Акунин Борис

НИКОЛАС ФАНДОРИН

                                                                                                             ЛЮБОВНИК СМЕРТИ

                                                                                                 КАК СЕНЬКА СТАЛ МАМЗЕЛЬКОЙ

   - Хоп-хоп, чумовые! - гаркнул лихач на вороных, и красавцы кони встали, как вкованные. Коренник изогнул точеную шею, покосился на извозчика бешеным глазом, топнул по булыжнику кованым копытом - полетели искры.

     Хорошо подкатили к нумерам “Казань”, важно. И Боцман, что со своей тележки свистульками торговал, и толпившаяся вкруг него мелюзга повернулись к шикарному (три рубля в час!) ландо, уставились на кавказца и его спутницу.

     - Здэсь жди! - велел джигит лихачу, кинул блёсткий золотой империал.

     Спрыгнул, не коснувшись ногой подножки. Ряженого Сеньку взял за бока и легко поставил наземь, двинулся прямо к воротам. Боцману сказал не заветное “иовс”, как Скорик учил, а коротко, веско обронил:

     - Я - Казбек.

     И Боцман ничего, в дудку не шумнул, только прищурился. Кивнул восточному молодцу - заходи, мол. На Сеньку глянул мельком. Можно сказать, вовсе не заинтересовался его персоной, отчего тугой узел, закрутившийся у Скорика в брюхе, малость поослаб.

     - Г-грациозней, - сказал во дворе Эраст Петрович своим обычным голосом. - Не маши руками. Двигай не плечами, а бедрами. Вот так, хорошо.

     На стук дверь приоткрылась, высунулся незнакомый Сеньке парнишка. Новый шестерка, догадался Скорик, и в сердце - надо же - будто шильцем кольнуло. Взревновал, что ли? Чудно.

     Пацанок Сеньке не понравился. Плоскорылый какой-то и глаза желтые, чисто у кота.

     - Чего надо? - спросил.

     Господин Неймлес и ему сказал то же:

     - Я - Казбек. Князю скажи. (У него выговорилось “Кинязу”.)

     - Какой еще Казбек? - шмыгнул носом шестой, и был немедленно ухвачен за этот самый нос двумя железными пальцами.

     Абрек гортанно выругался, сочно приложил плоско-рылого башкой о косяк, потом оттолкнул - тот грохнулся на пол.

     Тогда Казбек вошел, переступил через лежащего и решительно зашагал по коридору. Сенька, ойкая, поспевал следом. Оглянулся, увидел, что шестерка держится за лоб, ошеломленно хлопает глазами.

     Ой, Господи-Господи, что ж это будет-то?

     В большой комнате Авось и Небось, как всегда, резались в карты. Сала не было, но на кровати, положив ноги в сапогах на решетку, лежал Очко и чистил ножиком ногти.

     К нему-то кавказец и направился.

     - Ты валет? К Князю веди, говорить хочу. Я - Казбек.

     Близнецы перестали шлепать картами. Один (так Сенька и не научился разбирать, кто из них кто) подмигнул барышне, другой тупо воззрился на серебряный кинжал, висевший на поясе у гостя.

     - Казбек надо мною. Один в вышине, - безмятежно улыбнулся Очко и пружинисто поднялся. - - Пойдемте, коли пришли.

     Ни о чем не спросил, просто повел и всё. Ох, не к добру.

     Князь сидел за столом страшный, опухший - не иначе, пил много. На красавца, каким Скорик его впервые увидал (всего-то месяц тому!) был мало похож. И рубашка, хоть из атласа, какая-то мятая, сальная, и кудри спутаны, и физиономия небрита. На столе кроме пустых бутылок и всегдашней склянки с огурцами почему-то стоял золотой канделябр без свечей.

     Сенькин враг поднял на вошедших мутные глаза, спросил кавказца:

     - Ты кто? Чего тебе?

     - Я - Казбек.

     - Кто?

     - Должно быть, тот самый, что недавно с Кавказа приехал с двадцатью джигитами, - негромко сказал Очко, опершись о стену и складывая руки на груди. - Я тебе говорил. Три месяца как появились. Марьинских фартовых прижали, девок под себя забрали и все керосиновые лавки.

     Абрек усмехнулся - вернее, дернул углом рта.

     - Вы, русские, в наши горы пришли и не уходите. А я к вам пришел и тоже уйду не скоро. Соседи будем, Князь. Соседи по-разному жить могут. Можно резать друг друга, это мы умеем. А можно быть кунаками. По-вашему - кровными братьями. Выбирай, как хочешь.

     - Мне один хрен, - лениво ответил Князь. Опрокинул стопку, закусывать не стал. - Живи, пока под ногами не мешаешься, а надоешь - можно и порезаться.

     Очко вполголоса предупредил:

     - Князь, с ними так нельзя. Он один пришел, а остальные, надо полагать, вокруг затаились. Свистнет - возьмут нас в кинжалы.

     - Пускай берут, - процедил Князь. - Поглядим, кто кого. Да ладно, Очко, ты очко-то не поджимай. - Он засмеялся, довольный шуткой, которая по-культурному называлась “каламбур”. - Чего набычился, Казбек? Я смеюсь. Князь - человек веселый. Кунаками так кунаками. Давай поручкаемся.

     Встал и руку протянул. У Скорика немножко отлегло, а то уж думал всё, со святыми упокой.

     Однако абрек руку жать не захотел.

     - У нас в горах пальцы тискать мало. Делом нужно доказать. Кунак кунаку самое дорогое подарить должен.

     - Да? - Князь махнул рукой от плеча. - Ну, проси чего хочешь. У Князя душа как скатерть - белая да широкая. Вот, гляди. Подсвечник червоного золота. Давеча у одного купчины взял. Хошь подарю?

     Казбек отрицательно покачал головой в косматой папахе.

     - А чего хочешь? Говори.

     - Смерти хочу, - тихо, яростно сказал кавказец.

     - Чьей смерти? - опешил Князь.

     - Твоей. Говорят, она для тебя дороже всего. Вот и отдай мне ее. Тогда будем с тобой кунаки до гроба.

     Скорик первым допетрил, про что речь, и зажмурился от ужаса. Ну, теперь точно всё. Сейчас кровянка фонтаном брызнет, и его, Сенькина, тоже. Ой, мама-мамочка, встречай с ангелами своего сынка Сеню.

     Очко тоже сообразил. С места не двинулся, но пальцы правой руки тихонько скользнули в рукав левой. А там, в рукаве, ножики на кожаной манжетке. Как метнет парочку, тут гостям дорогим и амба.

     До Князя последнего дошло. Он рот разинул, ворот рванул, стали видны вздувшиеся на шее жилы, а крик пока еще не выплеснулся - от свирепости перехватило горло.

     Казбек же как ни в чем не бывало продолжил:

     - Отдай мне свою женщину, Князь. Хочу ее. А я тебе вот, лучшую из своих мамзелек привел. Стройная, гибкая, как горная коза. На, бери. Не жалко.

     И Сеньку на середку комнаты вытолкнул.

     - А-а! - взвизгнул Скорик. - Мама! Но его писка почти что не слышно было - так громко взревел Князь:

     - Зубами! Глотку! Падаль!!!

     Схватил со стола большую двузубную вилку, чем огурцы достают, и хотел броситься на абрека, но у того в руке откуда ни возьмись блеснул маленький черный револьвер.

     - Ты - руки на плечи! - приказал Казбек валету, а Князю вовсе ничего не сказал, только глазом сверкнул.

     Очко приподнял бровь, оценивающе разглядывая черную дырку дула. Показал кавказцу пустые руки, коснулся пальцами плеч. Князь, заматерившись, швырнул вилку на пол. Он смотрел не на револьвер, а в глаза обидчику и в ярости грыз собственные губы - по подбородку стекла красная струйка крови.

     - Всё одно убью! - хрипло крикнул он. - Ив Марьиной Роще достану! За это - кишки вырву, на колбасу пущу!

     Казбек поцокал языком:

     - Вы, русские, как бабы. Мужчина не кричит, тихо говорит.

     - Так она и с тобой, с тобой?! - не слушал Князь. Смахнул злую слезу, заскрежетал зубами. - Стерва, сука, нет больше моего на нее терпения!

     - Як тебе как к мужчине пришел, честно. - Абрек сдвинул густые черные брови, голубые глаза сверкнули холодным пламенем. - Мог украсть ее, но Казбек не вор. По-хорошему говорю: дай. Не дашь - тогда по-плохому возьму. Только думай сначала. Не даром беру...

     Он показал на съежившегося Сеньку.

     Князь оттолкнул ни в чем не повинного Скорика так, что тот отлетел к стенке и сполз на пол:

     - На кой мне твоя лахудра мазаная!

     Хоть Сенька и ушибся плечом, хоть и было ему страшно, но эти слова, вроде бы обидные, прозвучали для него слаще музыки. Не нужен он Князю, слава те Исусе!

     - Мамзельку я тебе так, в довесок даю, чтоб без бабы не остался, - засмеялся джигит. - А самое дорогое, что у меня есть и что я тебе подарю - серебро, много серебра. У тебя никогда столько не было...

     - Я тебе это серебро в пасть вобью, свинья поганая! - перебил Князь и еще долго выкрикивал бессвязные угрозы и ругательства.

     - “Много” - это сколько, уважаемый? - спросил Очко, когда Князь захлебнулся ненавистью и умолк.

     - Не одна телега нужна, чтоб увезти. Знаю, вы давно то серебро ищете, а нашел я. За Смерть - отдам.

     Князь хотел было снова раскричаться, но Очко поднял палец: тихо, молчок

     - Ты про клад ерохинского каляки? - вкрадчиво спросил валет. - Нашел, значит? Ох, ловок, сын Кавказа.

     - Да, теперь клад мой. А захотите - будет ваш. Князь мотнул головой, будто бык, отгоняющий слепней.

     - Смерть не отдам! За всё серебро и золото не отдам! Никогда она не будет твоя, пес!

     - Она уже моя. - Кавказец погладил свободной рукой бороду. - Как хочешь, Князь. Я по-честному пришел, а ты меня “псом” назвал. Я знаю уже: у вас на Москве по всякому ругаться можно, но за “пса” на нож ставят. Будем резаться. У меня нукеров больше, чем у тебя, и каждый - орел.

     Он попятился к двери, по-прежнему держа револьвер наготове. Сенька вскочил, прижался к черкеске плечом.

     - Куда, гад?! - заорал Князь. - Живым не уйдешь! Давай, пали! Мои волки тебя завалят! В дверь сунулся один из близнецов:

     - Князь, ты чё шумнул? Звал?

     Ни на миг не отводя глаз от Князя и Очка, абрек схватил Авося-Небося левой рукой пониже подбородка, подержал так секундочку-другую и выпустил. Парень осел кулем, кувыркнулся набок.

     - Погоди, уважаемый! - сказал Очко. - Не уходи. Князь, человек к тебе с миром пришел, по-хорошему. Бабой больше, бабой меньше - какая разница. Что братаны скажут? - И дальше заговорил стихами. - Полно, Князь, душа моя, это чудо знаю я.

     Эге, вспомнил Сенька, а стихи-то знакомые. Это Царевна Лебедь князь Гвидону так говорила: мол, не пузырься, всё тебе обустрою в лучшем виде.

     Но хитровский Князь сказку, похоже, не читал и захлопал на Очка глазами. Тот тоже мигнул, но только не двумя глазами, а одним - Сеньке сбоку хорошо видно было.

     - Клад, говоришь? - хмуро пробурчал Князь. - Ладно. Если на калякин клад - меняюсь. Но серебро вперед.

     - Слово? - спросил Казбек. - Фартовое?

     - Фартовое, - подтвердил Князь и, как положено при клятве, большим пальцем себя по горлу чиркнул, но Сенька опять углядел каверзу: левую-то руку Князь за спину убрал - не иначе кукишем сложил, отчего фартовой клятве выходила цена грош. Надо будет после Казбеку, то есть Эраст Петровичу, про это подлое коварство рассказать.

     - Хорошо. - Джигит головой кивнул, оружие спрятал. - Ночью приходите в Ерошенковский подвал, в самый дальний, где тупик. Вдвоем приходите - больше нельзя. В три часа с четвертые, ровно. Придете раньше или позже - уговору конец.

     - Придем вдвоем, а твэи волки нас порежут? - прищурился Князь.

     - Зачем для этого в подвал ходить? - пожал плечами Казбек. - Хотели бы - и так вас на кебаб нарезали. Мне на Москве верные кунаки нужны, кому верить можно... Встретят вас там, в подвале. Отведут, куда нужно. Когда увидишь, кто встретит, поймешь: Казбек мог ничего тебе не давать, даром взять.

     Князь открыл было рот что-то сказать (судя по оскалу - злое), но Очко положил ему руку на плечо.

     - В три пятнадцать пополуночи будем, уважаемый. Слово, фартовое.

     Вот валет поклялся безо всяких хитростей, обе его руки были на виду.

     - Так не берешь мамзельку? - спросил кавказец у Князя уже в дверях.

     Сенька закоченел. Ай, Эраст Петрович, погибели моей хотите? Николай-Угодник, Матушка-Заступница, не дайте пропасть!

     Но Князь, скости ему за это Боже тыщу лет адских мучений, вместо ответа лишь харкнул на пол.

     Обошлось.

Часть:  1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 Содержание