Андерсен Ганс Христиан
Воротничок
Жил-был щеголь; у него только и
было за душой, что сапожная подставка, гребенка да еще чудеснейший
щегольский воротничок. Вот о воротничке-то и пойдет речь.
Воротничок уже довольно пожил на свете и стал подумывать о женитьбе.
Случилось ему раз попасть в стирку вместе с чулочною подвязкой.
- Ах! - сказал воротничок. - Что за грация, что за нежность и
миловидность! Никогда не видал ничего подобного! Позвольте узнать ваше
имя?
- Ах, нет-нет! - отвечала подвязка.
- А где вы, собственно, изволите пребывать? Но подвязка была очень
застенчива, вопрос показался ей нескромным, и она молчала.
- Вы, вероятно, завязка? - продолжал воротничок. - Вроде тесемки,
которая стягивает платье на талии? Да-да, я вижу, милая барышня, что вы
служите и для красы и для пользы.
- Пожалуйста, не заводите со мной разговоров! - сказала подвязка. -
Я, кажется, не подавала вам никакого повода!
- Ваша красота - достаточный повод! - сказал воротничок.
- Ах, сделайте одолжение, держитесь подальше! - вскричала подвязка. -
Вы на вид настоящий мужчина!
- Как же, я ведь щеголь! - сказал воротничок. - У меня есть сапожная
подставка и гребенка!
И совсем неправда. Эти вещи принадлежали не ему, а его господину;
воротничок просто хвастался.
- Подальше, подальше! - сказала подвязка. - Я не привыкла к такому
обращению!
- Недотрога! - сказал воротничок.
Тут его взяли из корыта, выстирали, накрахмалили, высушили на солнце
и положили на гладильную доску.
Появился горячий утюг.
- Сударыня! - сказал воротничок утюжной плитке. - Прелестная
вдовушка! Я пылаю! Со мной происходит какое-то превращение! Я сгораю! Вы
прожигаете меня насквозь! Ух!.. Вашу руку и сердце!
- Ах ты рвань! - сказала утюжная плитка и гордо проехалась по
воротничку. Она воображала себя локомотивом, который тащит за собой по
рельсам вагоны. Рвань! - повторила она.
Воротничок немножко пообтрепался по краям, и явились ножницы
подровнять их.
- О! - вскрикнул воротничок. - Вы, должно быть, первая танцовщица? Вы
так чудесно вытягиваете ножки! Ничего подобного не видывал! Кто из людей
может сравниться с вами? Вы бесподобны!
- Знаем! - сказали ножницы.
- Вы достойны быть графиней! - продолжал воротничок. - Я владею
только барином-щеголем, сапожною подставкой и гребенкой... Ах, будь у
меня графство...
- Он сватается?! - вскричали ножницы и, осердясь, с размаху так
резнули воротничок, что совершенно искалечили его.
Пришлось его бросить.
- Остается присвататься к гребенке! - сказал воротничок. -
Удивительно, как сохранились ваши зубки, барышня!.. А вы никогда не
думали о замужестве?
- Как же! - сказала гребенка. - Я уже невеста! Выхожу за сапожную
подставку!
- Невеста! - воскликнул воротничок. Теперь ему не за кого было
свататься, и он стал презирать всякое сватовство.
Время шло, и воротничок попал наконец с прочим тряпьем на бумажную
фабрику. Тут собралось большое тряпичное общество; тонкие тряпки
держались, как и подобает, подальше от грубых. У каждой нашлось о чем
порассказать, у воротничка, конечно, больше всех: он был страшный
хвастун.
- У меня было пропасть невест! - тараторил он. - Так и бегали за
мной. Еще бы! Подкрахмаленный, я выглядел таким франтом! У меня даже
были собственные сапожная подставка и гребенка, хотя я никогда и не
пользовался ими. Посмотрели бы вы на меня, когда я лежал, бывало, на
боку! Никогда не забыть мне моей первой невесты - завязки! Она была
такая тонкая, нежная, мягкая! Она бросилась из-за меня в лохань! Была
тоже одна вдовушка; она дошла просто до белого каления!.. Но я оставил
ее, и она почернела с горя! Еще была первая танцовщица; это она ранила
меня, - видите? Бедовая была! Моя собственная гребенка тоже любила меня
до того, что порастеряла от тоски все свои зубы! Вообще немало у меня
было разных приключений!.. Но больше всего жаль мне подвязку, то бишь -
завязку, которая бросилась из-за меня в лохань. Да, много у меня
кое-чего на совести!.. Пора, пора мне стать белою бумагою!
Желание его сбылось: все тряпье стало белою бумагой, а воротничок -
как раз вот этим самым листом, на котором напечатана его история, - так
он был наказан за свое хвастовство. И нам тоже не мешает быть
осторожнее: как знать? Может быть, и нам придется в конце концов попасть
в тряпье да стать белою бумагой, на которой напечатают нашу собственную
историю, и вот пойдешь разносить по белу свету всю подноготную о самом
себе!
|
|