Акунин Борис

НИКОЛАС ФАНДОРИН

 ЛЮБОВНИК СМЕРТИ

КАК СЕНЬКА ПОБЫВАЛ НА НАСТОЯЩЕМ ДЕЛЕ

         Была Князю наводка от верного человека, полового из купеческой гостиницы “Славянская” что на Бережках. Будто бы приехали из города Хвалынска богатый калмык-барышник с приказчиком, племенных жеребцов для табуна покупать. Хрустов при том калмыке полная мошна, а брать его надо немедля, потому назавтра, в воскресенье, поедет он на конный торг и может там все деньги потратить.

     Вечером, поздно, сели всей колодой в три пролетки, поехали. Впереди Князь с Очком, потом Сало с близнецами, последними - Боцман с Сенькой. Их работа - стрему держать и за лошадьми доглядывать, чтоб, если шухер, могли с места вскачь запустить.

     Пока летели через Красную Площадь, да по Воздвиженке, да Арбатом, у Скорика в животе крепко екало, хоть до ветру беги. А после, как по мосту загрохотали, страх вдруг из противного стал веселым, как в детстве, когда отец маленького Сеньку в первый раз на масленичное гуляние вез, с деревянных гор кататься.

     Боцман, тот с самого выезда радостный был, всё балагурил. Эх, говорил, Кострома, нынче будет кутерьма. И еще: эх, Полтава, заходи справа. Или так: эх, Самара, поддай навара.

     Он много всяких городов знал, про иные Сенька и не слыхивал.

     Гостиница была скучная, навроде барака. Огни в десятом часу уже потушены - торговый люд рано ложится, да и базарный день завтра.

     Проехали к железнодорожным складам, соскочили. Без слов обходились, молча - всё заранее обговорено было.

     Сенька поводья принял, свел три пролетки рядом, обод к ободу, в центре Боцманова упряжка. Ему, Боцману, все три повода дал. У него лошади не забалуют - они умные. Когда чуют силу, смирно стоят. А кони у Князя были особенные - не догонишь, чудо что за кони.

     Боцман, значит, на козлах сидит, люльку курит, а Сеньке невмоготу: то с одной стороны пройдется, то с другой. Уж и не страшно было совсем - томно и обидно. Вроде как лишний он.

     Сбегал к одному углу, к другому - поглядеть, нет ли какого шухера.

     Пусто было вокруг, тихо.

     - Дяденька Боцман, чего ж они так долго? Боцман шестерку пожалел.

     - Ладно, - говорит. - Чего тебе молодому, здоровому тут париться. Сбегай, погляди, как фартовые дела делаются. Погляди и давай обратно, мне расскажешь, как калмыков кончают.

     Сенька удивился:

     - А просто деньги отобрать нельзя? Беспременно кончать полагается?

     - Это смотря сколько, - объяснил Боцман. - Если хрусту не так много, счет на сотни, то можно и не кончать, псы сильно искать не станут. А если там тыщи, то тогда лучше тушить. Купчина за свои тыщи псам большую награду посулит, чтоб землю носом рыли. Да ты беги, Скорик, не сумлевайся. Я тута и один справлюсь: Эх, сам бы сгонял, кабы ноги были.

     Сеньку долго упрашивать не надо было. Так застоялся, что даже в ворота не пошел - прямо через ограду запустил.

     Вошел в просторные сени, видит: прямо на стойке, ойкая от страха, лежит человек в поддевке. Голову закрыл руками, и плечи у него трясутся. Рядом, зевая - Сало, со скрипкой в руке (это левольверт так по-фартовому называется: скрипка, дрына или еще волына).

     Этот, что на стойке, попросил жалостно:

     - Не убивайте, господа налетчики. Я на вас не глядел, зажмурился сразу. А? Сделайте такое снисхождение, не лишайте жизни. Я человек семейный, православной веры. А?

     Сало ему лениво:

     - Не бось. Дрыгаться не будешь - пожалеем. - А Сеньке сказал. - Интересуешься? Ну сходи, побачь. Чего-то долго они.

     Потом колидор был, длинный. По обе стороны двери в ряд. В ближнем конце Авось стоял, в дальнем Небось (или наоборот, Сенька еще плохо умел братьев различать). Тоже со скрипками.

     - Я поглядеть, - сказал Скорик. - Одним глазочком.

     - Валяй, гляди, - белозубо улыбнулся Авось (а может, Небось).

     Тут одна из дверей стала открываться. Он ее ногой захлопнул и как гаркнет:

     - Я те вылезу!

     Из-за двери заголосили:

     - Кто это там фулиганничает? Мне до клозету требуется!

     Авось заржал:

     - В портки пруди. А шуметь будешь - через дверь пальну.

     - Господи снятый, - ахнули за дверью. - Никак налет. Я ничего, ребята, я тихонечко. И засов скрежетнул.

     Авось снова загыгыкал (все-таки это, наверно, Небось был - у того вечно рот до ушей). Показал Сеньке левольвертом на приоткрытую дверь посреди колидора - там, мол.

     Скорик подошел, заглянул внутрь.

     Увидал двоих смуглых, узкоглазых, к стульям привязанных. Один был сильно старый, лет пятьдесят, с козлиной бороденкой, в хороших клетчатых штанах, в шелковой жилетке с золотой цепкой из кармашка. Надо думать, барышник. Другой молодой, без бороды и усов, в ситцевой рубахе навыпуск - не иначе приказчик.

     Князь похаживал между связанными, помахивал кистенем.

     Сенька пошире дверь открыл - а где Очко?

     Тот чудным делом занимался: пером своим, из трости вынутым (шпага называется) полосовал перину на кровати. От этого из кровати пух летел, перья.

     - Фантазии не хватает, - сказал Очко. - Куда же эти друзья степей могли портмоне припрятать? Князь чихнул - видно, пушинка в нос попала.

     - Ладно, Очко, не потей. - Остановился перед приказчиком, взял его левой рукой за волоса. - Сами расскажут. Как, желтомордый, побалакаешь? Или яблочка железного погрызешь?

     И помахал кистенем перед рожей приказчика (никакой не желтой, а белой-пребелой, будто мелом присыпанной).

     Очко, наоборот, железкой махать перестал, сыпанул на ноготь порошку (марафет, сообразил Сенька) и запрокинул голову. Скорик поморщился - сейчас еще пуще Князя расчихается, но Очко ничего, только зажмурился, а когда снова глаза открыл, они у него сделались мокрые и блестящие.

     Калмык-приказчик облизнул губы, такие же белые, как рожа, и говорит:

     - Не знаю я... Бадмай Кектеевич мне не сказывают.

     - Так-так, - кивнул Князь. Волоса приказчиковы выпустил, к купчине повернулся. - Что, козья борода? На куски тебя резать или скажешь?

     Барышник, похоже, был мужик тертый. Сказал спокойно, без дрожи:

     - Не дурак столько денег при себе держать. Нынче в рыночную контору ездил, в сейф заложил. Берите, что есть, и уходите. Часы вот золотые. И в бумажнике деньги есть. Вам хватит.

     Князь оглянулся на Очка. Тот стоял, улыбался чему-то. Подтвердил:

     - Верно. Есть на Конном рынке сейф, куда барышники на сохранение деньги кладут, чтоб не украли или чтоб самим не прогулять.

     Сенька приметил, как купец с приказчиком переглянулись, и Бадмай этот глазами куда-то вниз повел. Эге! У приказчика стул одной ножкой на половицу надавил, и приподнялась она одним краешком, торчит. Приказчик чуть подвинулся, половица на место и встала.

     Бумажник, о котором барышник говорил, на столе лежал, раскрытый. Князь достал кредитки, пошуршал.

     - Всю колоду из-за трех катек сгонял. От людей срам. У, змей косорылый.

     Шагнул к купцу и хрясь ему кулаком по скуле. У того голова мотнулась, но не закричал, не заплакал - крепкий.

     - Ладно, - сказал Князь, выдергивая у барышника из карманы часы - золотые, хорошие. - Благодари своего калмыцкого бога, что мошну тебе уберег. Идем, Очко.

     И уж к двери двинулись, а тут Сенька башку просунул и скромно так:

     - Дяденька Князь, дозвольте слово сказать.

     - Ты чего здесь? - нахмурился Князь. - Шухер? Сенька ему:

     - Шухера никакого нет, а только хорошо бы вы вон там, под полом проверили, а?

     И пальцем показал, где смотреть.

     Купец дернулся, прохрипел что-то непонятное - надо думать, забранился на своем наречии. Князь же на Сеньку глянул, потом на пол. Двинул приказчику в ухо, вроде и несильно, но тот завалился вместе со стулом, захныкал.

     Нагнулся Князь, пальцем подцепил половицу, вынул - под ней дырка в полу. Сунул руку.

     - Ага, - говорит.

     И достал лопатник большой, кожаный, а в нем хрустов - немеряно.

     Князь их пальцем перебрал.

     - Да тут три тыщи! - говорит. - Ай да шестой!

     Скорику, конечно, лестно. Посмотрел на Очка: как тот, восхищается?

     Только Очко Сенькой не восхищался и на лопатник не смотрел. Что-то с ним творилось, с Очком. Уже не улыбался и глаза стали не блестящие, а сонные.

     - Я поверил... - медленно сказал Очко, и всё его лицо заколыхалось, будто волнами пошло. - Я им, иудам, поверил! В глаза смотрели! И лгали! Мне - лгали?!

     - Да ладно тебе, не пыли, - махнул на него Князь, довольный находкой. - Тоже и у них свой интерес...

     Очко двинулся с места, бормоча:

     - Прощай, любезная калмычка... Твои глаза, конечно, узки, и плосок нос, и лоб широк, ты не лепечешь по-французски... - Хохотнул. - Узки-то узки...

     И вдруг скакнул - точь-в-точь как давеча, когда Ёшку проколол - и шпагой своей лежащему приказчику прямо в глаз, сверху вниз. Сенька услышал треск (это сталь черепуху насквозь проткнула и в пол вошла), охнул, зажмурился. А когда снова поглядел, Очко шпагу уже выдернул и с интересом смотрел, как с клинка стекает что-то белое, вроде творога.

     Приказчик бил по полу каблуками, разевал рот, но крику от него не было. На рожу ему Сенька взглянуть побоялся.

     - Ты чё, сдурел?! - рявкнул Князь. Очко ему в ответ, надрывно:

     - Я не сдурел. Мне тошно, что правды нет на свете!

     Чуть дернул кистью, в воздухе свистнуло, и шпага острием, самым кончиком, чикнула купца по горлу. Отлетел клок отсеченной бороды, и сразу брызнула кровь - густо, как вода из пожарной кишки.

     Сенька снова охнул, но глаза на этот раз закрыть не догадался. Видел, как купец рванулся со стула - да так, что ручные путы лопнули. Вскочил, а идти не может, ноги-то у него к стулу привязаны.

     Жизнь выхлестывала из барышника вишневыми струями, а он всё пытался удержать ее ладонями, запихнуть обратно, только ничего у него не выходило - кровь текла сквозь пальцы, и рожа у калмыка стала такая бессмысленная, жуткая, что Скорик заорал в голос и бросился вон из страшной комнаты.
 

Часть:  1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 Содержание