзья мертвы, - врезалась в его монолог Сюзан.

                Рейнолдс помолчал, потом пожал плечами:

                - Что тут скажешь. Может, так оно и есть, может - нет. Я вот решил уехать отсюда, даже если они не составят мне компанию. Но могу задержаться еще на одну ночь. Эти обряды в ночь Жатвы... Я много слышал о том, как ее отмечают на Внешней Дуге. Особенно о кострах.

                Мужчина с прищуром рассмеялся.

                - Пропустите нас, - обратилась к ним Олив. - Эта девушка не сделала ничего дурного, я - тоже.

                - Она помогла сбежать Диаборну, - возразил Ласло Раймер, который убил твоего мужа и моего брата. Я не могу сказать, что она не сделала ничего дурного.

                - Боги, возможно, упокоят душу Кимбы Раймера в пустоши, усмехнулась Олив, - но он разграбил половину городской казны, и то, что не пошло Джону Фарсону, оставил себе.

                Раймер отпрянул, словно ему влепили оплеуху.

                - А ты думал, я ничего не знаю? Ласло, напрасно ты держал меня за круглую дуру. Хотя что мне до твоего мнения. Я знаю столько, что меня тошнит от таких, как ты. Я знаю, что мужчина, который сейчас сидит на лошади рядом с тобой...

                - Заткнись, - пробормотал Раймер.

                - ...скорее всего всадил нож в черное сердце твоего брата. Сэй Рейнолдса видели ранним утром в том крыле. Так мне сказали...

                - Заткнись, сука!

                - ...и я этому верю.

                - Лучше делай, что тебе говорят, сэй, и придержи свой язычок. Лицо Рейнолдса посуровело.

                А он не любит людей, которые в курсе его делишек, подумала Сюзан. Даже когда знает, что сила на его стороне и то, что им известно, никак ему не повредит. И без Джонаса он не столь уверен в себе. Можно сказать, совсем не уверен. Это он тоже знает.

                - Позвольте нам проехать, - попросила Олив.

                - Нет, сэй, этого я сделать не могу.

                - Тогда мне придется помочь тебе, не так ли? Ее рука нырнула под пончо и вернулась с огромным старинным пистолем: инкрустированная слоновой костью рукоятка, потемневший ствол, пороховой запал.

                Олив не сумела сразу вытащить пистоль: он зацепился на пончо, и ей пришлось отцеплять его от материи. Она не сумела быстро взвести курок, для этого нужно было задействовать сразу два больших пальца, и ей потребовалось две попытки. Но все трое, в том числе и Рейнолдс, словно оцепенели, увидев у нее в руках это древнее чудище. У Рейнолдса просто отвисла челюсть. Джонас бы расплакался, увидев, кто ходил у него в помощниках.

                - Пристрелите ее! - проскрипел старушечий голос за спинами мужчин, перегородивших дорогу. - Что на вас нашло, идиоты? ПРИСТРЕЛИТЕ ЕЕ!

                Рука Рейнолдса метнулась к револьверу. Конечно, свое дело он знал, но дал Олив слишком большую фору. Ствол его револьвера еще не покинул кобуры, когда вдова мэра, держа пистоль обеими руками, наставила его на Охотника за гробами и, закрыв глаза, как маленькая девочка, которую заставляют есть что-то противное, нажала на спусковой крючок.

                Сверкнула искра, но отсыревший порох на взорвался, а лишь сгорел, превратившись в облачко синего дыма. И металлический шар, достаточно большой, чтобы разнести голову Клею Рейнолдсу, остался в стволе.

                А в следующее мгновение громыхнул револьвер Рейнолдса. Лошадь Олив, заржав, поднялась на дыбы. Олив слетела на землю, с черной дырой на оранжевой полосе ее пончо... чуть повыше сердца.

                Сюзан слышала собственный крик, доносящийся откуда-то издалека. И, наверное, кричала долго, пока не услышала приближающийся перестук копыт пони. И тут все поняла. Поняла еще до того, как мужчина в выцветшей шляпе подал лошадь в сторону. Она увидела возок, и крики смолкли.

                Пони, который привез ведьму в Хэмбри, заменили другим, полным сил, но возок остался прежним, черным, с золотыми каббалистическими символами. И возница тоже. Риа держала вожжи в скрюченных руках, недобро улыбаясь Сюзан. Как улыбаются трупы.

                - Привет, моя маленькая конфетка. - Она назвала ее так же, как и давным-давно, в ту ночь, когда Сюзан пришла в ее хижину, чтобы пройти проверку на целомудрие. В ту ночь Сюзан пробежала большую часть пути, такое у нее было хорошее настроение. Она поднялась на холм под светом Целующейся Луны, кровь играла у нее в жилах, щеки раскраснелись, и напевала она "Беззаботную любовь".

                - Твои приятели и трахальщики унесли мой шар. - Риа остановила пони в двух шагах от Сюзан. Даже Рейнолдс смотрел на нее со страхом. Взяли мой чудесный магический кристалл, вот что натворили эти гадкие мальчишки. Эти отвратительные головорезы. Но он успел мне многое показать. Он видит далеко, этот шар, и не только в настоящем. Многое я позабыла... но только не ту дорогу, которой ты хотела ускользнуть, конфетка моя. Не ту дорогу, на которую вывела тебя эта мертвая сука, которая лежит сейчас в пыли. А теперь ты должна вернуться в город. Ухмылка Риа стала шире. - Самое время разжечь костер, знаешь ли.

                - Отпустите меня, - Сюзан оглядела мужчин. - Отпустите меня, иначе вам придется держать ответ перед Роландом из Гилеада.

                Риа повернулась к Рейнолдсу:

                - Свяжи ей руки и поставь ее на возок. В городе есть люди, которые хотят ее увидеть. Хотят разглядеть как следует, и мы им в этом поможем. Если ее тетка сделала все, что от нее требовалось, этих людей будет много. Свяжи ей руки и поставь на возок. Быстро.

 14

                У Алена хватило времени только на одну мысль: Мы могли бы объехать их стороной. Если сказанное Роландом - правда, если магический кристалл - это главное, мы могли. Могли объехать их стороной.

                Да только, конечно же, не могли. Кровь сотни поколений стрелков воспротивилась бы этому. Башня или не Башня, воры не должны уйти с добычей. Не должны, если есть возможность их остановить.

                Ален наклонился к уху своего коня:

                - Если отпрыгнешь в сторону или встанешь на дыбы, когда я начну стрелять, вышибу твои гребаные мозги.

                Роланд вырвался чуть вперед благодаря более мощному коню. Они приблизились к группе солдат Латиго: пятеро или шестеро всадников, дюжина или больше пеших столпились вокруг пары волов, которым предстояло тянуть одну из цистерн. Все они в удивлении таращились на Роланда, пока он не открыл огонь, и только тогда бросились врассыпную, как перепелки. Роланд уложил всех всадников: их лошади умчались, одна утащила зацепившегося за стремя ездока. Кто-то закричал: "Бандиты! Бандиты! По коням, идиоты! "

                - Ален! - рыкнул Роланд. Перед цистернами сбились в кучу вооруженные люди, пешие и конные, пытаясь наладить оборону. - Давай! Давай!

                Ален поднял ручной пулемет, уперся заржавевшим прикладом в плечо, вспомнил ту малость, что знал о стрельбе из автоматического оружия: целься ниже, перемещай ствол быстро и плавно.

                Он коснулся спускового крючка, и очередь сотрясла пыльный воздух, отдаваясь резкими тычками в плечо, выплевывая языки пламени со среза ствола. Ален повел стволом слева направо, целясь чуть повыше голов мечущихся, что-то выкрикивающих: стрелял он не по людям, а по цистернам.

                И третья в ряду взорвалась. С грохотом, сопровождающимся яркой оранжево-красной вспышкой. Обе половинки металлической сигары взмылив воздух. Одна пролетела тридцать ярдов и рухнула на каменистую землю. Вторая подпрыгнула, окутанная черным дымом. Горящее деревянное колесо пролетело по небу, как тарелка, и покатилось по земле, рассыпая искры.

                Люди разбегались в разные стороны, кто на своих двоих, кто приникнув к шеям лошадей. У всех широко раскрытые глаза остекленели от паники.

                Дойдя до последней цистерны, Ален повел пулемет в обратном направлении. Он сильно нагрелся, но Ален не снимал пальца со спускового крючка. В этом мире то, что работало, использовали на полную катушку. Конь его бежал вперед, словно понял каждое слово из тех, что Ален прошептал ему на ухо.

                Еще одну! Надо взорвать еще одну! Но прежде чем он смог взорвать еще одну цистерну, пулемет замолчал: то ли заклинило патрон, то ли опустел магазин. Ален отбросил его в сторону и выхватил револьвер. И тут же рядом с ним "свистнула" рогатка Катберта, Ален выхватил этот звук среди криков людей, топота копыт, треска горящей нефти.

                Ален увидел, как большая петарда поднялась по высокой дуге и опустилась в то самое место, куда направлял ее Катберт: в нефтяную лужу у деревянных колес цистерны с надписью "СОНОКО". Какое-то мгновение Ален еще мог видеть череду черных дыр в сверкающем боку цистерны, дыр, проделанных пулями, выпущенными им из пулемета сэй Ленджилла, затем со вспышкой разорвалась петарда. И тут же дырки в боку цистерны потеряли четкость, заколыхались в мареве: загорелась вытекшая на землю нефть.

                - Разбегайтесь! - закричал мужчина в выцветшей пилотке. - Она сейчас взорвется! Они все сейчас в...

                Ален застрелил его, и тут же взорвалась вторая цистерна. Кусок раскаленного металла отлетел в сторону и угодил в лужу нефти под соседней цистерной. Вскоре взорвалась и она. Черный дым поднимался в воздух, как над погребальным костром, затягивая солнце, превращая в сумерки ясный день.

 15

                Роланд, как и остальные четырнадцать учеников, готовящих себя в стрелки, знал приметы всех шестерых военачальников Фарсона, поэтому он без труда узнал человека, бросившегося за подмогой: Джордж Латиго. Роланд мог бы застрелить его на бегу, но, ирония судьбы, смерть Латиго сильно облегчила бы им отход, что никак не входило в его планы.

                Поэтому он застрелил того, кто бежал навстречу Латиго.

                Латиго остановился как вкопанный, развернулся, уставился на Роланда сверкающими ненавистью глазами. Затем вновь кинулся бежать, сзывая к себе всадников, собирающихся вне зоны огня.

                Взорвались еще две цистерны, словно железными кулаками хватив по барабанным перепонкам Роланда, высасывая воздух из его легких. По разработанному ими плану Алену поручалось продырявить цистерны, а Катберту - поджечь петардами вытекающую из них нефть. Но первая петарда, выпущенная из рогатки и вроде бы подтвердившая правильность намеченного плана, оказалась и последней. Легкость, с которой стрелки проникли во вражеское расположение, и панику, возникшую при первых выстрелах, еще можно было списать на неопытность солдат, но вот с расположением цистерн Латиго допустил серьезную ошибку, причем авторство принадлежало ему, и никому больше. Цистерны он поставил чуть ли не впритык друг к другу, и теперь они рвались одна за другой. Причем после первого взрыва процесс стал необратимым. И хотя левая рука Роланда описала в воздухе широкий круг, приказывая Алену и Катберту переходить к следующему этапу, когда взорвались еще далеко не все цистерны, итог ни у кого не вызывал сомнений. Лагерь Латиго превратился в нефтяной костер, и мечта Джона Фарсона привести в движение машины Древних так и осталась мечтой.

                - Поскакали! - крикнул Роланд. - Поскакали! Поскакали! Поскакали!

                И они помчались на запад, к каньону Молнии. Тут мимо левого уха Роланда просвистела пуля. Насколько он мог судить, с момента нападения на лагерь в них выстрелили впервые.

 16

                Латиго кипел от ярости, ярость эта горячей волной захлестнула его разум. В этом, можно сказать, ему повезло: ярость не дала ему подумать о том, что сделает с ним Благодетель, узнав о таком фиаско. Но в тот момент в голове Латиго сидела только одна мысль: поймать тех, кто сумел захватить его врасплох.

                И ведь проделали все это даже не мужчины. Мальчишки!

                Латиго знал, кто они, хотя понятия не имел, каким образом они здесь оказались. Знал и то, что далеко им не убежать, он обязательно их поймает, прежде чем они доберутся до леса.

                - Хендрикс! - проревел он. Хендриксу по крайней мере удалось удержать своих людей: дюжина всадников держалась плотной кучкой. Хендрикс, ко мне!

                Хендрикс поскакал к нему, когда Латиго обернулся и увидел своих солдат, вытаращившихся на горящие цистерны. От изумления у них отвисли челюсти, а от одного вида их глупых овечьих рож Латиго захотелось топать ногами и вопить во весь голос. Но он сумел сдержать эмоции. И помогла ему одна-единственная мысль, засевшая в голове: мальчишки удирают, но уйти они не должны ни при каких обстоятельствах.

                - Эй вы! - крикнул он солдатам. Один обернулся, другие - нет. Латиго широким шагом направился к ним, на ходу вытаскивая из кобуры револьвер. Сунул его в руку того, кто обернулся на его голос, и указал на одного из тех, кто продолжал смотреть на горящие цистерны. Пристрели этого дурака.

                Солдат, как загипнотизированный, поднял револьвер и выстрелил в человека, указанного Латиго. Бедняга рухнул на колени, потом повалился на землю, дернулся, затих. Остальные повернулись к Латиго.

                - Хорошо. - Латиго взял у солдата револьвер.

                - Сэр! - крикнул Хендрикс. - Я их вижу, сэр! Я ясно вижу врага!

                Взорвались еще две цистерны. Несколько кусков металла полетело в их направлении. Кто-то из солдат упал на землю. Латиго даже не шевельнулся. Как и Хендрикс. Настоящий мужчина. Слава Богу, нашелся хоть один, на кого можно положиться.

                - Прикажете догнать их, сэр?

                - Я возьму твоих людей и поскачу за ними сам. А ты посади на коней это стадо. - Он указал на солдат, внимание которых переключилось с пожара на труп их товарища. - Собери как можно больше людей. Горнист у тебя есть?

                - Да, сэр. Рейнс, сэр! - Хендрикс оглянулся, махнул рукой, и к ним подъехал прыщавый, испуганный юноша. У него на груди висел мятый горн.

                - Рейнс, остаешься с Хендриксом, - приказал Латиго.

                - Да, сэр.

                - Собирай людей, Хендрикс, да поживее. Они направляются к тому каньону, а мне кто-то говорил, что у него отвесные стены и выбраться оттуда можно только в одном месте. Если так, мы расстреляем их, как в тире.

                Губы Хендрикса изогнулись в улыбке.

                - Да, сэр.

                А цистерны продолжали взрываться.

 17

                На скаку Роланд оглянулся, и его поразили размеры черного дымового столба, поднимающегося к небу. А впереди все более увеличивалась груда нарубленных ветвей, перегораживающая вход в каньон. И хотя ветер дул им в спину, он все равно уже слышал сводящий с ума вой червоточины.

                Роланд вскинул руку, показывая Катберту и Алену, что надо притормозить. Они еще смотрели на него, когда он снял бандану, скрутил жгутом и завязал уши. Они последовали его примеру. Стало чуть легче.

                Стрелки мчались на запад, таща за собой длиннющие тени. Вновь оглянувшись, Роланд увидел две группы всадников, устремившиеся в погоню. Латиго возглавляет первую, решил Роланд, и он наверняка придержит своих людей, чтобы дождаться второй, более многочисленной группы, и ударить всем сразу. Отлично, подумал он.

                И троица продолжила путь к каньону Молнии, также сбросив скорость, давая возможность преследователям сократить дистанцию. А в лагере тем временем продолжали взрываться цистерны: после каждого грохот сотрясал воздух, вздрагивала земля. Роланд все еще удивлялся, с какой легкостью они разделались с цистернами... даже после схватки с Джонасом и Ленджиллом, отголоски которой не могли не насторожить Латиго, они не встретили никакого сопротивления. Ему вспомнился один из праздников Жатвы, когда ему и Катберту было лет по семь, не больше. Они бежали вдоль ряда пугал и ударами палок сшибали их, одно за другим.

                "Голос" червоточины проникал в мозг Роланда и через бандану, заставляя глаза слезиться. За спиной все громче звучали топот копыт и голоса преследователей. Его это радовало. Люди Латиго прежде всего хотели взять числом: две дюжины против троих, да и сзади спешит подмога. Они уже предвкушали победу.

                Роланд направил Быстрого к тропе, разделяющей надвое груду нарубленных ветвей: тропе, ведущей в каньон.

 18

                Хендрикс догнал Латиго, тяжело дыша, с раскрасневшимися щеками.

                - Сэр! Готов доложить!

                - Докладывай.

                - Со мной двадцать человек, и нас догоняют еще не меньше шестидесяти.

                Латиго не ответил. Его глаза сверкали, как две льдинки на солнце. Рот под усами изогнулся в улыбке.

                - Родни. - Имя Хендрикса он произнес чуть ли не с нежностью любовницы.

                - Сэр?

                - Я думаю, они направляются в каньон, Родни. Да... посмотри. Я в этом уверен. Еще две минуты, и свернуть они не смогут. - Он вытащил из кобуры револьвер, положил ствол на сгиб локтя, выстрелил по тройке скачущих вперед всадников, не с тем чтобы попасть - от избытка чувств.

                - Да, сэр, очень хорошо, сэр. - Хендрикс обернулся и, привстав на стременах, энергично замахал рукой, требуя от своих прибавить скорости.

 19

                - Спешиваемся! - крикнул Роланд, когда они добрались до нарубленных веток.

                На них пахнуло сухой листвой, которая словно ждала, когда же ее подпалят. Он не знал, как отреагирует Латиго на их маневр: придержит коня или, наоборот, пришпорит, но его это не волновало. У них были хорошие лошади, добрая гилеадская порода, и за прошедшие месяцы Быстрый стал ему близким другом. Он не хотел загонять его, Оленью Шкуру и Банного Листа в каньон, где они оказались бы в западне, между червоточиной и огнем.

                Ален и Катберт в мгновение ока оказались на земле, Ален сдернул с рога передней луки седла мешок с магическим кристаллом, перекинул через плечо. Оленья Шкура и Банный Лист сразу побежали дальше, вдоль наваленных веток, но Быстрый застыл на месте, глядя на Роланда.

                - За ними, - хлопнул его по крупу Роланд. - Беги.

                Быстрый побежал, взметнув хвост. Катберт и Ален пошли по тропе первыми. Роланд последовал за ними, то и дело наклоняясь, чтобы убедиться, что канавки, засыпанные порохом, целехоньки. Никуда они, естественно, не делись, и порох остался сухим: с того времени как они здесь побывали, на землю не упало ни капли дождя.

                - Катберт! - крикнул он. - Спички.

                Катберт протянул ему несколько спичек. При этом улыбаясь так широко, что оставалось лишь удивляться, что остальные не посыпались на землю.

                - Мы устроили им неплохую разминку, не так ли, Роланд?

                - Это точно. - Он не смог сдержать улыбки. - Теперь идите. К расселине.

                - Дай я сделаю, - попросил Катберт. - Пожалуйста, Роланд, ты иди с Аденом, а я останусь. Поджоги - это моя слабость.

                - Нет. - отрезал Роланд. - Предоставь это мне. И не спорь. Идите. И скажи Алену, чтобы он берег магический кристалл.

                Катберт еще несколько мгновений смотрел на него, потом кивнул:

                - Не тяни слишком долго.

                - Не буду.

                - Пусть тебе благоволит удача, Роланд.

                - Пусть она благоволит и вам.

                Катберт поспешил за Аленом, догнал. Тот поднял руку, махнул Роланду. Роланд кивнул в ответ и тут же пригнулся: у самого виска просвистела пуля.

                Сидя на корточках, он посмотрел на равнину. Люди Латиго быстро приближались. Слишком быстро. Ветер дул Роланду в лицо. Если спичка погаснет до того, как...

                Не надо, о если... Держись, Роланд... держись... жди их...

                Он ждал, зажав в пальцах каждой руки по незажженной спичке, вглядываясь сквозь переплетение веток. В нос бил запах мескитового дерева, перемешанный с другим, не менее сильным запахом - горящей нефти. От воя червоточины голова шла кругом. Роланд думал о том, как летел в розовом вихре... о том, как быстро исчез образ Сюзан. Спасибо богам, что есть Шими, мелькнуло у него в голове. Он проследит за тем, чтобы день для нее закончился в укромном месте. Но воющая червоточина словно насмехалась над ним, спрашивая, а может, он увидел далеко не все.

                Теперь Латиго и его люди на полном скаку преодолевали последние триста ярдов, отделяющие их от устья каньона, скачущие сзади быстро к ним приближались. Первая группа, пожалуй, уже не могла остановиться: догоняющие просто растоптали бы их.

                Пора. Роланд сунул первую спичку между зубами, рванул вперед. Она тут же зажглась, обдав жаром язык. Прежде чем сгорела серная головка, Роланд поднес спичку к пороху одной из канавок. Он вспыхнул сразу же, и дорожка огня побежала под ветками справа от тропы. Роланд перебежал тропу, по ней могли проехать бок о бок два всадника, подпалил вторую пороховую канавку и со всех ног помчался в каньон.

 20

                Мать и отец, неожиданно вспыхнуло в мозгу. Из какой глубины выплыло это воспоминание. Мать и отец. На озере Сарони.

                Когда они поехали туда, на прекрасное озеро Сарони в северной части феода Гилеад? Этого Роланд припомнить не мог. Знал только, что был тогда очень маленьким, а перед ним открылась широкая полоса прибрежного песка, идеального места для строительства замков. Этим он и занимался в тот день (может, они поехали отдохнуть? Хоть раз мои родители отдыхали от насущных дел?), когда что-то, возможно, крики кружащих над озером птиц, заставило его вскинуть голову. И он увидел их, Стивена и Габриэль Дискейн, у кромки берега, спиной к нему. Они стояли, обняв друг друга за талию, глядя на синюю воду под синим летним небом. Какой же любовью к ним наполнилось в тот миг его сердце! Безграничной любовью, которая, переплетаясь с надеждой и памятью, образует Яркую Башню в жизни и душе каждого человека.

                Теперь же он испытывал не любовь, но ужас. Ибо видел перед собой (а бежал он к расселине, начинающейся у самой границы червоточины) не Стивена из Гилеада и Габриэль из Артена, но своих лучших друзей, Катберта и Алена. Они не обнимали друг друга за талию, но держались за руки, как дети из сказки, заблудившиеся в сказочном лесу. Птицы кружили над ними, но стервятники, а не чайки. А поблескивала перед ними, дымясь туманом, отнюдь не вода.

                То была червоточина, к ней и шагнули под взглядом Роланда Катберт и Ален.

                - Остановитесь! - не своим голосом закричал он. - Остановитесь, ради ваших отцов!

                Они не остановились. Так и шагали, взявшись за руки, к дымящейся, зеленоватой поверхности червоточины. Она же визжала от удовольствия, манила к себе, обещая неземные наслаждения. Она подчиняла разум и нейтрализовала нервную систему.

                Роланд явно не успевал их догнать, однако нашел, наверное, единственный способ их остановить: выхватил револьвер и выстрелил поверх их голов. В замкнутом пространстве каньона выстрел прогремел громовым раскатом, на мгновение полностью заглушив вой червоточины. Юноши остановились в нескольких дюймах от зеленоватой мерзости. Роланд уже испугался, что сейчас она выкинет щупальца и ухватит Катберта и Алена, как ухватила низко летящую птицу в ночь, когда они приезжали сюда под Мешочной Луной.

                Еще дважды он выстрелил в воздух, эхо выстрелов отразилось от стен каньона и вернулось к нему.

                - Стрелки! - крикнул Роланд. - Ко мне! Ко мне!

                Ален повернулся первым. Его остекленевшие глаза еще ничего не видели. Катберт сделал еще шаг к червоточине. Носки его сапог исчезли в зеленовато-серебристой бахроме, что окаймляла ее (вой усилился, словно в предвкушении добычи), но тут Ален дернул Катберта за руку. Катберт споткнулся о камень и упал. Когда он поднял голову, глаза его прояснились.

                - Боги! - пробормотал Катберт, с трудом поднявшись. Роланд заметил, что носки его сапог исчезли, словно аккуратно отрезанные садовыми ножницами. Из дырок торчали большие пальцы. - Роланд, вместе с Аденом он, волоча ноги, двинулся к Роланду. - Роланд, мы едва не послушали ее. Она разговаривает!

                - Да. Я знаю. Пошли. Времени у нас нет.

                И он повел их к расселине в стене каньона, моля богов, чтобы те позволили им подняться достаточно высоко, чтобы избежать града пуль, который непременно обрушился бы на них, появись Латиго в каньоне до того, как их укроет расселина.

                Резкий горький запах начал заполнять воздух. И от груды веток к ним потянулись сероватые струйки дыма.

                - Катберт, ты первый. Ален - за ним. Я - последним. Карабкайтесь живее, парни. На карте наши жизни.

 21

                Люди Латиго вливались в зазор, делящий груду веток надвое, как вода в тоннель. По мере их продвижения вперед зазор расширялся. Нижний слой высохших веток уже горел, но в своем нетерпении настичь троих юношей они то ли не видели язычков пламени, то ли не обращали на них внимания. Не почувствовали они и резкого запаха дыма: люди слишком долго дышали вонью горящей нефти, чтобы различать какие-то другие запахи. Да и у самого Латиго, который первым ворвался в груду веток, в голове билась только одна мысль, заставляющая трепетать от предвкушения сладкой мести: каньон замкнутый, с отвесными стенами, каньон замкнутый, с отвесными стенами!

                Однако что-то еще все настойчивее стучалось в его мозг по мере того, как копыта лошади лавировали не только среди камней, но и

                 (костей) множества выбеленных солнцем черепов и костей коров, овец, других животных. Какой-то дребезжащий, сводящий с ума вой уверенно заполнял голову, заставляя слезиться глаза. Однако хоть звук был и силен (звук ли, он же звучал не снаружи, а внутри головы), Латиго невероятные усилием воли заглушил его, заставив себя думать о том, что

                 (каньон замкнутый, с отвесными стенами, каньон замкнутый, с отвесными) он вот-вот отомстит обидчикам. Да, по возвращении ему придется отчитываться перед Уолтером, может, перед самим Фарсоном, да он понятия не имел, какое наказание ждало его за потерю нефти... но все это будет позже. А в тот момент он хотел только одного - убить этих наглецов.

                Впереди каньон чуть поворачивал к северу, и дно его уходило вниз. Наверное, они там, но деваться-то им все равно некуда. Небось, прижались к дальней стене каньона или прячутся между камней. Что ж, Латиго ударит по ним из всех стволов, и рикошеты пуль заставят их выйти на открытое место. Они еще выйдут с поднятыми руками, надеясь на милосердие победителей. Тщетная надежда. После того, что они сделали, после того...

                Когда Латиго огибал излом, уже с револьвером в руке, его лошадь закричала, не заржала - закричала, как женщина, и поднялась на дыбы. Латиго успел ухватиться за рог передней луки и удержался в седле, но лошадь на чем-то поскользнулась и повалилась на бок. Латиго выдернул ноги из стремян, спрыгнул на землю, увернувшись от падающего животного, тут он почувствовал, что вой, который он гнал от себя, стал в десять раз сильнее, усилился до такой степени, что глаза завибрировали в глазницах, а из головы вышибло ту единственную, самую важную мысль

                 (каньон замкнутый, стены отвесные, каньон замкнутый, стены...).

                С такими, как Джордж Латиго, червоточина справлялась без труда.

                Мимо приземлившегося на четвереньки Латиго проскакивали всадники, на которых напирали сзади другие всадники, парами протискивающиеся через зазор в нарубленных ветках (потом, по мере того как зазор расширялся, уже и тройками).

                Перед Латиго мелькали черные хвосты и серые ноги лошадей, сапоги, башмаки, джинсы всадников. Он попытался встать, и тут же лошадиное копыто угодило ему в затылок. Шляпа смягчила удар, и Латиго не потерял сознания, но тяжело рухнул на колени, наклонившись вперед, словно собрался помолиться. Перед его глазами заплясали звезды, а по шее потекла кровь из рваной раны на затылке, нанесенной копытом.

                Теперь он слышал, как ржут другие лошади. И кричат люди. Вновь поднялся, кашляя в поднятой лошадьми пыли (едкой пыли, которая резала горло, как дым), и увидел Хендрикса, который пытался податься на юг или восток, вырваться из-под напирающих всадников. Ему это не удавалось. Самую дальнюю треть каньона занимало какое-то болото, заполненное зеленоватой, клубящейся паром водой. Под верхним слоем воды, похоже, затаилась трясина, в которой, судя по всему, и увязли ноги лошади Хендрикса. Она громко заржала, пытаясь подняться на дыбы. Но передние копыта словно приклеились к зеленоватой воде. Хендрикс пинал и пинал лошадь, но та не могла сдвинуться с места, хоть и пыталась. А голодный дребезжащий вой забивал уши Латиго и заполнял весь каньон.

                - Назад! Поворачивайте назад!

                Он хотел выкрикнуть эти слова, но едва прохрипел их. И всадники по-прежнему проносились мимо него, поднимая пыль, невероятно густую пыль. Латиго набрал полную грудь воздуха, чтобы крикнуть громче... они должны повернуть назад, в каньоне Молнии затаилось что-то ужасное... и выдохнул, не произнеся ни слова.

                Ржущие лошади. Едкий дым.

                И этот ужасное, сводящее с ума дребезжание. Лошадь Хендрикса затягивало в болото, с выпученными глазами, оскаленными зубами, падающими с губ хлопьями пены. Вот Хендрикс упал в вонючую воду, над которой поднимался парок, да только не в воду. Болото выпростало зеленые щупальца. Одно прошлось по щеке, обнажая белые кости, второе вырвало глаза, остальные обхватили тело и потащили в глубину. Но прежде чем Хендрикс скрылся под зеленоватой поверхностью, Латиго увидел, как из раззявленного рта густым потоком хлынула кровь.

                И другие это увидели, попытались податься прочь от зеленой западни. Но на тех, кому это удалось, надавила следующая людская волна, некоторые из всадников продолжали подбадривать себя воинственными криками. Новые люди и лошади посыпались в зеленоватое марево, которое с жадностью заглатывало их. Латиго увидел солдата, которому отдавал свой револьвер. Бедолага, который, подчиняясь приказу Латиго, застрелил одного из своих товарищей, чтобы привести остальных в чувство, вопя, спрыгнул с лошади и на четвереньках пополз прочь от зеленой мерзости, которая уже ухватила его лошадь. Попытался подняться на ноги, но оказался на пути двух всадников. Успел закрыть руками лицо и тут же угодил под копыта.

                Крики раненых и умирающих заполнили каньон, но до Латиго они долетали из далекого далека. Слышал он лишь дребезжащий вой, в котором, однако, начал различать слова. Голос приглашал его прыгнуть в болото. Покончить со всем этим ужасом. Почему нет? Ведь все кончится, не так ли? Будет поставлена точка.

                Но вместо того чтобы подчиниться, он попятился от западни, и на этот раз попытка удалась: напор всадников ослабевал. Те, кто последними прорвался сквозь устье каньона, придержали лошадей. Но их силуэты терялись в густом дыму.

                Эти коварные мерзавцы подожгли нарубленные ветки. Боги небес, боги земли, я думаю, мы в ловушке.

                Он не мог отдавать команды - всякий раз когда Латиго набирал полную грудь воздуха, он вылетал из нее сухим кашлем, - но сумел схватить за руку проезжающего всадника, парнишку лет семнадцати, и скинуть его с лошади. Паренек полетел головой вниз и размозжил голову о камень. Латиго же запрыгнул в седло еще до того, как последняя дрожь ушла из ног паренька.

                Он развернул лошадь и направил ее к устью каньона, но через двадцать ярдов его остановила густая завеса дыма. Ветер дул ему в лицо, и сквозь дым Латиго с трудом разглядел оранжевое пламя горящих веток.

                И ему пришлось поворачивать к зеленому болоту. Новые всадники возникали из дыма. Один врезался в лошадь Латиго, и того второй раз за пять минут сбросило на землю. Он приземлился на колени, с трудом поднялся на ноги и, шатаясь, поплелся прочь от огня, надсадно кашляя, с красными, слезящимися глазами.

                За изломом каньона дышать было чуть легче. У самой червоточины Латиго увидел месиво лошадей, многие переломали ноги, и ползающих, вопящих людей. На зеленой поверхности плавали шляпы, сапоги, шейные платки. Даже горн.

                Иди сюда, зазывало зеленое чудище, и Латиго уже не находил в себе сил сопротивляться этому мягкому, обволакивающему голосу. Заходи, тут ты сможешь отдохнуть, расслабиться, забыть о всех проблемах.

                Латиго поднял револьвер, намереваясь пристрелить этот голос. Он не верил, что голос можно убить, но помнил лицо своего отца и хотел войти в болото, нажимая на спусковой крючок. Умереть в бою.

                Да только не нажал. Револьвер выпал из его разогнувшихся пальцев, и он направился к червоточине, как и те, кто окружал его. Дребезжащий вой прибавлял в силе, кроме него, Латиго уже ничего не слышал и не чувствовал.

                Совсем ничего.

 22

                Они видели все это из расселины, Роланд и его друзья, застывшие в двадцати футах от обрыва. Они видели, как нарастала паника, как затаптывали людей, как всадников и лошадей сбрасывали в червоточину и, наконец, как люди добровольно вошли в нее.

                Катберт находился выше всех, под ним - Ален, ниже, на крошечном скальном выступе, стоял Роланд, ухватившись за кусты. И сверху им открывалось недоступное мечущимся в дымном аду людям: они видели, как червоточина растет, выплескивается из озерца-болота, жадно тянется к ним, накатывает на них, словно приливная волна.

                Роланд, утолив жажду битвы, не хотел смотреть на происходящее внизу, но не мог оторвать глаз. Вой червоточины, трусливый и торжествующий одновременно, радостный и грустный, не отпускал его от себя. Как зачарованный смотрел он вниз, точно так же как и его друзья. И когда едкий дым, заполнив дно каньона, начал подниматься все выше, они кашляли, но не сдвигались с места.

                Люди кричали в сгустившемся дыму. Метались в нем, как призраки. Их силуэты таяли по мере того как нарастала толщина дымовой завесы, где-то под этой белой едкой пеленой в отчаянии ржали лошади. Ветер сворачивал дым в вихри, которые выписывали причудливые кривые. Дребезжала червоточина, а дым над ней начал приобретать зеленый оттенок.

                А потом люди Джона Фарсона перестали кричать.

                Мы их убили, не без ужаса подумал Роланд. Потом пришла другая мысль: Нет, не мы. Я. Я их убил.

                Роланд не знал, сколько бы еще он простоял на том скальном выступе... может, пока поднимающийся дым не поглотил его, но тут Катберт, начавший карабкаться наверх, произнес два слова. И столько было в них ужаса и изумления, что оцепенение Роланда сняло как рукой.

                - Роланд! Луна!

                Вздрогнув, Роланд вскинул голову, увидел, что небо уже потемнело. Силуэт Катберта четко прорисовывался на его фоне. Смотрел Катберт на восток, на его лицо падал оранжевый отблеск встающей луны.

                Да, оранжевой, гудела червоточина в его голове. Смеялась в его голове. Оранжевой, как и в ту ночь, когда ты приходил, чтобы увидеть меня и сосчитать. Оранжевой, как огонь. Оранжевой, как праздничный костер.

                Как получилось, что уже совсем стемнело? - мысленно спросил он себя, заранее зная ответ. Время вновь сдвинулось, слой относительно слоя, как случается с твердью после землетрясения. Пришли сумерки. Взошла луна.

                Ужас охватил Роланда. Дикий ужас, бросивший его на стену. Он едва не потерял равновесия, чтобы не свалиться с уступа, схватился то ли за куст, то ли за лиану. Он словно вновь попал в розовый вихрь. Может, Колдовская радуга показывала ему далекие миры только с одной целью: скрыть то, что могло произойти в непосредственной близости?

                Я бы тут же повернул назад, если б думал, что ее жизнь в опасности. Его слова.

                А если шар знал? Если он не мог лгать, то мог хотя бы намекнуть на... Мог не только унести его далеко-далеко в черную землю, к Темной Башне. Но показать ему нечто другое, что вспомнилось ему только сейчас: тощего фермера, который сказал... что? Не слова, о которых он подумал, которые слышал с раннего детства. Не "долгой тебе жизни, богатого урожая", а...

                - Смерть, - прошептал он окружающим его камням. - Смерть тебе, жизнь - моему урожаю. Гори огнем. Вот что он сказал. Гори огнем. Приходи, Жатва.

                Оранжевый, стрелок. Старческий голос у него в голове сменился старческим же смехом. Голосом и смехом Риа с Кооса. Цвет праздничного костра. Гори огнем, конец года, нынешние пугала с красными руками лишь дань древним обычаям. Раньше-то все было по-другому. А вот сегодня мы вспомним эти обычаи, время от времени их должно вспоминать. И твоя чертова подружка сгорит в огне. Этой ночью я отплачу тебе за моего любимого Эрмота. Этой ночью настанет час расплаты. Приходи, Жатва.

                - Полезли! - закричал Роланд, вытянул руку, шлепнув Алена по заднице. - Вверх, вверх! Ради ваших отцов, вверх!

                - Роланд, что?.. - Ален не мог понять, с чего такая спешка, но полез вверх, цепляясь руками за кусты и скальные выступы. Мелкие камешки из-под его ног сыпались на голову Роланда.

                - Скорее, скорее, - подгонял друга Роланд. - Может, еще не поздно, может, мы успеем!

                Но он знал, что надежды нет. Демоническая Луна взошла, он видел ее отсвет на лице Катберта. В голове дребезжащий вой червоточины, гниющей язвы на плоти реальности, смешивался с безумным смехом ведьмы. И Роланд знал, что надежды нет. Смерть тебе, жизнь - урожаю. Гори огнем.

                О, Сюзан...

 23

                Сюзан ничего не понимала, пока не увидела мужчину с длинными рыжими волосами и в соломенной шляпе, из-под которой азартно сверкали глаза. В руках он держал вылущенные початки кукурузы. Он был первым, обычный фермер (вроде бы она видела его на нижнем рынке, может, даже кивком здоровалась с ним, а он-с ней), стоявший на обочине неподалеку от того места, где дорога к Шелковому ранчо пересекалась с Великим Трактом, освещенный поднимающейся по небосводу луной. Она ничего не понимала, пока они не поравнялись с ним. А вот когда он швырнул охапку вылущенных початков в медленно катящийся возок, на котором она стояла, со связанными впереди руками, поникшей головой и веревкой на шее, ей все стало ясно.

                - Гори огнем, - выкрикнул он, чуть ли не весело, те самые слова, которых она не слышала с раннего детства, поскольку их давно заменили другие: "Приходи, Жатва". А потом добавил что-то еще, что именно, она не разобрала, похоже, на языке, на котором говорили Древние, но вроде бы она уловила слово чар. Слово, которое имело только одно значение смерть. И когда засохшие початки посыпались вкруг ее сапог, она поняла, что означают эти незнакомые ей слова, поняла, что не будет у нее ребенка, не будет свадьбы в далеком, сказочном Гилеаде, не войдет она с Роландом в огромный зал, освещенный электрическими лампами, не будет у нее мужа, не будет ночей нежной любви. Все это в прошлом. Мир "сдвинулся", и жизнь ее закончилась, по-настоящему еще не успев начаться.

                Она знала, почему ее поставили на возок, почему она стоит на возке и почему единственный оставшийся в живых Охотник за гробами набросил веревочную петлю ей на шею.

                - Не пытайся сесть, - предупредил он, в его голосе слышались чуть ли не извиняющиеся нотки. - У меня нет желания задушить тебя, девочка. Если возок дернется и ты упадешь, я постараюсь не затягивать петлю. Но если сядешь - затяну. Ее приказ. - И он мотнул головой в сторону Риа, сидевшей на скамье возницы, с поводьями в скрюченных руках. - Сегодня командует она.

                И она командовала. И продолжала командовать, когда они приблизились к городу. Как бы ни повлиял магический кристалл на ее тело, как бы ни сказалась его потеря на ее разуме, власть над людьми осталась при ней. Более того, увеличилась, словно она нашла новый источник энергии, от которого могла подпитываться, во всяком случае, какое-то время. Мужчины, которые могли переломить Риа об колено, как спичку, беспрекословно, словно дети, выполняли ее приказы.

                Все больше людей присоединялось к процессии. Полдюжины всадников ехали перед возком, с братом Раймера и мужчиной с прищуренным глазом, целая дюжина - позади, составляя компанию Рейнолдсу, который обмотал свободным концом веревки татуированную руку. Сюзан не знала, кто эти мужчины, откуда они взялись. Риа тем временем свернула на дорогу к Шелковому ранчо, ведущую на юго-запад, вокруг города, потом свернула и с нее и уже на восточной окраине Хэмбри вновь вернулась на Великий Тракт. Возок катился медленно, ведьма, похоже, соизмеряла его скорость с местоположением опускающегося к горизонту солнца. Она не подгоняла пони, наоборот, сдерживала его. Когда они миновали фермера, что стоял один (несомненно, хорошего человека, работающего от зари до зари, обожающего жену и детей, пусть в его глазах, под надвинутой шляпой, она увидела недобрый блеск), Сюзан поняла, откуда такая неспешность: Риа ждала восхода луны.

                И Сюзан взмолилась, не богам - отцу. Папа?! Если ты здесь, дай мне силы, помоги мне постоять за него, за память о нем. Помоги мне постоять и за себя. Не ради моего спасения, не ради избавления от смерти, но для того, чтобы не радовать их, не дать им насладиться моими болью и страхом. И ему, пожалуйста, помоги и ему...

                - Сохрани его целым и невредимым, - шептала она. - Сохрани моего любимого. Пусть он всегда добирается до того места, куда идет, пусть радуется тому, что видит, пусть радует тех, кто видит его.

                - Молишься, дорогуша? - спросила ведьма, не поворачивая головы. В скрипучем голосе слышалось лживое сострадание. - Да, сейчас самое время пообщаться с Силами... до того, как слюна закипит у тебя в горле. - Она откинула голову и заквохтала, остатки ее волос стали оранжевыми в свете поднявшейся-таки луны.

 24

                Их лошади, ведомые Быстрым, прибежали на крики Роланда. Они стояли рядом с тем местом, где расселина выходила на поверхность земли, с развевающимися на ветру гривами, мотая головами и недовольно всхрапывая, когда ветер бросал на них клубы густого белого дыма, поднимающегося из каньона.

                Роланд не замечал ни лошадей, ни дыма. Взгляд его сосредоточился на мешке, который висел на плече у Алена. Магический кристалл снова ожил. Сквозь мешковину пробивалось отчетливо видимое в темноте пульсирующее розовое сияние. Роланд протянул руки к мешку.

                - Дай его мне!

                - Роланд, мне кажется, не...

                - Дай его мне, будь проклято твое лицо!

                Ален посмотрел на Катберта, который кивнул... затем бессильно развел руками.

                Роланд буквально сорвал мешок с его плеча, сунул в него руки, вытащил хрустальный шар. Он яростно сиял: розовая, не оранжевая, Демоническая Луна.

                А за их спинами в каньоне, то громче, то тише подвывала червоточина.

                - Пристально в эту штуковину не вглядывайся, - прошептал Катберт Алену. - Не вглядывайся, ради твоего отца.

                Роланд же склонился над пульсирующим кристаллом, розовый отсвет побежал по его щекам и лбу, заполнил глаза.

                В Радуге Мейрлина он и увидел Сюзан, дочь Патрика, очаровательную девушку в окошке. Увидел ее стоящей на черном, расписанном золотом возке, возке старой ведьмы. Рейнолдс ехал позади, держа в руке конец веревки, петлей наброшенной на шею Сюзан. Возок катился к "Зеленому сердцу", катился с ритуальной неспешностью. Вдоль Холмовой улицы рядком стояли люди, первым из которых был фермер на темной дороге... жители Хэмбри и Меджиса, в которых взыграли темные инстинкты былых времен. Они вспомнили, казалось бы, давно забытое: гори огнем, приходи Жатва, смерть тебе, жизнь - нашему урожаю.

                Словно беззвучная команда прошла по их рядам, и они начали забрасывать Сюзан сначала вылущенными кукурузными початками, потом гнилыми помидорами, потом картофелинами и яблоками. Одно из яблок угодило ей в щеку. Сюзан покачнулась, едва не упала, выпрямилась, вскинула к луне избитое, но по-прежнему прекрасное лицо. Так и застыла, с гордо поднятой головой. Смотрела она прямо перед собой.

                - Гори огнем, - шептали люди. Роланд их не слышал, но мог прочитать слова по движениям губ. Стенли Руис стоял там, и Красотуля, и Герт Моггинс, и Френк Клейпул, помощник шерифа со сломанной ногой, и Джейми Макканн, которому так и не удалось сыграть роль Юноши Жатвы. Роланд увидел сотню человек, с которыми он познакомился (и многих полюбил) за время пребывания в Меджисе. А теперь эти люди забрасывали его любимую вылущенными кукурузными початками и овощами, а она стояла перед ними на возке со связанными впереди руками.

                Медленно катящийся возок добрался до "Зеленого сердца", где в этом году не горели бумажные фонарики, не кружилась карусель, не смеялись дети. Толпа, теперь скандирующая: Гори огнем, - раздалась, и Роланд увидел деревянную пирамиду - незажженный праздничный костер. Вкруг ее, прислоненные к ней спинами, плотным кольцом сидели соломенные пугала с красными руками. Но в кольце этом недоставало одного сегмента.

                Роланд начал кричать. С губ его раз за разом слетало единственное слово: нет, нет, нет, нет, нет! И с каждым вскриком шар вспыхивал все ярче, словно ужас Роланда подливал в него энергию. Теперь при этих пульсациях Катберт и Ален видели череп стрелка под его кожей и волосами.

                - Мы должны забрать у него кристалл, - прошептал Ален. - Должны, он высасывает его досуха. Убивает его!

                Катберт кивнул и шагнул вперед. Схватился за шар, но не смог вырвать из рук Роланда. Пальцы стрелка, казалось, сплавились с ним.

                - Ударь его! - Катберт повернулся к Алену. - Ударь его снова, ты должен!

                С тем же успехом Ален мог ударить и валун. Роланд даже не покачнулся. И продолжал кричать: Нет! Нет! Нет! Нет!

                Шар мерцал все чаще и чаще, проникая все глубже в открытую им рану, напитываясь горем Роланда, как кровью.

 25

                - Гори огнем! - выкрикнула Корделия Дельгадо, рванувшись к возку с того места, где она стояла. Толпа приветствовала ее, ей даже подмигнула зависшая над ее левым плечом Демоническая Луна. - Гори огнем, неверная сука! Гори огнем!

                Она метнула ведро с краской в племянницу, перепачкав ее штаны и одев связанные руки в алые перчатки. Она широко улыбалась, когда возок с Сюзан проезжал мимо. На щеке ее чернела отметина: пепел, оставленный рукой Сюзан. Посередине бледного лба пульсировала толстая, как дождевой червь, вена.

                - Сука! - кричала Корделия. Пальцы ее сжались в кулаки, она отплясывала джигу, колени так и ходили под юбкой. - Жизнь - урожаю! Смерть этой суке! Гори огнем! Приходи, Жатва!

                Возок миновал ее. Корделия выпала из поля зрения Сюзан, еще один жестокий фантом в страшном сне, которому вскорости суждено оборваться. Птички и рыбки, медведи и зайки, думала она. Чтоб у тебя все было хорошо, Роланд, любовь моя. Это мое заветное желание.

                - Возьмите ее! - вскричала Риа. - Возьмите эту убийцу и зажарьте ее с красными руками! Гори огнем!

                - Гори огнем! - с готовностью отозвалась толпа. Лес рук вырос в пронизанном лунным светом воздухе. Послышались взрывы петард, детский смех, предвкушающий невиданное зрелище.

                Сюзан сняли с возка, подняли в воздух, и она поплыла над головами к деревянной пирамиде, передаваемая с рук на руки, словно героиня, вернувшаяся домой с победоносной войны. А луна смотрела на все это с недосягаемых высот.

                - Птички и рыбки, медведи и зайки, - шептала Сюзан, когда ее сначала опустили, а потом бросили спиной на деревянную пирамиду, заполнив ее телом недостающий сегмент в кольце пугал.

                - Гори ОГНЕМ! Гори ОГНЕМ! Гори ОГНЕМ! - в унисон скандировала толпа.

                - Птички и рыбки, медведи и зайки.

                Стараясь вспомнить, как он танцевал с ней в ту ночь. Стараясь вспомнить, как они любили друг друга в ивовой роще. Стараясь вспомнить их первую встречу на ночной дороге: "Спасибо, сэй, хорошо, что мы встретились". Его слова. И да, несмотря ни на что, несмотря на то, что ее соседи внезапно превратились в страшных гоблинов, пляшущих под луной, несмотря на боль и предательство, несмотря на грозящую ей страшную смерть, он сказал правду: хорошо, что они встретились, очень хорошо.

                - Гори ОГНЕМ! Гори ОГНЕМ! Гори ОГНЕМ!

                Подходили женщины и складывали у ее ног сухие вылущенные кукурузные початки. Некоторые из них угощали ее оплеухами (она не обращала внимания: избитое лицо давно онемело). Одна, Мига Альварес, чью дочь Сюзан учила верховой езде, плюнула ей в глаза, вскинула руки к небу и расхохоталась. На мгновение взгляд Сюзан остановился на Корал Торин, увешанной амулетами. Она вывалила на Сюзан охапку сухих листьев, осыпавших ее шуршащим дождем.

                А потом вновь появились ее тетка и Риа. Обе с факелами. Они встали перед ней, Сюзан почувствовала идущий от факелов жар. Риа взметнула факел к луне.

                - ГОРИ ОГНЕМ! - скрипучим старческим голосом выкрикнула она.

                - ГОРИ ОГНЕМ! - громом отозвалась толпа.

                Подняла свой факел и Корделия.

                - ПРИХОДИ, ЖАТВА!

                - ПРИХОДИ, ЖАТВА! - громом отозвалась толпа.

                - А теперь, сука, - проворковала Риа, - тебя ждут куда более жаркие поцелуи, чем те, которыми ублажал тебя твой любовник.

                - Умри, неверная. - прошептала Корделия. - Жизнь - урожаю, смерть - тебе.

                Она первой швырнула факел в груду сухих вылущенных початков у ног Сюзан. Риа отстала от нее на секунду. Початки вспыхнули сразу же, залив лицо Сюзан желтым светом.

                В последний раз она набрала полную грудь холодного воздуха, согрела своим сердцем и выпустила криком, несломленная, непокоренная:

                - РОЛАНД, Я ТЕБЯ ЛЮБЛЮ!

                Толпа подалась назад, словно наконец-то осознав, что произошло, только теперь, слишком поздно, когда никто ничего не мог изменить: у костра, зажженного в честь праздника Жатвы, сидело не пугало, а очаровательная девушка, одна из них, с выкрашенными красной краской, как у пугала, руками. Они могли бы спасти ее, будь у них в запасе еще секунда, некоторые, во всяком случае, могли бы, но опоздали и они. Деревянная пирамида занялась: ее штаны занялись: ее рубашка занялась: ее длинные белокурые волосы вспыхнули, как корона.

                - РОЛАНД, Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ!

                На конце своей жизни она чувствовала тепло - не боль. Ей хватило времени, чтобы вспомнить его глаза того оттенка синевы, каким бывает небо на рассвете. Ей хватило времени, чтобы вспомнить его мчащимся на Быстром по Спуску, с черными волосами, выбивающимися из-под шляпы. Ей хватило времени, чтобы вспомнить, как легко и беззаботно он смеялся, чего уже никогда не будет в той долгой жизни, которую он проживет без нее, и этот смех она взяла с собой, когда светом и жаром вознеслась в черное небо, вновь и вновь восклицая его имя, призывая птичек и рыбок, медведей и заек.

 26

                Под конец с губ его срывались уже не слова, а бессвязные звуки. Он выл, как смертельно раненное животное. Руки его сплавились с шаром, который пульсировал, как сердце бегуна. В нем он видел, как она горела.

                Катберт попытался отнять у Роланда проклятый кристалл, но не смог. И тогда решился на отчаянный шаг - выхватил револьвер, нацелил на хрустальный шар, взвел курок. Он, конечно же, ранил бы Роланда, осколки стекла могли ослепить его, но иного выбора не было: Колдовская радуга точно убила бы Роланда, если бы они ничего не предприняли.

                Но стрелять ему не пришлось. Словно увидев револьвер Катберта и поняв, что может произойти, хрустальный шар мгновенно почернел, мертвым грузом повиснув в руках Роланда. И тело стрелка, с закаменевшими мышцами, вибрирующее от невероятного напряжения, обмякло. Он рухнул как подкошенный, и пальцы его наконец-то отлепились он магического кристалла. Он упал Роланду на живот, скатился с него на землю и замер у одной из его распростертых рук. Ничего не светилось в темных глубинах шара за исключением злобной оранжевой искорки крошечного отражения Демонической Луны.

                Ален смотрел на кристалл с отвращением и страхом, как смотрят на злобное животное, которое спит... но, проснувшись, вновь укусит при первом удобном случае.

                Он шагнул к шару с твердым намерением растереть его в порошок.

                - Не смей, - остановил его хриплый голос Катберта. Стоя на коленях у безжизненного тела Роланда, он поднял голову, повернулся к Алену. Луна превратила его глаза в два блестящих камешка. - Не смей, после тех несчастий и смертей, через которые мы прошли, чтобы завладеть им. Не смей даже думать об этом.

                Ален заколебался. Подумал о том, что все равно должен уничтожить это проклятое создание человеческого разума... несчастья, которые они пережили, не шли ни в какое сравнение со всеми теми несчастьями, которые еще мог принести этот магический кристалл. Это же машина по созданию несчастий, вот что это такое, и именно шар убил Сюзан Дельгадо. Ален не видел того, что видел Роланд в его глубинах, но лицо своего друга он видел, и этого хватило с лихвой. Магический кристалл убил Сюзан и будет убивать других, если останется в целости и сохранности.

                Но потом Ален подумал о ка и отступил от шара. О чем впоследствии горько сожалел.

                - Положи его в мешок, - распорядился Катберт. - и помоги мне с Роландом. Мы должны увезти его отсюда.

                Мешок лежал на земле, там, где его бросил Роланд. Ветер чуть шевелил мешковину. Ален поднял шар, с отвращением прикоснувшись к его гладкой поверхности, ожидая, что он оживет под его руками. Не ожил. Ален сунул его в мешок, затянул веревку, забросил на плечо. Затем опустился на колени около Роланда.

                Он не знал, сколько времени они безуспешно пытались привести его в чувство. Луна поднялась высоко в небо, оранжевый ее цвет сменился серебристым, из каньона больше не поднимался дым. В конце концов Катберт решил, что толку не будет, поэтому Роланда надо привязывать к седлу Быстрого и увозить. Если они доберутся до больших лесов в западной части феода до рассвета, добавил Катберт, они будут в безопасности... но Добраться туда надо обязательно. Они с удивительной легкостью уничтожили основные силы отряда Фарсона, но оставшиеся в живых наутро наверняка соберутся вместе. И будет лучше, если они уедут отсюда до того, как это произойдет.

                Вот так они и покинули и каньон Молнии, и прибрежную часть феода Меджис, поскакали на запад под Демонической Луной, с Роландом, перекинутым через седло, словно труп.

 27

                Следующий день они провели в Иль-Боске, хвойном лесу на западе Меджиса, ожидая, что Роланд очнется. Когда миновал полдень, а Роланд по-прежнему не пришел в сознание, Катберт повернулся к Алену:

                - Попробуй прикоснуться к нему.

                Ален взял Роланда за руки, сконцентрировал волю, вгляделся в бледное, напоминающее маску лицо, и так провел не меньше получаса. Наконец покачал головой, выпустил руки Роланда из своих, встал.

                - Ничего? - спросил Катберт.

                Ален вздохнул и вновь покачал головой. Они соорудили носилки из сосновых ветвей, чтобы Роланду не пришлось еще одну ночь лежать поперек седла (к тому же Быстрый нервничал из-за того, что ему приходилось везти хозяина в таком виде), и двинулись в путь, не по Великому Тракту - слишком опасно, - а параллельно ему. Роланд оставался без сознания и следующий день (Меджис к тому времени остался далеко позади). На привале юноши уселись по обе стороны от него, переглядываясь над медленно поднимающейся и опадающей грудью стрелка.

                - Может лежащий без сознания человек умереть от голода? - спросил Катберт. - Или от жажды? По-моему, нет.

                - А я думаю, может, - возразил Ален.

                Ночь выдалась трудной. Вымотались они донельзя, потому что прошлый день практически не спали. И тут заснули как убитые, укрывшись с головой, чтобы их не будили солнечные лучи. Проснулись оба практически одновременно, когда солнце опускалось за горизонт, а Демоническая Луна, полная, как и двумя ночами раньше, начинала свой путь по небосводу, прорезая облака - предвестники мощных осенних ливней.

                Роланд сидел. Он вытащил магический кристалл из мешка и держал его в руках, темный кусок стекла, такой же мертвый, как глаза Сорви-Головы. Глаза Роланда, такие же мертвые, с полным безразличием оглядывали деревья, траву, небо. Он ел, но не спал. Пил из ручьев, мимо которых они проезжали, но не говорил. И не расставался с осколком Радуги Мейрлина, который они добыли в феоде Меджис такой дорогой ценой. Но магический кристалл не оживал от его прикосновений.

                И не оживет, как-то подумал Катберт. Во всяком случае, не оживет, пока Эл и я будем бодрствовать.

                Ален не смог оторвать руки Роланда от хрустального шара, поэтому положил ладони ему на щеки, таким путем пытаясь прикоснуться к его сознанию. Да только не нашел, к чему прикасаться. В Гилеад они возвращались не с Роландом, даже не с духом Роланда. Роланд ушел. Как луна на конце очередного цикла.

 Часть четвертая

У ВСЕХ ДЕТЕЙ БОЖИИХ ЕСТЬ БАШМАКИ

 Глава первая

УТРО В КАНЗАСЕ

 1

                Впервые за эти

                 (часы? дни?) стрелок замолчал. Посидел, глядя на здание, что возвышалось к востоку от них (солнце поднималось из-за него, так что они видели черный силуэт дворца, окруженный золотым нимбом), положив руки на колени. Потом взял бурдюк с водой, лежавший на мостовой рядом с ним, поднял над головой, раскрыл рот.

                Пил то, что попадало в рот, остальные видели, как ходил его кадык, когда Роланд лег на асфальт, но вода лилась и на лоб, текла по закрытым глазам, стекала с висков, отчего волосы становились темнее.

                Наконец он отложил бурдюк в сторону, но остался лежать с закрытыми глазами, закинув руки за голову, словно человек, сдавшийся во сне. Пар поднимаются над мокрым лицом.

                - А-х-х-х, - вырвалось у него.

                - Полегчало? - спросил Эдци. Веки стрелка поднялись, обнажая выцветшие синие глаза.

                - Да, полегчало. Я не понимаю, как это может быть, я так боялся рассказывать об этом... но полегчало.

                - Те, для кого рыться в наших мозгах - профессия, наверное, тебе бы это объяснили, - подала голос Сюзанна, - но едва ли ты стал бы их слушать. - Она уперлась руками в поясницу, прогнулась, скривилась... но скривилась, пожалуй, лишь по привычке. Спина не затекла, а потому никакой боли она не почувствовала, хотя ожидала обратного.

                - Вот что я тебе скажу, - продолжил Эдди. - Твой рассказ заставляет по-новому взглянуть на выражение "рассказать все как на духу". Сколько мы здесь пробыли, Роланд?

                - Всего одну ночь.

                - "Духи создали все это в одну ночь", - задумчиво произнес Джейк. Он сидел, разведя согнутые в коленях ноги, а Ыш устроился между ними, глядя на него яркими, золотисто-черными глазами.

                Роланд сел, вытер лицо шейным платком, пристально посмотрел на Джейка:

                - Что ты сказал?

                - Не я. Это написал Чарлз Диккенс. В рассказе "Рождественская песнь". Все в одну ночь, а?

                - Какая-нибудь часть твоего тела говорит о том, что времени прошло больше?

                Джейк покачал головой. Нет, чувствовал он себя так же, как и в любое другое утро, может, даже получше. Ему хотелось по-маленькому, но мышцы не затекли, ничего не болело.

                - Эдди? Сюзанна?

                - Я отлично себя чувствую, - ответила Сюзанна. - После бессонной ночи, а то и нескольких, такого не бывало.

                - У меня примерно такое же состояние, как и в те времена, когда я сидел на игле... есть что-то общее...

                - Только что-то, не все? - сухо осведомился Роланд.

                - Слушай, почему бы тебе не задать этот вопрос следующему свихнувшемуся поезду, на котором нам доведется ехать? Я вот про что. Если проведешь много ночей под кайфом, то привыкаешь к тому, что утром ты в полном дерьме: голова раскалывается, нос забит, сердце колотится как бешеное, позвоночник не гнется. Поверь старине Эдди, именно по своему утреннему состоянию можно понять, хорош ли для тебя тот или иной наркотик. Короче, к этому привыкаешь, я вот привык, а если пропустить ночь, не принять дозу, то утром, проснувшись, сидишь на кровати и думаешь: "Что со мной такое? Я болен? Как-то странно я себя чувствую. Или меня ночью хватил удар?"

                Джейк рассмеялся, затем с такой силой зажал рот ладонью, будто хотел не только заглушить смех, но и загнать обратно то, что вырвалось.

                - Извини. Мне сразу вспомнился мой отец.

                - Наш человек, да? - усмехнулся Эдди. - В общем, я ожидал, что у меня будет все болеть, я ожидал, что усталость тяжелым грузом навалится на плечи, я ожидал, что при каждом движении все кости будут жалобно скрипеть... но в действительности я в полном порядке, разве что не помешало бы отлить.

                - И чего-нибудь съесть? - полюбопытствовал Роланд.

                Улыбка, что кривила губы Эдди, исчезла:

                - Нет. После этой истории есть не хочется. Есть мне совсем не хочется.

 2

                Эдди снес Сюзанну с насыпи, усадил за кустами, чтобы она справила нужду. Джейк расположился за своим кустом, в шестидесяти или семидесяти ярдах к востоку. Роланд сказал, что воспользуется разделительной полосой, потом недоуменно поднял брови, услышав дружный смех нью-йоркцев.

                Сюзанна не смеялась, появившись из кустов. По ее лицу текли слезы. Эдди не задал ей ни единого вопроса: он и так все знал. Он сам едва сдерживал слезы. Осторожно поднял ее на руки, и она уткнулась лицом ему в шею. Какое-то время они постояли.

                - Гори огнем, - повторила Сюзанна слова Роланда.

                - Да, - вздохнул Эдди. - Приходи, Жатва.

                Сюзанна подняла голову, вытерла глаза.

                - Пройти через все это. - Она посмотрела вверх, чтобы убедиться, что Роланд не стоит на насыпи, не смотрит на них. - В четырнадцать лет!

                - Я в его возрасте разве что таскал с лотков жевательную резинку. Такими подвигами не похвалишься, а? Знаешь, я даже рад, что все так получилось.

                - Рад? Почему?

                - Потому что думал, что он собирается рассказать нам, как убил ее сам. Ради его чертовой Башни.

                Сюзанна заглянула Эдди в глаза:

                - Но он и думает, что убил. Разве ты этого не понимаешь?

 3

                Когда они вновь собрались вместе и увидели разложенную у костерка еду, то решили поесть. Роланд раздал последние буррито (Может, позже мы заглянем в "Боинг-Боинг бургерс" и посмотрим, чем у них кормят, подумал Эдди), и все поели. Кроме Роланда. Он взял буррито, посмотрел на него и отвел глаза. Грусть разлилась по лицу стрелка, он сразу стал старым и одиноким. У Эдди защемило сердце, но он не знал, как помочь Роланду.

                А вот Джейк, десятью годами моложе, нашел способ. Поднялся, подошел к Роланду, опустился рядом с ним на колени, обнял стрелка за шею, то ли прижал к себе, то ли прижался к нему:

                - Мне очень жаль, что ты потерял свою подругу.

                Лицо Роланда дрогнуло, и на мгновение Эдди показалось, что он сейчас заплачет. Может, уронит скупую мужскую слезу, может, слезы польются градом. Эдди отвернулся. Утро в Канзасе, сказал он себе. Вот уж чего ты не мечтал увидеть. Теперь наслаждайся зрелищем и дай мужчине сладить с нервами.

                Когда он вновь повернул голову, секундная слабость Роланда осталась в прошлом. Джейк сидел рядом с ним, Ыш положил длинную морду на один из сапогов стрелка. Роланд начал медленно есть буррито, безо всякого удовольствия... но он ел.

                Холодные пальцы Сюзанны коснулись его руки. Эдди переплел их своими.

                - Одна ночь. - Она все еще не понимала.

                - По крайней мере по тем часам, что отсчитывает наше тело, ответил Эдди. - В наших головах...

                - Кто знает? - пожал плечами Роланд. - Когда ведешь рассказ меняешь время. Так уж сложилось в моем мире. - Он улыбнулся. Как всегда, неожиданно, улыбка превратила его чуть ли не в красавца. Глядя на эту мгновенную трансформацию, Эдди подумал, что он, пожалуй, способен понять, как девушка могла влюбиться в Роланда. Когда он был высок ростом и не так уродлив, до того, как идея найти Башню накрепко засела у него в голове.

                - Я думаю, точно так же обстоит дело во всех мирах, сладенький, откликнулась Сюзанна. - Могу я задать пару вопросов, прежде чем мы тронемся в путь?

                - Если хочешь.

                - Что с тобой случилось? Надолго ли ты... ушел?

                - Я действительно ушел, тут ты права. Путешествовал. Странствовал. Не в Радуге Мейрлина, конечно... но я не думаю, что вышел из нее, если попал туда, когда был все еще... не в себе... дело в том, что у каждого из нас есть колдовской кристалл. Здесь. - Он постучал пальцами по лбу, между бровями. - Вот куда я ушел. Вот где путешествовал, пока мои друзья везли меня на восток. И мало-помалу я стал поправляться. Я держался за шар, но путешествовал в своей голове, и мне становилось все лучше. Но хрустальный шар так и не засветился для меня, кроме как в самом конце... когда показались городские стены и укрепления замка. Если бы он проснулся раньше... Роланд пожал плечами. - Если бы он проснулся до того, как ко мне начали возвращаться силы, не думаю, что я сидел бы сейчас с вами. Потому что любой мир, даже розовый со стеклянным небом, я бы предпочел тому, в котором не было Сюзан. Полагаю, сила, которая дает жизнь магическому кристаллу, это знала... и ждала.

                - А когда шар засветился вновь, он рассказал тебе остальное, вставил Джейк. - Должен был рассказать. О том, чего ты уже не мог увидеть.

                - Да. Я знаю так много только потому, что увидел все в глубинах кристалла.

                - Ты как-то говорил нам, что Джон Фарсон хотел увидеть твою голову на шесте, - вспомнил Эдди. - Потому что ты у него что-то украл. Что-то очень для него ценное. Речь шла о магическом кристалле, не так ли?

                - Да. Узнав, что произошло, он просто рвал и метал. Обезумел от ярости. По твоей терминологии, Эдди, взорвался.

                - Сколько еще раз шар светился при тебе? - спросила Сюзанна.

                - Что с ним случилось? - добавил Джейк.

                - После того как мы покинули Меджис, он трижды открывал мне свои тайны, - ответил Роланд. - Первый раз - в ночь, когда мы остановились на привал у самого Гилеада. Тогда я дольше всего путешествовал в нем, и он показал мне то, о чем я вам и рассказывал. Кое-что я домыслил, но большую часть видел. Он показывал мне все это не для того, чтобы чему-то научить, чем-то помочь. Нет, цель у него была одна - причинить боль. И все остальные части Колдовской радуги - порождения зла. Чужое горе напитывает их энергией. Вот и этот магический кристалл выждал, пока мой разум достаточно окрепнет, чтобы воспринимать и реагировать на увиденное... а потом показал мне все то, что я упустил из-за собственных глупости и юношеской самоуверенности. Мое ослепление любовью. Мою гордость, высокоме...

                - Не надо, Роланд, - прервала его Сюзанна. - Не позволяй ему и дальше мучить тебя.

                - Но он мучает. И всегда будет мучить. Не важно. Как бы то ни было, все сказано.

                Второй раз я заглянул в кристалл... ушел в кристалл... через три дня после возвращения домой. Моя мать еще не приехала, но ее ждали в тот вечер. Она находилась в Дебарии, в некоем подобии женского монастыря, молилась за мое благополучное возвращение. Не было и Мартена. Он перебрался в Крессию, к Фарсону.

                - А шар ты уже отдал отцу? - полюбопытствовал Эдди.

                - Н-нет - Роланд внимательно разглядывал свои руки, и Эдди заметил затеплившийся на щеках стрелка румянец. - Поначалу я его не отдал. Мне не хотелось... расставаться с ним.

                - Еще бы, - хмыкнула Сюзанна. - Ты повел себя точно так же, как и все остальные, кто хоть раз заглянул в эту чертову штуковину.

                - На третий день, перед тем как отправиться на банкет, который давали в честь нашего благополучного возвращения...

                - Готов спорить, участвовать в этой пьянке ты не рвался, ввернул Эдди.

                Роланд невесело улыбнулся, по-прежнему не отрывая взгляда от рук.

                - Около четырех часов пополудни Катберт и Ален пришли в мои апартаменты попозировать художнику, которому поручили запечатлеть нас на полотне. Видок у нас был еще тот: кожа да кости, худые обветренные лица, исцарапанные руки. Даже склонный к полноте Ален превратился в спичку. Они поставили меня перед выбором. До того они никому не рассказывали о магическом кристалле, из уважения ко мне и понесенной мною утрате, сказали они, и я им верил, но дольше хранить эту тайну они не могли. Или я отдаю хрустальный шар добровольно, или решение, где ему быть, будут принимать наши отцы. Разговор этот дался им нелегко, особенно Катберту, но отступать от своего они не собирались.

                Я пообещал им, что отдам его моему отцу до банкета... до того, как моя мать прибудет из Дебарии. Они же могли прийти пораньше и убедиться, что я выполнил обещание. Катберт смутился, заговорил о том, что это вроде бы и не обязательно, но, разумеется, по-другому не выходило...

                - Да, - кивнул Эдди. Он, похоже, прекрасно понимал ситуацию, в которой оказался Роланд. - В дерьмо ты залезаешь сам, но вылезать из него куда легче, когда с тобой кто-то есть.

                - Ален, во всяком случае, знал, что так мне будет легче. Он одернул Катберта и сказал, что они придут. И они пришли. А я отдал магический кристалл, хотя мне и не хотелось с ним расставаться. Мой отец побледнел как мел, когда заглянул в мешок и увидел, что в нем находится. Потом извинился перед нами и ушел, захватив мешок с собой. Когда же вернулся, поднял бокал вина и продолжил разговор о наших приключениях в Меджисе, словно ничего и не произошло.

                - Но после того как ты переговорил с друзьями и перед тем как отдал хрустальный шар, ты заглянул в него. - В голосе Джейка не слышалось вопросительных интонаций. - Вошел в него. Путешествовал в нем. Что он показал тебе в тот раз?

                - Прежде всего я опять увидел Башню и начало пути к ней, ответил Роланд. - Потом мне открылось падение Гилеада и триумф Благодетеля. Уничтожив цистерны и нефтяное поле, мы потянули неизбежное на двадцать месяцев. Тут я ничего изменить не мог, зато шар показал мне кое-что еще, где я мог что-то сделать. Некий нож, лезвие которого обработали очень сильным ядом в Горлане, далеком от Гилеада феоде Срединного мира. Ядом такой силы, что малейшая царапина вызывала мгновенную смерть. Странствующий певец, а на самом деле старший племянник Фарсона, доставил нож в Гилеад. Человек, которому он отдал нож, занимал при дворе немалую должность: руководил всеми слугами. Перед ним стояла задача передать нож убийце. Если бы план удался, мой отец не пережил бы ночи после банкета. - Роланд мрачно усмехнулся. Поскольку я увидел все это в колдовском кристалле, нож так и не попал в руку, для которой предназначался, а у дворцовых слуг на следующий день появился новый начальник. Любопытные я вам рассказываю истории, не так ли? Да, очень любопытные.

                - Ты видел человека, которому предназначался нож? - спросила Сюзанна. - Настоящего убийцу?

                - Да.

                - Что еще? Ты увидел что-нибудь еще? - спросил Джейк. План убийства отца Роланда, похоже, не слишком заинтересовал его.

                - Да. - На лице Роланда отразилось недоумение. - Обувку. Всего на мгновение. Башмаки летели по воздуху. Поначалу я подумал, что это осенние листья. А когда понял, что это, они пропали, и я лежал на кровати, зажав в руках шар... примерно так же, как вез его из Меджиса. Мой отец... как я и сказал, он изумился, заглянув в мешок и увидев, что в нем.

                Ты сказал ему, у кого находится нож с отравленным лезвием, подумала Сюзанна, сказал про Дживса - дворецкого или как его там, но не упомянул про человека, которому предстояло использовать этот нож по назначению, не так ли, сладенький? Почему? Потому что хотел разобраться с ним сам?

                Но прежде чем она озвучила свои вопросы, заговорил Эдди:

                - Башмаки? Летающие башмаки? Как по-твоему, что это может означать?

                Роланд покачал головой.

                - Расскажи нам, что еще ты увидел, - попросила Сюзанна.

                В брошенном на нее взгляде она увидела такую невероятную боль, что горько пожалела о словах, только что сорвавшихся с языка. Она отвела глаза, сжала руку Эдди.

                - Извини меня, Сюзанна, но я не могу. Все, что мог, я уже рассказал.

                - И ладно, - вставил Эдди. - Конечно, Роланд, ты рассказал нам предостаточно.

                - Очно, - согласился Ыш.

                - Ты еще видел эту ведьму? - спросил Джейк. Пауза длилась долго, они решили, что Роланд не ответит, но ответ последовал:

                - Да. Она еще не свела со мной счеты. Как и мои сны о Сюзан, она последовала за мной. От Меджиса до самого Гилеада.

                - Что ты хочешь этим сказать, Роланд? - В голосе Джейка слышался благоговейный ужас. - О Боже, Роланд, что это значит?

                - Не сейчас. - Роланд поднялся. - Пора в путь. - Он посмотрел на высящийся перед ними дворец. Солнце как раз поднялось над его башенками и крышей. - До него далеко, но думаю, мы подойдем к нему еще сегодня, если прибавим шагу. Оно и к лучшему. Не хотел бы я приближаться к нему после захода солнца.

                - Ты уже знаешь, что это? - спросила Сюзанна.

                - Беда, - повторил Роланд. - И у нас на пути.

 4

                В то утро червоточина иной раз дребезжала так громко, что даже вставленные в уши патроны не могли полностью заглушить этот мерзкий звук. В такие моменты Сюзанне казалось, что у нее разжижается переносица, а посмотрев на Джейка, она увидела, что у того из глаз текут слезы. Не потому, что он грустил или его что-то расстроило. Нет, просто слезные железы вышли из-под контроля. Она не могла выбросить из головы этого игреца на пиле, которого помянул мальчик. Звучит, как гавайская гитара, крутилась и крутилась мысль, пока Эдди толкал ее кресло-каталку, лавируя между автомобилями. Звучит, как гребаная гавайская гитара, не правда ли, мисс Такая Черная Красавица?

                С обеих сторон автострады червоточина уже забиралась на насыпь, своим мерцанием изгибая силуэты деревьев и элеваторных башен. Она наблюдала за путниками, как голодные звери в зоопарке могли наблюдать за пухленькими детьми, пришедшими посмотреть на них. Сюзанна вспомнила червоточину в каньоне Молнии, жадно тянущуюся сквозь дым к людям Латиго, затаскивающую их в себя (не говоря о тех, которые сами шли к ней, как зомби в фильмах ужасов), а потом вновь подумала о том психе из Центрального парка с пилой. Звучит, как гавайская гитара, не так ли? Сосчитана одна червоточина, и звучит она, как гавайская гитара, не так ли?

                И когда она решила, что больше этого не выдержит, червоточина опять начала отступать от автострады И-70, и ее дребезжание сразу ослабло. Сюзан даже смогла вытащить патроны из ушей. Чуть трясущейся рукой засунула их в карман на боковинке кресла.

                - Эта червоточина едва нас не достала, - просипел Эдди. Сюзанна оглянулась, увидела, что глаза у него красные, а щеки мокры от слез. Не волнуйся, крошка Сюзи. Слезные железы, ничего больше. От этого звука они открылись, как ворота.

                - Мои тоже.

                - А у меня еще голова раскалывается. - добавил Джейк.

                - Роланд, у тебя остался аспирин?

                Роланд остановился, порылся в карманах, вытащил пузырек.

                - Тебе еще довелось увидеть Клея Рейнолдса? - спросил Джейк, запив две таблетки водой из бурдюка, который он нес.

                - Нет, но я знаю, что с ним случилось. Он собрал банду, частично из дезертиров армии Фарсона, начал грабить банки... в нашей части мира. К тому времени грабители банков и разбойники уже могли не бояться стрелков.

                - Потому что стрелки занимались Фарсоном, - уточнил Эдди.

                - Да. Но Рейнолдс и его люди угодили в ловушку, расставленную одним умным шерифом. Он превратил главную улицу города Оукли в стрельбище. Шестерых из десяти положили сразу. Оставшихся повесили. В том числе и Рейнолдса. Случилось это меньше чем через год, на Широкую Землю. - Он помолчал. - На той улице убили и Корал Торин. Она стала любовницей Рейнолдса. Участвовала в грабежах и убивала наравне с мужчинами.

                Какое-то время все молчали. Лишь в отдалении подвывала червоточина. Внезапно Джейк побежал к кемперу. Под дворником на лобовом стекле белел листок. Джейку пришлось подняться на цыпочки, чтобы достать его. Хмурясь, он пристально вглядывался в него.

                - И что там написано? - спросил Эдди. Джейк протянул листок ему. Эдди глянул на него, передал Сюзанне, она, прочитав, - Роланду. Роланд посмотрел на листок, потом покачал головой.

                - Я могу разобрать лишь несколько слов... старая женщина, темный человек. Что означает остальное? Прочитайте.

                Джейк взял у него листок.

                - "Старуха из снов - в Небраске. Звать ее Абигейл". - Он помолчал. - И еще ниже. "Темный человек - на западе. Может, в Вегасе".

                Джейк вскинул голову, взглянул на стрелка, на лице отражались недоумение и тревога, рука с запиской дрожала. На Роланд смотрел на дворец, перегородивший автостраду. Располагался он на востоке, а не на западе, и был скорее светлый, чем темный.

                - На западе, - повторил Роланд. - Темный человек. Темная Башня, и всегда на западе.

                - Небраска тоже к западу от Канзаса. - Правда, голосу Сюзанны недоставало уверенности. Не знаю, так ли важна эта Абигейл, но...

                - Я думаю, она - героиня другой истории, - прервал ее Роланд.

                - Но истории, близкой к этой, - вставил Эдди. - Которая примыкает к ней.

                - Ты, безусловно, прав, - кивнул Роланд, и нам, возможно, еще придется иметь дело и со "старухой", и с "темным человеком"... но сегодня наша цель на востоке. Пошли.

                И они зашагали дальше.

 5

                - А что случилось с Шими? - спустя какое-то время спросил Джейк.

                Роланд рассмеялся, во-первых, его удивил вопрос, во-вторых, пробудил приятные воспоминания.

                - Он последовал за нами. Ему это далось нелегко, иной раз приходилось идти через жуткие места, Меджис и Гилеад разделяли многие колеса пустующих земель, а кое-где жили совсем одичавшие люди. Их уже и людьми-то можно было назвать с большой натяжкой. Но ка его хранила. И он объявился в Гилеаде к Новогодней ярмарке. Он и его паршивый мул.

                - Капи, - кивнул Джейк.

                - Апи, - повторил Ыш, следуя по пятам за мальчиком.

                - Когда мы отправились на поиски Башни, я и мои друзья, Шими пошел с нами. Он... - Но тут Роланд прикусил губу и больше ничего не сказал.

                - Корделия? - спросила Сюзанна. - Обезумевшая тетка?

                - Умерла до того, как догорел праздничный костер. То ли от сердечного приступа, то ли от удара.

                - А может, от стыда, - не согласилась с ним Сюзанна. - Или ужаснувшись тем, что натворила.